355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Катерина Снежинская » Три правила ангела (СИ) » Текст книги (страница 13)
Три правила ангела (СИ)
  • Текст добавлен: 24 апреля 2023, 19:56

Текст книги "Три правила ангела (СИ)"


Автор книги: Катерина Снежинская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13

Говорят, если звёзды зажигаются, то это обязательно кому-нибудь нужно. Правда, Ленка не очень понимала, при чём тут нужность, можно подумать, эти самые звёзды спрашивают, зажигаться им или нет, они же сами по себе, а люди сами по себе. Ну да не суть, чай, не дурак такое придумал, значит, своя сермяжная правда и тут есть. А вот если смысл в том, что звездени вламываются в твою квартиру с утра пораньше и нужно ли это кому, кроме, понятно, самих звёзд? Вот Старообрядцева без эдаких сюрпризов точно бы обошлась.

– Ну и чего уставилась? – недобро усмехнулась Степашка.

– Любуюсь, – призналась Ленка и меланхолично почесала щиколоткой левую лодыжку, раздумывая, стоит ли сразу дверь захлопнуть, да ещё и коленкой поддать или всё-таки попросить негаданную визитёршу отойти хоть на шаг, а то уж слишком близко к порогу стоит, может и поймать аккуратным носиком створку.

– Налюбуешься ещё, – щедро пообещала певичка. – Впустишь, что ли, или нет? Только не говори, что не одна.

– А если так?

– Да кто у тебя может быть? – поджала блескучие губки Степашка, – не старпёр же твой. Знаю, что ты его в санаторий оздаравливаться отправила и даже знаю в какой. Давай, поговорить надо.

– Мне с тобой разговаривать не о чем.

– Зато мне есть о чём, – категорично отрезала красотка и, не слишком церемонясь, оттеснила Ленку плечиком, да так решительно, что та невольно в сторону подалась, хоть и была едва не на голову выше, да и вообще, из Старообрядцевой можно было пару таких вот Степашек слепить, ещё и на заготовку третьей бы осталось.

Да, права мама, наглость на самом деле даже не второе, а главное счастье.

– Куда идти? – осведомилась певица, оглядываясь с таким призрением, будто не в приличную квартиру попала, а на помойку.

– Кухня там, – сдалась Ленка.

– Спасибо, что не в сортир приглашаешь, – скривилась красотка и пошлёпала, куда сказали.

Даже сапоги не сняла. Хотя, говорят, в Европах и Америках разуваться в гостях не принято, но ведь у них там зимой дорожки песком с солью не посыпают. Опять же, например, в Японии даже перед входом в туалет тапки переобувают, почему бы с них пример не брать?

– Чаю нальёшь? – спросила Степашка.

– Нету, – развела руками Ленка, вставая у подоконника.

– Да и чёрт с тобой, – певица провела беленькой кожаной перчаткой по табуретке, внимательно изучила, что на ладони после проверки осталось, то есть ничего, и решилась-таки сесть. – Мне с тобой тоже общаться радости мало. Давай чётко и ясно, сколько тебе для счастья надо?

– Чего сколько мне надо? – осторожно уточнила Старообрядцева, наматывая кухонное полотенце на кулак.

– Пять штук хватит?

Ленка подумала и размотала полотенце.

– Пять штук чего? – спросила ещё осторожнее.

– Тугриков, – фыркнула Степашка, – китайских.

– Вообще-то тугрики в Монголии.

– Не придуривайся, – опять поморщилась красотка. Кстати, мины у неё выходили странными, губы то кривились, а вот лоб с бровями не двигались совершенно, зато щёки натягивались, будто резиновые. – Я тебе даю пять штук евро, а ты мне ключи от квартиры старухи. Не насовсем, не бойся, через час обратно их получишь.

– Старух много, – протянула Ленка, снова наматывая полотенце, и исподтишка рассматривая Степашку.

Ну точно, певичка явно успела уже справить своё шестнадцатилетние, причём как минимум дважды. Впрочем, у каждой женщины свои секреты.

– И у тебя от каждой ключи? Кончай придуриваться, – Степашка хлопнула ладонью по столу. – Хочешь заработать, гони ключи от Элизиной квартиры.

