Текст книги "Последние часы. Книга I. Золотая цепь"

Автор книги: Кассандра Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Но ведь это обычно происходит с тобой, когда ты чем-то встревожен или расстроен, – заметил Томас. – Может, это из-за нападения демона?

– Нет, – быстро ответил Джеймс. – Нет, нет… но я представления не имею, что послужило толчком.

Джеймс почти с радостью ждал этой схватки. Все лето он пребывал в раздраженном, мрачном состоянии духа – впервые больше чем за десять лет он не поехал с семьей в Идрис, на каникулы.

Идрис располагался в центральной Европе. Страна была со всех сторон окружена невидимой «стеной» из защитных чар, скрывавших ее от взглядов простых людей и их примитивных изобретений: прекрасная страна без железных дорог, без заводов, без смога и дыма от печей, в которых жгли каменный уголь. Джеймс знал, почему в этом году его семья вынуждена была остаться в Лондоне, но у него имелись собственные причины желать возвращения в Идрис. Лишь немногие занятия, и среди них патрулирование улиц, могли отвлечь его от неотступных мыслей.

– Демоны не в состоянии встревожить нашего отважного друга, – возразил Мэтью, заканчивая изображать исцеляющую руну. Он наклонился к Джеймсу так близко, что тот почувствовал знакомый аромат мыла, смешанный с винными парами. – Должно было произойти что-то еще.

– Значит, тебе следует поговорить со своим дядей, Джейми, – посоветовал Томас.

Джеймс отрицательно покачал головой. Ему не хотелось беспокоить дядю Джема из-за эпизода, который сейчас казался сущей чепухой.

– Да ничего там не произошло. Просто появление демона застало меня врасплох, и я случайно схватился за клинок вместо рукояти. Наверняка причина в этом.

– А ты превратился в тень? – расспрашивал Мэтью, убирая стило. Иногда в случаях, когда Джеймса «затягивало» в серый мир, друзья потом рассказывали, что очертания его фигуры становились расплывчатыми. Время от времени он полностью превращался в черную тень – тень, имевшую облик Джеймса, но прозрачную и бесплотную.

Несколько раз – буквально два или три – ему удавалось в виде тени пройти сквозь стену или дверь. Но он никогда не говорил о том, что ему пришлось испытать при этом.

Кристофер поднял голову от своей записной книжки.

– Кстати, раз уж речь зашла о демонах…

– Мы говорили вовсе не о демонах, – заметил Мэтью.

– …как ты сказал, он называется? – спросил Кристофер, обгрызая карандаш. Он часто записывал подробности их экспедиций и схваток с адскими тварями – утверждал, что это помогает ему в научных исследованиях. – Я имею в виду того, который взорвался.

– А что, разве там был еще один, который не взорвался? – хмыкнул Джеймс.

Томас, обладавший исключительной памятью на мелкие детали, разъяснил:

– Это был деумас, Кристофер. Странно, что мы его встретили; они редко появляются в больших городах.

– Я сохранил немного его ихора, – сообщил Кристофер, сунул руку в один из своих многочисленных карманов и извлек пробирку с зеленоватой субстанцией, закупоренную пробкой. – Предупреждаю заранее, чтобы никто из вас не вздумал это выпить.

– Вот чокнутый! И как тебе только в голову такое могло прийти! Мы не собирались делать ничего подобного! – возмутился Томас.

Мэтью даже содрогнулся.

– Довольно уже разглагольствовать об ихоре. Давайте еще раз выпьем за благополучное возвращение Томаса домой!

Томас начал возражать. Джеймс поднял бокал и чокнулся с Мэтью. Кристофер собрался уже чокнуться с Джеймсом своей пробиркой, но Мэтью, бормоча проклятья, отнял злосчастный ихор и протянул естествоиспытателю бокал вина.

Томас, несмотря на свои возражения, выглядел довольным. Большинство Сумеречных охотников, достигнув восемнадцати лет, отправлялись в своего рода турне – оставляли свой Институт и посещали другие, расположенные за границей. Томас всего несколько недель назад вернулся из Мадрида, где провел девять месяцев. Целью путешествия было изучение чужих обычаев и расширение собственных горизонтов; Томас определенно расширился, но главным образом в физическом смысле.

Несмотря на то, что в их компании он был старшим, до этой поездки он был самым тщедушным. Когда Джеймс, Мэтью и Кристофер приехали на пристань, чтобы встретить корабль Томаса, возвращавшегося из Испании, они довольно долго шарили взглядами в толпе, прежде чем узнать своего друга в мускулистом молодом мужчине, спускавшемся по трапу. Сейчас Томас был самым высоким и загорелым, словно вырос не в Лондоне, а на ферме. Он мог орудовать двуручным мечом, как перышком, и привез из Испании новое оружие, болас, несколько прочных веревок, на концах которых были укреплены грузила. Он вращал этой штукой над головой. Мэтью часто говорил, что у него возникает чувство, будто он дружит с добродушным великаном.

– Когда вы покончите с этой бутылкой, я расскажу вам одну новость, – объявил Томас, отодвигаясь от стола. – Помните тот старый особняк в Чизвике, который когда-то принадлежал моему деду? Его еще называли Лайтвуд-хаус? Несколько лет назад Конклав отдал его моей тетке Татьяне, но она никогда там не жила – предпочла остаться в Идрисе с моей кузиной, э-э…

– Гертрудой, – подсказал Кристофер.

– Грейс, – поправил его Джеймс. – Ее зовут Грейс.

Кристоферу она тоже приходилась кузиной, но Джеймс знал, что ни тот, ни другой никогда ее не видели.

– Именно, Грейс, – согласился Томас. – Тетя Татьяна всегда вела абсолютно уединенную жизнь в Идрисе – никаких гостей и тому подобного, – но, насколько я понял, она решила переехать обратно в Лондон, так что мои родители разволновались не на шутку.

Джеймсу показалось, что сердце его сбилось с ритма, потом застучало глухо, медленно.

– Грейс, – заговорил он и вдруг увидел, что Мэтью бросил на него быстрый взгляд исподтишка. – Грейс – она переезжает в Лондон?

– Похоже, Татьяна хочет ввести ее в общество. – На лице Томаса отразилось недоумение. – Ты, наверное, познакомился с ней там, в Идрисе? По-моему, ваш дом находится по соседству с Блэкторн-Мэнором?

Джеймс механически кивнул. Он вдруг ощутил тяжесть браслета на правой руке, хотя носил его много лет и настолько к нему привык, что уже не замечал.

– Обычно я вижу ее каждое лето, – сказал он. – Если не считать нынешнего, конечно.

«Если не считать нынешнего». Он не нашел в себе сил возразить родителям, когда они сказали, что семья Эрондейл проведет это лето в Лондоне. Не смог заговорить об истинной причине, побуждавшей его вернуться в Идрис. В конце концов, насколько им было известно, он едва знал Грейс. Он не мог объяснить, не мог заговорить о тошнотворном чувстве, об ужасе, который охватывал его при мысли о том, что он увидит ее только через год.

Этот секрет Джеймс хранил с тринадцати лет. Стоило ему закрыть глаза, и он видел перед собой высокие ворота Блэкторн-Мэнора, видел собственные руки – руки без шрамов, руки ребенка, которые прилежно резали колючие плети вьющихся растений. Он видел Длинный Зал особняка, занавески, которые развевал ночной ветер, и слышал музыку. Он видел Грейс в платье цвета слоновой кости.

Мэтью задумчиво наблюдал за ним, но озорные огоньки не плясали в его глазах. Мэтью, и только ему из всех друзей Джеймса, была известна история знакомства Джеймса и Грейс Блэкторн.

– Положительно, Лондон подвергся нашествию дебютанток, – заметил Мэтью. – Скоро приезжает семейство Карстерсов, слышали?

Джеймс кивнул.

– Люси ночами буквально не спит, не может дождаться, когда увидит Корделию.

Мэтью налил себе вина.

– Вполне их понимаю; должно быть, им чертовски надоела деревенская жизнь в Девоне – как там называется их поместье? Сайренворт? Если я не ошибаюсь, они приезжают через пару дней…

Томас опрокинул свой бокал. А заодно по скатерти покатился бокал Джеймса и пробирка Кристофера. Томас еще не привык к тому, что занимает в пространстве гораздо больше места, чем прежде, и иногда двигался очень неуклюже.

– Вся семья Карстерсов приедет, ты сказал? – пробормотал Томас.

– Кроме Элиаса Карстерса, – пояснил Мэтью. Элиас был отцом Корделии. – Но Корделия, естественно, будет, а вместе с ней… – Он многозначительно приподнял брови.

– О, дьявольщина, – воскликнул Кристофер. – Алистер Карстерс. – У него сделалось такое лицо, словно его мутило даже при звуке этого имени. – Я правильно вспомнил? Это тот самый отвратительный тип?

– «Отвратительный тип» – это еще мягко сказано, – заметил Джеймс. Томас полотенцем вытирал со стола лужу вина, а Джеймс озабоченно следил за ним. В школе Томас был застенчивым, тихим мальчиком, а Алистер – задирой и хулиганом. – Мы вполне можем избежать общения с Алистером, Том. У нас нет никаких причин проводить время вместе, и я с трудом могу представить, чтобы он, в свою очередь, жаждал нашего общества.

Томас хотел что-то сказать, но запнулся, брызгая слюной. Причиной тому послужила вовсе не речь Джеймса. Содержимое пробирки Кристофера, вылившееся на скатерть, приобрело красно-коричневый цвет и начало разъедать столешницу. Все вскочили с мест и схватились за полотенца Полли. Томас поспешно выплеснул на стол кувшин воды, но при этом облил Кристофера так, что у того одежда промокла насквозь. Мэтью согнулся пополам от хохота.

– Слушайте, ну ничего себе, – пробубнил Кристофер, убирая с лица влажные волосы. – Это действительно сработало, Том. Кислота нейтрализована.

Томас тряхнул головой.

– Кому-то следовало бы нейтрализовать тебя, придурок…

У Мэтью началась самая настоящая истерика.

Несмотря на весь этот хаос, окружавший его, Джеймс невольно унесся мыслями далеко-далеко. Столько лет, в сотнях писем, которыми они тайно обменивались, Джеймс и Грейс клялись друг другу в том, что однажды они будут вместе; что придет день, они станут взрослыми, и тогда поженятся, пусть даже против воли старших, и будут жить вместе в Лондоне. Это всегда было их мечтой.

Так почему же она не сообщила ему о своем приезде?

– Ой, смотрите! Альберт-холл! – воскликнула Корделия, прижимаясь носом к окошку экипажа. Был чудесный день, солнце заливало Лондон ослепительными лучами, и белые аристократические особняки Южного Кенсингтона буквально сияли, словно ряды фигур из слоновой кости в дорогом комплекте шахмат. – В Лондоне действительно чудесная архитектура.

– Как тонко подмечено, – издевательски протянул ее старший брат Алистер. Забившись в угол кареты, он делал вид, будто углублен в чтение какой-то книги по математике. Всем своим видом он стремился показать, что его нельзя отвлечь такой ерундой, как архитектура. – Уверен, никто до тебя не высказывал вслух мнения о лондонских зданиях.

Корделия сердито уставилась на него, но он даже не соизволил поднять взгляд от книги. Разве он не понимает, что она всего лишь пытается поднять им настроение? Их мать, Сона, сидела с усталым видом, безвольно привалившись к стенке кареты; глаза ее были обведены синими кругами, и ее смуглая кожа, обычно сияющая, приобрела болезненный желтоватый цвет. Состояние матери беспокоило Корделию уже несколько недель, с того самого дня, как новости из Идриса, новости об отце, достигли Девона.

– Дело в том, Алистер, что на этот раз мы приехали сюда не в гости. Мы собираемся жить здесь постоянно. Познакомимся с новыми людьми, будем принимать гостей; вовсе нет нужды сидеть взаперти в Институте – хотя мне хотелось бы, чтобы Люси постоянно была рядом…

– А заодно и Джеймс, – вставил Алистер, не отрываясь от своего учебника.

Корделия заскрежетала зубами.

– Дети. – Мать Корделии взглянула на молодых людей с упреком. Алистер скорчил недовольную гримасу – через месяц ему должно было исполниться девятнадцать, и он, по крайней мере, в собственных глазах, давно уже не был ребенком. – У нас есть серьезные дела. Как вам прекрасно известно, мы приехали в Лондон вовсе не ради развлечений. Мы здесь представляем нашу семью.

Корделия взглянула на брата уже не столь враждебно. Она понимала, что он тоже тревожится насчет Соны, хотя никогда не признавался в этом вслух. Она уже миллион раз задавала себе вопрос: что конкретно известно ему о положении, в котором находится отец? Она также понимала, что Алистер знает больше ее самой, но ни за что не станет говорить с ней об этом.

Сердце ее забилось чаще от радостного волнения, когда экипаж остановился на площади Корнуолл-Гарденс, у дома 102 – одного из величественных белых викторианских особняков. Черный номер был написан простыми цифрами на самой правой колонне. На галерее, на верхних ступенях лестницы, стояли несколько человек. Корделия сразу же узнала Люси Эрондейл, хотя девушка стала немного выше ростом со дня их последней встречи. Золотисто-каштановые волосы были убраны под шляпку, а бледно-голубой жакет и юбка прекрасно сочетались с цветом ее глаз.

Люси сопровождали двое. Корделия узнала ее мать, Тессу Эрондейл, знаменитую – во всяком случае, среди Сумеречных охотников – супругу Уилла Эрондейла, главы Лондонского Института. Она выглядела лишь немногим старше дочери. Тесса была чародейкой, умела изменять внешность и обладала еще одним даром: бессмертием и вечной молодостью.

Рядом с Тессой стоял Джеймс.

Корделия вспомнила, как однажды, когда она была еще маленькой девочкой, ей захотелось погладить лебедя, жившего в пруду в их поместье. Злобная птица почему-то бросилась на нее, врезалась ей прямо в живот и сбила с ног. Несколько минут Корделия лежала на траве, хватая ртом воздух и пытаясь отдышаться; тогда она испугалась, что никогда больше не сможет сделать ни одного вдоха.

Она понимала, что история звучит не слишком-то романтично. Вряд ли она решилась бы признаться кому-нибудь в том, что всякий раз при виде Джеймса Эрондейла испытывает чувство, будто ее клюнул рассерженный лебедь, но это было правдой.

Он был таким красивым, таким красивым – глядя на него, она забывала о том, что нужно дышать. Непокорные волнистые черные волосы казались Корделии мягкими на ощупь; длинные темные ресницы отбрасывали тень на глаза цвета меда или янтаря. Ему было семнадцать; неуклюжий длинноногий подросток исчез, и перед Корделией стоял стройный, изящный юноша с совершенной фигурой и лицом, невыносимо прекрасный, словно гениальное произведение искусства.

– Уф! – Она неловко спрыгнула на мостовую. Каким-то образом ей удалось справиться с дверцей кареты, и теперь она стояла на тротуаре и слегка покачивалась, пытаясь обрести равновесие. Ноги, казалось, разучились ходить после долгих часов, проведенных в дороге.

Джеймс мгновенно очутился рядом с ней, подхватил ее под руку, не дал упасть.

– Маргаритка? – воскликнул он. – С тобой все в порядке?

Такое прозвище когда-то дал ей он сам. Он не забыл.

– Просто я немного неуклюжая. – Она уныло огляделась по сторонам. – Я надеялась, что мое появление будет более эффектным.

– Не стоит волноваться, забудь об этом. – Он улыбнулся, и сердце ее дрогнуло. – Мостовые Южного Кенсингтона – коварная штука. Мне и самому не раз приходилось вступать с ними в единоборство.

«Придумай какой-нибудь достойный ответ, – сказала она себе. – Скажи что-нибудь остроумное».

Но Джеймс уже отвернулся и наклонил голову, приветствуя Алистера. Корделия знала, что в школе Джеймс и Алистер недолюбливали друг друга, но ее мать пребывала в полном неведении относительно их взаимоотношений. Сона считала, что Алистера все обожают.

– Вижу, ты приехал, Алистер, – странным невыразительным голосом произнес Джеймс. – И выглядишь ты…

Он с неприкрытым изумлением разглядывал желтые волосы Алистера, которые в ярком солнечном свете казались белыми. Корделия, затаив дыхание, ждала продолжения и очень надеялась, что Джеймс бросит нечто вроде «ты похож на репу», но он не сказал ничего подобного.

– Хорошо выглядишь, – закончил Джеймс.

Молодые люди некоторое время смотрели друг на друга в молчании, а в это время Люси сбежала по ступенькам и бросилась на шею Корделии.

– Я так рада, так рада тебя видеть, очень-очень! – восклицала она в присущей ей восторженной манере. У Люси любая вещь, человек или событие всегда были «очень-очень», и неважно, какой эпитет следовал дальше – «красивый», «захватывающий» или «ужасный». – Корделия, дорогая моя, ты даже представить себе не можешь, как нам будет весело…

– Люси, Корделия и ее семья приехали в Лондон для того, чтобы вы с Корделией могли тренироваться вместе, – ласковым тоном произнесла Тесса. – Вам предстоит много работать, это большая ответственность.

Корделия опустила взгляд и уставилась на свои туфли. Тесса была так добра, что повторила историю о том, что Карстерсы в спешке переехали в Лондон ради Корделии, из-за того, что Корделии и Люси срочно нужно стать назваными сестрами, парабатай, но это было неправдой.

– О, миссис Эрондейл, неужели вы забыли себя в шестнадцать лет, – вмешалась Сона. – Юные девушки обожают танцы и наряды. Насчет себя могу сказать, что в их возрасте я только об этом и думала, да и вы наверняка тоже.

Корделия знала, что слова матери насчет ее собственной молодости совершенно не соответствовали истине, но, естественно, промолчала. Тесса приподняла брови.

– Действительно, припоминаю, что однажды я угодила на веселое сборище вампиров. И еще была одна вечеринка в доме Бенедикта Лайтвуда – разумеется, еще до того, как он подцепил демоническую корь и превратился в червя…

– Матушка! – воскликнула скандализованная Люси.

– А что такого, он же действительно превратился в червя, – заметил Джеймс. – Точнее, в гигантскую смертоносную змею. Должен сказать, что этот эпизод был одним из самых интересных на уроках истории.

В этот момент прибыли фургоны с имуществом Карстерсов, и Тесса была избавлена от необходимости продолжать не слишком пристойный разговор. С одной повозки спрыгнули несколько дюжих грузчиков и начали убирать холст, прикрывавший надежно привязанную мебель.

Один из рабочих помог Райзе, горничной и кухарке Соны, выбраться из фургона. Райза работала в семье Джаханшах еще с тех пор, как Сона была юной девушкой, и была ее личной служанкой. Она была простой смертной женщиной, но обладала даром Зрения, поэтому являлась ценной спутницей для Сумеречного охотника. Райза говорила только на фарси. Корделия подумала: интересно, пытались ли люди, ехавшие с ней в фургоне, завести с ней разговор? Райза отлично понимала английский язык, но предпочитала помалкивать.

– Пожалуйста, поблагодарите от моего имени Сесили Лайтвуд за то, что она одолжила мне повозки и людей, – говорила мать Корделии, обращаясь к Тессе.

– О, кстати. Они будут приходить по вторникам и четвергам, чтобы выполнять черную работу, до тех пор, пока вы не подыщете себе подходящую прислугу, – сообщила Тесса.

«Черной работой» называлось все, что не входило в обязанности Райзы, которая готовила еду, ходила за покупками, помогала Соне и Корделии одеваться, – например, мытье полов или уход за лошадьми. Разговоры о том, что Карстерсы смогут в скором времени нанять собственных слуг, были лишь очередным проявлением вежливости, и Корделия это понимала. Когда они покидали Девон, Сона рассчитала всю прислугу, кроме Райзы – они пытались экономить, пока Элиас Карстерс находился в заключении в ожидании суда.

Внимание Корделии привлек громоздкий предмет на одной из повозок.

– Мама! – воскликнула она. – Ты взяла с собой фортепиано?

Мать пожала плечами.

– Я люблю музыку. – Она обернулась к грузчикам и сделала повелительный жест. – Корделия, здесь сейчас будет шумно и пыльно. Может быть, вам с Люси пройтись, осмотреть окрестности? А ты, Алистер, останься, помоги мне руководить людьми.

Корделия пришла в восторг при мысли о том, что она получит возможность пообщаться с Люси наедине. Тем временем на лице Алистера появилось странное выражение: казалось, его охватила одновременно досада оттого, что он вынужден остаться дома с матерью, и самодовольство оттого, что ему доверили роль главы семьи.

Тессу, казалось, позабавило происходящее.

– Джеймс, пойди с девочками. Может, вам отправиться в Кенсингтонские сады? Это недалеко отсюда, погода сегодня отличная.

– Да, Кенсингтонские сады действительно вполне подходят, – мрачно произнес Джеймс.

Люси подняла глаза к небу и взяла Корделию за руку.

– Тогда идем, – сказала она и увлекла подругу вниз по ступеням, на тротуар.

Джеймс на своих длинных ногах без труда догнал их.

– Нет никакой нужды нестись как угорелые, Люси, – заметил он. – Матушка вовсе не собирается удерживать тебя в доме и требовать, чтобы ты тащила фортепиано на второй этаж.

Корделия бросила на него взгляд из-под опущенных ресниц. Ветер шевелил его волосы. Даже волосы ее матери не были совершенно черными – они отливали медью и золотом. Но волосы Джеймса были цвета воронова крыла.

Он легкомысленно улыбнулся ей с таким видом, словно и не заметил, как она совершенно неприличным образом разглядывала его. Хотя, с другой стороны, он, без сомнения, привык к тому, что его бесцеремонно разглядывают другие Сумеречные охотники. Не только из-за его привлекательной внешности, но и по некоторым другим причинам.

Люси стиснула ее пальцы.

– Ты приехала, и я так счастлива, – объявила она. – На самом деле я никогда до конца не верила в то, что мы будем жить в одном доме.

– Почему? – удивился Джеймс. – Закон требует, чтобы вы тренировались некоторое время, прежде чем вы станете парабатай, а кроме того, отец просто обожает Маргаритку. Ведь именно он здесь устанавливает правила…

– Ваш отец обожает всех Карстерсов, – возразила Корделия. – Не уверена, что это как-то связано с моими личными достоинствами. Наверное, ему даже Алистер может понравиться.

– Мне кажется, он уже убедил себя в том, что в характере Алистера имеются некие неизведанные глубины, – сказал Джеймс.

– Как и в зыбучих песках, – усмехнулась Корделия.

Джеймс рассмеялся.

– Довольно, братец, – вмешалась Люси и хлопнула Джеймса по плечу затянутой в перчатку рукой. – Маргаритка – моя подруга, и ты не даешь нам поболтать. Сделай одолжение, отправляйся куда-нибудь в другое место.

Они шли по улице Квинс Гейт в сторону Кенсингтон-роуд; вокруг сновали люди, стучали копытами лошади, скрипели омнибусы. Корделия представила себе, как Джеймс скрывается в толпе; наверняка в этом городе он найдет себе занятие поинтереснее, чем сопровождать сестру. А может быть, его похитит какая-нибудь прекрасная богатая наследница, которая влюбится в него с первого взгляда. Такие вещи, как она знала, часто случаются в Лондоне.

– Я буду следовать за вами в десяти шагах, как паж, – предложил Джеймс. – Но мне нельзя терять вас из виду, не то матушка меня убьет; в результате я пропущу завтрашний бал, Мэтью тоже меня убьет, и мне придется умирать дважды.

Корделия улыбнулась и хотела что-то сказать, но Джеймс уже отстал от них, как и обещал. Он легкими шагами шел позади, чтобы дать девушкам возможность поговорить наедине, и Корделии пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть свое разочарование оттого, что ей пришлось повернуться к нему спиной. В конце концов, теперь она жила в Лондоне, и встречи с Джеймсом должны были из редких чудесных случайностей превратиться в часть ее повседневной жизни.

И все-таки Корделия не удержалась и быстро оглянулась; он уже вытащил из кармана книгу и принялся читать ее прямо на ходу, насвистывая что-то вполголоса.

– О каком это бале он сейчас говорил? – спросила она, повернувшись к Люси. Они прошли под черной аркой из кованого железа и очутились в Кенсингтонских садах, под сенью древних деревьев. В парке было полно народу: няньки с колясками, молодые парочки, гуляющие в обнимку по тенистым аллеям. Две девочки плели венки из маргариток, а какой-то мальчик в синем матросском костюмчике бегал по газону с обручем и громко хохотал. Он подбежал к высокому мужчине; тот подхватил ребенка на руки и со смехом подбросил. Корделия на мгновение крепко зажмурила глаза и подумала о собственном отце, о том, как он подбрасывал ее в воздух, когда она была еще маленькой, и как они оба смеялись, и как он потом ловил ее.

– О том, который назначен на завтрашний вечер, – ответила Люси и взяла Корделию под руку. – Мы устраиваем его, чтобы отметить ваш переезд в Лондон. Там будет весь Анклав, будут танцы, и у матушки появится возможность похвастаться заново отделанным бальным залом.

А у меня появится возможность похвастаться тобой.

Корделию охватила дрожь. Она сама не знала, что это – радостное возбуждение, предвкушение или страх. Анклавом официально называлось сообщество Сумеречных охотников, проживавших в Лондоне; в каждом крупном городе был свой Анклав, который подчинялся местному Институту, а также верховным властям, Конклаву и Консулу. Она понимала, что это глупо, но при мысли о встрече с таким количеством людей ее охватила тревога и неопределенное беспокойство. Жизнь, которую она до сегодняшнего дня вела со своей семьей, состояла из постоянных переездов с места на место, если не считать остановок в Сайренворте, в Девоне, и была довольно уединенной.

Но именно в этом, в знакомстве с местным обществом, и состоял ее долг. Они приехали в Лондон именно ради этого. Она подумала о матери.

Это будет вовсе не бал, сказала она себе. Это будет первая схватка в предстоящей войне.

Она понизила голос.

– А все, кто там соберется – все местные, они знают о моем отце?

– Вовсе нет. Лишь немногие слышали подробности, а те, кто слышал, держат язык за зубами. – Люси задумчиво взглянула на подругу. – А ты не хочешь… если ты расскажешь мне о том, что там произошло, клянусь, я ни единой живой душе об этом не заикнусь, даже Джеймсу.

У Корделии заболело сердце – так всегда бывало, когда она вспоминала об отце. Но она знала, что все равно должна рассказать его историю Люси, а потом ей понадобится пересказывать ее другим, чужим людям. Она сможет помочь отцу лишь в том случае, если будет формулировать свои претензии и требования прямо и недвусмысленно.

– Примерно месяц тому назад мой отец отправился в Идрис, – заговорила она. – Цель поездки держали в большой тайне, но теперь я знаю, что вблизи от границ Идриса было обнаружено скопище демонов-кравьядов.

– Правда? – воскликнула Люси. – Это такие отвратительные чудовища, которые едят всех подряд?

Корделия кивнула.

– Они почти целиком уничтожили стаю вервольфов. На самом деле, именно оборотни принесли новость в Аликанте. Консул собрала экспедиционный отряд нефилимов и вызвала моего отца, потому что он специалист по редким видам демонов. Вместе с двумя обитателями Нижнего Мира он разработал план уничтожения кравьядов.

– Звучит здорово, – заметила Люси. – И как это замечательно, сотрудничать с существами из Нижнего Мира.

– Да уж, предполагалось, что все будет замечательно, – вздохнула Корделия и оглянулась: Джеймс шагал следом на довольно большом расстоянии, не отрываясь от своей книги. Вряд ли он услышит их, подумала она. – Все пошло совершенно не так, как было запланировано. Демоны-кравьяд исчезли, а нефилимы нечаянно вторглись на территорию какого-то клана вампиров. То есть, это вампиры считали, что земля принадлежит им. Произошла стычка, серьезная.

Люси побледнела.

– Да поможет нам Ангел. Кого-нибудь из наших убили?

– Несколько нефилимов было ранено, – рассказала Корделия. – А клан вампиров решил, что мы, то есть Сумеречные охотники, объединились с вервольфами ради того, чтобы завоевать их владения. Началась ужасная неразбериха, и дело едва не дошло до нарушения Соглашений.

На лице Люси отразился ужас, и Корделия не могла ее в этом винить. Соглашения представляли собой мирный договор между Сумеречными охотниками и Нижним Миром, который помогал поддерживать порядок. Нарушение Соглашений могло повлечь за собой кровавый хаос.

– Конклав начал расследование, – продолжала Корделия. – Все в установленном порядке. Мы думали, что мой отец будет свидетелем, но вместо этого его арестовали. Именно его обвиняют в провале экспедиции. Но это была вовсе не его вина, он же не мог знать… – Она закрыла глаза. – Это его едва не убило, то, что он не оправдал ожиданий Конклава, не справился с поставленной задачей. Он знал, что чувство вины будет терзать его всю оставшуюся жизнь. Но никто из нас не мог и заподозрить, что они прекратят расследование и просто арестуют его. – Корделия вдруг заметила, что у нее дрожат руки, и сцепила пальцы. – Он прислал мне одно письмо, но после этого – ничего. Они запретили. До начала суда он будет сидеть под домашним арестом в Аликанте.

– Суда? – повторила Люси. – И что, судить будут только его? Но ведь в экспедиции участвовали и другие, те, кто ему помогал, разве не так?

– Да, там были другие, но моего отца сделают козлом отпущения, свалят всю вину на него. Теперь оказывается, что только он во всем виноват. Мать хотела поехать в Идрис, чтобы увидеться с ним, но он запретил, – добавила Корделия. – Он сказал, что мы должны отправиться в Лондон. Что если его признают виновным, нашу семью покроет несмываемый позор, и что мы должны действовать быстро, чтобы предотвратить это.

– Но это будет в высшей степени несправедливо! – Глаза Люси сверкнули. – Все знают, что у Сумеречных охотников опасная работа. Я уверена, что когда твоего отца допросят, будет решено, что он сделал все возможное ради успеха этой вылазки.

– Может быть, – негромко пробормотала Корделия. – Но им же нужно кого-то посадить в тюрьму; кроме того, он прав, у нас действительно мало друзей среди Сумеречных охотников. Мы все время переезжали, потому что Баба[5]5
  На фарси – «отец», «папа».


[Закрыть] был болен, и никогда подолгу не задерживались на одном месте – Париж, Бомбей, Марокко…

– А мне всегда казалось, что это так… увлекательно.

– Мы просто пытались найти наиболее подходящий для него климат, – объяснила Корделия, – но сейчас мама поняла, что у нее совсем мало союзников. Именно поэтому мы приехали сюда, в Лондон. Она рассчитывает завести влиятельных друзей; в таком случае, если моему отцу будет угрожать тюремное заключение, у нас найдутся заступники.

– Но ведь всегда остается дядя Джем. Он твой двоюродный брат, – заметила Люси. – Кроме того, Безмолвных Братьев очень ценят в Конклаве.

Дядей Джемом Люси называла Джеймса Карстерса, который был известен большинству нефилимов под именем Брата Захарии. Безмолвные Братья среди нефилимов представляли своего рода касту целителей и хранителей истории; они проводили жизнь в молчании, жили долго и были весьма могущественными. Они обитали в Безмолвном городе, подземном мавзолее, в который можно было попасть через тысячу порталов, расположенных в разных частях планеты.

Самым странным в этих Братьях Корделии казалось то, что, подобно своим «коллегам», Железным Сестрам, которые изготавливали из адамаса оружие и стила, – они сами выбирали свой жизненный путь. Когда-то Джем был обычным Сумеречным охотником, парабатаем отца Люси, Уилла. Решив стать Безмолвным Братом, он получил новые могущественные Метки, которые изуродовали его, лишили его возможности разговаривать и видеть. Безмолвные Братья не старели в физическом смысле, но, с другой стороны, они не могли иметь детей, жен, собственный дом. Такая жизнь казалась Корделии ужасно, невыносимо одинокой. Разумеется, она видела Брата Захарию – то есть Джема – во время важных встреч или церемоний, но она не знала его так близко, как Джеймс и Люси. Ее отец недолюбливал или побаивался Безмолвных Братьев, и всю жизнь прикладывал немало усилий для того, чтобы помешать Джему навещать их семью.