Текст книги "Звездные самураи"

Автор книги: Кен Като

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

15

Когда хатамото потянулся за второй чашкой, Ясуко наконец решилась. Она незаметно выскользнула из дома и направилась к Хайдену Стрейкеру. Тот, кипя отвращением и ненавистью, отошел от тела мертвого крестьянина, вернулся к себе и теперь сидел на крыльце своего дома. Когда Ясуко приблизилась, он не поднял головы и резко отказался от предложенной ему воды.

– Вы, я вижу, огорчены тем, что начальник стражи сотворил с крестьянином, – негромко сказала японка.

Хайден Стрейкер не нашел в себе сил ответить.

– Позвольте спросить, мистер Стрейкер, как вы оцениваете свои шансы отомстить начальнику стражи его собственным мечом, пока он беседует с моим мужем?

– Что-о-о?..

– О, прошу вас, не надо так бурно реагировать. Повторяю, как вы считаете, есть у вас реальные шансы убить начальника стражи?

От этих слов у Хайдена Стрейкера голова пошла кругом.

– Что?.. – повторил он.

Ясуку продолжала:

– Этот человек – хатамото. Притом убийца и вор. Ему известно об амигдале. Ему и только ему известно, что мы здесь. И мне кажется, если его не убить до того, как он допьет свой ча, он убьет всех нас.

Наконец до Хайдена дошло. Дым деревенских очагов вдруг показался необычайно едким.

– То есть вы хотите, чтобы я убил его?

– Да, пожалуйста. Если это возможно. Пока он не убил нас.

– Госпожа, по-моему, вы не в себе. Ведь еще пятьдесят таких же как он сейчас поят своих лошадей. Или вы думаете, я совсем рехнулся?

– Я думаю, что если хатамото умрет, остальные нам хлопот не доставят. – Ясуко как могла старалась успокоить его. – Если б я не наврала ему про вас, мы все уже давно были бы мертвы.

– Про меня? – с ужасом переспросил Хайден Стрейкер. – И что же вы наврали?

– Прошу вас, тише. Я всего лишь сказала, что вы меткий стрелок и легко выбьете ему последний глаз, если он не будет вести себя подобающе.

– Боже милостивый! Неужели вы действительно такое сказали? Этому… этому циклопу?

– Его зовут Хайго Годзаэмон, и я вынуждена была сказать это. Я ведь знаю, что вы отважный и ловкий человек. – Ясуко мельком смерила взглядом его широкую грудь и снова посмотрела прямо в глаза. – А еще я думаю, что вы человек благородный.

Голос Хайдена стал жалобным:

– Госпожа, вы заблуждаетесь! Я почти не умею обращаться с бластером. К тому же «вессоны» полностью разряжены. Да и, в любом случае, профессиональный фехтовальщик изрубит меня в мелкую капусту, если я даже…

– Однако хатамото теперь тоже считает, что вы профессионал. И думает, что бластеры заряжены. Это самое главное.

– А когда он поймет, что все ложь? Что тогда?

– Через две минуты после этого либо он будет мертв, либо мы. Именно поэтому нам нужно первыми нанести удар.

Напуганный спокойствием ее голоса, Хайден Стрейкер в отчаянии оглянулся.

– А ваш супруг? Э… А он не может взять это на себя? У него есть меч, и он знает как им пользоваться.

– Меч есть, и некоторое умение тоже. Но, к сожалению, он не слишком-то отважен.

– О, нет! Нет. Даже слушать не хочу! – Лицо американца застыло от переполнявших мозг дурных мыслей. – По-моему, вы пытаетесь меня спровоцировать. И все это лишь предлог, чтобы убить меня, не нарушая ваши идиотские законы. Потом всплывут пятьдесят свидетелей того, что я, разумеется, заслужил смерти, и ваш супруг завладеет амигдалой. Почему я должен вам доверять?

– Прошу прощения, но вы говорите невозможные вещи. Ведь мы понятия не имеем, куда вы спрятали амигдалу.

– Верно… И все равно, я вам не верю. Как только запахнет жареным, я отсюда ноги сделаю!

Глаза женщины сердито сверкнули.

– Я сказала, что вы показались мне благородным человеком. И я, похоже, ошиблась. Вы именно то, чем назвал вас отец. Трус. Мальчишка. И, если вы не верите мне, я вынуждена предоставить вам доказательство.

Она вежливо поклонилась, развернулась и пошла прочь. Хайден смотрел ей вслед. Ясуко медленно, маленькими шажками преодолела пространство, разделяющее их дома, и наконец оказалась у веранды, где ее супруг все еще беседовал с Хайго Годзаэмоном. Она чуть развернулась и, так, чтобы не попасться на глаза хатамото, принялась застенчиво поправлять шелковый оби, удерживающий ее кимоно.

Хайден Стрейкер видел, что хатамото обернулся, но, заметив Ясуко, снова обратился к собеседнику, дабы не смущать ее. Женщина в этот момент разворачивала оби – как бы для того, чтобы затянуть потуже. Стоило Хайго Годзаэмону повернуться к ней спиной, как пояс оказался у нее в руках, и Ясуко принялась быстро превращать его в петлю.

Хайден завороженно наблюдал за японкой, уже зная, что сейчас должно произойти. Не может быть! – думал он. Она не решится! Безумие! Однако – ведь он сам вынудил женщину предоставить доказательство… вот она и предоставляет. Хайден мысленно взмолился, чтобы она остановилась, пока не слишком поздно, но Ясуко уже приняла решение. Одним движением женщина накинула пояс на голову Хайго Годзаэмону, уперлась ногами ему в спину, скрестила руки и изо всех сил затянула шарф на горле хатамото.

В тот же миг Хайден Стрейкер оказался на ногах и рванулся к дому. Он видел, как поднимаются мощные руки хатамото, как бессильно хватают воздух. Затем начальник стражи потерял равновесие и опрокинулся на спину. Ему удалось сбросить с себя Ясуко, но та пояса из рук не выпускала и продолжала давить.

Глаза Годзаэмона были выпучены, лицо искажено яростной гримасой. Он впился пальцами в душащую его петлю, лицо побагровело, а вены на лбу вздулись, готовые вот-вот лопнуть под напором крови. Ясуко охнула. Один из огромных кулаков метнулся в ее сторону, сбив по дороге лежащий рядом рогатый шлем, а дрыгающая нога проломила тонкую деревянную стену. Затем рука хатамото нащупала ножны дайто, и он принялся отчаянно рвать меч из ножен.

Хайден Стрейкер сразу смекнул, какой неимоверной опасности подвергает себя эта женщина. Она была подобна кошке, нападающей на кебекскую росомаху. Американец заметил, что Синго остолбенел, прирос к месту, завороженно глядя на дрыгающиеся ноги хатамото. Затем одна из этих ног угодила ему в грудь, и самурай опрокинулся на спину, едва не сбив Хайдена Стрейкера. Еще секунда – и хатамото выхватит меч; и тогда ноги Ясуко будут перерублены до кости. Теперь она уже всхлипывала от страха, но пояс не отпускала.

– Убей его! Убей! – закричал Хайден, однако Синго по-прежнему не шевелился.

Единственное, о чем сейчас мог думать Хайден Стрейкер, это о мече на поясе Синго. Он схватился за серебристую чешуйчатую рукоять и попытался выдернуть меч из ножен. Но успел вытащить не больше, чем на дюйм: Синго наконец-таки среагировал на смертельное оскорбление.

Хайден ощутил сокрушительный удар в плечо, от которого его рука скользнула по лезвию, и острая сталь рассекла мягкие ткани ладони на полдюйма в глубину.

Не было ни крови, ни боли, только странное ощущение рассеченной плоти. Стрейкер выпустил было меч, но снова поймал его и нанес Синго удар кулаком, которого тот явно не ожидал. Кулак угодил в нос и отправил Синго обратно на пол.

Американец тут же повернулся и увидел, как изогнутый кончик меча Хайго Годзаэмона, подобно жалу скорпиона, вонзается в пол рядом с Ясуко-сан.

