Текст книги "Сын Екатерины Великой. (Павел I)"

Автор книги: Казимир Валишевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Чтобы дать больше вероятия этой очевидной бессмыслице и, может быть, ввести в обман самого себя, Павел задумал выдать фаворитку замуж. Сначала он собирался предложить ей того же Рибопьера, которого однако удалил; потом он остановился на Викторе Кочубее, прилагавшем все старания, чтобы ускользнуть, потому что уже сделал свой выбор. Наконец, более великодушно, по-видимому, влюбленный государь уступил влечению, обнаруженному самой Анной Петровной к князю Павлу Гавриловичу Гагарину, очень дурному человеку, который, однако, был вызван из Италии, где служил под начальством Суворова, и стал скоро кандидатом на пост вице-канцлера!

Молодые люди были, кажется, уже с некоторых пор в довольно нежных отношениях и тайно переписывались. Князь был посредственный офицер, но недурной поэт. Редактор Вестника Европы, Жуковский, напечатал впоследствии некоторые из его стихотворений в своем журнале. Но вероятнее всего, что в этом союзе, который не был счастлив, Лопухина искала средство вернуть себе всеобщее уважение, в то время как ее любовник надеялся снова найти уже испытанные им удовольствия жизни втроем и вместе с тем способ избавить себя от всяких неприятностей.

Сделавшись княгиней Гагариной, фаворитка действительно следовала за двором во всех его переездах и занимала летом в Павловске по соседству с «Розовым Павильоном» уютную дачу, где государь мог с ней встречаться, не обращая на себя внимания, но он больше не старался врывать своих посещений. В С.-Петербурге из трех домов, купленных на набережной Невы и соединенных друг с другом, он устроил ей более роскошное жилище, в то время как в смежном с нею доме Кутайсов поместил госпожу Шевалье. Проходя мимо этих зданий, воспитанники кадетского корпуса должны были, согласно распоряжению, отворачиваться. Каждый день одна и та же карета отвозила государя и холопа в обиталища их любви, оказавшиеся так близко друг к другу, и скоро распространился слух, что после того как актриса, исполняя роль Федры, надела малиновое платье, она при ночных встречах стала оспаривать предпочтение государя у той, во внимание к кому совершила свой поступок.

VI

К этой двойной интриге тяготел целый кружок довольно подозрительных лиц, истинный характер которых не оставляет никаких сомнений. Среди них некто госпожа Гербер, гувернантка, потом компаньонка фаворитки, еще довольно молодая, довольно хорошенькая, скромно присутствовала при ежедневных свиданиях государя с предметом его страсти и, быть может, искала в них и для себя счастливой случайности. Некто Шевалье, муж актрисы: бывший танцовщик и закадычный товарищ Колло д’Эрбуа, которого он сопровождал при расстрелах в Лионе, теперь занимался тем, что наживал состояние на успехах своей жены.

Личность последней нельзя установить точно, так как многие актрисы в то время носили то же имя. Одна из них, бывшая в 1792 году пенсионеркой театра Louvois, участвовала в республиканских празднествах в роли богини Разума, и можно предполагать, что это та самая, которая осчастливила своим присутствием французский театр и любовные рандеву Петербурга. Будучи в связи с Барра и собираясь ехать показывать свои таланты в Россию, она будто бы предлагала ему свои услуги. Вернее же она служила в Петербурге полиции Первого Консула. Она родилась в Лионе около 1774 г. и явилась сюда уже несколько поблекшей, но это искупалось большой грацией и еще большим апломбом. Катаясь верхом в сопровождении двух берейторов, как сам император, она своей роскошью еще более, нежели своим талантом, затмевала соперницу из французского театра, m-lle Вальвиль и, пользуясь связью с любимцем государя, получала огромный доход от своих бенефисов. В подписных листах, которые, как было известно, пройдут перед глазами Кутайсова и быть может даже самого императора, ложи, оплаченные по 1000 рублей и более, были нередки. Ее муж, превосходивший наглостью самых нахальных из людей, принимал такие подписки с видом паши, соединял со званием директора театра чин пехотного майора и носил мальтийский мундир!

