Текст книги "Леди чародейка (СИ)"
Автор книги: Кармаль Герцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Прикосновение хрусталя к губам мужчины длилось лишь несколько секунд. А затем стол, спокойно стоявший в дальнем углу комнаты, вдруг на двинулся на меня. Я успела отскочить в самый последний момент – ножка стола лишь задела меня по пальцам ноги. Я взвыла от резкой боли, оторопело глядя на оживший предмет мебели.
Надо мной раздался грохот – это одна за одной рушились полки.
Из губ окаменевшего мужчины вдруг вырвался мучительный хрип:
– Беги...
И я бросилась бежать, твердо обещая себе, что вернусь в эту комнату, как только найду способ избавиться от опасности.
Прихрамывая, метнулась в коридор, побежала в дальний его конец, где виднелась еще одна дверь и лестница наверх. Когда я пробегала мимо, висевшая на противоположной стене картина полетела в меня и больно саданула по плечу. Стиснув зубы, я стерпела и вовремя уклонилась от еще одной взбесившейся картины, сорвавшейся со стены.
Добежав до двери, я подергала ручку. Дверь не поддавалась. Я налегла сильнее, отступила назад, рассчитывая ударить в дверь здоровым плечом. Я знала, что, поднявшись наверх, я загоню себя в ловушку. Мне нужно было открыть эту чертову дверь.
Удар не оказал никакого эффекта – дверь даже не дрогнула. А стоило мне вновь взяться за ручку, она… оказалась у меня в руках.
Я застонала от отчаяния. Выбора не было, нужно подниматься наверх. Я взлетела по лестнице. Окно, перед которым я очутилась, казалось таким же неприступным, заклеенным наглухо. Но хуже всего было то, что выходило оно в... никуда. Все в ту же, уже знакомую мне, бесконечную серость.
Впрочем, я и не рассчитывала выпрыгивать из окна – в доме находился человек, которому нужна была моя помощь. Мне бы только суметь к нему подобраться…
А для начала нужно понять, как утихомирить находящиеся в доме предметы.
Лестница вела на третий этаж, на который я подниматься пока не спешила. Осторожно продвигаясь по коридору второго этажа, я напряженно ожидала очередной вспышки безумия от висящих на стене картин. Ее не последовало. Во всяком случае, пока.
Первая комната, в которую я попала, оказалась огромной гардеробной. Десятки туфель – как мужских, так и женских, сотни платьев, брюк, рубашек, плащей и курток. Я удивленно помотала головой и закрыла гардеробную.
Следующая дверь привела меня в просторную гостиную. Один только взгляд в конец комнаты – и в горле застрял ледяной комок.
Я смотрела на длинный стол, окруженный десятком стульев. Почти на каждом из них сидел человек, и каждый из них был совершенно неподвижен. У низкого столика с газетой в руках стоял молодой мужчина. Но застывший в голубых глазах ужас, роднивший его со всеми остальными в гостиной, не вязался с образом человека, решившего почитать газету.
Меня словно зашвырнули в чужой кадр – картина, представшая моим глазам, был такой же статичной, безжизненной, как старая фотография.
Я бросилась к мужчине с газетой в руках – он был ко мне ближе остальных, и приложила вынутую из часов-шкатулки слезу Хрустальной принцессы. Напряглась в ожидании новой атаки, но ее не последовало – дом словно устал после недавней вспышки гнева. Но я знала, что это ненадолго. В голове вдруг всплыли недавние слова Конто: “Здесь все как в кривом зеркальном отражении”. Куда уж кривее – застывшие как изваяния люди, живущий сам по себе дом.
Как только магия Дайаны подействовала, с губ окаменевшего мужчины сорвались первые слова:
– Помоги нам…
– Помогу, – пообещала я. – Но для этого мне нужно понять, что здесь происходит.
– Это все кукла, – устало ответил он.
– Что, прости?!
– Одна из марионеток вдруг стала разумной. Она решила отомстить кукловоду… и не только ему. Всем, кто наблюдал, как ее дергают за ниточки, как повелевают каждым ее шагом. Всем. Людям. – Голубоглазый незнакомец перевел дыхание. Несмотря на то, что магия хрустальной слезы заставила его губы оттаять, говорить ему было все еще тяжело. – Теперь она ловит людей, запирает в доме и играется с ними – как когда-то играли с ней.
Перед глазами возникла огромная гардеробная, полная самой разнообразной одежды. Уверена, если бы я побродила по дому чуть подольше, то нашла бы еще много интересного.
Кукла, которая использует людей в качестве игрушек… А я думала, что готова ко всему.
– Что мне делать? – в отчаянии прошептала я.
– Бежать. И привести помощь.
Я помотала головой. Убежать и оставить всех этих людей, обрекая их если не на гибель, то на нескончаемое мучение – означало для меня потерять важную часть себя.
– Я не уйду, – твердо сказала я. Прикоснулась оберегом к руке мужчины.
И в этот же самый миг дом проснулся. Направляемые своей невидимой хозяйкой предметы полетели в меня. Мне пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы избежать столкновения с огромным диваном.
Диван смел стоявшего на пути мужчину с газетой, словно бильярдный шар – кеглю. Голубоглазый упал набок, по-прежнему не выпуская из рук газету.
– Я в порядке, – будто почувствовав мою тревогу, сказал он. – Я все равно ничего не чувствую.
Последние его слова подняли во мне волну ярости, идущую от самого сердца и грозящую смести все на своем пути.
– Покажись, ты, трусливая тварь! – закричала я. – Ты хотя бы видела того, кто дергал тебя за нитки, так почему же ты прячешься?
– Что ты творишь… – прошептал мужчина. Мне показалось, что он побледнел. – Она же всех нас…
Ему не дали договорить или же мне – дослушать. Стены дома задрожали, гнев его хозяйки выплеснулся на меня дождем из разбитых зеркал.
Я метнулась за шкаф и резко распахнула дверцу, используя ее как щит. Услышала, как в деревянную поверхность вонзаются зеркальные осколки. Не успела я облегченно вздохнуть, как шкаф пришел в движение. Мне снова пришлось бежать.
Хуже всего то, что я понятия не имела, что мне делать. Даже если я сумею покинуть дом и отправиться за помощью, я быстро заплутаю в серости – там, где сверхъестественные существа вроде ожившей куклы-марионетки имели куда большую власть.
Обезумевшие предметы отрезали мне путь в другой конец коридора, гнали вперед. Я понимала, что меня загоняют в ловушку, но ничего не могла с этим поделать. Снимать чары с каждой заколдованной марионеткой вещи, призвав на помощь хрустальную слезу… да мне и вечности не хватит.
Мне нужно было еще немного времени, чтобы придумать план, как выбраться отсюда. Но оживший дом лишал меня и этой надежды.
Я бегом преодолела последний проем лестницы, ворвалась в первую же комнату, держа наготове оберег. Но применять его было не на ком – комната оказалась пуста. Стены окрашены в сочный ярко-оранжевый цвет, из-за чего казалось, что какой-то чудак с сомнительным чувством юмора поместил меня в нутро апельсина. На невысоком столике стояли пустые кружки и тарелки, аккуратно разложены вилки и ножи. По коже пробежал холодок: я вдруг отчетливо поняла – это мое место. Место, в которое направила меня она, кукла.
Я развернулась, чтобы выбежать вон, но собственное тело вдруг показалось мне чужим. Комната словно заполнилась вязким клеем, и каждый шаг давался невероятно тяжело. Руки деревенели, немело лицо. Я призвала на помощь все свои силы, чтобы не застыть посреди комнаты, уподобившись мухе в янтаре.
Там, внизу, были люди. Я просто не могла их подвести.
Я до боли сжимала оберег в ладони, и ни на мгновение не прекращала попытки сдвинуться с места. Очень медленно, но упорно продвигалась вперед. В конце концов я достигла порога, тем самым нарушив все планы марионетки.
Дом снова взбесился, по дрожащим стенам пробежал гул, похожий на вопль отчаяния. А потом все погрузилось в небытие. Я вновь оказалась в серой пустоте, оторванной от реального мира. И на этот раз я была в ней не одна.
Распахнутые глаза с неестественно длинными ресницами смотрели на меня с нескрываемой ненавистью.
– Неправильная кукла! – вскричала марионетка.
Ее руки и ноги по-прежнему были прицеплены на нити, тянущиеся куда-то высоко и теряющиеся в серой дали, заменяющей небо. Кукла дергалась так, что от ее резких движений болели глаза. И каждое движение сопровождалось мукой в огромных зеленых глазах, и струйкой крови там, где толстые нити пронзали белую плоть.
Сумев сбежать от кукловода и создать собственный кукольный театр, она все же не могла избавиться от пут.
– Неправильная кукла, – упрямо твердила марионетка. – Ты должна играть. Как все!
Ее лицо исказила гримаса боли, из незаживающих ран побежала кровь. А я вдруг представила, каково было ей однажды очнуться и понять, что она – лишь кукла, которую беспрестанно дергают за нити на потеху публике. Каково было чувствовать эти нити в своем теле, чувствовать вечную, непрекращающуюся боль, от которой нет спасения. Видеть чужие равнодушные взгляды, которым нет дела до мучений какой-то куклы.
Кто бы не захотел мстить после такого? Я бы точно захотела.
Моя рука легла на висящие на поясе ножны, уверенным жестом вынула хрустальный клинок. Глаза марионетки испуганно расширились, она отшатнулась назад. Но где бы она сейчас ни находилась, вырваться оттуда не могла.
Зеленые глаза неотрывно следили за зажатым в моей руке клинком, который с каждым моим шагом становился все ближе. Марионетка поняла свою ошибку, но почему-то не могла ее исправить, отослав меня обратно в дом, где у меня против нее не было бы ни единого шанса.
Не могла или не хотела. Я видела в ее взгляде смирение. Даже… облегчение. Она устала от боли и сжигавшей ее изнутри ненависти.
Я приблизилась к кукле – здесь, в безликой серости, мы оказались одного роста. Размахнувшись, с силой опустила кинжал. Снова и снова.
Вопреки моим ожиданиям, даже клинок из сердца Истинного Дара не смог перерубить зачарованные нити. Но как только лезвие коснулось прицепленных к ногам куклы нитей, они стали хрупкими и рассыпались в пыль. Лишенная поддержки, марионетка упала на колени. Подняла глаза, в которых отражались растерянность и безграничная благодарность.
Путы, сдерживающие ее руки, рассыпались. Марионетка была свободна.
Закрыв лицо руками, она расплакалась от облегчения. Прошептала:
– Спасибо.
Окружающая меня серость рассеялась. Я оказалась все в той же безумной пародии на кукольный театр. Его стены, задрожав, сложились, как карточный домик. Я не удержалась и провела по ним рукой. Действительно, картон. Оказавшись на земле, стены превратились в пыль. Когда она улеглась, я обнаружила себя стоящей посреди поляны рядом с бывшими пленниками кукольного дома. Живыми, подвижными. Растерянно переглядываясь, они постепенно разбредались – каждый в свою сторону. Ушла и я.
Пройдя всего несколько шагов по уже знакомой широкой дороге, я остановилась. На земле сидел прелестный котенок с белоснежной шкуркой и прелестными бирюзовыми глазами. Всегда неравнодушная ко всем представителям кошачьих, я восторженно ахнула и наклонилась к милому ушастику, чтобы его погладить. И только тогда заметила черные пятнышки, украшавшие бело-серебристую шубку. Резко отстранилась, глядя на котенка во все глаза.
– К… Конто?? – Моему изумлению не было предела.
– Мяу, – мрачно буркнул котенок. Голос был высоковат, но в нем определенно угадывались знакомые нотки.
Откинув голову назад, я расхохоталась.
– Конто… ты… что с тобой? – еле выдавила я, вытирая выступившие в уголках глаз слезы.
– Тебе смешно, – изо всех сил стараясь казаться обиженным, пропищал Конто.
Сдержать новый взрыв неудержимого хохота было выше моих сил. Я чувствовала, как отлегает от сердца, как спадает сковавшее меня напряжение. Когда смех утих, я послала метаморфу, с укоризной глядящему на меня, виноватую улыбку.
– Прости, – покаялась я. – И что же нам с тобой делать? Как вернуть твое прежнее обличье барса?
– К счастью, сделать это гораздо проще, чем вернуть мне человеческую сущность, – обнадежил меня Конто. – Просто давай скорее отсюда уйдем. У меня уже эти Неправильные Земли вот где.
Котенок провел когтистой лапкой у горла. Я не могла с ним не согласиться. Взяла на руки, не обращая внимания на его бурные протесты.
– Конто, так будет куда быстрее, – урезонила я метаморфа. Представила, как он едва поспевает за моим шагом, семеня своими коротенькими лапками, и не удержалась от очередного смешка.
Впрочем, довольно быстро Конто понял всю прелесть его нового положения: свернулся уютным клубочком, устроив себе ложе на сгибе моего локтя. Осторожно придерживая барса-малютку свободной рукой, я старалась не думать о том, что он, хоть и зачарованный, но все-таки мужчина.
Глава двадцать шестая. Скрипачка
Неправильные Земли наконец остались позади. Не знаю, кто из нас двоих был рад этому больше.
Пустота, встречи с которой я так боялась и так ждала – ведь там был Алистер, чье сознание затуманила магия колдуньи Ламьель, – оказалась… странной. Другого слова в голову мне не приходило. Пустота была неким подобием пустыни, только без палящего солнца и барханов: ни единой травинки, ни даже самого чахлого кустика или деревца. Только голая земля цвета пепла. Жуткое место, похожее на огромную – от горизонта до горизонта – воронку, оставшуюся от гигантского метеорита. Или дорогу в ад.
Новенькие кожаные ботиночки, приобретенные мной в городе-древе, мгновенно покрылись толстым слоем пепла и потеряли товарный вид. Не знаю, почему, но меня преследовало неприятное ощущение, что я бреду по кладбищу, и вот-вот из земли покажутся руки, тянущиеся ко мне в немой мольбе.
У Конто, к которому после выхода из Неправильных Земель вернулось наконец его прежнее обличье, был не менее безрадостный вид. Поднявшийся ветер бросал хлопья пепла на его шкуру, довольно скоро потерявшую свою белоснежность.
Мы шли в абсолютном молчании. Пустота давила, стирая хорошие эмоции и оставляя лишь глухую подавленность. Серые тучи нависли над землей, грозя дождем.
И хотя сердце ныло от беспричинной тоски, я чувствовала лихорадочное возбуждение. Где-то тут был Алистер Морэ. Как долго мы будем его искать? Узнает ли он меня?
Мои размышление прервало появление незнакомки – девочки с белокурыми локонами, с идеально красивым личиком и светлой, словно фарфоровой кожей. Путница, одетая в летящее платье и кожаные сандалии, держала в руках скрипку и смотрелась невероятно неуместно посреди пепла – распада, разрушения.
– Простите, – обратилась я к странной незнакомке.
Она даже не стала меня слушать. Положила скрипку на плечо и, прикрыв глаза, провела смычком по струнам. Полилась мелодия – нежная, печальная, завораживающая. Я застыла, заколдованная чарующей музыкой, невысказанный вопрос застыл на губах. Все вдруг стало таким неважным – застрявший в Пустоте мистер Морэ, погрузившаяся в целебный сон Ари, ушедшая в небытие, но не умершая Дайана… Музыка – единственное, что имело смысл.
Скрипачка словно играла на струнах, запрятанных глубоко в моем сердце, заставляя его сжиматься в сладостной муке. Я не осознавала, что плачу, пока не ощутила на губах соленый дождь.
Я чувствовала прикосновение к руке теплого меха, но не хотела оборачиваться к Конто, чтобы увидеть, поразила от его мелодия также, как меня. Весь мир сузился до худощавого силуэта, идеального тандема – девочки и ее скрипки.
Я готова была вечность положить к ее ногам, лишь бы музыка не прекращалась.
Прелестная скрипачка, не переставая играть, вдруг развернулась и пошла вперед, увеличивая расстояние между нами.
– Нет, стой! – вскричала я в отчаянии, протягивая руки вперед, к медленно удаляющемуся силуэту, намереваясь дотянуться, задержать.
Мелодия затихала, а я никак не могла позволить этому случиться.
– Умоляю, – обессиленно прошептала я.
Скрипачка не замедлила шаг, и тогда я бросилась за ней. Я должна была ее догнать.
Запястье вдруг обожгло болью. Ошеломленная, я опустила глаза вниз, на раскаленные докрасна часы Алистера Морэ. Хрустальная слеза, промелькнуло в голове. Мой вечный талисман, оберег, спаситель. Но от чего он уберег меня на этот раз?
Конто обогнал меня, размеренно ступая. На краткий миг я увидела его остекленевшие глаза и все поняла. Слепо и послушно, как марионетка, метаморф следовал за скрипачкой – как и я несколько мгновений назад.
– Конто, – вполголоса окликнула его я, зная, что он не обернется.
Так и случилось. Барс даже не сбился с шага – зачарованная мелодия, окутав сознание туманом наваждения, неумолимо вела его вперед.
Догадка вспыхнула в голове яркой вспышкой. Вот как оказался заколдован Алистер Морэ. Вот что привело его в Пустоту, вынудило оставить любимую дочь в одиночестве. Его просто заманили сюда некоей магией, которую несли в себе скрипка и ее юная владелица.
Тревога усилилась, но у меня не было другого выбора, кроме как идти следом за снежным барсом. Я не могла бросить Конто в беде. И я знала, что, рано или поздно, но таинственная скрипачка приведет меня к Алистеру.
Глубоко вздохнув, я поспешила догнать Конто. Скрипачка, ни на миг не прекращая играть, брела впереди. Барс, чеканя шаг, следовал за невидимым шлейфом магической мелодии.
Поле пепла закончилось, появились первые деревянные дома. И первые люди. Все они – сплошь мужчины, были заняты стройкой. В воздухе витал отчетливый запах деревянных опилок. Меня поразило, как слаженно – и, главное, тихо, – они работали. Не было слышно ни привычной болтовни, ни чисто мужских шуточек и поддевок. И их глаза… в них было что-то странное. Словно в них проникла сама Пустота.
Как долго они строили эту деревушку и, главное, зачем? Дома – простые, даже грубые, одноэтажные. Рядом с каждым – небольшой огородик, где, не разгибая спины, трудились женщины. Растения, хорошо сдобренные магией, росли прямо на глазах. Зеленые плоды наливались цветом и тяжестью. А вот детей, что обычно кружились возле матерей или играли на улице, нигде не было видно.
Мы прошли мимо деревушки, вновь ступив на поля, до горизонта застеленные одеялом из пепла. Я потеряла счет минутам. Небо не меняло своей окраски, не было ни солнца, ни луны. Я понятия не имела, день сейчас или вечер. Ноги уже болели от долгой ходьбы, но Конто, казалось, не чувствовал усталости. Он шел, как солдат на параде, в едином четком ритме.
Ведомые – по собственной воле или же против нее – девочкой со скрипкой, мы прошли еще одну деревушку, похожую на первую как близнец. Та же нескончаемая стройка, то же сопровождающее ее безмолвие, те же растения, растущие под воздействием магии. С минуты на минуту я ожидала, что скрипачка остановится, но она продолжала идти вперед – как и мы с Конто.
И, конечно же, я беспрестанно искала глазами Алистера. Неопределенность пугала, но я намеревалась идти до конца – во всех смыслах.
Хлопья пепла, растревоженные поднявшимся ветром, запутывались в волосах и норовили попасть мне в глаза. Приходилось идти, низко опустив голову и прикрыв глаза ладонью. Именно поэтому изменения в окружающей реальности я заметила слишком поздно – когда стеклянный замок уже возвышался надо мной, а скрипачка поднималась на крыльцо по стеклянным лестницам.
Я восхищенно смотрела на величественное сооружение в несколько этажей, сотворенное из светло-голубого стекла, с башенками, балкончиками, шпилями и фронтонами. Настолько прозрачное, что отсюда, с улицы, я отчетливо видела тех, кто находился внутри. Вот где прятались дети, чье отсутствие в деревнях так меня смутило.
Хотя прятались – слово совершенно неверное. Дети сновали и, судя по всему, были заняты делом, как и их родители. Вот только в чем именно их работа заключалась, отсюда, снаружи, я понимала с трудом.
Когда я пересекла порог замка – язык не поворачивался назвать его просто домом – в сердце вонзилась ледяная игла. Я задохнулась от боли, но она тут же отпустила.
Таинственная скрипачка поднялась по крученой лестнице. Она привела нас на верхний – четвертый – этаж. Мои каблуки звонко цокали по стеклянному полу. Опустив взгляд вниз, я увидела детей с первого, второго и третьего этажей. Я возвышалась над хрупкими фигурками, а прозрачный пол позволял мне рассмотреть каждого из них. Некоторые из них бесцельно бродили по замку, другие были заняты тем, что натирали до блеска его стены и пол.
Я проходила мимо стеклянных статуй, изящных трельяжей, стеклянных цветов в стеклянных же вазах. Несмолкаемая мелодия, прежде казавшаяся такой прекрасной, такой чарующей, раздражающе царапала слух, как заевшая пластинка.
Незнакомка со скрипкой пересекла этаж и остановилась – впервые за все это долгое путешествие – у дверей из толстого голубого стекла, покрытого рисунком, очень похожим на изморозь. Единственное, что было здесь не прозрачным.
Двери распахнулись безо всяких усилий с ее стороны. Скрипачка переступила порог спальни – я явственно видела огромную стеклянную кровать. Следующим вошел Конто, по-прежнему пребывающий во власти магии скрипки – или же ее владелицы. Я поспешила следом, но… дверь внезапно захлопнулась прямо перед моим носом, отрезая метаморфа от меня.
Я обернулась в растерянности. У детей, снующих по замку, в глазах застыла та же отрешенность, что и у взрослых в деревнях. Что, если они заметят мою невосприимчивость? Мне никак нельзя было выдать себя.
Помощь пришла совершенно неожиданно. Я услышала напряженный шепот:
– Быстро садись и оттирай этот чертов пол!
Говорившим оказался мальчишка лет тринадцати – худой и насупленный. Из-за густых черных бровей на меня взглянули карие глаза. Увидев в них осмысленность, я вздохнула с неимоверным облегчением.
Паренек разорвал надвое тряпку, которую держал в руках, и протянул мне кусок. Мягкая, воздушная ткань казалась сотканной из облака. Впрочем, я бы не удивилась, будь оно на самом деле так.
Я послушно опустилась на колени, оттирая пол в том месте, где виднелись следы чьих-то ног или хлопья принесенного с пустыря пепла.
– Я – Паоло, – шепнул мой новый знакомый.
– Беатрис, – представилась я.
– Как же я рад, что больше не один! Так надоело видеть эти кукольные лица изо дня в день! Я все жду, что они проснутся, но они не просыпаются… – И хотя в голосе Паоло сквозило отчаяние, в его взгляде, обращенном на меня, я видела надежду.
В моей голове крутились десятки вопросов, но Паоло опередил меня:
– Как у тебя вышло не поддаться ее магии?
Я скользнула взглядом по детям с пустыми глазами, занятым наведением чистоты в стеклянном замке.
– Не бойся, они не слышат, – торопливо заверил меня Паоло. Буркнул с досадой: – Они зациклены на одном. Скрипачка любит, чтобы ее замок сверкал.
“Целый замок для одной юной девочки!” – пораженно подумала я, но вслух сказала совершенно другое:
– Скрипачка? Так ее зовут?
– У нее нет имени. Точнее, она нам его сказать не может. Ты так и не сказала…
– Ах да, – спохватилась я.
Вместо ответа протянула в сторону Паоло руку и тут же недоуменно нахмурилась. Часы Алистера и сама цепочка покрылись тонкой глазурью льда. Я вспомнила укол холода, кольнувший меня в сердце на входе в замок, и нахмурилась еще больше.
Паоло с уважением кивнул.
– Довольно сильный амулет, раз он сумел принять на себя удар Скрипачки, да еще и не позволить затуманить твой рассудок. А у меня вот.
Он вытащил из-под рубашки резной деревянный кулон. Взялся за него пальцами обеих рук, и амулет раскололся на две половины. Внутри, как в деревянном сейфе, лежал маленький стеклянный флакон с чем-то красным, подозрительно напоминающим…
– Кровь из пальца моей матери, – гордо сказал он. – Она была сильной колдуньей… Не такой, как Ламьель, конечно, но… Мама дала нам с Брук амулеты, но когда на нас напали разбойники, они сорвали амулет с ее шеи. Мы бежали, очень долго, и почти оторвались от них… А потом эта Скрипачка… Я не мог понять, почему Брук идет за ней, пока не увидел остальных. У нее не было амулета, который ты смог ее защитить…
– Брук…
– Моя старшая сестра. – В карих глазах Паоло, окруженных густыми ресницами, засветилась печаль. – Отец остался совсем один. Я пошел за Брук, надеялся, что смогу вызволить ее отсюда, но оказалось, что я ничем не могу ей помочь. Амулет мамы защищает от враждебной магии, но сил не дает…
– Мы что-нибудь придумаем, обещаю. Я помогу тебе.
“Не знаю, как, но помогу”, – добавила я мысленно.
Паоло взглянул на меня и слабо улыбнулся. Отважный юноша, пожертвовавший свободой ради призрачной надежды помочь сестре.
Не переставая оттирать стекло под ногами, Паоло взглянул на дверь в покои Скрипачки.
– Должно быть, ей понравился твой питомец, и она решила им завладеть.
– Он не просто питомец, он – метаморф, – объяснила я. – Хотя в данный момент этот факт не играет совершенно никакой роли. Паоло, как долго ты находишься здесь?
– Недели две или около того.
– Ты знаешь, зачем Скрипачке нужны все эти люди?
Он удивленно посмотрел на меня.
– Незачем. Они нужны не ей, а колдунье Ламьель. Она смогла подчинить себе Пустоту, а Пустота поглощает души людей – высасывает их жизненные силы, эмоции, воспоминания… Ламьель становится живой, а все они – пустыми, полыми.
– А Скрипачка… – начала я.
– А Скрипачка – лишь ее инструмент. Люди боятся Пустоты, избегают ее, а Ламьель нужны новые, свежие души. Ведь когда Пустота высосет из них все, что делает их живыми, они перестанут быть людьми. Станут просто пустыми оболочками. – В голосе Паоло звучал неприкрытый ужас. – Тогда Ламьель просто выбрасывает их… и ищет новых.
Мне вдруг стало очень холодно. Стараясь отвлечься от гнетущих мыслей – ведь в ловушке Ламьель теперь находились и Алистер, и мы с Конто, – я задумчиво произнесла:
– Скрипачка заманивает в Пустоту людей мелодией своей скрипки. Но зачем ей это?
– Скрипачка – сирена, потерявшая голос. Ламьель прокляла ее, лишила ее голоса за какую-то провинность, но пообещала его вернуть…
– Если Скрипачка будет делать то, что ей нужно.
Паоло с угрюмым видом кивнул.
– Ты ведь понимаешь, как важен для любой сирены ее голос. Без него она не может кормить Океан…
Я вспомнила одну из сказок из книги Дайаны, где речь шла о сиренах – сладкоголосых жительницах морей и океанов, заманивающих в их воды своих пением людей. Так они приносили жертвы Океану.
Что и говорить, сирена, даже потерявшая голос – создание опасное и лишенное сострадания. Будет непросто справиться с ней. Ситуация осложнялась еще и тем, что Скрипачка была совсем юной. Даже зная, кем она является, и что сотворила, сколько людей обрекла на ужасную участь, я никогда не смогу причинить вред ребенку.
Паоло внезапно резко вскинул голову, тревожно глядя сквозь окно в свинцовое небо.
– Скоро наступит ночь.
Я недоуменно проследила за его взглядом.
– Как ты это понимаешь? По-моему, снаружи ничего не изменилось.
Паоло пожал плечами.
– Когда находишься в Пустоте так долго, невольно начинаешь ее понимать.
Юный паренек, говорящий с рассудительностью и серьезностью взрослого. Испытания, выпавшие на его долю, ответственность, которую он возложил на себя, сделали из мальчика мужчину.
Паоло с надеждой посмотрел на сумку, висящую у меня на боку.
– А у тебя нет еды?
Я помотала головой. Я уже и сама не помнила, когда ела в последний раз.
Паоло вздохнул.
– Значит, придется наведаться к рабочим. – Увидев мой непонимающий взгляд, юноша пояснил: – Тем, кто строят дома за пределами замка. Я кормлюсь с их огородов. Правда, для этого приходится терпеть целые сутки!
– Ты можешь выходить отсюда? – удивилась я.
– Да, а иначе как бы я доставал себя пропитание? Когда наступает ночь, весь замок погружается в сон. Скрипачка спит до самого рассвета, и из ее спальни не доносится ни единого звука. Она словно умирает, чтобы на утро возродиться.
Я нахмурилась, откладывая в сторону тряпку и разминая натруженную усиленным трением руку.
– А почему тогда ты не можешь просто сбежать из замка вместе с сестрой?
– Если бы все было так просто! Днем магия Скрипачки не дает Брук и шага лишнего сделать. Она просто блуждает по замку, выполняя волю сирены, и не реагирует на мое прикосновение. А ночью, когда Скрипачка спит, Брук – и все, кто находятся в замке – засыпают тоже. Сон словно… замораживает их, а благодаря магия Скрипачки им не нужна ни еда, ни вода. Только этот странный сон… Погоди, скоро сама все увидишь.
Удивительно, но от подробного рассказа Паоло вопросов стало еще больше. Я молчала, пытаясь собрать разбегающиеся мысли воедино. Юноша наклонился ко мне, осторожно тронул за руку.
– Как только замок уснет, действовать нужно будет очень быстро. Нам нужно успеть к огородам до того, как все начнется. Иначе мы останемся без еды до следующей ночи.
– Что начнется? – спросила я. В горле внезапно пересохло. От тревоги, написанной на лице Паоло, страха, впервые прозвучавшего в его голосе и чего-то еще – смутного, необъяснимого ощущения, похожего на предчувствие. Предчувствие того, что совсем скоро мне придется стать свидетельницей чего-то мрачного, пугающего, неразрывно связанного с магией.
Паоло ответил мне с почти благоговейным страхом:
– Время Распада.
Глава двадцать седьмая. Время Распада
Паоло не ошибся. Спустя несколько минут дети с остекленевшими глазами побросали свои тряпки и выпрямились. Ближе всех ко мне была девочка с чудными золотыми волосами, живым плащом укрывающими спину. Ее ярко-зеленые глаза казались совершенно пустыми. Выпрямившись, она застыла. А затем ее лицо, все ее тело начало покрываться льдом. Ахнув, я подалась вперед и тут же испуганно огляделась по сторонам. Но никому из детей не было до нас с Паоло дела – они спешили погрузиться в свой странный ледяной сон.
Когда я вновь обратила свой взгляд на золотистоволосое дитя, она уже полностью превратилась в ледяное изваяние. Даже золотистые волосы поблекли, став почти прозрачными, с легким оттенком бирюзы. Зеленые глаза, так напоминающие мне бедняжку Ари, потускнели. А я вдруг со всей отчетливостью поняла, что все что меня окружало, было не стеклом. А льдом, настолько тонким и прозрачным, что стеклом казалось. Вот откуда холод, на мгновение объявший сердце, изморозь, покрывшая часы Алистера и хранившуюся в них слезу Истинного Дара. Скрипачка попыталась заманить меня в свои ледяные сети, но оберег принял весь удар на себя.
Ледяной замок погрузился в сон. Стало так тихо, что я легко могла различить тяжелое дыхание Паоло. Он схватил меня за руку холодной рукой.
– Бежим, у нас мало времени.
“Время Распада”, – стучало у меня в голове.
Я бросилась следом за Паоло, почти бесшумно сбегающим по стеклянной – ледяной – крученой лестнице. Никто нас не останавливал – дети, превратившись в ледяные фигуры, безмятежно спали.
За стеной замка меня встретило все то же налитое свинцом небо и ветер, нахально бросающий в лицо хлопья пепла. Паоло бросился вперед – в сторону, обратную от того, откуда пришли мы с Конто.
– Эта деревушка ближе всех, – крикнул он, стараясь перекричать вой ветра. В рот ему тут же забился пепел, и Паоло, брезгливо поморщившись, стал отплевываться.
