Текст книги "Эй, прячьтесь !"
Автор книги: Казис Сая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– А вот пес – он действительно любит. Сытый или голодный, бьешь его или гладишь – пес лицемерить не станет и тебя не предаст.
– Он – раб! Холуй! Ничтожество! – злобно ворчал кот.
– Сомневаюсь... – покачал головой Мудрик. – Это твоя дружба больше смахивает на угодничество. Только не сердись, пожалуйста... Можно и так сказать: твоя ласка – это плата человеку за кров и еду.
– Какая плата?! – с возмущением крикнул Черныш. – А мышей кто ловит?! Когти ему не понравились... А что бы я без них делал?
– А чем тебе мыши не угодили?! – не выдержав, пискнула мышь. Что тебе эти бедняжки сделали?..
– А-а! – обрадовался кот. – Тут и мыши есть!.. Ну-ка, выходи, выходи, голубушка, покажись...
– Не трогай ее, – сказал Мудрик. – Я убедительно тебя прошу!
– Как это – не трогай? Целый день не евши – и не трогай...
– Да пойми же, мы все здесь – узники. Если начнем друг друга пожирать...
– А может, попробуем, а?.. Вы тут, как погляжу, орехами лакомились, а меня чем угостите?
– Если нас кормят, значит, принесут чего-нибудь и тебе, – старался успокоить его Мудрик. – Будь добр, потерпи хоть до утра.
– А может, меня и пустили сюда... добрые люди... зная, что я проголодался, а?..
– Тогда скажи на милость, почему они меня здесь заперли? – спросил ученый. – Ведь не похоже, что я гожусь тебе на обед или даже на ужин...
– Да, не очень... – согласился Черныш, оценив взглядом Мудрика. – Для начала достаточно и мыши.
– Не спеши, – не уступал гном, – потерпи до утра, выспись как следует.
– Да я же голоден, черт возьми! Понял? А тут еще мышь – как мне заснуть?
– Я тебе сказку расскажу... И договоримся так: если завтра тебя не покормят – так и быть – хоть обоих ешь!
– Ладно. А о чем сказка?
– О двух королях.
– О королях... – разочарованно сказал Черныш. – Королей скоро совсем не останется, а коты были и будут. Расскажи лучше о котах.
– Будет в сказке и кот, будет! – пообещал Мудрик.
Вздохнул, отложил книгу и, не спеша, принялся рассказывать.
– Жил-был однажды в некоем государстве король. Было у него кресло, которое все называли троном, железная шапка, которую все называли короной, черная лошадь, которую все называли вороным конем, рыжая борода и все такое прочее.
– А бороду как называли? – спросил Черныш.
– Только бороду и называли по-настоящему бородой, а все прочее... Но не в этом суть. Король был злющий, сердился, что трон скрипит, бесился, что корона тяжела, гневался, что конь великоват, а сам он маловат... Пока вскарабкаешься в седло, где-то что-то непременно хрустнет... Поэтому король завел телегу, которую, конечно, велел называть каретой, нанял кучера и, поглаживая бороду, стал разъезжать по своему королевству.
– А кот где? – спросил Черныш.
– Кот впереди, – пообещал Мудрик и сделал знак мышке, чтоб та продолжала свою работу.
– Собрался как-то король в гости. Дело было летом, на дорогах – пыль столбом. Король ворчал, потому что от пыли побелели корона, борода и все такое прочее. Вдруг лошадь понесла, кучер закричал: "Тпру, тпру!", но та мчалась вскачь, пока телега не задела за государственный столб и не опрокинулась. Самодержец шмякнулся в канаву, корона куда-то укатилась. Кучер кое-как поставил опять на колеса опрокинутую телегу и трясется – ноги дрожат, руки дрожат и все такое прочее...
"Ах ты, такой-сякой да этакий! – крикнул король, отобрав у кучера кнут. – Коня удержать не можешь!.."
"Да понесла, ваше величество... Какая-то муха залетела ей в ухо..."
Но король не слушал оправданий. Отхлестал кнутом кучера, велел выпрячь коня, самому встать в оглобли и везти себя домой – в мятой короне да с лохматой бородой в гости ведь не явишься. И пока кучер тащил, король кричал: "Ну-у!" и знай щелкал кнутом у него над головой.
Под вечер усталый кучер пришел к себе домой. Смотрит: миска с кашей под подушкой, а жена расстелила на столе шелковый платок, побросала в утюг горячих углей и гладит наряды. Увидев мужа, утюг – в сторону, на стол – кашу, ложку и все такое прочее: "Милости просим, муженек, угощайся".