– Не хочу, – ещё подумав, призналась Старообрядцева. – В смысле, заработать не хочу.

– Ты издеваешься, что ли? – почти прошипела красотка.

Ленка опять немножко подумала и кивнула, а певица аж задохнулась, совсем по-рыбьи шлёпнула пухлыми губками, вытаращила глаза, покраснела, очень некрасиво, пятнами и… сникла, так ни слова и не сказав. Видимо позабыв про убогость обстановки и больше не боясь испачкать белую шубку, оперлась локтями о кухонный стол, ткнулась лбом в сцепленные замком руки.

– Мне нужно найти эти долбанные бумаги, – выговорила глухо. – Иначе хана.

– Теперь уже не драгоценности, а бумаги? Большой человек снизил ставки? – поинтересовалась Ленка совсем не ехидно и почти без язвительности, ну, может, чуть-чуть подпустив яду.

– Да чтоб ты понимала, – огрызнулась красотка, но получилось у неё как-то так, что Старообрядцева отложила измочаленное полотенце на подоконник, села напротив, накрыла тесно сплетённые пальцы Степашки ладонью.

– Может, расскажешь всё толком? – предложила Лена негромко. – А там придумаем, как быть. Что за бумаги-то? Доверенность?

– Да какая доверенность! Я сама толком не знаю, какие-то документы… Всё из-за старухи этой, чтоб она сдохла! Слушай, у тебя водка есть?

– Водки нет, а чаю сейчас сделаю. Ещё рогалики остались, с малиновым джемом. Будешь?

– Какие рогалики? – певица выпрямилась, усмехаясь совсем невесело. – Да мне стоит только посмотреть на булку, как жопа расти начинает. Исключительно здоровое питание, сбалансированные белки с углеводами, долой глютен.

– Кстати, а что такое этот глютен? – спросила Ленка, ставя чайник на огонь. – Вот всегда интересно было, да спросить забывала.

– Да фигня из зёрен, – как-то очень обыкновенно, совсем по-человечески отмахнулась Степашка. – Короче, что из муки сделано, того в рот брать нельзя.

– Даже хлеба, ну хоть чёрного? – изумилась Старообрядцева. – Как же без него-то? Не наешься же.

– По тебе-то сразу видно, не голодаешь, – опять скривилась Степашка.

– Каждому своё, – пожала плечами Лена, накрывая заварочный чайник собственноручно пошитым колпаком в весёлых горохаха и бантиках. Певица пробормотала что-то смахивающее на: «Какая пошлость!» – и отвернулась, видимо, сил у неё не было на такую красоту смотреть. – Так что там с бумагами, Оль?

– Я Лёля! – зло процедила красавица. – Лёля! Сложно запомнить?

– Да хоть Маня, – покладисто согласилась Ленка. – Никаких ключей я тебе не дам, конечно. Кстати, квартира Элизы Анатольевны теперь на сигнализации, Гамлет Натанович озаботился. И код, понятно, не скажу, а его знаю только я, он каждый раз меняется. Так что ты мне просто расскажи, что и как, а там чего-нибудь придумаем.

– Чего ты придумать можешь, корова?

Это Старообрядцева комментировать не стала, просто разлила чай по чашкам, достала подогретые рогалики, вазочку с маминым вареньем, сливочное масло, хоть и не деревенское, но тоже хорошее, и снова уселась на табуретку, проникновенно глядя на певицу.

– И чего ты на меня вылупилась? – рявкнула красотка.

– Жду.

– Чего ты ждёшь?

– Когда ты о своих проблемах расскажешь.

– Да что ты о моих проблемах можешь знать? – взвизгнула Степашка и оттолкнула от себя чашку.

Только что заботливо заваренный Ленкой чай, выплеснулся через край щедрой волной, залив стол. Вот только полы в старой дядюшкиной квартире были тоже старыми, а оттого неровными. Под ножки мебели даже приходилось туго свёрнутые газетки подкладывать, чтобы не шаталась, правда, помогало это мало. Поэтому горяченная лужа разлилась ручейками, да и потекла на Степашкины коленки, обтянутые тонкими чулочками. Красавица взвыла, вскочила, снеся табуретку, и разревелась белугой.

