Текст книги "Стражи"

Автор книги: Кен Бруен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

~ ~ ~

После ресторана мы прошлись по набережной. Она взяла меня под руку. Один из самых любимых моих жестов. В конце набережной мы остановились, и она сказала:

– Сейчас мне нужно сходить на кладбище. Я хожу туда каждый день, а сегодня тем более – день такой замечательный. Я хочу рассказать о нем Саре.

– Я пойду с тобой.

– Правда пойдешь?

– Сочту за честь.

На Доминик-стрит мы поймали такси, и не успели мы усесться, как водитель сказал:

– Вы слышали, что случилось на площади?

– Это такой кошмар! – воскликнула Энн.

Я промолчал. Водитель, естественно, придерживался противоположного мнения.

– Всем осточертели полиция и суды. Люди по горло сыты этим.

Энн не могла промолчать:

– Вы что, одобряете то, что произошло?

– Послушайте, мэм, если бы видели, какие подонки собираются здесь по ночам, вы бы так не говорили.

– Но поджечь человека!

– Но ведь эти же щенки поджигали пьяниц. Даже полицейские в курсе.

– Все равно.

– Знаете, мадам, при всем моем к вам уважении, вы бы иначе заговорили, если бы что-нибудь случилось с вашим ребенком.

* * *

Рецепт воспитания поэта

Столько невроза, сколько может вынести ребенок.

У. X. Оден

~ ~ ~

До могилы Сары мы шли молча. Она уже не держала меня под руку.

Мы, ирландцы, жалостливый народ. Я вполне мог бы без этого тогда обойтись.

Могила была в идеальном порядке. Простой деревянный крест с именем Сары. Вокруг лежат:

          медвежата

          лисята

          конфеты

          браслеты.

Все аккуратно разложено.

Энн пояснила:

– Ее друзья. Они все время ей что-нибудь приносят.

На меня это хуже всего подействовало. Я попросил:

– Энн, оставь ей розы.

Ее лицо просветлело.

– Правда, Джек, ты не против? Она обожает розы… обожала. Никак не привыкну к прошедшему времени. Как я могу говорить о ней в прошлом, это же ужасно! – Она осторожно положила розы и села около креста. – Я собираюсь вырезать на камне одно слово: ПОЭТ. И все. Ей так хотелось стать поэтом.

Я не знал толком, как положено себя вести на кладбище. Встать на колени? Тут я понял, что Энн разговаривает с дочерью. Тихие, еле слышные звуки, которые отзывались в самой глубине моей души.

Я попятился. Пошел по дорожке и едва не столкнулся с пожилой парой. Они сказали:

– Дивный день, верно?

Господи. Я все шел, пока не оказался у могилы своего отца. Сказал:

– Пап, я здесь случайно, но разве все мы не попадаем сюда случайно?

Я был явно не в себе. Видел бы меня Саттон! Он силком заставил бы меня выпить. На могиле стоял камень – это было хуже всего. Полный конец, больше никаких надежд. Простой крест лучше, он по крайней мере временный.

Подошла Энн:

– Твой отец?

Я кивнул.

– Ты его любил?

– Господи, очень.

– Какой он был?

– Знаешь, мне никогда не хотелось быть таким, как он, но я не возражал бы, если бы люди относились ко мне так же хорошо, как к нему.

– Где он работал?

– На железной дороге. В те времена это была совсем не плохая работа. Вечером, часов в девять, он надевал свою фуражку и шел выпить пива. Две кружки, не больше. Иногда он вообще никуда не ходил. Проверить, алкоголик ли, легко: можешь ограничиться двумя кружками или нет. Вот я, например, буду терпеть целую неделю, а потом выпью четырнадцать кружек в пятницу.

Она неуверенно улыбнулась.

Говорить пришлось мне.

