Текст книги "Любитель разговорного жанра"

Автор книги: Керен Певзнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Говорят, что одинокая женщина всегда стремится замуж, но по отношению ко мне это неверно. Я никогда не хотела замуж за Дениса. Но человеку не свойственно одиночество. Нельзя оставаться одной – от этого портится характер и цвет лица. А Денис из-за своей легкой застенчивости с трудом знакомился с подходившими ему по возрасту девушками. Он говорил мне, что чувствует себя при знакомстве, как на примерке – причем он выступает в роли костюма. А со мной ему было легко и приятно.

Эта ситуация не устраивает только одного человека – его мать. Строгая дама, не человек, а педагогическая поэма, она сразу же встала в третью балетную позицию в отношении меня. "Она тебе не пара, она не родит тебе ребенка, разве нет на свете девушек, не побывавших замужем?" Эти сентенции мадам Геллер произносила ежедневно. Она не постеснялась сказать Денису нечто подобное даже в моем присутствии, когда он однажды привел меня к себе домой:

– Надеюсь, ты понимаешь, что это неприлично? – обратилась она к сыну.

Денис пытался отшутиться, но тут в полемику вступила я. Терпеть не могу, когда меня пытаются поставить в неловкое положение:

– Вы имеете в виду меня?

– Да, милая, именно вас.

– Что вас во мне раздражает, мое существование?

– Только рядом с моим сыном.

– Зато у вашего сына после общения со мной пропадают отрицательные эмоции. А вот вас они обуревают. Могу я вам что-нибудь посоветовать?

– Ах, вы... – она запнулась.

– Ничего, я всегда к вашим услугам – вы же родили такого сына.

– Не вам, милочка! – выпустив эту парфянскую стрелу, седовласая Элеонора гордо выплыла из комнаты.

У Дениса был виноватый вид. Я из-за своей природной вредности постаралась усугубить его состояние.

– Пойми,– громко сказала я, – я не набиваюсь тебе в жены, мы с тобой вместе, потому что это нравится нам обоим, и я не собираюсь выслушивать излияния твоей матушки, которая мне даже не свекровь! Забирай то, за чем пришел, и пошли отсюда.

– Лерочка, милая, пойми, я не могу разорваться. И ты, и мама мне дороги, я не хочу и не буду выбирать между вами. Она воспитана в старых традициях, она всю жизнь проработала в Академии Педагогических Наук, учила других.

– Я вижу.

– Перестань. Она хочет мне счастья, ей нужны внуки.

– Которых она будет доводить своими методами воспитания. Пойми же, не внуки сейчас ей нужны, она мучается от простого бабьего одиночества. И никакие ученые степени здесь не помогут. Твоей матери всего сорок восемь лет, совсем не старая женщина, а ты ее в бабки записал. Она вдова, привыкла быть одной, но от физиологии никуда не денешься.

– Мне неприятен этот разговор.

– Если бы рядом с ней был подходящий мужчина, она перестала бы жить твоей жизнью. И не ревнуй. Она вполне еще может нравиться.

Денис был подавлен и угрюм. Мысль о том, что мать может связать свою судьбу с кем-то, не влезала в его сознание. Сколько он себя помнил, мать принадлежала только ему. Когда скончался его отец, какая-то крупная шишка в органах госбезопасности, Денису было четыре года. Отец был намного старше матери, и поэтому обратную разницу в наших возрастах Элеонора переносила с трудом.

Телефон Дениса был занят глухо и надолго. Я набрала номер сотового, он не отвечал, видимо Денис поставил его на подзарядку.

Часы показывали половину второго. Я бухнулась в кровать и мгновенно уснула.

Будто меня выключили.

Глава 2. БЕЗУМНОЕ УДВОЕНИЕ

Я не могу выйти из дома, не выпив крепкого чая. Денис смеется надо мной, называет меня японкой, сам-то он заядлый кофеман. А я кофе, наверное, пила пару раз в жизни, ну равнодушна я к нему.