***

Оказалось, успокаивать истерящих певиц – дело посложнее, чем животину из болота вытаскивать. Конечно, с бегемотами Ленке раньше дела иметь не приходилось, а вот Тетьмашину корову Аиду из трясины, оставшейся после разлива Мухлоньки, тянули всем селом и если бы не Колька со своим трактором, и не вытянули бы, да и так замаялись все. А сейчас Старообрядцева с большим удовольствием променяла б рыдающую Степашку на застрявшую Аиду и даже бодливую Зорьку Красновых.

Успокаиваться красотка никак не желала, ревела, захлёбываясь, с волчьими подвываниями, стучала зубами о край подсунутого Ленкой стакана с водой, саму её, лезущую обожжённые колени хоть полотенцем промокнуть, отпихивала, и говорила, говорила. Правда, Лена мало что разбирала, певицины икота со всхлипами мешала. Ясно, что во всём виноват её дед – не Старообрядцевой, а Степашкин – потому как у него деньжищ куча, а им, то есть Лёле и её родителям, дед ни копеечки не давал, на что-то рассердившись, гад такой и эдакий и дальше чистейшим матом. И когда несчастную будущую певицу из школы за что-то вышибли – за что, осталось непонятым – «бабок» не дал, пришлось страдалице в медучилище идти, за старухами судна таскать. Дальше было снова неразборчиво.

В общем, устала Ленка и замучалась, а замучавшись, разозлилась так, что… Короче говоря, на неё снова «накатило», Старообрядцева отставила наполовину выпитый, а наполовину разлитый стакан, присела перед бьющейся Степашкой на корточки, да по-простому, по-деревенски, отвесила ей хорошего «леща».

– Сдурела? – неожиданно спокойно, а, главное, без всяких всхлипов, спросила певица. – Тебя прямо здесь урыть?

– Умоешься? – вынесла контрпредложение Лена.

Степашка утёрла нос некогда белым, а теперь разноцветным от помады, туши и бог знает чего ещё рукавом шубки, но промолчала.

– Как же ты из медучилища в певицы-то попала? – Старообрядцева уселась прямо на пол, сложив ноги по-турецки. – Я вот пробовала в актрисы, не получилось.

– Потому что ты дура, – припечатала Степашка и длинно всхлипнула. – Дед расщедрился, когда мама умерла, он же мамин отец. «Свою голову я тебе не приставлю, Олечка!» – скроив жуткую физиономию, передразнила кого-то певица. И хорошо, что певица, а не актриса, потому что получилось у неё ни на что не похоже. – «Хочешь задницей трясти, воля твоя, Олечка. Только больше не влипай никуда!» Козёл!

– А куда ты влипла?

– Да куда я только не влипала, – устало вздохнула Степашка, снова утираясь рукавом. – А теперь шаг в сторону – расстрел. Конечно, кошелёк-то у него.

– Сейчас-то зачем тебе его деньги? Ты же уже… того, – Ленка неопределённо покрутила пальцем.

– Это ты того, дура деревенская! Знаешь, сколько надо, чтоб хоть во втором эшелоне крутиться? – вызверилась Степашка. – Каждый клип ни один десяток штук стоит и не тугриков, между прочим. За всё плати, за эфиры плати, за ротацию плати! А нет ротации[1], так тебя и не знает никто! Надо ж из каждого утюга петь, а то мигом забудут.

– Я думала, это вам платят…

– Ага, платят! Догонят и ещё раз заплатят! Много я заработаю за то, что задницей потрясу в клубе «Ночной Задрипинск»? Да ещё девок развелось, как собак нерезаных! Сами соплюхи, но тоже с сиськами, письками и задницей! Пойди, поконкурируй!

– А талант? – эдак ненавязчиво спросила Ленка.

– Ты совсем дура, да? – с жалостью уточнила Степашка. – Это же шоу-бизнес, детка. В нём за картинку платят. Может, у них, в Америке, и за талант, а у нас… Чтобы в топ выбиться, немереные «бабки» нужны. А где их возьмёшь? Вот и приходится перед дедом стелиться. Если я эти траханные документы не найду, то хрен мне, а не деньги на клипак.

– Да что за документы-то?