Кучер положил на подоконник трубку, попробовал, а каша-то подгорела! Не шкварками, не ячменным зерном, а паленой шерстью отдает...
"Это еще что? – говорит кучер. – Свинья и то такое жрать не станет".
"Не сердись, – просит жена. – Куры в огород забрались, пока их выгнала, каша и пригорела. Думала, ты не разберешь".
"Ах, вот как? Не разберу!.." – Кучер выбросил миску с кашей в окошко, поддел ногой стул, стул опрокинул горшок, горшок разбился, а хозяйка выбежала во двор за тряпкой, чтоб вытереть разлившееся молоко.
Кот облизнулся и снова спросил:
– А кот где? Где кот, спрашиваю?
– Сейчас, сейчас! – ответил Мудрик и продолжал рассказ. – Кучер схватил с подоконника трубку, не знаю, нарочно или нечаянно сыпанул на платок искры, выругался по-извозчичьи и повалился на кровать спать.
Хозяйка между тем смотрит: у изгороди кашу пес уплетает. Думал бедняга – ему за верную службу такой вкусный обед выдали, потому, завидев хозяйку, подбежал к ней и хотел лизнуть, если не в щеку, то хоть в локоть.
"Пошел!" – крикнула на него хозяйка да еще ногой поддала.
Пес, заскулив, перекувырнулся и, поджав хвост, улепетнул под куст смородины. А там как раз отдыхал петух, до самого гребня утонув в пыли.
"Вон! Тут мое место!" – пролаял пес и цапнул петуха за хвост. Тот, кукарекнув, бросился в сторону, но три самых красивых его пера так и остались в собачьей пасти.
"Как я в таком виде курам покажусь?" – заохал петух, бочком пробираясь вдоль забора и боясь на открытое место выйти... И тут он видит...
– Кот! – догадался Черныш.
– Он самый, кот! – ответил Мудрик. – Добрый кот. Сидит, настроение чудесное, только что сытно отобедал, аккуратно усы расчесал. Сидит и улыбается, думает, что бы это приятное петуху сказать. А тот как заорет:
"И ты еще надо мной издеваешься!" – Да как долбанет клювом кота, тот едва не ослеп, бедняжка.
Кот ужас до чего рассердился, хорошенько наточил когти об опрокинутую корзину и решил: "Ну погоди!.. Раз он со мной так, пойду сейчас и, кого ни встречу, задеру. Курицу – так курицу, свинью – так свинью, и все такое прочее..." Идет по двору, идет по полю и знай рыскает глазами, кого бы задрать, на ком бы злость сорвать...
У самого леса, в зарослях вереска, шуршит мышь-полевка: сама такая серенькая, а по спине – коричневая полоска. Кот присел, подкрался поближе и увидел еще троих мышат, таких юных и неопытных, что они пищали от восторга при виде каждого цветка и букашки.
Кот еще плотнее прижался к земле и ждет, чтоб мышонок вылез из вереска на мох, а то о колючий вереск еще глаза себе выколешь да усы поломаешь.
– Что правда, то правда! – со знанием дела сказал Черныш.
– Вскоре на серебристый мох с жужжанием опустился шмель, усталый, сладко пахнущий медом. "Ух ты!" – завизжал мышонок и бросился посмотреть на шмеля вблизи. Кот – прыг-скок, цап-царап! – и мышонок готов!.. Придушил и оставил на съедение муравьям или воронам. Сам-то он был только зол, а не голоден, и собирался еще задушить зайчонка, куропатку и все такое прочее...
Мышата плакали, а старая мышь сердито отчитала их – чтоб впредь они – такие-сякие да этакие глядели в оба. Потом велела утереть слезы, отвела к гнезду шмелей и сказала:
"Ешьте тут все, что только найдете – детву, мед, а я вас постерегу".
Слетелись шмели-няни и стали умолять мышь, чтобы она пожалела их, чтоб оставила хоть немножко меда, который они с таким трудом добыли, по капельке на самом краю света набрали!
"Нет в мире жалости, – заявила им мышь. – Если не верите, спросите у кота".
– А почему не у... петуха? – спросил кот Черныш.
– "А почему не у пса?" – ответил бы петух... Но вернемся к нашим шмелям. Одни, не найдя больше родного гнезда, бросились в озеро и утопились, а другие с жалобным жужжанием полетели искать справедливости.
