Текст книги "После потопа"

Автор книги: Кассандра Монтег

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 3

Мы с Перл забрали себе флягу и спихнули тело со скалы. Пока бежали к лодке, я все думала про корабль и команду в бухте. Скоро ли они его хватятся? Прикинула, что ветер сегодня сильный: быстро отнесет нашу «Птицу» на юг. Главное – заплыть за другую гору, а там найти нас будет не так-то просто.

Не успели мы запрыгнуть в лодку, как я уже поднимала якорь. Перл отрегулировала парус, и мы рванули вперед. Берег оставался все дальше позади, а я никак не могла отдышаться. Спряталась от Перл под навесом. Меня всю трясло с головы до ног. Так же содрогалось тело мужчины, когда он умирал. Я и раньше дралась. Да и за оружие, бывало, хваталась. Случались острые моменты. Но не убивала ни разу. Прикончив этого человека, я словно открыла дверь и шагнула в другой мир. Такое чувство, будто я сюда уже наведывалась, только позабыла: вытеснила из памяти. Ждала прилива силы и уверенности, а почувствовала себя еще более одинокой.

Мы плыли на юг три дня. Наконец добрались до Яблоневого сада, маленького торгового порта на горе на месте Британской Колумбии. Воды во фляге хватило всего на день, зато вечером второго дня прошел слабый дождь. Но этой воды хватило, чтобы не ослабеть от жажды.

Я бросила якорь возле Яблоневого сада и поглядела на Перл. Она смотрела на берег.

– Не хотела я, чтобы ты это видела… – сказала я, внимательно наблюдая за ней.

С тех пор Перл со мной почти не разговаривала.

Дочка пожала плечами.

– Этот мужчина хотел причинить нам вред. По-твоему, я не должна была его трогать? Думаешь, он был хорошим человеком? – спросила я.

– Не нравится мне все это, – тихо и жалобно произнесла Перл. Помолчала, будто задумавшись, и добавила: – Я боюсь отчаянных людей.

Дочка посмотрела на меня пристально, даже слишком пристально. Когда она спрашивала, почему люди поступают жестоко, я всегда отвечала: от отчаяния. Отчаянные люди – отчаянные поступки.

– И правильно делаешь, – произнесла я.

– Мы теперь опять будем ее искать?

– Да, – подтвердила я.

Только когда с языка сорвалось это коротенькое словцо, я поняла, что решение уже принято. Мгновенная реакция, не имеющая никакого отношения к здравому смыслу. Стоит только представить Роу в опасности, и у меня не остается выбора. Я должна спешить к ней. Теперь у меня только один путь. Так же дождь падает только из туч на землю, а не наоборот.

Хотя для меня самой это решение оказалось неожиданностью, Перл ни чуточки не удивилась. Лишь молча глянула на меня и спросила:

– Как думаешь, я понравлюсь Роу?

Я подошла к Перл, присела на корточки и обняла ее. От волос дочки пахло соленой водой и имбирем. Я зарылась в них лицом. Для меня Перл оставалась такой же хрупкой и беззащитной, как и в ту ночь, когда я произвела ее на свет.

– Конечно, понравишься, – ответила я.

– И у нас все будет хорошо, правда? – спросила Перл.

– Просто отлично.

– Ты сказала, каждый сам за себя. Я не хочу быть сама за себя, – произнесла Перл.

У меня сжалось сердце. И я обняла Перл покрепче.

– Не бойся, я всегда буду рядом, – пообещала я и поцеловала дочку в затылок. – Надо пересчитать улов, – сменила я тему, указывая на ведра с рыбой, расставленные на палубе.

Я по очереди взвешивала рыбин на ладони. Машинально прикидывала, сколько мы выручим за каждую, но все остальные мысли вытесняла одна: где-то там, на далеком берегу, Роу совсем одна. Сама за себя. Куда подевался Джейкоб? Умер? Бросил ее? При одной мысли руки затряслись от холодной ярости. Очень может быть: для Джейкоба бросать людей обычное дело.

«Но с Роу он бы так не поступил», – возразила я самой себе.

Меня снова захлестнула волна ненависти. Той самой ненависти, которая годами не давала мне спать по ночам после его побега. Раньше меня ослепляла любовь, а теперь ненависть. Но я понимала, что должна взять себя в руки и сосредоточиться на деле. Забыть о Джейкобе и думать только о Роу.

Все три дня, что мы провели в море, я не переставала думать о Роу. Казалось, все мое тело нацелилось на одну задачу: добраться до нее. А тем временем мой сознательный разум занимался повседневными обязанностями: вот здесь надо подтянуть трос, а теперь пора вытаскивать сеть. Эти мелкие ежедневные хлопоты меня успокаивали. С одной стороны, при мысли о Роу меня охватывали потрясение и паника, но с другой, в том, как я работала на борту лодки, было какое-то странное животное спокойствие. Будто сегодня точно такой же день, как и всегда. Как долго я мечтала, надеялась и одновременно боялась, что найду Роу. И все по одной простой причине: если она жива, я брошусь за ней на край света и рискну ради нее всем. Какая мать бросит ребенка в час, когда нужна ему больше всего? И все же, если возьму с собой в опасное путешествие Перл, разве тем самым я не отвернусь от нее, не предам ее интересы? Не разрушу мирную жизнь, которую так старательно выстраивала для нас двоих?

Мы с Перл сложили лосося и палтуса в четыре корзины. Мы уже выпотрошили и закоптили лосося на борту лодки, зато палтус совсем свежий: с утра поймали. А значит, за него можно смело назначать цену повыше.

Яблоневый сад – очень подходящее название для этого места: на прогалине между пиками двух гор высажены яблони. Сад охраняют два сторожа. На обоих пиках по наблюдательной вышке. Заметят вора – открывают огонь на поражение. Я надеялась, что удастся выменять не меньше полкорзины яблок, а вдобавок еще зерна и семян. Когда мы в последний раз заходили в торговый дом, у нас было всего три корзины с рыбой. Еле-еле удалось выменять их на товары, которые были нам жизненно необходимы: канаты, масло и муку. А теперь нам не помешало бы получить семян: буду выращивать овощи прямо на борту лодки. Сейчас у нас есть только полузасохший помидорный куст. В Яблоневом саду живет моя давняя подруга Беатрис. Уж она точно предложит хорошую цену – выгоднее, чем в любом другом порту.

Вода плескалась у горного склона, берег поднимался вверх под крутым углом. Причалить можно возле небольшого торфяного плато. Много лет назад здесь сколотили дощатый настил, с тех пор наполовину ушедший под воду.

Мы причалили и заплатили портовую пошлину: отдали ящик с металлическими обломками. Я наткнулась на него, когда искала на мелководье что-нибудь полезное. «Птица» – одна из самых маленьких лодок в гавани, зато она прочная. Дед задумывал ее так, чтобы она была легкой и простой в управлении. Одна мачта квадратного сечения, руль, лодочный шест, по обоим бортам – весла, навес из старых тряпок и пластикового брезента, под которым мы спим. Дед построил «Птицу» из деревьев на нашем дворе в Небраске, еще в начале Шестилетнего потопа. Тогда бегство было единственным шансом на спасение, и мы это прекрасно понимали.

К тому времени, как родилась я, побережья по всему миру уже ушли под воду. Размер многих стран сократился наполовину. Волна мигрантов хлынула вглубь материка, и внезапно Небраска превратилась в многолюдное место, где жизнь бьет ключом. Но никто еще не знал, что худшее впереди: великое наводнение длилось шесть лет, и вода поднялась выше, чем предвидели в самых смелых прогнозах. Целые государства погрузились на дно морское, а города стали новыми Атлантидами.

Перед Шестилетним потопом сушу сотрясали землетрясения, берег захлестывали цунами. Земля переполнилась энергией, разбухла и отяжелела от нее. Я вытягивала руку и ощущала в воздухе жар, похожий на пульс невидимого зверя. По радио до нас доходили вести о том, что морское дно раскололось, и теперь вода из земных глубин просачивается в океан. Но что именно произошло, мы так толком и не узнали. Единственное, что нам было известно наверняка, – вода стремительно поднималась вокруг нас, угрожая похоронить всех в подводной могиле.

Годы, когда море постепенно затапливало берега, назвали Столетним потопом, хотя никто не может точно сказать, когда он начался. Не было никаких призывов к оружию, как при объявлении войны. Не было конкретной даты, обозначающей начало катаклизма. Но потоп продолжался почти столетие – чуть дольше, чем время человеческой жизни. Дед вспоминал: когда родилась его мать, Новый Орлеан еще был, а когда она умерла, его уже затопило.

За Столетним потопом последовали миграционные потоки и бои за ресурсы. Мама рассказывала, как прекращали существование огромные города. Электричество и Интернет то работали, то отключались. Беженцы появлялись на порогах домов в Индиане, Айове и Колорадо. Изможденные и напуганные, они прижимали к груди вещи и умоляли о пристанище.

Ближе к концу Столетнего потопа правительство перебралось вглубь материка, но возможности властей и их влияние оказались сильно ограниченны. Когда мне исполнилось семнадцать, по радио объявили, что президент убит. Но месяц спустя через наш город проходил один из беженцев и сказал, что на самом деле президент бежал и скрывается в Скалистых горах. А еще через некоторое время до нас дошли слухи, что произошел военный переворот. Захватили Конгресс, и после этого все члены правительства подались в бега. К этому моменту коммуникации практически не работали, новости ограничивались досужими сплетнями, и я перестала их слушать.

Когда начался Шестилетний потоп, мне было девятнадцать. Я недавно познакомилась с Джейкобом. Помню, как мы вместе стояли и смотрели репортаж о затоплении Белого дома. Над водой поднимался только флаг на крыше. Его лизали волны, пока мокрая ткань не обвисла и не прилипла к шесту. Я пыталась представить, что делается внутри Белого дома. Многочисленные лица государственных мужей глядят с портретов, вода течет по коридорам в кабинеты или врывается внутрь мощной волной.

В последний раз мы с мамой смотрели вместе телевизор на второй год Шестилетнего потопа. Я тогда была беременна: ждала Роу. Показывали очередной репортаж. Мужчина развалился на надувном плоту, поставив на живот бутылку виски, и с довольной ухмылкой глядел на небо. Он проплывал мимо небоскреба, а вокруг покачивался на воде всякий мусор. Мама всегда говорила: на одно и то же событие реакций столько же, сколько людей.

Касалось это и папы. Из-за него я наконец поняла, что́ означает для нас это великое наводнение. Я с детства привыкла, что связь с внешним миром то появлялась, то исчезала. Огромные очереди на суповых кухнях тоже стали для меня обычным делом. Но однажды, когда мне было шесть лет, у меня заболела голова, и меня отпустили из школы пораньше. Сарай в саду стоял нараспашку. Через дверной проем мне было видно только папино туловище и ноги. Я подошла ближе, подняла голову и увидела его лицо. Папа взял веревку и повесился на свае.

Помню, я закричала и отпрянула. Каждая клеточка моего тела превратилась в острый осколок стекла, каждый вдох причинял нестерпимую боль. Я побежала в дом искать маму, но она еще не вернулась с работы. В тот месяц перестали работать сотовые вышки. Оставалось только сидеть на крыльце и дожидаться, когда придет мама. Я все думала, как сказать ей, что случилось с папой, но слова не шли на ум. О таком даже подумать было невозможно. И сейчас часто бывают дни, когда я чувствую себя, как та девчонка на крыльце. Все жду и жду, а в голове пусто, как в чисто вымытой миске.

Когда вернулась мама, мы нашли на столе продуктовую сумку. Внутри почти ничего не оказалось. Рядом лежала записка от папы: «Магазин стоит пустой. Простите».

Думала, когда у меня появятся свои дети, я смогу его понять и осознаю всю глубину отчаяния, которое он испытывал. Но этого так и не произошло. Наоборот, я возненавидела его еще сильнее.

Перл потянула меня за руку и указала на повозку с яблоками возле пристани.

– Сейчас добудем, – кивнула я.

Деревня многолюдная. Тут и там снуют толпы народу. Перл старалась держаться ко мне поближе. Мы повесили корзины с рыбой на два длинных шеста, чтобы удобно было нести на плечах, и стали подниматься по длинной извилистой тропе между двумя горами.

Снова ступив на сушу, я почувствовала облегчение. Но стоило очутиться в толпе, и меня охватила паника. Это чувство совсем не походило на страх, который испытываешь, когда носишься одна по волнам. На суше я чувствовала себя слабой и беззащитной. Чужачкой, вынужденной приспосабливаться к постоянно меняющимся правилам жизни в каждом новом порту.

А Перл не испытывала двойственных чувств. Не металась между облегчением и паникой, как я. Она терпеть не может сушу. Единственное, что ей нравится на твердой земле, – здесь можно ловить змей. Даже в младенческом возрасте Перл плохо переносила сухопутную жизнь: когда мы по ночам разбивали лагерь на берегу, упорно не желала засыпать. Иногда на земле ее укачивает. Когда останавливаемся в порту, Перл время от времени идет поплавать, чтобы успокоить нервы.

Повсюду торчат пни срубленных деревьев. Землю сплошь покрывает густая трава и кусты. На дороге такое столпотворение, что прохожим не разойтись. Вот старик врезался в двух парней, которые тащат каноэ. Вот женщина подталкивает вперед детей. Одежда у всех грязная и рваная. Когда столько народу живет друг у друга на головах, повсюду царит такая вонь, что с непривычки мутит. В портах редко встретишь детей младше Перл, и Яблоневый сад не исключение. Опять растет младенческая смертность. Люди на улицах поговаривают о том, что, если так и дальше пойдет, скоро мы все вымрем. Обсуждают, как восстановить нормальную жизнь.

Кто-то сбил одну из корзин Перл с шеста. Я выругалась и быстро собрала рыбу с земли. Мы прошли мимо торгового дома и салуна, обогнули рынок под открытым небом. В воздухе стоит запах капусты и свежесобранных фруктов. На окраинах городка теснятся хижины. А мы забирались все выше и выше. Нам нужна палатка Беатрис. Хижины кое-как сколочены из деревянных досок, собраны из кусков металла или камней, сложенных друг на друга, как кирпичи. Во дворе одной из хижин на земле сидел маленький мальчик и чистил рыбу. На шее ошейник, от ошейника тянулся поводок, обвязанный вокруг металлического шеста.

Мальчик посмотрел на меня в ответ. На спине, будто темные цветы, проступали синяки. Тут из хижины показалась женщина и застыла в дверях. Скрестила руки на груди, уставилась на меня. Я отвела взгляд и поспешила дальше.

Палатка Беатрис на южном склоне горы. Из-за нескольких секвой ее не разглядишь. Беатрис рассказывала, что ревностно оберегает свои деревья от воров. Иногда просыпается по ночам от ударов топора и сразу хватается за дробовик. Но недавно Беатрис призналась мне, что у нее осталось всего четыре патрона.

Мы с Перл присели на корточки и сняли шесты с плеч.

– Беатрис! – позвала я.

Сначала никто не ответил. Я уж испугалась, что палатку занял кто-то другой, а что стало с моей подругой, так никогда и не узнаю.

– Беатрис!

Но тут она выглянула из палатки и улыбнулась.

Беатрис по-прежнему заплетает длинные седые волосы в косу, спадающую по спине. Лицо, потемневшее и загрубевшее от жизни под открытым небом, изрезали глубокие морщины.

Беатрис выскочила из палатки и сгребла Перл в объятия.

– Я уж вас заждалась, – произнесла она.

Беатрис переводила взгляд с меня на Перл, отмечая каждую мелкую черточку, каждую подробность. Конечно, она боится, что в один далеко не прекрасный день мы больше не приплывем к ней с рыбой. Точно так же я боюсь, что мы вернемся сюда торговать и найдем в палатке незнакомцев, а Беатрис исчезнет – поминай как звали.

Подруга обняла меня, потом взяла за плечи, отстранила и устремила на меня пристальный взгляд.

– Что такое? – спросила она. – Чую, что-то случилось.

– Беатрис, я узнала, где Роу. Нужна твоя помощь.

Глава 4

Палатка Беатрис – самое удобное место, в котором я бывала за прошедшие семь лет. С тех пор как мы с дедом перешли на водный образ жизни, про комфорт пришлось забыть.

На траве расстелен восточный ковер, посередине стоит журнальный столик, а на койке в углу лежат сразу несколько стеганых одеял. В дальней части расставлены корзины и ведра, в которых чего только нет: мотки бечевки, яблоки, пустые пластиковые бутылки.

Когда мы вошли внутрь, Беатрис сразу засуетилась, забегала: ни дать ни взять хлопотливый жук. Беатрис худая, но жилистая, и очень проворная. На ней длинная серая туника, широкие штаны и сандалии.

– Потом обсудим. Дело прежде всего, – объявила Беатрис и сунула мне в руки жестяную кружку с водой.

– Ну, Майра, что привезла? – спросила Беатрис и заглянула в наши корзины. – Только рыбу? И все?

– У меня тут не один лосось, – ответила я. – Есть еще несколько палтусов. Хорошие, большие. Представь, какое здоровенное филе из этого красавца получится.

Я указала на самого крупного палтуса. Нарочно положила его на самый верх корзины.

– Значит, ни дерева, ни металла, ни шкур…

– Где ж я тебе шкуры возьму?

– Ты говорила, у тебя лодка в длину пятнадцать футов. Запросто можешь держать козу или даже двух. Куда как хорошо – сначала молоко, потом шерсть.

– В плавании со скотиной намучаешься. Козы в море долго не протянут, даже потомство дать не успеют. Нет, дело того не стоит, – возразила я.

Но особо оправдываться не стала. Пусть Беатрис поворчит в свое удовольствие. Ей это нужно. Так у нее проявляются материнские чувства: сначала поругать, потом утешить.

Беатрис наклонилась и стала перебирать рыбу.

– Зато кожу на палубе дубить проще простого. Целый день на открытом солнце.

Наконец мы ударили по рукам. Я отдала весь наш улов в обмен на второй помидорный куст, несколько метров хлопка, новый нож и два мешочка проросшей пшеницы. На такую выгодную сделку я даже не рассчитывала. А все потому, что Беатрис испытывает к нам с Перл слабость. Они с моим дедом дружили много лет, а с тех пор как он умер, Беатрис с каждым годом все щедрее и щедрее. Я ей очень благодарна, и все же неловко пользоваться ее добротой. Но ничего не попишешь: во многих портах у меня репутация хорошей, честной рыбачки, и все же наших уловов хватает, только чтобы кое-как сводить концы с концами.

Беатрис кивнула в сторону журнального столика. Мы с Перл уселись на земле, а хозяйка вышла из палатки. Развела огонь и принялась стряпать ужин. Мы поели лосося, которого я принесла, а еще вареную картошку, капусту и яблоки. Наевшись до отвала, Перл свернулась калачиком в углу палатки и уснула. Теперь можно и поговорить – только тихонько, чтобы ее не разбудить. Между тем вокруг сгущались сумерки.

Беатрис налила мне чашку чая: что-то травяное, с мятным привкусом. На поверхности плавали листья. Похоже, Беатрис собиралась с духом, прежде чем начать разговор.

– Ну так где она? – наконец спросила Беатрис.

– В какой-то Долине. Слыхала, что это за место?

– С тамошними жителями торговала один раз, – кивнула Беатрис. – Поселение совсем маленькое: несколько сотен человек. Но если уж кто туда доберется, обратно не возвращается. Это же медвежий угол. Да и моря́ вокруг бурные. Попробуй переплыви.

Беатрис многозначительно поглядела на меня.

– В какую сторону плыть?

– А ты уверена, что она там? Сведения-то хоть надежные? – засомневалась Беатрис.

– Один пират из Потерянных монахов сказал. Не похоже, чтобы врал. Да и вообще, он о ней сам заговорил – еще до того как я… – Я смущенно умолкла.

Во взгляде Беатрис мелькнуло понимание.

– Что, в первый раз?

– Пришлось, – кивнула я. – Он нас с Перл в плен взял.

– Не зря я тебя драться учила, – произнесла Беатрис, но в голосе ее вместо удовлетворения прозвучала грусть.

Дед научил меня ходить под парусом и ловить рыбу, а Беатрис – постоять за себя. Когда дед умер, мы с ней тренировались под секвойями вокруг ее палатки. Я становилась в нескольких шагах от нее и повторяла каждое ее движение: взмах рукой, выпад ногой. Отец научил Беатрис обращаться с ножом еще в эпоху первых миграций. Во время наших уроков борьбы Беатрис меня не жалела: то подножку поставит, то так руку за спину заломит, что та едва из сустава не выскочит.

Над чаем поднимался пар. Я крепко обхватила чашку, согревая руки. Мое тело застыло неподвижно, и со стороны я казалась спокойной, но в душе все рушилось, будто я рассыпа́лась на куски.

– Помоги, – попросила я. – У тебя есть карты?

Мне точно известно, что карты у Беатрис есть, да еще какие. Могла бы выменять за них участок земли и леса. Вот почему Беатрис каждую ночь ложится спать с дробовиком. Я про Долину ни разу не слышала. Впрочем, мест, о которых я не слышала, полно.

Когда Беатрис ничего не сказала, я произнесла:

– Ты думаешь, мне не надо туда плыть?

– Ты хоть навигацию знаешь? – спросила она.

В навигации я ничего не смыслю, потому и плаваю только вдоль побережья Тихого океана: от одного порта до другого. Эти воды мне прекрасно знакомы: я тут ходила еще с дедом.

– Беатрис, Роу в опасности, – стала объяснять я. – Раз в Долине Потерянные монахи, значит теперь это их колония. Знаешь, сколько лет сейчас Роу? Почти тринадцать. Ее со дня на день посадят на корабль-ферму.

– Джейкоб ее в обиду не даст. Может, даже заплатит дополнительный налог, чтобы ее оставили в покое.

– Пират сказал, с ней не было отца, – возразила я.

Беатрис поглядела на Перл. Та спала на боку, свернувшись калачиком. Ее лицо было удивительно спокойным, умиротворенным. Одна змея высунула голову из кармана штанов Перл и скользнула по ноге дочки.

– А о Перл ты подумала? Что с ней станет? – спросила Беатрис. – Вдруг и Роу не спасешь, и ее потеряешь?

Я встала и вышла из палатки. С наступлением ночи похолодало. Я закрыла лицо руками. Хотелось выть во всю глотку, но я закусила губы и зажмурилась так сильно, что глаза заболели.

Беатрис вышла следом и положила руку мне на плечо.

– Я должна хотя бы попытаться, – произнесла я.

Летучие мыши хлопали крыльями у нас над головами. Перед лунным диском то и дело проносились подрагивавшие черные силуэты.

– Беатрис, Роу там совсем одна. Другого шанса спасти ее не будет. Как только Роу переведут на корабль-ферму, больше мне ее не отыскать.

Я умолчала о том, что не желаю уподобляться своему отцу. Не брошу дочь, когда больше всего ей нужна. Не оставлю ее сидеть одну на крыльце.

– Я все понимаю, – проговорила Беатрис. – Пойдем обратно в палатку.

Я обратилась к Беатрис не только потому, что она уж точно не откажет мне в помощи. Я знала: Беатрис единственная, кто меня поймет. Ей известна вся моя история, с самого начала. Ни одна живая душа, кроме нее, не знает, как я, девятнадцатилетняя девчонка, познакомилась с Джейкобом. Тогда я даже не подозревала, что грядет Шестилетний потоп. Джейкоб мигрировал из Коннектикута. В день, когда мы впервые встретились, я сушила на террасе яблочные дольки. Лето выдалось жарким – каждый день больше тридцати градусов. Поэтому мы сушили фрукты прямо на террасе, а остальной урожай консервировали. Я нарезала двадцать яблок на тонкие дольки, выложила по одной на доску, а потом зашла в дом проверить, не закипело ли варенье. По утрам я работала на ферме к востоку от нас, а во второй половине дня возвращалась домой и помогала маме по хозяйству. К этому времени медсестрой она работала только изредка: ходила к больным на дом и ухаживала за пациентами в импровизированных лазаретах, обменивая свою заботу и умения на продукты.

Когда я снова вышла на террасу, ряд яблочных долек исчез. Мужчина, перегнувшийся через ограду, застыл как вкопанный. В одной руке долька, вторая придерживает открытую сумку на плече.

Вор развернулся и бросился бежать. Я за ним. По спине градом катился пот. Легкие горели. Но я все-таки нагнала его. Бросилась на него и повалила на землю. Мы оба растянулись в траве посреди соседской лужайки. Я вырвала у грабителя сумку. Тот почти не сопротивлялся, только выставил вперед локти, защищая лицо.

– Сразу понял, что от тебя не убежишь, но ты оказалась еще шустрее, чем я думал, – отдуваясь, выговорил мужчина.

– Проваливай отсюда! – буркнула я и встала.

– Может, хоть сумку отдашь?

– Перебьешься, – ответила я.

Развернулась на каблуках и зашагала прочь.

Когда обернулась, Джейкоб вздохнул и отвел взгляд. Вид у него был унылый, но не слишком подавленный. Видно, привык к неудачам и не особо из-за них убивался. Вечером сама себе удивлялась: как мне только смелости хватило погнаться за незнакомым мужчиной? Обычно я чужаков избегаю и очень боюсь, что кто-нибудь из них на меня нападет. Но я каким-то образом почувствовала, что этот беженец мне вреда не причинит.

Джейкоб переночевал в заброшенном соседском сарае. На следующее утро заметил меня и помахал мне рукой. Я полола грядки, а он не сводил с меня глаз. Мне нравилось, что он на меня смотрит. От его взгляда медленно закипала кровь.

Через несколько дней Джейкоб принес бобра: поймал в ловушку на ближайшей речке. Он положил бобра к моим ногам.

– Ну, теперь мы квиты? – спросил он.

Я молча кивнула. С тех пор, когда я работала, Джейкоб всегда сидел рядом и что-нибудь рассказывал. Мне нравился плавный ритм его историй, нравились неожиданные финалы: одновременно и счастливые, и оставляющие ощущение легкой досады.

Вместе нас свела катастрофа. Даже не знаю, полюбили бы мы друг друга без этого идеально сбалансированного сочетания безделья и страха: страха, который граничил с приятным оживлением и быстро приобрел эротический подтекст. И вот его губы уже впились в мою шею, моя кожа покрылась капельками пота. Земля под нами была густо пропитана влагой, в горячем воздухе висела дымка, дождь лил каждые несколько часов, но солнце быстро его высушивало. Мое сердце и без того билось быстрее, чем следовало бы, а единственный верный способ успокоить нервы состоял в том, чтобы разжечь страсть еще сильнее.

Свадебная фотография у нас всего одна: мама позаимствовала камеру моментальной печати у бывшего пациента. Мы стояли на крыльце в лучах солнца. Мой живот уже округлился: я ждала Роу. Мы так сильно щурились, что глаз на снимке не разглядеть. Так мне и запомнились эти дни: жара и свет. Зной никогда не спадал, а вот солнечный свет во время очередного шторма гаснул так быстро, что казалось, будто стоишь в комнате, где постоянно то включают, то выключают свет.

Беатрис повела меня обратно в палатку. Приблизилась к письменному столу, втиснутому между койкой и полкой с кастрюлями. Порылась в бумагах, достала свернутую карту и разложила на столе. Я понимала: ожидать от карты абсолютной точности не приходится. Достоверные карты еще не успели составить. Но некоторые моряки попытались обозначить крупнейшие участки суши, оставшиеся на поверхности.

Беатрис показала на остров в середине верхней части карты.

– Раньше на этом месте была Гренландия. Долина находится вот здесь, в юго-восточной части.

Беатрис указала на небольшую низину, с обеих сторон окруженную скалами и водой. На большом пустом пространстве, обозначающем море, кто-то крупными буквами написал: «Айсберги». Теперь не удивляюсь, что за столько лет поисков так и не нашла Роу. Даже думать не хотелось, что она может быть так далеко.

– Странно, что Потерянные монахи устроили колонию именно здесь. Как только добрались? Во время плавания опасностей хоть отбавляй – и скалы, и стихия, и разбойники. Торговцы из Долины говорили, что там намного безопаснее, чем в других местах: еще бы, такое укромное место. Но попасть туда ох как нелегко. А это Разбойничий пролив. – Беатрис указала на бывшее море Лабрадор.

Я слышала о Разбойничьем проливе. Это опасные моря, где все время бушуют шторма. Пираты частенько там шныряют: грабят поврежденные штормами корабли или нападают на заблудившиеся суда. В портах частенько рассказывают такие истории, но я пропускала их мимо ушей: думала, уж в тех краях мне точно делать нечего.

– В Разбойничьем проливе сейчас стоят несколько кораблей «Черной лилии», – продолжила Беатрис. – Ходят слухи, они собираются отправить еще парочку судов на север.

«Черная лилия» – самая большая пиратская команда. Их флотилия состоит из не меньше чем двенадцати кораблей – а может быть, и гораздо больше. Они используют старые танкеры: поставят паруса и плавают. А на мелких суденышках гребут рабы. Пиратов «Черной лилии» легко отличить по татуировке: кролик на шее. Порты так и гудят от сплетен: на какую общину пираты напали в этот раз, какими налогами обложили свои колонии. Из-за этих поборов население вынуждено тяжко трудиться. Пираты загоняют людей до полусмерти.

– И это не говоря о том, что тебе еще придется иметь дело с Потерянными монахами, – прибавила Беатрис.

– Раз Долина уже колонизирована, основные силы Потерянных монахов наверняка оттуда ушли. Оставили всего нескольких человек для охраны. Заберу Роу, и сбежим. Уплывем прежде, чем они вернутся.

Беатрис вскинула брови:

– Думаешь, справишься одна?

Я потерла висок:

– Я не собираюсь с ними драться. Тайком прошмыгну туда и обратно, и все.

– А добираться как будешь? – спросила Беатрис.

Я уперлась локтем в стол. Лицо грел пар, поднимавшийся над чашкой.

– Я заплачу тебе за карту, – сказала я.

За день так измучилась, что все тело ныло. Поскорее бы растянуться на земле!

Беатрис только вздохнула и пододвинула карту ко мне.

– На твоей лодчонке туда не доплывешь. Да у тебя и нет ничего. К такой дороге надо как следует подготовиться, сделать запасы. А вдруг Роу там не окажется? – выдвигала довод за доводом Беатрис.

– У меня в Харджо есть кое-какой кредит. Куплю дерева и построю новую лодку. И навигацию постараюсь освоить. А инструменты выменяю.

– Новая лодка тебя разорит. В долги влезешь. Тебе ведь еще команду набирать.

– Сами управимся, – ответила я.

– Эх, Майра… – Беатрис еще раз тяжело вздохнула.

Перл заворочалась во сне. Мы с Беатрис поглядели сначала на нее, потом друг на друга. Взгляд Беатрис был полон нежности и грусти. Она потянулась ко мне и взяла меня за руку. Вены на ее кисти были ярко-голубые, цвета моря.