Текст книги "Эпизод 2. Рыцари и ангелы"

Автор книги: Катерина Теерлинк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Катерина Теерлинк
Эпизод 2. Рыцари и ангелы

Глава 1

Пока Кирилл ехал, поднялся резкий ветер, стали раздаваться глухие раскаты грома, пару раз даже сверкнула яркая молния, но где-то вдалеке. Он рассчитывал, что успеет проскочить до начала грозы, но, когда припарковался около дома, о лобовое стекло уже разбились первые крупные капли дождя. К подъезду Кирилл уже мчался, как сайгак. Но это не помогло, в квартиру сестры он вошел уже изрядно мокрый.

Кузьмич уже был, как ни странно, на месте. Он сидел на своем привычном месте и с ужасом наблюдал, как происходит кормежка Чика. К этому зрелищу он никак не мог привыкнуть. Кира стояла над собакой и слегка пинала ее ногой, приговаривая: «Сейчас отниму у тебя миску. Отдай!» Пес злобно рычал, косился на нее, делал грозные броски в ее сторону и иногда съедал несколько кусочков корма. Дело двигалось медленно, хозяйка от этой игры уже начинала уставать. Тогда она нагнулась, чтобы забрать миску.

– Ну, хватит! Ты меня уже достал, – сказала она и потянула миску на себя. – Отдавай, раз не хочешь есть.

Пес сделал очередной рывок в ее сторону, но только рявкнул громче обычного. Пытаться отстоять свою еду он не стал.

– Кира, ради Бога, прекрати его дразнить. Это может плохо закончится. Один раз он не рассчитает и цапнет тебя! – взмолился Кузьмич.

– Ты просто не понимаешь и не чувствуешь собак. Посмотри в глаза, в них нет агрессии, да и хвост поджат, – успокоила его девушка.

– Эта бойцовая рыбка? Цапнуть? Никогда! – усмехнулся Кирилл, который наблюдал всю эту сцену с порога кухни.

Когда миска оказалась в руках у хозяйки, Чик встал, озадаченно посмотрел на то место, где она должна стоять, потом на Киру. В глазах его читался вопрос: «Как же так? Мы же так хорошо играли». Он явно расстроился.

– Ладно, – девушка поставила миску на место. – Доедай быстрее.

Но собака опять легла и стала ждать, когда еду попытаются отнять.

– Позволь, я пока пройду, сделаю всем чай. Ваши игрища могут длиться еще очень долго, а мне жутко хочется пить, – Кирилл стал протискиваться мимо сестры. – Кузьмич, думаю, тоже не откажется.

Гость молча кивнул головой, не отрывая взгляда от собаки. В этот момент один за другим раздались два оглушительных раската грома. Порывом ветра распахнуло окно. При первом ударе Чик вскочил и поднял настороженно уши, при втором умчался в комнату и там затих.

– Что это он? Даже не доел, – удивился брат.

– Грозы боится. И петард. В общем, любых громких звуков. Для него самое трудное время в году – новогодние праздники, почти совсем из дома не выходит.

Раздался еще один удар грома. Он был особенно мощный и продолжительный. А за ним хлынул стеной ливень. На пороге появился Чик, в глазах у него плескался ужас. Он медленно и осторожно протиснулся между ногами Кузьмича и ножками стула, влез под стол и громко задышал.

Пока брат наливал всем чай, Кира закрыла окно на кухне и пошла проверить, не надо ли то же самое сделать в комнате. Вернувшись, она услышала странный звук, как будто кто-то слегка хлопает рукой по картонной коробке.

– Что это за звук? – тоже обратил внимание Кирилл.

Кира постояла, прислушиваясь, откуда идет звук. Поняв, что источник находится под столом, она нагнулась и посмотрела на пса. Тот сидел абсолютно прямо и неподвижно, только иногда его грудная клетка делала толчок, и раздавался этот тихий звук.

– Это Чик икает, – рассмеялась она.

– Собаки умеют икать? – удивился Кузьмич.

– Конечно. И чихать, и икать, и кашлять. Все, как у людей.

– А икает он почему? Из-за сухого корма? – поинтересовался брат. – Говорил же я тебе, корми его нормально, а не этими коричневыми камушками.

– Нет. От страха.

– Так успокой его.

– Нельзя, он не ребенок.

– В смысле? – не понял Кирилл.

– Это детей можно успокоить, погладив по голове и сказав что-то ласковое и утешительное. Для собак это закрепление поведения. Если я его сейчас приласкаю, значит, это правильно, так и надо всегда делать.

– Так что, сидеть и смотреть, как пес умирает от страха.

– Фактически, да. Для него я – вожак. Вожак не боится и ведет себя спокойно. Это для него пример. Со временем станет меньше бояться.

– И откуда ты все это знаешь?

– Интернет в помощь. Я, когда его взяла из приюта, много читала. И с кинологами разговаривала. Собака уже взрослая, с ней сложнее, чем со щенком. Плюс, пес дворовый, в доме никогда не жил. Да еще, ко всему прочему, кобель. То есть, стычки с другими собаками неизбежны.

– Ну и что узнала, кроме того, что с собаками нельзя себя вести, как с детьми?

– Самое главное, собаки – животные стайные. Им нужна стая и вожак. Даже если мы с ним вдвоем, мы все равно стая в его понимании. Если я для него не буду вожаком, то вожаком станет он. И тогда он мне покажет небо в алмазах – слушаться не будет, таскать его надо будет только на поводке, да и тяпнуть может, чтобы показать, кто здесь хозяин.

– Буду знать, если решусь завести собаку, – с сомнением глядя на Чика, сказал Кирилл.

Кира порылась в холодильнике и достала несколько небольших стеклянных баночек. Поставив их на стол, бросила еще пачку мацы. Кирилл взял одну из них и прочитал: «Паштет из оленины», на второй было написано «Паштет из мяса кабана».

– А из утиной или гусиной печенки не было? На худой конец, из индейки, – с грустью спросил брат.

– Закончились. Ты сначала попробуй, а потом нос вороти.

– Кира, ну зачем этот гастрономический экстрим?! Сколько раз просил, купи просто пряники или вафли.

– Пряники и вафли, а также пастилу и шоколадные конфеты ты можешь поесть и дома. Это же так скучно и примитивно.

– Зато вкусно.

– Убогий, в общем, элемент11
  Тимур Шаов, песня «Разговор с поэтом»


[Закрыть], – процитировала Кира строчку из песни любимого автора.

– Вырываешь из контекста, – не согласился с таким определением Кирилл.

– Ну, ты понял, что я хотела сказать. Посмотри на Кузьмича, сидит и уплетает молча. Налетай, а то тебе вообще ничего не останется.

Кузьмич действительно ел, как через себя бросал. Видимо, делал он это совершенно механически, потому что был занят увлекательнейшим занятием – изучал содержимое своих карманов. На стол один другим легли – резец от штихеля, здоровенный саморез, кусочек синей кожи, монетка какой-то неизвестной страны, половинка ракушки морского гребешка, оранжевая канцелярская резинка, дисконтная карта давно несуществующего магазина, колпачок от шариковой ручки и сувенирный значок с надписью «Свердловск».

– Идеальный муж. Можно кормить хоть туалетной бумагой, он и не заметит, – негромко прокомментировал с улыбкой Кирилл.

Кира нахмурилась и отрицательно покачала головой в знак того, что она не одобряет такие шуточки.

– Кузьмич, ты с нами? – обратилась она к гостю.

Тот с легким недоумением рассматривал извлеченные богатства, потом сгреб все в одну кучу и сунул обратно в карман. Только после этого он поднял голову.

– Да, – с некоторой запинкой ответил он.

– Выходи из сумрака, ты нам нужен.

– Зачем?

– Затем, что письма у тебя. А я изнываю от любопытства.

Кузьмич достал из другого кармана пачку пожелтевших писем, перевязанных светло-зеленой шелковой ленточкой и положил на стол.

– Интересные письма ты нашел, – заметил он.

– Не я, ребята из реставрационной мастерской, что бюро взяли восстанавливать.

– Это не важно. Важно то, что там кое-что действительно интересное есть.

– Подожди минуточку, прежде чем начнешь рассказывать, – остановила она Кузьмича и обернулась к брату. – Ты нашел владельца бюро? Мы их возвращать вообще собираемся?

– Конечно! – возмутился тот.

– Что, конечно? Нашел или собираемся.

– Собираемся. Я уже и с владелицей антикварного магазина пообщался. Но она ушла в глухую несознанку. Типа, «я координаты своих клиентов не даю». Прямо тайна вкладов, как в швейцарском банке.

– Что за чушь? Ты же не собираешься ему какие-то претензии выдвигать. Ты письма хочешь вернуть.

– Я именно так и объяснял. Но на нее это не произвело впечатления. Единственное, чего я добился, так это обещания, что она сама поговорит с продавцом и даст ему мой номер телефона.

– Ну, хоть что-то, – удовлетворенно кивнула головой Кира. – Извини, Кузьмич, продолжай. Мне очень-очень интересно!

– Зюзя, вот видишь, – обратился Кирилл к сестре. – А ты говорила, что чужие любовные письма читать аморально.

– Фофа, не перебивай, – отмахнулась от него сестра. – Кузьмич, ну и что там?

– Автор писем – мужчина. Любимую женщину он называет Евой.

– Я тоже это прочел. Как оригинально. А его, надо полагать, зовут Адамом? – усмехнулся Кирилл.

– Не совсем так. Он не называет ее своей Евой, а просто обращается к ней по этому имени. Я полагаю, имя подлинное.

– Ладно. Что дальше?

– У Евы есть маленькая дочь, Вера. Судя по всему, совсем маленькая, года два или три, – Кузьмич порылся в пачке писем, достал одно из них и развернул. – Он пишет: «…Я буду Верочке отцом. Она такая маленькая, что и не вспомнит, кто ее настоящий родитель…».

– Ну и что это нам дает?

– Пока ничего. Я просто перечисляю всю информацию, что удалось найти. Но я еще не закончил.

– Извини. Слушаю.

– Автор – врач, работает в больнице и занимается какими-то исследованиями на животных, – Кузьмич достал другое письмо и зачитал, – «…так жаль, что редко удается тебя увидеть. Сейчас так много работы, опыты на животных идут один за другим. Для меня такая радость, когда ты заходишь к нам…». Вот здесь только непонятно, она пациентка, которая иногда приходит на прием, или врач.

– Ну, пациенты не шастают в больницу периодически, они в ней лежат. Больница – это не поликлиника. Скорее она медсестра. Врачи в те времена, в основном, были мужчины, – вставил Кирилл.

– В какие «те»? – поинтересовалась Кира.

– Ну те, далекие. Дат на письмах, правда, нет. Но, думаю, это еще до революции было.

– Я могу сказать точно, – заметил Кузьмич.

– Как? Дат же нет!

– Он пишет, что на дворе 26-е сентября, а погода летняя, 26 градусов.

– Ну и что? Причем здесь год?

– А то, что 26 градусов тепла в Москве, не считая 2015-го, было только один раз – в 1924-м году.

– Кузьмич, ты – гений! – с восторгом воскликнула девушка.

– Нет, просто обратил внимание, – пожал плечами гость.

– Ну, а дальше что?

– Жили они где-то по соседству. Он пишет, что достаточно пройти до угла дома, чтобы в переулке вдали увидеть эркер ее квартиры.

– Это нам ничего не дает, – с разочарованием проговорила Кира. – Все равно не понятно, где он жил. И где жила она из этого тоже невозможно установить.

– Знаю. Но это важный момент. Он может пригодится.

– Может быть.

– Не может быть, а точно. В одном из писем он пишет, – Кузьмич какое-то время рылся в бумагах, пока нашел нужную. – «…Иногда вечерами я стою у открытого окна и думаю, как было бы хорошо, если бы мы жили здесь с тобой вместе, а мой каменный рыцарь охранял твой покой. Я вижу только его профиль, но все равно чувствую, что ему также грустно, как и мне».

– Так, и что, после этого тайна раскрыта? – с некоторой досадой воскликнул Кирилл. – Стоит у него дома какая-то статуя или статуэтка, и что? Не понимаю.

– А тебя разве ничего в этом тексте не смутило? На мысль не навело?

– А что меня должно смутить?

– То, что он видит только профиль.

– Нет. А что в этом такого?

– То, что, если бы статуя стояла у него дома, видеть бы он ее мог со всех сторон. Но он видит только профиль. И только тогда, когда стоит у окна. Это значит….

– Что статуя на улице. И видна она из окна только сбоку! – догадалась Кира.

– Именно. Но есть один момент. Если бы она стояла во дворе, то из окна можно было бы видеть только его макушку, а не профиль. Так что, она находилась рядом с его окном. Рыцарь же должен охранять покой.

– Рыцарь на фасаде здания?

– Это же очевидно.

– Как же мы его найдем? Наверное, таких зданий в городе сотни. И еще больше их с тех пор было снесено, – опять поникла Кира.

– Ты с питерскими львами не путай. Их-то, как собак на помойке, а рыцарей в Москве совсем немного. Точнее, всего семь.

– Правда? Так мало?

– Ну, может быть, сейчас больше. Но я рассматривал только те дома, которые были построены до 1924 года.

– Ну и что, нашел нужное?

– Погоди, не беги впереди паровоза. Обо все по порядку. Первое, самое известное здание – доходный дом Филатовой на Арбате, был построен в 1914 году. Но его я отмел сразу.

– Почему? На Арбате же много переулков.

– Не поэтому. Было две причины. Во-первых, строился этот доходный дом для очень состоятельных людей. Вы, вообще, знаете, что такое доходный дом?

– Не очень, но по смыслу угадывается, – неуверенно сказала Кира. – Дом, с которого получается доход?

– Совершенно верно. Это дома, которые строились для сдачи квартир в аренду. До революции 40 процентов домов в Москве были доходными. В таких домах совершенно определенная планировка – квартирная, как в современных домах, а не как в частных. Стоимость аренды в них зависела как от расположения дома, так и от количества квартир в них. Чем больше квартир, тем аренда меньше. Так вот, доходный дом на Арбате был рассчитан на состоятельных жильцов – витражные окна, мраморные лестницы, огромные зеркала в холлах. Конечно, все эти шикарные квартиры после революции были переделаны под коммуналки. Но, думаю, в таком шикарном доме селились ответственные номенклатурные работники, а не доктора, которые кромсают бедных животных в научных целях.

– Не согласна! Он мог быть известным хирургом, мировым светилом, которому Советское государство выделило шикарную квартиру за заслуги.

– Теоретически, это возможно. Но практически нет, он в этом доме не жил.

– Почему ты так уверен?

– Потому, что рыцари на его фасадах, а их два, стоят за колоннами, и из окон их просто не видно.

– Зачем ты нам тогда вообще задвигал про интерьеры? – возмутился Кирилл. – Только с толку сбиваешь!

– Хорошо, больше не буду, – примирительно ответил Кузьмич. – Итак, второе здание – тоже доходный дом, но теперь уже купца Демента на Большой Полянке. Построен в 1912 году.

– А с ним что не так?

– С ним все в порядке, простоит дольше, чем все элитное жилье, что строится сейчас. А вот с рыцарями тоже неувязочка. Вернее, с одним рыцарем.

– Так с рыцарем или рыцарями?

– Всего изначально их было два. Но один таинственным образом исчез.

– В каком смысле, таинственным образом?

– Пропал в 1973 году. Прошу обратить внимание, в то время в стране была советская власть, и просто так ничего не пропадало, как сейчас. Но, это к делу не относится. В любом случае, нам это здание тоже не подходит. Рыцари стояли на фронтоне, выше окон квартир. Между ними только маленькое круглое слуховое окошко. Так что, доктор не мог его видеть из окна своей комнаты.

– Очень хорошо. Круг сужается. Бегать по городу, как вошь по бобику, придется меньше, – с удовольствие заметил Кирилл, развалившись на стуле.

– Согласен, – кивнул головой Кузьмич. – Третье здание, как вы уже догадались, также доходный дом, теперь уже Шугаевой на Садовой-Самотечной. Был построен в 1914 году.

– Поветрие какое-то. В начале 20-го века к Москве начали строить дома с рыцарями. Не иначе, как мода.

– Совершенно верно. В то время наряду с модерном популярна была еще и эклектика. Архитекторы заимствовали много в том числе и из готики. Поэтому и стали появляться рыцари на фасадах.

– А потом уже нет?

– А потом уже нет. Пришла советская власть, и всем стало не до рыцарей. Им на смену пришли работники с кувалдами и отбойными молотками и колхозницы с серпами и коровами.

– Ладно. Опять мы отвлеклись. Этот рыцарь нам подходит?

– Опять мимо. Он стоит на фасаде между окон верхнего этажа, но в нише. Так что, из квартиры его не видно, только с улицы.

– Отлично! Уже трое отпали. Осталось только четыре. Давай следующего! – Кирилл начал входить в азарт.

– Ты плохо считаешь. Я сказал, что рыцарей в Москве семь, но я не сказал, что домов с рыцарями семь. На доме Филатовой их двое.

– Еще лучше. Четыре отпало, остались трое.

– Совершенно верно. Следующий доходный дом Рекка. Построен в 1911 году. Находится на углу Пречистенки и Лопухинского переулка. Поскольку дом стоит на углу, главный вход его также угловой. И рыцари на самом верху здания тоже выходят на угол. Более того, как и в доме Демента, они расположены выше окон этажей, на фронтоне, и увидеть их можно только с улицы, но никак не из квартир.

– Погнали дальше. Осталось два объекта.

– Опять ты ошибся. Я же сказал, рыцари. Их там тоже два. Так что, с ними вместе шестеро у нас отпадает и остается один – доходный дом Эпштейна в Гусятниковом переулке. Дата постройки – 1912 год. Рыцарь один, стоит на небольшом постаменте на уровне второго этаже.

– Это наш?! – воскликнула Кира. – Поехали смотреть.

– Не торопись. Я уже съездил и посмотрел.

– Ну и?

– Тоже не подходит.

– Почему?

– Потому что в письме врач пишет, что, дойдя до угла дома, он может увидеть в дальнем углу переулка эркер ее комнаты. Во-первых, у этого дома как такового угла нет, справа и слева к нему плотно прилегают другие дома. Во-вторых, если встать на одном углу дома, то на противоположенной стороне улицы вообще никаких переулков нет, а если встать на другом углу, то Большой Харитоньевсий переулок с этого места не виден. Вернее, виден только первый дом. Сейчас это кирпичный восьмиэтажный дом постройки советских времен, но это ничего не меняет. От угла дома переулок не просматривается.

– Ну все, это тупик. Видимо дом снесли, и мы никогда не узнаем, где он жил, – расстроилась Кира и отвернулась к окну.

Ей так хотелось найти потомков этих людей и отдать им письма. А еще круче было бы найти настоящий клад.

– И что, больше ничего полезного в письмах нет?

– По большому счету, нет. Там еще упоминается, что у нее туберкулез, и он бабушкины драгоценности припрятал именно для того, чтобы всем вместе перебраться жить в Крым, где ей будет легче.

– Интересно, где можно спрятать целый сундук с сокровищами, чтобы его никто за сто лет не нашел?

– А кто тебе сказал, что это сундук? – удивился Кирилл.

– Ну, а как же? Если бабушкины драгоценности, то в сундуке. На худой конец, в большой шкатулке.

– Почему ты вообще решила, что шкатулка должна быть большой?

– В большую шкатулку больше помешается, чем в маленькую. А если они хотели уехать жить в Крым, значит, хотели купить дом. А дом приличных денег стоит. Получается, что шкатулка должна быть большой.

– Не получается.

– В каком смысле?

– В прямом. Поясню свою мысль на примере. Фирму Картье знаешь?

– Наслышана. Вроде, часы выпускают.

– Не только. Еще и ювелирные украшения. Так вот, в 1917 году Луи Картье предложил сделку миллионеру Мортону Планту – он отдаст ожерелье всего лишь из двух ниток жемчуга в обмен на пятиэтажный особняк в стиле Ренессанс на углу 5-й Авеню и 52-ой улицы в Нью-Йорке. И Плант согласился. В этом здании до сих пор находится бутик фирмы Картье. Так что, шкатулочка может быть и маленькой.

– Мда. Идиот этот Плант. Ладно, такая версия принимается, как жизнеспособная. Но это мало что нам дает.

– Вернее, пока ничего.

– Какая, в принципе, разница – большая шкатулка или маленькая, если мы дома найти не можем?

– А архитекторы на что? – удивился Кузьмич.

Глава 2

Алла, как обычно, встала раньше остальных. К тому времени, как проснулась сестра, она уже успела приготовить завтрак, погладить для нее и племянницы несколько вещей, полить цветы и собраться на работу. Мила вошла на кухню ленивой, чуть шаркающей походкой, сладко потягиваясь, как кошка. Опустившись на стул, она потянула носом.

– Что у нас сегодня, сырники?

– Да. Бери сама.

– Угу, – кивнула головой Мила, но не пошевелилась.

– Как там у тебя дела с Ильей? – поинтересовалась Алла, бросая вещи в сумку.

– Все, как обычно, – зевнула сестра. – Вырвался от своей мегеры в командировку. Меня, естественно, берет с собой.

– Он от жены собирается уходить или нет? Сколько времени он уже раскачивается.

– Ты такая странная. Он же тряпка и подкаблучник. Ныть будет долго и усердно, но ничего делать не будет. Его даже друзья называют «нельзя жалеть».

– Так пугни его, что бросишь его, если не решится.

– Не хочу я его заставлять. Да и замуж за него не хочу.

– Послал же Господь в сестры дуру! – воскликнула в сердцах Алла, грохнув о стол чашкой. – Я же тебе тысячу раз объясняла, что для нас это единственный способ вырваться из этого клоповника. Ты бы хоть об Варе подумала!

Алла, сколько себя помнила, все время заботилась о сестре. Сначала родители оставляли ее за старшую, когда уходили куда-нибудь по вечерам, и тогда ей приходилось пятилетнюю Милу самой купать, кормить и укладывать спать, хотя ей самой в то время было только 10 лет. Но когда Алле было двенадцать, из семьи ушел отец, и тогда присмотр за сестрой стал ее прямой обязанностью, да и не только это. Матери приходилось очень тяжело, она работала на двух работах, да еще пыталась подрабатывать по выходным. Старшая дочь, несмотря на свой возраст, все понимала и старалась помочь всем, чем могла. Несмотря на то, что она отводила и забирала Милу из школы, делала с ней уроки, ходила в магазин и убиралась в квартире, Алла училась хорошо и по окончании школы поступила в медицинский институт. В принципе, это было не удивительно. Родители Аллы и Милы дали им из своего хромосомного набора поровну – одной ум, другой красоту. Алла – с нескладной фигурой, грубыми, но какими-то смазанными чертами лица, тусклыми и реденькими волосами – не пользовалась у молодых людей успехом. Тем более, она была очень умна. Это их отталкивало еще больше. Она прекрасно отдавала себе отчет, что на бурную личную жизнь рассчитывать не приходится, относилась к этому философски и, вместо того, чтобы по вечерам бегать на свидания, сидела за учебниками. Мила была полной ее противоположностью. Уже в 14 – 15 лет она знала, что обладает соблазнительной внешностью. Ростом она, пожалуй, была низковата, зато сложена была идеально. Но это было не самое главное ее достоинство. Милино лицо сложно было назвать красивым в классическом смысле этого слова, но широко поставленные глаза, высокий чистый выпуклый лоб и остренький подбородок делали его очень притягательным за счет своей детскости, которая с возрастом не проходила. Иногда сестры вместе подходили к зеркалу и рассматривали свои отражения.

– Создал же Бог такую красоту! – веселилась Мила, любуюсь на себя со всех сторон.

– Кого-то из нас точно подменили в роддоме, – задумчиво сообщала своему отражению Алла.

– Или нас обеих, – заливалась смехом сестра.

Не удивительно, что, начиная с детского сада, у Милы всегда были поклонники. А когда она вошла в девичий возраст, от них просто не стало отбоя. Как ни странно, такое повышенное внимание ее не испортило. Ей, безусловно, нравились все эти ухаживания, наивные признания в любви, цветы и приглашения на свидания. Но она, несмотря на это, не стала от этого капризной и избалованной. Под стать лицу был и характер – все происходящее вокруг она воспринимала как игру, ничего особо глубоко не задевало ее чувств.

Когда же Миле осталось доучиться в школе всего один год, а Алла была уже студенткой четвертого курса, у мамы обнаружили рак щитовидной железы. Обнаружили, к сожалению, уже слишком поздно, метастазы были уже в костях, легких и головном мозге. Лечить ее в таком состоянии было совершенно бессмысленно. Врачи, конечно, старались что-то сделать, чтобы хотя бы уменьшить страдания, но толку от этого было немного. Мама через четыре месяца умерла. Сестры тяжело это переживали, но инфантилизм Милы сработал и здесь. Она быстрее оправилась от потери и, почувствовав свободу, пустилась во все тяжкие – ночные клубы, поездки на все выходные к кому-нибудь из друзей за город, ежедневные поздние приходы домой. Алла пыталась с ней серьезно поговорить. Школу сначала надо закончить, а потом личной жизнью заниматься. Никуда она не денется, впереди еще целая жизнь. Но Мила только хихикала, чмокала сестру в щеку и с восторгом рассказывала про очередного воздыхателя, который очень наивно и трогательно признался ей в любви. Кто-то проходит через такой этап бурной молодости без серьезных проблем и последствий, но Миле не повезло, она забеременела. Признаться сестре сразу было страшно, она прекрасно знала какой за этим последует скандал и полоскание мозгов, поэтому долго откладывала. Но все равно пришлось рассказать, на четвертом месяце стал уже заметен живот. Скандал, конечно, был, но Алла понимала, что одним криком не поможешь, как-то надо выкручиваться из ситуации. Она сначала проконсультировалась у своих кафедральных преподавателей, затем и у врачей в больнице, где проходила практику. Но все в один голос заявили, что на таком сроке нерожавшей женщине аборт делать очень опасно, все может закончится бесплодием. Пришлось смириться с тем, что ребенка придется оставить. Тогда она решила, что надо быстрее отдать Милу замуж за ее кавалера, пусть отвечают за свои поступки сами – рожают, воспитывают, зарабатывают. Но тут оказалось, что Мила толком и не знает виновника своего положения. Познакомились у друзей на даче, чудно провели время, она оставила ему телефон, чтобы продолжить отношения в Москве, но он не позвонил. Искать его через друзей Мила категорически отказалась. Ситуация была просто катастрофическая – сестра решила бросить школу, не ходить же туда с животом, а Алла не могла на старших курсах медицинского института перевестись на вечернее отделение, чтобы днем где-нибудь работать. До этого они жили на деньги от продажи дачи. Когда маме поставили диагноз и пусть жестоко, но честно, сказали, сколько ей осталось, она сразу решила продать дом, чтобы у ее девочек были средства хотя бы на первое время. Но этих денег могло им хватит, от силы, на пару лет. Алла рассчитывала, что как раз к этому времени закончит институт и выйдет на работу, начнет зарабатывать сама. Ребенок же требовал намного больше. И даже если жить очень экономно, то все равно через год встанет все тот же вопрос – где взять деньги? Отправить Милу куда-нибудь учиться на курсы? А какой в этом смысл? Устроиться на работу она все равно не сможет. Через несколько месяцев родится ребенок, и она сядет с ним дома. А сама Алла работать может только по вечерам, днем она в институте. Но кем она может работать? Диплома у нее пока нет, врачом ее никуда не возьмут, а в Макдоналдсе много не заработаешь. Она регулярно просматривала объявления, но везде или требовался человек на полный рабочий день, или готовы платить так мало, что это не решало проблему. Как-то ей вспомнилось, что один из сокурсников подрабатывал по вечерам после института тем, что частным порядком ездил по клиентам и выводил из запоя. Перспектива общения с алкоголиками ее совершенно не радовала, но натолкнула на одну идею.

Несколько лет до этого как-то на даче Алле захотелось сложить из кирпича красивую клумбу для цветов. Но для этого был нужен цемент, кирпичи категорически отказывались самостоятельно лежать друг на друге стройными рядами. Поехав с мамой на рынок, они купили 50-ти килограммовый мешок, который рабочие любезно положили в багажник. Но вернувшись домой, две женщины поняли, что доставать его оттуда им придется самим. Мама предлагала вскрыть его прямо в багажнике и аккуратно совочком пересыпать в ведро и таким образом перенести цемент в сарай. Алла решила попробовать его все же доставить до места назначения целиком. Она нагнулась над багажником, обхватила мешок обеими руками и попыталась приподнять. Сначала показалось, что мешок весит не 50 килограмм, а целую тонну и оторвать его просто не реально. Но потом она вспомнила, как отец когда-то в детстве ее учил поднимать тяжести. «Не старайся поднять спиной, сорвешь. Поднимай ногами. Только потихоньку» – говорил он. Алла чуть присела, опять обхватила мешок и стала медленно распрямлять ноги. Как ни странно, мешок поддался. Прижав его к груди, она попробовала шагнуть. Получилось, хотя чуть было не потеряла равновесие. Тогда она сделала следующий шаг. Так потихоньку она доковыляла до сарая и, присев, опустила мешок на пол. Операция по транспортировке удалась, и даже спина осталась цела. Но через пару дней она почувствовала боль в локте. Но эта боль была не постоянной, а возникала только при резких движениях рукой в сторону. Сначала Алла не обращала на это внимание, рассчитывала, что все пройдет само. Но проблема не исчезала. Закончилось лето, она вернулась в институт, и тут локоть стал настоящей бедой. Писать приходилось много, а в таком положении, когда рука лежит на парте, он ныл постоянно. Сперва Алла пыталась мазать какими-то мазями, потом принимать противовоспалительные препараты, но ничего не помогало. Однажды она обмолвилась об этом соседке по подъезду, и та посоветовала попробовать пройти сеанс акупунктуры. Алла к таким вещам, как гомеопатия и акупунктура, просто не могла относится серьезно, считая их каким-то шаманством и знахарством, однако, решила попробовать. Все равно другого выбора у нее не было. Как ни странно, боль уменьшилась после первой же процедуры, а после третьей прошла совсем. Алла задумалась. Как же так, все, чему ее учили в институте, не помогло, а то, что не признается традиционной медициной, работает? Ответа на свой вопрос она не нашла, но опыт ей запомнился.

И вот когда пришлось решать, как зарабатывать на жизнь, ей пришла в голову мысль – а почему бы не попробовать научиться ставить иголки самой? Базовых медицинских знаний у нее уже достаточно, все основные дисциплины уже были пройдены – анатомия, физиология, патанатомия, патфизиология, общая хирургия, а в качестве специализации она выбрала себе неврологию. Так что, трудностей с изучением возникнуть не должно. Поискав в интернете подходящие курссы, она остановилась на международной школе восточной медицины. Все же, акупунктуру лучше изучать у тех, кто это придумал. Отучиться пришлось несколько месяцев, да еще обложиться кучей книг для пополнения знаний. Но оно того стоило. Мила еще не родила, а у Аллы уже появились первые постоянные клиенты. Когда же родилась Варенька, она уже могла купить все необходимое для девочки. Правда, б/у, но, зато, не залезая в деньги от продажи дачи, только на гонорар от частной практики.

Как росла племянница первые два года, Алла пропустила. Она уходила из дома, пока еще та спала, и возвращалась, когда девочка уже опять спала. О том, в какое беличье колесо ее запихнула сестра, она почти не думала. Времени на это не было, да и желания тоже. Что толку размышлять в стиле «если бы…»? Ничего от этого не изменится. История не любит сослагательного наклонения. Легче стало как-то сразу и вдруг. Алла закончила институт, Варю отдали в ясли, а Мила пошла учиться на парикмахера, решила стать мужским мастером. Хоть раз в жизни она послушалась сестру. Логика совета была проста, как карандаш, – у какой-нибудь клиентки, толстой старой жабы, у которой на голове три волосины в шесть рядов, как на заячье губе, может взыграть женская зависть к молоденькой и хорошенькой парикмахерше, и чаевых тогда не жди. Но любому мужчине, молодому или старому, всегда приятно, если с его головой возится такая куколка. Он и чаевые оставит, и снова к ней придет. Расчет Аллы оказался даже более верным, чем она рассчитывала. Выяснилось, что дорогие престижные салоны смотрят на внешность и манеры своих сотрудников ничуть не меньше, чем на их умения и навыки, иногда даже больше. Обеспеченный клиент никогда не будет стричься у мастера, если он, вернее она, похожа на торговку рыбой с одесского привоза. Мила, обладая нужными внешними данными, попала именно в такой салон, правда, сначала на правах стажера. Ее тут же отправили на другие курсы, где пришлось отучиться даже больше, но после этого она уже стала работать в зале наравне с другими.