Текст книги "Военная шлюха (ЛП)"

Автор книги: Карлтон Меллик-третий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Это самая длинная речь, что я когда-либо слышал от МакКлина.

– Им теперь просто все равно, – говорит он.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Еще несколько дней мы продолжаем за ними ухаживать.

Надвигается шторм, и единственный климат-контроль, что у нас остался, это тот, что уже на наших телах. Я разрезал парашют и пришил его в качестве подкладки к своей униформе, чтобы чтоб хоть как-то ее утеплить. Я перестал носить при себе пистолет, так как холод его металла просто невыносим.

Наша провизия на исходе. ЛеФорж предлагает выдолбить яму во льду и порыбачить.

– А ты представляешь, какой толщины этот лед? – спрашиваю его я.

В ответ он просто пожимает плечами.

МакКлин же продолжает делать себе татуировки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Иди за мной, – говорит Чони.

Она тащит меня в офицерскую палатку и просовывает палец в дыру на спине полковника.

– Что это? – спрашиваю я, наклоняясь, дабы получше рассмотреть.

Пулевое отверстие.

– Но крови нет, – говорит она. – Походу, это что-то вроде химического оружия.

– Думаешь из-за этого они стали такими?

Она кивает.

– Ранения есть у всех троих.

– Но, в той битве ни у кого из наших солдат подобных ран не было, – говорю я.

– Ничего не могу сказать, – отвечает Чони. – Может они прицельно били по офицерам.

– Ты же была там, – говорю я. – Ты слышала шлаковые выстрелы?

– До того, как меня вырубило, я ничего не слышала, – отвечает она.

– Мы должны поговорить с МакКлином... или с Конфеткой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Конфетки нет ни в одной палатке. Походу снова прячется от ЛеФоржа. А МакКлин увиливает отвечать на наши вопросы.

– Наш враг использовал шлаковые пули? – спрашиваю я.

МакКлин пожимает плечами.

– Ты их слышал или нет?

– Да его там даже не было, – говорит ЛеФорж. – Он же трус. Он, стопудово, прятался под снегом в миле отсюда. Мы должны повесить его, как уклониста.

– Я был там, – говорит МакКлин.

– Так и что же произошло?

– Я не знаю, – отвечает он. – Я сам толком не понимаю, что там случилось.

– Как это ты не понимаешь? – спрашивает Чони.

– Ну, это не так-то просто объяснить... – отвечает он.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

С того момента, как мы прибыли в Арктику, имела место быть всего одна битва.

Поступили неопределенные сообщения о движении в нашем направлении, но четких данных не было.

ЛеФорж и я остались охранять лагерь, а все остальные направились на север. Большинство из них мы больше не видели. По официальному отчету численно превосходящий противник, отлично ориентирующийся на местности, атаковал их сразу со всех сторон. Полковник, майор, лейтенант и МакКлин приняли решение отступать, чтобы увести раненых (Кэт, Вильгельма, Джефферсона и Чони) в безопасное место.

Больше никто не выжил. Кроме Конфетки, которая вернулась в лагерь на следующее утро одна.

Но МакКлин рассказывает нам другую версию...

– Мы там были совсем одни, – говорит он. – Я взглянул на запястный монитор лейтенанта Чейза. Датчик не определял никаких биосигналов кроме наших.

– Так и что тогда их всех убило? – спрашивает ЛеФорж.

– Они сами. Убили друг друга, – отвечает МакКлин. – Мы пришли, а там никого нет. Офицеры сошли с ума. У них начались галлюцинации и они открыли огонь по своим иллюзиям, пока те не растворились в буране. А после определить кто друг а кто враг стало невозможно, и они начали палить друг в друга.

– Их разум помутился, – продолжает он. – Они не знали, что делать после окончания войны, поэтому и отправили нас в эти ебеня, чтобы мы здесь развязали новую войну.

Он умолкает, и мы молча смотрим друг на друга. Я не уверен, шутит он, рехнулся или просто тупой. Или же он говорит правду.

– Найди Конфетку, – говорю я Чони. – Она была там дольше всех.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ЛеФорж: Так значит, мы здесь ни за хер собачий пропадаем?