А один шмель, за слезами и пылью не разбирая дороги, летел-летел и угодил прямо в ухо лошади. Гнедая понеслась вскачь через девять гор да девять долин, пока не зацепилось колесо и не опрокинулась телега.
А это была карета и ехал в ней король в гости. Карета бац, король шмяк, а золотая корона – тр-р-р – в канаву.
– Дальше уже знаю! – сказал кот. – Король запряг кучера и счастливо вернулся домой.
– А вот и нет, – ответил Мудрик. – Это был уже другой король... Покряхтывая да поскрипывая, он встал и сказал:
"Однако удачно мы опрокинулись! Карета цела, руки-ноги целы, но куда мою корону черт уволок?"
"Вот она, – сказал перепуганный кучер, обтирая поло" сермяги пыльную корону. – Не казните, ваше величество..."
"Велика печаль!" – ответил король, сели они в карету и покатили дальше.
Вечером возвращается кучер домой, смотрит – жена шелковый платок гладит.
"Да брось ты его! – говорит муж. – Будто не видишь, что платок с подпалиной. Если вкусно накормишь, куплю тебе новый – с золотой бахромой, в серебряных лилиях".
Жена подняла подушку, поставила дымящуюся миску на стол и говорит:
"Сойдет и этот платок без серебряных лилий, каша-то у меня малость подгорела".
Кучер попробовал – правда... подгорела каша. Жена виновато смотрит и говорит:
"Ты не сердись... куры огурцы поклевали – пока их с огорода выгоняла, каша и подгорела".
"Велика печаль!.. – по-королевски ответил кучер. – Вынеси-ка эту кашу собаке и радуйся, что изба наша не сгорела".
Жена унесла кашу во двор, а муж в это время вытащил из кармана сермяги новый платок в серебряных лилиях да с золотой бахромой и расстелил вместо старого на столе. Вот обрадуется жена, когда увидит...
Увидел пес хозяйку с кашей, так обрадовался, что бросился к хозяйке и миску из рук выбил. Глиняная миска – шмяк! – и нет ее, разлетелась, а привезли-то ее из самого Вильнюса, с большой ярмарки.
Пес перетрухнул, хвост поджал, даже присел в ожидании заслуженной кары. Но хозяйка только потрепала его за бархатное ухо и говорит:
"Да ешь ты, не бойся... Велика печаль... Не вор украл, сама разбилась".
Каши было много, и пес позвал петуха, петух кликнул кур. Все угощались, зобы набили, еще и воробьям досталось.
– А кот? – приоткрыв глаз, спросил Черныш.
– Ты спи, спи, – ответил Мудрик. – Пес позвал кота, но тот отказался есть вместе с собакой из одной да еще расколотой миски. Кот видел, что хозяйка в добром настроении, подбежал к ней и, поставив хвост трубой, проводил ее в избу.
Этот шельмец знал за собой грешок, потому что не раз уже забирался в чулан и отъедал по кусочку копченой колбасы. Раньше или позже воровство это должно было открыться.
И открылось. Увидев новый платок, хозяйка даже взвизгнула от радости. Обняла мужа, расцеловала и говорит:
"У меня еще круг колбасы припрятан. А ты голоден. Сейчас принесу и угощу!"
Кот почуял, что его дело плохо – забрался за печку, глаза закрыл и мурлычет: "Мур-р" да "мур-р" – и так ласково, так нежно, как только умеет.
Возвращается хозяйка с обгрызанной колбасой и говорит:
"Вот ворюга кот... Видишь, что натворил! Где же он спрятался? Сейчас я ему..."
"Велика печаль... – снова сказал кучер. – Отрежь" обгрызанный конец и брось ему. И нам хватит".
Черныш в полудреме сладко облизнулся и, вздохнув, поудобней положил голову.
– Не знаю, как бы ты поступил на его месте, – продолжал Мудрик, – но тот кот до того был взволнован, что... в один прекрасный день вышел прогуляться, нечаянно наступил мышке на хвост и вежливо сказал: "Виноват, сударыня!"
"Пожалуйста, – ответила мышь. – Как приятно, что хоть изредка встречаются благовоспитанные прохожие".
Потом созвала своих детей, детей своих детей и детей детей своих детей и сказала им следующее:
"Благовоспитанная и цивилизованная мышь, дорогие дети, никогда не будет разорять гнездо шмелей, как бы сладко оно ни пахло клевером, чебрецом, вереском и всем таким прочим... Слушайте и зарубите на хвостах: чем больше шмелей, тем больше клевера, чем больше клевера, тем больше коров, чем больше коров, тем больше молока, чем больше молока, тем вежливее коты, чем вежливее коты, тем спокойнее нам живется. Ясно?"
