Текст книги "Девочка летом"

Автор книги: Катя Дериглазова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Пауза. Пауза. Я как дворовая собачка Найда смотрю ему в глаза снизу вверх и сама за себя держу кулаки.

– Не так уж редко, Жень. В прошлый раз просила, и тоже говорила, что в последний раз, не заглядывать тебе через плечо, когда ты Ворону своему строчишь через день по три листа. И я согласился, хотя это, конечно, очень унизительно, когда твоя женщина другому чуваку…

– Я тебе говорила, что он мне как брат!

«О, опять эти плаксиво-оправдательные интонации в голосе, – отмечает госпожа Критик. Ну всё, считай, миссия провалена».

– Он тебе, может, и да, а ты ему – вот это ба-альшой вопрос. Ладно. Пропустим. У меня к тебе встречное предложение. Давай на Казантип? Ну это ж всё то же самое, только море и пить никто не запрещает, как в твоём пионерлагере. И публика прогрессивная, и, главное, музыка круглые сутки. Ты не чувствуешь разве, что мы на пороге совсем новой музыкальной эры? За электроникой будущее, и вот сейчас это в России начинается, и можно встать у самых истоков, – Алекс воодушевлённо махал руками, его глаза горели. – Даже металлюги норвежские начали электронные альбомы записывать. Это такие апокалиптические… аа, дам послушать, короч. Вот смотри, какие мои аргументы: море тёплое, можно жить в домике на берегу с нормальным душем и сортиром, а не лопухом под кустом подтираться. И люди вокруг красивые, а не эти твои с грязными ногами. Музыка разная, если ты так уж кривишься на рэйв. Там Tequilajazz, например, ещё альтернативщики всякие. И лови момент, пока там бесплатно всё. Ну и АЭС, конечно, когда ты ещё по недостроенному реактору полазишь? Это ж, блин, киберпанк в чистом виде! Блин, ну и без этого вашего всего: не кури, не пей, может, мне ещё и не трахаться, а? Вот такое моё встречное предложение. Дорогу тебе я оплачу, да и родители, наверняка, подкинут…

Я смотрела в окно. Отсчитывали метры вертикальные росчерки столбов – двадцать пять, пятьдесят, семьдесят пять, сто, сто двадцать пять… В воздухе уже сгущалось явное раздражение – он ужасно не любит мои «думательные» паузы, а я не люблю неточные слова. И тут я неожиданно для себя сказала:

– Нет.

Алекс поперхнулся дымом, потому что «нет» без объяснений и оправданий я не говорила никогда.

«Идиотка», – констатировала Госпожа Критик.

Но меня уже несло как на картонке по ледяной горке, после «нет» моментально придумался чёткий план и нашлись нужные слова.

– Мы с тобой любим друг друга. А если любишь, то доверяешь и отпускаешь, так? Езжай на свой Казантип, отдохни от моего нытья, тусани там хорошенько за нас двоих. Назначаю тебе встречу в шесть вечера 25 августа на выходе с Арбатской. Не бойся, я не натворю глупостей, не выскочу замуж за друга по переписке и не уеду навсегда в Питер, – я, как в детской «мирилочке», протянула ему мизинец.

– Ага, а я обещаю не ложиться в постель больше чем с двумя девушками за раз и беречься от пьянства и нежелательной беременности. Не очень-то верю я в такие истории, Женя.

Да он вообще не поверил, что я говорю всерьёз!

– Тебе не кажется, что я отдаю гораздо больше? Собираюсь врать собственным родителям, чтобы жить с тобой! Думаешь, это очень легко? Только не надо опять заводить шарманку, что это для меня. Для меня, Саш, это запереться в библиотеке на одиннадцать месяцев, чтобы никто не трогал, и под дверь блины и растворимый кофе в пакетиках просовывали. Потому что я не поступила! Не поступила, пролетела, провалилась, не хватило мне одного сраного балла, одного, понимаешь? – я почти кричала, давясь дымом и слезами. – А ты даже не спрашивал, даже не спрашивал, как у меня дела. Это я всё время должна на всех оглядываться! Добрая, славная Женечка, которая никого не хочет расстраивать! И знаешь, что? Я и дальше буду такой же удобной! Что мне остаётся, раз умом не блещу, как показывает практика… Потому что я правда тебя люблю и сделаю всё, как скажешь. Только дай мне время, пожалуйста. Я пока это не вывожу, совсем. Я не знаю, как родителям в глаза смотреть. И сам тоже хорошо подумай, прежде чем звать меня замуж. Всё, не говори мне сейчас ничего, пожалуйста. Особенно – что я истеричка. Сама знаю. Херовый сейчас из меня тусовщик. Не хочу я на Казантип, совсем не хочу. Если ты не придёшь двадцать пятого, я всё пойму правильно, – прооравшись, я тут же начала остывать и жалеть о своих словах. Но отступать уже некуда. – Захочешь – письма пиши… Даже из Крыма за неделю дойдут. Или телеграмму. Или открыточку с видом, а?