МакКлин: Кроме нас тут больше никого нет. Смирись.

Лефорж: Бьюсь об заклад, никто даже не знает, что мы здесь!

Я: Завязывай. Мы еще не знаем, что происходит. У всех офицеров есть следы шлаковых ранений, и они не боевого происхождения. Мы считаем, что в этом причина их кататонии.

МакКлин: Ну, вероятно, они сами друг в друга и постреляли.

Чони возвращается.

Чони: Я нигде не могу ее найти.

ЛеФорж: Кого?

Чони: Конфетку, она пропала.

Я: А ты везде проверила? Походу прячется где-то, я уверен. В последнее время она много пряталась.

ЛеФорж: Бьюсь об заклад, от меня, зараза, и прячется.

Я: Ага. Потому что ты долбоеб.

Чони: Нет, она не прячется. Она ушла.

Я: Ты в этом уверена?

Чони: В лагере ее точно нет.

Я: МакКлин, теперь ты наш командир. Что нам делать?

ЛеФорж: Чего?!

Я: От офицеров толку нет. МакКлин из всех нас самый старший по званию. (МакКлину) Мы собираемся выйти за пределы лагеря и поискать Конфетку, ты одобряешь наши действия?

ЛеФорж: Если МакКлин будет руководить, то я подниму мятеж.

МакКлин: Да никто здесь уже ни за что не отвечает! Мы все всё равно умрем. А умирают все на равных.

Я: Ты нам нужен. И пока ты жив, ты несешь за нас ответственность.

МакКлин: Тогда я подаю в отставку.

Я: Если ты подашь в отставку, то по закону ты будешь считаться уклонистом от призыва, и нам придется тебя убить.

ЛеФорж: Как же мне нравится эта идея!

Я: (французу) Тебя мы тоже пристрелим за угрозу мятежа и неуважение к старшему по званию. Единственная причина, по которой ты все еще жив состоит в том, что я еще не встал во главе нашего отряда.

ЛеФорж едва сдерживает желание ударить меня кулаком по лицу. Он почти вдвое больше меня. Понятия не имею, что его удерживает.

Я: Итак, капрал, вы готовы взять на себя ответственность?

МакКлин: ...

Я: Конфетка рассчитывает на нас.

МакКлин неохотно кивает мне, пытаясь дыханием согреть свои замерзшие татуированные пальцы.

АКТ ВТОРОЙ

ПОТЕРЯННАЯ БОЕВАЯ ШЛЮХА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Меня зовут Хью Джейк, по прозвищу Плакса, потому что у меня всегда слезятся глаза. Я всем говорю, что это от аллергии.

– А почему ты все еще плачешь? – спрашивает ЛеФорж, между делом поправляя очки и проверяя винтовку. – Здесь же нет ничего, на что у тебя могла бы быть аллергия.

В ответ я молчу. Я, правда, сам не понимаю, почему мои глаза вечно на мокром месте. Это точно не аллергия. Слезы просто текут сами по себе.

– Мы должны отыскать нашу военную шлюху как можно скорее, – говорит мне ЛеФорж.

– Я могу пережить голод. Я могу пережить холод. Но вот без ебли мне точно хана.

Я качаю головой ему в ответ.

– Если так пойдет и дальше, то я, стопудово, МакКлина выебу, – говорит он, в то время как капрал направляется в нашу сторону.

МакКлин возвращается с каким-то снаряжением, его зубы громко клацают, а руки сотрясает крупная дрожь. Большая часть его климат-контроля стерлась и холод в прямом смысле пронизывает его до самых костей.

– Может, нам стоит подождать до утра, – говорит ЛеФорж, и по его спине пробегает холодок от вида состояния МакКлина.

– Нет, – отвечает капрал. – Конфетке нужна наша помощь.

– И то, что ее плоть из синтетики, особой погоды не делает, – говорит он. – Она замерзает так же, как и мы, просто не так быстро. Хоть в этом ей повезло.

МакКлин вручает ЛеФоржу коробку с очками ночного видения, а мне дает запястный монитор лейтенанта.

