Текст книги "Песнь моряка"
Автор книги: Кен Кизи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
2. Свинячья история, утиные желоба и полотенце, пропитанное ромом
Это свинячье семейство обитало на свалке на несколько десятилетий дольше всех своих соседей. Привезенное в Куинак поросятами, оно первоначально разместилось в неудавшемся складе-леднике на углу Док и Бэйшор. Как и сам ледник, поросята были собственностью Пророка Пола Петерсона.
– Бекон из рыбьих потрохов! Золото из отбросов! Я предрекаю, что, не пройдет и года, морская свинина Петерсона разойдется по всей территории.
Подобно многим знаменитым пророчествам Петерсона, это предвидение сбылось, но не совсем так, как ожидалось. Злополучный склад-ледник, например, возник из провидческого видения о том, как возрастет летом спрос на колотый лед, ведь число заезжих спортсменов-рыболовов, безусловно, умножится, как только Куинак станет международно признанным центром спортивной рыбалки. Петерсон не ошибся. По мере того как истощались запасы Кетчикана, Джуно и Кордовы, все больше спортивных лодок появлялось в Куинаке. Сделало свое дело «Ночное радио», а еще журнал «Поле и река». Так что раскрутка Пола оказалась успешной, деньги собрали. Результатом стал девяностофутовый серый куб, лишенный окон и построенный из блоков пемзы с пенопластовым наполнителем, чтобы хранить в нем холодным лед, который, по проекту Пола, поползет с ледника.
– Единственное каменное здание на сто миль вокруг! – похвалялся он перед инвесторами, стуча об угол щипцами для колки льда. – Сто лет простоит.
Ровно через неделю в Куинак из Норвегии приполз пыхтящий плавучий завод-холодильник, и Великий Северный Ледниковый Банк оказался банкротом, не прошло и ста дней. Много позже норвежские хозяева продали свое предприятие «Морскому ворону» и поселились в Инсбруке.
Умение угадывать победителя, но самому при этом каждый раз вылетать из гонки сломило бы любого неудачливого пророка.
Однако Пола так легко не сломишь. Он умел видеть светлую сторону своего гроссбуха. У него ведь имелся большой серый блок, похожий, например, на сейф в ожидании ценностей или на – погодите! вот же оно! – на Свинью-копилку! Есть же на свете твердый продукт – свинина. Пол же выращивал свиней в Коннектикуте. Грязный бизнес, зато ни один серый волк в него не сунется. И выглядело осмысленно. Зачем возить замороженное мясо из далекого Сиэтла, когда можно растить его прямо здесь, на берегу, на жидких отходах, которые город выбрасывает тоннами? Великолепный способ для инвесторов возместить убытки, равно как и возвести прочный фундамент будущего благосостояния.
Капитал постепенно рос, баржи на откорм приплывали с визгом. Хряки семенили по скатам прямо в большой каменный блок, устремляясь к приготовленным Полом деревянным корытам. Запах потрохов и жабр притягивал их, словно магнит – свинячье железо. Визг, драки, жор и наращивание сала слышны были в чистом «Крабб-Потте», где укрывались Пол с деловыми партнерами, выпивая и произнося тосты.
– За морскую свинину Петерсона! По всей территории!
В ту ночь все причастные спали глубоко и крепко. На последовавшем за ней рассвете их что-то разбудило: мощный всасывающий звук исходил словно из темного чрева на другой стороне бухты. Лодки, буи, пирсы и сваи в ту ночь куда-то втянуло – само море словно влилось в чудовищного размера мешок. Звук постепенно стих. Мешок был полон. Затем море полилось назад. Это было цунами 1994 года, через тридцать лет после последнего большого подводного землетрясения. Приливная волна надвигалась, как сотворенный из воды волчище, дуя изо всех сил, через бухту и доки, на всех своих девяноста милях в час; вот и пала целиком передняя стена поросячьего домика, кирпичного, но что с того (ветки, солома и вощеная бумага как раз устояли), а те визгуны, что уцелели под обломками, умчались куда-то вверх, на твердую землю. Пророк Пол умчался на север.