Кот уже почти храпел, но кивнул головой. Вряд ли он слышал что-нибудь, но Мудрик добросовестно кончил сказку:
– Как приятно, что и в этом улье встретились такой благовоспитанный кот и такая умная мышка...
Пока он рассказывал сказку, мышь успела прогрызть больше половины доски. Теперь все зависело от того, какой сон увидит Черныш и когда он проснется.
Мышь тихонько грызла дальше, а гном зажег свечу и принялся вслух читать свою книгу, чтобы Чернышу казалось, что сказка еще не кончилась.
Все как будто было рассчитано, спланировано, предусмотрено, никаких неожиданностей быть не могло. Но жизнь именно в такие минуты и любит выкинуть какую-нибудь штуку. Иногда добрую, иногда злую. Выкинет и смотрит, как ты – человек или гном – станешь выкручиваться...
Примерно так случилось и с пленниками улья. Мышь сообщила Мудрику, что в доске появилась крохотная дырочка, ученый захлопнул книгу, прокрался мимо усов кота к выходу... И вот новость: улей-то с двойными стенками! А в промежутке между ними – белый мох.
Мышь даже расплакалась от досады. А Мудрику что оставалось делать? Пришлось ее успокаивать...
– Выше хвост, – сказал он, – устрой для себя во мху норку, чтоб, проснувшись, Черныш не мог тебя достать, и работай дальше!
– А ты? – пискнула мышь.
– А я?.. – почесал макушку гном. – Скажу ему, что он спросонья уже съел тебя. А меня попрошу поберечь на ужин...
БУМАЖНЫЙ ГОЛУБЬ
– Ах вы, сони! Еще не встали! Микас! Джим! Бока отлежите. А Гедрюс, я видела, давно уже по грибы успел сходить. Полное лукошко белых набрал... Чтоб у меня – раз-два – и умываться!
Мама Микаса вошла в чулан, где спали дети, и с этих слов начался еще один богатый приключениями день, имя которому Пятница.
– А сегодня какие новости? – хриплым со сна голосом спросил Джим.
– А какие вам новости нужны? А-а!.. Есть, а как же. Отец говорил, что лисица у нас в сарае жила, в той стороне, под хворостом нора выкопана.
– Ну и ну! – удивился Микас. – Может, она еще там!
– Ищи ветра в поле... Зря вы утопили Черныша. Я даже всплакнула... Свалили все на беднягу... Славный был кот.
Микас с Джимом довольно переглянулись.
– Ох уж эти мальчишки... Такие жестокие! – села в кровати Януте, позабыв за ночь, что именно она вчера предала Черныша.
– Тетушка, а тетушка... – сказал Джим, выбравшись из постели. – Какая нам будет награда, если мы Черныша выудим?
– Как это – выудим? Куда же вы его дели? Смотрите у меня, не мучайте несчастного кота!
– Мы?!. – удивился Джим.
– Если б не папа, мы бы ни за что его не утопили, – хитрил Микас. – Сами велели и сами слезы проливают.
– Утопили вы его или нет? – уже без шуток спросила мама.
– Ну... Если награды не будет, можете петь "за упокой"...
– Ах вы!.. А какая вам еще награда нужна? Шельмецы...
– Ну хотя бы картофельную бабку на обед...
– А картошки начистите?
– Слышишь, Дженни? – спросил Джим. – Картошки начистишь?
– Ну знаете! – крикнула Януте. – Вы кота топили, вы и чистите!
– Вставайте, вставайте! Начистите картошки, и будет вам бабка. Только смотрите, верните мне Черныша.
Едва хозяйка ушла, и Януте стала допытываться, куда же все-таки мальчишки дели кота. Гадала так, гадала этак, а они – все нет да нет.
– Начистишь картошки – скажем. А если нет – страдайте оба: ты тут, а кот там...
– Где – там?
– Там... Можно сказать, в аду, – дразнил сестру Джим.
И чем веселей хихикали мальчики, тем больше мрачнела Януте, дулась, сердилась и наконец заплакала.
Когда Джим с Микасом, умывшись в озере, прибежали завтракать, Януте уже сидела на низеньком стульчике и, не поднимая головы, чистила большие лиловые картофелины.