– Когда я поступил в полицию, он ничего не сказал, только: «Смотри не спейся». Когда меня оттуда вышвырнули, сказал: «То, как тебя уволили, идет тебе больше, чем былые заслуги». Еще раньше, во время учебы в Темплеморе, один инструктор заявил: «Судя по всему Тейлор из тех, у кого яркое будущее позади». Еще тот шутник. Он сейчас советник премьер-министра, так что, можно считать, получил по заслугам. Мой отец обожал читать, всегда разглагольствовал по поводу силы печатного слова. После его смерти меня на улице остановил один мужик и сказал: «Твой отец был настоящий книгочей». Мне надо было выбить эти слова на камне. Ему понравилось бы. – На этом я выдохся. Но в голове вертелась еще пара мыслей, и я добавил: – У меня друг есть, Саттон. Он когда-то носил футболку с надписью:

ЕСЛИ ВЫСОКОМЕРИЕ – БОЖИЙ ДАР,

ОСТЕРЕГАЙСЯ СВЯЩЕННОГО ГОРОДА

Энн не поняла и прямо сказала:

– Не понимаю.

– Ты и его не поймешь. Я и сам, наверное, его не понимаю.

Энн спросила, не хочу ли я зайти к ней домой, посмотреть, как она живет. Я ответил:

– Конечно.

Она жила в Ньюкасл-парк. Прямо рядом с больницей. От морга ведет проезд, он называется Путь к Мессе. Вряд ли я смог бы часто по нему ходить.

Дом оказался современным, светлым, чистым и удобным. Обжитым. Она сказала:

– Заварю чай.

Что и сделала. Она вернулась с подносом, на котором возвышалась куча бутербродов. Старомодных, настоящих, с хрустящим хлебом, толстым куском ветчины, маслом и помидором.

– Выглядит аппетитно, – заметил я.

– Я покупаю хлеб у Гриффина. Всегда свежий.

После второй чашки чая я сказал:

– Энн, мне надо с тобой поговорить.

– Ох, как зловеще звучит.

– Насчет расследования.

– Тебе нужны деньги? У меня есть еще.

– Сядь. Мне не нужны деньги. На меня тут… вроде с неба свалились, так что не волнуйся. Слушай, если я скажу, что человек, виновный в смерти Сары, умер, тебе этого будет достаточно?

– Что ты имеешь в виду? Действительно умер?

– Да.

Она встала:

– Но ведь никто не знает. Я что хочу сказать – все продолжают считать ее самоубийцей. Я не хочу, чтобы ее друзья и люди в школе так думали.

– Ладно.

– Ладно? Что это значит, Джек? Ты можешь доказать правду?

– Не знаю.

Это означало, что придется приняться за Плантера. Если бы она согласилась на мое предложение, я мог бы оставить его в покое.

Я так думаю.

Но Саттон точно не собирался снять его с крючка, так что, видимо, и у меня выбора не было.

* * *

У меня нет никаких моральных принципов, просто я живу с оголенными нервами.

Фрэнсис Бэкон

~ ~ ~

Позже мы легли в постель. Я ужасно нервничал. Признался:

– Наверное, я никогда не занимался любовью на трезвую голову.

– Поверь мне, будет только лучше.

Она оказалась права.

Около полуночи я оделся, а Энн спросила:

– Может, останешься?

– Пока нет.

– Ладно. – Она вылезла из постели и исчезла. Через несколько минут что-то принесла. – Я хочу, чтобы ты на это взглянул.

– Хорошо.

– Это дневник Сары. – И протянула мне книжечку в розовом кожаном переплете.

Я отшатнулся:

– Господи, Энн, я не могу.

– Почему?

– Не могу читать дневник молодой девушки. Это нехорошо.

– Но почему? Ты сможешь понять, какая она… какая она была. Пожалуйста.

– Господи, мне совсем не хочется это делать.

Не мог же я ей сказать, что ничто не потащит меня к бутылке с такой силой, как это. Влезть в мысли молодой умершей девушки.

Энн все еще держала в руках дневник.

Я сказал:

– Попробую. Не обещаю, что смогу, но попытаюсь.

Она обняла меня, поцеловала в шею и прошептала:

– Спасибо, Джек.

По дороге домой мне казалось, что в моем кармане лежит бомба. Я подумал, не позвонить ли Кэти Б. и не попросить ли ее прочесть дневник. Но не мог же я вот так просто отдать его в чужие руки. Энн никогда не согласилась бы. Матерясь как последний биндюжник, я ускорил шаг и через десять минут был дома. Сунул розовую книжечку под кровать, чтобы не наткнуться на нее взглядом сразу же, как продеру глаза утром. О том, чтобы читать его ночью, не могло быть и речи.