Свиньи не прекращали бега до тех пор, пока не добрались до горной границы леса на Куинакской городской свалке. Боров по имени Пригам[6]6
Аллюзия на Бригама Янга (1801–1877) – американского религиозного деятеля, второго президента Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, организатора переселения мормонов в район Большого Соленого озера и строительства Солт-Лейк-Сити.
[Закрыть], юный и мормонистый, провозгласил: «Здесь нам место», и они стали окапываться. Столетней высоты кучи тлеющего мусора дали им кров и пищу. А те, кто за пару следующих сезонов пережил мерзкую погоду и гадов-медведей, стали в конце концов крепкими прародителями свинячьего стада Лупов. Омар Луп наткнулся на хряков случайно, когда разгребал куинакский мусор. Он был профессиональным игроком в кегли, чем гордился, но много больше денег зарабатывал как старьевщик-любитель. Он гонял свой безбортовый «шеви» взад-вперед по побережью, вечерами катал по кегельным дорожкам особо удачливый мяч из красной резины, а днем объезжал на том же безбортовом грузовичке разнообразные свалки, выискивая, что бы такое задешево купить и чуть менее задешево продать. Сети по большей части. Столько рыбаков выбрасывали вполне еще годные сети, вместо того чтобы потратить несколько минут на их чистку и починку. Луп любил жить широко, знал наперечет все кегельбаны и свалки городка – подобно тому как бездельник-серфер знал бы наперечет все пляжи и бары – и слал каждый месяц в Джуно достаточно денег, чтобы держать детей и миссус подальше от своего горба. Лупу нравилось пари́ть свободно и независимо, он намеревался продолжать так и дальше. Однако в то утро, когда, повернув за угол ее курящегося величества, Куинакской свалки, он разглядел среди тлеющих обломков этих диких свиней – первобытных, обгорелых, доисторических тварей с бронированной шкурой и щетиной с восьмипенсовые гвозди, как они заглатывали целиком лососевые головы вместе с пластиковыми молочными бутылками и памперсами, – намерениям Омара пришел конец. Это был нужный ему размах, и это была скотина его породы.
Наведя справки, он узнал, что стадо свиней превратилось в своего рода охраняемый вид. О них писали в «Железной хватке». Город ими гордился. Они олицетворяли собой тех, кто пережил толчок девяносто четвертого, не говоря про годы медведей, комаров и морозов. Они выжили, зарываясь в тлеющие угли, вот эти козявки!
– Должон быть хозяин, – настаивал Омар.
Кто-то вспомнил, как старый Пол Петерсон привез их в Куинак, однако Пол исчез. После толчка он развалился на части, как тот ледник. Последнее, что о нем говорили, – он в Анкоридже, в лечебнице для невротиков.
Омар Луп сел в свой грузовик и некоторое время спустя обнаружил Пророка Пола недалеко от Уиллоуса, где тот рулил сетью мотелей для рулящих нефтепроводом работяг. Самая грязная порода – рабочие нефтепровода: каждый за день производил кучу хлама из одних только пивных банок, не считая другого мусора. На этот раз раскручивать пришлось самого Пола. Годный безбортовый грузовик стоил три тонны по «Синей книге»[7]7
«Синяя книга Келли» (Kelley Blue Book, с 1926) – компания в Калифорнии, которая занимается оценкой стоимости транспортных средств в зависимости от марки и года выпуска.
[Закрыть], $2500 запросто, самое то для рулежного бизнеса. Справедливая цена за блочный дом с тремя стенами. Пол согласился; двадцать пять сотен – нормальные деньги, и, конечно, чертовы неблагодарные свиньи тоже включены в сделку, где бы их ни носило. Он про них и думать забыл.
Имея в собственности ледник, Омар получил ссуду на развитие малого бизнеса и заплатил ею первый взнос за бесполезную свалку и примыкающие к ней едкие территории. На части этих земель рос лес, половину которого Омар продал, а на вырученные деньги заключил контракт по превращению ледника в кегельбан на шесть дорожек. Он знал полдюжины заколоченных кегельбанов, откуда можно было забрать мебель и оборудование – если что-нибудь наплести, то почти задаром; в самом же леднике не хватало только сортира, передней стены и неоновой вывески. Омар не рассчитывал на крупный профит – это мало кому удавалось. У него были другие идеи.