– Ну и глупость ты придумала, Женя. Не ожидал от тебя такого удара в спину. Но как скажешь, ты выбрала, ты решила. Если что – я предупреждал. Сама ты не придёшь никуда двадцать пятого. Это твой суперизящный эльфийский способ бросить меня.

Он выбросил окурок под ноги, яростно припечатал его ботинком и хлопнул дверью тамбура. Злясь так, что даже со спины было видно, забрался на верхнюю полку и не разговаривал со мной до самого вокзала. Я тихо и незаметно плакала за книгой, но в то же время в самой глубине сердца чувствовала малюсенькую колкую радость. Наверное, это была свобода.

На следующий день Алекс сел на южный поезд, снисходительно прихватив испечённую мной курицу в фольге. А я, краснея, наврала родителям про поступление на вечёрку и необходимость срочно искать работу в Москве. Два дня под визги сестрёнок я собирала сумку и отмахивалась от картошки и варенья, которые предлагала взять мама. На третий день ночной плацкарт увёз меня обратно в Москву.

3

На этот раз я в поезде выспалась. Во-первых, попались тихие соседи, во-вторых, сон был единственным временем, когда меня не терзали сомнения и муки совести. Я соврала – да, именно соврала! – первый раз в жизни, и ещё родителям, и ещё так по-крупному. Но Алекс явно дал понять: не будем жить вместе – не будет ничего. Никаких отношений на расстоянии, никаких встреч по выходным. Почему он так решил, я никогда не задумывалась, Алекс приучил верить безоговорочно и всегда-всегда оказывался прав, любишь – значит, уважаешь во всём. Рассказать всё по-честному – мама опять скажет: «Женя, он тебя не ценит, ты ещё ребенок, в первую очередь нужно подумать об учёбе, я запрещаю тебе уезжать, пойдёшь как миленькая в педагогический…» И начнёт вспоминать каждый его упрёк про мою немодную одежду, смешно изобразит, как я подливаю Алексу свежий чай и размешиваю сахар, припомнит ни разу не подаренные цветы, постоянные опоздания и прочие глупости. Приходится выбирать… Я делаю это ради любви. И на Казантип не еду. Чтобы мы как следует соскучились друг по другу и больше никогда не расставались. Я повторяю это как мантру, но Госпожа Критик пилит меня, не переставая.

Ещё родители дали денег, целую тысячу, «на еду и обустройство» и экстренную дорогу домой. Такой суммы я ещё в руках не держала. И чувствовала себя незаслуженно, преступно богатой. За это тоже грызла грязная крыса где-то внутри под рёбрами. Приглушить это настойчивое мерзостное шевеление невозможно. Только после капитуляции, позорного возвращения и неотвратимого наказания…

Третьим и не менее ужасным поводом лить слёзы в плоскую железнодорожную подушку было письмо Ворона, которое я обнаружила вчера в почтовом ящике.

«Привет, Женя, здравствуй и процветай, Джиневра! Как всегда, рад получить твоё письмо. Очень непривычно будет писать тебе на новый адрес. Надеюсь, ты хорошо устроишься на новом месте, хотя твой переезд меня немного расстраивает, не скрою. Хотя в километрах мы теперь даже немного ближе!

Ты спрашиваешь, что у меня нового. Закончил училище, получил красный диплом, всё по плану. Выпускного у нас не было, не школа, сходили с парнями пива попить – и всё. Как и планировал, подал документы в Институт правительственной связи, это хорошая военная специальность. Мать говорит, трата времени; если папа ниже майора, туда точно не попасть, а у меня отца, как ты знаешь, вовсе нет. Не возьмут – пойду по повестке в осенний призыв. Знаю, что ты не одобряешь армию, но отмазываться мне не на что и незачем. Всё равно смогу тебе писать из части, если ты не против, конечно.

Что ещё нового? Улайру исполнилось 718 лет, и по этому случаю в клубе был турнир небольшой на мечах. Я занял второе место, потому что имениннику нужно уступать. Надеюсь, вы продолжаете тренироваться с теми боккенами, что я привёз в прошлый раз. Мне кажется, у тебя хорошо получается, не бросай тренировки. Но я понимаю, что с поступлением у тебя не слишком много времени. Выезжали на полигон в Ревенёво в прошлые выходные, забыл рассказать. Готовимся к игре по той киберпанковской истории, что я присылал твоим в ФИДО. У тебя получилось прочитать? Если нет, то я найду возможность распечатать, пришлю. Всё ещё надеюсь, что вы приедете на игру в августе. Честно, приезжай, пожалуйста. Если хочешь, с Алексом я поговорю, чтобы он тебя отпустил, поручусь, что всё будет в порядке – позвони мне, я после 9 дома по будням. Как всё прошло? Ты же ничего не рассказываешь… Я уверен, что ты написала отлично и мечта твоя сбудется, ты же столько готовилась!

Вот уже второй листок заканчивается, а я никак не могу начать про тот рассказ, что ты прислала в прошлом письме. Джинни, я простой человек (полуэльф, хаха) и не понимаю, сигнал это или просто твоё видЕние, как ты сама пишешь. Если ты хотела бы, чтобы так случилось, почему не дала мне ни намёка, ни полслова? Я всё ещё надеюсь поступить в Орле, и если поступлю, мне будет вдвойне горько, что ты уезжаешь… Я уважаю тебя и нашу дружбу и не хочу её потерять, если я перешёл черту, забудь эти строчки и пусть всё будет как раньше, хотя бы письмо в неделю, хорошо?.. Давай так, если ты приедешь после экзаменов одна, буду считать это зелёным сигналом. Или забудь, забудь.

Искренне твой, Ворон».

Получается, ради красного словца не пожалела доброго молодца. Чёртов долбаный рассказ, писательница выискалась, мастерица изящной словесности, где была голова и о чём думала…

Я никогда не задумывалась о природе нашей длинной двухлетней переписки. Познакомились мы по объявлению в каком-то молодёжном журнале, где была статья об объединениях толкиенистов и реконструкторов. Мне было пятнадцать, и помню, как страшно тогда обрадовалась, потому что даже не подозревала о существовании таких клубов. Под статьёй было несколько адресов с остроумными предложениями о знакомстве: «Ищем добровольцев в гномий хирд для поездки на Хоббитские игры», «Одинокий рыцарь познакомится с печальной дамой, до 16 лет, для романтической переписки. Мне тоже 16, брюнет, увлекаюсь Крестовыми походами», «Ухожу в Средиземье, кто со мной?». На одно я и ответила. Писали о прочитанных книгах, прослушанных кассетах, слали друг другу собственноручные или переведённые через стекло иллюстрации к Толкиену, фотографии и довольно нескладные, но весьма высоким слогом написанные стихи. Ворон постоянно звал в гости, хотел показать город Калугу, который искренне любил. Но поездка за несколько сотен километров к незнакомому юноше не казалась моим родителям хорошей идеей. А Алексу, с которым я начала встречаться через год, тем более. Алекс живо интересовался, что я пишу в своих письмах, прочитал пару и внешне успокоился, хотя и всегда подкалывал, заставая меня, грызущую ручку, над очередным листком: «Ты снова изменяешь мне по переписке!»

В эти дни я много спала, спасалась от гнетущего чувства, что жизнь моя глупа, бессмысленна и вредна для окружающих. Но и во сне являлись то Алекс, то Ворон, то мама, то сестрёнки Алина и Арина – и все были недовольны, и все были обижены, и во всём была виновата я одна.

– Подъём, сдаём бельё! Подъём, бельё сдаём!

Я сползла с верхней полки, потёрла кулаками покрасневшие глаза и нащупала очки. Встала в умывальную очередь, на ходу продирая промытые пушащиеся космы щёткой с отломанной ручкой, на которой несмываемым маркером значилось: «Свинцовый ёжик». Эх, только вчера играли с сёстрами в волшебный зоомагазин. Поезд замедлялся, приближаясь к Москве. Через полчаса я стояла на платформе, с наслаждением вдыхая чуть пахнущий креозотом воздух. На асфальте чирикали воробьи, боком подходили клевать оброненный беляш толстые чумазые голуби, ничуть не страшились топочущих вокруг ног и дробного стука чемоданов на колесиках. До открытия метро оставалось десять минут, но я никуда не торопилась. Даже захотелось вслух сказать что-нибудь патетическое, вроде: «Теперь это мой город!». В киоске с газетами уже копошилась седенькая пенсионерка, открывая маленькое окошко. Я купила самую подробную карту Москвы.

Сегодня было воскресенье, но заявиться к Ленке в общагу в седьмом часу утра было бы невежливо. И я решила пойти до Тульской пешком. Купила пачку ментоловых сигарет и тульский пряник.