Пить хороший чай меня приучил мой муж. Он сам родом из Баку, а в Ленинград приехал к братьям – один из них после армии женился на ленинградке, вот младшие и потянулись за ним. Мне тогда было девятнадцать, волосы цвета вороного крыла – спасибо прабабке-гречанке. Звали ее Валерия Иссандри, была она неописуемой красоты женщина и из-за нее стрелялись грузинский князь и польский шляхтич. Поляк и увез ее в Варшаву. От него она сбежала через несколько лет, привезя в Санкт-Петербург в 1910 году варшавский шарм и моего деда Мирослава, говорящего только по-польски. Незадолго до революции красавица Валерия вышла замуж за поставщика шпал для железной дороги его Императорского величества, Бенциона Шварца. Почему шпал? Потому что евреям тогда было запрещено торговать железом и рельсы поставлял железной дороге истинно-православный. Она перешла в иудаизм, иначе они не смогли бы пожениться, а Мирославу сделали обрезание и дали новое имя Мендель. Поляк, приехавший на поиски, попробовал поднять крик, но ему быстро закрыли рот и он уехал обратно, удовлетворенный кругленькой суммой. Жили они хорошо, съездили в Палестину, к святым местам. Бабушка рассказывала, что они были дружны с бароном Ротшильдом и даже прикупили себе земли возле какого-то сионистского поселения. Но это все слухи и семейные предания. После революции красавица Валерия вместе с мужем и сыновьями Менделем и Иосифом уехали в Германию. Когда в Германии к власти пришли фашисты, чета Шварцев с Иосифом вновь собрали вещички и направились в Америку, а вот Мендель решил вернуться в Россию. Ему было тридцать с небольшим, красавец-мужчина в самом соку.

Мендель вернулся в Ленинград, в город, из которого эмигрировал. Он был идеалистом. Через полгода встретил мою бабушку, Софу, студентку финансового техникума и влюбился без памяти. Моя мама родилась в 36 году. А в 37 деда Менделя взяли как врага народа и сослали в Гулаг. Там он и сгинул.

Я в детстве могла часами слушать бабушкины рассказы. Она говорила, как жила, просто и спокойно. А я не могла без содрогания слушать некоторые ее истории.

Когда я собиралась в Израиль, я спросила бабушку:

– Ты можешь отдать мне трюмо, я его увезу с собой? – Трюмо было роскошное, из красного дерева с резными завитушками, в общем антик начала века. Оно загромождало бабушкину однокомнатную квартиру. Бабушка все равно хотела продать его в БДТ.

– Да, – сказала она, – забирай, будет тебе память обо мне.

– А ты только трюмо купила, или еще что-то? – поинтересовалась я.

– Да нет же, это трюмо – последнее, что осталось от большого гостиного гарнитура. Его купил в 1911 году твой прадед, Бенцион Шварц.

– А что еще было в этом гарнитуре?

– Шкаф был зеркальный, резные подставки для цветов, ломберный столик.

– Это что еще такое?

– Это столик для игры в карты. Он был овальный, раскрывался, а внутри был обит зеленым сукном. Еще у него была крестовина на ножках и углубление для мела.

– Класс! – я тут же представила себе этот столик и я мысленно начала записывать карточные долги на зеленом сукне. – А где он сейчас? Ты его продала?

– Нет, – ответила бабушка. – Когда в 37 году пришли за дедушкой, его забрали.

Я заледенела. Я просто не могла себе представить, что вот сейчас, кто-то вламывается в мой дом, мою крепость, забирает моего мужа и мой любимый ломберный столик и уходит безнаказанным.

– Потом нас выселили из нашей хорошей трехкомнатной квартиры в притвор.

– О Боже, это еще что такое? – выдохнула я.

– Это огороженный воротами угол между двумя домами. Там мы и жили, пока не эвакуировались во время войны.

– И ты еще спрашиваешь меня, почему я уезжаю в Израиль? – в сердцах бросила я. – Да чтобы никто не мог зайти вот так ко мне и выгнать меня на улицу! Почему ты не хочешь ехать с нами?

– Не знаю, – бабушка пожала плечами,– я была здесь счастлива.

Вот и пойми это поколение! Она была счастлива. С мужем в Гулаге, с жизнью в притворе. Просто она была молодая и во что-то верила.

