Текст книги "Ночные проповеди"
Автор книги: Кен Маклауд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Год спустя
1. Истер-роуд
Инспектор Адам Фергюсон быстро ехал на велосипеде по тротуару Истер-роуд, петляя между прохожих или окриком заставляя их посторониться. У него была на то причина: движение перекрыли до самой Лейф Уок.
Инспектор остановился и спешился за пятьдесят метров до преграды. Куча камней и щебня засыпала полдороги. Нижнюю половину фасада многоквартирного дома снесло. Два этажа рухнули. Машины на улице не завалило, но несколько аварий все-таки случилось – следы и обломки от автомобилей виднелись на улице. Вживую Фергюсон уже давно не видел ничего подобного, а по телевизору такие репортажи попадались все реже. Инспектор снял зажимы с брюк и пошел вперед, толкая велосипед одной рукой. Через пару шагов вспомнил о тяжести на спине.
– Сам иди, – посоветовал он.
Роп одну за другой разогнул три членистые ноги, охватывавшие грудь инспектора, поставил их на тротуар, затем грациозно, чуть покачиваясь, пошел рядом с инспектором. Шагающий треножник походил на двухметровую модель марсианской боевой машины из «Войны миров». Впрочем, корпус полицейского робота спроектировали, имея в виду именно эту идею. Права арестовывать роп не имел – но благодаря крайне устрашающему виду едва ли в нем нуждался.
– Босс, мне тут вспомнилось кое-что, – заметил он.
– Потом, – ответил Фергюсон. – Придержи пока. Вблизи обломков толпа стала плотнее. Инспектор протолкнулся, предъявил значок. Затем обратился к роботу:
– Дай команду неприятным разгоняющим толпу голосом.
– Здесь не на что смотреть! – гаркнул роп. – Расходитесь! Проходите!
По коже Фергюсона пробежали мурашки. Захотелось прикрыть уши. В крике робота слышался скрип ногтей по грифельной доске, визг пенопласта по стеклу и прочие тщательно подобранные звуки, от которых сводило скулы.
Фергюсон поставил велосипед, затем нырнул под бело-голубую полицейскую ленту, окружавшую место происшествия. Роп ленту перешагнул. По руинам уже лазали другие роботы, точно мушиные лапки, их щупальца подрагивали, касаясь обломков, проводя машинный аналог тщательного ощупывания. Над головой уже собирался рой микроботов с камерами – несложная программа заставляла каждого стремиться к собратьям и сбиваться в стаю. Полдюжины полицейских в форме образовали кордон, другие, по обе стороны от места взрыва, собирали свидетельства очевидцев. Использовали камеры и диктофоны – и параллельно старались, как требовала буква закона, записать все в блокноты. Сержант и пара констеблей бормотали в телефоны, обменивались данными с ропами. Получасом раньше прекратились спасательные работы. Затем полицейские занялись сбором данных. Всего нескольких минут хватило, чтобы расследование несчастного случая превратилось в место преступления.
Оттого Фергюсон и торопился.
С ним поздоровалась сержант Хатчинс и сообщила:
– Сэр, саперы уже едут.
– Саперы? Я не знал, что у нас еще есть саперы.
– Сэр, армейские. Казармы Редфорд.
– Понятно. Профиль по делу готов?
– Конечно, сэр.
Хатчинс сомкнула большой и указательный пальцы, затем щелкнула ими перед носом Фергюсона. Тот моргнул и увидел флажок «новое» на своих контактных линзах. Профиль стал видимым, поплыл над руинами яркой галлюцинацией. Инспектор просмотрел колонки меню. В нижнем левом углу находились две справочные ленты. Одна – для широкой публики, другая – только для полиции. Обе постоянно пополнялись. Пока инспектор читать их не стал, просмотрел только статичный текст, фото и рисунки.