Идти было неблизко, но погода радовала, настроение само собой поднялось, нельзя же всё время плакать, устала я страдать, оказывается. Улицы были полупустыми, и я напевала, то вслух, то – завидев прохожих – про себя. Голос у меня был так себе, незначительный – в школе даже в хор не позвали, а там был вечный дефицит желающих. Но без слушателей мне неплохо удавалось что-нибудь народно-казачье или простецкое-митьковское. На пятом исполнении «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг”» пришлось всё же присесть передохнуть, сумка здорово оттягивала плечо. Идти всё равно было приятно – я представляла себя беспечным странником в начале прекрасного долгого пути, на котором обязательно будут приятные знакомства и ненапряжные весёлые приключения. Часа через два, пару раз немного заплутав во дворах, я дотащила гудящие ноги до общаги, сдала паспорт, получила пропуск со строгой синей печатью «Нахождение гостей в комнатах до 23:00» и поднялась на восьмой этаж.

На стук в крашеную дверь с полустёртым номером «815» открыла Ленка Лихолетова в ночной рубашке. Она теребила слабо заплетённую ночную косу, морщила нос, щурилась.

– Ой, Женя… Сколько времени? Заходи, дверь на крючок закрывай. Ого, что это за баул?

– Я с вещами, Лен. Переезжаю в Москву.

– Фига себе, – зевнула Лена. – Проходи, я пока одна тут. Еле выбила поселение, пришлось коменде сунуть… Слушай, я в душ, а ты чайник погрей, ладно? Я без кофе нифига не соображаю.

– Годится!

Чайник шумел водой внутри белого пластикового брюшка и испускал вместе с паром легчайший запах речной тины. Я слонялась по комнате. Это был не тот блок, в котором мы втроём жили «на абитуре». Пятикурсники, похоже, съехали, оставили и низкий толстостенный холодильник, угрюмо гудящий в нише, и пару треснутых чашек, и две полки книг – в основном учебников. На стене над холодильником были хаотично наклеены фигуры качков из журналов, наряженные искусством неведомого коллажиста в женские трусы и кружевные лифчики, болтался на кнопке довольно остроумный шарж на Зюганова с подписью «Папа Зю – главный панк!», а рядом у портрета Ельцина из головы торчала вырезанная из рекламы бутылка «Абсолюта», из-за которой выглядывала сисястая голая девка. Застелена была только одна кровать – Лена облюбовала себе лучшее место у дальнего окна и устраивала вокруг уют: стена заклеена новенькими обоями, на столе – вязаная салфетка, на ней мытая тарелка, сверкающая белизной кружка с кокетливой золотой ложечкой, банка «Нескафе» и тяжёлая хрустальная пепельница – тоже идеально чистая. Но самым ценным и притягательным предметом была белоснежная электрическая печатная машинка, шикарная, импортная, с двумя лентами – печатающей и корректирующей. Я всего пару раз видела такую в редакции.

«А ведь и ты могла бы здесь жить, – упрекнула меня Госпожа Критик, – если бы не была такой тупой и лучше готовилась к сочинению».

Лена, на ходу закручивая волосы в пучок, вышла из ванной переодетая в джинсы и футболку, завязанную на животе узлом. Бросила полотенце на спинку стула и плюхнулась на обиженно скрипнувшую кровать.

– Вообще не ожидала, Жень! Хорошо выглядишь без кругов под глазами! Ты не переживай, подруга, сюрприз приятный, так рада тебя видеть! – она порывисто вскочила и обняла меня за плечи. – Я знаешь что думаю – пойдём-ка лучше в столовку, а то у меня и нет ничего, только кофе и овсянка, а молоко кончилось.

– Я тебе тульский сувенир привезла, – улыбнулась я, доставая пряник.

– Всё равно пойдём. А то я тут одичала уже. Столько хочется рассказать!

Мы спустились в светлый и просторный переход между корпусами, где в огромных ящиках торчали несколько бледные финиковые пальмы, а у стеклянной наружней стены бодрым частоколом росли в горшках герани и «щучьи хвосты». В огромной полупустой столовой к нам подошёл упитанный кот и ткнулся в мою ногу лобастой башкой.

– Хороший знак, – сказала женщина за стойкой. – Лёвочка не к каждому подходит. Что хотите, красавицы? Кофе? Пирожное?

– И того, и другого!

Кофе, сваренный в джезве на электрическом поддоне с песком, был просто восхитительный. Корзиночка с кремовой розочкой – тоже, но растянуть удовольствие больше чем на десять минут не получилось. Лихолетова поставила на край стола отколотое блюдце и закурила, роняя пепел.