Все это вертелось у меня в голове, пока я заваривала чай. Не люблю чай в пакетиках, не чай, а какие-то презервативы. У меня на кухне прибита к стене полочка, на ней в ряд стоят расписные жестяные баночки с чаем. Набор привез Денис из Японии, когда ездил туда в командировку на конгресс по программированию. Чай давно кончился, но баночки были такие красивые, что я сделала для них полку и теперь насыпаю в них развесной чай. У меня есть и жасминовый, и черный байховый, и "Тадж Махал". Сегодня я заварила себе чай с бергамотом "Эрл Грэй". Бергамот – это не сорт груши, как думают некоторые, а душистое растение, масло которого добавляют в чай и он приобретает изумительный аромат. Я выпила большую чашку без сахара, дабы не нарушать букет, и наконец-то проснулась.

Наскоро приведя себя в порядок, я вышла из дома. Дела трех моих клиентов требовали копания в Земельном управлении, в Бюро по связям и еще в одной фирме. Не зря говорят: волка ноги кормят. Интересно, а что народная мудрость говорит про волчиц?

Решив начать с Бюро по связям, я ехала к выезду из города через бульвар Бен-Гуриона. Мне нужно было попасть в Тель-Авив к девяти часам утра. Только бы не было пробок! Бульвар растянулся во всей своей красе. Под утренним нежарким солнцем искрились широкие зеленые газоны. В них для средиземноморского антуражу были криво воткнуты крутобедрые грубые амфоры и слегка обработанные куски светлого песчаника. Изваяния напоминали то огромную трехзубую вилку, то половинку футбольного мяча, надетого на шампур. Если бы этот, с позволения сказать, ваятель жил в древней Греции, чьей эпохе он так небрежно подражал, его бы высекли розгами на конюшне. Или про конюшню – это из другого времени? Но все равно бы высекли. Интересно, почему у нашего градоначальника такие пристрастия? Вот бы ему пойти и посмотреть в национальном парке действительно античные образцы. Ведь есть на любой вкус: и времен упадка Римской империи, и времен первых крестоносцев. Только копни, сразу разные дорические и коринфские штучки так и попрут из-под земли, как грибы. Ан нет. Нет денег на раскопки. Археологи плачут и лезут к подрядчикам в котлованы, надеясь там найти что-нибудь стоящее. А на эти убогие вилки деньги есть.

"Значит тут замешана большая политика!" – глубокомысленно подумала я.

Так, лениво размышляя, я выбралась за пределы Ашкелона и неслась по скоростному шоссе на Тель-Авив. (Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых... – правда, похоже? Дурацкая привычка по каждому поводу мысленно подбирать подходящую цитату из классиков.) Дорога была почти пуста, вчерашний кошмар отошел на задний план, я включила радио. Мне нравится эта пиратская радиостанция, вещающая на Израиль с корабля в нейтральных водах. Она всегда передает хорошую советскую музыку. Просто "Ностальжи" какое-то. В России всегда были хорошие мелодисты, а "Катюша" и "Синенький платочек" давно стали народными израильскими песнями. И если судить по национальной принадлежности авторов музыки, может быть, и справедливо.

Музыка смолкла, раздались позывные. Голос диктора произнес:

– В эфире "Криминальный вестник".

Я машинально прибавила громкость.

– ...Вчера в Ашкелоне был найден убитым сорокадвухлетний врач-психоаналитик, Иммануил Коган. Тело обнаружили в его рабочем кабинете, в восемь часов вечера. Смерть наступила от удара ножом в горло. В комнате имеются следы борьбы. Многие пациенты доктора Когана были наркоманами, которых он лечил от зависимости к наркотикам. Полиция ведет расследование. Это не первый случай нападения на врачей, работающих с проблемным контингентом. Около месяца назад в Тель-Авиве был убит врач-психиатр Моше Зискин, работавший в частной клинике "Ткума" по реабилитации наркоманов. Преступник, или преступники до сих пор не найдены. Представитель полиции отказался сообщить, считают ли полицейские, что оба убийства были совершены одними и теми же лицами...