В той же среде была одна молоденькая женщина, госпожа Гаскон, дочь английского врача по имени Гутри, жена шотландца, директора Олонецких рудников, и любовница нового князя Лопухина. Гутри караулил благоприятные моменты в присутственных местах, что давало ему большой доход. Если какое-либо дело близилось к решению, он устраивал так, чтобы задержать выполнение последних формальностей, и предлагал за деньги окончить все в двадцать четыре часа.

Близкий человек к супругам Шевалье, пьемонтец по имени Мерш, или Мермес, попался вместе с ними в одном скверном деле из-за взяточничества. Он замешал туда же одну француженку, Каролину де Бонёйль, или по-настоящему Аделаиду Рифлон, эмигрантку, по ее словам, тоже состоявшую, как полагали, на службе у Первого Консула, несомненную авантюристку, и, несмотря на это, все же принятую в Гатчине. Супруги Шевалье, хотя и получившие значительную сумму в счет ожидаемого от предприятия барыша, и Кутайсов, тоже заинтересованный в этом деле, не пострадали вовсе. Поплатился только пьемонтец, но не как взяточник, потому что это скомпрометировало бы его сообщников, а как якобинец, хотя он был известен за ярого монархиста. Его наказали кнутом, вырвали ноздри и сослали в Нерчинские рудники.

Павел, тоже своего рода актер, питал какую-то особенную любовь к театральному миру. Артист французской труппы, Фрожер, получил право входа в кабинет государя. Часто видели, как император прогуливался с ним под руку. Они болтали о французской литературе, затрагивая иногда и более легкие сюжеты. Может быть, предупредив Наполеона, Павел искал в этом собеседнике второго Тальма. Но Фрожер был бесподобен не столько в величественных и благородных ролях, сколько в шутках. Допущенный на интимные собрания при Дворе, он проявлял там иногда свой комический талант, прохаживаясь даже насчет великих князей.

Павел этим забавлялся; его презрение к людям вообще заставляло отождествлять этого веселого шута, жалких Шевалье и самых худших мошенников из их компании с высшими представителями общества, униженного, впрочем, обращением с ним и примерами самого государя. Андрею Разумовскому, сосланному в Батурин, в Украйне, все родственники советовали прибегнуть к всемогущему заступничеству Кутайсова и фаворитки, и он писал жене в июне 1800 г.: «Est modus in rebus, можно все сделать, не унижаясь!»

Спустившись с облаков, где он собирался парить вместе с Нелидовой, Павел сам разделял это мнение.

Быстро соскучившись в Лоде, прежняя фаворитка попросила разрешения вернуться в Петербург. Павел ответил на ее просьбу в любезных и даже «чувствительных» выражениях, но не оставил своих новых знакомств и новых удовольствий. Напрасно Мария Федоровна пыталась вернуть его к прошлому: Кутайсов и княгиня Гагарина, Пален и Панин составляли надежную стражу. Обещав однажды присутствовать на приеме императрицы, где он знал, что встретит своего прежнего кумира, он в последний момент дал знать, что не придет.

Из переписки императрицы и ее подруги, по письмам, относящимся к этому времени, видно, впрочем, что обе они были одинаково неспособны разобраться в осторожной и искусно замаскированной игре их общих врагов. Они наперерыв восхваляли тех же самых Палена и Панина, вторые уже составляли заговор на жизнь нежно любимого ими существа! Нелидова за этот период преждевременно состарилась; лицо ее покрылось морщинами и стало восковым, с землистым оттенком однако, она на одиннадцать лет пережила Марию Федоровну, но уже не покидала больше Смольного монастыря, где и кончила свои дни в 1839 году.

Что касается княгини Гагариной, то она сошла в могилу раньше своей соперницы и скончалась в 1805 году после несчастных родов, в которых умерший четыре года назад Павел, так же как и ее супруг, были не при чем. С легкой снисходительностью, свойственной идеям и нравам эпохи, «желая ей добра, с тех пор, как она лишилась своего прежнего положения», невестка Павла, став императрицей, выражала сожаление фаворитке, сообщая об ее кончине маркграфине Баденской, и в то же время упоминала о связи покойной с князем Борисом Четвертинским, братом знаменитой Марии Антоновны Нарышкиной, которая была любовницей императора Александра. Несчастные роды, по ее словам, и явились последствием этой связи.

