Текст книги "Манадзуру"

Автор книги: Каваками Хироми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Ты же поедешь? – довольно отчетливо спросила она. Так бойко она говорила редко.

– Куда?

– В Манадзуру.

Я так и думала.

– Там что-то есть? – спросила я.

– В июле уходит паром. Он поплывет через море далеко-далеко, – продолжила женщина. Обычно парящая в воздухе, сейчас она стояла на одной высоте со мной. Со стороны, наверное, это походило на болтовню соседок.

– Рэй был в Манадзуру? – выпытывала я.

– Ну-у-у, – прозвучал туманный ответ, как и всегда, если речь заходила о Рэе. Возможно, она просто притворяется, что ничего не знает о нём, – подумала я.

Было видно, что женщине не терпится договорить что-то о корабле.

– ….на корабле …там ждет …принесёт, – бессвязно бормотала она. Временами её голос затихал, словно под порывами сильного ветра.

– Ты будешь на корабле? – спросила я, глаза женщины опять сошлись к переносице.

– Нет, я не сяду на корабль. Ведь он плывет в … не хочу.

– Послушай, паром отправляется в 21:00? – спросила я. Ответа не последовало. После того как глаза женщины опять скосились к носу, понимать её речь становилось все труднее. Налетали порывы ветра. Ветер не был иллюзией, он дул на самом деле.

– Поедешь? – последнее, что изрекла женщина, перед тем как испариться. Должно быть, ветер унёс её с собой.

– Ехать или нет? – задала я вопрос самой себе. Не имея ни малейшего представления о том, когда и из какого порта отправляется этот паром, я всё-таки решилась ехать. В июле в Манадзуру.

– Известно, что в Манадзуру добывали обсидиан, – сообщил Сэйдзи.

– Откуда ты знаешь?

– Да так, почитал на досуге. Это место, похоже, не дает тебе покоя, и я стал думать о нем. В эпоху Дзёмон люди использовали обсидиан для изготовления оружия и украшений. Тогда он считался ценной породой. Разве вы не учили это в младшей школе?

– Я забыла, – пролепетала я, Сэйдзи засмеялся. Картина, где он изучает книги, думая обо мне, даже когда меня нет рядом, показалась мне странной. А ведь когда-то мысль о том, что он не может принадлежать только мне, даже сердила меня. Но всё меняется. Чувства и отношения тоже. Теперь Сэйдзи стремился сблизиться со мной. Но чем ближе он становился, тем сильнее мне хотелось отдалиться от него. Или же, наоборот, быть к нему настолько близко, насколько это возможно. Я не желала ни того, ни другого. Самое лучшее – оставить все, как есть.

– Давай поедем вместе. В Манадзуру? – предложил Сэйдзи.

– Как насчет июля?

Я вспомнила наказ женщины. Понимая, что не стоит придавать особого значения словам моей преследовательницы, я тем не менее никак не могла выбросить их из головы.

– Значит, в июле… – раздумывал Сэйдзи. – Попробую подстроить свои планы. Подожди немного, и тогда я смогу сказать, получиться у меня поехать или нет.

После этого он сразу ушел. Когда Сэйдзи покидал меня первым, он делал это решительно, без колебаний. Если же я собиралась домой раньше него, он всегда выглядел расстроенным.

Приближались экзамены Момо. Июнь был на исходе.

– Пойду заниматься в библиотеку, – ненадолго заглянув домой, предупредила Момо и снова засобиралась к выходу. Её кожа за этот месяц стала ровной. Она менялась прямо на глазах. Возможно, причиной этим превращениям был кто-то. Может быть, мальчик, а может быть, девочка. У Момо появлялись новые, неведомые мне части, их становилось все больше и больше. «Не показывай мне то, чего я не знаю, Момо. Оставь меня в моем неведении навсегда», – мысленно умоляла я.

Момо ушла, помахав рукой на прощанье. Ощущая вялость во всем теле, я поплелась в свой кабинет.

Не успела оглянуться, как на дворе уже стоял июль. В середине года время бежит намного быстрее, чем в его начале или конце.