– Не знаю я! – красотка вскочила, едва не пнув Ленку, метнулась к окну, обратно, чуть не снеся мойку, застыла посередь кухни, вцепившись в волосы. – Не зна-ю! И дед толком не знает. Ему эта старуха, Элиза которая, позвонила, сказала, что есть какие-то доказательства, что дедова мать ювелирку спёрла или типа того, а, может, вообще кого-то грохнула. Он тоже особенно в подробности не вдавался. А что за доказательства, непонятно. Дед про какие-то эвакуационные списки говорил, вроде по ним вычислить можно. Не знаю, короче, но документы точно старые, понимаешь?

– Это-то я понимаю, – послушно покивала Старообрядцева, глядя на Степашку снизу-вверх. – Только зачем они твоему деду? Дело-то действительно древнее, какая разница, откуда эти украшения взялись?

– Ага! Это тебе никакой разницы, – хрипло хохотнула Степашка, – а ему очень даже разница есть. Дедуля-то всем плетёт, мол, он из потомственных аристократов и цацки фамильные, от предков достались. А тут окажется, что его маменька их спёрла! Прикинь, какой скандал будет?

– Честно говоря, не совсем прикидываю. Он у тебя кто? Претендент на трон Романовых?

– Он у меня ба-альшой человек, целый господин Сапунов, – скривилась певица. – Председатель дворянского собрания и депутат, ратующий за меценатство. Ты бы его послушала, вот кто поёт-то соловьём. Старикам надо помогать, особенно ветеранам, у него ж родители рука об руку всю войну прошли! Дворяне должны заботиться о простых людях, как это предки делали! Фабриканты обязаны строить храмы с музеями! Тьфу, его послушаешь, так уши вянут!

– Поня-атно, – глубокомысленно протянула Ленка, раскачиваясь, ухватившись за собственные щиколотки. – Репутация дело такое…

– Так ты найдёшь эти чёртовы документы? – даже и не спросила, а, скорее, потребовала Степашка. – Иначе мне кирдык, понимаешь?

– Я поищу, – пообещала Старообрядцева, точно знающая, что никаких документов в природе не существует. – Давай так, услуга за услугу. Ты как на юбилее Элизы Анатольевны очутилась?

– Как-как! – немедленно окрысилась красавица. – Ногами пришла. В смысле, на машине приехала.

– Ладно, переформулируем вопрос, – Ленка потёрла лоб. – А зачем ты туда приехала? Вроде не твой формат.

– Ну, я с Максюшей давно уже познакомится хотела, а тут такой повод, – мечтательно мурлыкнула красотка. – Слушай, у тебя здесь зеркало есть вообще? Я, наверное, фиг знает на что похожа. Где у вас ванна?

Ленка рукой показала где, поджала ноги, пропуская красотку мимо себя, и почесала бровь.

– А зачем тебе с Максом знакомится? – крикнула вслед певичке.

– Ну ты совсем, что ли, дура? – не очень разборчиво за шумом хлынувшей из крана воды, но уже привычно, откликнулась Степашка. – Он же такой мужчина, та-акой…

– Какой? – сама у себя спросила Ленка.

– Я в него сразу втрескалась по уши, как только увидела, представляешь?

– И где ты его увидела?

– Не помню, где-то. Да на тусовке какой-нибудь, где ещё? А тебе-то зачем?

– Да вот хочу научиться цеплять та-аких мужчин.

– Ну-у, тебе это не грозит, – вынесла вердикт вышедшая из ванны Степашка, – не твой уровень. Значит, ты мне звякни, как бумаги найдешь. О’кей?

– Хоккей, – согласилась Ленка, не вставая с пола.

И вот вопрос: кто тут на самом деле дура? Или просто некоторые считают себя настолько умнее и хитрее окружающих, что даже не подозревают о наличии мозгов у других?