С такими-то приближенными шел Павел навстречу своей трагической судьбе, пытаясь не только управлять, но и пересоздать свое огромное государство.

Глава 7
Внутреннее управление. Несостоятельность программы

I

Что касается предстоящих реформ, то, говоря откровенно, Павлом был заготовлен в момент получения власти лишь проект военной реорганизации. Плохо задуманный в своем целом и недостаточно изученный в подробностях, этот плод его измышлений – или внушений Петра Панина – был доведен до достаточной степени если не совершенства, то зрелости; но, в виде намерений, неопределенных планов и неясных мечтаний, Павел прибавлял к нему очень честолюбивую программу, Определенным в ней было только одно – это твердое желание все изменить, и этого оказалось для него достаточным, чтобы явиться в роли всеобъемлющего преобразователя. Мы увидим, как и с какими, результатами.

Для страны, обязанной Екатерине таким усилением могущества и престижа, царствование ее, по выражению, ставшему с недавних пор общераспространенным, было периодом осуществлений. Подготовленные Алексеем Михайловичем, резко проведенные его сыном, основы новой политической и социальной жизни, приближавшейся к западным образцам, медленно направлялись при Елизавете к известной законченности. Их процветание мать Павла поставила себе главной задачей. Она не старалась вводить в это наследие слишком много других преобразовательных начал. В этом отношении она доводила свою предусмотрительную сдержанность до того, что отрешалась от своих личных намерений и стремлений. Осуждая в теории крепостное право, она на практике оставила его неприкосновенным; она даже усилила его, призвав владельцев крепостных к роли правящего класса. Это произошло потому, что кроме них она не находила никого, из кого можно было бы образовать общество в широком смысле слова.

Она, конечно, не думала, чтобы такое положение вещей могло оставаться вечным. Она приложила все старания к образованию третьего сословия, но вовсе не думала, что, даже в такой молодой стране, можно все сделать сразу. Она оставляла известную долю будущему и отваживалась на новшества лишь понемногу и в форме зачатков, которые должны были затем в свою очередь медленно совершенствоваться, применяясь к среде, куда она их вводила, и идя в уровень с ее развитием. Она была решительной оппортунисткой, выказывая также, особенно во второй половине своего царствования, постоянное стремление щадить эту «chair vivante», над которой она знала, что работает. Таким образом, она и распределила на двадцать один год проведение огромной административной реформы, намеченной в 1775 году. Устройство пятидесятой губернии, – Слонимской, – явившееся следствием нового разграничения областей, относилось уже к 8 августа 1796 г.

Она, без сомнения, могла бы сделать больше и лучше, если бы ей не мешала несчастная любовь к тщеславию и еще больше страсть к авантюрам, которой обязана, правда, началом своей необыкновенной судьбы. К ее несчастью она слишком долго царствовала. К концу жизни, состарившись и имея плохих сотрудников, она утратила вместе с чувством меры и должное понятие о равновесии. Обнаружилось все возрастающее несоответствие между непрерывными новыми начинаниями, в которые она давала себя завлечь, и действительными силами страны, которые при этом растрачивались и отвлекались от своей прямой работы. В то же время административный аппарат, после долгого действия под регулярным управлением ее очень сильной и вместе с тем мягкой руки, попавший теперь в напряженную работу и другие руки, менее опытные, портился: хищения и всякого рода злоупотребления в военном ведомстве, наличный, состав которого существовал только на бумаге; полная дезорганизация во флоте, в котором сохранились лишь остатки эскадры, гнившие в портах; более одиннадцати тысяч дел, застрявших в Сенате; беспорядок, произвол и нищета повсюду. И тем не менее, в то время, когда Зубов не мог придумать другого средства помочь финансовой нужде, как перелить медную монету, повысив ее номинальную стоимость, его покровительница затеяла экспедицию в Персию и делала вид, что подготовляет вмешательство, направленное против революционной Франции!