«Долгожданный подарок лучше, чем неожиданный сюрприз. По моему мнению», – пришли на память слова Момо. Все же я не услышала от неё, о чем она мечтает. Так и не узнав этого, я с удивлением обнаружила, как быстро пролетело время. Пришел июль и принес с собой яростную жару. Гортензия в нашем маленьком садике, которую бережно лелеяла мама, завяла. Погибли не только цветы, но даже стебель и листья пожухли и стали коричневыми, как мы не поливали и не удобряли растение, всё оказалось бесполезным, спасти его не удалось.

– Как жарко, – пожаловалась Момо. – Если хорошо сдам экзамены, купишь мне парочку летних платьев? – попросила она.

– Помнишь, ты как-то говорила, что мечтаешь о подарке? Так это платья? – поинтересовалась я. Момо в раздумье склонила голову.

– Нет. Мне кажется, это что-то не такое простое.

– Завяла. Как печально! – расстроилась мама. – Должно быть, гортензия не выносит зноя. А я жары не ощущаю. Совсем старухой стала, тело уже ничего не чувствует.

Мы решили втроем съездить в ботанический сад. Специально приготовили бэнто для пикника. Омлет с макрелью. Густое рагу из говядины с сиратаки и вареные бобы. Морковный салат, а к нему рисовые колобки. Бобы варила Момо.

– Как закипит, сразу выключай огонь, – напомнила мама.

– Знаю. Они быстро варятся, поэтому их надо сразу достать из воды, правильно?

Шумя и болтая, мы с увлечением готовили закуски.

В глубине ботанический сад превращался в настоящий лес. Укрывшись от солнца под сенью деревьев, тихо гуляли отдыхающие. Момо подняла с земли большой опавший лист, он был еще зеленым. Его стороны сплошь испещряли мелкие прожилки.

– Какой подробный узор, – промолвила Момо.

– Именно подробный, а не мелкий? – засмеялась мама.

– Угу, ужасно подробный, – Момо пристально разглядывала поверхность листа.

Для пикника мы выбрали местечко неподалёку от того, где Момо нашла листок. Мы разложили подстилку и, разувшись, все втроем устроились на ней. Через покрывало ощущалась исходящая от земли прохлада. Видимо, здесь всегда царила тень.

– Как жарко, – неожиданно пожаловалась мама.

– Но тут довольно прохладно, – отозвалась Момо. Она находилась рядом со мной, однако её голос прозвучал каким-то очень далеким.

– Дома намного жарче. Странная ты, бабуля, – покачала головой Момо. Голос становился все дальше и дальше. Вдруг я почувствовала опасность. Но кого подстерегала опасность: Момо, или меня, а может быть, маму? Этого я не знала.

В тот день, однако, ничего не произошло. Захватив пустую коробку из-под бэнто и «подробный» лист, мы на автобусе приехали домой. И ещё до поздней ночи веселились, как ни в чем не бывало.

Обмануло ли меня предчувствие? И опасность мне только почудилась? Но сейчас мне кажется, что оно всё-таки реализовалось. Пропала Момо. Когда на часах стукнуло уже девять вечера, а домой дочь так и не пришла, я побежала в библиотеку. Она была давно закрыта, более того, я обнаружила, что она заканчивала прием читателей ровно в шесть, намного раньше, чем говорила мне Момо, которая каждый день возвращалась позже половины восьмого.

«Библиотека работает с 9 ч. утра до 6 ч. вечера» – каждый иероглиф на табличке был подписан азбукой, видимо, для того чтобы даже маленький ребенок смог прочесть её.

Сразу стало понятно, что Момо с самого начала уходила по вечерам не в библиотеку. На секунду я пожалела, что не купила Момо мобильный телефон. Но тут же подумала, что это вряд ли бы помогло мне. Наверняка, она не стала бы брать трубку.

«Куда она могла пойти?» – в голове не было ни единой мысли. Прибежав опять домой, я позвала маму.

– Как же теперь быть… – вяло пролепетала она. Я хорошо знала, что её безучастный тон был не следствием равнодушия, а оцепенением в критический момент. «Маму сейчас просить бесполезно», – поняла я.

Школьные товарищи. Кто же?

Я не могла вспомнить ни одного имени школьных товарищей Момо. Хиросэ. Ах, да. Кажется, так зовут её подругу: Хиросэ Юкино.

Они вместе учились в начальных классах, а потом перешли в одну среднюю школу. Отыскав номер, я кинулась к телефону.