***

Всё-таки быть одной – это очень грустно, особенно вечером, когда окна заливает чернильная темнота, не столько разжиженная, сколько сгущённая пятнами освещённых окон дома напротив. Остаётся лишь смотреть на них и завидовать: у тех, кто за этими окнами, всё наверняка хорошо, ужинать собираются, а потом пить чай и вместе телевизор смотреть. Может, кто-то даже ссорится легонечко, просто так, от дневной усталости, не понимая, насколько это здорово, гораздо хуже, когда и поругаться не с кем. Сидишь в пустой квартире и мерещится, будто в комнатах холоднее стало – и это тоже от одиночества, а ничего не поделаешь, даже позвонить некому. С Элизой Анатольевной сегодня уже говорила аж два раза. Дядюшка трубку принципиально не берёт, дуется, что неблагодарная племянница услала «к чёрту на кулички, чтоб там его окончательно угробили», то есть в санаторий, на свежий воздух, к диетическому питанию, лечебным процедурам и подальше от дома, где стало как-то слишком уж неспокойно. Маме звонить – только тревожить, она сразу поймёт, что с дочкой неладное творится. И Светланке не до подруги, у неё сейчас самый разгар рабочего дня, вернее начало рабочей ночи. А до Макса не дозвонишься, хоть узвонись.

Вот и броди от окна к окну, смотри на чужой свет, кутайся в кофту, да вздыхай усталой лошадью от жалости к себе, такой всей неприкаянной. Хочешь, по дядюшкиной квартире слоняйся, хочешь, по Элизиной, даже по Максовской можно, ключи есть, только в неё Ленка зайти так и не решилась, побоялась, сама не понимая чего. А ведь, наверное, стоило бы сходить, хоть проверить как там… Ну, выключен ли газ, например. Нужное же дело, вдруг действительно плита подтекает? Так и до беды недалеко!

Поняв, что у неё есть важное, нужное, а, главное, срочное дело, Старообрядцева заторопилась, так заспешила, что надела правый ботинок на левую ногу, а потом долго притоптывала на пороге, не понимая, чего это так неудобно. Пришлось переобуваться, порыкивая от нетерпения, а по лестнице Ленка взлетела, перепрыгивая через две ступеньки: газ дело опасное, за ним глаз да глаз нужен!

Только у самой петровской двери она притормозила, сообразив, что за квартирой и без неё есть, кому приглядеть, той же Степашке, например. Лена помялась, ногой поправив коврик, до ужаса похожий на газонную травку и, наконец, сообразив, нажала на кнопку звонка. Там, с той стороны, по-прежнему было тихо, только после негромкой звонковой трели тишина стала какой-то напряжённой, настороженной, выжидающей. Старообрядцева задумчиво брякнула ключами в кармане кофты, обернувшись на пустой лестничный проём, сумрачный и загадочный под светом экономной лампочки.

– А ну пошла отсюдова! – раздалось грозное за дверью слева. – Ходют всякие, бутылки швыряют. Пошла отсюдова, говорю! Я уже в милицию позвонила!

– Да это я, тёть Нин, – отозвалась Ленка. – Михал Сергеича племянница, Лена.

– Ой, Леночка, – обрадовались из-за двери, загремели замки, и створка открылась на ширину предусмотрительно накинутой цепочки, показав любопытный старушечий нос, сучком торчащий из-под накинутой на голову вязаной шали. – Я тебя и не признала сослепу. А то смотрю, ходят тут и ходят, прям замучили.

– А кто ходит-то, тёть Нин? – уточнила Старообрядцева.

– Да кто ж их знает? Мне, чай, не докладываются, – неодобрительно поджала тонкие губы старушка. – Вот сроду такого не было, а теперь ужас сплошной и дикий. Давеча смотрю – ба-а! – на лестнице-то бутылка стоит, да пустая. Не иначе как бомжи в подъезд повадились, теперь ведь не отвадишь! Ты их не видала, Леночка?

– Не-ет, – протянула Ленка, не слишком успешно маскируя смешок под кашель. Просто Андрей со своей щегольской курточкой и чёлкой мультяшного злодея очень бы, наверное, удивился, если б узнал, что его с бомжом спутали. И поделом, нечего виски по чужим лестницам распивать. – А больше никто не ходил?

– Была, была. Девица какая-то была, вся из себя такая фря, к соседу шастала. Я его и спрашиваю: «Неужто, Максюш, жениться надумал?» А он мне и отвечает эдак со смешком: «Мне, – говорит, – тёть Нин, спокойствие дороже». А я ему: «Ну и правильно, такая-то что? Ни борщ не сварит, ни котлеток не навертит, одни каблучища и губища!». А он…

– Тёть Нин, а давно вы ту девушку видели? – совсем невежливо перебила Ленка, которой про губы слушать ну совсем не хотелось.