Однако ответственность за окончательный итог нельзя взвалить на одни ошибки и слабости государыни. Причину этого нужно искать глубже. Роковым было то, что брошенные раньше времени и неудачно в современную цивилизацию и мировую политику, без соответствующих материальных и моральных средств, Россия и ее руководители, как это еще и теперь с ними случается, временами не могли справиться с непосильной тяжестью возложенной на них задачи, и действительность на мгновение вознаграждала себя за их слишком высокомерные мечты. Этого-то и не сумел понять Павел, прирожденный идеалист, что и было его первой и самой главной ошибкой.

Было бы простительно, не выступая слишком непочтительным судьей царствования своей матери, в общем славного и производительного, по крайней мере, сознать необходимость исправления, в пределах возможного, его ошибок. Он считал все возможным, а именно все сделать сразу и все исправить, – силой того абсолютного идеала, который он носил в себе, противопоставляя его решительно всему существующему. Не довольствуясь устранением неудобств и опасностей положения, в котором он нашел государство, он хотел при помощи полного разрушения, производимого день за днем, изменить самые основания политического и социального устройства, продукта многовековой органической работы.

Он приступил к делу, как те работники, которых весь свет видел за несколько лет перед тем во Франции, проявляя то же пренебрежение обстоятельствами, ту же смесь отчасти правильных идей, и неизменно ложных расчетов, то же слепое увлечение и весь свой темперамент, который известен. Последствием, как и там, оказалась катастрофа. Огромное количество законов и указов, прежние, уже устаревшие, проекты, или поспешные импровизации и внушения последней минуты, точно содержимое ящика Пандоры, вихрем пронеслись над бедной Россией, внезапно, без всякой заботы о необходимости постепенности и о неизбежных трудностях их проведения в жизнь. Заступив место одного из величайших артистов в деле управления, Павел никогда не подумал о том, что это управление есть искусство. Нельзя сказать, что у Павла не было известной системы в его выдумках; но не в этом был недостаток и современных ему западных революционеров. В применении их восточный соперник выказал даже известную методу. Это можно было наблюдать раньше появления Гамлета при различных проявлениях безумия. Систематически все ломая и постепенно переходя от недостаточно оправданного разрушения к еще менее обдуманному созиданию, он из затруднительного положения, в котором находилась страна, привел ее на край бездны.

Его главные усилия были направлены на военное дело, и результаты их мы рассмотрим отдельно. Но он пробовал резко изменить и улучшить все остальное, и это, прежде всего, привело к обнаружению, и даже усилению, недостатка находившихся в его распоряжении всякого рода средств, что некоторым из его предшественников удавалось замаскировать и даже возмещать до известной степени превосходством своей гения, или своей энергией.

II

Не жалея самого себя, Павел стремился сообщить всем своим сотрудникам снедающую его жажду деятельности. Но прежде всего надо было привести в движение главное колесо правительственной машины – Сенат. Однако, даже вставая до рассвета, или устраивая свои заседания еще в другие дни сверх назначенных для собраний, что было предписано указом, сенаторы все-таки не могли ликвидировать огромного количества запущенных дел, которыми были завалены. Работы у них было слишком много, так как на их обязанности лежало более или менее все. Несмотря на различные преобразования и на то, что это высшее собрание уже не носило больше характера правящего учреждения, который хотел ему придать Петр Великий, оно было завалено массой обязанностей, плохо разграниченных, крайне непостоянных, но всегда бесконечно сложных.

Павел, по-видимому, намеревался ограничить его деятельность исключительно судебной ролью, что развивалось уже целое почти столетие. В смысле управления он не допускал разделения. Поэтому он решил, что уголовные процессы, с их следствиями, должны быть переданы из заваленного ими второго департамента в четвертый и пятый, деятельность которых до тех пор была исключительно административной. В то же время он учредил три временных департамента, которые должны были также заняться судебными делами. Он везде увеличил личный состав канцелярий, но не сумел придать и этой реформе, так же как и другим, твердое направление, ясно продуманное и систематически выполненное.

Производя следствия и разбирая процессы, сенаторы продолжали в то же время управлять то тем, то иным, в зависимости от случайно розданной работы, которая, постоянно меняясь, исключала из их ведения одно, чтобы дать другое: так, например, им было поручено на некоторое время управление государственным коннозаводством!

С другой стороны, не хватало людей для увеличения состава служащих. Специальная школа, названная юнкерской, комплектовавшаяся из детей дворян, должна была их подготовлять. Воспитанники стали прибывать в огромном количестве. Проводившаяся в то время военная реформа вызывала в этой среде общий отлив к гражданской службе. Но однажды Павел заметил тревожные недохватки в составе своей армии. Не оказывалось молодых людей, добивавшихся чести носить эполеты.

– Куда, черт, они деваются?

– В юнкерскую школу, ваше величество.

– Но их должно, быть там только пятьдесят…

– Их четыре тысячи пятьсот!

Все лишние были отосланы указом в полк; но, вечно заваленный делами, сгибавшийся под их бременем. Сенат не стал от этого лучше работать.

Медленность в разбирательстве дел, эта ужасная волокита, являющаяся веками предметом непрерывных жалоб, происходила и там, как везде, от беспорядочного состояния законодательства. Предпринятый Екатериной в ее знаменитом «Законодательном собрании», оставленный и затем вновь принятый с помощью новой «Комиссии», великий план составления Свода законов, с которым Северная Семирамида надеялась связать свое имя, еще даже не начал приводиться в исполнение. Павел вообразил, что извлечет больше пользы из этого учреждения, изменив только название, под которым оно до тех пор существовало. «Законодательная комиссия» стала «Комиссией для составления новых законов», и нетрудно угадать, что от этого она не стала лучше работать. Сын Екатерины, как мы знаем, не получил никакого юридического образования. Поэтому он не знал, что в основании всякой продуктивной работы в этом смысле должны лежать глубокое знание местного законодательства, и ее точкой отправления должен быть общий план. Этот план и теперь еще изучается в России!

Не имея в этом отношении другого руководителя, кроме чувства, часто верного, но которое не могло заменить направляющей идеи, Павел, кроме того, не хотел отказываться от прерогатив правительственной власти. Однажды приговор, наложивший одно и то же наказание за разные преступления, открыл ему отсутствие принципа постепенности в существующем законодательстве, и тотчас же он отдал приказ, чтобы реформа этой части уложения о наказаниях была произведена раньше всякой другой. На другой день, запиской, отосланной в шесть часов утра, он изменял это решение, приказав прежде всего произвести ревизию существующего судопроизводства. Его внимание было в промежутке привлечено задержкой в решении одного незначительного процесса. В другой раз последний из серии его генерал-прокуроров, Обольянинов, обратился к секретарю канцелярии, Безаку, со следующими словами:

– Нам бы нужен был через двадцать четыре часа проект какого-нибудь закона, устав, статут, все, что хотите. Государь скучает, не имея возможности заниматься маневрами по случаю дурной погоды… Чтоб было готово к завтрашнему дню!

С помощью одного еще незначительного в то время канцелярского служащего, которому в следующее царствование предстояло большое будущее, Сперанского, и кучи старых книг, брошенных где-то на чердаке Григорием Орловым, Безак принялся за работу, и Павел в назначенный час нашел на своем рабочем столе «Коммерческий устав Русского государства». Он его одобрил, поздравил прокурора и щедро наградил всю канцелярию; но труд этот никогда не только не был приведен в исполнение, но даже опубликован.

Давая такое применение талантам своих сотрудников, русский Солон приводил их в замешательство некоторыми замечаниями, которые, как это ни странно, его защитники отметили, как достойные нашего внимания.

«Вот ваш закон!», сказал он, ударив себя в грудь, одному из своих приближенных, осмелившемуся возразить на одно из его распоряжений и почтительно указать на его незаконность.

И урок этот не пропал даром. Председатель второй законодательной комиссии, на обязанности которой лежало ревизовать работу первой, князь Гавриил Гагарин, высказал следующее справедливое суждение:

– Зачем? раз государь делает, что хочет!

В деле пастора Зейдера, как и в деле братьев Грузиновых, мы действительно видели проявление этой изменчивой воли. Можно привести массу примеров аналогичного вмешательства государя, заменявшего своими личными требованиями требования судебника и своим собственным решением решение судей. И эта судебная власть была из самых фантастичных: за одинаковые поступки приказывая предать виновных суду, Павел заранее их приговаривал в одном случае к кнуту и каторжным работам, в другом только к шестинедельному заключению в крепость.

Подобные его поступки порождали в причастной к делу среде такое настроение умов, которое не могло способствовать рвению законодателей.

Поэтому к концу царствования «Комиссия для составления новых законов», хотя и имела в своей среде выдающегося юрисконсульта, Поленова, принесла очень скромные результаты, в которых, сверх всего прочего, выяснялось отсутствие всякой ориентировки в ходе дела: семнадцать статей, касающихся судопроизводства, девять статей об уделах и тринадцать об уголовных законах.

III

Еще сильнее восстал Павел против двух принципов, лежавших в основании политической организации государства. Петр Великий учредил сословное управление на коллегиальной основе. Его правнук решился заменить его рядом служащих, из которых каждый в отдельности был бы ответствен перед императором. Личный элемент наверху: министр должен занять место коллегии; бюрократический принцип внизу: свободное пополнение штатов, изгоняющее сословный элемент.

Если бы эта реформа была хорошо задумана и разумно применена, она явилась бы своевременной, и Павел в этом отношении докончил бы только начатое. Уже при Екатерине коллегиальная система начинала разлагаться, медленно, но неотступно подрываемая значением, приданным начальникам некоторых департаментов. Стоявшие во главе трех коллегий – Иностранных Дел, Военной и Адмиралтейств-коллегий – президенты этих крупных ведомств находились на положении настоящих статс-секретарей; своим коллегам они предоставляли лишь призрак власти. Со своей стороны «Правительствующий» Сенат, как его назвал Петр, начинал все менее и менее оправдывать свое название; он постепенно был приведен к той роли высшей судебной инстанции, которую выполняет и теперь. Зато главный представитель контроля, генерал-прокурор соединил в своих руках обязанности министров юстиции, внутренних дел и финансов. Следуя тому же принципу, единоличное управление проводилось во всех ведомствах, а Берг-, Мануфактур– и Коммерц-коллегии уже не существовали вовсе, ибо были упразднены Екатериной, передавшей все дела, находившиеся в их ведении, в Казенную палату.

При таком положении вещей Павел находился во власти двух одинаково сильных желаний, представлявших собой, как с ним обыкновенно бывало, противоречие и направленных к тому, чтобы все перевернуть, ускорив слишком медленное, по его мнению, течение событий, и вместе с тем разрушить все сделанное для этого же его матерью. Он повиновался и тому, и другому. Начиная с 19 ноября 1796 года, он принялся за восстановление упраздненных коллегий. Указ усматривал «крайнюю неудобность в раздроблении важных отделений Государственной экономии».

Но, наряду со своими президентами, восстановленные коллегии получили еще «главных директоров», которые, будучи облечены правом личного доклада, сделали это восстановление лишь призрачным.

Вскоре после того управление финансами было изъято из ведения генерал-прокурора и поручено «государственному казначею», который, председательствуя в четырех экспедициях, являлся в действительности также министром. Мысль была хороша; к несчастью, она противоречила другому желанию государя, состоявшему в том, чтобы, дать возможно больше преимуществ и полномочий Беклешову, когда он оказался лишенным таким образом власти прокурором. И вот, утратив финансы, этот бюрократ получил взамен их вновь созданные департаменты: «Государственного хозяйства», «Иностранной Опеки» и «Сельского Домоводства». Этого было мало. Ему передали, сверх того, заведование юнкерской школой, Географический департамент и, на короткое время, Управление казенными лесами. Чтобы увеличить его власть, лишая Сенат, и без того уже утративший свое прежнее величие, передали тому же лицу руководство законодательной работой и поручили – сверх того, «позаботиться о правильном ходе дел во всех канцеляриях и следить за строгим соблюдением законов во всех административных учреждениях».

На практике, заменив таким образом одно нагромождение довольно плохо согласованных между собой обязанностей другим еще более сложным, Павел устроил хаос.

Передав генерал-прокурору большую часть своих административных обязанностей, Сенат не получил облегчения. В октябре 1799 г. возвращение к одной из наименее счастливых идей Петра Великого наложило на прежних «правителей» новые обязанности: Павел возобновил производство «сенаторских ревизий», которые дожили до наших дней и, при полном отсутствии или слабости в организации постоянного контроля, представляют собой наименее правильный и самый опасный временный паллиатив.

От прежних коллегий, по-видимому, сохранилось одно название среди этого нагромождения авторитетов и ответственностей, переплетавшихся между собой и вытеснявших друг друга. Павел, казалось, действительно был занят тем, чтобы систематически выделять министерский принцип, который был ему дорог. В одном из основных законов, изданных во время коронации, заключались постановления для создания нового департамента Уделов.

Это учреждение обеспечивает еще и теперь для Императорской Фамилии, ставшей такой многочисленной, средства к существованию, сообразно положению; в некоторых кругах считали, что это и есть самое большое дело его царствования. Это мнение, нам кажется, вредит Павлу, но учреждение, конечно, не оказалось бесполезным. Во главе его был поставлен министр. В 1800 г. создание министерства торговли и внесенный на рассмотрение проект министерства финансов сделали окончательное упразднение старых коллегий логической необходимостью близкого будущего. Павел и его советчики не могли однако на это решиться. Это означало бы идти по следам Екатерины. Чтобы все-таки дать какое-либо применение этим учреждениям, потерявшим всякий смысл существования, они не нашли ничего лучшего, как поручить им роль исполнительных органов! Единоличное решение и коллективное исполнение: таков был конец этой части их преобразовательной работы. И на этот раз это был административный «саботаж», как сказали бы теперь.

Между тем, централизация власти, естественное следствие принятых принципов, клонила к уничтожению автономного управления, введенного Екатериной в некоторых областях, а торжество бюрократической системы вело к упразднению социального элемента; именно избирательного. Вследствие мер, принятых императрицей, административный надзор и правосудие, во всем их объеме, находились в учрежденных ею округах в руках дворянства. Соответственные судебные должности были выборными и всецело предоставлены ведению этого сословия. Такой порядок вещей не лишен был серьезных неудобств. Последствием его было то, что из барских владений образовался ряд маленьких государств в государстве, где представителям центрального управления трудно было заставить уважать их авторитет, и куда они не могли даже проникнуть, не подвергаясь большим опасностям. Местные властелины бесчеловечно поступали даже с представителями автономных учреждений, которые были однако лишь отражением их собственной власти, и недавно, когда еще царствовала Екатерина, один помещик Воронежской губернии встретил пушечными выстрелами членов уездного суда, собиравшихся составлять акты в его владениях! Терпя такое отношение от своих избирателей, эти судьи не могли, с другой стороны, оказать никакой серьезной поддержки крепостным в их спорах с помещиками.

Павел геройски решился твердой рукой уничтожить корпоративный принцип, игравший главную роль в этой организации. Но единственным средством к устранению недостатков явилось бы расширение его слишком узко аристократической основы. Об этом он не думал, благодаря пристрастию к бюрократической системе, которой он старался дать более широкое применение, а также, с чем надо согласиться, невозможности призвать, кроме привилегированного класса, другие общественные элементы, которые были бы годны для этой цели. Ни в правовом отношении, ни в действительности их не было вовсе. Рабский народ не мог давать судей, и еще теперь, пятьдесят с лишком лет спустя после уничтожения крепостного права, это же обстоятельство является препятствием к созданию народного земства. Оставалось единственным выходом упразднить привилегию, являющуюся причиной таких злоупотреблений, уничтожив самые учреждения, которым те, кому они были выгодны, давали такое дурное применение, и к этому-то решению и склонялся сын Екатерины, не останавливаясь на нем однако окончательно. 13 сентября 1798 года судебная власть, принадлежавшая дворянам, в опекунских советах и сиротских судах, была передана общим судебным палатам. 14 мая 1800 года члены низших уездных судов, выбиравшиеся до тех пор дворянством, уступили свое место чиновникам департамента Герольдии. Аристократический класс сохранил лишь право представления на почетные судебные должности.