~ ~ ~

На следующее утро я принял душ, накофеинился и стал вышагивать по комнате. Затем решился.

Обложка была довольно потрепанной. Им часто пользовались.

На первой странице стояло:

Этот дневник – собственность Сары Хендерсон, поэта, Ирландия.

Это ЛИЧНАЯ собственность!

Так что не подглядывай, мам!

Господи, все оказалось еще хуже, чем я думал.

Я закрыл глаза, выбросил все мысли из головы и начал все с начала. Многие записи были предсказуемы. Школа, друзья, музыка, шмотки, диеты, влюбленности.

Но постоянно попадалось и такое:

Мама обещала подарить мне мобильник на Рождество.

Она ЛУЧШЕ ВСЕХ!

Мне хотелось кричать.

Дошел до того места, где она начала описывать свою работу у Плантера.

Мистер Форд такой неприятный. Девушки смеются над ним за его спиной.

Он такой странный.

Затем тон меняется:

Барт спросил, хочу я, чтобы он подвез меня домой.

Он потрясающий.

Мне никто никогда еще так не нравился.

Затем Барт… только имя… или сердечко с именами Барт и Сара, и так на многих страницах.

Последняя запись:

Я не могу дольше вести этот дневник.

Барт говорит, это только для детей.

Он пообещал подарить мне золотой браслет, если я пойду на вечеринку в пятницу.

Я взял трубку и позвонил Кэти. Она сказала:

– Где, черт возьми, ты был?

– Под прикрытием.

– Как же, поверила я тебе.

– И правильно сделала бы.

– Чего-нибудь хочешь?

– Пустяк.

– Валяй.

– Когда ты занималась Плантером, ты вела записи?

– Конечно.

– Молодец. Как его зовут?

– Дай-ка взгляну. – Затем: – Вот тут должно быть… сейчас… ага!.. Барт… оломео.

– Блеск!

– Подожди, не вешай трубку. Я тут буду выступать.

– Замечательно. Когда?

– В эту субботу. В «Ройзине». Придешь?

– Обязательно. Могу я кого-нибудь с собой захватить?

– Да хоть сотню.

* * *

Ты присматривался весь апрель с большим терпением, называемым… силой духа.

~ ~ ~

В «Ройзине», как правило, происходили все музыкальные события. Здесь до сих пор умудрились сохранить атмосферу интимности. Скорее, от тесноты. На Энн были короткая кожаная куртка и выцветшие джинсы, волосы стянуты в пучок на затылке.

Я сказал:

– Как раз для таких представлений.

– Нормально?

– Блеск

Я предпочел черное. Рубашка и брюки одного цвета.

Энн хмыкнула:

– Ты похож на избалованного священника?

– Капризного?

– Нет, избалованного в смысле… испорченного.

– Ммм… об этом стоит подумать.

Мы протиснулись сквозь толпу к сцене. Я сказал:

– Слушай, мне нужно посмотреть, как там Кэти.

– Она нервничает?

– Я нервничаю.

Кэти я нашел в маленькой гримерной.

– Я знала, что ты зайдешь, – обрадовалась она.

– Да?

– Надо сказать, в тебе кое-что осталось, несмотря на возраст. Вот… – Она подтолкнула ко мне стакан. Это была двойная, нет, тройная порция спиртного.

– Что это? – спросил я.

– «Джек…» в смысле «Дэниелс». Хорошо забирает для начала.

– Да нет, спасибо.

– Что?

– Я не пью.

Она резко повернулась и переспросила:

– Ты что?

– Не пью уже несколько дней. Стараюсь продержаться.

– Ух ты!

Я скорчил гримасу. Свет упал на стакан, заиграл рыжими огоньками в виски. Я отвернулся. Кэти спросила:

– А борода? Она зачем?

– Придает уверенности.

– Чисто ирландский ответ. Ничего не говорит. Иди… Мне надо сосредоточиться.

Я наклонился, поцеловал ее в макушку и шепнул:

– Ты – лучше всех.

Энн держала в руках стаканы.