Хатамото мгновенно выдернул меч и снова замахнулся, вынудив Хайдена Стрейкера отпрыгнуть в сторону. Тот не успел предотвратить следующего удара: меч вонзился в пол между коленями Ясуко, пригвоздив к полу ее кимоно. Хайден знал, что теперь удар должен нанести он, но его позиция была столь неудобной, что лезвие, направленное хатамото в грудь, лишь попусту звякнуло о полированный нагрудник. Начальник стражи изогнулся и поднял руку с мечом. Тогда Хайден Стрейкер нанес второй удар – широкий, дикий, отчаянный – от которого дайто хатамото, кувыркаясь в воздухе, со звоном отлетел в сторону.

К своему ужасу Хайден увидел, что рука Хайго Годзаэмона продолжает сжимать рукоять меча. А из обрубка бешено мотающегося из стороны в сторону запястья толчками бьет, заливая все вокруг, кровь.

– Убей его! Убей!

– Что?

– Прикончи его! – В голосе Ясуко слышалось отчаяние. – Убей его, иначе его люди не пойдут за тобой!

В ужасе от такой просьбы Хайден Стрейкер прижал острие меча к обнаженной шее хатамото и закрыл глаза. Раз за разом меч соскальзывал с горла залитого кровью и отчаянно бьющегося великана. Пять раз американцу приходилось возвращать острие на место, прежде чем он смог надавить на рукоять. Зато, когда это наконец удалось, он давил и давил до тех пор, пока меч не уперся во что-то твердое. В Хайдена ударила струя крови, тело противника выгнулось дугой, точно в припадке, затем внезапно обмякло. Стрейкер почувствовал ужас и боль, вызванные убийством, однако другие стражники, к этому времени окружившие участников сцены, лишь отпускали одобрительные замечания и не делали никаких попыток придти на помощь своему начальнику.

Хайден уставился на зевак, все еще сжимая рукоять меча, вонзенного глубоко в горло Хайго Годзаэмона, а те смотрели на американца так, будто присутствовали при убийстве тигра-людоеда. Хайден видел на их лицах уважение, возбуждение, даже восторг… но уважение все-таки преобладало. К себе же он испытывал только отвращение – из-за того, что пришлось убить человека, сожаление – поскольку это было необходимо, и стыд – все-таки он сделал это… А еще к чувству стыда примешивалось ощущение торжества, заглушающего все прочие эмоции.

Хайден закричал:

– Банзай! – А потом развернулся и, потрясая над головой обеими руками, воскликнул: – Да здравствует клан Хидеки! Смерть его врагам!

И стражники тоже подняли руки над головами:

– Банзай!

Затем они опустились на колени перед Хайденом Стрейкером, и он понял, кем стал, и почувствовал, как вместе с остатками крови и жизни, вытекающими из тела Хайго Годзаэмона, что-то умирает и внутри него, но наряду с этим пробуждается к жизни нечто ужасное.

16

В бункере, где укрывались женщины было жарко, точно в печке. Аркали так изнемогла, что сон не шел. Она чувствовала, как струятся меж грудей струйки пота, и заставляла себя благодарить судьбе за то, что пока с ними ничего не случилось. Настоящий кошмар еще впереди. Впереди. Несчастная молодая жена члена Совета вконец обессилела от криков и уснула; в бункере воцарилась относительная тишина. Вспышки китайских лучевых орудий, ужасно действовавших всем на нервы, стали гораздо реже, и большинство из двенадцати женщин и двадцати детишек постарались уснуть еще до того, как на купол опустится ночь и батареи снова начнут кошмарный обстрел.

На Аркали вдруг упал острый лучик света – лучик, на мгновение заблудившийся между сводом купола и экраном установленного в бункере перископа. Он высветил танцующие в воздухе золотистые пылинки, поднятые сотрясениями от залпов орудий, и страх ненадолго оставил женщину.

Пылинки показались ей удивительно красивой, они напоминали настоящее золото. Да, золото, повторяла Аркали, золото в воздухе и золото на голых белых стенах. Размышляй об этом и старайся не вспоминать об ужасе который ждет всех нас. Смотри, как золотой свет играет на личике спящего у тебя на руках ребенка, и думай, насколько это дитя несчастнее, чем ты.

Она бережно покачала младенца; к глазам подступили слезы.

Поначалу Аркали казалось, что она не должна соглашаться на работу, обычно выполняемую слугами-синтами, да и спать в одном помещении с другими женщинами ей тоже не подобает. Но после того, как ушли солдаты, Аркали заметила, что некоторые женщины злятся на нее, и поняла: ее общественное положение теперь ничего не значит.