Из остатков леса Омар с сыновьями построили примыкающий к свалке сарай, служивший Лупам одновременно бойней и ночлежным бараком. Он стоял достаточно высоко над землей, чтобы свиньи не забирались внутрь, и достаточно низко, чтобы поросята могли спрятаться под полом. Со временем построили отдельный ночлежный барак, который со временем стал новой, более просторной бойней. Потом еще и еще, пока вся конструкция не превратилась в лабиринт из построек и переходов, расползшихся деревянным ленточным червем от свалки к вырубкам.
В новейшую пристройку вселились, как обычно, Луиза Луп и ее мать, Омар с ребятами ютились в старых сегментах. Эта новая часть именовалась столовой, хотя ее с одинаковым успехом можно было звать столовой, гостиной, прачечной или кухней. Дверной проем между ней и остальными помещениями завесили разрезанным пластиком – вертикальными полосами внахлест, толстыми, как прозрачная шкура. Со стороны джентльменов этот пластик был заляпан запекшейся кровью и табачным соком, со стороны дам – украшен наклейками-бабочками. Одной дамы, вообще-то. Мать уже больше года обитала вдали от запекшейся крови и мусора, восстанавливаясь после нервного срыва в одной из анкориджских лечебниц. Одни утверждали, что причиной срыва были свиньи, другие – что кегли. Радиотарелка Лупов редко переключалась на что-то, кроме «Баксов за кегли».
Бабочек придумала Лулу; она утверждала, что с ними пятна на пластике выглядят как букеты красных роз. Не имея ничего против крови и жвачки, она все же предпочитала им цветы и бабочек. На самом деле они нравились ей так сильно, что этот мотив вскоре распространился не только на разделительные полосы пластика. Бабочки украсили изоляционную прокладку между необшитыми стойками. Бабочки прилепились к открытым переплетениям проводов и к слоям грязного вискина, прикнопленного к окнам; бабочки были повсюду – от фибролитового потолка до фанерного пола. Тысячи.
Вышитые бабочки украшали оба пушечных жерла ее любимого орудийного лифчика – она надела его специально сразу после случившегося в фургоне конфуза. Этот бабочковый бюстгальтер и увидел первым делом Айк, когда всплыл наконец на поверхность из забытья, моргая и задыхаясь. Безграничный серый холод уступил место бутылочной духоте – воздух был такой горячий, что чувствовался как поцелуй пара. Голова Айка лежала на нежных коленях примадонны, ворковавшей так, будто в нем наконец-то признали героя.
– …ну а когда вы потом повернулись и я вас наконец рассмотрела… никто бы вас тогда не узнал даже при дневном свете. Ну что делать, вы же были весь исцарапанный! Ну все равно, простите, я так виновата, что вас стукнула. Я не знала. Или судите меня, или давайте прощайте.
За бабочками он рассмотрел Луизу Луп. Похоже, она так извинялась уже давно. Она подняла влажное полотенце, заглянула Айку в лицо и улыбнулась.
– А вообще, я хочу сказать: я вам так благодарна, что вы приехали, – она сжала полотенце и добавила: – сосед. – В рот ему полилась жидкость. Он попытался сесть, но Лулу прочно удерживала его лифчиком двенадцатого калибра. – Не волнуйтесь, это всего лишь ром. «Один-пятьдесят-один». Я позвонила Радисту, и он сказал, что это хороший дезинфектант, не хуже, чем вас лечили тогда в больнице «Свободные дочери». Лежите тихо…
– А где все?
– Все разъехались. Эдгар с Оскаром повезли этого моего ненормального бывшего к лейтенанту Бергстрому – может, посадит его за оскорбления и рукоприкладство. Папа – он поехал на автоцистерне в доки за рыбьими потрохами. От этого шума кабаны совсем свихнулись.
– В доки? – Айк резко сел. – Черт, сколько сейчас времени?
– Столько, сколько вам надо, чтобы лежать и отдыхать. Радист сказал, нужно остановить кровь во всех ранах, а самого раненого держать в тепле и покое.