Гедрюс в то утро действительно убежал на рассвете по грибы, но белых он набрал меньше, чем показалось Микасовой маме. По пути домой Гедрюс завернул в орешник и нарвал для своих пленников орехов. Может, Мудрик на пустой желудок станет сговорчивей? Тем более, если Гедрюс извинится за вчерашнее неучтивое поведение и угостит его молоком, медом да орехами...
Мальчик хотел попросить его только об одном – чтоб Мудрик согласился вечерком или перед обедом – как ему удобнее – ответить на их вопросы. Пришли бы Януте с братом, Микас, Расяле, стали бы все чинно вокруг улья и каждый по очереди спросил бы о чем-нибудь Мудрика. Гном ответил бы на вопросы – вот и вся пресс-конференция (Гедрюс все-таки вспомнил это слово!)... А после нее гнома наградят орехами и конфетами, и он сможет отправиться куда ему угодно.
Довольный своей затеей, Гедрюс уже хотел заглянуть к Микасу и спросить, что они собираются сегодня делать. Но мама Микаса как раз возвращалась с фермы, сказала, что "ее бездельники еще дрыхнут", и спросила:
– А что им передать?
– Ничего, – ответил Гедрюс. – Я сам позднее зайду, может, застану дома,
– Застанешь. Я их засажу картошку чистить. Приходи обедать, картофельной бабкой угощу...
– Спасибо, – поблагодарил Гедрюс. – Может, и приду.
Так оно и бывает, Джим выпрашивает в награду бабку, а бабка, оказывается, и без того запланирована! И все довольны.
Гедрюс, весело стряхивая босыми ногами росу с травы, вернулся домой и, еще издали увидев рядом с ульем Расяле и Кудлатика, понял, что "пресс-конференция" не состоится...
– Ах ты, бесстыдник! Бессердечный! Врунишка! – бранилась Расяле. – Что ты натворил? Я так перепугалась... Ну так перепугалась...
– А почему? Что случилось?
– Я тебе покажу! Он еще притворяется, что ничего не знает... Как прыгнет – такой страшный, чернющий!.. А как он мяукал! Как царапался, бедняжка, кабы ты знал...
– Кто? – не на шутку удивился Гедрюс. – Что ты плетешь?
– Сам ты плетешь! Да еще дырку залепил... Хотел, чтоб он задохнулся. Ты не знаешь, как он мяукал... Бедный котик...
– Какой котик?!. – завопил Гедрюс, даже Кудлатик испугался. Там мышь была, а никакой не котик...
"Неужели, – подумал он, – Мудрик сумел превратиться в кота?!"
– А может, там был не кот? – спросил он. – Какой он с виду? Серый, полосатый или еще какой?
– Не притворяйся... – ответила Расяле, уже не зная, лжет Гедрюс или говорит правду. – И не серый, и не еще какой, а Черныш! Вот и Кудлатик может подтвердить. А как я перепугалась, просто ужас!.. Только б не заболеть!..
– Это правда не я, – сказал Гедрюс, заглянув в улей. – Они сами нарочно своего кота сюда запихали.
Расяле все тараторила – как она встала и увидела возле улья Кудлатика, как, успокоив его, услышала, что внутри кто-то воет и скребется, как с трудом откинула крышку улья... Гедрюс почти не слушал – у него даже сердце зашлось от мысли: "Януте разболтала им о гноме и мыши, которую вчера видела в улье!.." Этого Гедрюс от нее никак не ожидал.
И потом – еще более страшная мысль: "Съел Черныш Мудрика или не съел? Кто это может теперь сказать?.."
Расяле, выложив все, что знала, позвала Гедрюса завтракать, но тот только покачал головой, вздохнул и подавленно предложил:
– Орехов не хочешь? На, подставь ладошки...
– Черныш вернулся! Черныш! – закричала Януте за окном. Кис-кис-кис...
Мама Микаса за столом резала кубиками грудинку для бабки. Услышав такую новость, она отрезала кусок с воробьиную голову и выбежала во двор: "Где же страдалец, невинно оклеветанный, приговоренный к смерти?.. Хороший коташа, где-то он был, чего натерпелся!.."
– Кис-кис-кис! Ешь, котик, ешь.
Кот Черныш даже опешил – не жизнь, а как в сказке у Мудрика. Его мучителей мальчиков не видать, а Януте Черныш не осуждал: хороший кот должен читать мысли своих хозяев. Вот как сейчас... Можешь смело ходить, задрав хвост, и пользоваться милостями истосковавшихся по тебе, раскаивающихся хозяев.
В это время Джим с Микасом, ни о чем не догадываясь, направлялись к Гедрюсу вызволять своего кота. Шли и рассуждали:
– Спешить не будем, – сказал Джим. – Пускай сам Гедрюс его найдет в улье.
– А вдруг уже нашел? Гедрюс рано встает.
– Хорошую выкинули штуку, правда?
– Хорошую, – согласился Микас. – Бабку заработали и котика спасли.
– Я знаю, что делаю...
– Ты – голова... В школе, небось, пятерку получить – раз плюнуть?
– А как же! – ответил Джим. – В школе я и не такие шутки выкидываю.
– Жалко... – сказал Микас. Он подумал, что двоюродный брат скоро уедет, а ему снова придется ходить в школу,
– Чего жалко?
– Не знаю...
– Хорошую шутку отмочили, ох хорошую!..
Они вошли во двор и увидели, что Расяле, повиснув на костылях, заглядывает через окно в комнату.
– Расяле! – позвал Микас. – Что ты туда глядишь?
– На Гедрюса смотрю, – ответила она. – Ничего не ест, молчит... Мамы нет – а он лежит и плачет.
– Что это с ним? – спросил Джим. – Идем, надо его проведать.
– Расяле, – на всякий случай спросил Микас. – Наш кот Черныш к вам не приблудился?
Та гневно посмотрела на Микаса и погрозила пальцем.
– А тебе достанется! Ох достанется!
– За что?
Расяле еще сама не знала за что, но чувствовала, по глазам видела, что это за гости. Смотрят с хитрецой и хоть бы один про ее ногу спросил. А что до кота, так по всему видно, Гедрюс правду говорил: сами засунули его, а теперь ищут...
– Нет вашего кота... – решила она схитрить. – Засунули его, а он и задохнулся за ночь.
– Сочиняешь... – не поверил Микас.
– Не суди по себе! – (Этому ответу Расяле научилась у Гедрюса, и наконец-то он пригодился!) Могу место показать, где похоронили. Я уже цветочки посадила...
Джим поверил, даже присвистнул и сказал Микасу:
– Так, может, домой потопали? Хотели как лучше, а видишь, не получилось... Но бабку все равно готовят... Придем, хоть поминки устроим.
Расяле, чтоб не рассмеяться, присела и принялась ощупывать гипс на ноге.
– Болит? – наконец-то догадался спросить Микас.
– Еще бы! Сколько натопталась, пока кота хоронили!
Услышав голоса, вышел Гедрюс – заплаканный, головы не поднимает.
– Слышал, ты хвораешь, – заговорил Микас. – А мы пришли на картофельную бабку звать.
– Расяле, – мрачно сказал Гедрюс, – спусти с цепи Кудлатика. Натравлю – чтоб и духа их тут не было.
– Ты чего это! – удивился Джим. – Ведь наш кот задохнулся, не ваш.
– Гедрюс, – торопливо вставила Расяле, – я им уже сказала, что мы Черныша похоронили.
Но Гедрюс не клюнул на эту удочку.
– Ваш кот моего гнома съел! – закричал он, схватив Микаса за плечи, и тряс до тех пор, пока сам не заплакал.
– Какого еще гнома?! – теперь настала очередь удивляться Расяле.
– Правда – какого еще гнома? – присоединился к ней Джим. – Нам Дженни говорила, там мышь была. Так уж тебе жалко мыши?
– Какое ваше дело! – отрезал Гедрюс. – Чего к нам притащились со своим котом! Как разбойники – ночью...
– Вот оно как?.. – Джим весело потер руки. – А кто наших лисят выпустил? Думаешь, не знаем, что ты ночью к нам на сеновал лазил? Хочешь, Януте позовем? Хочешь?
Теперь уж и Расяле рассердилась на Гедрюса: освободил Микасовых лисят – не рассказывает, поймал гнома – не говорит. Спросишь его: "Гедрюс, где твои очки?" – молчит. "Плачь теперь! Никогда больше тебе не скажу: "Гедрюкас".
Гедрюс понял, что Януте разболтала все – что было и чего не было... Он мог, конечно, ответить Джиму, что Януте сама открыла дверцу клетки, где были заперты лисята, но Гедрюс никогда еще ни на кого не ябедничал. Поэтому и теперь он поступил как мужчина, не стал "топить" Януте.