– Стало быть, ты с нами идешь, да? – спросила старшая из двух сестер Соломон.

– Я…

– Вот и отлично. Мы ценим это, – сказала другая сестра, и вопрос был решен.

Но даже эти суровые женщины занервничали, когда прошлым вечером над улицей блеснуло несколько отраженных лучей.

– У китаез есть мезонные мины, – заявил старший сын Соломонов. – А мой па говорит, что в их лучах столько кавэ, что они запросто разломают даже наш самозатягивающийся купол и убьют всех-превсех.

– Джосси, заткнись-ка лучше! – Лорис Соломон сердито шлепнула мальчишку туфлей по уху, но после этого разговора Аркали уже не могла уснуть.

Ночь напролет лучи отыскивали слабые места в куполе и обрушивались на Каноя-Сити, расплавляя мостовые, отбивая куски плекса со зданий торговых компаний и подрывая дух защитников города.

И вот теперь она лежит тут, в какой-то дыре под совершенно пустым городом, одна, даже без своей горничной Сюзи, в грубом гамаке и в ужасе от осознания того, что каждый следующий выстрел может прикончить ее или – того хуже – изуродовать на всю жизнь.

С течением ночи вспышки залпов слились в сплошное зарево, смертоносное, устрашающее: сначала разряжались в купол фиолетовые батареи на северо-западе, затем розовые лучи Крука из орудий, расположенных за лагуной, прощупывали защитные поля; после чего мощные лучи корабельных орудий с неба озаряли купол алым светом, заставляя вздрагивать даже фундаменты зданий. Совсем рядом, думала она, все ближе и ближе, днем и ночью, без остановки, лишая сна, лишая сил думать до тех пор, пока я не начала сходить с ума от страха. И однажды ночью я вдруг оказываюсь здесь, запертой вместе с теми, кто больше не может выносить происходящее, вроде Флорен Квинт, которая непрерывно кричит. Нужно быть или очень злой, или верующей, или каким-то совершенно невообразимым образом убежденной, что обрушивающаяся с небес смерть не коснется тебя, а если и коснется, то это не будет иметь никакого значения… и все же я нашла свою веру – веру в пси.

О, Хайден, мой дорогой! Теперь я знаю, что ты жив. Точно знаю. И еще мне известно, что в один прекрасный день мы обязательно поженимся. Стало быть, лучи не причинят мне никакого вреда, потому что если я погибну, какой в этом будет смысл для пси? Да и вообще – какой в этом будет смысл?

Когда Аркали кормила младенца с ложки кисловатой дуврской кашей, аккуратно подбирая остатки кашицы под его ртом-бутончиком, здание над их головами сотряс очередной удар. Младенец срыгнул, и она ощутила тошнотворный запах кислого молока. Еще женщина заметила, как при виде ложки бледно-голубые глаза расширились, ротик раскрылся, обнажив обведенные красноватой каемкой десны, а крошечная ладошка попытались схватить ее за палец. У ребенка был жар, личико покраснело, он пускал пузыри, а Аркали растерялась и не знала, что делать.

Это был сынишка бедной Элты Мунди, еще нуждающийся в материнской груди, но уже осиротевший. Несчастное дитя. Аркали разрывалась между жалостью и брезгливостью; ей вдруг стало очень противно, что на нее взвалили обязанность кормить ребенка. Оставшись без горничной, она делала, что могла, однако Сюзи наверняка была бы возмущена самой идеей кормить новорожденного дуврской дрянью. Как этот малыш, да и все остальные дети кричали и плакали ночью! А когда шум и ужас обстрела достигли апогея, начались схватки у Бетрикс Рейнер. Она родила мертвую девочку-уродца; молодая кореянка-повитуха страшно перепугалась.

Среди укрывавшихся в городе хини и корейцев немедленно поползли суеверные слухи: а вы слыхали про жену молодого американского господина, Нового члена Совета? Того, которого МеТраКор собирался назначить следующим Контролером? Разве не знаете, что его жена родила двухголового демона в поросячьем образе? Говорят, его пришлось убить железным крюком, но перед смертью он все же успел наложить на город заклятие!