– Да, – ответила в трубке Хиросэ Юкино. Её голос звучал уныло. Момо, должно быть, также разговаривает с чужими взрослыми людьми. Иногда даже с нами она говорила таким голосом.

– Не знаю… Да… Даже не представляю… Да… Нет… Да… Да…

От Хиросэ Юкино я так ничего и не добилась. Повесив трубку, я заметалась в растерянности. Полиция? Классный руководитель? И тут, как назло, опять появилась женщина. Её силуэт, увивающийся рядом, был четким.

– Надоела! – закричала я на неё. На крик прибежала испуганная мама.

– Прости, – извинилась я. Женщина расплылась в самодовольной улыбке, хотя извинения были предназначены маме.

– Я знаю, – проговорила женщина.

«Ты знаешь, где Момо?» – мысленно взмолилась я. На этот раз мой крик был беззвучным, не хотелось опять извиняться перед мамой.

– Она совсем рядом.

– Где?

– Иди за мной.

– Кажется, я догадалась, – наспех объяснив маме, я выбежала из дома и ринулась вслед за женщиной. Она двигалась впереди с невероятной скоростью, пару раз мне даже показалось, что я вот-вот потеряю её из вида. Миновав рощу возле библиотеки, мы оказались на берегу реки в соседнем квартале. Взору открылись оградительные сооружения. На площадке для вечерних матчей тренировались бейсболисты. Послышался резкий хлопок от удара биты. Летящий мяч со свистом рассек ночной воздух.

– Сюда, – указала женщина. За футбольным полем и примыкавшей к нему бейсбольной площадкой начиналась высокая трава, где-то там, в темноте, ласково заскулила собака. Мне показалось, что я вижу огромного пса, неуклюже семенящего по полю. Толком разглядеть не удавалось, так как тьма, царящая вокруг, скрадывала все очертания.

– Момо! – позвала я. И тут же ахнула от испуга – около собаки возвышалась темная худая фигура. Рядом стоял еще кто-то.

– Момо. Это ты? – крикнула я, тонкая тень колыхнулась. Кинувшись вперед, я сжала Момо в объятьях. Она начала вырываться.

– Мама, прекрати! – дочь с силой оттолкнула меня. Тень, что стояла рядом, неотрывно смотрела в мою сторону.

– Ты кто!? – повернулась я к ней.

– Какая тебе разница? – из-за спины донесся голос Момо. Тень стала удаляться и, наконец, растворилась в темноте. Собака исчезла следом. Я поискала глазами женщину, но она тоже пропала. Рядом была только Момо. Полевая трава еще хранила остатки полуденного зноя.

Глава 4

– Не скажу, – твердила Момо. Сколько бы я не допытывалась, кто был тогда с ней на лугу, в ответ слышала только одно: «Не скажу. Не хочу говорить».

Только, когда я начала ругать дочь за обман с библиотекой, она на удивление искренне раскаялась.

– Прости меня. Но до шести я была в библиотеке, правда. Честно, я занималась немножко.

«Немножко», от этого слова на душе чуть потеплело. Вслед за тем, как сердце начало понемногу таять, я почувствовала полную растерянность. В самом деле, исходя из каких соображений, я ругаю сейчас Момо? Эта мысль привела меня в тупик. Что стало причиной моего гнева? Постулат о том, что ребенку необходимо находиться под неусыпным контролем родителей, или же о том, что ребенок обязан думать только об учебе, а, может, о том, что девочки не должны ходить по опасным местам, но, скорее всего, избитое нравоучение, что обманывать – это плохо.

– Не скажу, – стоя передо мной, повторяла Момо.

«Размазня, – мысленно ругала я себя, – никакой из меня родитель». Когда-то я была тверже, до того как исчез муж. Я ругала еще совсем крошечную Момо, не задумываясь. Будто я с самого начала знала, когда и как надо быть строгой. По крайней мере, я была уверена, что знаю это.

Точно так же мне не приходило в голову, рассуждать о том, что такое «семья», пока она была у меня самой. Должно быть, это явления одного порядка. Потеряв, задумываешься. Задумавшись, перестаешь понимать. Все больше и больше перестаешь понимать.

– Кто он? – снова спросила я.

