Текст книги "На разных языках"

Автор книги: Катерина Кеннеди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

С тряпкой в руках

Екатерина Грезина

Иностранцы шутят, что заветная мечта русской au pair – приехать в дом одинокого холостяка, и русские готовы жить где угодно, только не в России. Вечера у камина, состоятельный муж, восхищение русских подружек и устроенный быт – предел мечтаний наших девушек о Европе. Гуляя по влажным затуманенным мостовым, разглядывая сказочные фахверковые дома и черепичные башенки, заманчивые витрины со сладостями (настоящее «хюге!»), я понимала их – и? может быть, даже хотела бы того же самого. Лишь одна заноза омрачала мне счастье западной свободы, и имя ей – Макс.

«Не знаю, Катик, почему, но я не страдаю здесь той депрессией, какая у меня была в России – времени на раздумья нет. И я как-то научилась находить счастье в малом. Смотрю сегодня в окно, а там горы, солнышко и снег, и думаю про себя, а когда еще я увижу такое, пусть и с тряпкой в руках! Я почувствовала себя такой счастливой, пылесосила, песни русские распевала! Австрийцы мои уехали куда-то на весь день. Себасти (тот поляк) все скидывает СМС – я не отвечаю, ушла по-английски. Ты правильно говорила – с ненужным надо расставаться сразу и без сожаления. Встречаться ради того, чтобы остаться здесь, не хочу, хоть он и намекает. Я знаю, что такое любовь, и знаю, что она есть, знаешь и ты… И не наивность это, а вера в прекрасное – просто верящих людей очень мало на свете! Но они есть, и мы их обязательно с тобой встретим! А люди, ищущие только материальное, никогда не будут счастливы. Ложные чувства приведут только к потере самих себя. Целую, и знай, что дороже подруги нет на свете… Кому бы я смогла написать всю эту чушь!»

Щелкаю по кнопке «Ответить»: «Привет, вторая половинка моей русской души! Я тоже решила „расстаться“ с Ричардом…»

Вторая половинка моей русской души звалась Аней. Это именно с ней мы, как и тысячи российских девушек, в свое время испытали на себе «преимущества» культурного обмена au pair. Университетская подруга, выпускница иняза, уехала совершенствовать немецкий в Австрию, а я отважно выбрала туманную скандинавскую страну. В загадочной стране Андерсена с ее загадочными обитателями адаптироваться оказалось сложнее – так как ты никогда не знаешь, что происходит в их холодных светловолосых головах. Кто-то из прибывших с нами уходил сразу, кто-то выстаивал, но неизменно мы поддерживали друг друга на поприще прислужничества, в которое европейцы превратили программу. Суровыми датско-австрийскими вечерами нас с Аней спасали обстоятельные и, как мы верили, глубокомысленные, эпистолярные сочинения друг другу.

Сегодня за обедом хозяйка не перемолвилась со мной ни словом (порой они и с мужем проводят весь ланч в тишине). Деловито она резала кружочками банан, намазывала на черный хлеб масло и накладывала банан на бутерброд. Если у нее кризис среднего возраста, то почему он начался именно в то время, когда приехала я?

– Какой интересный бутерброд! Это вкусно? – я рискнула первой.

– Угу.

– Необычное сочетание.

– Ммм.

– Мы так не едим, надо попробовать.

– А Нильса не будет сегодня?

– Угу.

– Хэлена, что-то не так? Я сделала что-то неправильно?

– Ты протирала пыль с голубого стола? – наконец, её прорвало.

– Конечно.

– Пойдем за мной!

Я смотрела на совершенно чистый, еще пахнущий мылом стол и не соображала, что же не так. Хозяйка согнулаcь под столом в позе, которой позавидовали бы тибетские йоги, и провела пальцем по внутренней стороне ножки, оставляя чуть заметный след.

– Поняла, сейчас протру, – вздохнула я.

– И еще, когда ты моешь пол или стираешь пыль, будь добра, ставь предметы так, как они стояли до этого! И снимай стулья со стола!

Я набрала в легкие воздуха. Раз-два-три…

– И еще: каким средством ты протирала вчера раковину?

– Тем, в голубой бутылке.

– Надо мыть, которым в белой, – неделю назад она твердила, что в голубой.

И я, ненавидя себя до последнего сантиметра, побрела исполнять ее приказания. «Что я здесь делаю, в этой чужой стране с этими чужими людьми? Почему я еще здесь?» – мучал меня глубокий экзистенциальный вопрос, на который я пока не находила ответа. Для чего-то же я решилась на это отважное приключение. Какой-то из этого должен быть толк?

За полдником я недосчиталась одной тарелки. Стульев тоже было только восемь.

– Клаус придет? – спросила я у хозяйки.

– Да.

Значит, в списке гостей нет меня.

Для этих людей меня просто не существует. Это еще хуже, чем экзистенциальный кризис: когда ты точно знаешь, что ты есть, но другие постоянно заставляют тебя в этом сомневаться.

Нильс умеет кричать

«Гольф» Нильса глох уже второй раз.

– Ты действительно хочешь, чтобы я отвезла тебя домой?

– Кейт, у тебя же есть права – в чем дело? – Нильс требовал отвезти его домой из летнего домика за городом на ферму. Хозяин слегка выпил, и его, вероятно, тянуло на подвиги.

Я повернула ключ зажигания.

– Я давно не водила.

– Ну и что, у тебя же есть права!

– Да… Но практики было немного.

Я решила не рассказывать, что обычно в России сначала получают права, а потом учатся водить.

– Если научилась один раз, уже не забудешь. Так что поехали.

Два раза меня отправляли с экзамена, хотя теорию сдала сразу. На третью попытку экзаменатор выпустил в меня весь пар от первых трех соискателей «Была бы моя воля, выгнал бы вас всех к чертовой матери!» Я оправдывалась, что права нужны за границу – для корочки. Мужичок, закрутив ус, произнес: «Ну, немцев-то подави, подави, им полезно!» и вывел «зачтено» в экзаменационный лист. В тот вечер мы обмывали права. Кто-то орал во все горло: «Катька, я теперь вообще не буду через дорогу переходить!»

Нильс так легкомысленно отнесся к моим предупреждениям, потому что в Европе (не только в Дании) процедура получения водительского удостоверения дорогостояща и утомительна. За один час вождения иностранцы платят порядка 25—50 евро, и пока не научатся ездить (хорошо ездить), права им никто не даст! Даже по великому знакомству. Нильс с упоением рассказывал, как в Дании водители уважают друг друга и как просто здесь ездить. Не то что, например, в Испании, где в багажник его датского соседа, остановившегося на желтом светофоре, втреснулись 20 машин. Датчане предельно осторожны на дорогах, потому что ремонтировать свои автомобили стоит здесь – и это не выдумка – порой скандинавского месячного заработка…

Наконец-то вырулила из ворот. И, кажется, благополучно. Ну, Нильс, прокачу тебя с ветерком!

– Что? – он странно поглядывал на мой свитер с дырочками и краснел. Я заранее продумывала алгоритм действий, если он положит руку мне на коленку.

– Получается, говорю! – я была в восторге.

Мы ехали по узкой проселочной дороге вдоль леса.

– Теперь сюда сверни!

Меня удивила доверчивость, с которой Нильс сел со мной за руль. Он даже не боится за старый «фольксваген», который здесь стоит в два раза дороже, чем во всех нормальных странах? Вот что значит – датская вера в систему.

– Теперь сюда.

– Понятно.

– Третью переключай.

– Ок.

Я развила скорость до девяноста. После четырех вечера на дорогах практически нет машин, а после семи – и вовсе. Типично датская особенность. Сейчас шестнадцать тридцать. Небо намекало на ночь. Проезжая мимо соседней деревни, я не увидела на улице ни души. В России в это время все только начинается… Мои философские раздумья прервал Нильс:

– Кейт, что ты делаешь! Поворачивай! Скорость сбавь, говорю! Скорость! Ру-уль!

В тот вечер я поняла, что Нильс умеет кричать. Красные придорожные столбики отскакивали из-под колес, как дрова из-под топора дровосека. Он дернул ручник – машина остановилась посреди кустов, поддев странный зеленый ящик. Хозяин пулей вылетел из «фольксвагена» – я приходила в себя.

– Вон из машины! – думает, он один испугался?

Зеленый ящик оказался электрогенератором с кучей проводов внутри… Он проверил, все ли в порядке, прыгнул за руль, и мы, озираясь по сторонам, уехали.

– Нильс, ты сердишься на меня?

Он не улыбался.

– Не сержусь, но про машину забудь.

Утром хозяин первый сказал мне «Привет!» – я заметила, он не мог смотреть на меня без улыбки: «Ну что, продолжим уроки? Машина Хэлены еще цела!» Я сама предложила оставить мою зарплату на ремонт «гольфа». Он обещал подумать, чем только добавил головной боли.

Журналист

© Сергей Корсун

Когда я зашла в свой датский класс, он напомнил мне начальную школу много лет назад. «Дети» чинно сидели, положив перед собой тетради, учебники и пенал. Датская учительница Дитта возбужденно тараторила на своем языке. Карина перевела, что к нам придет журналист из издания Jydske Vestkysten (ежедневная «районная» газета с заголовками «Пора урожая», «В городе объединяются два магазина», «Жертвам ограбления вернули похищенное»). «И еще, – умоляюще добавила она, – скажите, пожалуйста, что-нибудь хорошее о школе».

Я ожидала увидеть черного от сигарет мужичка с камерой на худеньких плечах, для которого слово «журналистика» давно уже стала синонимом рутины. В класс зашел довольно свежий мужчина средних лет. Массивный «Олимпус» казался миниатюрным на фоне его живота. Репортер выглядел счастливым и бодрым. Он отвесил классу поклон и уселся на Лилино место у двери.

«Итак, начнем урок!» – сегодня на Дитте был черно-белый полосатый шарф и такие же гетры, надетые под мокасины. «Если ей к спине приделать пропеллер, то получится что-то среднее между Карлсоном и Винни-Пухом», – прошептал Паша. Я нагнулась под парту, чтобы скрыть приступы смеха. Соседка Ира тоже делала вид, что ищет что-то под столом.

«Всем привет!» – дверь с грохотом растворилась, явив классу Лилю. Подруга с недоумением уставилась на свое непустующее, место. В следующий момент она уже подлетела к журналисту и хлопнула его по плечу: «Ты новенький? Ну ладно, сиди! Но на будущее – это мое место!» – и, улыбнувшись ему своей самой ослепительной улыбкой, уселась на соседний стул. Представитель местной прессы в оцепенении, как реагировать на этакое дружелюбие (в Дании даже закадачные друзья друг с другом так не здороваются), глупо улыбался. Держаться нету больше сил. Мы с Ирой, Паша и еще полкласса зашлись в истерике. Дитта раздумывала, бежать ей отсюда или присоединиться к общему веселью.

– Да что вы все смеетесь-то? – одна Лиля не понимала, что происходит.

– Лиль, это журналист. Из газеты, – я давилась слезами, – пришел писать про наш класс.

– Че, серьезно?! – она хлопнула мужика по плечу еще раз. – Яй хила Лиля! Яй эа фиа тювэ о. Яй фра Руссланд, всем классом мы изумились ее запасу датского. – From Magadan! Do you know where Magadan is? No problem, I will show you! И, подбежав к карте, с треском опустила ее и стала водить пальцами по изображению России.

– Нет, я не пойму, почему он не фотографирует? – она снова улыбнулась журналисту, изображая щелчки фотосъемки, но тот уже доставал камеру, понимая, что подобного кадра больше не предвидится. Впоследствии Лилин портрет с ослепительной улыбкой и указательным пальцем на Магадане появился на первой полосе местной районки. Она с восторгом показывала ее всем окружающим и даже выслала несколько экземпляров домой. Статья начиналась со слов «Студенты рассаживаются по местам, и начинается урок…”. Только вот Карина возмутилась, она была азербайджанкой, а журналист ее отправил в Чечню.

После урока меня, Лилю и украинца Сашу выбрали на интервью. Журналист спрашивал, сложный ли датский язык, знаем ли мы Андерсена, про цели поездки в Данию и что нам здесь особенно нравится (самый любимый датчанами вопрос). Лиля не успела открыть рот, как Карина зашептала ей, как адвокат подcудимому: «Что ты хочешь сказать? Посоветуйся со мной… Не говори по-английски, а лучше вообще ничего не говори…»

– Ну, а что-то вам, может быть, НЕ нравится в Дании? – журналист отрешенно дослушивал Сашу об уникальности сказок Андерсена, из которых украинец знал одну «Русалочку», и ту не читал. Я не поверила своим ушам. Хоть датчане и не лишены чувства юмора, но им и в голову не приходит, что кому-то может не нравиться в их стране. Наверное, перепил ядерного датского кофе из автомата.

– Я буду по-английски, можно? – старалась игнорировать я умоляющие взгляды Карины.

– Многие девушки едут в вашу страну как au pair. Почему при всем высоком уровне датской культуры, почтению к традициям и законам, отношение к ним совсем не цивилизованное? Нас заставляют делать не то, что прописано в контракте, грозят депортировать на родину, некоторым задерживают выплаты и даже просят питаться отдельно от семьи! Во многих семьях царит настоящий произвол по отношению к au pair. Андерсен проповедовал добро и истинные человеческие ценности, почему же его соотечественники зачастую игнорируют их?

Лучше-ка я не буду смотреть на Карину.

– Я понимаю вас, – он был слегка обескуражен ходом интервью, – просто, видите ли, мы еще не определились до конца, как относиться к иммигрантам. Больше половины криминала – от тех, кто приезжает сюда из других стран, и обычно они не настроены работать и изучать датскую культуру, а лишь получать деньги от государства. Мы сами очень законопослушный народ и не стали бы относиться к людям плохо, если бы они не зарекомендовали себя так. Притом, я думаю, есть специальные меры, которыми можно пресечь несправедливость. Только нужно самим не бояться и бороться за правду.

Пухлое лицо журналиста выказывало истинные сострадание и гуманность.

Он был прав. Если бы первые из нас, кто ехал по программе, не опустили головы, спины и колени, а лучше юбки пониже – к нам бы так сейчас не относились.

В аудитории повисла трагическая тишина.

– Ах да, – вступил вдруг Саша, который во время всего разговора искал в «Википедии» название других сказок Андерсена, – вот я же совсем ничего не сказал про «Cвинопаса»! А эта сказка у нас, между прочим, включена в список обязательной школьной программы…

– Чёё? – одновременно рассмеялись мы с Лилей и Кариной. Вот так Саша спас ситуацию и сохранил дружбу народов.

Глобальное потепление

В Дании я научилась ценить каждый солнечный день. Небо – первое, что бросается в глаза по приезде. Тяжелые, свинцовые тучи нависают над тобой, готовые упасть и раздавить. Они, как плаксивая принцесса, неизменно капризничают: изморосью или дождем. Периодически тучи расступаются, и в середине неба образуются расщелины, откуда землю прощупывают мощные желто-белые лучи. Как будто неопознанный летающий объект исследует почву волшебным прожектором. При самом счастливом исходе облака расходятся, и крошечный полуостров с пятью миллионами обитателей на пару часов согревает теплое солнце.

Тогда заполняются улицы, парки, пляжи, открытые кафе. Улучшаются экономические показатели страны и количество выданных иммигрантам разрешений на работу. В эти дни лица датчан превращаются из искусственно-приветливых в сердечные с широкими белозубыми улыбками. В страну приходит простое датское счастье. И тогда особенно трепетно прогуливаться по улицам и любоваться отблесками солнца на разноцветных домах, шпилях башен, крышах и влажных мостовых. Потому что понимаешь – как все-таки здорово, когда мечты сбываются. Даже если ради этого надо потерпеть.

В такие минуты искренне хочется, чтобы все-таки наступило глобальное потепление, растопив отчужденные скандинавские сердца. И тогда Дания явила бы миру образец идеального человеческого существа: дисциплинированного гражданина, образцового трудягу и добросердечного товарища, упоенного каждым днем своей жизни и приправляющего это ослепительной улыбкой на загорелом лице. Но тогда… Не было бы у нас сумеречного датского искусства, аскетичных дизайнерских изысков и печального принца Гамлета.

Поэтому, наверное, не стоит нарушать мирской порядок. В конце концов. Не тем ли мы и интересны, что мы все разные. А Дания в этом огромном мировом организме, как и каждый из нас, играет свою определенную роль. И нет – не обеспечивать пол-Европы беконом и пшеницей (хотя, может, и это тоже), а просто быть другой, самой собой, ни на кого не похожей… За этими рассуждениями я не заметила, что Хэлена стоит напротив меня в уборной и краснеет от злости.

– Что ты все время с одеждой? Дети одни!

– Так после полдника по графику одежда…

– График должен быть гибким. За три месяца можно было научиться!

Она так интересно краснела: сначала все лицо покрывалось пятнами, потом надувалось, а потом становилось багровым. При этом, когда она ругалась, то пыталась любезно улыбаться, что выглядело достаточно комично. И вдруг, наблюдая за перекошенным лицом свирепой датской женщины, я неожиданно начала отвечать себе на мучающий экзистенциальный вопрос «Зачем я здесь?» – чтобы пробудить в их скандинавских сердцах хоть какие-то эмоции! Ну, вообще показать, что они существуют – и это не выдумка психологов и влюбленных. И вот сейчас в эти самые моменты у Хэлены происходит глубокая личностная трансформация. Я даю ей бесценную возможность выражать себя.

Хэлена еще немного покричала и направилась обратно к гостям – своим родителям: матери с видом королевы, лишившейся трона, и папе – сгорбленному запуганному старичку.

На улице ко мне сразу же примчались дети. Не избалованные вниманием родителей, вот кто с восторгом принимал любую возможность общения. Не будь этих прелестных малышей в моей датской жизни, я бы давно оставила на рабочем столе хозяев билет на тренинг по межличностной коммуникации и была такова. Я давала этим маленьким человечкам главное, что могла дать – свою любовь. Я уже перестала ожидать любви или тепла от Хэлены. Человек не может дать другому того, чего в нём самом нет. Даже если случится глобальное потепление.

«Янтелоэн»

«Извините, простите, простите, извините» – наступая на ботинки, сапоги, мокасины, разноцветные калоши Crocs и снова сапоги, пробираюсь к полке с мясными продуктами. В этом глухом маленьком супермаркете меня уже 4 раза сбили тележками для закупок, раз пять проехали по ногам корзинками и один раз чуть не прищемили руку холодильником с замороженными овощами.

«Чертов Нильс, – со злостью продираюсь я сквозь людей, – послал меня за дурацкими сардельками, а сам стоит себе у магазина, разговаривает с фермерами. Еще и наказал кроме датских никакие не покупать».

«Наконец, предрождественская толпа выбрасывает меня прямо на огромную бакалею колбас, ветчин, сосисок и беконов. В процессе я сбиваю с ног дядечку неприметного вида, философски созерцающего полку с мясным товаром. «Наверное, тоже ищет сосиски», – подумала я. «Простите, извините…», – виновато мямлю и останавливаюсь рядом, задумчиво разглядывая 15 сортов колбас и этого странного дяденьку в фермерском облике, но ультрамодных черных титановых очках.

«Может, вернуться и сказать Нильсу, чтоб сам выбирал?» – почти на каждом из неисчислимых пакетов значатся надписи «Danske». Датчане предпочитают свои продукты импортным не только в силу общего снисходительно-подозрительного отношения к зарубежным странам, но и в силу соответствия датских продуктов каким-то там супер-пупер-показателям качества (предполагаю, что первое все-таки пересиливает). Тут дядечка, наверное, посочувствовав метаниям моей русской души, вкладывает мне в руки огромный пакет с сосисками, задирая кверху большой палец руки. Я недоверчиво смотрю на сосиски, палец, дяденьку и снова на сосиски. Для закрепления эффекта он еще раз поднимает кверху палец.

«Да? Точно? Спасибо!», – с радостью сгребаю пакет и шествую к кассе.

И так круглые глаза Нильса под очками еще сильнее округлились при виде сосисок.

– Самые дорогие, естественно, – сказал он.

– Ааа, это вообще-то мне тот дяденька посоветовал, вон он выходит из супермаркета, – оправдываюсь я. Нильс смотрит на дяденьку, и глаза его округляются еще сильнее, приобретая уже нечеловеческий размер. Объект же спокойно надевает потертую ветровку, садится в видавший виды «форд» и отъезжает. Все это время Нильс молча провожает его глазами. Я подумала, что сейчас он резко сорвется с места, погонится за незнакомцем, а когда догонит – шарахнет этими замороженными сосисками по башке. Но вместо этого хозяин смотрел на незнакомца с благоговением.

– Ты знаешь, кто это? Владелец самой крупной в Дании компании-экспортера мясных изделий, один из самых богатых людей в королевстве.

Я с недоверием посмотрела на Нильса:

– А он свое богатство не пропил? Или проиграл в казино?

На что Нильс загадочно улыбнулся и с мечтательным видом завел мотор…

Историей про знаменитого дядечку, и то, как он виртуозно впарил мне свои сосиски в магазине, мы поделились с Хэленой, на что она насмешливо бросила «Янтелоэн». И вот так, друзья мои, совершенно неожиданно, можно сказать, лоб в лоб я столкнулась с легендарной скандинавской философией – Законом Янте (Janteloven). Все, наконец, встало на свои места. Вот откуда у датского брата ноги растут.

 
Не думай, что ты особенный.
Не думай, что ты нам ровня.
Не думай, что ты умнее нас.
Не воображай, что ты лучше нас.
Не думай, что ты знаешь больше нас.
Не думай, что ты важнее нас.
Не думай, что ты все умеешь.
Тебе не следует смеяться над нами.
Не думай, что кому-то есть до тебя дело.
Не думай, что ты можешь нас поучать
Возможно, ты не догадываешься, что мы кое-что                     знаем про тебя…
 

Этот негласный кодекс является главным ключом к пониманию скандинавского менталитета. Несмотря на то, что «закон» является неофициальным сводом правил, выведенных еще два века назад пролетарским писателем Акселем Сандемусе, у датчан он впитывается с молоком матери. «Не выпендривайся и не осуждаем будешь», – можно коротко изложить Закон Янте так. Поэтому в супермаркете невозможно определить, кто рядом с тобой стоит – тракторист или миллионер, на дороге нет «хаммеров» с тонированными стеклами и «феррари», все носят одни и те же серые дождевые куртки, менеджеры ездят на работу на велосипедах и даже интервью со знаменитостями в газетах предельно сдержанные: «Да нет у меня никакого таланта, я просто много работал». Да, оказывается, так бывает, что самые благополучные и стабильные страны держатся на заповедях, отрицающих любое проявление индивидуальности! И даже в мелочах: работе, поведении, стиле жизни. Купил новый дом или машину – скрывать до последнего. Получил повышение – ш-ш-ш-ш, тихо-тихо, молчи! По мнению скандинавов, такое социальное равенство является самым мощным двигателем прогресса и инструментом поддержания порядка в обществе. Так было и 300 лет назад, и сейчас: скандинавские компании до сих пор слывут самыми «скромнягами» в мире.

Да, эта культура препятствует позиционированию себя хоть в чем-то преобладающим над другими людьми: «Ты ничем не лучше нас». В лучших традициях лютеранства любое выставление себя напоказ здесь жестоко наказывается порицанием. Аскетичные северяне не принимают помпезности, показухи, транжирства: все сдержанно, скромно, практично. Согласно Сандемусу, по Закону Янте люди живут в городах, где «все друг друга знают» (а чем отличается Дания целиком?). Эти правила распространяются на самих датчан, теперь представьте их отношение к иностранцам! «Янтелоэн» вызывает и побочный эффект – увеличивается количество непредприимчивой молодежи и граждан, живущих на социальном попечении: так мы изначально ничем не лучше других, зачем тогда напрягаться?

И вот спустя много лет я в Испании, на известном фешенебельном курорте Марбелья. Пристраиваюсь к роскошной наружности Порше-кабриолету для фото, как он присвистывает огнями сигнализации и к атомобилю шествует… М-м-м, где-то я его видела! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Тот самый дядечка из супермаркета. В «Армани» и сопровождении а-ля «Версаче» датской жены. На его запястье переливается перламутровый хронометр, а жена сверкает сапфировыми серьгами. Пара, прямо-таки по-испански приветливо улыбнувшись, садится в авто и срывается с места. «Это один из самых богатых датских предпринимателей, – шепчет мне на ухо мой сопровождающий, – у него вилла в Марбелье, парк дорогих автомобилей, гольф-салон, яхта…»

«Вау», – только и осиляю выдохнуть я…