Диктор перешел на сводку дорожно-транспортных происшествий. Но я уже не слушала. Перед глазами вновь встала картина, виденная мною вчера: несчастный психотерапевт на ковре с разрезанным от уха до уха горлом. Только теперь его лицо все время менялось, приобретая черты всех, кого я встречала в последнее время.

И одновременно пульсировала в голове совершенно, наверное, дурацкая мысль: уж этого-то, второго, который первый, я убить не могла, ура...

Из состояния полного обалдения, вызванного услышанным, меня вывел резкий звонок сотового телефона. Я поспешно включила переговорное устройство:

– Алло!

В трубке был слышен только противный треск. Я нажала на кнопку "end".

Все-таки, несмотря на плохую слышимость, дороговизну и частые, громкие разговоры других владельцев сотовых телефонов в автобусах и остальных местах общего пользования, есть в этом виде связи много преимуществ. Меня всегда можно найти, Дашка может не волноваться, хотя я всегда волнуюсь больше нее. Вообще, в ряду наиболее ценных изобретений человечества телефон занимает второе место, сразу же после автомобиля. А первую фразу по телефону: "Ватсон, зайдите ко мне", – сказал вовсе не Шерлок Холмс, как вы подумали, а изобретатель телефона Александр Грэхэм Белл. Иногда, слушая старые песни по радио, я прихожу к мысли, что многих песен попросту не могло бы быть, будь у героев сотовый телефон в руках, например: "...Вы у аптеки, а я в кино искала вас..." или: "Позвонить ты мне не сможешь, чтобы тихо извиниться, нету телефона у меня..." В будущем у каждого гражданина номер сотовика будет номером удостоверения личности. Хотя сравнительно часто я его выключаю. У меня есть говорящая на двух языках электронная секретарша, вот пусть с ней и общаются мои абоненты. Никакого удовольствия слышать звонок, когда, например, мы с Денисом лежим в постели.

Сколько, однако, мыслей начинает вертеться в голове, когда находишься в состоянии ступора!

Телефон зазвонил снова. Одновременно я вспомнила слова давешнего эксперта насчет орудия убийства – я тогда не поняла смысла. Он проворчал тогда: "Все то же самое". Теперь понятно – все то же самое, что и в предыдущем случае с этим... как его? Да, Моше Зискиным.

Телефон замолчал, потом зазвонил снова. Я посмотрела на него с ненавистью, но все-таки, включила переговорник. Мне подумалось вдруг, что звонить мог и следователь.

– Алло, кто это говорит? – я повторила вопрос дважды, по-русски и на иврите.

– Здравствуй, милая, – произнес на иврите тихий, вкрадчивый голос. – Не узнаешь?

Бархатный такой голос. Противный.

– Кто вы? Откуда вам известен мой телефон? – этого идиотского вопроса я могла и не задавать. Кто хотел, с легкостью мог его узнать, сама же указала на дверной табличке. Терпеть не могу выглядеть глупой, поэтому тут же разозлилась. – Что вам от меня надо?

– Тебе понравилось вчерашнее представление? – поинтересовался голос. Теперь он звучал еще мягче, будто убаюкивал меня. – Ты, наверное, никогда такого не видала? Хочешь, я расскажу, как это все происходило? В подробностях. Тебе будет интересно. Рассказать?

– Нет, не надо! – выкрикнула я.

– Да? Что ж, как хочешь. До свиданья, милая, еще увидимся. Доброго утра тебе.

Я судорожно выключила телефон и добрым словом помянула нашу родную полицию, обязывающую автомобилистов иметь в машине прибор, позволяющий разговаривать, одновременно держа руль обеими руками. Я была в таком состоянии, что запросто сверзилась бы в кювет, будь телефон у меня в руках.

Уже на окраине Тель-Авива я поняла, что не в состоянии ехать дальше. Пришлось остановиться на первой же улице и попробовать собраться с мыслями.

"Позвонить Борнштейну, – подумала я. – Черт, и как же я не записала его номер?"

Телефон зазвонил снова. Я со страхом нажала на кнопку:

– Где тебя носит? – услышала я знакомый голос. – Ты что, не могла позвонить? Даша сказала, что ты задерживаешься на работе, – раздался в трубке знакомый голос.