– Выслеживайте признаки жизни Конфетки, – говорит МакКлин.

– Ну здесь ее точно нет, – говорю я. – По монитору в нашем районе фиксируется всего семь активных биосигналов, и они все наши.

– У датчика радиус всего одна миля, – говорит МакКлин.

– Как она могла уйти от нас за милю? – спрашиваю я.

– Ну, может, была метель и она заблудилась, – отвечает МакКлин.

– Так и в какую сторону нам идти? – спрашиваю я.

– На север, – отвечает он. – В южной стороне воды Арктики менее чем в миле от нас, так что если бы она направилась на юг, то мы бы ее засекли.

– Если только он не мертв, – говорит ЛеФорж.

– Она не умерла, – говорю я им.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мы готовимся выдвигаться в путь.

– Оружие вам не понадобится, – говорит МакКлин ЛеФоржу и Чони. – Там нет ничего, что представляло бы опасность.

– Может быть, ты и прав насчет офицерского помешательства, капрал, – говорю я, – но эти шлаковые ранения были точно не из нашего арсенала. Так что я сомневаюсь, что мы здесь одни.

– Пусть каждый решает сам, – отвечает он.

Все наши пулеметы обледенели. Походу нам придется использовать шлаковые винтовки.

Шлаковые винтовки стреляют не обычными пулями, они предназначены для стрельбы трансформируемыми патронами размером с обычный тампон. Существует несколько различных типов шлаковых патронов, и у всех разное предназначение. У нас в распоряжении четыре типа шлаков. Чони выбрала хлопающие патроны, МакКлин желудочные, ЛеФорж библиотечные, ну а мне достались распильные.

– Ой, я хотела распильные взять, – говорит Чони.

– Джейк у нас по распильному шлаку специалист, – говорит МакКлин. – Так же, как и ты в противотанковых гранатометах. Хлопающий шлак нужен только для подстраховки.

– Вот так жизнь и проживешь, ни разу из распильного шлака не постреляв, – грустно отвечает она.

– Ты их хочешь просто потому, что они напоминают тебе пилабол, – говорит ЛеФорж.

У Чони взлетают брови, она широко улыбается потрескавшимися губами и бешено кивает ему в ответ на его замечание.

– Как же я скучаю по пилаболу, аж зубы сводит, – говорит Чони.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Пилабол – это игровой вид спорта, в котором участвуют две команды по шесть игроков.

У каждого члена команды есть крючкобита – это аналог алюминиевой бейсбольной биты, только она более длинная и тонкая и с крючком на конце.

У каждой команды есть по шесть фигур по виду напоминающих людей в полный рост, которых называют ловкачами, это деревянные манекены, раскрашенные в цвета своей команды, что расположены попарно на их половине поля

У каждого из ловкачей есть своя личность: есть художник и поэт, учитель и музыкант, философ и террорист.

И есть один пилабол. Он представляет собой полый металлический шар, разделенный пополам. У каждой половины по поверхности располагаются шесть штырей. Между двумя половинами находится большая циркулярная пила, выступающая из шара на три дюйма. Эта циркулярка находится в постоянном движении и только судьи имеют право ее выключить.

Игроки используют свои крючкобиты, пытаясь зацепить ими циркулярный шар за штырь. Результат соединения крючкобиты и пилабола называют пилабитой. Затем игроки используют пилабиту для истребления ловкачей противоборствующей команды.

В свою очередь противоборствующие игроки будут пытаться использовать свои крючкобиты для перехвата пилабола, или же они будут использовать крючкобиты для защиты своих ловкачей, блокируя выпады пилабиты.

Цель игры состоит в том, чтобы используя пилабол, превратить ловкачей команды противника в обычных людей. По этой причине каждый ловкач пилится по-разному.

Ловкач-художник станет обычным человеком, если отпилить ему кисточку в руке.

Ловкач-поэт станет обычным человеком, если отпилить ему перо.

Ловкач-учитель станет обычным человеком, если выпилить ему книги из каждой руки.

Ловкач-музыкант станет обычным человеком, если отпилить ему средний палец и ирокез.

Ловкач-философ станет обычным человеком, если отпилить ему трубку изо рта и мозг из головы.

Ловкач-террорист станет обычным человеком, если отпилить ему два пистолета в руках и две бомбы на поясе.

В самом конце игры все шесть ловкачей на стороне поля проигравшей команды будут выглядеть одинаково.

Если ловкач теряет обычные части тела, то очки снимаются с нападающей команды. Сюда входят руки, ноги, головы, туловища. Если же ловкач теряет лишь часть определяющей его личность предмета (например половину кисточки у художника), то эта фигура все равно будет считаться полноценным ловкачом ровно до тех пор, пока весь предмет не будет отпилен полностью.

Все игроки имеют высококачественную броню и редко получают травмы пилой, но время от времени травмы все-таки случаются. Судьи имеют право останавливать игру только в трех случаях, это если игрок травмирован, его броня неисправна или же по причине поломки пилабола. Если у игрока в запале ломается крючок крючкобиты, то он удаляется с поля до конца игры, оставляя свою команду в весьма невыгодном положении. По этой причине игроки, умеющие ловко распиливать алюминиевые крючкобиты противника, пользуются на рынке весьма большим спросом. Хотя несомненные суперзвезды этого спорта – игроки, умеющие быстро и точно пилить дерево.

Однако ни одной из этих сильных сторон пилаболистов Чони не обладала. Она была весьма посредственным игроком, в то время как накаченные спортсмены-мужчины команды противника были превосходными защитниками и биталомами. Вот только по части кражи пилабола у нее не было равных.

Грамотно пилить ловкачей она толком не умела, зато могла быстро отобрать мяч у оппонентов и передать его товарищам по команде через все поле.

Пилабол уже как много лет был самым любимым спортом всей нашей планеты, что сделало Чони чем-то вроде знаменитости. Вот только я обычно думаю о ней не как о знаменитой пилабольщице. Для меня она обычная Чони: девчонка-дукадак с трехфутовыми дредами.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

МакКлин активно утепляет свою униформу, набивая ее пачками страниц со своими стихами.

Поэт из него неважный. Я прочитал все десять сборников стихов в печатном виде, и в сравнении с ними назвать хорошей поэзией творчество капрала невозможно.

В наши дни библиотеки в основном представляют собой собрания технических руководств. В них также присутствуют, одобренные к прочтению правительством, десять сборников стихов и 100 книг художественной литературы. Новый роман не публиковался уже более века. Единственный способ опубликовать новый роман – это доказать, что он лучше, чем один из представленной сотни. Но это невозможно, потому как даже если книга и правда лучше, все равно неприемлемо сравнивать какую-то новую писанину с великой классикой.

По этой причине в наше время писать художественную литературу или же стихи совершенно бессмысленно. Тем не менее, как это не парадоксально, некоторые люди продолжают этим заниматься. Как, например, МакКлин. По моему мнению это бесполезная трата времени. Если вам хочется что-то написать, то пишите для телевидения. У нас почти 22 000 каналов, так что телевизионные сценаристы требуются всегда.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мы уходим, оставляя офицеров в их креслах.

– Они остывают, – говорю я. – Походу, скоро уже того...

Только мерцание их глаз доказывает мне, что они еще живы.

– Мы скоро вернемся, – говорит Чони.

МакКлин пожимает плечами.

Мы выдвигаемся в метель колонной по одному. По снегу идти очень тяжело, каждый шаг дается с трудом. МакКлин идет впереди всех. За ним иду я. Следом ЛеФорж. Чони замыкает.

Единственный свет в ночи из офицерской палатки освещает нам спины, постепенно тускнея.

Оглядываясь назад, я вижу сквозь брезент три силуэта. Все трое сидят совершенно неподвижно. Они больше похожи на манекенов, чем на реальных людей. Их вытянутые тени падают на землю перед нами, так словно они своим молчанием пытаются нам что-то сказать.

– Всем включить ночное видение, – говорит МакКлин, и мы надеваем очки.

Но в такую метель от них мало толку.

– Используй биосигналы офицеров как нашу отправную точку, – говорит мне МакКлин.

Его голос настолько тихий, что я его практически не слышу.

Я смотрю на запястный монитор. Треугольник из красных точек – это офицеры. Движущаяся линия из четырех точек – это наши биосигналы. Других точек нет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– То, что я до сих пор не офицер – это пиздец как несправедливо, – говорит мне ЛеФорж, пока мы идем вслед за капралом. – МакКлин по своей природе не лидер, он с рождения тряпка.

– Он справляется, – отвечаю я.

– Единственная причина, по которой я не продвинулся по службе – это мое зрение, – говорит он. – Я никогда не видел офицера в очках с толстыми линзами.

– Годись, по их мнению, ты в офицеры, – отвечаю я, – то они уже бы давно тебе все исправили.

– Ну, значит, это из-за моего французского происхождения, – говорит он. – Иметь французские корни среди офицеров, походу, не приветствуется.

– Тебя не продвигают по службе, потому что ты напыщенный, тупорылый распиздяй. Радуйся, что ты инвалид, ибо это единственная причина, по которой тебя до сих пор не расстреляли за все твои выходки.

Он смачно плюется мне через плечо и начинает отставать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Чони, ЛеФорж и я раз за разом пролетали мимо продвижения по службе.

Причина, по которой меня не повысили – моя нарколепсия. Я постоянно теряю сознание в самые неподходящие моменты. Иногда на дежурстве, иногда на тренировках. Это опустило мои отношения с командирами на уровень ниже плинтуса. А для остальных солдат я стал чем-то вроде ходячего анекдота.

Чони не повысили, скорее всего, из-за ее волос или же из-за ее странной религии. В наши дни отношение к религии весьма серьезное. Если ваш командир исповедует одну религию, а вы другую, то глупо ожидать от него благосклонности. В особенности, если ваши религии противоречат друг другу. А так как я атеист, то любое начальство всегда относилось ко мне сурово. Но с Чони обошлись даже жестче, чем со мной. По словам офицеров, ее религия мало того, что изначально неправильная, так еще и до ужаса странная.

ЛеФорж пролетел мимо повышения по многим причинам, но главная из них, вероятно, его инвалидность. Согласно тесту, который он однажды прошел в детстве, у него умеренная форма умственной отсталости.

Напоминание об этом бесит его больше всего на свете, так как это поломало всю его жизнь. Вот только умственно отсталым он точно не является. У него, конечно, есть проблемы во взаимоотношениях с другими людьми, но это, скорее всего, результат его воспитания, так как имея такое оправдание ему сходили с рук все детские шалости.

В армию призывали всех без исключения, даже инвалидов. Ни один инвалид не мог избежать службы. Большинству людей с ограниченными физическими возможностями были поручены небоевые обязанности. Но умственно отсталые чаще всего служили наравне со всеми. Они получали равную оплату, равную ответственность, равное уважение, но к этому они также получали дополнительные льготы, такие как увеличенное время на сон и менее суровые наказания за проступки.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вскоре мы находим несколько трупов, наполовину закопанных в снег.

– Это здесь вас атаковали? – спрашиваю я МакКлина.

– Ага, именно здесь они друг друга и поубивали, – отвечает он.

– Я хочу сам в этом убедиться, – говорю я.

Он кивает.

Как минимум дюжина из них видна невооруженным глазом. Их тела разбросаны довольно далеко друг от дуга. Никого из них я не узнаю. В основном это просто форма и ботинки, торчащие из белого настила.

– Ищите трупы противника, – говорю я ЛеФоржу и Чони.

Чони без промедления направляется в восточном направлении. ЛеФорж же несколько минут тупо смотрит себе под ноги, прежде чем недовольно подчиниться.

За несколько минут мы осматриваем все трупы на близлежащей территории. Никаких врагов. Только наши солдаты.

Осматривая тела наших павших товарищей, мы обнаруживаем, что многие из них погибли от распильных и библиотечных шлаковых ранений.

Общеизвестно, что уклонисты весьма отстают от нас в сфере вооружения, и производить такие виды шлаков им просто не под силу.

А что, если МакКлин прав? Что, если здесь и правда нет никакого противника? Что, если они действительно просто поубивали друг друга?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Никогда раньше мы не участвовали в сражениях.

Всю нашу жизнь мы прослужили в армии, три года стояли на передовой в Северной Африке, но я ни разу не участвовал в боевых действиях лично. И за всю жизнь я ни разу не встречал никого, кто хотя бы видел бой собственными глазами. По телевидению только и трендят о том, как наши героические солдаты без устали отражают атаки противника, но вот лично меня эти атаки почему-то миновали.

Моя жизнь на войне в основном сводилась к ежедневному построению и выполнению приказов, причем их выполнение надлежало быть максимально точным и своевременным.

Я даже не имею понятия, как выглядит армия уклонистов. Какого цвета их форма? Под каким флагом они служат?

– А вдруг никогда и не было никаких уклонистов от призыва? А что, если никакой войны на самом деле никогда и не существовало?

– Говоришь, как уклонист, – говорит мне ЛеФорж.

– Нет, правда, – говорю я. – Подумай сам, ведь никто из нас никогда их в глаза не видел.

– Знаешь, будь с нами хоть какой-нибудь завалящий офицер и если бы он это услышал, то тебя прямо сейчас бы поставили перед расстрельной командой.

– Но зачем же так быстро затыкать мне рот, если война и правда идет?

– Такие высказывания подрывают их авторитет, – говорит он. – Да и на кой им выдумывать эту войну? Мы еще не родились, а она уже шла!

– Чтобы чем-то нас занять, – говорю я. – Весь мир служит в армии. Нас всю жизнь учили быть солдатами. Мы – величайшая военная сила на планете. Но вот только воевать нам не с кем.

– У нас есть уклонисты, и с ними нужно бороться, – говорит ЛеФорж. – Все люди, которые отказываются идти в армию – наши враги.

– Мы родились и нас в тот же день взяли в армию, – говорю я. – Стать уклонистом нам даже шанса не дали. Так откуда взялись все уклонисты?

– Вот что происходит без нормального командира! – со вздохом говорит ЛеФорж. – Мы сразу же начинаем ставить под сомнение нашу веру в свободу!

– Да как ты не понимаешь...

Меня прерывает Чони. Ее волосы сплошь покрыты белыми хлопьями.

– Мы кое-что нашли, – говорит она.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мы следуем за ней до МакКлина.

Он стоит склонившись над телом в снегу.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Не кто, – говорит Чони. – А что.

Перед нами лежит набитая хлопком тряпичная кукла в человеческий рост, одетая в клетчатую солдатскую униформу. МакКлин снимает с ее головы фарфоровую маску и протягивает ее мне.

– Как они здесь оказались? – спрашиваю я.

На мой вопрос все пожимают плечами. Даже ЛеФорж.

– Ну, их могли установить офицеры, – говорит МакКлин. – Чтобы дать солдатам хоть во что-то пострелять.

– Или чтобы выдать их за уклонистов?

МакКлин пожимает плечами.

– А, может как раз уклонисты это и устроили, – говорит Чони. – Выставили их для отвлечения внимая, словно пугала в поле.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мы продолжаем идти.

На мониторе по-прежнему только семь огней, но три офицерские с каждым нашим шагом все ближе приближаются к нижней части экрана.

– Допустим здесь, и правда, есть уклонисты, тогда как они еще все не вымерли? – спрашиваю я. – Что они едят? Как они выживают в таком климате?

– Ну, был же у них объект в Антарктиде, – говорит ЛеФорж. – Построить еще один здесь они тоже вполне могли.

– Отчаявшиеся люди всегда находят выход, – говорит Чони.

Еще через милю буря усиливается. Мы практически ничего не видим в радиусе двух футов. Я потерял лагерь, и мы даже не уверены, что идем на север. Я хотел взять компас, но Чони убедила меня в том, что в Арктике от него не будет толку. С ее слов существует большая разница между понятиями северный полюс и северный магнитный полюс, ну или что-то типа того.

Всего лишь четыре биосигнала маячат в центре экрана моего запястного монитора. Снег здесь превратился в каменистый лед, и мы не можем двигаться быстрее чем несколько футов в минуту.

По большей части передвигаться по ледяным холмам нам приходится на четвереньках, стирая колени. Мы часто поскальзываемся и падаем, в то время как наши винтовки ощутимо бьют нас по подбородку и животу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

МакКлин неожиданно падает прямо передо мной, я встаю на колени, чтобы помочь ему подняться, но он отказывается. Он сворачивается в позу эмбриона, не переставая дрожать.

– МакКлин! – кричу я.

Капрал не отвечает. Его глаза плотно закрыты.

– У него переохлаждение, – кричу я ЛеФоржу позади себя.

Весь его климат-контроль стерся, также, как и все его поэтические рукописи.

– Мы должны его согреть, – говорит Чони.

Мы плотным кольцом прижимаемся к капралу. Даже ЛеФорж присоединяется. Наверняка из-за того, что сам сильно замерз.

Наши тела собираются вместе в комок тепла, и снег окутывает нас толстым белым одеялом.

Я засыпаю.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Шторм заканчивается, когда я просыпаюсь.

Чони первая покидает наш снежную берлогу и прокладывает нам путь. Я иду вслед за ней. ЛеФорж двигается позади, крепко и бережно поддерживая МакКлина как близкого родственника.

Шторм уходит на север. Мы снимаем очки ночного видения. Луна и звезды больше не светят. На нами чистое темно-синее небо.

– Как же это красиво, – говорит Чони, обнимая гранатомет, словно плюшевого медведя.

Я киваю, в тайне завидуя ее гранатомету. Как бы я хотел сейчас оказаться на его месте.

Дальше к северу мы выходим на плоский лед. Он отражает небо, словно ровная гладь воды.

Замерзшее озеро. Такая поверхность может быть весьма опасной. Последнее, что нам сейчас нужно, так это провалиться под лед и уйти в ледяную воду.

Мне кажется, Чони подозревает, что я в нее влюблен. Иногда, когда я смотрю на нее украдкой, то она всегда перехватывает мой взгляд. Уверен, всякий раз, когда она ненароком касается меня или садится рядом, она чувствует мое возбуждение. Но при этом она никогда не краснеет, а это значит, что она не отвечает мне взаимностью. Думаю, моя влюблённость кажется ей чем-то милым, но, по большому счету, мои чувства ее мало заботят. Спроси она меня об этом в лоб, то я, наверно, сгорел бы от стыда.

Но, поскольку она матерый солдат и при этом звезда пилабола, то сомневаюсь, что ей есть до меня хоть какое-то дело.

Она улыбается мне потрескавшимися губами из-под дредов, что на манер гигантской челки свисают ей на лицо. Я как обычно краснею и отворачиваюсь.

Возникающий впереди объект я, поначалу, воспринимаю как мираж в метели. Но по мере того, как буря впереди утихает, объект принимает вполне конкретные очертания.

Улыбка сходит с лица Чони. Она тоже это видит.

Город на льду.

ГЛАВА ЧЕТНАДЦАТАЯ

МакКлин и ЛеФорж догоняют нас и также смотрят вдаль.

– Что это такое? – спрашивает МакКлин.

Сам по себе город небольшой. Может двадцать небоскребов и несколько зданий поменьше, они все цвета льда. Свет в них не горит. Улицы пусты. Никакого движения, полная тишина. Он выглядит мертвым. Причем мертвым давно.

– Пойдемте выясним, – говорю я.

Мы отряхиваем снег и направляемся в сторону города, на всякий случай снимая с предохранителя наши шлаковые винтовки.

– Как думаете, Конфетка там? – спрашивает ЛеФорж.

– Согласно биосигналам никаких признаков жизни не обнаружено, – отвечаю я ему, глядя на мой запястный монитор. – Этот город безлюден.

– При желании биосигналы можно скрыть, – говорит Чони.

– Да, если понизить температуру тела, – говорю я. – Но вот только здесь это было бы чистым самоубийством.

– Всем быть начеку – говорит МакКлин.

Его голос дрожит, а руки словно примерзли к винтовке.

На подступах к городу мы замолкаем...

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Луна ярко светит, освещая нам путь, небо отражается на гладком чистом льду. Мы словно идем по зеркалу.

МакКлин смотрит под ноги и, поскользнувшись, чуть не падает на задницу.

Он отходит в сторону, а после, направив винтовку на землю, продолжает движение.

Я смотрю на лед, чтобы увидеть, что его так поразило. Под нашими ногами во льду замерзла машина. Голубой кадиллак 1950-х годов. Он словно плавает в воде, как в открытом космосе.

По мере продвижения мы обнаруживаем еще больше машин, застывших во льду. Некоторые застыли практически у поверхности, некоторые настолько глубоко, что похожи на игрушечные. Всевозможные марки и модели из разных исторических эпох. Одна из машин ярко светит фарами, освещая нам ледяной мир.

Помимо машин во льду еще множество других предметов. Мы видим столы, стулья, дорожные знаки, пожарные гидранты, двери, лампы, собачьи будки, книжные полки, полные книг, а также сотни телевизоров – все они включены и их экраны ярко прорезают тьму светом статических помех.

Я молча смотрю на сослуживцев, а они смотрят на меня в ответ. Но никто из нас не знает, что сказать.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Пройдя сквозь шум телевизионных помех, мы подходим к первому из городских зданий. Оно темное и сплошь покрыто льдом.

Я прикасаюсь к нему, дабы убедиться в его реальности.

– Всем быть настороже, – тихо говорит МакКлин.

Улицы на деле оказываются таким же гладким и прозрачным льдом, только под ними больше замерзших предметов: железнодорожные пути, самолеты, телефонные будки, светофоры, футбольный стадион.

Мы идем по городу-призраку. В нем никого нет. Я проверяю монитор каждые две минуты. Никаких биосигналов, кроме наших.

– Эти здания... – говорит Чони, приглядываясь к ним ближе. – Они все сделаны изо льда.

Я с ней не согласен.

– Юрта-небоскреб? – спрашивает ЛеФорж.

Она кивает.

Кажется, что подо льдом жизни больше, чем на поверхности.

Улицы пусты. Окна пусты. Здания насквозь заморожены. Жуткое место.

МакКлин срывает мои слова с губ, когда говорит:

– Какая-то херня творится.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

– Идем внутрь, – говорит МакКлин.

Мы переходим улицу, медленно, чтобы не поскользнуться, в то время как наши шаги громко стучат по льду, словно мы движемся по стеклу.

Дверь закрыта и намертво заморожена. Она выглядит, словно сделана изо льда, но я уверен, что она просто оледенела. ЛеФорж с размаху бьет ее плечом словно тараном, дверь резко распахивается и он, скользя и махая руками, влетает в вестибюль и врезается головой в живот какому-то мужчине.

ЛеФорж кричит и отрубает мужчине голову.

– Что там происходит? – спрашивает Чони, стоя позади нас и пытаясь заглянуть нам через плечо.

На самом деле это был не мужчина. Это был очередной манекен.

Весь вестибюль забит манекенами. Их порядка тридцати и все в разных позах. Некоторые находятся на стойке регистрации. Некоторые сидят на диванах и читают газеты. Некоторые расположены так, словно болтают в лифте.

– Оригинально... – говорит ЛеФорж, потирая подбородок.

– Ну, по крайней мере, неожиданно, – говорю я.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Мы обследуем здание. Пол здесь покрыт линолеумом, передвигаться намного легче. От покрытия пол также немного теплее, но погоды это не делает. Все стены и мебель белые. Разноцветная здесь только одежда на манекенах.

Мы с Чони отделяемся от остальных и поднимаемся на следующий этаж.

– Как думаешь, что это за место? – спрашивает Чони.

– Что-то вроде музея, я бы сказал.

– На кой черт строить музей в Арктике?

Я пожимаю плечами. А после говорю:

– Ну, а может, когда-то давно, здесь затевалось какое-то жилищное строительство, что так и не было закончено. Они выставляли манекены на манер людей, чтобы приходящие инвесторы лучше понимали их идею. Скорее всего они, в итоге, потеряли финансирование и весь их план накрылся медным тазом.

– А что насчет всех этих машин подо льдом?