– Да уж давненько, – призадумалась соседка. – Понимаешь, дело-то какое, мальчишки, паразиты, залепили своей жувачкой глазок и теперь вот сижу, трясуся. А вдруг чего? Вон дядьку-то твоего чуть не пристукнули, не дай бог, ко мне придут, а тут и не видать ничего. Попробовала сама отковырнуть, да куда там, пакость заграничная намертво прилипла. Я внуку-то звоню, говорю: «Отдери, страшно ж!», а он мне: «Приеду, баб, как дела переделаю». Дела, вишь, у него, а ты тут сиди под дверью, трясись, бди. Вот молодежь пошла! А ты-то тут чего, Леночка?

– А меня Максим Алексеевич попросил цветы полить, – ляпнула убаюканная старухиной воркотнёй Ленка.

– Ну-ну, – явно не поверила тётя Нина, – цветочки, значит. Дело хорошее. А других-то девиц нет, не было, лишь фря та. Точно тебе говорю.

– Вот и хорошо, – буркнула себе под нос Старообрядцева, решительно доставая ключи. – Других нам и не надо.

Дверь бесшумно открылась в настороженную темноту. Ленка переступила порог, судорожно пытаясь вспомнить, где тут выключатель находится. Не вспомнила, конечно, потому как не знала, а ладонью нашаривалась лишь холодная стена. Девушка аккуратно прикрыла дверь, отрезая себя и квартиру от зыбкого подъездного полумрака и чересчур любопытного старушечьего носа, придерживаясь всю за ту же стену, шагнула к проёму, за которым синело голое, без штор, окно.

Что-то в комнате было не так, неправильно, только вот что, Старообрядцева сообразить не успела, потому как темнота вдруг вспыхнула ярким, белым, потолок. На котором мерцал блик уличного фонаря, резко и быстро поехал в бок и вниз, а собственные Ленкины ноги непонятно куда делись. И тут же ослепительно-белое загородило что-то огромное и чёрное, а перед этим чёрным поплыли зеленоватые точки и загогулины, смахивающие на червяков. Щеки коснулось холодное и твёрдое, нажало.

– Говори, где колье, сука, – прошипело громадное и холодное нажало посильнее, – а то без глаза останешься.

Ленка попыталась сообразить, о чём её спрашивают, правда попыталась, но ничего у неё не вышло, в голове будто колокол бил и затылок налился тяжёлым.

– Ну?!

Холодное, ставшее горячим, кажется, скрежетнуло по кости скулы и по щеке потекло что-то вовсе обжигающее. Старообрядцева подняла ладонь, чтобы отереть лицо, но по запястью ударило так, что рука отнялась по самое плечо, будто в неё зубную заморозку вкололи.

– Грабли убрала! – приказала чернота. – И говори, говори, тварь! Мне с тобой возиться некогда. Кончить бы тебя прямо сейчас, – громадное наклонилось совсем низко, почти к самому Ленкиному лицу, пахнуло свежестью и мятой. – Лезешь и лезешь, куда ты всё лезешь? Ну, говори!

– Ч-что? – проблеяла Ленка.

– Колье где?

– К-какое коль-е?

– Ах ты дрянь!

И вот тут до Старообрядцевой дошло, да так чётко, ясно и до конца, что даже под черепом звенеть перестало: сейчас её будут убивать. И, возможно, быстро это не закончится.

***

Ленка закрыла глаза всего на секундочку, не больше, а когда открыла, то ничего не поняла. Поморгала, даже зажмурилась, но яснее от этого не стало.

– Встать можешь? – хмуро спросил Макс.

– Нет, – честно ответила Старообрядцева, снова подняла руку – левую, правая так и осталась замороженной – потрогала колкую от изрядно отросшей щетины щёку. – Это ты?

– Это я, – совсем уж мрачно признался Петров.

Свет ночника бликовал в стёклах его очков, не давая рассмотреть глаза, да Ленке этого не очень-то и хотелось, она была уверена, что ничего хорошего для себя в них не разглядит.