– Лисят выпустил, кота нашего задушил, а сейчас Микасу рубашку порвал! – возмущался Джим.
– Не надо было его сразу хоронить, – печально сказал Микас. Может, Черныш еще бы и очухался.
– Очухается... Жмите домой, там ваш кот! – наконец выложил всю правду Гедрюс.
– Вот это Расяле!.. Вот врушка!.. – обрадовался Разбойник. – Пошли все к нам бабку есть, ладно?
– Когда захотим, сами испечем, – ответила за обоих Расяле.
– Жаль, жаль... – закончил невеселый разговор Джим. – Какие-то вы вареные, прямо инвалиды... Бабка бы вам сейчас не помешала. Чао!
Гедрюс молчал.
– Чао! – повторил Микас.
Гедрюс снова не поднял головы. Расяле хотела, конечно, разузнать, что означает это "чао", но она решила не спрашивать Гедрюса. Не первый раз наказывая своего братца молчанием, Расяле умела сдерживаться.
Дилидон еще на рассвете хотел послать разведчика и разузнать, что нового на хуторе, а главное, успокоить Мудрика.
– Потерпит Мудрик до вечера, ничего с ним не станется! немедленно возразил Бульбук. – А чтобы вечером все шло гладко, надо инструмент готовить, а не разведчиков рассылать.
Дилидона никто не поддержал, и ему пришлось уступить. Бульбук не командир, но раз уж он хочет, пускай готовит этот поход. Бульбук так часто пререкался с ученым, что иногда казалось: они вот-вот станут заклятыми врагами. А теперь силачу представился случай доказать Мудрику свои братские чувства и продемонстрировать кстати, что значит хорошая тренировка.
Бульбук отыскал палку и, заставив всех потрудиться в поте лица, привязал к ней камень – с куриное яйцо величиной. Таким тараном прошибешь не только окно, но, пожалуй, и стену улья. Правда, вскоре выяснилось, что этот снаряд для гномов тяжеловат. До хутора они впятером его не дотащат. А если и дотащат, то у них не хватит сил, чтоб поднять и раскачать его.
Бульбук снова выступил с длинной речью, обозвал всех неженками да хлюпиками и принялся сооружать другой таран, полегче. Пока подобрали камень, пока привязали и приладили петли, чтоб ухватиться, стало смеркаться. Осталось совсем мало времени, чтоб закусить, передохнуть и – в поход – освобождать Мудрика.
Дайнис, хоть и трудился наравне со всеми, каким-то образом успел сочинить новую походную песню.
– Может, испробуем новый марш? – неожиданно сказал он, когда вечером все собрались, чтобы нести таран.
Все согласились – ведь хорошая песня никогда не помешает. Поскольку никто еще не знал ни мелодии, ни слов, Дайнису пришлось петь одному:
Вот мы идем, за гномом гном,
И громким голосом поем:
Эй, прячьтесь!
От ваших лап или копыт
Опасность гномикам грозит.
Эй, прячьтесь!
Большие звери и зверьки,
Медведи, лоси и хорьки,
Эй, прячьтесь!
– И мальчики-озорники! – прилепил строчку весьма довольный Бульбук.
– Погодите! – закричал Мураш. – Ведь договорились – это МЫ должны прятаться, а не они!
– Зачем нам прятаться? – изобразил удивление Дайнис. – Мы же никому дурного не делаем!
И он затянул второй куплет:
Эй, великаны, прочь с пути!
Позвольте маленьким пройти!
Эй, прячьтесь!
Освободите нам проход,
Смотрите – наш отряд идет.
Эй, прячьтесь!
Припев подхватили уже все:
Прячьтесь скорее,
Волки, хорьки!
Лоси, медведи
И барсуки!
– И мальчики-озорники! – упорно твердил Бульбук.
– Договаривались, договаривались, – снова пробормотал Мураш, а он – бац, и снова все перевернул...
– Пой, пой! – сказал командир. – Еще куплет есть?
– Есть!
Вот Мудрик с Оюшкой идут
За Дилидоном и поют:
Эй, прячьтесь!
Эй, убери копыто, друг,
Идут Мураш, Дайнис, Бульбук.
Эй, прячьтесь!
– А Живилька-то нету! – подхватили Бульбук с Дилидоном.
– И Мудрик наш пропал... – закончил Мураш.
– Ой-ой-оюшки... – застонал парикмахер. – Рано мы распелись, ой, рано...