Айк застонал. Радист – это доктор Джулиус Бек, проктолог из Сиднея с отобранной лицензией, которого на родине звали доктор Невсебек, а иногда даже доктор Совсемневсебек. Здесь его знали как Радиста из-за его коротковолновой станции, установленной где-то в округе, – он транслировал сомнительные медицинские советы, а также краденый регги и риф-рэп. Он сильно заикался и, прорвавшись со своими нерегулярными трансляциями в любительский диапазон, всегда представлялся: «Првет м-м-мореманам. Г-г-г-говорит „Р-рыболовная c-с-с-сеть“!»
– И еще все время проверять зрачки, нет ли сотрясения, – добавила Лулу.
Наклонившись со скалы собственного тела, она вперила взгляд Айку в глаза. Она была крепкой и приземистой, как отец и братья; лицо, однако, приятное, порозовевшее сейчас от жары, обрамлено медовой дымкой тонких кудряшек. Она напоминала Айку тележку со сладкой ватой. Смеясь над его возмущенными криками, она выжала на него новую жгучую струйку рома.
– Вы только посмотрите на этого большого Бандита Отдачи: такой знаменитый – и такой неженка, не могу поверить. – Потом кокетливо добавила: – И я совсем не понимаю, как этот слизняк, мой бывший, мог так сильно вас уделать.
– Слизняк? Да в нем веса на двести тридцать! Дай мне встать, Лулу, у меня дела.
– Он просто меренга, – сказала она. – Банановый крем со станазоном. Ничего бы он вам не сделал, мне ли не знать. – Она покачала головой от вида Айка и снова вздохнула. – Хорошо бы он не заразил вас какой-нибудь инфекцией.
Она отвернулась намочить полотенце. Бутылка с ромом угнездилась в большом сугробе из медицинских оберток – видимо, чтобы не нагревалась. Пока Луиза откручивала крышку, Айк вывернулся и наконец сел прямо. Он разглядел под собой мятое одеяло, окантованное подушками и бабочками. Посередине комнаты стоял стол из красной формайки, весь в круглых пятнах грязных бумажных тарелок. Некоторые тарелки расположились археологическими слоями, перемежаясь с пищей недельной, а то и большей давности. Бумажные стаканы со следами былого питья вложены друг в друга стопками. Другие бумажные тарелки, а также апельсиновые корки, яблочная кожура, молочные упаковки и коробки из-под пиццы громоздились под столом. Лулу заметила, что Айка захватило это зрелище.
– Уже скоро надо убирать. Свиньям нравится, когда тарелки немного вылежатся. Наверное, им так вкуснее.
Айк нашел одну унту и натянул на ногу. Девушка со вздохом вернула бутылку в гнездо, признав, что лечение закончено. Она встала и, пока Айк пинал ногами мусор, разыскивая второй меховой башмак, ходила за ним следом. Когда он наклонился, чтобы обуться, Луиза провела рукой у него под терморубахой.
– Вы такой потный, мистер Саллас. Вам надо успокоиться и поменьше скута. Так все в городе говорят.
– Господи, Лулу, еще бы я не был потный, – выдохнул Айк. – У вас тут как в печке.
– Папе нравится, когда тепло, – согласилась она. – Но вам все равно надо поменьше скута. Я никогда не вижу вас в «Крабб-Потте» на шоу с девушками, например. Вам не нравятся девушки, мистер Саллас?
– Мне вполне нравятся девушки, Луиза. – В некотором смысле он был благодарен ей за это простодушное заигрывание – оно помогало ему прийти в себя. – Вообще-то, на рассвете у меня было назначено свидание с Алисой Кармоди, мы собирались с ней порыбачить. И я уже опоздал.
– Как-то я не уверена, чтобы Алиса Кармоди считалась девушкой, – сказала Лулу и выпятила нижнюю губу. – Зато я уверена, что эти ваши лососи могут минутку и подождать.
– Лососи – могут. Алиса Кармоди – нет. – Он наконец вычислил входную дверь, спрятанную за водяным обогревателем; струей ударил холодный воздух. Перед тем как уйти, Айк обернулся к Лулу, стоявшей с надутым видом в узком дверном проеме. – Тебе не страшно, что этот хмырь еще здесь?
– Вы просто прелесть! – Она перестала дуться и улыбнулась. – Не волнуйтесь, он обычно держится в руках. Просто как бы растерялся: пришел, когда его никто не ждет, а мы с вашим дружком Гриром заняты, ну, козлиными танцами, так у них на Ямайке это называется. Мне не страшно. Подумаешь, меренга. Если что, Эдгар с Оскаром вобьют в него ума. Клянусь, мне и в голову не могло прийти, что он заявится после прошлого раза, он же не совсем дерево. Папа говорит, он меченый. Как порча Ионы, знаете? Папа предупреждал меня с самого начала, что все они с порчей. Такими уродились. Я, понятное дело, не верила. Мне ж всего пятнадцать лет было, и он казался, ну, особенным. Теперь, надо сказать, я, пожалуй что, с папой согласна: они с такой меткой рождаются.
– Спасибо, что вылечила, – сказал ей Айк.
– Всегда пожалуйста. Спасибо, что выручили. – Вымоченным в роме полотенцем она оттерла с шеи пот. – Надеюсь, вы не подхватите вирус оттого, что выскочили на холод так быстро. Папа заставляет нас все время топить эту старую печку. – Перестав вытираться, она подула внутрь лифчика, сначала в одну чашку, потом в другую, словно остужала миски с супом. – Бедная девушка может умереть от теплового удара.
Фургона не было. Зная Грира, Айк не ожидал ничего другого. Он поспешил к джипу, перескакивая с одного заиндевевшего холмика травы на другой, чтобы уберечь унты от тающей весенней грязи и разбросанного повсюду хлама.
Джип застыл намертво, как камень. Однако припаркован он был передом к отростку дороги и на достаточном склоне, чтобы завестись на реверсе. Дав мотору немного прогреться, Айк покатил к дороге. Проскакивая мимо тлеющих гор, он не увидел там знаменитых свалочных свиней. Визгливый припев, яростный и истеричный, раздавался над вершинами. Лулу не ошиблась: шум действительно их раздразнил, и теперь они требовали свою долю мусора.
Айк подъехал к своему ракушечному дворику, дал джипу прокашляться и оставил работать на холостых. Затем подобрал со ступенек пистолет и после секундного раздумья сунул его в висевший за дверью ящик для цветов.
Свет в холодном трейлере был по-прежнему сер. Старый пес лежал так же, как Айк его оставил, уткнув бороду в подогнутые передние лапы. Они хотя бы еще гнутся – задняя часть явно старела быстрее. Марли был у Грира все то время, что Айк знал своего партнера, пересидев трех его жен. Смесь немецкой овчарки и бордер-колли, но большой и длинноногий, Марли походил на поджарого волка, даже когда спал, скукожившись. Все думали, что пес назван в честь Боба Марли, давно покойного регги-радикала, которого Грир поминал во время своих редких гостевых заходов на подпольную короткую волну Радиста. Айк же знал точно, что Марли был тезкой старого призрака[8]8
Призрак Марли – персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе: святочный рассказ с привидениями» (A Christmas Carol in Prose, Being a Ghost Story of Christmas, 1843). Марли – призрак умершего партнера главного героя повести, Эбенизера Скруджа, навестивший своего друга в рождественскую ночь. Этот визит, а также встреча с тремя духами изменили жизнь и характер Скруджа.
[Закрыть]. Грир подобрал пса в рождественскую ночь. Он тогда занимался прокладкой кабелей и гнал машину вдоль побережья к Кресент-сити, где жила его знакомая медсестричка, которую создатель благословил тремя грудями и почти выплаченной ссудой за дом. Фары выхватили пса, ковылявшего на север вдоль 101-го шоссе, потерянного и мокрого. За ним от окровавленного загривка тянулась тридцатифутовая стальная цепь.
– Призрак Марли! – Визжа и скользя колесами, Грир съехал на обочину. – Ты будешь дух, чтоб направлять меня на путь, мон? Прыгай на борт.
Освобожденный от цепи, Марли вскоре избавился от хромоты и обернулся великолепной сторожевой собакой – хотя повадками больше напоминал швейцара, чем сторожа. Обычно он прятался под большой гаультерией на краю дороги и выскакивал оттуда неожиданно и молча, стоило какой-нибудь машине въехать во двор. Когда-то он легко перепрыгивал капот старого «лебарона», на котором Айк тогда ездил, и, ухмыляясь во всю зубастую пасть, пролетал перед носом ошеломленного водителя. Казалось, это было совсем недавно, но как-то неожиданно Старый Прыгун Марли вдруг стал просто старым. Сейчас он не смог бы перепрыгнуть садовую тачку.
Айк ткнул носком унты в тощий бок:
– Марл, ты здесь?
Старый пес поднял морду и огляделся. В конце концов глаза остановились на Айке, но засим не последовало обычной приветливой волчьей ухмылки. Вместо этого Марли зарычал в склонившееся над ним лицо, глухо и серьезно.
– Эй, Марли, это я! Дядя Айк!
Он опустился на колени и дал псу понюхать руку. Марли бросил рычать и ухмыльнулся, на морде оттенок смущения. Айк чесал драные уши, пока собачья голова не улеглась обратно в мешок, а мутные глаза не закрылись. Айк заметил кусок какого-то дерьма, прилипший к шерсти у пса на загривке, снял его, выбросил в помойное ведро под раковиной, потом зашел в маленькую ванную смыть запах – все время задумчиво хмурясь. Марли никогда раньше на него не рычал. Включив в ванной свет и взглянув в зеркало, Айк понял, в чем дело. Он также понял, откуда взялась кипа упаковок от пластырей на той раскладной койке. Лулу, похоже, извела на него целую коробку. Лицо в зеркале было все облеплено пластырем с яркими бабочками. Голова от бровей и выше замотана, как у мумии. Он ощупал по кругу макушку, но так и не нашел конца бинта. Попытался отодрать пластыри, но они накрепко приклеились запекшейся кровью и ромом. Поплескал водой – они не отходили. Он посмотрел на часы. Возиться не было времени. Грир подождет, Алиса нет.
Он метнулся за одеждой, потом наружу, к рычащему джипу, – в одной руке сапоги, в другой ножницы. Проезжая через город к бухте, он кое-как надрезал и отмотал с головы четыре или пять бинтов, каждый в несколько футов длиной, но теперь они болтались, хлопали и лезли в глаза так сильно, что пришлось намотать их обратно, на этот раз вокруг шеи.
Добравшись до причала, он убедился, что был прав насчет Алисы Кармоди – она не стала ждать. Хуже того, понял он, вылезая из джипа, эта сука забрала его лодку. А ему оставила – что? – проклятый дырявый реликт «Колумбину». Это старое ведро, скакавшее на волнах за газовыми насосами, ни с чем не спутаешь. Странно, что оно до сих пор плавает.
Он бросился бегом. Домчавшись до пустого причала, увидел, что древний борт уже лениво булькает топливными парами, а окна кабины совсем запотели – Грир на месте. Жуть как благородно, кисло подумал Айк. Пока бежал, он вдруг сообразил, что за ним наблюдают. Окна большой консервной фабрики были облеплены изнутри глазами. Можно представить, какое он являл собою зрелище. Это мальки – все они, и те, кто работал, и те, кто дожидался, когда появится работа, надеялись урвать кусок от больших баксов – скажем, влезть на крупное судно. Шансов ноль. Большинство жило в палаточном городке, под который город отвел сырую площадку у бухты, где когда-то собирались строить многомиллионный завод по утилизации шин. Утильный предприниматель свозил шины со всего побережья, собирая их у мусорных компаний от Сиэтла до Анкориджа – баржу за баржей. К тому времени, когда городской совет Куинака осознал, что у предпринимателя нет никакого многомиллионного финансирования, тот уже исчез на барже в тумане, набив карманы платой за утилизацию – минимум пять баксов за шину, а за большую – все двадцать пять. Мусоросборочные центры тоже поверили в утильный завод. Никто и представить не мог, что обнищавшие юнцы выживут среди комаров и крыс, какое там процветание. Но никто не учел главного таланта мальков: они умели ждать, ждать и смотреть. Что ж, подумал Айк, импровизированный перформанс в развевающихся бинтах и бабочковых пластырях – такого зрелища ждать стоило. Глянь-ка! Айзек Саллас, настоящий Бандит Отдачи. Ну и видок! Судя по всему, геройский бизнес в наши дни идет на спад…
