Текст книги "После потопа"

Автор книги: Кассандра Монтег

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5

На следующее утро мы с Беатрис сидели на траве перед палаткой и мастерили приманки из ниток: Беатрис нашла их в заброшенной хижине выше по склону. Я привязывала к крючкам ярко-красные нитки, а Беатрис тем временем вспоминала, как людям жилось до того, как берега ушли под воду. Беатрис родилась в Сан-Франциско. Город затопило, когда она была еще ребенком. Семья Беатрис перебралась вглубь материка. Иногда Беатрис изо всех сил старалась припомнить что-нибудь из раннего детства, про жизнь до миграций. Но о тех временах в ее памяти толком ничего не сохранилось. Когда Беатрис рассказывала про Сан-Франциско, казалось, будто она говорила о вымышленном месте – городе, которого никогда не было.

Ее соседи справа выкопали землянку на склоне горы. Они все утро ссорились: орали друг на друга все громче и громче.

Беатрис рассказала про Потерянных монахов. Объяснила, откуда они взялись. Оказалось, это латиноамериканское племя, в основном состоящее из жителей Центральной и Южной Америки. Начинали они с того же, что и большинство других пиратских племен: создали отряд наемников и служили правительству во время Шестилетнего потопа. В те времена гражданские войны раздирали одну страну за другой. А когда все существующие государства пали, наемники создали что-то вроде плавучих поселений. Так Потерянные монахи стали племенем, пытающимся создать новую нацию.

– Только на прошлой неделе мы с Перл проплывали к северу отсюда и видели, как пираты захватывают лодку рыбацкой семьи, – поделилась я. – До нас доносились их крики, но… – Я прищурилась и внимательно уставилась на наживку. Перекусила зубами нитку. – Мы уплыли.

Когда я взялась за румпель и развернула лодку на юг, подальше от отчаянных воплей, сердце будто налилось тяжестью. В открытом море я всегда чувствовала себя как в западне: бежать некуда, и выбора нет.

– Меня даже угрызения совести не мучили, – призналась я Беатрис. – То есть мучили, но не так сильно, как раньше.

Хотела прибавить: видно, сердце зачерствело. Каждая моя частица выболела и затвердела. Чувствовать больше нечем.

Поначалу Беатрис не ответила. Наконец произнесла:

– Некоторые поговаривают, что скоро пираты подчинят себе все моря.

Такие рассуждения не редкость, но услышать их из уст Беатрис – тревожный знак. Моя подруга – не любительница теорий заговора и мрачных предсказаний.

Беатрис рассказала про торговый порт на юге, где пытаются сформировать правительство, чтобы охранять и справедливо распределять ресурсы. Но договориться насчет законов и того, кто чем будет распоряжаться, никак не получается. Из-за этого то и дело вспыхивают гражданские войны.

Беатрис рассказала, что многие новые правительства прибегают к помощи пиратов и добровольно превращают свои государства в колонии, которые находятся под контролем пиратских капитанов. Пираты берут молодое государство под свою защиту и предоставляют ему дополнительные ресурсы: продукты, награбленное добро, охотничью добычу. Но община обязана отблагодарить пиратов за любую помощь, да еще и с процентами. Отдать дополнительные мешки зерна с новой мельницы. Лучшие овощи с огородов. А иногда приходится отдавать несколько человек на службу к пиратам: кто-то же должен охранять корабли-фермы и колонии. Пиратские суда плавают от одних своих владений к другим и забирают на борт все, что им нужно. А пока пираты отсутствуют, за соблюдением законов следят их охранники.

Мои разговоры с Беатрис всегда заканчиваются одним и тем же. Она уговаривает меня поселиться на суше, я убеждаю ее перейти на водный образ жизни. Но на этот раз было все по-другому.

Беатрис поведала, что случилось с ее соседями на прошлой неделе. Посреди дня она вдруг услышала вопли, доносившиеся от землянки. Напротив входа стояли двое мужчин, кричали и указывали пальцами на девочку, неподвижно застывшую между отцом и матерью. На вид девочке было лет девять-десять. Один мужчина шагнул вперед и схватил ребенка. Девочка попыталась вырваться, хотела бежать к матери, но мужчина крепко ухватил ее за руки.

Отец кинулся к дочери, но второй мужчина ударил его в живот. Отец согнулся пополам, и мужчина пинком сбил его с ног.

– Отпустите ее! – взмолился отец. – Я заплачу. Верну долг.

Мужчина вдавил каблук сапога отцу в грудь. От боли тот сжался в комок и перекатился на бок. Рука у него дрожала так, что над землей поднималась пыль.

Девочка закричала, призывая на помощь отца и мать. Мужчина крепко держал обе ее руки за спиной, а она пыталась высвободиться и убежать к родителям. Мужчина, наступивший на грудь ее отцу, наотмашь отвесил девочке оплеуху, обмотал ее запястья веревкой и завязал узел. Второй мужчина перебросил девочку через плечо и зашагал прочь.

Больше она не кричала, только тихо плакала, когда мужчина ее уносил.

Не прошло и часа, а деревню снова заполнил народ. С горных тропинок доносился топот ног, весело перекрикивались дети. Соседка напротив высунулась из открытого окна хижины и повесила сушиться кухонное полотенце. Все продолжали заниматься своими делами, будто ничего не произошло. Будто на их глазах ребенка не отняли у родителей.

– Скорее всего, это дело частное, – проговорила Беатрис. – Отец влез в долги и не смог расплатиться. Его проблемы никого не касаются, вот никто и не вмешался. Пираты здесь не хозяева, и все же девочку они забрали.

Мы обе замерли. Крючки у нас на коленях сверкали на солнце. Беатрис задумалась, подбирая слова.

– У меня на душе неспокойно, – поделилась она. – У нас тут организуют движение сопротивления. Хочешь – присоединяйся. Поможешь нам бороться с пиратами.

– Ни в какие движения я не вступаю, а до сопротивления мне дела нет. Предлагаешь сидеть на суше и дожидаться, пока кто-нибудь заберет ее? – Я кивнула на Перл.

Дочка поймала змею и посадила в одну из наших корзин. Потом подошла к нам, села рядом и внимательно уставилась на траву. В руке она держала вторую змею.

– Они библиотеку построили, – тихо, с болью в голосе произнесла Беатрис.

– Кто? – спросила я.

– Потерянные монахи. В одной из своих колоний в Андах, Аргали. Даже стеклянные окна вставили и полки повесили. Собрали все старые книги, какие нашли, а еще там от руки пишут новые. Люди издалека туда приплывают. Друзья рассказывают, Потерянные монахи построили библиотеку, чтобы показать: они люди культурные и думают о будущем.

Губы Беатрис сжались в тонкую нитку. До потопа она работала учительницей. Книги и знания для нее самое главное. Беатрис была сама не своя, когда местная школа закрылась, а ученики разбрелись по всей стране. А за три года до того ее любимый мужчина вышел рыбачить в море, и там его убили пираты. Беатрис и раньше воды побаивалась, а теперь прячет свой страх, изображая любовь к сухопутной жизни.

– Нет худа без добра, – задумчиво прибавила Беатрис.

Я вспомнила, как тот пират на берегу рассуждал о новых нациях и о том, что людей надо организовать. Я и раньше слышала подобные речи – и в салунах, и в портах. Говорят, пиратские богатства помогут быстрее восстановить общество. А все остальное можно и потерпеть, лишь бы прежняя жизнь поскорее вернулась.

Я объяснила Перл, что такое библиотека.

– Ты бы хотела туда? – спросила я.

– Это еще зачем? – буркнула Перл, пытаясь обернуть сопротивлявшуюся змею вокруг запястья.

– Чтобы учиться, – ответила я.

Перл нахмурилась, пытаясь представить себе библиотеку.

– Там? В этой… как ее?..

Разговаривая с Перл, я то и дело упираюсь в один и тот же тупик. То, по чему я так отчаянно скучаю, не вызывает у нее ни малейшего интереса. Впрочем, Перл понять можно – трудно хотеть того, о чем не имеешь представления.

Потерять что-то – одно дело, но лишиться даже желания это обрести – вот что особенно печально. Стремление должно быть всегда, подумала я. А может, так уж Перл на роду написано. После всего, что она повидала в новом мире, то, что принадлежит миру прежнему, для нее чуждо и непонятно.

Беатрис больше ничего не сказала. Мы закончили мастерить наживки, и я пошла в палатку собирать вещи. Положила зерно в льняной мешок, а мешок – в ведро. Помидорный куст посадила в корзину и обернула одеялом. Одеяло мне подарила Беатрис. Я представила Роу на месте той девочки, которую забрали: руки стянуты веревкой, на ее крики не обращают внимания или бьют, чтобы замолчала. Меня передернуло.

Беатрис протянула мне карту, свернутую в трубочку.

– Дала бы и компас, но где ж я его возьму?

– Ты мне и так много дала. Я на такие богатства и не надеялась, – ответила я.

– Возьми еще вот что.

Беатрис достала из кармана фотографию и положила мне на ладонь. Это снимок Джейкоба и Роу. Тот день, когда она будет звать меня из уносящейся прочь лодки, наступит только через год. Мы с дедом дали Беатрис фотографию Джейкоба и Роу, чтобы она поспрашивала торговцев из Яблоневого сада, не видел ли кто этого мужчину или эту девочку. На снимке медные волосы Джейкоба золотятся на солнце. Лицо выглядит угловатым: ямка на подбородке, кривой нос – сломали в драке на школьном дворе. Роу, наоборот, хрупкая и изящная: узкие покатые плечики, сияющие серо-голубые, цвета моря глаза – мои глаза: миндалевидной формы, с тяжелыми веками. На лбу шрам в форме лезвия косы: изгибается над бровью и пересекает висок. Когда Роу было два года, она упала и поранилась о металлический ящик с инструментами.

Я погладила лицо Роу большим пальцем. Интересно, построил ли Джейкоб для них дом в Долине? Много лет назад он только об этом и твердил – что хочет выстроить для меня дом. Джейкоб работал плотником, как дед. Нашу лодку они начинали строить вместе, но потом работу продолжал один дед. Неделями они орали друг на друга и спорили, а потом вдруг стало тихо. Через два месяца Джейкоб забрал Роу и уплыл.

Беатрис заправила мне за ухо выбившуюся прядь волос и обняла меня.

– Возвращайся, – шепнула она.

Это слово Беатрис повторяет каждый раз, когда я уплываю. Но в этот раз Беатрис обнимала меня дольше, чем обычно. Не надеялась увидеть снова.

Глава 6

Мы с Перл поплыли на юг, двигаясь вдоль неровной береговой линии. Ходили слухи, что ле́са для кораблестроения больше всего на юге, в Харджо. Это торговый порт в горах Сьерра-Невада. Я решила: дерево куплю в кредит, а с мастерами, которые будут строить новую лодку, расплачусь выловленной рыбой. Моя утлая лодчонка в бурных северных морях развалится на куски.

Ну хорошо, построю я большую лодку. Но справлюсь ли я с управлением? А как насчет навигации? Всегда найдутся горячие головы, готовые вступить в команду любого судна, но сама мысль о том, что придется путешествовать с чужими людьми, невыносима. Да и кто знает, можно ли им доверять?

Я насадила крючок на леску и завязала узелок. Потом проделала то же самое с другой удочкой. Вечером мы с Перл будем ловить с лодки рыбу. Может быть, даже попробуем поймать лосося. Перл сидела рядом со мной, раскладывая снасти и наживку. Рассортировала крючки по размеру и убрала в разные отделения ящика для рыболовных снастей.

– Кто это на фотографии? – спросила Перл, указывая на снимок Джейкоба и Роу. Я положила его в корзину с веревками.

– Да так, друг семьи, – ответила я.

Много лет назад, когда Перл спросила, где ее отец, я ответила, что он умер еще до ее рождения.

– Почему ты спрашивала того мужчину про моего отца?

– Какого мужчину? – удивилась я.

– Которого убила.

Мои руки застыли над корзиной с наживкой.

– Это был вопрос с подвохом, – выкрутилась я. – Проверяла, врет он или говорит правду.

Небо на востоке потемнело. К нам неслись темные тучи. Линию горизонта размыло из-за туманной дымки дождя. Усилившийся ветер раскачивал лодку. Парус надулся пузырем. Я вскочила и спустила парус. Была середина дня. С утра погода стояла ясная, ветер дул попутный и не слишком сильный. Думала, спокойно пройдем много миль.

Подойдя к мачте, я взяла риф у паруса, чтобы нас не унесло неведомо куда. На западный берег накатывали волны высотой в несколько футов. Под темным небом вода бурлила, покрываясь белой пеной. Нас и раньше застигали шквальные порывы ветра. Нас швыряло, как ореховую скорлупку, несколько раз лодка чуть не перевернулась. Но теперь шторм надвигался особенно сильный. Он гнал лодку прямо на запад, прочь от берега. Тряпка взлетела с палубы в воздух, едва не хлестнув меня по лицу, но пролетела мимо и скрылась.

Шум нарастал постепенно, как грохот приближающегося поезда, пока не стал нестерпимо громким. Мы в самом сердце стихии. Перл вылезла из-под навеса и встала рядом со мной. Хотела прижаться ко мне, но сдерживалась изо всех сил.

– Плохи дела, – с дрожью в голосе выговорила Перл.

Ничто не пугает ее больше, чем шторма. Морячка, боящаяся моря. Перл как-то сказала мне, что ее главный страх – крушение. Еще она боится, что нас унесет в открытое море и мы там сгинем.

– Прячь снасти под навес, – велела я, перекрикивая ветер. – Да привинти их там покрепче.

Я пыталась ослабить натяжение паруса, но блок заржавел, и такелаж то и дело застревал. Когда наконец получилось, налетевший порыв ветра швырнул меня о мачту. Я выпустила фал, он змеей проскользнул через блок и взлетел в небо, болтаясь на ветру. Я вцепилась в мачту. «Птица» опасно накренилась влево. Волны вздымались, на палубу летели брызги.

– Не вылезай! Сиди внизу! – прокричала я Перл, но мои слова унес ветер.

Пробравшись мимо навеса, я побежала на корму, но поскользнулась и врезалась в планшир. С трудом поднявшись на ноги, натянула трос, удерживавший руль в нужном положении, и стала накручивать его на шпулю. Я поворачивала руль так, чтобы мы плыли по ветру.

Гром загрохотал с такой мощью, что дрожь от вибрации пробирала до костей. Даже мозги в черепе затряслись. Вспыхнула молния, «Птицу» захлестнула волна. Я ухватилась за румпель, чтобы меня не смыло. Когда волна схлынула, я упала на четвереньки и поползла. Под навес нырнула как раз в тот момент, когда в нас врезалась вторая волна и, пенясь, перехлестнула через борт.

Я обхватила Перл, закрывая ее своим телом. Одной рукой прижимала дочку к себе, другой держалась за металлический брус, вделанный в палубу. «Птицу» неистово раскачивало, под навес лилась вода. Нас с Перл швыряло, как бобы в банке. Я молилась, чтобы наш корпус уцелел.

Перл сжалась в плотный комок. Ее сердце под моей рукой бешено билось и трепетало, как крылья колибри. Ветер дул на запад, унося нас из прибрежных вод дальше в Тихий океан. Только бы нас не забросило слишком далеко. Иначе не знаю, сумеем ли доплыть до порта.

И тут меня охватило неведомое до сих пор темное чувство, одновременно напоминавшее и ярость, и страх, и печаль. Оно вонзилось в мои внутренности острыми углами. Точно я стекла наглоталась. Перед мысленным взором, будто тени, проскользнули Роу и Перл. Мне не давал покоя один-единственный вопрос: неужели, чтобы спасти одного ребенка, мне придется пожертвовать вторым?

В день, когда погибла моя мать, я стояла у окна на втором этаже. Я была на четвертом месяце беременности: ждала Перл. Я замерла, положив руку на живот. В голове крутились те же страхи, которые не давали мне покоя, когда я ждала Роу: преэклампсия, отслоение плаценты, тазовое предлежание плода. Но теперь больниц нет, даже импровизированных, устроенных в заброшенных зданиях. В случае чего на медицинскую помощь рассчитывать не приходится. Конечно, роды будет принимать мама: она и Роу приняла. И все же в этот раз я тревожилась больше, чем в первый.

Месяц назад Интернет и электричество окончательно перестали работать. Каждый день мы с волнением следили за горизонтом, боясь, что вода поднимется прежде, чем дед успеет достроить лодку.

В квартале за нашим домом в соседском дворе росла яблоня. Маме приходилось тянуться, чтобы сорвать плоды. У нее на локте висела корзина, волосы блестели на солнце. Желтые и оранжевые листья и красные яблоки сверкали такими яркими красками, что выглядели чем-то нездешним, чужеродным. Казалось, я уже записала их в разряд того, что для меня утеряно. Отныне подобные зрелища мне предстоит видеть лишь изредка.

Вдруг за спиной у мамы я увидела вздымавшуюся к небу серую стену. Поначалу я растерялась. Наверное, была слишком ошарашена, чтобы сообразить, в чем дело, хотя именно этого мы все и ждали. Вот только вода пришла слишком рано. По нашим подсчетам, у нас в распоряжении был еще месяц или даже два. Так говорили все: и соседи, и мигранты, толкавшие магазинные тележки с вещами и направлявшиеся на запад, к Скалистым горам.

Я удивлялась, почему так тихо, но потом поняла, что мы в самом сердце стихии. Со всех сторон нас окружал бешеный рев и оглушительный грохот. В стены врезались деревья, вырванные из земли с корнями, опрокинутые сараи, подхваченные потоком машины. Но я едва замечала все это. Единственное, что я была в состоянии делать, – это следить за волной, как завороженная. Она приковала к себе все мое внимание.

Должно быть, я закричала. Прижала ладони к стеклу. Дед, Джейкоб и Роу прибежали наверх посмотреть, что за переполох. Мы вместе замерли у окна, окаменевшие от потрясения. Оставалось только ждать, пока волна захлестнет нас. Вода вздымалась так яростно, будто земля жаждала отмщения. Вода наступала на равнины, как хорошо организованная армия. Роу забралась мне на руки. Я прижала ее к себе, как младенца. Она опустила голову мне на плечо и обвила ногами мою талию.

Мама подняла голову, заметила волну и выронила корзину с яблоками. Она бросилась к дому, перебежала через улицу, пронеслась мимо соседского коттеджа. До нашего заднего двора оставалась всего пара шагов, но тут ее захлестнула волна, накрыв облаком белой пены. Больше я маму не видела.

Вокруг с грохотом неслись потоки воды. Мы следили за ней, затаив дыхание. Вот она поднялась, разбивая окна, и хлынула в дом. Наполнила первый этаж, как силосную башню зерном. Дом дергался и сотрясался. Казалось, он вот-вот развалится на куски, и всех нас унесет в разные стороны, прочь друг от друга. А вода все прибывала, поднимаясь вверх по лестнице.

Я снова поглядела в окно. Молилась: только бы мама сейчас вынырнула, чтобы вдохнуть воздух полной грудью! Но вот вода застыла неподвижно, поверхность стала ровной и гладкой, а мама все не выныривала.

Вода замерла под окнами второго этажа, на уровне нескольких футов от земли. Мы несколько недель осматривали все вокруг: то шли по дну, то передвигались вплавь. Но тело мамы так и не нашли. Потом узнали, что в полумиле от нашего дома рухнула дамба. А все говорили, что она уж точно устоит.

Мне очень не хватало мамы. Отчаянно хотелось рассказать ей, что́ тут у нас происходит и как быстро все меняется – и вокруг, и даже во мне самой. Вот Перл начала толкаться, а вода между тем скрыла всю прерию, насколько мог охватить глаз. Я оборачивалась, чтобы поделиться мыслями с мамой, и только потом вспоминала, что ее больше нет с нами. Вот так люди сходят с ума, думала я.

А через месяц Джейкоб забрал Роу. В доме остались только я и дед. Мы сидели на чердаке – большом, просторном помещении длиной во весь дом. Постепенно его заполняла строившаяся лодка.

Через месяц после бегства Джейкоба мы выломали стену чердака кувалдой и вытолкнули лодку наружу. Так мы спустили ее на воду. Лодка получилась пятнадцати футов в длину и пяти в ширину. Она напоминала длинное каноэ с небольшим навесом сзади и единственным парусом посередине. Мы сгрузили на борт все припасы, собранные за целый год: бутылки воды, консервы, медикаменты, пакеты с одеждой и обувью.

Мы поплыли на запад, к Скалистым горам. Сначала воздух вокруг был разреженным, и дышать было трудно. Казалось, легкие отчаянно требовали большего. А три месяца спустя я проснулась от того, что у меня начались роды. Дул сильный ветер. Он раскачивал лодку, будто колыбель. Я перекатывалась туда-сюда под навесом, стискивала зубы, прижимала к себе одеяло и плакала в перерывах между схватками.

На свет Перл появилась бледной, почти прозрачной. Поначалу она не издавала ни единого звука. Ее кожа напоминала мерцающую воду. Казалось, она поднялась ко мне из морских глубин. Я прижала дочку к груди, погладила по щеке большим пальцем, и она разразилась пронзительным воплем.

Солнце встало несколько часов спустя. Перл благополучно взяла мою грудь. Над нами кричали чайки. Прижимая к груди Перл, я испытывала ощущения одновременно похожие на то, что было с Роу, и совсем незнакомые. Я пыталась сохранить в памяти и те и другие, но не могла: воспоминания все время перемешивались и менялись местами. В глубине души я понимала, что Перл не может заменить Роу, и все же только в тот момент осознала: я надеялась, что вторая дочь возместит мне потерю первой. Я уперлась носом в лобик Перл. Вдохнула запах новизны и свежести. Мне заранее взгрустнулось оттого, что надолго он не задержится.

В последние дни дед все чаще и чаще бормотал что-то бессвязное. Иногда обращался к пустому месту перед собой, разговаривая с людьми, которых когда-то знал. Порой изъяснялся образами. Наверное, я бы даже нашла их поэтичными, не будь я такой измотанной.

– Скажи моей девочке, что одно перышко может удержать целый дом, – просил дед.

Попробуй догадайся, кого из своих девочек он имел в виду. Маму? Меня? Роу? Перл? Он нас всех так называл – «мои девочки».

– Кому я должна это сказать?

– Ровене.

– Ее с нами нет.

– Нет, она здесь, здесь.

Я разозлилась. Большинство людей, с которыми разговаривал дед, умерли.

– Роу жива! – резко бросила я.

Дед с удивленным видом повернулся ко мне. Во взгляде – святая невинность.

– Конечно жива, – ответил он. – Она тут, совсем рядышком, за углом.

Неделю спустя дед умер посреди ночи. Я только что закончила кормить Перл и уложила ее в деревянный ящик, который специально для нее смастерил дед. Я подползла к нему и дотронулась до его плеча. Хотела растолкать, но пальцы ощутили холод. Его кожа еще не приобрела мертвенную бледность, лишь слегка посветлела: к ней больше не приливала кровь. А в остальном дед выглядел так, будто просто спал: веки опущены, рот чуть приоткрыт.

Я села на пятки и застыла, не сводя с него глаз. То, что он ушел так незаметно, ошеломило меня. Вот уж не ожидала, что над ним одержит верх такая безобидная штука, как сон. Тут захныкала Перл, и я поползла обратно к ней.

Мы остались совсем одни, подумала я. Нет больше ни одного человека, которому я могу доверять. Есть только младенец, во всем от меня зависящий. Меня охватила паника. Мой взгляд упал на якорь, лежавший в нескольких футах от нас. Слышала, люди в отчаянном положении привязывают себя к якорям и выпрыгивают из лодок. Но мне про такое даже думать нельзя. Нет, скорее вода отступит, и все вернется, как было. Я взяла Перл на руки и вылезла из-под брезента навстречу утреннему солнцу.

Дед навсегда останется со мной, будет помогать мне и направлять меня. Он научил меня всему, научил меня жить, и я его не подведу. И Перл не подведу, мысленно прибавила я.

Вспоминая о тех днях, когда я теряла близких и любимых людей, понимаю: постепенно мое одиночество усиливалось, будто меня медленно опускали в колодец. Вода поднималась вокруг меня, а я цеплялась за каменные стены, изо всех сил пытаясь вылезти наверх, к солнцу. Но потом начинаешь привыкать. Оказывается, можно жить и на дне колодца. И когда тебе сбрасывают веревку, даже не понимаешь, что тебя спасают. Зачем? Тебе ведь и здесь неплохо.