Взрыв произошел часом раньше, в 11:05 утра. В это время большинство людей уже отправились на работу, движение на улице было минимальным, потому число жертв оказалось не так велико, как могло быть. Погиб мужчина, живший в подвальной квартире. Судя по скудным описаниям, жертву разорвало в клочья. Две женщины пострадали от обрушения квартир сверху. Одной за сорок, второй двадцать с чем-то, она вернулась домой, отведя двоих детей в садик. Кроме того, около десятка человек получили ранения различной степени тяжести от аварий и разлетевшихся обломков стекла. Сперва причиной взрыва посчитали газ и квалифицировали происшествие как несчастный случай. Первому же прибывшему полицейскому хватило пары минут, чтобы опровергнуть эту версию. Она и с самого начала была сомнительной, поскольку газ к этому дому не подводился. Но, на первый взгляд, ею не стоило пренебрегать – хотя, по официальным данным, баллонами не пользовались ни в подвальной квартире, ни в остальных, весь дом уже пятнадцать лет как перевели на электричество. А когда на место прибыл первый роп, он тут же вынюхал на развалинах гексоген.
– Ты ощущаешь гексоген? – спросил Фергюсон своего робота.
Машина махнула щупальцем.
– Босс, здесь им все пропахло.
Инспектор сосредоточился на жертве. Лайам Мэрфи, 55, холост. Женщина из квартиры сверху значилась как лицо для экстренной связи с ним. Ближайший родственник – брат в Дублине, его уже проинформировали. Под грифом «род занятий» значилось «вне официальной юрисдикции».
Фергюсон напряженно моргнул.
– Извини, Шона, вопрос не для рапорта: что значит «вне официальной юрисдикции»?
– Сэр, еще не знаю! – отрапортовала сержант Хатчинс.
– Тогда спроси, пожалуйста. Кто здесь участковый?
– Сэр, я выясню.
– А заодно, пожалуйста, найди полицейского – желательно женщину, – чтобы сходила в детский сад, где находятся дети раненой.
– Сэр, уже сделано!
– Отлично.
Хатчинс отошла, разговаривая по телефону. Фергюсон вернулся к изучению профиля и занялся чтением ленты общего доступа. Кто-нибудь из соседей Мэрфи наверняка знает о его занятиях, пусть государству о них и неизвестно. Проституция, торговля наркотиками и медицинскими препаратами, не одобренными государством, полицию больше не интересовали, но по-прежнему привлекали внимание криминала.
Пополнение ленты замедлилось. Там скопились обычные материалы, полезные и не очень: рассказы свидетелей и снятое на контактные линзы видео взрыва, жалобы на поврежденные витрины и вывески магазинов, всякие догадки и предположения, сочувственные речи раненым и погибшему. Скользнувший по ленте взгляд инспектора быстро выхватил: «Да про отца Лайама никто и слова плохого не говорил! Так жутко!»
Слегка встревожившись, Фергюсон прокручивал ленту, пока не осталось сомнений: погибший – католический священник.
Инспектор оставил профиль и осмотрелся. Сержант Хатчинс пробиралась через руины, за нею спешила девушка-констебль. Из темных внутренностей разрушенного дома вынырнул роп, неся небольшой окровавленный ошметок в застегнутом пластиковом пакете. На другой стороне улицы спиной к инспектору стоял репортер «Би-би-си Шотландия», говоря в телекамеру, подвешенную на прикрепленном к плечу кронштейне.
Скоро тут соберется куча журналистов. Фергюсон уже заметил среди поредевшей толпы зевак Тома Макэя, журналиста из «Скотсмэна». То, что сейчас узнал инспектор, прессе лучше бы не знать – но, к сожалению, уже слишком поздно.
– Это следовало выяснить прежде всего, – сказал инспектор, когда Хатчинс и констебль подошли ближе.
– Сэр, я думала, вы знаете, – ответила констебль. – Тут все знали отца Мэрфи.
– Вы имеете в виду, все соседи, – уточнил инспектор. – И, если вы не против, для нас он – мистер Мэрфи.
– Гражданин Мэрфи, – добавила Хатчинс.
Явился роп с пластиковым мешком. Трое полицейских и роп инспектора уставились на содержимое: в прозрачном пластике лежала оторванная рука.
– Часть тела погибшего, – объяснил подошедший робот. – На ней – следы несдетонировавшего гексогена.
– Отец – то есть гражданин Мэрфи держал в руках взрывчатку до детонации? – спросил Фергюсон.
– Похоже, именно так, – подтвердил роп.
– Господи боже, что священник делал с гексогеном? – удивился Фергюсон.
– «Из пепла восстанет ИРА», – изрек роп инспектора, раздражающе изобразив в воздухе кавычки двумя щупальцами.
– Что это? – спросил Фергюсон.
– Лозунг христианских боевиков, – пояснил робот. – Граффити из Белфаста, Британская империя, около 1973 года.
Краем глаза инспектор увидел, что репортеры с той стороны дороги сгрудились у ограждающей ленты, размахивая диктофонами. Вдруг заметил: повисла жуткая тишина. Голоса людей, птичий щебет, гул машин – умолкло все. Следом за тишиной пришла тень. Настигла, накрыла, край ее побежал по улице. Фергюсон взглянул вверх, повернув голову на юг. Смотреть не рекомендовалось, но он не послушался. В тысячах миль от него круг диаметром в тысячи же миль заслонил солнце. Ярко вспыхнула корона. Затем траектория солеты увела ее прочь от солнца. На мгновение инспектор ослеп – почернели контактные линзы, блокируя слишком интенсивный свет. Пользуясь моментом, Фергюсон рявкнул роботу: «Заткнись!» В мир вернулись цвета и краски. Воскрес шум.
– Инспектор, комментарии для прессы?
Том Макэй перегнулся через ленту, сунув микрофон Фергюсону под нос. Репортер с «Би-би-си» тоже поближе придвинул камеру.
– Никаких комментариев, – отрезал инспектор, ткнув большим пальцем куда-то за спину. – Расследование только начинается. Отдел по связям с прессой выпустит коммюнике в рабочем порядке.
– Когда именно? – потребовал Макэй. Фергюсон пожал плечами.
– Без комментариев. Пока нам известно слишком мало. Пожалуйста, отойдите от границы зоны. Вы можете затоптать улики.
– Фергюсон, бросьте, – посоветовал журналист. – Тут священник подорвался, и газ тут ни при чем. В чем дело-то?
– Честно говоря, мы не можем сказать.
– Не можете или не хотите?
– Не можем! Слишком мало данных. Мы по-прежнему не можем исключить возможность бытовой аварии.
Как раз в этот момент к месту подрулила черная шестиколесная бронемашина, подъехавшая по встречной полосе – ее расчистили раньше другой. Остановилась, развернувшись боком, и явила репортерам надпись большими белыми буквами на боку «РАЗМИНИРОВАНИЕ». Из задней двери выскочили солдаты в белых защитных комбинезонах, поволокли миноискатели, следом вылезли четыре тяжелых боевых робота. Фергюсон заметил, как все ропы развернули объективы в сторону неповоротливых машин, а затем быстро отвернулись, будто их застигли за подглядыванием.
– Значит, бытовая авария? – с усмешкой осведомился Макэй.
– Без комментариев, – отрезал инспектор.
Участок Гринсайдз, расположенный у вершины холма, на который взбиралась Лейф Уок, построили пятнадцать лет назад, но все еще по привычке называли «новым участком». Подходы к нему загораживали ненужные теперь укрепления, в стенах зияли столь же ненужные амбразуры. С верхних этажей участка открывался хороший вид на запад вдоль Квин-стрит до башен и вертикальных ферм Турнхауса и на север – на Лейф Уотер и залив Ферт. Про хороший вид Фергюсону рассказали. Сам он не проверял, но не видел повода сомневаться. Офис инспектора находился посреди длинного коридора на третьем этаже.
Где-то в полвторого Фергюсон нажал локтем на ручку двери, толкнул ее плечом и вошел внутрь, зажав бумаги под мышкой, а в руках держа кофе с сэндвичами. Роп проковылял следом. Оба уселись – Фергюсон в кресло, роп на шкафчик с файлами.
Робот подключился к розетке. Инспектор надломил крепление пластиковой крышки на стакане с кофе, открыл стакан, несколько секунд принюхивался, вдыхая пар, отпил, поморщился и развернул сэндвич.
Тика[8]8
Блюдо индийской кухни (прим. ред.).
[Закрыть] из страусятины. Ммм.
Пожевав немного, он посмотрел на робота.
– Лодырь, что думаешь?
«Лодырь» была неофициальная кличка ропа. По-настоящему его именовали «Череполом». Так, по крайней мере, звучало, как говорили сами роботы, «принятое» имя. Ни машина, ни ее босс не считали уместным использовать его на публике. Впрочем, Фергюсон даже кличку использовал с осторожностью, как и все полицейские, работавшие с ропами.
В темном эллиптическом углублении на лице Лодыря сверкали два красных фотодиода, по замыслу противник должен был принимать их за свирепый взгляд.
– Босс, сдается мне, пахнет терроризмом, – сообщил робот.
– Не будем пока упоминать слово на букву «т», – предложил инспектор.
– Я не буду употреблять его на людях. Вы просили моего мнения.
– Спасибо, конечно, – промямлил Фергюсон с набитым ртом. – Я понимаю, отчего ты так считаешь. Но позволь спросить: может, тебя слишком одолели, хм, воспоминания? Ты подумай: еще столько слоев есть, пока докопаешься до… этого, – он прочертил в воздухе несколько воображаемых линий, одну над другой. – И все нужно пройти, проверить. Всякое может быть. Глупость. Психоз. Уголовщина. Семейные ссоры. Может даже, раздоры в, хм, организации покойного.
– Убийств на почве внутренних разногласий в Римско-католической церкви не случалось с 1982 года.
– А тогда что было? – спросил заинтересованный инспектор.
– Дело Карла Кальви. Помните?
– Нет. Это случилось задолго до моего времени. Но аргумент в мою пользу. Видишь, такое случается.
– Погибший не был настолько значительной фигурой, как банкир Кальви.
– Это насколько нам известно. Наша официальная доктрина полного игнорирования временами заходит слишком далеко. Он мог быть значимой фигурой в иерархии, – Фергюсон запнулся, пытаясь вспомнить церковные звания, – скажем, монсеньором или кардиналом.
– Мэрфи был простым приходским священником. Кардинал Шотландии находится в Глазго. Его имя…
– Да-да, – перебил инспектор.
– Мистер Дональд Нардини, – закончил фразу роп. – Думаю, вскоре он свяжется с вами.
– Уж конечно. Безрадостная перспектива. Инспектора вдруг осенило, и он спросил:
– А кто был у Мэрфи босс? Или менеджер, или кто у них там?
– Епископ Хью Карли. Доктор Карли, если угодно. Разумеется, его уже проинформировали.
Фергюсон откинулся в кресле и посмотрел в потолок. Как же трудно иметь дело с организацией, чье существование не признает правительство, полиция, гражданская администрация и социальные службы! В прежние времена было проще. Тогда полицейские спецотряды, «богоборцы», громили все церкви, храмы, синагоги и мечети в стране. Инспектор покраснел, вспоминая, что приходилось делать в те дни. Теперь же официальной стратегией стало игнорирование.
– Общаться с деятелями церкви в наши дни – все равно что ходить по минному полю, – подумал он вслух.
– Я не вижу сходства с минным полем, – заметил роп.
Фергюсону замечание робота показалось упреком. И сам он ощутил укол совести, когда в памяти всплыл облик невысокого плотного мужчины средних лет с двойным подбородком и редеющими рыжими волосами, зачесанными на залысину. Морщинки в уголках глаз, на носу очки, наверняка старомодные, не электронные. Застегнутый на все пуговицы черный плащ, тесноватый в талии, с потрепанными рукавами. Теперь части тела этого человека превратились в куски головоломки, лежащие на стальном столе в охлажденной комнате четырьмя этажами ниже.
Погибший отец Мэрфи. Стал ли он жертвой преступления, сам ли погубил себя – но самое важное в его жизни заслуживало чести быть названным вслух.
– Да черт с ним! – объявил Фергюсон, снова садясь прямо. – Будем называть их так, как они сами того хотят. Позвони епископу, передай мое почтение и соболезнования и назначь встречу. У нас или у него – неважно.
– Хорошо, босс, – отозвался роп.
В поле зрения Фергюсона всплыло напоминание: «Встреча следственной группы, комната 386, через пять минут».
Инспектор моргнул, убирая надпись.
– Возвращаемся к работе, – сказал он.
Кто-то прикрепил замазкой к двери лист формата А4 с надписью большими буквами: «Оперативный штаб по Истер-роуд», не совместив его с виртуальным двойником, оповещавшим о том же самом. При взгляде сквозь контактные видеолинзы изображение чуть двоилось, словно линия в тесте на астигматизм у офтальмолога. Фергюсон с трудом подавил желание синхронизировать изображения самому. Одна стена комнаты – будто перешедшая в реальность часть профиля: доска с подписями и стрелками, прикрепленные фото и заметки, полосы черной ленты, соединяющие представленные данные. Всю стену заклеили данными по той же самой причине, по которой полицейские по-прежнему пользовались блокнотами, пленочными камерами и, в общем, вели документацию на бумаге: сделанное по старинке трудно подделать и еще труднее взломать. Бывали времена, когда случались и подделки, и взломы. Всю доказательную базу, терабайты записей, иногда портил случайный фрилансер или начисто стирал установленный на грузовике генератор электромагнитных импульсов. Тот заметить можно было лишь тогда, когда нечаянный прохожий глядел на часы или телефон или когда обрывалась любимая мелодия в плеере.
Такого больше не допускали. Теперь – только документы на бумаге, видео на пленке. Обязательно. Суд не рассматривает цифровые данные.
Фергюсон встал спиной к исписанной стене и окинул взглядом группу. Сержант-детектив Хатчинс сидела за столом впереди, по сторонам от нее стояли констебли Патель и Конноли. Сержант полиции Деннис Карр стоял слева от них, вытянувшись, будто на строевом плацу. На столе сидел, уперев локти в колени, Тони Ньюман из отдела экспертизы. А к дальней стене прислонился старший инспектор Мохаммед Мухтар, одетый в поношенный костюм, похожий на офисный камуфляж. Тридцать с лишним лет на службе, один из последних могикан старой антитеррористической школы, глава местного Особого отдела. В последнее время он занимался слежкой за неисправимыми соци, подрывной деятельностью конституционалистов, группами юнионистов. Мухтар редко взаимодействовал с людьми из других отделов. А когда такое случалось, это, как правило, предвещало сложности.
В комнате, разбросанные по офисной мебели, словно паучья стая на заброшенном чердаке, находилось шесть ропов, по одному на каждого человека. Лодырь стоял рядом с Фергюсоном, зафиксировав телескопические ноги. Инспектор из любопытства понизил частоту приема видеолинз до инфракрасного и тут же обнаружил, что между роботами идет оживленный обмен данными. Смотреть на него было странно и тревожно, и к тому же бессмысленно. Инспектор переключился на обычную полосу частот, затем поставил клипфон на прием экстренных звонков и откашлялся.
– Спасибо большое вам всем за то, что собрались здесь, – начал он, стараясь и в самом деле казаться благодарным за добровольный приход на скучное совещание, которое проходило дождливым вечером, к тому же в комнате со сквозняками. – Через пару минут сержант Хатчинс введет нас в курс дела. А до того я хотел бы договориться с вами о некоторых базовых правилах. Первое: мы обращаемся к католическому и любому другому священству с толикой уважения. Никаких «мистер», «гражданин» либо «отправитель культа». У них есть традиционные звания. Второе: на публике – никаких указаний на возможную связь с терроризмом. А это значит, леди, джентльмены и ропы, – никаких разговоров на эту тему с теми, кто не занимается расследованием. Всякие заявления подобного рода – только с моего разрешения.
Фергюсон посмотрел Мухтару в глаза:
– Тебе все ясно?
Тот пожал плечами и сказал:
– Насколько я понимаю, второе правило не относится к Особому отделу.
– Само собой, – подтвердил Фергюсон. – Но при условии, что информация не выйдет из отдела. А фактически, за пределы круга лиц, занимающихся нашим делом.
– Мы гарантируем отсутствие утечек, – заверил Мухтар.
На совещании он говорил со своим обычным, легко распознаваемым акцентом выходца из эдинбургского среднего класса. Прочие его акценты были столь же отчетливы и легко распознаваемы.
– И я подчеркну особо, чтобы мои парни обращались повежливей с религиозно озабоченными.
– Замечательно, – заключил Фергюсон под коллективные смешки и отступил от доски. – Вашему вниманию – сержант Хатчинс.
Инспектор уселся, Хатчинс встала на его место. В любой обычной компании Шона казалась бы на своем месте. Но в полицейском коллективе типичная офисная леди сильно выделялась. Даже роботы, слушая ее, казалось, чуть подались вперед. Говоря, сержант тыкала лазерной указкой в соответствующие документы и записи на стене.
– Итак, я обрисую нынешнее положение дел. Мы пока еще не знаем, с чем именно столкнулись. Насчет непосредственной причины взрыва сомнений почти нет – это пара кило гексогена. Погибший прикасался к невзорвавшемуся материалу. Конечно же, это не значит, что он сам запустил процесс, намеренно или нет. Думаю, самая близкая к реальности версия – это бомба в посылке, которую вскрыл погибший. Взрыв произошел почти сразу после вскрытия. Саперы ищут остатки посылки либо упаковки – но пока безуспешно. Две раненые женщины из вышерасположенных квартир пока не могут давать показания и не будут в состоянии, по крайней мере, еще несколько дней. Хорошая новость одна: скорее всего, они выкарабкаются, и мы держим в «Вестерне» двух женщин-констеблей, чтобы присмотреть за ранеными и как можно раньше их допросить, если представится возможность. Старший инспектор Мухтар отправил присматривать за окрестностями больницы пару офицеров в штатском – само собой, вооруженных. Я попрошу старшего инспектора рассказать о возможной подоплеке дела, но перед тем – Тони, не введешь нас в курс?
Тони Ньюман сполз со своего насеста, встал, поскреб в затылке и, моргая, уставился в потолок.
– Ропы обшарили руины, буквально на зуб все перепробовали. Саперы не нашли ничего: ни других бомб, ни упаковку от этой, как и говорила Шона. Но они продолжают поиски и пытаются определить происхождение гексогена по остаточным следам. Мы исследуем найденные ДНК. В лаборатории дюжины молекулярных образцов, а, хм, куски побольше – у патологоанатомов. Честно говоря, кроме достоверного определения причин смерти, нам особо похвастаться нечем. На данный момент мы распознали следы ДНК двадцати двух разных людей – это кроме самого Мэрфи, почтальона и леди из квартиры наверху, миссис Бернардет Уайт. Она, как я понимаю, вела у священника хозяйство.
– У погибшего бывало так много гостей? Как это понимать? – спросил Фергюсон.
– Он проводил службы в квартире, – пояснила Хатчинс. – Очевидно, она использовалась как церковь. Подчиненные сержанта Карра пытаются составить список всех тех, кто регулярно посещал службы, чтобы допросить их и взять образцы ДНК.
– Пытаются? Это так трудно? – осведомился инспектор.
– Трудней, чем кажется на первый взгляд, – заметил Карр. – Любители помолиться обычно не слишком афишируют свои пристрастия. И мы не вправе потребовать у них образцы ДНК.
– Попросите их проявить инициативу, – сказал инспектор и глянул на своего ропа. – Отправь запрос нашему пресс-секретарю.
– Конечно, босс, – заверил робот.
– Прости, Хатчинс, – извинился Фергюсон. – Продолжай.
– Патель и Конноли собрали записи с ближайших магазинов, уличных камер наблюдения и прочих. Также мы недавно выпустили обращение ко всем, кто был поблизости от места происшествия, с просьбой загрузить запись со своих видеоприборов в сеть Национального правоохранительного искусственного интеллекта. Все уже в ленте новостей.
– Загрузили уже целую кучу, – добавил Патель. – Пока ничего очевидного.
– Ничего очевидного? – спросил Фергюсон, подойдя к констеблю. – Мы и не ищем очевидного. Хотя, если вам вдруг попадется видео, на котором кто-нибудь вручает жертве подозрительный пакет, – пожалуйста, уж поделитесь с нами этой новостью.
– Сэр, я не это имел в виду, – смущенно выговорил Патель. – Весь прошлый час мы гоняли найденное через поисковые программы НПИИ и не обнаружили ничего. После обеда отправим материал на анализ, а сами выйдем работать на улицу.
– Хорошо, – заметил Фергюсон, садясь. – Шона, извини еще раз.
– Что подводит нас к вопросу о возможных подозреваемых, – продолжила Хатчинс так, будто ее и не прерывали. – Конечно, патрульные опрашивают соседей, свидетелей и, хм, э-э… прихожан, если находят таковых. В соответствии с распоряжением инспектора Фергюсона на публике мы говорить этого не станем, но, думаю, все согласятся: это не личная ссора и не рядовое преступление. И, если я не ошибаюсь, до сих пор не всплыло ни бытовых, ни уголовных причин. Патель с Конноли одновременно кивнули.
– Следствию еще и дня нет, – проворчал Карр.
– Ну да, – подтвердила Хатчинс. – Старший инспектор Мухтар, если не ошибаюсь, вы можете рассказать нам о вероятных направлениях поиска?
Мухтар отлепился от стены и прошел вперед.
– Вы позволите? – попросил он.
Хатчинсон отошла. Фергюсон кивнул, и она уселась на свое место.
– Здесь есть несколько возможностей, – начал Мухтар, указывая лазером на кусок доски, испещренный подписями и линиями. – Прежде всего позвольте заметить: перед событием не было «сплетен», не было оживления в переписке между теми, кто потенциально способен на подобное преступление. Как вы знаете, мы таких отслеживаем. Я перечислю возможные варианты в порядке возрастания их вероятности. Номер один: исламисты. Все известные остатки исламистских групп – за рубежом, причем, преимущественно, где-то у черта на рогах. Последнее время никакой агрессии против христиан они не проявляют. Враждебность не выходит за рамки локальных споров, по существу ограниченных конкретным этносом. Но даже и они весьма редки, отличаются крайней узколобостью и касаются католической церкви, в лучшем случае, крайне отдаленно. Западом исламисты вообще интересуются мало, а если и интересуются, то на острие их ненависти прежде всего евреи, затем отступники – секуляризованные мусульмане – и атеисты. Атеистами они называют практически всех неверующих, кроме мусульман.
Номер два: антикатолические христиане того или иного толка. Я знаю, мы привыкли считать постапокалиптические культы американской проблемой. Однако у «Оставленных» есть приверженцы и в Шотландии, не говоря уже об Англии. Но когда эти типы впадают в агрессию, они предпочитают запереться где-нибудь, взяв заложников, либо убивают направо и налево – но не рассылают бомбы. Что подводит нас ко второму, традиционному типу антикатолических христиан – к протестантам. Констебль Патель, посмотрите об этом в сети потом – или расспросите констебля Конноли. А сейчас я был бы очень благодарен, если бы вы не отвлекались… Спасибо. Итак, протестанты. Хм. С этой стороны проблемы возникали лишь в связи с Ирландией, а верней, из-за отсутствия связи с ней. Но опять же, с ольстерскими боевиками – почти то же самое, что с исламистами. Их мало, и у них есть мишени поинтереснее и поближе священника в Эдинбурге. Честно говоря, со стороны лоялистских экстремистов не было никакой активности уже многие годы. Времена рэкета давно прошли, и политической мотивации осталось чертовски мало.
Мухтар вздохнул, развел руками и продолжил почти с сожалением:
– Вряд ли можно ожидать чего-нибудь даже от радикальных юнионистов здесь, в Шотландии. Конечно, мы их проверим, но не стоит надеяться на результат. Думаю, вероятнее всего искать злоумышленника среди воинствующих противников религии – небольшие их группы продолжают активно нападать на верующих даже сейчас. Некоторые из этих групп – измельчавшие остатки либо осколки организаций, сыгравших значительную роль в период Второго Просвещения: секуляристских сообществ, союзов и партий, сформированных для борьбы с определенным бедствием либо злоупотреблением со стороны религиозного сообщества. Эти группы отчасти пересекаются с группами недовольных среди ветеранов Войн за веру, кого мы также обязательно проверим. Прочие антихристианские элементы представлены маргинальными субкультурными течениями, вроде гностиков, язычников или сатанистов. В нашем отделе мы в первую очередь обратим внимание на тех, кто публично высказывал недовольство католической церковью, а также угрожал местью ее служителям.
– Имена есть? – спросил Фергюсон.
– Есть немного, – ответил Мухтар.
– Простите, – подал голос сержант Денис Карр, – но всех святош-чадолюбов и тиранок-монахинь мы извели давным-давно. Разве сейчас у молодых могут быть личные обиды на церковь? В наши дни таких просто нет.
– Я не говорил про молодых, – возразил Мухтар. – Многие из упомянутых мной субкультурных течений отнюдь не молоды. Есть и мои ровесники. К тому же претензии к духовенству далеко не всегда кроются в насилии над детьми. Некоторые люди винят религию во всем плохом, что случилось в их жизни. Обычно причина таких обвинений – секс, но не всегда. Люди по-разному страдали от священников.
– Как я понимаю, отца Лайама Мэрфи уже проверили по базе данных Оккупационных властей Ватикана? – спросил инспектор.
– Само собой, – ответил Мухтар. – Он прошел сквозь чистки без единого пятна на репутации. Поэтому я предполагаю скорее политические либо сектантские мотивы, но не личные.
– О’кей, – объявил Фергюсон, встал и снова вышел к доске. – Спасибо всем. Думаю, вряд ли нужно повторять, что, если старший инспектор Мухтар прав, нам следует как можно скорее отыскать преступника. Если не прав – тем более. Работайте, пополняйте профиль, сообщайтесь друг с другом, докладывайте мне, и давайте побыстрей прижучим ублюдка.
Он обвел взглядом комнату.
– Деннис, вопросы?
– Я подумал, может, стоит предложить другим священникам полицейскую охрану? – спросил тот. – Из участковых, я имею в виду.
– Исключено. Во-первых, у нас нет ресурсов, во-вторых, мы же не знаем, кто у нас священники. Вы не забыли? Они находятся «вне официальной юрисдикции».
Карр кивнул. Мухтар лукаво усмехнулся.
– И я не собираюсь из кожи вон лезть, чтобы узнать, кто они и где, – добавил Фергюсон. – А что касается прессы…
Он глянул на Лодыря.
– Наверное, представим так: мы расследуем убийство. Теоретически допускается возможность того, что мотив преступления – борьба с религией. Потому духовенству, и католическому, и любому другому, лучше быть начеку. Остальное как обычно.
– Понял, – отозвался роп.
– А как с другими нашими расследованиями? – спросила сержант Хатчинс. – С Лейф Уотер?
– Нужно расставить приоритеты, – добавил Карр.
– Это обговорим потом, – ответил Фергюсон. – Пока – все.
Он отвернулся и принялся рассматривать доску. Остальные, за исключением Лодыря, покинули комнату.
Фергюсон вернулся к себе в офис вместе с Лодырем примерно в три часа дня. Включив клипфон, он обнаружил восемь голосовых сообщений и еще полтора десятка имейлов на настольном планшете. Половина пришла от начальства, которое все настойчивей требовало раскрыть дело на Истер-роуд как можно скорее. Остальное прислали подчиненные, умоляя срочно решить тот или иной вопрос.
– Мне нужна последняя информация, – приказал инспектор, усаживаясь и с неохотой глядя на блокнот и стопку формуляров. – Что нам придется отодвинуть на задний план, если дело священника станет главным?
Робот отправил данные на планшет. Инспектор слегка в них покопался. Отдел «А» полиции Лотиана и Пограничья расследовал еще два убийства: уличную поножовщину пятидневной давности и вчерашнюю бытовую драку. Кроме этого, обычный набор дорожных происшествий, краж и разбоев. А еще дело, над которым Фергюсон, Хатчинс, Патель и Конноли работали несколько недель: бандитская разборка у Лейф Уотер на почве конфликта между частной охранной компанией «Наемные мускулы» и костоломами «Газпрома». «Газпром» был не слишком доволен качеством услуг «Наемных мускулов» в доках, обвиняя охранников в мелком воровстве и заодно (русские вообще любили такие приемы) в порче уже упакованных аэрокосмических материалов и приборов, принадлежавших «Рособоронэкспорту», при их транспортировке в Турнхаус, откуда ящики должны были отправиться к Атлантическому космическому лифту. Охранники «Газпрома» взялись решать деловую проблему в характерной для русского капитализма манере: монтировками.