– Дениска, милый, прости, со мной тут такое произошло! Это просто ужас какой-то. Ты знаешь – Когана зарезали!

– Какого Когана? – Денис был в растерянности.

– Соседа моего, психоаналитика. А я тело нашла, потом слышала, как убийца по коридору бродит, ко мне ломится, – я была в таком возбуждении, что тараторила, не переставая, – потом полиция сказала, что будто бы я могла убить, то есть, не я, а убийцей могла быть женщина. А какие там женщины кроме меня, то есть, я хочу сказать... – я задохнулась – то ли от скорости, с которой выпаливала всю эту чушь, то ли от страха.

Денис секунду подождал продолжения, потом осведомился:

– Где ты сейчас? – вопрос прозвучал так, будто в ответ непременно должно было последовать: "В морге".

– Я в Тель-Авиве, на улице Амасгер... Ты подожди, я же еще не сказала тебе самого главного – мне сейчас звонил убийца! – Не двигайся с места, я сейчас подъеду.

Денис работает в тель-авивской компьютерной фирме под названием "Офаким", что в переводе с иврита означает горизонты. Но то же название носит еще и маленький городок на юге Израиля – у нас их называют "город развития". Это эфемизм такой, на самом деле означает: "дыра дырой".

Поэтому я часто подшучиваю над ним: "Я-то думала, что ты в Тель-Авиве работаешь, а ты, оказывается, в Офакиме."

Денис знал Когана, когда он приходил ко мне на работу и у меня были клиенты, он заглядывал к психоаналитику и они пускались в пространные размышления о тайнах мозга, подсознании и прочей мистике. Денис тут же вспоминал свою любимую психолингвистику, а Коган – Антона Лавена, певца сатанизма. В общем, кто это говорил, что женщины болтушки?

Мой друг обладает общительным характером, можно сказать, что у него есть харизма. Если бы он был политическим лидером, за ним пошли бы, не взирая на программу и устав. Просто он к себе притягивает. И со всеми он находит общий язык: с маклером Додиком, молодым сутуловатым юношей, фанатом кампьютерных игр он обсуждает последние версии "DOOM", пухлой секретарше нашего адвоката что-то объясняет насчет диеты, хотя, как мне кажется, ее габариты вполне устраивают начальника, выходца из Марокко. Он никому не старается понравиться, но когда приходит ко мне, почему-то дверь в мой кабинет открывается чаще, чем мне того бы хотелось.

Я искала свободное место для машины. Хотя парковка в этом городе нон-стоп заслуживает отдельного разговора, мне удалось приткнуть свою маленькую "Сузуки" в узкую щель между "Крайслером" и "Шевроле" на боковой улочке. Позвонив Денису, я объяснила ему, где нахожусь. Он подъехал через десять минут.

– Садись.

Мы выехали с забитой машинами Амасгер и поехали в центр города. Припарковавшись на стоянке внутри недавно построенного торгового центра каньона, мы с Денисом зашли в уютное кафе "Капульски" и присели за угловой столик. Посетителей в эти утренний час не было вообще. Мы были с ним одни. Официантка принесла меню. Денис заказал себе кофе-экспресс, а мне чай и кусок творожника с черной смородиной. Он уже давно изучил мои вкусы.

Когда официантка, принеся заказ, отошла, Денис обратился ко мне:

– Рассказывай.

Я начала подробно перечислять все события вчерашнего вечера. Денис слушал, не перебивая. Закончила я пересказом сегодняшнего телефонного разговора.

– Вот так-так, – сказал он чуть растерянно. – Называется, срочный случай...

– Что? – я не поняла. – Какой срочный случай?

– У тебя на двери написано: в срочных случаях звонить по номеру такому-то, – рассеянно пояснил он, думаю о чем-то. – Вот он и позвонил, видать срочный был случай...

– И ты еще смеешься!? – не на шутку разозлилась я. – Я в таком переплете, а ты издеваешься.

– Ты что? – Денис оторопело уставился на меня. – Ничего я не смеюсь, успокойся. Я просто думаю... Прежде всего, надо позвонить твоему следователю, – решительно сказал он. – Пусть начнет прослушивать твой телефон.

Я скривилась.