– Слишком лирично!.. – сказал Бульбук. – Походная песня должна быть бодрая, чтоб вдохновляла. И опять же – зачем подчеркивать, что Дилидон – командир. Хватит уже. Нельзя ли как-нибудь по-другому... Ну, скажем, вот так:
Долой копыто, лапу спрячь
Марширует Бульбук-силач
И прочие товарищи...
– Конечно, можно и так! – согласился Дилидон.
– Теперь он себя выпятил... – сказал Дайнис. – Чем это лучше?
Но Бульбук не растерялся:
– Раз говорим: "Убери копыто!" – так уж надо их как следует пугнуть... Ведь и у нас есть силачи! Верно?
Но тут за стволами деревьев в лунном свете сверкнуло озеро, забелела новая крыша дома Гедрюса, пора было кончать песни и споры. Оставшийся до улья путь гномы прошли молча, и каждый думал – только бы удалось...
Подошли гномы, смотрят – а это что такое?! Леток улья не залеплен! А где же пленник? Где Мудрик?
– Говорил же я... – прошептал Дилидон. – Говорил, надо послать разведчика...
– Зайдем, может, следы обнаружим, – предложил Дайнис.
– Эй, есть там кто?! – постучал Бульбук в стену.
– Ага, заходите! – откликнулся из улья ученый. По-видимому, он только что оторвался от книги.
– Раззява! Совсем очумел! – закричали гномы, забравшись в улей. – Чего ты тут расселся? Ведь леток отковыряли!
– Знаю, – ответил Мудрик. – Все думают, что меня здесь нет, и никто не лезет. Кот удрал, мышь сбежала – такая тишина – читай, сколько душе угодно.
– Тишина!.. – не выдержал Бульбук. – Двое суток мы трудились в поте лица, а он тут прохлаждается! Пошли отсюда, пока всех не замуровали.
– Погодите, погодите! – отмахнулся ученый. – Кажется, я нашел... только что... Вот послушайте!
"Рожденный соловьем, соловьем и угаснет. На золотое зерно не клюнет, угрозами не заставишь его умолкнуть и не петь. Помолчит, выслушает твои увещевания и продолжит соловьиную песнь. Никогда не будет подражать ни дрозду, ни жаворонку, ни иволге. Только ДРУГИЕ, быть может, пожелают петь по-соловьиному. Один-другой из добрых побуждений, или сами того не ведая, настолько ему уподобятся, что и соловьи их не отличат от своих. Что ж, пускай живут и поют с ними".
Мудрик, приближаясь к цели, все повышал голос да растягивал слова – казалось, он сейчас запоет...
– "Но если самые близкие пожелают его вернуть... – Мудрик перевернул страницу, – вернуть..."
А на новой странице было изображение соловья. Какой-то шутник пририсовал соловью красный петушиный гребень и черные шпоры. Мудрик нетерпеливо пробежал, взглядом соседнюю страницу... А там речь уже шла о другом. О лягушках...
Значит, самая нужная страница, которую столько времени искал Мудрик, была ВЫДРАНА!
– Как это выдрана? – не мог поверить Дилидон. – Кто же ее выдрал? И почему?..
Даже невозмутимый ученый на сей раз вышел из себя и горько повторял, качая головой:
– Выдрана... выдрана...
– Это уж работа Живилька, не иначе, – решил Дайнис. – По дорисованному гребню видно.
Бульбук даже побагровел от гнева.
– Как вы хотите, ребята... Из-за одного этого надо вернуть Живилька – чтоб хоть раз выдрать хорошенько неслуха.
– Ой-ой-оюшки... Только не говори так, не говори...
– А что прикажешь говорить?
– Он ведь бумажных голубей делал, я знаю...
– Как не знать... Сам его научил! – вспомнил Мураш.
– Тише, не сердитесь, – попросил Оюшка. – У меня еще есть несколько... на память... из вещиц Живилька. Голубок и...
– Го-лубо-ок... – передразил его Бульбук. – А где же этот твой голубок?
Парикмахер со вздохом расстегнул курточку и достал из-за пазухи плоскую берестяную коробочку с завязками. По тому, как осторожно он распутывал узелки и как бережно держал в руках, было видно, что Оюшка хранит в нем то, что ему всего дороже.
В коробочке был и платок Живилька, который он называл своей "записной книжкой", и бумажный голубь. Он был сделан как раз из недостающего листа! Мудрик аккуратно выровнял страничку, вставил на место клочок, оторванный для хвоста голубя, и, нагнувшись к свече, прочитал:
