Текст книги "Три правила ангела (СИ)"
Автор книги: Катерина Снежинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Три правила ангела
Глава 1
Донести набитые под самые ручки пакеты до лифта – это всего лишь полдела. А как их дотащить от лифта, решившего, что работать он устал, до пятого этажа – вот вопрос вопросов. Хоть ползком ползи, честное слово, потому как уже не руки трещат, что им, рукам, сделается-то? Трещат эти самые пакеты и кто только их придумал такими? Ведь гипермаркетовские же, а продуктов в них влезает чуть, на четыре-то дня едва хватит, чего уж про неделю говорить.
– На дворе трава, на траве дрова, – скороговоркой буркнула Ленка, помогая себе коленом, перехватила особо подлую авоську, торчащую углами йогуртных упаковок, – а нам всё трынь-трава. Где наша не пропадала? – Обернулась, глянула на лифт, притаившийся в решётчатой шахте, тяжело вздохнула и честно призналась: – Где только наша не пропадала!
Ленка решительно сопнула носом, попыталась сдуть вывалившиеся из-под прилипшей ко лбу шапки волосы, да и пошла на приступ лестницы. А ведь лестница-то немалая, дядюшкина семиэтажка – это вам не какая-нибудь «хрущевка», а серьёзный правильный дом, с потолками под небо, ну и пролётами соответствующими.
– Клара у Карла украла кораллы. – Чтение скороговорок при физической нагрузке способствует развитию дыхания – это парень так сказал, странный такой, с длинной, как у куклы, тёмно-синей чёлкой. Чёлка чёлкой, а его взяли, а вот Ленку нет, значит, правильно говорил. – Карл у Карлы украл кларнет. – Остановившись на повороте лестнице, она с силой выдохнула. – Ну и дурак!
Скороговорки – это, конечно, хорошо, контроль диафрагмы ещё лучше. Правда, где эта самая диафрагма находится, точно знал, наверное, только тот синеволосый Мальвин. Ну, ещё, может, дядюшка, потому как он всё на свете знал. Но с песней жить всё-таки веселее. Допустим, эта: «Под деревней Крюково погибал наш взвод!» – классная же песня, боевая, решительная такая. Или ещё вот хорошо: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не жела-ает». Но оно для другого случая, например, для стирки белья, накопившегося за неделю, да ещё с двумя пододеяльниками и банными полотенцами.
Но песни песнями, а без правильного дыхания никуда. А ещё без чистой дикции.
– Шла Саша по шоссе и сосала слушку. Тьфу ты, сушку она сосала. Зубы повыпадали, что ли?
Пакет с йогуртами, прижатый к боку, подличал, норовя выскользнуть. Мысль швырнуть его, да посмотреть, как растекается радужными лужицами заморская химия, становилась всё соблазнительнее. Тем более, Ленка, вскормленная на чистых сливках, парном молоке, да сметанке, таких вот «обогащённых живыми бактериями» решительно не понимала. Но так уж жизнь устроена: понимай – не понимай, а тащи. Потому как если не дотащишь, дядя недоволен будет. Вот он, в отличие от тёмной племянницы, жил правильно и питался тоже правильно. Если сказали по телевизору, мол, надо потреблять йогурты с бактериями, так и потреблял, не отлынивал.
– Под дере-евней… Нет, Крала у Клара сушку украла! – Впереди было ещё два лестничных пролёта и готовка ужина, а, значит, почти бесконечность. – Под дровами на дворе, дура, закопала.
Что-то сегодня вечером у Ленки все дураками выходили, а это нехорошо, неправильно. Наверное, просто запал решительности скукоживался с каждой ступенькой, взятой с боем, и всё сильнее хотелось пожалеть себя, горемычную.
Дверь на четвёртом этаже распахнулась наотмашь, едва не ткнув Ленку ручкой в бок, и под ноги ей выкатился комок желтоватой шерсти, по-стариковски захлёбывающийся хрипом и скаливший сточенные клыки.
– Ой, Леночка, это ты? – изумилась Марьванна, хозяйка распахнувшейся двери, шестьдесят шестой квартиры и хрипящего комка по имени Барон. – А я думала, кто тут ходит в ночь-полночь? Мы с Барончиком на вечерний мацион собрались, и тут слышу: топает кто-то. Вот и перепугалась. Обстановка-то сама знаешь какая!
– Какая? – послушно уточнила Ленка, ничуточки не злясь.
Во-первых, неожиданная передышка была в радость, а, во-вторых, Марьванна и Барон, а еще Палыч, их хозяин, ей нравились: смешные и не злые совсем, просто старенькие, а кто знает, какой она сама станет, когда до таких-то лет доживёт? Может, как Салтычиха из четвёртого подъезда будет кричать в форточку на прохожих матом.
– Криминогенная, – назидательно подняв узловатый палец, пояснила Марьванна, – кри-ми-но-ген-ная обстановка кругом, вот так-то! А ты тут ходишь, хотя уже девять пробило и темень на улице. Да ещё, небось, через сквер срезала. Знаешь, что с девочками по темноте-то случается? Я всё-таки поговорю с Михал Сергеичем, разве это дело?
– А что, верхний сосед сегодня опять стены сносил? – чересчур быстро, бодро и не очень-то вежливо перебила её Ленка.
О своей неправильности слушать никакого желания не было, а уж чтоб Марьванна дядюшку воспитывать взялась, хотелось ещё меньше.
– Да нет, притих чего-то, – старушка поджала сухонькие губы, очень кого-то не одобряя, может невежливую «девочку», может, её дядьку или вовсе соседа. Скорее всего, всех и сразу. – Затаился, ирод. Видит бог, не иначе новую пакость готовит.
Ленка покивала, поправив сползающую, кусающую мокрой шерстью шапку локтём – больше нечем было поправлять, руки-то заняты.
Не то чтобы она была согласна с Марьванной, по её мнению никаких пакостей «ирод» не готовил, наоборот даже. Когда въехал в квартиру, плакатик внизу, у почтовых, ящиков повесил: так, мол, и так, уважаемые жильцы подъезда, ремонт я делаю, не обессудьте и извините за беспокойство. А ещё кулёк с шоколадками снизу пристроил, вроде как чтобы не обижались люди. Ленка тоже хотела батончик взять, да постеснялась, а на следующий день и брать-то уже нечего стало.
Но этот ремонт, никак не прекращающийся добрых два месяца, успел всех до печёнок проесть. Какие тут шоколадки, когда с самого утра и до вечера канонада, пальба и стены рушатся? Да ещё всякие подозрительные личности, то есть строители, туда-сюда то и дело шастают, от чего не только Марьванну испуг берёт, но и дядюшки переживания случаются. Обстановка-то вокруг какая! Криминогенная – вот какая.
– Да ты иди, иди, Леночка, задерживаю я тебя, а там Михал Сергеич, поди, заждался совсем, – проворковала старушка, подхватывая так и не переставшую хрипеть болонку на руки.
А вот подлой Ленке – правильно мама говорила, любить людей надо! – с чего-то примерещилось, что добрая соседка вовсе даже не «заждался», а «зажрался» сказать хотела. Но выяснять, то ли Марьванна имела в виду или совсем не то, не стала, перехватила свои пакеты, да и пошла дальше: «Последний путь – он трудный самый!».
– Всем привет, я дома! – объявила Ленка в тёплую темноту квартиры.
Ответом ей было невнятное, но очень весомое бормотание, да ещё из-под двери дядюшкиной спальни высунулся язык голубовато-белого телевизионного всполоха, подразнил и убрался обратно. Это всё означало одно: провинилась племянница и нету ей никакого прощения. Задержалась, вот уже и главные новости идут, а девки всё нет и нет, куда это годится? Никуда. Потому следовало спешно заслуживать прощение, да поторапливаться, ведь времени оставалось всего ничего – как раз до окончания «новостной программы». Это дядя, Михал Сергеич, так говорил: «Новостная, – мол, – программа».
Новости дядюшка никогда не пропускал, смотрел их утром, в полдень и вечером. А ещё очень уважал всякие политические и «остросоциальные» программы. Не те, где мужики друг друга за лацканы таскают, да соком поливают, а такие, где серьёзные дядечки в костюмах и непременно при очках обсуждают важные вопросы, вроде «демонополизации» и «конъюнктуры рынка».
Про рынок Ленка знала многое, про конъюнктуру почти ничего. Разве что вот у её кошки Тигры как-то раз глаза заболели, и ветврач Лиска сказала, что у неё конъюнктивит и велела капли капать. «Конъюнктура» и «конъюнктивит» ведь похоже, правда? А вот дядя в таких проблемах хорошо разбирался, потому как его однажды, правда, давно уже, Ленка тогда ещё и не родилась, выдвинули по партийной линии и они с супругой отбыли на жительство аж в столицу. Где ему, Михал Сергеичу то есть, выделили квартиру и машину с шофёром, а ещё обещали дачку. Правда, потом к власти пришёл другой Михаил Сергеевич[1], а дядя мышей не словил, остался верен «ленинской партии». И квартиру с машиной у него отобрали, дачку так и не дали, да и отправили обратно, в родной город, пусть и не малый, но всё же не столицу. Хорошо, хоть тут прежнее жильё оставили и не какое-нибудь, а в правильном «сталинском» доме.
Покойная же супруга Михал Сергееча – не другого, а дяди – эдакой несправедливости не вынесла и в мгновение сгорела, померла то есть. А дядюшка остался, всерьёз озаботился вопросами здорового питания, пристрастился к умными передачам и приютил совсем уж было пропадающую племянницу, девку неблагодарную, шляющуюся по вечерам где попало и имеющую всего полчаса, чтобы ужин приготовить и свою вину загладить.
***
Жарящаяся картошка пахла на всю квартиру, а, может, даже и подъезд, жирным, вредным и очень-очень вкусным. Подрумянивающиеся котлеты шкворчали уютненько и тоже пахли на всю ивановскую. А в мисочке золотилась квашеная капустка маминой засолки и глянцево поблёскивали даже на вид хрустящие огурчики, размером с мизинчик. И ещё хлеб, утром купленный горячим, прямо из печки, лежал в плетёной корзинке – красота.
Ленка вздохнула, стянула со сковородки ломтик, отвернулась к окну и, остро не любя себя за слабоволие, сжевала картошку, рассматривая собственное отражение в тёмном оконном стекле. Есть захотелось только сильнее, а в животе недовольно заурчало и забулькало.
Ну вот о какой диете может идти речь, когда целый день на ногах, иногда и на перекус времени выкроить не удаётся? Хорошо Миленке с кассы: она маленькая, тоненькая, прям звонкая, и жует одни салатные листья да яблоки. А у Ленки не получается, ей кушать хочется, и если на ночь не съесть чего-нибудь существенного, то потом снится всякое. Например, мамины пирожки с ливером и ещё с малиной. От таких снов по утрам жить совсем неинтересно становится, а хочется плюнуть на всё и домой вернуться. Первым же поездом. Или как в книжке было написано? Утренним дилижансом? Вот им и вернуться.
Ленка, критически рассматривающая собственное отражение, не заметила, когда успела огурчик уцепить, только и поняла, что хрустит. Ну откуда такая напасть? Ведь слово же дала, что к весне дохудеет до вожделенных джинсов! Очень уж ей хотелось именно джинсы заиметь, а никак не получалось, хоть и деньги на них давно отложены.
Только что поделать, если китайцы в купе с турками и прочими «медами ин итали» никак верить не желали, что при попе полноценного российского пятьдесят второго размера можно иметь талию сорок восьмого! Видать думали, что если пятую точку наела, то и на боках «плюшки» будут непременно. А у Ленки ничего такого не было и не наедала она вовсе, вот уродилась эдакой. Мама говорила: «Кровь с молоком!», а один товарищ сказал: «Лошадь гренадерская».
Ну да, с ростом уж ничего поделать нельзя, а вот уменьшить спереди и ещё сзади очень даже можно. Если только картошку жаренную на ночь не трескать. Так ведь не выходит! И джинсы остаются самой что ни на есть розовой мечтой. Брюки с юбками она поднаторела на старенькой машинке покойной тётки ушивать и даже неплохо получалось, а с джинсами-то что делать?
Хотя вон Виталику всё и так нравилось, он Ленку «моя Кардашьяниха[2]» звал.
– Явилась? – хмуро поинтересовался дядюшка с порога кухни.
Видать, ничего хорошего в новостях не показали, вот у него настроение окончательно и прокисло.
– Прости, пожалуйста, – замела хвостом нерадивая племянница. – Я тебе звонила, но ты, наверное, гулять пошёл, а потом я… Мы решили в этом месяце на ревизию не оставаться, а так потихонечку остатки посчитать, хоть по-маленькой, потом разом всё подбить. – Михал Сергееич неодобрительно глянул поверх очков, про остатки и ревизию ему неинтересно было. – Представляешь, меня сегодня покупательница спросила, почему мы продаём творог, который уже кто-то ел. – Дядюшка приподнял кустистые брежневские брови, прошаркал к плите, подозрительно к картошке принюхиваясь. – Ну, просто на ценнике написано: «Творог б/у», вот она и решила. Ну, бэ-у, значит, «бывший в употреблении», то есть, будто его кто-то уже ел. – Дядя хмыкнул как-то неопределённо, но вроде бы неодобрительно. – А на самом деле это значит, что он в бумажной упаковке, – совсем сдувшись, закруглилась Ленка. – Давай, я картошечки положу? Тебе позажаристей?
– Елена, ты удручающе глупа. Это у тебя от матери, – припечатал дядюшка и ушёл из кухни, постукивая по полу палкой – руки отправился мыть.
А племянница ничего отвечать не стала, потому что привыкла уже и ещё занята была, картошку по тарелкам раскладывала. Хотя, конечно, сама-то она придерживалась совсем другого мнения по этому вопросу. И не только она, но и мама, и Алла Николаевна – классная руководительница; и Два-на-Восемь, то есть, Сергей Палыч – директор школы; и Моисей Львович – руководитель самодеятельности, а, по совместительству, начальник Дома Творчества, бывшего Дома культуры.
Моисей Львович вообще её, Ленку, Артисткой называл. Ещё она почти выиграла «Утреннюю звезду» в районе – это конкурс такой, где поют и пляшут. И ей грамоту дали, что второе место заняла, да и то лишь потому, что победительница по-английски пела, а Ленка до такого не додумалась, хотя у неё по английскому пятёрка была, вот второе и заняла.
Так что не прав дядя, пусть и твердит вечно: «Простота хуже воровства» и ещё вот это: «Ты удручающе глупа!» Да и пусть, может, и глупа. Только в уме ли счастье? Вот сам Михаил Сергеевич куда как умён, а жалко его. И не старый ещё, а едва ходит, да и совсем один остался, если, конечно, Ленку с её матерью не считать. Так что пусть ворчит, хоть душу отведёт.
– В программе «Здоровье» сегодня опять сказали ужасающую ересь, – сообщил тот самый вроде как несчастный дядя, о жалостливых мыслях племянницы ничего не подозревающий. – Будто есть какой-то полезный холестерин, только представь себе! Наукой давным-давно доказано, что ничего подобного не существует. Холестерин – это яд и…
Ленка машинально кивала, уписывая картошку, а котлет себе не положила – наказала за обжорство, но всё равно было вкусно и очень горячо. Оказывается, она продрогла и даже не заметила, а картошечка грела изнутри, так что тепло до самых заледеневших пяток растекалось. Да и вечер с реальностью примирял: есть вкусный ужин, а потом будет чай и ещё с получки припасённое на случай дядюшкиной обиды специальное печенье – в жестяной коробочке. Есть привычная недовольная воркотня Михал Сергеича – не молчит, значит, не смертельно провинилась племянница и ничего такого-эдакого выдумывать не придётся, и без вызова «неотложки» ночью дело обойдётся. И скоро можно будет забраться в кровать. Вернее, сначала посуду помыть, потом простирнуть бельишко – и спать. Точнее, не так: сначала посуду помыть, потом простирнуть бельишко, погладить брюки на завтра и спать – вот так будет вернее.
– Елена, ты не слышишь? – въедливый голос дяди ворвался в сытую полудрёму, заставил встряхнуться лошадью.
– Я слушаю, слушаю, – зачастила Ленка, – вот и нас Милена с кассы постоянно про этот холестерин…
– Ты и не слушаешь, и не слышишь, – деревянно постучал пальцем о край стола Михал Сергеич. А дверной звонок, будто заранее с дядей договорившись, залился дребезжащей трелью. – Не открывай, пока не узнаешь, кто явился и зачем.
Выдранная из блаженного покоя Ленка чуть было не ляпнула что-нибудь вроде: «А когда узнаю, что нас пришли убивать, открывать можно будет?» – но, слава богу, удержалась, просто побежала к двери, на ходу пытаясь вбить ноги в слетающие разношенные тапочки.
***
– Привет, – помахала ладошкой Светланка, соседка с седьмого этажа и ленкина почти закадычная подруга. Не такая, как Оксанка, оставшаяся дома, но всё же. – Твой хрыч спать ещё не лёг?
– Нет ещё.
– Пойдём, покурим? – Светланка лихо прокрутила по костяшкам пальцев тоненькую сигаретку, как фокусники монетку. И как так она умудрялась? Ведь сломаться должна сигарета-то! – Разговор есть. Серьёзный.
Лена, заглотив последний кусок огурца не жуя, как анаконда, опасливо обернулась, прислушалась. Старый чайник, только что поставленный на плиту, ещё даже посвистывать не начал, значит, минут шесть есть, закипал он долго. Зато на кухне забубнил маленький телевизор – дядюшка включил очередную передачу со строгими и жутко умными дядечками.
– Ну, пойдём. Только быстренько, ладно?
Ленка выскользнула в подъезд, не переобуваясь и дверь до конца не закрывая, чтобы услышать, если что. Благо далеко идти не нужно было, всего-то подняться на один пролёт, там, у щелястого, вечно сифонящего окна с упорно не желающей закрываться форточкой жильцы обустроили «курилку» – поставили жестяную банку из-под оливок.
– Рассказывай! – велела Светланка, устраиваясь на подоконнике и прикуривая свою тоненькую сигаретку.
Это у них называлось «покурить». То есть подруга, по словам Михал Сергеича, на самом деле травилась ядами и канцерогенами, а некурящая Ленка дымила пассивно, то есть стояла рядом, опёршись лопатками о ледяную шершавую стену, и рассказывала «про жизнь». Или Светланка рассказывала, тут как получалось. У неё всегда выходило интереснее, потому что она была фрилансером, а по дядюшкиному мнению тунеядкой, потому как трудовой книжки не имела и в пенсионный фонд ничего не отчисляла. Писала подруга на разные сайты в Интернете и ещё в настоящие журналы про то, как соблазнить шефа или, наоборот, не даться ему; устроить любимому незабываемый вечер при свечах и похудеть к праздникам за три дня.
Сама Светланка весила под девяносто живых кило, ничуть от этого не страдала, после развода, случившегося ещё три года назад, всех мужчин поголовно считала козлами и была глубоко убеждена, что «незабываемый вечер» – это когда удаётся сплавить сына Мишку с ночёвкой к матери, то есть в своё удовольствие валяться на диване, ужин не готовить и смотреть до опупения «Отчаянных домохозяек».
– Чего молчишь? – шикарно прищурилась над дымными прядками Светланка.
– А чего говорить? – вяло отозвалась Ленка, вдруг и разом уставшая так, что даже коленки помягчели.
– Ясно, укатали сивку крутые сявки, – решила подружка. – Ладно, тогда без прелюдий. Работа нужна?
– Да у меня вроде как есть…
– Ага, на рынке сопли морозить и фтюхивать наивным гражданам итальянские джинсы, пошитые в Шли Б Вы В Пень?
– Я давно уже не на рынке, а в магазине, – вяло отбилась Лена.
– Колоссальная разница, – с уважением протянула Светланка и помахала у подружки перед носом, разгоняя дым, о здоровье позаботилась, значит. – Теперь ты получаешь не три копейки, а целых пять? Ладно, слушай сюда, маза такая. Про ремонт в семьдесят пятой квартире слышала?
– А про него ещё кто-то не слышал?
– Вот и я о том же. Короче, в соседнем подъезде живёт некий Макс Петров, мой друган с детства, мы ещё в песочнице друг друга лопатками колотили и бабайки отбирали. Теперь-то он ба-альшим человеком стал, даже свою фирму заимел. «МастерОК», знаешь? – Ленка отрицательно помотала головой. – Правильно, потому что ты тёмная. Я тоже тёмная, понятия не имею, чем они там занимаются. Но не соль. Главное, что Макс решил от матушки отселиться. Говорила, что он вместе с матерью жил? Нет? Ну вот теперь сказала. В общем, подсуетился друган мой, семьдесят пятую купил, а родительнице прежнюю оставил. Умно, между прочим: вроде как под присмотром мамахен, но всё-таки в сторонке. Вот бы мне так. Как думаешь, Ленк, заработаю я когда-нибудь на такую квартиру?
– У тебя же своя есть.
– Да ну! – Светка с силой утопила окурок в банке с торчащими кривыми хвостиками «бычков». – Одно дело, когда от бабки досталась и совсем другое, когда за свои денежки приобретено. Разницу чуешь? Знаешь, сколько в нашем доме квартирки стоят? Ну и не знай, крепче спать станешь.
– Светланк, мне идти пора, – нервно оглянувшись на дверь дядюшкиной квартиры, призналась Ленка.
– Вас понял, сворачиваюсь. В общем Макс мне тут на днях звякнул… Вот ещё одна странность, почему он с рождения Макс, а я Светланка? Не Света, не Светлячок, не Светлана Евгеньевна, заметь, а Светланка? Не знаешь? Мне вот в голову никогда не приходило его Максимом называть. Или Максиком. Или Масиком. – Подруга хихикнула. – Ладно, ладно, не нервничай, уже перехожу к сути. Короче, ему нужна женщина, чтоб за матушкой присматривать. Ничего особенного, прибраться, поесть приготовить, много ли одной старушке надо? Развлечь там ещё, погулять вывести. К ней медсестра ходит, но та по медицинской части, а требуется эдакая помесь домрабы с компаньонкой. Платит Макс очень прилично, поверь.
– Ну не знаю, – засомневалась Ленка. – Вот так срываться? А если у меня не получится?
– Что там может не получится? – фыркнула Светланка.
– Вдруг характерами не сойдёмся?
– Ты же не замуж за Макса собираешься. А мать у него мировая старушенция, я тебе говорю. К тому же от тебя никто не требует немедленно подписывать контракт кровью. Ты как в своей богадельне работаешь, два через два? Вот в выходные и сходи, попробуй. Не выйдет, так свалишь, зато хоть чуть-чуть, а подзаработаешь. Ну чего, я звоню Максу?
– А звони! – чувствуя молодецкую удаль, махнула рукой Ленка. – Попытка не пытка, да?
– Это смотря какая попытка, – охладила её пыл Светланка, выуживая из кармана халата телефон. –Макс, привет! – сладко разулыбалась подруга трубке. – Нашла я тебе порядочную женщину. Да какая мигрантка, ты чего! Зовут Лена, фамилия… э-э… – Светланка накрыла телефон ладонью и зашипела по-змеиному. – Слушай, у тебя как фамилия?
– Старообрядцева.
– Ого, – почему-то уважительно протянула подруга и опять зачастила в трубку. – В общем, русская она, посконная. Там сами разберётесь. Макс, ну какая разница, старая она или нет, чай не курица, не на ужин берёшь. Нет, не девочка. Хотя я не проверяла, конечно. Да поняла я, в каком смысле! Ну двадцать два, двадцать три. Пойдёт?
Ленка натянула рукава свитера на замерзшие пальцы, сунула руки подмышки, опёрлась затылком о холодную стену, закрыла глаза и затосковала, старательно не вслушиваясь в светланкин трёп.
Помнится, мама говорила, что у каждого человека есть свой ангел-хранитель. И если не обижать его, то он всегда поможет, из беды выручит, и самую-самую заветную мечту исполнит. Ленка очень старалась своего хранителя не расстраивать, только вот ангел ей достался то ли слишком суровый, то ли ленивый, то ли вообще какой-то бракованный: помогать не спешил, а на мечту и вовсе плюнул. Или просто мечта была неправильная? Или это сама Ленка какая-то не такая? Сложно всё…
Эх, на траве двора да лежат дрова. Чтоб им пусто было.
***
В некоторых книжках пишут: «Сражён наповал», мол, так чего-то героя или там героиню удивило, что у него аж ноги отказали. В принципе, Ленка верила, что эдакое на самом деле случается, вон в родном Мухлово дело было. У соседки Степановны муж уж как пил, не просыхал просто. Ну она, отчаявшись растолковать супругу весь вред пьянства подручными средствами, то есть всем, что под руку попадётся, начиная от полотенца и заканчивая кочергой, отправилась к местной бабке-ворожее, а та и насоветовала: «Поймай, – говорит, – ужика, да сунь мужу в штаны, пока дрыхнет. Тот проснётся, пойдёт до ветру, портки-то сымет, как увидит змею, так и испугается, что до чертей допился». Ну, Степановна так и сделала, а случилось всё по бабкиному. Муж-то соседкин, змею увидев, мигом «наповал сразился», потому как жена для надёжности не ужика, а гадюку запихала. Почему та мужика не кусанула, бог весть, пригрелась, наверное. А сосед и впрямь пить бросил, только с тех пор разговаривал невнятно и ногу приволакивал. Не восстановился ещё после инсульта.
Вот и Ленку, как того героя или соседкиного мужа чуть наповал не сразили. Никак она не ожидала, что дверь – громаднейшая, под самый потолок; да ещё с бронзовой ручкой, украшенной бронзовым же кулаком, сложенным в кукиш; да ещё с блестящей табличкой в вензелях, на которой было причудливо выведено «Петров А.И.» – откроется так неожиданно. Обычно-то хоть шаги слышно по ту сторону, а тут даже звонок не зазвенел, когда Ленка на него нажала, вот она и подумала, что сломался. Собралась стучать и чуть по лбу не заработала, едва отскочить успела.
Что-то не складывалось у неё в последнее время с чужими дверьми.
– Ну? – совсем недружелюбно спросила дебелая тётка, нарисовавшаяся на пороге.
Одета она была почему-то в спортивный костюм и ни на старушку, ни на Макса, владельца чего-то там, не походила категорически. Скорее уж на борчиху или, допустим, метательницу ядра.
Ленка оробела.
– Кто там, Махрутка? – раздался из глубин квартиры звонкий девчачий голос.
– Не знаю, – пожала могучими плечами «борчиха», – девка какая-то.
– Девка? Девка – это интересно. – Ленка вытянула шею, пытаясь рассмотреть что-нибудь за тёткой, и увидела край здоровенного, явно старинного зеркала, кусок какой-то тумбочки под ним, а на ней, на тумбочке, то есть, гигантского кота. Даже и не кота, а целую рысь, у него и кисточки на ушах имелись. – Давненько к нам девки не захаживали, – сказал кот и захлопнул пасть.
– Здрасти, – сперепугу выпалила Ленка, судорожно пытаясь сообразить, могут ли кошки разговаривать девчоночьими голосами или всё же нет.
Книжки утверждали, что могут. По крайней мере, некоторые – некоторые утверждали, а некоторые разговаривали.
– И тебе не хворать, – пробасила «борчиха» и канула куда-то за дверь, оставив створку открытой.
Кот сидел на трюмо, явственно мерцал янтарными глазами и больше пока ничего не говорил. Ленка облизала пересохшие губы, переступила с ноги на ногу и глянула через плечо. Путь для отступления пока был свободен.
– Что ж вы на пороге-то застыли? – спросил опять, кажется, странный кот.
Хотя нет, не кот, тот как раз тоже куда-то пропал, спросила женщина, очутившаяся на его месте. Вернее, не совсем на его, на тумбочку она забираться не стала, рядом стояла. Правда, ростом она была чуть-чуть побольше зверюги, а Ленке гладко причёсанной макушкой едва ли до подбородка бы достала.
– Так не приглашали, – растерянно пробормотала Лена, рассматривая лилипутку не лилипутку, но Дюймовочку точно.
– Смотри ты, какие политесы и в наше-то время! – фыркнула женщина и шагнула вперёд. – Ну давайте знакомиться, меня зовут Элиза Анатольевна. Только не вспоминайте Бетховена, я вас умоляю! А вы, я так понимаю, Елена?
Ленка кивнула и аккуратно пожала протянутую ладонь, во все глаза таращась на старушку. Хотя какая там к чёртовой старушка, чего там Светланка буровила! Разве бабушки носят брюки, блузки с бантами у горла и туфли на каблуках, да ещё дома? И где вы видели старушек с маникюром и подведёнными глазами и напомаженными благородно-розовым губами? Да ещё перстень на пальце, как в кино про мушкетёров и серьги такие же. А пахло от неё непонятным, но явно очень дорогим. А ведь бабкам положено пахнуть щами, на худой конец пирогами.
– Да вы, я смотрю, никакая и не Елена, – вроде бы насмешливо прищурилась непонятная Элиза Анатольевна, – а самая настоящая Елена Прекрасная. Ну-ка, идите сюда, на свет.
Старушка, которая вовсе не старушка, вцепилась в запястье Ленки с совсем не дряхлой силой, потянула и вытащила, как морковку, куда-то, где света оказалось так много, что невольно пришлось зажмуриться.
– Ма-акс! Макс, иди сюда, немедленно! Нет, ты видел такое? Половчанка! Княжна! Ярославна и Анна в одном лице! И это в наших-то сугубо средних широтах, затоптанных монголами и прочими французами.
– Мама, перестань, – раздалось раздражённое откуда-то из-за сияющей пелены.
– Что «мама»? Скажи, я не права? Да у неё коса в твою руку.
– У неё нет косы.
– А если бы заплела косу, то она была толщиной с твою руку.
Ленка, наконец, проморгалась, и первым, что увидела, стал давешний кот, растянувшийся всей тушей на огромном кожаном диване – нормальных человеческих размеров в этой явно ненормальной квартире, кажется, не признавали. Кстати, диван тоже был ненормальный, почему-то с деревянной полочкой на спинке и зеркальцем над ней. А рядом с ним, с диваном, то есть, стоял мужик: очень сердитый, глядящий исподлобья и голый по пояс.
– Здрасти, – повторила Ленка, воровато отводя глаза.
Ну не пялиться же на всяких разных, неприлично!
– Ну-ну, – непонятно буркнул полуголый и отвернулся, продемонстрировал смуглую, худую и жилистую, как у грузчиков на рынке, спину. А ещё волосы, стянутые в совсем коротенький хвостик. Уж лучше бы постригся по нормальному, чем такой куцый таскать. Или он шевелюру отращивал, как байкер?
– Не обращайте на него внимания, – Элиза Анатольевна опять ухватила Лену за запястье, – он не выспался и потому злится на весь свет. Да ещё голодный, а, как известно, нет ничего хуже голодного мужчины. Но почему-то кашу, которую мне Махрутка варит, сын наотрез отказывается есть. Хорошая же каша, овсяная, на воде, без соли и сахара. Очень полезно для фигуры и печени. Ма-акс, хочешь каши? – крикнула «старушка» так неожиданно, что Ленка вздрогнула.
– Идите все к чёрту, – отозвалось приглушённо откуда-то издалека.
– Так, может, что-нибудь приготовить? – робко предложила Ленка.
– А у нас не из чего! – радостно сообщила Элиза Анатольевна. – Есть только кошачьи консервы и овсянка.
– А мне не плотют, чтоб я ещё и по магазинам бегала, – тоже издалека, но поближе, прогудела «борчиха».
– А тебе сколько раз предлагали платить? Сама же не желаешь.
– А я не нанималась сумищи таскать! Один ваш троглодит сколько жрёт? Всё жрёт и жрёт, разожрался совсем.
– Это ты про Макса? Ма-акс, слышал? Махрутка говорит, ты нас вконец объел.
– Да не! Чего я, дура какая, про Макса Алексеевича такое говорить, да чтоб он услыхал? Про бегемота вашего речь-то веду.
– Он не бегемот, а кот.
– Чего я, котов не видела?
Лена постояла, поскребла ногтём кончик носа, да и потопала искать кухню.
– Мам, я пошёл, – давешний мужик, на ходу завязывающий галстук, но уже в рубашке, вывернул из-за какого-то угла неожиданно, совсем по-хамски задев Ленку плечом.
Глянул сверху вниз сердито – оказалось, что он выше едва не на полголовы, а она сразу и не заметила, – хмыкнул непонятно и, обойдя её по широкой дуге, будто заразную, опять исчез.
И вот чем, спрашивается, не угодить успела? Правильно в каком-то фильме сказали: у богатых свои причуды. Ну да и пёс с ними.
[1] Имеется в виду Горбачев М.С., последний Генеральный секретарь ЦК КПСС, первый и единственный президент СССР
[2] Ким Кардашьян – американская звезда реалити-шоу, актриса, фотомодель, получившая известность, в том числе, благодаря выдающимся ягодицам.
