Текст книги "Сердцебиение"

Автор книги: Кэндзи Маруяма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Наконец я нарушил затянувшееся молчание и стал объяснять парню про телевизор, который стоял перед большим креслом. Мол, кругом горы, поэтому четко принимаются всего две программы.

– Телевизор? – Парень поднял на меня глаза, отложил палочки и перестал жевать. – Телевизор не смотрю.

– Не любите?

– Слишком много вранья.

– Но вечерами здесь, в горах, скучновато. Кроме телевизора, никаких развлечений.

– Ничего, не привыкать. – И парень, взяв палочки, снова стал есть. К пиву он даже не притронулся. Может быть, следовало выставить на стол виски? Меня несколько тревожило то, что парень упорно избегает употреблять местоимение «я». Такую публику я знаю, она встречается не так уж часто. Водитель С. и тот, второй, который пригнал машину к моему дому, тоже ни разу не сказали про себя «я».

Вот сейчас ужин кончится, и парень, наверное, отправится к себе, на второй этаж, спать. Должно быть, совсем вымотался – ведь в машине его сморило. Пожалуй, с этим клиентом возни будет гораздо меньше, чем я ожидал. С таким можно прожить и месяц, и целый год. Работка не бей лежачего, за что только деньги платят? Да уж, поди, не за мои красивые глаза. Что-то за всем этим кроется... С. тогда сказал:

– Ты извини, если я что не так говорю, но с деньгами, когда ты их получишь, по-моему, лучше не дурить.

– А я с ними никогда и не дурил, – ответил я. – Это они со мной дурили.

– И еще. – Утопавшие в складках жира глазки С. глядели прямо на меня. – Опять-таки прошу прощения, что лезу не в свое дело, но с такой суммой ты, наверно, смог бы и жену вернуть, а?

Ну, это он попал пальцем в небо. Выяснить-то он, конечно, все обо мне выяснил, до мельчайших подробностей. Представляю, сколько было хлопот – с ума сойти. Не то чтобы я так уж восхищался его оперативностью, дело, в общем-то, нехитрое: достаточно обратиться к любому частному детективу из тех, кто дежурит по ночам у мотелей, карауля супружеские измены. Да мне и самому, когда я служил в фирме, не раз приходилось обращаться к услугам сыскных агентств, когда надо было выяснить подноготную того или иного клиента. Так вот, информацию обо мне С. собрал точную, да только в душу мою ему было не заглянуть. Я и в мыслях не держал возвращать жену или, скажем, отсуживать у нее детей.

Нет, у меня не было искушения взять и начать все сначала. Я мог бы найти другую женщину и попытаться связать жизненную нить, оборвавшуюся три года назад, – но не хотелось. Я не строил себе планов на будущее. Если, конечно, не считать той идиотской мечты уплыть на сейнере в далекие моря, где солнце палит сильнее, чем в африканской пустыне. Что же я буду делать, когда получу от С. обещанную сумму? Начать, что ли, собственное дело? А чего, можно. Или жить себе поплевывая в потолок, пока не истрачу все до последнего гроша? Тоже неплохо.

Я принял предложение С. не только из-за денег. И главную причину я понял только теперь. Просто я почувствовал, что запахло чем-то острым, рискованным. Именно потому я и взялся, что понял – эта работа не из чистеньких. Мне надоело жить с лицевой стороны общества – тоска зеленая. Сдохнуть можно.

Теперь мне, наверное, обратного пути уже нет. С того самого момента, когда С. возник в моей комнате, нет, с того момента, как он остановил свой выбор на мне, все уже было решено. Как вышло, что он выбрал именно меня? Перелистывал альбом с выпускными фотографиями и наткнулся на мою? Или случайно увидел меня на улице – как я стою в очереди за пособием или таскаю лотки с хлебом в какую-нибудь булочную?

Как бы то ни было, благодаря ему я оказался на новой ступеньке жизни. Новой хотя бы потому, что сплю я теперь не в своей конуре, а на новом месте. Интересно, а мог ли я вообще тогда взять и отказаться? Если бы я не клюнул на его удочку, оставил бы С. меня в покое, стал бы искать другого такого же никчемного человечка – их ведь на свете сколько хочешь? Почему ему понадобился именно я – вот что хотелось бы выяснить. Для такой работы лучше бы подошел человек, не имеющий к С. вообще никакого отношения. Да и потом, мало ли на свете людей, которые за деньги хоть отца родного прирежут?

Я-то кое-что про С. знаю, пусть совсем немного: имя, где учился, лицо, голос наконец. Если меня станут допрашивать, я тут же все выложу, уж будьте уверены. В конце концов, у меня нет перед ним никаких моральных обязательств. Это ведь он обратился ко мне с просьбой, а не я к нему. Я временно нанят им на службу, и не более того. Просто мелкая сошка у него на побегушках.

А откуда, интересно, С. берет деньги? Когда я услышал, что мой парень, вроде того шофера, так подчеркнуто избегает словечка «я», мои подозрения усугубились. Вполне может быть, что содержимое пухлого бумажника принадлежало вовсе не С. Возможно, он и сам у кого-то на посылках. Как знать, не стоит ли за ним еще некая таинственная фигура?

Покончив с завтраком, снова поверх оранжевых цветов оценивающе взглянул в лицо своему клиенту. Он сидел выпрямившись и размеренными движениями отправлял в рот то, что брал палочками с тарелки. К пиву по-прежнему не притрагивался. Что мне, собственно, было о нем известно? Внешний облик да примерный возраст, вот и все, я даже имени его не знал. А спроси я его, он, наверно, не ответил бы. Я только сейчас заметил, что парень слегка косит. Правый глаз совсем чугь-чуть смотрит в сторону, но, если не приглядываться, это не заметно.

А что известно парню обо мне? Наверно, перед тем как появиться здесь, он все обо мне выспросил и разузнал... Какую он преследует цель? Или, может, она уже достигнута и теперь он прячется, а я должен его охранять? Однако С. ничего не говорил насчет того, что клиента нельзя выпускать с виллы или что его никго не должен видеть. К тому же, если парень в бегах, слишком уж неосторожно было выбрано время и место нашей встречи – на привокзальной площади полицейский пост.

– Большое спасибо, – сказал парень и поклонился. – Все было очень вкусно.

О том, что это не пустой комплимент, свидетельствовала пустая тарелка. Да и с чего это еде быть невкусной, когда я убухал на продукты столько денег?

– Вы предпочитаете не пиво, а виски? – спросил я на всякий случай. – У нас и вино есть.

– Спиртного не употребляю.

– Ни капли?

– Ни разу в жизни не пробовал.

– Ну так попробуйте.

– Нет, перед делом нельзя, – покачал головой парень и с серьезным видом добавил: – И еще, говорят, алкоголь разрушает нервные клетки мозга.

Ну о чем с таким говорить. Я встал, подошел к нему и налил чаю. Потом предложил фруктов. Когда я стал убирать посуду, парень сунулся было мне помогать, но я, нажав ему на плечо, посадил его обратно на стул. Плечо было необычайно твердым. Такое ощущение, будто прикоснулся к бревну. «Перед делом нельзя», – сказал он. Перед каким делом? Зачем он сюда приехал?

Когда я вернулся из кухни в гостиную, парня там уже не было. На его тарелке остались только корки от дыни. Поднялся к себе? Не верилось, что на вилле появился кто-то чужой. Мне казалось, что я здесь по-прежнему один, как вчера и позавчера.

Дождь зачастил еще пуще. Или показалось? Может быть, это первый настоящий, затяжной осенний дождь. С завтрашнего дня, возможно, похолодает. Это было бы совсем неплохо. Лето уже надоело до смерти. Я приготовил еду для собаки. Соскреб с объедков горчицу, свалил их все в кастрюльку, перемешал и вскипятил на огне. Жратва для пса получилась – первый сорт. Потом навалю ее в миску, купленную в городе специально для собаки, дам остыть и отнесу на террасу вместе с плошкой воды.

Пес лежал на террасе, устроившись на коврике и повернув свою лохматую башку к ступенькам. Я поставил перед ним еду и сказал: «Ну, давай лопай». Подошел к перилам и смотрел на дождь. Капли посверкивали иголками в свете, падавшем из окон дома, и исчезали в бездонной темноте. Ровный, неспешный шелест дождя. «Что я здесь делаю, на этой чертовой вилле?» – задумчиво пробормотал я вслух. Услышав мой голос, пес приподнял на миг морду, но тут же снова уткнулся в миску и деловито зачавкал.

Меня сейчас окружает все то, о чем так мечтала жена. Вилла, собака, тихая, как бы отпускная, жизнь. Если бы я не бросил службу в фирме, возможно, к сегодняшнему дню все это я бы уже имел. Только дачка была бы раза в четыре поменьше, кусочек земли, конечно, тоже, собака – какая-нибудь дворняга еще почище этой, ну и отпуск само собой, максимум пять дней.

Во всей фирме никто так не вкалывал, как я. То, что компания в столь короткий срок добилась сногсшибательных успехов, объяснялось не только высоким качеством продукции и благоприятной конъюнктурой. В значительной степени стремительное расширение рынка являлось моей личной заслугой – хочешь не хочешь, это вынуждено было признать все руководство, среди директоров фирмы не было ни одного, который не знал бы меня по имени и в лицо. Как они всполошились, когда я сказал, что ухожу! Как уговаривали остаться! Мол, если чем недоволен, скажи, обещали какие-то невероятные повышения и все такое. Но я был тверд. С тех пор как сопротивление фирм-конкурентов ослабло, а наше положение стабилизировалось, я потерял интерес к работе. К тому времени, когда я решил уйти, все мои обязанности сводились к тому, чтобы сидеть у телефона да рисовать графики роста прибылей. Но я никому не говорил об истинной причине своего ухода – о том, что впереди больше ничего не светит, о том, что на меня тоску наводит подобная жизнь, когда сидишь и считаешь, сколько дней осталось до пенсии. Начальство и коллеги, естественно, заподозрили, что меня сманивают на сторону, пошли всякие сплетни.

Жена меня чуть не съела. «Ты рехнулся, просто рехнулся! – кричала она. – Я перестала тебя понимать! Ты меня больше не любишь!» Ну и все такое. Ее возмущение, безусловно, можно было понять. Как это так – взять и подать заявление об уходе, даже не подыскав нового места! Отцы семейства так себя не ведут. Но мне тогда на все было наплевать, хотелось лишь одного – уйти из фирмы. Я считал, что только так смогу снова почувствовать себя человеком. А жене я лишь сказал: «Все это была ненастоящая жизнь». И еще: «Не стану больше ишачить на других».

Тогда она сменила пластинку. Пошли рыдания. Каждый день она приставала ко мне: покажи тогда, что ты называешь «настоящей жизнью». Когда мы съезжали из дома, принадлежавшего фирме, на наемную квартиру, она захлебывалась от слез. Потом пошли разговоры о деньгах, на что, мол, жить семье. Я, чтобы отвязаться, брякнул про сейнер, но жена, конечно, не поняла. «Сейнер?!» – повторила она и больше ни слова мне не сказала, а неделю спустя, забрав детей, перебралась к своим родителям. С тех пор я ее не видел, и детей тоже. Поначалу меня донимали всякие ее родственники, мой старший брат – уговаривали, упрашивали, увещевали, но я их не слушал. По почте пришла бумажка, я шлепнул по ней печаткой ² 2
  В современной Японии каждый взрослый имеет зарегистрированную личную печать (“инкан”), т. к. росписи на любых документах, как правило, считается недостаточно


[Закрыть], и привет, все на этом и кончилось. За все три года жена ни разу не заикнулась об алиментах. Знает, наверное, какие у меня доходы. Вот такой неинтересный конец был у моей семейной жизни.

Прошел, наверное, год, прежде чем я понял, насколько наивны мои мечты о новой жизни. Теперь я согласен – то была дикая, нелепая выходка. И все же сожалений не испытываю. До недавнего времени у меня просто не хватало на это душевных сил. Если бы С. не посетил меня в тот день, не знаю, что было бы со мной сегодня. Если бы он не вспомнил обо мне, я не уверен, что смог бы дотянуть до конца этого проклятого лета.

И какая мне, в сущности, разница, что представляет собой С. на самом деле. Пусть он сторонник каких-нибудь маразматических политических идей – меня это не испугает. Даже если он принадлежит к экстремистской организации – мне и на это наплевать. Если же С. из тех, кто всерьез озабочен судьбами того затхлого болота, каким стало наше общество – а с того момента, когда я увидел парня, мне захотелось в это верить, – ну что ж, тогда я охотно буду им помогать. Может быть, я уже и сейчас на их стороне. И меня не волнует то, что я не посвящен в величие их замысла, даже то, что этому замыслу, возможно, не суждено осуществиться.

Наевшись и напившись, собака снова разлеглась на коврике. Сегодня из-за дождя мошек было меньше, чем обычно, и все же они вились мелкой снежной пылью в свете горевшей в прихожей лампы. «Ладно, спи, – сказал я псу. – А если тебе здесь надоело, можешь проваливать на все четыре стороны. – Помолчал и добавил: – Ты ведь свободен». Дворняга, вяло повиливая хвостом, глядела на меня умудренным, все понимающим взглядом.

На втором этаже все было тихо – ни шагов, ни покашливания. Уснул он, что ли? Еще не было и семи часов. Не проснется ли он ночью от голода? Жратвы на кухне навалом, надо было сказать ему, чтобы он брал там все, что пожелает.

Мои дела на сегодня закончены. Собачьи миски я помыл, ванну уже принял. Делать больше нечего. С., скорее всего, до завтра не позвонит. Хотел бы я знать, где он сейчас и чем занимается. Может, в своем доме, который наверняка пороскошнее этой горной виллы. Или сидит в кабинете и напряженно что-нибудь обдумывает. Это мне знакомо – сколько ночей в прежние времена провел я за своим рабочим столом, когда от страха, что сорвется крупная сделка, не мог сомкнуть глаз.

Я удобно устроился в кресле перед телевизором и стал пить пиво. Передавали новости – мелкие происшествия, то да се, в общем, всякую ерунду. Кому-то, может, это и было интересно, но ко мне никакого отношения не имело. Мир по-прежнему жил все той же нудной жизнью, когда сегодняшний день как две капли воды похож на вчерашний. Потом я просмотрел купленную утром газету – от первой до последней страницы, – но и там ничего интересного не было. Все те же избитые, шаблонные рассуждения о социальной справедливости, то же болото, никаких перемен. Парень сказал, что не смотрит телевизор. И к газете не притронулся. А я каждый день и телевизор смотрю, и газеты читаю, хотя меня от всего этого давно тошнит.

С тех пор как я поселился на вилле, во мне начал пробуждаться тот, прежний «я». Не знаю, радоваться этому или нет, не знаю даже, действительно ли прежний, но жизнь снова переполняет меня – это я чувствую. И все из-за непонятной, не укладывающейся ни в какие рамки работы, за которую я взялся. Если мои предположения не пустая фантазия, надо ждать каких-то больших событий. Очень скоро произойдет нечто из ряда вон выходящее, я почти уверен в этом, – если, конечно, С. почему-либо не откажется от своих планов. К такому выводу я пришел, лежа в ванне. И еще: смерч, который собираются поднять С. и компания, наверняка завертит меня, и в этом вихре мне, возможно, не сносить головы. Да, именно таким должно быть наиболее логичное завершение всей этой истории. Кто же станет жертвой? Парень, что спит сейчас на втором этаже? Или расплачиваться за все придется мне одному?

Даже если мне грозит опасность, С. на это наплевать. Для него я просто пешка, которой можно сделать ход, а потом спокойно взять и снять с доски. Уж этот-то умеет обращаться с людьми, оказавшимися за бортом и не знающими, как жить дальше. С. лучше меня понимает, чем можно привлечь и заинтересовать такого, как я. С самого первого дня я только и делаю, что пытаюсь разгадать намерения своего бывшего однокурсника. Чего-чего, а времени на это у меня более чем достаточно. Правда, все сплошь домыслы да вымыслы, ни одного верного факта. Строить гипотезы я мастер, только как их подтвердить? А впрочем, мне и не нужны подтверждения. Пускай будут домыслы.

Очень возможно, что С. – вовсе не центральная фигура. Хоть он и возник у моего порога, приехав из неведомого мне мира на лимузине с шофером, это еще не значит, что он – самый главный. Если пользоваться терминологией, принятой в обычных фирмах, С., возможно, нечто вроде заведующего отделом. Будь он шишкой покрупнее, вряд ли ему пришлось бы самому бегать за такой мелюзгой, как я, и упрашивать меня не отказываться от выгодной работы. Кто знает, может, и сверкающий черным лаком автомобиль, и вымуштрованные мальчики из свиты – не более чем уловка, чтобы произвести на меня впечатление? Да нет, вряд ли. Скорее всего, за С. стоит какая-то могущественная, таинственная сила. По крайней мере, с деньгами у него проблем нет. Непохоже, что содержимое моего бумажника досталось ему тяжким трудом.

Теперь с каждым днем я пива пью все меньше. И главное, пью не для того, чтобы осоветь, как раньше. Это приятно – голова остается незатуманенной. С. поставил мне только одно условие: ни капли спиртного, когда сажусь за руль. Условие это я выполняю. Да и ни к чему мне теперь напиваться. Мое воображение и без того работает на всю катушку, меня переполняют надежды. Когда парень сидел напротив, мне стоило огромных усилий сдержать тысячу вопросов, вертевшихся на языке.

О многом хотел бы я его расспросить, услышать от него всю правду. Но это, наверное, невозможно. С тем же успехом я могу надеяться, что мне удастся разговорить своего пса. Как и С., парень, конечно, ни слова не скажет о главном. Правда, ему, возможно, известен не весь замысел, а только какая-то его часть. Может, он, как и я, знает лишь, в чем состоит его непосредственное задание?

Ну, хватит гадать на кофейной гуще, подумал я. Гадай не гадай, ни до чего все равно не докопаешься. Но распалившееся воображение унять было не так-то просто. За окном чернела ночь, пиво начинало дурманить голову, и мысли накатывали одна за другой, как волны, лижущие песок. Я ничего не мог с собой поделать – слишком устал за день. Пройдет еще немало времени, прежде чем я засну. А дождь все идет. Если бы не он, можно было бы прогуляться до озера. Это так приятно – ходить по вечерней набережной вдвоем с собакой. Там на дикой скорости с незажженными фарами проносятся мимо мотоциклы и автомобили, в которых сидят бешеные юнцы, фланируют парочки, на лицах которых написано ожидание предстоящей ночи, дети, вышедшие с родителями прогуляться перед сном, с радостным визгом жгут бенгальские огни. Детский смех несется отовсюду, кажется, что, проносясь над гладью озера, он достигает противоположного берега, взметается вверх по горным склонам и поднимается в самое небо. Лениво прохаживаясь среди всей этой кутерьмы, я поглядываю по сторонам и снисходительно усмехаюсь. Почему-то я чувствую превосходство над гуляющей толпой. Но это, конечно, самообман. Не знаю, с чего я взял, что мое нынешнее положение делает меня самым свободным и независимым человеком на свете.

Здесь, возле горного озера, у людей такие довольные физиономии. За все время мне не встретился ни один человек с мрачным или озабоченным выражением лица. Публика вволю вкусила радостей лета и продолжает наслаждаться последними погожими деньками. Я и сам доволен. По внешнему виду не скажешь, что между мной и всем этим людом есть какая-то разница. А если и есть, то не столь уж значительная. Свет белых и красных фонариков, свисающих с гибких ветвей ивы, освещает меня точно так же, как прочих отдыхающих. Точно так же обволакивает меня легкая музыка, несущаяся отовсюду – из залов игральных автоматов, отелей, питейных заведений.

В глазах прохожих я обычный курортник. И очень хорошо. Мне, слава богу, нечего скрывать и не от кого прятаться. Не знаю, как С. и присланный им клиент, но я пока спокойно могу ходить в толпе, ничего не опасаясь. И все же, и все же каждый раз, наслаждаясь прогулкой, я говорю сам себе по многу раз – не реже, чем задирает лапу моя псина, – одни и те же слова: «Между всеми вами и мной огромная разница». Или: «Я не то, что вы, я не вернусь к нудной повседневной жизни, как только спадет жара...»

В воздухе, проникавшем в гостиную через проволочную сетку двери, веяло сыростью, но душно не было. Дышалось сегодня вечером гораздо легче, чем вчера. Когда я вспомнил, как обливался потом в своей комнатушке в том проклятом бараке, просто не поверилось, что это было со мной. Пусть на вилле я поселился ненадолго, но уж обратно в ту конуру не вернусь, решил я. Пропадай она пропадом вместе с тем жалким барахлом, которое там осталось. Заберу, пожалуй, свою регистрационную карточку, которую С. без моего ведома переправил в эти края, и уеду куда-нибудь далеко, в маленький городок, где я никого не знаю и меня никто не знает. Что мне терять, достаточно решиться – и я могу отправиться хоть на край света.

В глухой провинции на те денежки, которые я получу, наверное, нетрудно купить землю и дом. А можно обойтись и без этого – просто снять какое-нибудь жилье. Найти работу, и дело с концом. Половину денег надо будет обязательно отослать жене – нет, не жене, а детям. Ведь как муж и отец я палец о палец не ударил для своей семьи. Как это брат тогда сказал: «Никогда не думал, что ты такая безответственная скотина». С тех пор я ни разу его не видел.

А может, и не надо посылать никаких денег. Раз я безответственная скотина, пусть уж таким и останусь. Деньги мне и самому сгодятся. Без гроша в кармане свободной жизни не видать. Придется опять вкалывать. А какая, к черту, свобода, если ты вынужден вкалывать.

Главная причина несвободы – отсутствие денег. Это единственная истина, которую я усвоил за минувшие три года. Ни малейших иллюзий на свой счет я не испытываю. Я не гожусь на то, чтобы ворваться в какой-нибудь провинциальный банк с пистолетом в руке, – для этого у меня кишка тонка. Не хватит у меня ловкости и чтобы морочить голову разным богатым дурам. То был, конечно, поступок идиота – бросить работу, не подыскав ничего взамен. Когда до меня дошло, что сильным человек может быть лишь принадлежа к какой-то организации, было уже поздно. «Никогда не думал, что ты такой идиот», – так еще сказал мой братец.

И вот теперь я вновь оказался в подчиненном положении. Опять кто-то отдает мне приказы. Я нанят на службу своим бывшим однокурсником и выполняю разную бабью работу – бегаю по магазинам, готовлю, стираю, подметаю, прислуживаю какому-то молокососу, который непонятно откуда и взялся. Он тоже, вне всякого сомнения, для меня – начальство. Подчиненный у меня только один – лохматая дворняжка.

Этот С. тоже мне шишка на ровном месте... Не знаю, кто там за ним стоит и что он может, но смотреть на меня свысока я ему не позволю. Неизвестно еще, на что бы он сгодился, если б оставить его одного. Вся разница между ним и мной состоит в том, что он всегда знал: в одиночку ничего не добьешься. К какому, интересно, выводу он пришел, собрав обо мне все необходимые сведения? «Пожалуй, этого можно использовать», – так он, наверное, решил и презрительно усмехнулся при мысли о моем никчемном существовании и моей загубленной жизни. Да знает ли он, что тот, прежний, я был пооборотистей его нынешнего? Что мне не было равных по части предприимчивости, что я не раз потрясал весь торгово-финансовый мир?

Думаю, что и теперь голова у меня варит не хуже, чем прежде. Так что если С. собирается сыграть со мной злую шутку, попользоваться и выкинуть на помойку, я бы ему советовал поостеречься. У меня еще хватит сил, чтобы, улучив момент, вернуть должок с лихвой.

Я здорово накрутил себя. Чем сильнее меня разбирало, тем чаще я прикладывался к пиву. Было всего лишь начало девятого, а я уже крепко набрался. Я совсем забыл о парне, ушедшем на второй этаж, а ведь нас под этой крышей теперь двое. Он не пьет и не курит, поэтому, наверное, у него такие ясные, незамутненные глаза. Немножко косят, но это его не портит. Вообще в парне нет ничего такого, что вызывало бы неприязнь.

Он и ведет себя, и говорит совершенно естественно, в нем не чувствуется никакого напряжения. Пожалуй, самая отличительная его черта – это подчеркнутая скромность и неприметность. На такого никто не обернется на улице. Но то же самое можно сказать и обо мне. Когда я прогуливаюсь по берегу озера, многие смотрят в мою сторону, но не на меня, а на собаку. Ее длинная рыжая шерсть, вечно растрепанная от ветра, и строгий, неподвижный взгляд неизменно вызывают умиление у прохожих.

Перед тем как уйти насовсем, жена мне сказала такую вещь: когда я к ней сватался, она хотела отказать, но, узнав, какой я прекрасный работник, изменила свое решение. Может быть, С. прав и стоит подумать о том, чтобы попытаться ее вернуть?.. Сдается мне, что один из главных признаков, по которым С. подбирает людей, – это неприметность.

Я выключил телевизор и с трудом, как дряхлый старик, поднялся из кресла. Затворил окна, запер входную дверь на ключ. Меня слегка покачивало из стороны в сторону. Задергивая шторы, я посмотрел на пса, спавшего на террасе, потом – на окутанный ночным мраком лес. По ту сторону окна все то же – дождь и непроглядная тьма. А по эту – застывший у подоконника мужчина средних лет, который привык жить как бог пошлет и отступать которому больше некуда.

В висках ломило – это с похмелья. Трезвон будильника до сих пор стоял в ушах. Я сам решил, что вставать буду в семь, С. мне этого не приказывал. Во сколько же я вчера уснул? Не помню. Помню только, что долго лежал в кровати, лениво прислушиваясь к шуму дождя. И еще где-то далеко лаяла лисица, а может, это уже был сон?

Мне понадобилось какое-то время, чтобы припомнить все события вчерашнего дня. Когда я просыпался по утрам в своей конуре, меня всегда била дрожь. Стоило осознать, что ночь прошла и я проснулся, как тут же от ног до головы пронизывал какой-то непонятный ток, и я начинал трястись в странном ознобе. В первые два утра на вилле было то же самое, но теперь дрожь исчезла без следа.

В голове все стало на свои места: С., работа, парень, собака. Спит ли еще мой клиент? Дождь кончился, ослепительно яркое солнце освещало листья, деревья, через оконное стекло и шторы заливало сиянием всю комнату. Чувствовалось, как тепло на улице. Снова вернулось лето. Озеро теперь опять оживет – заснуют яхты и лодки, у мостков перед кемпингом заплещутся в воде купающиеся.

Надо было готовить завтрак. Я оделся и отправился на кухню. Выпил залпом стакан воды – она медленно стекла по пищеводу, стало немного полегче. Пора завязывать с выпивкой. Да и с курением тоже. Я поставил на огонь кофе, сделал салат, мелко порезал мясо и бросил его на сковородку, сварил яйца, поджарил тосты. Пока вертелся на кухне, головная боль понемногу прошла. Но есть все равно не хотелось.

Весь длинный и узкий стол в гостиной я заставил тарелками. По-моему, завтрак получился первый сорт – и по качеству блюд, и по их количеству. Из напитков, кроме кофе, еще томатный сок и молоко Только все это предназначалось для парня, мне на завтрак вполне достаточно стакана воды. Я пошел на второй этаж будить своего подопечного. Его комната была в японском стиле, но с обычной дверью ³ 3
  В традиционном японском жилище вместо дверей раздвижные перегородки.


[Закрыть]. Она была плотно закрыта, и из-за нее не доносилось ни звука. Я осторожно постучал. Никакого ответа. Может быть, лучше дать ему еще поспать? Нет, он и так проспал уже целых двенадцать часов. Я снова постучал и повернул ручку. Дверь была не заперта. «Завтрак готов», – сказал я и шагнул в комнату. Затхлостью совсем уже не пахло.

Парня не было. Постель, аккуратно сложенная, лежала в углу, сверху – подушка и пижама. Окно было настежь распахнуто, и в ярко освещенной комнате стоял запах листвы и леса. Во всяком случае, клиент не сбежал – его черный саквояж был на месте. В туалете парня тоже не оказалось. Но для беспокойства, по-моему, причин не было. Мне ведь никто не говорил, что я обязан глаз с клиента не спускать. Я высунулся в окно и посмотрел вокруг. Погода была что надо.

Густые тучи, затянувшие вчера небо, уплыли куда-то далеко, наверное за океан. Сегодня весь мир заливало яркое солнце, в лучах которого ослепительными брызгами вспыхивали стебли травы и листья деревьев, на все голоса пели птицы, звенели насекомые. Озеро наверняка все светится, как огромное зеркало, подумал я. Уже с раннего утра там кипела жизнь – сюда доносились звонкие голоса, рев лодочных моторов, музыка. Летний день набирал силу. Теперь казалось, что до прихода осени очень далеко. Еще недели три все вокруг будет дышать влажным зноем.

Парня нигде не было видно. Пес тоже куда-то пропал. Он всегда с утра ждал меня, сидя на террасе, а сегодня исчез. Я и свистел, и звал его, но все без толку. Тогда я спустился в прихожую. Обувь была на месте: и туфли, в которых вчера был парень, и мои ботинки, и две пары сандалий. Я еще заглянул в ванную и в пустые комнаты, но парня не было и там. По крайней мере, стало ясно, что на вилле его нет.

Я вышел на террасу. И тут увидел, как кто-то бежит через лес, по тропинке, направляясь к вилле. Это был мой парень. Лица я разглядеть не мог – мешал надвинутый капюшон тренировочной куртки, но это был точно он. За ним следом, сильно отстав, ковылял пес, На ногах у парня были новехонькие кроссовки. Бежал он спокойно и размеренно, не делая лишних движений, но в то же время очень быстро. Решил, значит, устроить небольшую пробежку. Как, однако, привязалась к нему собака – за одну ночь забыла, кто ей жратву дает.

Увидев на террасе меня, парень припустил еще быстрее и вмиг взлетел вверх по лестнице. Смахнул с головы капюшон и вежливо поздоровался. Пот с него лил прямо ручьями. Дыхание, впрочем, было ровным – говорил он нормально, даже не задыхался.

– Далеко бегали? – спросил я.

– Вокруг озера, – как ни в чем не бывало ответил парень. – Извините, душ надо принять.

– Сейчас еще нет горячей воды.

– Ничего, сойдет и холодная.

Взглянув на накрытый стол, парень добавил:

– Вы ешьте, не ждите, – потом сбегал на второй этаж за одеждой и исчез в ванной.

Для того чтобы обежать вокруг озера, нужен по меньшей мере час. Это и на машине-то конец неближний. Выходит, он встал, когда еще и шести не было. Собака еле вползла на террасу и свалилась без сил у моих ног. Я поставил перед ней миску с водой, но у нее не было сил даже лакать. Свесив длинный язык, пес шумно дышал, никак не мог очухаться. Я сел за стол и стал ждать. Судя по всему, парень тоже привык жить один. Наверняка ему известно лучше, чем мне, как расходовать двадцать четыре часа в сутки. Такой не нуждается в компании, чтобы занять себя. Нет, ей-богу, работка мне досталась не из пыльных.

Я не смог заставить себя взглянуть в залитое потом лицо парня. И на приветствие-то его толком не ответил. Что это со мной? Что, померещилось, будто мне показали самого себя, того, каким я был десять назад? Да нет, не был я таким крепышом, как этот. Даже в студенческие годы не мог как следует и стометровки пробежать. Куда уж мне сейнер – такого, как я, поди, и на три дня в море не хватит.

Только ли сила и здоровье отличают парня от меня? А может, главное – перспективы? Или то, что у него впереди намного больше времени? Каким бы показался мне этот парень, встреться я с ним, когда работал в фирме? Наверное, я и не взглянул бы на него лишний раз, решив: еще один тупоголовый здоровяк, и больше ничего. У меня в ту пору был единственный критерий для оценки человека – может он работать или нет.