Аркали содрогнулась. Горничная пропала – скорее всего сбежала. Сбежали и почти все слуги, кроме одного-двух самых преданных, бросили своих хозяев еще до того, как включились силовые экраны. Этот бункер и несколько других подобных ему мест были единственными укрытиями, где можно спать спокойно, не опасаясь обстрела. Помещение бункера являло собой месиво из раскиданного повсюду белья, личных вещей и человеческих тел. Вниз отправляются только женщины и дети – такое правило установил Эллис Стрейкер. Мужчины и женщины порознь. А во время бодрствования все оказывают посильную помощь, по очереди, зачастую без всякого прикрытия, надеясь только на счастливое пси, да на удачу.

Аркали откинула с лица прядь волос и, переложив младенца поудобнее, принялась выскребать из чашки остатки дуврской пищи. Она смертельно устала. Она задыхалась в спертом воздухе бункера.

Это от изнеможения, сказала себе женщина. Я уже не помню лицо Хайдена; а закрыв глаза, наоборот, вижу перед собой только его лицо. О, мой дорогой, где ты? Неужели противный Боуэн вчера сказал правду? Почему тебя нет рядом, чтобы защитить меня? Пси милостивое, дай мне выбраться из этого кошмара! Я ненавижу Осуми и всех, кто здесь живет. Скоро нас снова запрут, и меня снова будут мучать плохие сны. Сколько это может продолжаться? Сколько еще Эллис Стрейкер будет держать нас в этой адской дыре? Пока не появятся наши корабли? А когда они прилетят – через несколько недель? Месяцев?

– Ничто не спасет вас, кроме благосклонного пси! – прокричал Стрейкер собравшимся вокруг него торговцам и служащим МеТраКора, когда грохот обстрела достиг кульминации. – Примиритесь с пси, и каньцы на собственной шкуре узнают, как мы умеем защищать то, что нам принадлежит!

Похоже, этот человек – законченный безумец. Животное! Разве нельзя было просто, цивилизованно договориться с китайцами?

Аркали больше не волновала судьба Каноя-Сити. Неужели минули всего один день и одна ночь с тех пор, как ее отец, подобно простому рабочему, снял пиджак и закатал рукава рубашки? Как чрезвычайные обстоятельства превратили Эллиса Стрейкера в ревущее чудовище, рыскающее повсюду с большой черной палкой в руках, в сопровождении неотступно следующего за ним урода Боуэна и обоих братьев Соломонов? Причем все четверо напускают на себя такой горделивый вид, точно они самураи и имеют право помыкать кем угодно. Пси милосердное, неужели я и вправду была согласна войти в семью Стрейкеров? Должно быть, я сошла с ума. Каким образом у бессердечного дьявола, вроде Эллиса Стрейкера, мог родиться такой сын – Хайден? Почему так произошло?

Духота становилась невыносимой. Аркали показалось, что она плывет. Воспоминания о Хайдене искажались, совсем как заливающий купол смертоносный ртутно-синий свет. Погиб он или нет? Нет. В этом она была уверена. Будь Хайден мертв, Аркали сразу бы почувствовала. Сердце обязательно подсказало бы ей… или нет?

А тут еще Боуэн.

Женщина впала в прострацию. Да, Хайден, я знаю: ты жив. Вчера Боуэн подошел ко мне с раненой рукой. Я зашила рану, а потом стала расспрашивать, что да как. Сначала он отмалчивался – советовал обо всем разузнать у Стрейкера. Однако я настаивала. Поняв же, насколько я встревожена, Боуэн рассказал мне то, что я приняла за правду.

Хайден, мой дорогой, он считает, что ты приземлился благополучно. «Думаю, это вовсе не невозможно», – вот его собственные слова. А раз это возможно, то ты наверняка приземлился целым и невредимым. Если я переживу эту ночь, то, клянусь пси, пойду к твоему отцу и потребую, чтобы он сказал мне куда пси могло занести тебя. Ничего, скоро этот кошмар закончится и мы снова будем вместе. Я уверена.

Тут младенца стошнило прямо ей на руку и на одежду. Аркали беспомощно взглянула на женщину, которая попросила ее немного подержать отпрыска Мунди – крупную, жену одного из филиппинских торговцев, кормившую большой грудью собственного ребенка. Двухлетний мальчишка, прикрыв глаза, жадно сосал большой темный сосок, а другой, постарше, привалился к матери сбоку. Женщина равнодушно улыбалась. Даже здесь не утратила коровьего спокойствия.