Момо покачала головой.

– Не скажу, – вяло ответила она. Я видела, что Момо уже устала твердить одно и то же. Появилось ощущение, что я без всякой тому причины просто издеваюсь над собственной дочерью.

– Когда-нибудь ты расскажешь мне?

– Не знаю, – угасающим голосом проговорила она.

«Она узнала это, – в голове вдруг пронеслась мысль. – Она узнала то, что было доселе неведомо ей». Бедненькая. Раньше я жалела её за неведение. Я не понимала тогда, что на самом деле существо, познавшее это, куда больше достойно сожаления. Я легонько опустила ладонь на худенькое плечо Момо. Она едва ощутимо вздрогнула, и мне тут же передалось напряжение, с каким она терпела на себе тяжесть моей руки.

Годовые экзамены остались позади, парадная линейка в честь окончания учебного года была назначена через несколько дней. Момо заметно вытянулась.

– Я уже с тебя ростом, мама, – заметила Момо и тут же скользнула прочь от меня. «Должно быть, не хочет мериться спиной к спине», – подумала я.

– А меня переросла уже год назад, – подала голос из кухни мама.

– Это точно, – отозвалась Момо и направилась туда же. Раздавался звон стукающихся друг об друга металлических предметов. Послышался звонкий смех. Через стену невозможно было различить, кто именно смеялся, мама или Момо. Откуда-то опять появилась она.

– Уже совсем скоро, – проговорила женщина, плавая в воздухе в дверном проеме, ведущем на кухню. Узор её неизменного облачения, обычно смутно расплывающийся в глазах, сегодня вырисовывался на удивление четко. Я разглядела плотно облегающее фигуру платье в подсолнухах, грузно белеющие ляжки и даже заметила, что на одном из пальцев босой ноги женщины вздулась мозольная шишка.

– Что совсем скоро? – спросила я, глаза женщины начали косить.

– Корабль отправляется.

– Какой корабль?

– Я же тебе уже говорила.

Момо стояла рядом с мамой. Отсюда были видны их ссутуленные спины: совсем чуть-чуть у Момо и сильно у мамы. Вместе со стуком шинковального ножа доносилось журчание воды.

– Здесь одни женщины, – пробормотала женщина. Склонив голову набок, она, продолжая висеть в воздухе, повернулась в талии и посмотрела назад. Подсолнуховый узор на её платье исказился.

Я вспомнила слова дочери, когда она придумала моему компьютеру мужское имя: «У нас же нет в доме мальчиков». Той Момо, что была тогда, больше нет. Она была, но сейчас её нет.

А мой муж, как же он? Оттого что я так и не узнала, каким он стал после своего внезапного исчезновения, нечто натянутое во мне резко оборвалось. Муж стал для меня не тем, «кого уже нет», а тем, «кого еще нет».

Тот, «кого еще нет» – это тот, «кто, возможно, когда-нибудь появится». Бесследно раствориться в прошлом может лишь то, что существует ныне. Нечто, несуществующее вовсе, не способно кануть в Лету. Это нечто не исчезнет никогда и нигде. Оттого его небытие будет жить вечно.

– Корабль… – вновь начала женщина.

– Ладно, я поеду туда. В Манадзуру, – как только я произнесла это, женщина исчезла. В тот же миг закапал дождь.

Дожди не переставали лить, хотя сезон цую уже подошел к концу.

Все летние каникулы Момо сидела дома. Иногда она слушала музыку, рассеяно уставившись в одну точку. В комнате было тихо, лишь иногда ритмичные звуки пробивались из наушников, которые она втыкала себе в уши. Она часто спала. Как-то позвав дочь кушать, я, не дождавшись ответа, заглянула в детскую: Момо спала вытянувшись во весь рост на кровати. Из-под легкого покрывала торчали её смуглые загорелые ноги.

– Момо… – позвала я, она заворочалась во сне.

На каникулах Момо вытянулась еще сильнее.

– Прямо как растение, – заметила мама. – Она, наверное, из-за дождика так быстро растет!

– Я поеду в Манадзуру, – сообщила я маме.

– Да? – удивилась она. – Ты часто стала ездить туда.

– Так уж, видно, суждено.

Не дождавшись ответа от Сэйдзи, я сама наметила дату поездки. Осталось только забронировать гостиницу на эти дни, и я первым делом позвонила в «Суну».

– На это время свободных комнат, к сожалению, нет, – отказал мне мужской голос, и я сразу узнала в нем голос сына хозяйки. Я прозвонила еще несколько маленьких отелей, но они все уже оказались полными.

– Как раз в эти дни здесь проводится праздник, – объяснили мне по телефону в пансионе, предлагающем на ужин рыбу со свежего улова. Перебрав все возможные места, в конце концов, я вспомнила «Курорт на берегу моря», где мы в тот раз останавливались вдвоем с Момо, и решила попытать счастье там.

– Свободные номера есть. Комнату на одну персону, хорошо. Три ночи. Да. Да.

Гостиница располагалась от порта Манадзуру дальше остальных, вероятно, по этой причине номер удалось заказать сразу.

– Целых четыре дня? – удивилась мама. Она не упрекала меня, но в её тоне прозвучало легкое неодобрение.

– Да, я поеду, ладно? Мне жаль, что приходится причинять вам беспокойство, – немного резко отозвалась я.

Я чувствовала, что начинаю задыхаться в доме, где рядом друг с другом живут три женщины. Четыре дня и три ночи, я еще никогда не отлучалась так надолго. Ни разу, как переехала к маме после исчезновения Рэя.

– Да не переживай ты так, – полушутя промолвила мама. Она жалела меня. «Бедненькая моя дочка. Бедненькая Кэй…»

От дождевой сырости на полу потемнела краска. Я чувствовала, как тяжелеют веки.

Дождик, моросивший ещё утром, наконец, кончился. В поезде линии Токайдо я заняла сидение в левом ряду лицом вперед по ходу движения электрички и, облокотившись на подоконник, стала смотреть на море, то и дело мелькавшее между домами и в расселинах гор. Оно ослепительно сверкало. Волны были подобны наслоенным друг на друга рыбьим чешуйкам.

– Удачи, – на прощанье махнула мне Момо. В последнее время она стала чаще, чем прежде, уходить, даже не дослушав, стоило мне заговорить с ней. В такие моменты я чувствовала, как кончики пальцев начинают холодеть. Каждый раз, когда она оставляла меня одну. И всегда я стояла, охваченная холодом, и думала, какая же я всё-таки размазня. Но она, Момо, все же славная. Милый, хороший ребенок, хотя и ведет себя иногда вызывающе.

«Удачи», – в голове все еще звучал её голос. Электричка бежала вперед, и с каждой минутой мне становилось легче. Я ощущала, как душу и тело наполняет необычайная свежесть. Зачем только я родила ребенка? Ведь я даже не догадывалась, что это значит.

Невозможно отпустить свое дитя, как бы ты сам не желал свободы. Я несла на себе груз ответственности. Как бы ни преувеличенно звучали эти слова, они при этом не могли выразить всю сложность наших взаимоотношений. Момо, в свою очередь, тоже несла ответственность за меня. Освободиться, сбросив бремя, не было ни единого шанса.

– Что плохого в том, чтобы освободиться от всего этого? – послышался голос женщины.

Удивленно оглядевшись, я обнаружила её, плывущую рядом по ту сторону оконного стекла.

– Вот это скорость! – изумилась я. Женщина засмеялась.

– Пустяки. Я же не бегу за поездом.

– Ах, да.

В голове поплыл туман. Сквозь полупрозрачное тело женщины просвечивало море. Оно ослепительно сверкало.

«Я очень люблю Момо», – вдруг подумалось мне. «Очень люблю» – эти слова не исчерпывали всю силу моего чувства. Но я не смогла подобрать ему иного выражения. «Очень люблю», – снова подумала я.

– Ты слишком привязана к своему ребенку, – вмешалась в мои мысли женщина.

«Замолчи!» – гневно закричала я про себя. Женщина рассмеялась и тут же, прекратив преследование, растворилась в морской дали. В этот миг вода сверкнула чуть ярче.

– Следующая станция – Манадзуру. Манадзуру, – объявил громкоговоритель.

Добравшись до своей комнаты в гостинице, я сняла одежду и повесила её на вешалку. Повалившись на кровать, я почувствовала, как глаза начинают слипаться. «Надо сделать кондиционер потеплее…» – только подумала я и тут же погрузилась в глубокий сон. Очнувшись, обнаружила, что на улице уже начало смеркаться, на закате алело небо. Судя по всему, спала я не менее двух часов, но тело никак не хотело просыпаться. Я вышла на веранду и стала прислушиваться к шуму волн. Доносящийся звук походил на рёв. Ветер дул мощными порывами. Я включила телевизор, там голос диктора то и дело повторял: «Тайфун… Тайфун».

Я умылась, подкрасила губы и вышла из комнаты. Давно мне не приходилось ужинать в одиночестве. Я шла одна по дорожке, по которой мы гуляли тогда с Момо. Ветер трепал волосы. Одиноко. Мне стало очень одиноко. Раньше со мной не случалось ничего подобного. Я всегда была невозмутимой. И в одиночестве, и вдвоем, и в окружении множества людей я чувствовала себя одинаково спокойно. Но сейчас все изменилось. Мне стало трудно привыкать. Мой организм потерял способность привыкать. Каждый раз, когда я находилась какое-то время одна или втроем с кем-нибудь, тело постепенно свыкалось с особым составом воздушного пространства вокруг. Но стоило кому-то выйти, или же, наоборот, кто-то новый оказывался рядом со мной, как воздух моментально принимал новое качество. Перемена всегда была настолько стремительной, что я просто не успевала привыкнуть.

Добравшись до берега, я уселась и начала читать дневник Рэя. Из моря в порт возвращался корабль. Мне стало интересно, куда он плавал в такой ветреный день? На страницах дневника то и дело попадалась заметка: «Вес немного снизился». Было ли тогда заметно, что Рэй худеет? Вспомнить мне не удалось. В памяти остались только весы, которые были у нас дома. Нашу тесную квартирку, где я, Рэй и Момо жили втроем, я каждый день пылесосила дважды. Это не отнимало у меня много сил, настолько мало было наше жилище. Момо постоянно таскала с улицы песок и грязь.

Весы представляли собой механизм в оранжевой раме, обтянутый пробковым материалом. Их подарила нам на свадьбу одна семейная пара, с которой дружил Рэй. Муж не любил их.

Когда я удивилась и спросила, почему, он нахмурился.

– Некрасиво дарить весы!

– Странный ты человек, – засмеялась я.

– Не смейся, – обиделся он.

«Не смейся», – я почувствовала, как от этих слов мое тело становится влажным. Раньше даже от сущего пустяка меня вдруг охватывала влажная истома.

«Болезнь, – мысленно произнесла я. – Быть может, Рэй страдал от какого-то страшного недуга. Вдруг он оставил меня, предчувствуя свой близкий конец?» Иногда эта мысль меня пугала. Но иногда, я страстно желала, чтобы именно это предположение оказалось правдой.

– Как бы то ни было, жаль, когда тебя оставляют, правда? Как ты думаешь, кто больше достоин сожаления: тот, кто остался, или тот, кто ушел? – опять вмешалась женщина.

– Не хочу даже думать об этом, – холодно ответила я, и женщина тут же унеслась в морскую даль. В последний миг перед тем, как она скрылась из вида, я разглядела её белые ноги.

На следующее утро я встала поздно. Прошлым вечером я, немного перехватив на ужин, заснула, когда на часах было еще только десять. Я чувствовала, что могу спать сколь угодно долго. Совсем как Момо.

Я вышла на веранду, ожидая услышать праздничный шум, но сюда доносился лишь шорох волн. Дорога была где-то далеко, и даже звуки машин не долетали сюда. Ограничившись на завтрак одной чашкой кофе, я села на автобус и поехала в порт.

– Где будет проходить праздник? – заглянув в питейную, поинтересовалась я у хозяйки. По сравнению с тем, что я видела в прошлый раз, на пристани собралось куда больше народа, но вокруг не было ни цветов, ни звуков, даже отдаленно напоминающих праздничное шествие.

– Как раз сейчас, наверное, микоси понесут от ворот храма, – растягивая слова, пояснила хозяйка.

Я поискала глазами женщину, её нигде не было.

– С неё всё равно мало толку, – прошептала я, и в тот же миг она возникла рядом.

– Вы всегда приходите на зов? – поинтересовалась я у неё.

– Иногда, – ответила женщина без тени улыбки.

– Значит, праздник еще не начался? – спросила я. Женщина кивнула в ответ. Мы зашагали вместе, свернув с пристани в небольшой переулок. Под ногами тотчас почувствовался подъем. На этом полуострове суша, едва выступающая из моря, у самой кромки воды почти сразу круто вздымалась, переходя в возвышенность. Во внутренней части полуострова было несколько не то чтобы гор, но довольно высоких холмов.

Я запыхалась. Женщина все так же легко скользила рядом.

– Куда идешь? – спросила женщина.

– Никуда конкретно, просто иду, – ответила я и заметила, как она внезапно помрачнела.

– Что с тобой?

– Так, вспомнилось кое-что.

Вокруг потемнело. Закрыв собою солнце, облака затянули небо. Я посмотрела на небо, кое-где их оборванные края были подсвечены солнечными лучами. Тучи двигались, и через миг вновь вспыхнул ослепительный свет.

– Ты идешь на край мыса? – спросила женщина. Но не успела я ответить, как она исчезла. Я опять взглянула на небо. В глаза ударил свет. На несколько секунд все вокруг исчезло, погрузившись во мрак.

– Рэй… – позвала я. Трудно получалось звать его, просто глядя перед собой, но раньше я любила ворковать себе под нос имя мужа даже там, где его не было. – Рэй.

– Рэй, – шептала я, любуясь профилем его спящего лица. Утром муж уходил на работу, а днём я, улучив минутку между кормлениями Момо, звала его в пустом доме.

И все-таки в памяти брезжило что-то, связанное с цифрами 21:00. Это произошло за три дня до исчезновения Рэя. Уложив Момо спать, я села за стол и стала просматривать газету, которую утром читал Рэй. Я медленно переворачивала листы. Чувствовалось, что их уже держали в руках, уголки страниц утратили свою острую твердость, какая бывает у свежей газетной бумаги. Я скользила глазами от телепрограммы к социальной рубрике, далее к местным новостям и спортивной колонке, пока не задержалась на разделе «Семья». Мое внимание приковал жирный заголовок «Преисподняя». О чем была та статья, не помню. Помню только, как от одного взгляда на те буквы, у меня невольно вырвалось его имя: «Рэй…»

В углу гостиной, погруженной в тишину, лежало несколько кубиков, которыми вечером играла Момо. Сама не знаю почему, крашенные красной краской квадратные и круглые брусочки, будто выросшие из пола, показались мне предвестниками беды.

– Рэй, – снова позвала я и посмотрела на часы, было девять вечера. Я знала, что мой зов в пустоту, как обычно бесследно утонет в той же пустоте. Но неожиданно мне послышался отклик.

– Кэй… – едва слышно раздался голос Рэя где-то под потолком гостиной. Мне стало не по себе, я схватила газету и принялась сворачивать её с нарочитым хрустом. Звук оборвался, а за ним угасло и эхо моего собственного голоса.

– Рэй, – бредя по переулку в Манадзуру, я звала так же, как в тот самый раз. Пот со лба разъедал глаза. Были слышны крики коршунов. Я почувствовала голод. «Значит, у меня есть тело», – облегченно вздохнула я. В глубине узкой улочке показалась китайская закусочная. Громыхнув, я отворила дверь. Некоторое время глаза привыкали к царящему внутри полумраку. Нащупав стул, я выдвинула его и села за стол.

– Что ела? – поинтересовалась женщина.

– Вантан [10]10
  Блюдо китайской кухни. Бульон с пельменями.


[Закрыть].

– Завидую.

Пообедав, я продолжила свой путь. Из одной улочки в другую, вверх и вниз по склонам. Бесконечные спуски и подъемы отзывались усталостью в ногах. Дойдя до ближайшей остановки, я села на автобус, который направлялся на край мыса. Когда я так же бродила здесь одна в последний раз, был конец зимы.

– Выходи, – приказала женщина.

– Это же не конечная остановка! Я уже устала ходить, – попыталась я возразить, в ответ женщина вперила в меня сердитый взгляд.

– Да, да, – сдалась я и нажала на кнопку «Стоп». На пустой остановке, где меня высадил автобус, взору открывался лесной заповедник [11]11
  В Манадзуру расположен известный в Японии заповедник.


[Закрыть]. На дорогу падали редкие лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь густые заросли.

– Знаешь… – начала женщина, – где-то в этом лесу погибла девушка.

Едва она заговорила, как небо тут же затянули грозовые облака. Вдалеке раздался глухой низкий гул.

– Гром?

– Тайфун приближается, – ответила женщина. Словно на веревочке, я следовала за ней по пятам. Тропинка вела вглубь заповедника, который женщина уважительно называла лесом. Она виляла то вправо, то влево так часто, что через некоторое время, я перестала понимать, в какую сторону мы движемся. То и дело доносились гулкие раскаты грома.

– Её повесили на сосне.

Поблизости снова громыхнуло.

– Это дерево потом в тайфун повалило волной, – глухим голосом продолжила свой рассказ женщина. Коршуны замолчали.

– Ветер поменялся, – объяснила она.

Тропинка начала спускаться вниз. Крутой склон означал близость моря. Впереди замелькали волны, бьющие о прибрежные камни.

– Она была такой хорошей девушкой, – прошептала женщина.

– Хорошей девушкой?

– Та, повешенная.

– Хватит об этой жуткой истории, – взмолилась я. Но преследователи редко внимали моим просьбам.

– Её повесили вверх ногами. Ноги связали плетьми глицинии.

Промежутки между ударами грома стали короче. Время от времени полыхали молнии. Женщина протянула мне руку. Ноги скользили по сырой земле, и я едва удерживалась, чтобы не упасть. Я взяла её за руку и ощутила холод. Из кончиков пальцев по телу потекла влажная истома.

– Смотри, – подтолкнула меня женщина, и я взглянула на море. Путь морским потокам преграждала огромная скала, волны, беснующиеся за ней, успокаивались прямо под нашими ногами.

– Тайфун приближается. Здесь находиться небезопасно, – попыталась предупредить я, но женщина не слушала и по-прежнему сжимала мою руку. Она не держала меня сильно, но освободиться я все равно не могла. Тело продолжало влажно таять, вверх по рукам, добравшись уже почти до плеч, ползло легкое онемение.

– Хорошенько смотри, – промолвила женщина. В воде, словно обезумев, металась маленькая рыбёшка.

– Когда волны так бушуют, тебе лучше прятаться в скалах, – прошептала я. Женщина засмеялась. Услышав её слабый, равнодушный смех, я вздрогнула.

– Исчезла без следа. Та повешенная. Она была хорошая. Правда, очень хорошая. С раннего утра собирала хворост в горах, пополудни – моллюсков и водоросли на побережье. Вечером убирала дом, пряла. Работала, не покладая рук. Как-то услышала она в лесу голос: «В лес и к морю завтра не ходи…»

– Но она все-таки пошла? – спросила я. Женщина кивнула.

– Пошла. И с тех пор её никто не видел. Искали, искали – все без толку. Только как-то рыбак один в море вышел да и увидел её на поверхности.

– На поверхности, – не поняла я. – Не в воде?

– Да, вот именно, на поверхности. Она отражалась там. Та девушка. Волосы дыбом стоят. Сама – в одной красной повязке [12]12
  Традиционный вариант нижнего белья. Красная набедренная повязка.


[Закрыть]. Ноги стеблями глицинии связаны. Тут рыбак наверх посмотрел и видит, что она вверх ногами к сосновой ветке привязана. Шея и ноги у неё были белые-белые.

Грохотал гром. Неистово полыхали молнии. Волны набегали на берег, унося с собой песок.

– Это ты? Та девушка? – спросила я женщину.

– Нет.

– Правда, не ты? – опять спросила я.

– Не знаю. Уже забыла, – ответила она. Грянул гром. Волны стали настолько высокими, что скала уже не могла препятствовать им.

– Поднимемся повыше, не то нас смоет волной, – ласково предложила женщина.

«Какая жуткая история», – двигаясь вслед за ней, думала я.

– Вкусные были пельмени! – намеренно невпопад заметила я.

– Ни разу не пробовала, – с завистью проговорила женщина. Враз ударили молния и гром. Звук был такой, будто что-то разломилось. И тут же с невероятной силой хлынул дождь.