– Ну ты, Женя, конечно, храбрая, не ожидала, что ты от своего Алекса так вот уйдёшь.

– Да я не ухожу, почему ухожу-то? – я испугалась одной этой мысли. – Я ему доверяю, он мне. Уже скучаю, понимаешь? Отдыхаем отдельно, нам разный отдых нужен. Да что я оправдываюсь, Лен? Ты просто его не знаешь. Он… очень цельный, кремень и камень. Мне с ним спокойно, я как в броне всегда. Ну что ты кривишься! Между прочим, мы решили пожениться.

– Ну поздравляю, – скептически обронила Лихолетова. – Но тогда на его месте я бы тебя тем более не отпустила, не обижайся.

– Я сказала, что с тобой поехать хочу, и Алекс, между прочим, считает тебя разумной и способной на меня положительно влиять.

– Интересно, какие далеко идущие выводы на основании пятиминутного разговора. Мне должно польстить? – усмехнулась Лена. – Впрочем, я в любом случае с тобой не поеду. Во-первых, я вот этого всего – мокрых палаток, комаров, стёртых ног и невозможности, прости, нормально трусы постирать – наелась ещё в Архангельске. Наш физрук долбанутый и зимой, и летом весь класс в походы таскал, добровольно-принудительно. Так что фигушки, Жень, я теперь только в Крым или в Египет, чтоб всё включено, солнышко, коктейли с зонтиками и купальник каждый день новый. А во-вторых, я же на работу вышла, в модельное агентство.

– Уиии! Что ж ты молчала! Поздравляю!

– Ну, пока сложновато, зато перспективно. В модели я по росту немного не дотягиваю, и двадцать мне уже скоро. А так к нам приводят таких дылд, ты не представляешь! 15 лет и метр восемьдесят. Ну и моя работа – хорошо выглядеть и рассказывать их мамашам о перспективности обучения в нашей модельной школе, всего-то триста долларов – и научим деточку ходить по подиуму, сделаем портфолио и внесём в базу.

– Хорошо платят?

– Пока не знаю, обещают процент хороший… но я больше ради полезных контактов пошла. Там из всех глянцевых журналов люди тусуются. Артисты подтанцовку на клипы ищут… Вчера вот был, этот… ну, ты знаешь, «Лиза, Лиза… камон, камон» поёт… Я бы хотела в Vogue поработать или в Cosmopolitan, но туда без знакомств не попасть. А ещё лучше – на телеканале, – Ленка откинулась на спинку стула и мечтательно прикрыла глаза. – Я бы такое шоу придумала, закачаешься… Чтобы, знаешь, Жень, брали на улице девушку, завязывали ей глаза и переодевали во что-нибудь из последней коллекции. А она такая – вау, что же я как мымра всю жизнь ходила? Ну ещё макияж, и волосы бы красили и всё такое. Прикольно было б, а?

– Прикольно, я бы поржала над собой в платье…

– И зря, у тебя ноги красивые, тебе бы в леггинсах знаешь как хорошо бы было?.. Ладно, скажи, а ты вообще где остановилась-то? Раз Алекс на юга укатил?

Я слегка покраснела. Это было самое слабое место моего плана. Ночевать мне было решительно негде, но я почему-то надеялась, что уеду уже сегодня и проведу ночь в дороге. Теперь, после длинного утра, это казалось глупым. Я выдохнула и решилась:

– Можно, я у тебя большую сумку оставлю? Переночую, может, в зале ожидания на Курской, или впишусь у кого-нибудь с Арбата… А с утра зайду, умоюсь, вещи возьму и поеду всё же на Радугу.

– Не говори глупостей, дорогая моя. Деньги есть? Кладёшь денежку в паспорт, показываешь охраннику вместо пропуска. Он тебе так кивнёт слегка… За их постом тумбочка стоит, кладёшь туда деньги и ночуешь. Только смотри, чтоб вахтёрша тебя не запомнила, проходи быстро и уверенно, и хорошо б тебе одеться понеприметнее, а то у тебя то колокольчики звенят, то наряды такие, что Кунсткамера отдыхает. И ночуй себе у меня.

Теперь я бросилась обнимать Ленку. Как мне нравится её северное спокойствие, доброта и умение во всём неспешно разобраться! Покурили ещё, поднялись в блок и съели пряник с чаем. Потом Лена засобиралась в офис – работала даже по выходным, но начинала поздно, за полдень. Комната запахла утюгом, плойкой и духами. Я выложила из торбы всё лишнее, затолкала большую сумку под пустующую кровать и поехала на Арбат.