Аркали отвернулась, с горечью подумав, что брак и ее когда-нибудь превратит в такую же корову. И сделает это семя Хайдена. Испытав боль секса, мое тело превратится во нечто чудовищное, с огромным животом и выменем, и я стану такой же коровой, окруженной выводком своих отпрысков – бестолковых, пищащих, визжащих, постоянно чего-то требующих и пачкающих все вокруг…

Новый звук оторвал ее от раздумий, и она поняла, что входная диафрагма убежища заперта на ионные замки. Отец, ты же обещал навестить меня до того, как пробьет шесть, подумала она. Ты не приходил весь день, а теперь охрана накрепко заперла нас, готовясь к тому моменту, когда корабли на орбите окажутся над городом и начнут обстрел. О, пси небесное милосердное, сделай так, чтобы сегодня ночью китайцы не ворвались в город…

– Да заткнись же ты наконец, выродок несчастный! Еще раз пикнешь, и я так тебя отделаю, что, клянусь, на всю жизнь запомнишь!

Взъерошенные детишки Соломонов жались к своим матерям и теткам в дальнем углу бункера, а самый старший – десятилетний парнишка, – сжав кулачки, сердито уставился на мать. Поскольку ни отца, ни дяди рядом не было, он не переставая требовал, чтобы его тоже выпустили наружу и дали бластер. И мать наконец не выдержала.

Аркали прикусила губу, страстно желая, чтобы Фая или Лорис и впрямь задали маленькому гаденышу. Они были крепкими женщинами. Сестрами. Ничуть не утонченными, хотя старались изо всех сил одеваться получше и прилично себя вести, поскольку их мужья нажили какое-никакое богатство.

Нет, скорее всего, раньше они были обычными банными юна – шлюхами, что как мухи роятся в каждом порту. Этим двум повезло: они подцепили и женили на себе таких парней, как Ари и Уил Соломоны. И те, и другие подходили друг другу как нельзя лучше. Двое твердых, точно каменная соль, гарпий и двое крутых братьев, которые, прежде чем заняться торговлей и сказочно разбогатеть, десять лет пиратствовали в Зоне на тяжело вооруженном корабле.

– Очень рада познакомиться с тобой, Аркали, – заявила Лорис Соломон при их первой встрече несколько недель назад, в особняке Хавкена, когда Аркали танцевала с Хайденом и была представлена присутствующим как новая звезда высшего света Каноя-Сити. Сколько же времени прошло с тех пор? Целая жизнь. Эпоха. Лорис Соломон улыбнулась, увидев, что ребенок срыгнул. В золотистых лучах, исходящих от создаваемого перископом голоизображения улицы над их головами, кривые зубы и копна светлых волос делали ее похожей на львицу.

– Превратности войны, да? – не обращаясь ни к кому конкретно, сказала она и тут свет пропал, будто выключенный каньским адмиралом. Теперь перископ освещал бункер тусклым красноватым светом остывающего купола.

Аркали охватил ужас. Откуда-то издалека донесся воющий хохот. Неразборчивые, страшные крики. Рев и ругань мужчин, звуки разрушения, как в Вавилоне времен Исайи. Раздоры, грабежи, грех. Младенец вздрогнул; его опять стошнило Аркали на платье.

– После еды нужно наклонить его, чтобы срыгнул. Неужели, Аркали, ты не знаешь?

– Может, возьмете его? – Аркали безуспешно пыталась отчистить перед своего голубого платья.

– Я же говорила: разденься до белья.

Женщины вокруг принялись пересмеиваться и перемигиваться.

– До белья?..

– А тебе что, не жарко?