– Кока-кола… Я ничего не имела в виду.

– Кока-кола годится.

Кое-кто громко поздоровался, кто-то высказался по поводу бороды, кто-то с интересом приглядывался к Энн.

Погасили свет, и мне показалось, что я заметил Саттона около бара.

Появилась Кэти. Толпа смолкла. Она сказала:

– Привет.

– И тебе привет.

Она сразу начала с пайковой версии «Залив Голуэй». Примерно как Сид Вишиос пел «Мой путь», с той только разницей, что у Кэти был голос. Она придала этой песне остроту, которую я уже перестал ощущать после многочисленных прослушиваний. Затем она исполнила песню Нила Янга «Палец на курке». Она спела много разных песен – от Крисси Хинд и Элисон Мойет до «Запутавшегося ангела» Марго Тимминс. Вывернулась наизнанку на этой песне. И исчезла. Бурные аплодисменты, свист, просьбы спеть еще.

Я сказал Энн:

– Она не будет петь на бис.

– Почему?

– Никогда ничего не оставляет про запас. Она выложилась.

Я оказался прав.

Зажегся свет. В зале чувствовалась теплая дружеская атмосфера. Энн заметила:

– Она великолепна! Какой голос!

– Пить будешь? Возьми спиртного. Я продержусь.

– Белого вина.

– Конечно.

Я взял вино, повернулся, чтобы вернуться к Энн, и тут увидел Саттона. Он загородил мне дорогу, взглянул на стакан и спросил:

– Вино? Это начало.

– Не для меня.

– Все едино. Та английская цыпочка его спокойно выдует. Подозреваю, она в постели может убить.

– Не твой тип.

– Они все моего типа. Ты про нашего мистера Плантера не забыл?

– Нет.

– Он обожает художников. Считает себя коллекционером.

– Ты с ним разговаривал?

– Очаровательный человек Я иду к нему завтра в полдень. Ты пойдешь в качестве моего помощника.

– Что ты собираешься делать?

– Подставить ублюдка. Я заеду за тобой в половине двенадцатого.

Я передал Энн вино и сказал:

– Я только попрощаюсь с Кэти.

– Скажи ей, она была на высоте.

Типичное для наших мест выражение, высшая похвала.

Гримерка Кэти была забита поклонниками. Кэти раскраснелась, глаза сияли.

– Ты потрясающе пела, – похвалил я.

– Спасибо, Джек.

– Я вижу, ты занята, я только хотел, чтобы ты знала.

– Оставь бороду.

– Думаешь?

– Создает впечатление, что ты – личность.

* * *

Змея покусала стольких, что мало кто решался выйти из дому.

Мастеру удалось укротить змею, и тогда люди стали бросать в нее камни и таскать ее за хвост.

Змея пожаловалась Мастеру.

А он сказал:

– Люди больше не боятся тебя, это плохо.

Разгневанная змея ответила:

– Ты же учил перестать пугать их.

– Нет, я учил тебя перестать их кусать, но не переставать шипеть.

~ ~ ~

На следующее утро я приготовил себе настоящий завтрак. Если учесть, что я не был болен и не с похмелья, это событие – из ряда вон выходящее. Лицо заживало, остальное скрывала борода. Сделал яичницу и отрезал толстый кусок хлеба – с утра сходил к Гриффину.

Налил чаю и сел. Зазвонил дверной звонок.

– Мать твою, – выругался я.

Это был Саттон. Я сказал:

– Господи, чего ж так рано?

– Парень, я вообще не ложился.

– Пошли позавтракаем.

– Я свой завтрак выпью, спасибо.

– У меня только дешевое виски.

– А я дешевый парень. Дай мне кофе, чтобы закрасить виски.

Моя яичница остыла. После того как я принес ему кофе и бутылку виски, он показал на мою тарелку.

– Скажи, что ты не собираешься это есть.

– Теперь нет. У меня принцип. Люблю, чтобы жратва была хотя бы теплой.

– Капризный ты, однако. – Он оглядел квартиру: – Мне здесь понравилось бы.

– Что?

– Я заходил пару дней назад, ты где-то шлялся, так я поболтал с твоей соседкой. Лаурой.

– Линдой.

– Без разницы. Провинциальная зазнайка с гонором. Ясное дело, я ее так очаровал, что с нее трусики так и слетели. Не буквально, конечно. Как только она узнала, что я художник, предложила мне твою квартиру.

– Что она тебе предложила?

– Здесь что, эхо? Да, сказала, что ты переезжаешь, так что она ищет подходящего жильца.

– Стерва.

– Тяга к искусству, надо думать.

– Ты что, серьезно собираешься сюда въехать?

Он встал, допил кофе, невинно посмотрел на меня и сказал:

– Эй, приятель. Неужели я тебя подведу? Ты же мой лучший друг. Нам пора двигать, искусство зовет.

На улице стоял побитый «фольксваген-пассат». Ярко-желтый.

Я сказал:

– Скажи скорее, что я ошибаюсь.

– Ну да, «вольво» совсем развалилась. Пришлось взять взаймы это.

– Они же обязательно увидят, как мы подъезжаем.

– Ну и пусть!

Плантер жил в Оутерарде. Его дом стоял на въезде в деревню. Правда, слово «дом» не очень подходит. Плантер явно слишком часто бывал в Далласе и решил построить себе ирландский вариант южного особняка.

– Бог мой! – изумился я.

– Но впечатляет, правда?

Длинная, обсаженная деревьями дорожка привела нас к главному дому. Вблизи еще больше всяких прибамбасов. Саттон предупредил:

– Говорить буду я.

– Надо же, какая новость.

Он нажал на кнопку звонка. Я заметил видеокамеры над порталом. Открыла дверь молоденькая женщина в форме горничной. Она спросила:

– Que?[3]3
  Что? (исп.)


[Закрыть]

Саттон одарил ее своей самой очаровательной улыбкой, совершенно демонической, и сказал:

– Buenos dias, senorita, я Senor Satton, el artist.[4]4
  Добрый день, сеньорита, я – сеньор Саттон, художник (исп.).


[Закрыть]

Она нервно хихикнула и жестом предложила нам войти. Я взглянул на Саттона и спросил:

– Ты говоришь по-испански?

– Я уметь говорить.

Она провела нас в роскошный кабинет.

– Momento, por favor.[5]5
  Минутку, пожалуйста (исп.).


[Закрыть]

Все стены были увешаны картинами. Саттон внимательно оглядел их и пришел к выводу:

– Тут есть хорошие вещи.

Голос произнес:

– Рад, что вам нравится.

Мы повернулись.

В дверях стоял Плантер. Не знаю, чего я ждал, но, учитывая дом, бизнес и репутацию, я представлял его крупным. Так вот, крупным он не был. Пять футов пять дюймов от силы, совершенно лысый и весь в морщинах. Глаза темные, в них ничего не разглядишь. Одет в свитер с эмблемой клуба игроков в поло и потрепанные брюки. Знаете, вполне вероятно, что на улицу он ходит в изношенной до дыр куртке. Руки никто никому не подал. Атмосфера бы этого не выдержала.

Саттон сказал:

– Я Саттон, а это мой помощник Джек.

Плантер кивнул и спросил:

– Чего-нибудь прохладительного?

Он хлопнул в ладоши, и вернулась горничная. Саттон попросил:

– Dos cervezas.[6]6
  Два пива (исп.).


[Закрыть]

Мы молча стояли, пока она не вернулась и не принесла на подносе две бутылки пива. Саттон забрал обе и заявил:

– Джек не участвует. Я ему не за это плачу.

Плантер коротко улыбнулся и пригласил нас садиться. Сам он направился к кожаному креслу. Я проверил, достает ли он ногами до пола. Саттон сел напротив, я остался стоять.

Плантер сказал:

– Я – ваш поклонник. И с удовольствием купил бы что-нибудь из ваших работ.

Саттон допил одну бутылку, рыгнул и спросил:

– Как насчет портрета?

– Вы пишите портреты?

– Пока нет, но еще несколько бутылок пива, и я напишу Тимбукту.

Плантера не задевали манеры Саттона. Напротив, казалось, они его забавляют.

– Не сомневаюсь, – сказал он. – Но я предпочитаю пейзаж.

Я спросил:

– Как насчет воды?

Он удивился, повернулся ко мне:

– Простите?

– Воды, Бартоломео, вы не возражаете, если я стану вас так называть? Как насчет пирса Ниммо? Вам это ни о чем не напоминает?

Он встал:

– Прошу вас немедленно уйти.

Саттон заметил:

– А я бы еще дернул пивка.

– Мне позвать охрану?

– Нет, – сказал я. – Найдем выход сами. Но мы еще поговорим – насчет Ниммо.

* * *

Я тоскую по многим вещам,

но больше всего – по самому себе.

~ ~ ~

Выйдя из дома Плантера, я сказал Саттону:

– Дай мне ключи от машины.

– Я сам поведу.

– А если этот козел позвонит в полицию?

Я никогда не умел как следует водить машину. С забинтованной левой рукой это вообще было опасно. Все равно я лучше, чем Саттон в подпитии. Я несколько раз со скрипом переключил передачу, и Саттон взорвался:

– Ты сожжешь сцепление.

– Ты же сказал, что взял машину взаймы.

– Но не для того, чтобы отправить ее на свалку.

Я ехал медленно, стараясь не обращать внимание на негодование других водителей.

Саттон сказал:

– Ты все испортил.

– Не понял.

– С Плантером! Я думал, мы договорились, что ты будешь помалкивать.

– Я что, плохо изображал твоего помощника?

– Я хотел с ним поиграть, поморочить ему голову.

– Мы и так поморочили ему голову, только немного раньше. Вот и все.

– Что теперь?

– Давай подождем и посмотрим.

– Такой у тебя план?

– Я не говорю, что он хороший, но другого-то нет.

Наконец мы добрались до Голуэя. Саттон к тому времени задремал. Я разбудил его, он вздрогнул и возмутился:

– Какого черта!

– Остынь, мы уже в городе.

– Джек, знаешь, какой тяжелый сон я видел… Тоуб Хоппер гордился бы таким сном. У меня во рту будто кошки нассали.

– Может, зайдешь примешь душ?

– Не-а, я спать хочу.

Я вылез и подождал. Саттон встряхнулся и спросил:

– Джек, тебе никогда не приходила в голову идея заложить меня?

– Что?

– Потому что эта идея мне не понравится. Мы ведь с тобой близкие люди.

– Кому я могу тебя заложить?

– Полиции. Знаешь, как говорят… Легавым был – легавым и остался. Вдруг тебе захочется выслужиться перед старыми приятелями.

– С ума сошел?!

– Знаешь, а ведь постепенно ты становишься гражданином. Видит Бог, хоть раньше ты был пьянью, но по крайней мере был предсказуем.

– Поезжай проспись.

– А ты, Джек, разберись что к чему. – Он включил передачу и со скрежетом укатил.

Я пришел домой, попытался снова сообразить себе завтрак. Но делал это без души. Решил удовольствоваться кофе и уселся с кружкой в кресло. Задумался над тем, что он сказал, и понял, что не уверен, что в его обвинениях нет ни доли правды. Глоток виски – и прости-прощай, мой праведный путь. И все остальное тоже.

Я вспомнил Плантера и никак не мог сообразить, как мне доказать, что он виноват в смерти Сары. Еще мне следовало позаботиться о жилье. Если я стану бездомным, то буду хотя бы бородатым бездомным.

~ ~ ~

Следующие несколько дней Саттон не давал о себе знать. Проверил в «Скеффе», но безуспешно. Пошел к «Грогану», и Шон налил мне настоящего кофе.

Я спросил:

– Как? Сегодня без печенья?

– Тебе уже не нужно подкрепление.

– Шон.

– Что?

– Сколько ты меня знаешь?

– Вечность.

– Правильно. И ты видел меня в разных состояниях.

– Это точно.

– Значит, учитывая все, ты знаешь меня лучше, чем кто-нибудь другой.

– И это правда.

– Как ты считаешь, я могу заложить друга?

Если он и удивился, то ничем это не показал. Похоже, глубоко задумался. Я ожидал, что он сразу же скажет: конечно нет. Наконец он посмотрел мне прямо в глаза и заявил:

– Ну, ты ведь служил в полиции.