– Еще чего! Хуже, чем подглядывать.

– Что делать, Леруня, надо!

– И они будут прослушивать все мои разговоры? Потом, какой именно телефон, у меня их три: дома, в конторе и вот этот, – я ткнула пальцем в сотовик, лежавший на столе.

Будто услышав мои последние слова, телефон немедленно подал голос.

– Доброе утро, Валерия, – сказал Михаэль Борнштейн.

– О! – воскликнула я с облегчением. – Бог услышал мои молитвы. Я хотела вам позвонить, а номера не знаю.

– Что-нибудь новое вспомнили?

– Не вспомнила, а случилось. Мне звонил убийца.

– Вы уверены? – поинтересовался Борнштейн. Голос у него был скучный, казалось, он там зевает, прикрывая из деликатности трубку.

– Конечно уверена! Он спросил, как мне понравилось вчерашнее представление. И сказал, что мы еще встретимся. И сказал, что мне, наверное, страшно было одной в помещении.

– На каком языке он с вами говорил?

– На иврите, разумеется, но у него, по-моему, есть акцент.

– Вы не могли бы определить, какой?

– Обычно он бывает у аргентинцев, проживших в Израиле много лет... Да, точно, он сказал в конце разговора "Доброе утро", так принято в испанском языке!

– Где вы сейчас находитесь?

– Я в кафе "Капульский" в Тель-Авиве.

– Я же просил вас не уезжать далеко, – недовольно сказал Борнштейн.

– Во-первых, это недалеко. А во-вторых, убийство еще не повод, чтобы не заниматься своей работой, – сердито заметила я. – У меня важные дела в Тель-Авиве.

Он неопределенно хмыкнул, потом спросил:

– Когда вы сможете быть у нас в управлении? В пять часов годится?

– Да, я приеду.

– Запишите мой телефон, если что, звоните напрямую.

Он отключился. Я внесла его номер в память своего телефона и сказала Денису:

– Борнштейн пригласил меня к себе в пять часов в полицию.

– Обязательно попроси прослушивание.

– Может, и телохранителя попросить?

– Не помешало бы, – Денис даже не улыбнулся. – Во всяком случае я был бы за тебя спокоен. У тебя талант влезать в разные истории.

Это он намекает на историю с покупкой квартиры. После развода с мужем (но эта совсем другая история, не менее занимательная), я решила купить себе квартиру и перестать мыкаться с ребенком по съемным углам.

Из всех равноудаленных от центра городов выбрала Ашкелон. Хотелось ходить пешком на море. Да и городок выглядел чистым и уютным. Улицы были засажены цветущими пунцианами. Пунциана – это дерево, которое когда расцветает, покрывается гроздьями алых цветов. В сочетании с зелеными листьями и синим небом получается необыкновенно.

Я наняла маклера. Его звали Додик (впоследствии я сняла контору в здании, где он работал). Он показал мне несколько квартир. Так как с деньгами у меня было негусто, я выбирала лучшее из дешевого. И нашла эту, в которой мы с Дашкой сейчас живем. Меня очаровала кухня – огромная как салон, настоящая столовая. Единственное, что смущало – название улицы. На иврите это Симтат апорцим, что в прямом переводе звучало как "Разбойничий тупик". Если еще учесть, что район назывался Шимшон, в честь библейского героя Самсона, то я могла смело писать адрес на конверте: Разбойничий тупик на Самсоньевке.

Еще пугали доброжелатели: мол, в Ашкелоне наркоманы бродят пачками по улицам и от них житья нет никому. Я живу уже три года в своей квартире, а из наркоманов видала только эфиопского бомжа, который ночует в ближайшей синагоге, где его и подкармливают.

Хозяин, оставляя мне на прощанье свежевыкрашенную квартиру, подмигнул и сказал:

– Тебе повезло, это святая квартира.

Я не поняла, что он имеет в виду, и поэтому не придала его словам никакого значения. И тут началось что-то непонятное. Я стала находить возле двери в квартиру то упаковку лепешек, то пакет с орехами или сухофруктами. Непрерывно стучались очень странные люди и спрашивали какого-то святого. Через неделю мне надоело это хождение и я решила поспрашивать соседей, в чем дело.

Владелец крохотного магазинчика напротив моего дома объяснил мне, что до меня в этой квартире жил какой-то марокканский святой, который пользовал народ наложением рук и раздачей благословений. На пожертвования он купил себе виллу на Китовой улице. Денис, услышав эту историю, смеялся как ненормальный и тут же предложил мне занять место цадика и продолжить прием посетителей. Но я послала его к черту и вывесила при входе в дом объявление с новым адресом святого. После этого подношения исчезли, о чем Дашка искренне жалела.

Денис допил свой кофе и посмотрел на часы:

– Мне пора на работу, Леруня. Я постараюсь вернуться пораньше, сходим к Борнштейну вместе. А пока езжай домой, предупреди Дарью, чтобы никому не открывала, и сидите тихо.

Денис расплатился, мы вышли из кафе, доехали до места, где я оставила свою машину.

Я понимала, что он руководствуется благими намерениями, но мне не понравился его покровительственный тон. И еще что-то крутилось у меня в голове, какое-то слово, не дававшее покоя.

Вспомнила! Ашкелонские наркоманы. И этот, как его, доктор Зискин тоже работал в клинике для наркоманов. И был убит.

Любопытство снова подвигнуло меня к действиям. Я набрала номер справочной, узнала адрес и телефон клиники "Ткума" и направилась туда, совсем забыв, что обещала Денису ехать домой и сидеть тихо.

Глава 3. О ВКУСНОЙ И ЗДОРОВОЙ ПИЩЕ

Клиника "Ткума" находилась почти в загородной зоне. От посторонних взглядов ее защищал высокий бетонный забор. Вдоль забора, по всему периметру внешней стороны были высажены деревья. Развесистые кроны маскировали его так, что казалось, что там, за деревьями находится просто жилой дом, а не место для проблематичного контингента. Дорога вела к воротам, которые охраняли два дюжих охранника.

Я остановилась возле ворот.

– Добрый день,– сказала я охранникам, – я приехала на консультацию.

– К кому вы записаны? – спросил один.

– К доктору Зискину. Он назначил мне встречу полтора месяца назад.

Охранники переглянулись, и один из них направился к внутреннему телефону. Поговорив пару минут, он кивнул головой и сказал мне:

– Подождите здесь, сейчас за вами придут.

Через некоторое время к воротам подошел молодой врач. Круглые очки а-ля Джон Леннон сидели низко на переносице, он периодически поправлял их тонкими длинными пальцами пианиста, светлый свитер мешковато сидел на фигуре.

– Здравствуйте, – сказал он мне, – я доктор Рабинович, пойдемте со мной.

Мы направились через небольшой парк к зданию клиники. Пока мы шли туда, мы оба молчали. На зеленых лужайках сидели и лежали люди. На них была обычная, не больничная одежда. Многие были до невозможности худы. Вокруг было тихо и весь пейзаж производил впечатление чего-то иррационального.

Мы вошли в кабинет.

– Садитесь, – предложил доктор, – хотите пить?

– Спасибо, если можно, простую воду, – попросила я.

Он достал из маленького холодильника бутылку минеральной воды и налил мне в высокий стакан. Я поблагодарила, отпила немного и осмотрелась.

Кабинет был небольшой и уютный, если это слово подходит для кабинета. На стенах висели фотопейзажи и портреты веселых смеющихся людей.

– У вас очень мило, – заметила я, усаживаясь в глубокое кресло. – А где же доктор Зискин? Он обещал принять меня и помочь мне в моей проблеме.

– К сожалению, доктора Зискина нет сейчас здесь, если хотите, можете рассказать мне, госпожа...?

– Вишневская, – быстро сказала я и усмехнулась про себя – ну да, нет его, не может он меня принять. Чего темнить? Почему бы сразу не сказать, что доктора Зискина убили?

– Слушаю вас, госпожа Вишневская, чем я могу помочь вам? – он выжидательно посмотрел на меня.

К такому обороту событий я не была готова. Я вообще не знала, зачем я потащилась в эту клинику, я кляла свой любопытство на чем свет стоит.

– Э... видите ли... – промямлила я. – Мне трудно вот так сразу, я не думала, что будет другой доктор...

– Ничего, ничего, – успокоил доктор Рабинович, – начните с самого главного.

– Н-ну... дело в том, что я... что мой друг начал употреблять наркотики (прости, Денис!), и я очень этого боюсь. Он стал нервным, раздражительным, у него красные глаза и... И он ворует мои драгоценности, – вдохновенно закончила я. О поведении наркоманов мне больше ничего не было известно. И слава Богу.

Доктор молчал. После паузы, он сказал:

– Ну? Что ж вы прекратили рассказывать, продолжайте.

А еще говорят, что врать лучше всего экспромтом. Я отчаянно рылась в собственной памяти, пытаясь придумать душераздирающие подробности падения моего ничего не подозревающего друга.

– Э-э-э... Он перестал есть, – я вовремя вспомнила худых людей во дворике, – и еще... – мне пришла на ум какая-то древняя статья по сексопатологии: – И еще... ну, вы понимаете... Еще он больше не занимается со мной сексом! – выпалила я в полном отчаянии.

Доктор откинулся на стуле. Он с интересом разглядывал меня, потом вдруг запрокинул голову и захохотал с искренним удовольствием.

Этот смех вдавил меня в кресло.

Отсмеявшись, доктор Рабинович сказал:

– Похоже, чтением научно-популярных статей по проблемам наркомании вы занимались в последний раз что-то лет за десять до моего рождения. Поскольку мне скоро тридцать, могу сделать вам комплимент, госпожа Вишевская, Рабинович окинул меня ехидным взглядом. – Для ваших семидесяти с небольшим вы очень хорошо сохранились. А теперь, может быть, прекратим валять дурака? – он вдруг резко изменил тон. – Вы расскажете, с чего вдруг вам понадобился доктор Зискин, а я пообещаю не вызывать полицию. Договорились?

Второй день подряд я связываюсь с полицией – то я ее зову, то мне ее вызывают. Может быть, пока все не утрясется, заказать себе какого-нибудь бравого полицейского и не отпускать его от себя ни днем, ни ночью?

Не успев додумать эту игривую мысль, я, неожиданно для самой себя, разревелась. Видимо, напряжение последних двух дней дало о себе знать.

– Простите меня за этот глупый спектакль, – сказала я сквозь слезы. – Я знаю, что доктор Зискин убит, я услышала сегодня об этом по радио, по второй программе.

– Да? – доктор Рабинович почему-то удивился. – Со времени его смерти прошел уже месяц, и только сейчас передали? А вам-то что? Вы любительница жареных фактов?

Он вышел из-за стола и протянул мне же стакан с водой.

Мои зубы стучали об край стакана. Наконец я немного успокоилась, чтобы отвечать на его вопросы.

– Я из Ашкелона, живу там и работаю, у меня бюро по переводам. Вчера вечером убили моего соседа по работе, психоаналитика Когана. Ему ножом перерезали горло, – я снова зашлась в рыданиях и невольно подумала, который раз я уже это рассказываю.

– Какого Когана, Иммануила? – молодой доктор был поражен. – Да-да, я помню, он действительно живет... жил в Ашкелоне. Он довольно часто навещал нашу клинику и подолгу беседовал с доктором Зискиным, они работали над общей проблемой... – Тут он спохватился и подозрительно посмотрел на меня: – А вы-то тут причем?

– Я нашла его мертвым и вызвала полицию.

– Хорошо, ну а к нам зачем пожаловали?

– Не знаю, просто думала...

– Знаете что, я все-таки позвоню в полицию, – решительно сказал доктор и поднял трубку.

– Не надо полиции, – быстро проговорила я. – Вот телефон следователя, который ведет это дело. Он в курсе всего, позвоните ему, он вам все подтвердит.

– А откуда я знаю, что он следователь? – буркнул Рабинович, но номер набрал. Поговорив несколько минут и толково, на мой взгляд, обрисовав ситуацию, он повернулся ко мне: – Следователь Борнштейн сейчас здесь, в Тель-Авиве. Будет у нас через полчаса... – тут он участливо посмотрел на меня: – Может быть, вы проголодались?