Только сейчас Аркали осознала, насколько в бункере жарко. Жарко и душно. Как в тропиках. Видимый в перископ купол, который под ударами китайских орудий снова стал пурпурным, был огромен; его словно озаряли молнии. Здесь же, в убежище, горело несколько тусклых лампочек, отбрасывающих на белые стены и колонны причудливые, страшные тени. На стене, над тем местом, где сидела филиппинка, красовалось изображение орла, не менее странное, нежели исламское распятие. Пол был завален тюками шелка. Кроме того, в бункере стояло с полдюжины похожих на гигантские гробы освинцованных плексовых ящиков, в каждом из которых помещалось триста шестьдесят фунтов первосортного «о-ча» – настоящего зеленого чая, тщательно утрамбованного ногами японских крестьян. Сушеные листья! Отчасти именно из-за этого товара американцы присутствовали здесь, на ужасной и совершенно чуждой им планете. Очень ценный товар – чай, выращиваемый в горных районах Ямато, большой спрос на который у богачей представлял собой одну из причин нынешнего конфликта…

О Господи, это хуже всего. Потому что мы, женщины, заперты в душном погребе – на тот случай, если китайские войска все же ворвутся в город. Здесь самое безопасное место, сказали нам.

Аркали застенчиво ослабила тесемки своего платья, перепачканного отрыжкой ребенка, расшнуровала его и принялась отскребать пятно.

– Придется, Аркали, тебе снять его, – засмеялась Фая. – Не стесняйся, вряд ли у тебя есть что-нибудь, чего мы не видели!

С улицы донесся истерический хохот пьяных мужиков. Услышав его, Аркали почувствовала себя раздетой. Прошлой ночью она сняла свой длинный, почти до колен жакет с шитьем на плечах, но в это время установленная на улице передающая камера их перископа привлекла внимание кучки слоняющихся без дела калифорнийских ранбо. Те принялись кривляться перед объективом, пинать его. Казалось, через объектив они видят все, что творится в бункере, поскольку их голоизображения паясничали и делали непристойные жесты. И никто не мог унять хулиганов.

Крики становились все громче – они явно приближаются. Улюлюканье и визг. Омерзительные пьянчуги с картавыми голосами. Грубияны макау-калифорнийцы из охраны. Форменное отребье, которому не свойственны ни гибкий ум торговцев, ни строгая дисциплина служащих МеТраКора. Отец Аркали говорил, что все эти охранники-контрактники – бывшие дезертиры: длинноусые, с угловатыми чертами лица, ленивые и капризные, поскольку они однажды уже сбежали от своих офицеров и знали все солдатские трюки. Они были исключительно изобретательны в любых гадостях и жестоки к местным проституткам; они пили, дрались стравливали собак в японской части города – ради денег и удовольствия наблюдать за смертельной схваткой. Теперь же у них в руках заряженные бластеры, они якобы патрулируют периметр купола в поисках мест возможного прорыва каньцев.

Один из наймитов прицелился в метракоровскую эмблему на стене и хладнокровно сжег ее.

Аркали задыхалась в духоте. Люди на улице больше всего напоминали дикую стаю. Хохочущие, как безумцы, безжалостные, как гиены.

Шаги по плексу в шести футах над их головами.

Лицо спящей Бетрикс Рейнер осунулось. Сестры Соломон притянули детей поближе. Аркали увидела разлетающиеся осколки бутылки, запущенной в камеру, и изображение дрогнуло. Послышались звуки передвигаемой в офисе наверху мебели; филиппинка встала и крадучись двинулась мимо колонн к диафрагме. В поднятой руке она, точно мачете, сжимала малайский паранг. Очень острый паранг, тяжелый. Наверняка им можно рубить до самой кости.

Лорис Соломон зашипела на ребятишек:

– Тихо вы!

– Но ведь диафрагма закрыта и заперта, – сказала Аркали. – Им все равно к нам не забраться без…

– Тихо!

Тишину теперь нарушал лишь топот множества ног, крики, доносящиеся через вентиляционные отверстия, голоса, то и дело разражающиеся проклятиями на невнятном калифорнийском. Было очевидно: помещение громят в поисках спиртного. Наконец целый град пинков и ударов посыпался на плексовую диафрагму. Затем послышалось царапанье – как будто кто-то пытался взломать ионный замок штыком, и филиппинка замерла, наверное, стараясь не производить ни звука и лучше слышать происходящее снаружи… но, скорее всего, из страха. Ведь диафрагма была единственным входом и выходом из бункера.

Страх начал передаваться от одного к другому. Какая-то девочка заплакала. Лицо старшего сынишки Соломонов превратилось в белый овал, вся его мальчишеская отвага мгновенно испарилась.

Звуки плача их и выдали.

– Э-э-э, пусти-ка, пусти! Эй, леди, есть кто или нет? Вы там, что ли? Ну будет молчать-то!

– Тихо! Заткнитесь! – прошипела Фая.

– Нет! – воскликнула вскакивая на ноги Аркали. – Мы должны позвать на помощь! Вызовите офицера! Мы…

Фая схватила ее за плечи и отвесила звучную пощечину, затем притянула к себе и зашептала на ухо:

– Никто нас не услышит! Неужели ты не понимаешь? Они знают, что это конец. Китайцы вот-вот будут в городе, и эти мерзавцы напоследок напились как свиньи. А звуки женских голосов только раззадорят их.

– Но должен же нам кто-то помочь?

– Говорю тебе, я уже проходила через это. Они перерезали связь.

– Эй, синьориты! Не желаете ли потрахаться?

Мужской голос неожиданно раздался откуда-то сзади, насмешливый, громкий, отчетливый. Помещение наполнилось издевательским смехом. Со стены на женщин смотрело огромное лицо, искаженное, поскольку его обладатель стоял слишком близко к камере. Позади товарищ наемника, сидя на земле с бутылкой в руке, пытался стянуть с себя перепачканные брюки. Солдатам явно надоело патрулировать канализацию.

Аркали охватили ужас и отвращение.

Бутылка, брошенная первым солдатом разбилась о камеру, попавшая на объектив жидкость и застрявшие в нем осколки исказили изображение. Аркали отвернулась, закрыла лицо руками. Ей хотелось кричать, заполнить эту мертвую тишину звуками собственного голоса, но она не смогла. Дети заплакали от страха, и теперь их было не успокоить. Одна из женщин принялась подвывать, а Бетрикс Рейнер снова закричала.

– Ради Бога, да успокойте же их! – прошипела Лорис Соломон.

Аркали притянула к себе четырехлетнюю девочку и крепко обняла ее. Когда она снова взглянула на голо, солдат уже не было видно. Бункер вновь наполнился звуками выстрелов лучевых пушек. От вспышек изображение то и дело становилось черно-белым. Шальной луч угодил в изысканно украшенный портик одного из зданий. Потом на глазах Аркали обвалилась стена строения на противоположной стороне улицы, погребая под собой несколько припаркованных машин и растущее неподалеку молодое деревце. Вдалеке послышались крики. Вспышки городских орудий, стреляющих куда-то во тьму за лагуну, были густо-зеленого цвета. А что, если китайцы попытаются прорваться через подвалы, пока эти презренные негодяи, позорящие красную форму МеТраКора, в стельку пьяны? Мальчишка Соломонов полез к вентиляционному отверстию. Аркали видела, как его голова и плечи исчезают внутри, а ноги в ботинках отчаянно скребут по стене. Затем у входной диафрагмы раздался ужасающий грохот, Аркали повернулась – как раз в тот момент, когда филиппинка отлетела назад.

Внушительный холм плоти на груди женщины заколыхался. Теперь она громко молилась, и Аркали поняла, что та перепугана до смерти. Грохот был отзвуком взрыва мезонной гранаты, и теперь под мощными ударами снаружи диафрагма с выведенным из строя ионным замком медленно поддавалась. Аркали бросилась на подмогу. В руке у нее непонятно откуда вдруг появилась тяжелая железяка, но Лорис Соломон отняла ее и отдала Фае, а саму Аркали грубо швырнула за один из ящиков с чаем:

– И смотри не высовывайся!

– Но я…

– Сиди тихо, пси тебя побери! Стоит им тебя увидеть, и они взбесятся! Некоторые из мужиков ох как любят помучить богатеньких сучек!

Аркали притаилась за ящиком. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Новый град ударов – и дверь рассыпалась. Женщина заметила, как филиппинка бросилась вперед, услышала звуки борьбы, а потом звон упавшего на пол паранга. Что происходит, из-за ящика Аркали видно не было. Наконец в поле ее зрения появился огромный солдат в красном мундире, который, схватив филиппинку за горло, заталкивал ее обратно в бункер. Потом он с силой швырнул ее об стену и бешеным, пылающим от похоти взглядом оглядел помещение.