– А почему ты в очках?

– Потому что у меня близорукость, – процедил Макс.

– А раньше был без очков, – задумчиво протянула Ленка.

– А раньше были линзы, – почти выплюнул Петров и куда-то пропал.

Старообрядцева закрутила головой, пытаясь понять, куда это он девался.

– Лежи смирно. Дай посмотреть, – рыкнуло откуда-то сверху и сзади и Ленкину голову обхватили тёплые, но очень твёрдые ладони, повертели туда-сюда не слишком ласково, даже в шее что-то хрустнуло. – Шишка, – вынес вердикт Макс, – здоровая.

– Где шишка?

– Лежи смирно, говорю, – прикрикнул Петров, – тут кругом осколки.

И снова пропал, теперь уже окончательно, позади даже пусто стало, а на душе тоскливо, ну точно у собаки, которую хозяин на даче забыл. Но Ленка всё равно почему-то послушно лежала, даже не пытаясь встать, только смаргивала невесть откуда взявшиеся слёзы.

– Не дёргайся, – приказал снова непонятно откуда взявшийся Макс и Ленкиному затылку стало жутко холодно, но так приятно, что Старообрядцева простонала тихонечко, прижалась головой к холодному, комковатому, а, заодно, скулой к тёплому – Петровскому запястью, и щекой к шершавому – рукаву его куртки.

– Ты вернулся? – помолчав, спросила Ленка.

– Четыре часа назад отпустили.

– Не-ет, – Старообрядцева поелозила затылком по комковатому, вытягивающему из головы звон и тяжесть. – Скажи, ты правда вернулся?

– Кажется, мне и деваться-то некуда, – вроде бы усмехнулся Макс.

Ленке, конечно, хотелось услышать совсем не это, но, тяжко вздохнув, она промолчала. Пока ведь и так хорошо. Ну или, по крайней мере, не совсем плохо.

– Лен, что ты хочешь, чтобы я сказал? – после немалой паузы – сердито, ну а как иначе? – спросил Петров.

– Что ты по мне скучал, – проскулила Ленка.

Наверное, шишка и впрямь была большой, а то с чего бы иначе вдруг язык сам собой болтать начал, не спрашивая хозяйкиного мнения?

– Я по тебе скучал, – совсем уж злобно подтвердил Макс.

– И что тебе было плохо без меня.

– Было плохо.

– Очень плохо?

– Детский сад! – вызверился Макс и потащил Старообрядцеву вверх, пристроил между собственных коленей, сам-то он на полу сидел, заботливо придерживая кулёк у её затылка, и сдёрнул очки. Почему-то без них его глаза оказались совсем рядом, гораздо ближе, чем в очках. – Мне без тебя было очень плохо, – рявкнул. – Совсем хреново. Ты мне снилась. Подробности нужны?

– Не-а, – помотала головой Ленка, понимая, что улыбаться сейчас всё-таки, наверное, не стоит и всё равно улыбаясь во весь рот. – Ты мне потом… покажешь, – прошептала Старообрядцева и, застеснявшись собственной смелости с развратностью, ткнулась носом в Максову шею.

– Во что я вляпался? – недовольно буркнул Петров ей в затылок. – Поедем весной в Киото?

– Это в Японии? А зачем мы туда поедем?

– Зачем весной в Японию люди ездят? Смотреть, как сакура цветёт.

– Запросто, – охотно согласилась Ленка. – А летом мы поедем в Мухлово?

– Зачем это? – насторожился Макс.

– Зачем люди летом в Мухлово ездят? С мамой знакомиться.

– Ещё и мама, – обречённо вздохнул Петров. – Знаешь, что самое забавное? Мне давным-давно это скучно, все эти сакуры в Киото, Ниагары в Канаде, карнавалы в Венеции. А там я всё думал, чтобы тебе показать такого. И опять интересно стало. Это вот что?

– Любовь? – совсем уж робко и едва слышно предположила Ленка.

– Какая же ты всё-таки… – хмыкнул Макс.

– Дура малолетняя? – Старообрядцева искоса глянула на него, но ничего кроме щетинистого и вполне мужественного подбородка не разглядела. – Тогда ты кто получаешься? Пе-до-фил!

– Иди ты к чёрту, Ленка, – обиделся Петров.

– Сам ты иди к чёрту, Макс, – не осталась в долгу Старообрядцева и попыталась высвободиться.

А он и не держал, потому что начал ржать, как стоялый конь. И с чего бы? Вот и пойми загадочную мужскую душу. Лена от растерянности даже вставать не стала, так и осталась сидеть на полу, меж его колен.

– Ладно, взрослая опытная женщина, – оторжавшись и даже рукавом утёршись, решил Макс. – Признавайся, квартиру ты разгромила?

– Я? – тяжко поразилась Старообрядцева и, наконец, додумалась оглянуться.

Лучше б она это не делала, потому что кругом царил… Нет, разгромом сотворённое назвать было нельзя, слово слабовато. Из целого в комнате осталась только мебель, да и та частично, на диване вон обивка вспорота, а на стене напротив содранные обои весели длинными неровными языками. Скинутые со стеллажа книги и безделушки грудой валялись на полу, дверца встроенного шкафа висела криво и жалко, а за ней грудой темнела одежда, кажется, порванная или порезанная. Короче, самый настоящий кошмар.

– Ну, в общем-то я и не думал, что это ты, – признался Макс, откидывая голову, опираясь затылком о край покалеченного кресла. – И твой внутренний Халк тут не при чём.

– Я не Халк, – растерянно выдала Ленка.

– Точно, ты валькирия и, вообще, жена декабриста, – не стал спорить Петров. – Значит, вот что мы имеем в итоге. Из СИЗО я приехал сюда, потом рванул на завод. Не было меня часа два от силы. За это время кто-то вломился в мою квартиру и успел тут всё хорошенько прошерстить. Потом явилась ты. Кстати, зачем?

– Цветочки полить, – тоненьким голоском призналась Старообрядцева.

– Уважительная причина, – кивнул Макс, потянулся куда-то за спину и опять нацепил свои бликующие очки, – особенно учитывая тот факт, что у меня даже искусственных нет. Значит, явилась ты и застала… муд… кх-м!.. злоумышленника в разгар его трудовой деятельности.

– Я никого не видела! – испуганно взвилась Ленка.

– Не удивительно, – спокойно отозвался Макс, – потому что ты немедленно получила вазой по затылку. За вазу, кстати, можешь поблагодарить Элизу Анатольевну, это она мне её сплавила. А щёку тебе за что порезали? – Лена в панике схватилась за лицо, но Петров перехватил её запястья, заставил руки отвести. – Да не пугайся ты, просто царапина, даже заклеивать не нужно. Так за что?

– Он спрашивал, где колье.

– Оч-чень интересно, – задумчиво процедил Макс. – А ты уверена, что спрашивал именно он?

– А кто ещё?

– Например, она.

– Я не знаю, – растерялась Ленка, – я не уверена…

– Самое забавное, что и я не уверен. – Петров почесал бровь. – Этот… злоумышленник практически снёс меня в дверях. Выскочил, как… Выскочил прямо на меня, короче.

– И ты не разглядел?!

– Я разглядел тебя, валяющуюся на полу, – сердито ответил Макс, – и с лицом в крови. А этот… Ну, пониже меня будет. Куртка тёмная, капюшон. Не густо, в общем.

– И что мы теперь делать будем? – помолчав, спросила Ленка.

– Теперь мы пойдём к моей матери ночевать, – проворчал Петров, вставая. – Кстати, тебе это ещё нужно?

Он продемонстрировал Старообрядцевой то ли пакет, то ли мешок, который на её затылке держал.

– А что это? – не поняла Ленка, разглядывая сине-белый кулёк с подкапывающей с уголка водой.

– Пельмени, – огрызнулся Макс.

– Какие пельмени?

– Замороженные. Впрочем, теперь не очень. А что ты ещё хотела найти в моей морозилке?

Лена пожала плечами, она-то в его морозилке вообще ничего искать не собиралась, но, впрочем, даже если б и собиралась, то вряд ли нашла что-то другое. Холостяк же.

[1] Ротация – в терминологии телевидения и радиостанций периодическое проигрывание в эфире музыкальной композиции, рекламного или проморолика.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю