Текст книги "Игра ангела"

Автор книги: Карлос Руис Сафон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.

– Думаю, вы знаете, каков мой ответ, – сказал я наконец.

Корелли улыбнулся.

– Я знаю. А вот вы, как мне кажется, пока еще не знаете.

– Спасибо за приятное общество, сеньор Корелли. А также за вино и беседу. Весьма провокационную. Тому, на кого вы положили глаз, надо держать ухо востро. Я желаю вам найти своего автора и чтобы пасквиль удался на славу.

Я встал и собрался уходить.

– Вас где-то ждут, Мартин?

Я не ответил, но остановился.

– Вас не сжигает ярость при мысли, что вы могли бы иметь так много, чтобы жить в благополучии и достатке, ни в чем себе не отказывая? – бросил Корелли мне в спину. – Вас не охватывает ярость, когда все это вырывают у вас из рук?

Я медленно повернулся.

– Что значит один год работы перед лицом возможности осуществить все, что душа пожелает? Что такое год работы в сравнении с обещанием долгой жизни среди изобилия?

«Ничего, – помимо воли ответил я про себя. – Ничего».

– И это все, что вы можете пообещать?

– Назначьте свою цену. Вы хотели бы поджечь весь мир и сгореть с ним? Давайте сделаем это вместе. Вы устанавливаете цену. Я готов дать вам то, чего вы больше всего хотите.

– Я не знаю, чего я хочу больше всего.

– А я думаю, знаете.

Издатель усмехнулся и подмигнул мне. Он поднялся и шагнул к бюро, на котором стояла лампа. Открыв верхний ящик, он извлек пергаментный конверт и протянул его мне. Я не взял. Он положил конверт на стол, разделявший нас, и вновь сел, не сказав ни слова. Конверт был открыт, позволяя догадываться о содержимом: пачки банкнот по сто франков. Целое состояние.

– Вы держите столько денег в ящике и оставляете дверь незапертой? – Я не скрыл удивления.

– Можете пересчитать. Если сумма покажется вам недостаточной, назовите желаемую цифру. Я уже говорил, что не собираюсь с вами торговаться.

Я довольно долго смотрел на эту груду денег и наконец покачал головой. Я их по крайней мере один раз увидел. Они были настоящими. Соблазнительное предложение, игра на моем тщеславии, проливавшие бальзам на душу в момент глубочайшего несчастья и отчаяния, – все это мне не приснилось.

– Я не могу их взять, – сказал я.

– Считаете, что это грязные деньги?

– Все деньги грязные. Будь они чистыми, никто бы к ним не стремился. Но дело совсем не в этом.

– То есть?

– Я не могу их взять, поскольку не могу принять ваше предложение. Не мог бы, даже если бы хотел.

Корелли обдумал мой ответ.

– Позвольте узнать почему?

– Потому что я умираю, сеньор Корелли. Потому что мне осталось жить считанные недели, а может, и дни. Потому что мне больше нечего предложить.

Корелли опустил глаза и погрузился в продолжительное молчание. Я слышал, как ветер стучался в окна и кружил вокруг дома.

– И не говорите, что вы этого не знали, – добавил я.

– Я чувствовал.

Корелли сидел в кресле, не глядя на меня.

– На свете есть другие писатели, которые охотно напишут для вас такую книгу, сеньор Корелли. И я благодарен вам за предложение. Намного больше, чем вам кажется. Спокойной ночи.

Я направился к выходу.

– Допустим, я мог бы помочь вам победить болезнь, – сказал он.

Я замер посреди коридора и обернулся. Корелли стоял в двух шагах от меня и смотрел в упор. Мне показалось, что он стал выше ростом, чем был, когда я встретил его в коридоре этим вечером, и его глаза сделались больше и темнее. Я мог увидеть собственное отражение в его зрачках, уменьшавшееся по мере того, как они расширялись.

– Вас пугает мой вид, друг мой Мартин?

Я проглотил слюну.

– Да, – признался я.

– Прошу вас, вернитесь в гостиную и сядьте. Позвольте, я еще кое-что вам объясню. Что вы потеряете?

– Наверное, ничего.

Он мягко коснулся моей руки. У него были длинные бледные пальцы.

– Вам нечего бояться меня, Мартин. Я ваш друг.

Его прикосновение внушило ощущение покоя. Я позволил вновь увести себя в гостиную и послушно сел, точно ребенок, ожидающий, что скажет взрослый человек. Корелли опустился на колени рядом с креслом и посмотрел мне в глаза. Взяв меня за руку, он крепко сжал ее.

– Вы хотите жить?

Я хотел ответить, но не нашел слов. Я почувствовал, как у меня судорогой сжало горло, а глаза наполняются слезами. До сего момента я не отдавал себе отчета, как страстно жаждал по-прежнему дышать, открывать глаза каждое утро и выходить на улицу, чтобы ступать по камням мостовой и видеть небо. Но больше всего мне хотелось сохранить память.

Я кивнул.

– Я помогу вам, друг мой Мартин. И прошу только, чтобы вы доверились мне. Примите мое предложение. Позвольте помочь вам. Позвольте дать то, чего вы желаете больше всего на свете. Я обещаю это.

Я снова кивнул:

– Я согласен.

Корелли улыбнулся и, наклонившись, поцеловал в щеку. Его губы были холоднее льда.

– Вы и я, друг мой, вместе способны совершать великие дела. Вот увидите, – прошептал он.

Он одолжил мне платок вытереть слезы. Я сделал это, не чувствуя ни тени смущения от того, что плакал на глазах у чужого человека. Такого со мной не случалось с тех пор, как умер отец.

– Вы измучены, Мартин. Оставайтесь ночевать. В этом доме хватает комнат. Уверяю вас, что завтра вы почувствуете себя намного лучше и сможете судить о вещах более здраво.

Я пожал плечами, хорошо, впрочем, понимая, что Корелли прав. Я едва держался на ногах и хотел только одного – крепко заснуть. Я не испытывал ни малейшего желания расставаться с этим креслом, самым удобным и гостеприимным из всемирной истории кресел.

– Если вы не против, я предпочел бы остаться в кресле.

– Конечно. Вам необходим отдых. Скоро вам станет лучше. Даю слово.

Корелли подошел к бюро и погасил газовую лампу. Гостиная погрузилась в голубоватую тень. У меня слипались глаза, состояние эйфории туманило голову, но в полузабытьи я видел, как силуэт Корелли пересекает гостиную и растворяется в сумраке. Я закрыл глаза и слушал шорох ветра за окном.

25

Мне снилось, что дом медленно тонет. Сначала мелкие темные слезы проступили вдоль швов между каменными плитами, оросили стены, лепнину на потолке, потекли по круглым поверхностям ламп, из замочных скважин. Холодная тягучая влага, точно крупные капли ртути, сочилась невыразимо медленно. Постепенно она покрыла ровным слоем пол и стала подниматься по стенам. А затем я почувствовал, что вода заливает мне ноги и продолжает стремительно прибывать. Я сидел в кресле и наблюдал, как уровень воды подбирается к моему подбородку. Вскоре он достиг потолка. Я поплыл и сумел различить бледные светящиеся тени, кружащиеся в толще воды за окном. Это были люди, тоже затянутые в сумеречный водоворот. Они дрейфовали, увлекаемые течением, и простирали ко мне руки, но я ничем не мог им помочь, и вода бесследно уносила их прочь. Вокруг меня косяком бумажных рыб сновали в воде сто тысяч франков Корелли. Я переплыл гостиную и приблизился к закрытой двери в конце помещения. Тонкий луч света пробивался сквозь замочную скважину. Я открыл дверь и увидел, что она ведет к лестнице, которая спускается в недра подвала. И я поплыл вниз.

У подножия лестницы начинался овальный зал. В его центре, собравшись в круг, стояли люди. Заметив мое присутствие, они повернулись, и я увидел фигуры, облаченные в белое, в масках и перчатках. Над конструкцией, походившей на операционный стол, горели яркие белые лампы. Человек, лицо которого было просто смазанным пятном, лишенным черт и глаз, раскладывал предметы на подносе с хирургическими инструментами. Одна из фигур поманила меня, приглашая подойти. Я подчинился и тотчас ощутил, как меня подхватывают за плечи и туловище и укладывают на стол. Свет слепил глаза, но я ухитрился разглядеть, что меня окружали совершенно одинаковые люди с лицом доктора Триаса. Я молча посмеялся. Один из врачей держал в руках шприц и ловко воткнул мне иглу в шею. Я не почувствовал укола, лишь теплая волна прошла по телу, и все его члены охватило приятное онемение. Два доктора закрепили мою голову в фиксирующем приспособлении и начали прилаживать венец, состоявший из плоского обруча на винтах. Руки и ноги мне перехватили ремнями. Я не сопротивлялся. Когда мое тело от макушки до пят было обездвижено, один из докторов протянул ланцет своему близнецу, и тот склонился надо мной. Кто-то схватил меня за руку и не отпускал. Это оказался ребенок, мальчик, смотревший на меня с нежностью. У него было точно такое же лицо, как у меня в день, когда убили отца.

Тускло блеснуло лезвие скальпеля, опускавшееся сквозь слой темной воды, и я почувствовал, как сталь рассекла мне лоб. Боли не было. Я лишь ощутил, что из раны истекает нечто, и увидел черное облако, выплывавшее из раны и растворявшееся в воде. Кровь в воде походила на дым и поднималась к горящим лампам клубящимися кольцами, принимавшими самую причудливую форму. Я перевел взгляд на мальчика. Он улыбнулся мне и крепче сжал руку. И тогда я уловил странное движение. Нечто зашевелилось во мне. Нечто, что до последнего момента изо всех сил словно клещами цеплялось за мой мозг. И я почувствовал, как неведомое «нечто» покидает насиженное место, причем ощущение было такое, будто колючку, впившуюся в плоть до самой кости, тянут щипцами. Я запаниковал и попытался встать, но парализованное тело не слушалось. Мальчик пристально смотрел на меня и кивал. Я не сомневался, что вот-вот исчезну вовсе или проснусь, но вдруг увидел это. Я увидел отражение на поверхности прожекторов над операционным столом. Из раны на лбу показались черные щупальца и поползли по коже. А потом появился черный паук размером с кулак. Он пробежал по моему лицу, но, прежде чем он успел прыгнуть со стола, один из хирургов пронзил тварь скальпелем и поднес к свету, чтобы я лучше разглядел его. Паук, освещенный прожектором, сучил лапами и сочился кровью. Белое пятно на его спине напоминало расправленные крылья. Ангел. Вскоре лапы бессильно повисли, и, соскользнув с ланцета, его тело безжизненно заколыхалось в воде. Мальчик протянул руку, желая потрогать тварь, и она рассыпалась в прах. Врачи развязали мои путы и ослабили тиски, сжимавшие голову. С помощью врачей я сел на ложе и потрогал рукой лоб. Разрез заживал. Повернувшись и посмотрев по сторонам, я обнаружил, что остался в одиночестве.

Лампы, освещавшие операционный стол, погасли, и зал окутали сумерки. Я вернулся к лестнице и поднялся по ступеням, вновь очутившись в гостиной. Первые лучи солнца пробивались сквозь толщу воды, поймав в ловушку мириады мельчайших частиц взбаламученной взвеси. Я устал. Устал так, как не уставал ни разу в жизни. С трудом добравшись до кресла, я рухнул без сил. Мое тело постепенно расслабилось, и наконец наступил покой. Расположившись на отдых в кресле, я увидел, что вода забурлила у потолка. Наверху образовалась тонкая воздушная подушка, и я понял, что уровень воды понижается. Вода, густая и поблескивающая, как желатин, кипящими струями вытекала сквозь щели в окнах, словно дом превратился в подводную лодку, всплывающую на поверхность. Я свернулся в кресле, наслаждаясь ощущением невесомости и покоя, с которым не хотелось расставаться никогда. Я закрыл глаза, прислушиваясь к журчанию воды вокруг. Приподняв веки, в полудреме я видел дождь, неторопливо капавший с потолка, как капали бы слезы, умеющие замедлять полет. Я устал, смертельно устал и мечтал только крепко заснуть.

Я проснулся в разгар солнечного жаркого дня. Яркий свет золотистой пылью сочился из окон. Сто тысяч франков по-прежнему лежали на столе, и это первое, что бросилось мне в глаза. Встав с кресла, я подошел к окну, раздвинул шторы, и поток ослепительного сияния хлынул в комнату. Барселона стояла на прежнем месте, подернутая рябью дымчатого марева, словно мираж в пустыне. Неожиданно я осознал, что непрерывный гул в ушах, обычно заглушаемый звуками дня, полностью прекратился. Я вслушивался в тишину, незамутненную, как ключевая вода, какую, пожалуй, мне не доводилось слышать никогда. И я услышал свой смех. Я поднес руку к лицу и пощупал лоб. Давящая головная боль испарилась. Сознание было ясным, и мне казалось, будто мои пять чувств только что пробудились. Я поискал зеркало, но в гостиной его не нашлось. Я вышел, рассчитывая обнаружить ванную комнату или любое другое помещение, где могли оказаться зеркала. Я испытывал потребность удостовериться, что очнулся в собственном, а не чужом, теле и осязаемые плоть и кости действительно принадлежат мне. Все двери в доме были заперты на замок. Обследовав весь этаж, я не сумел открыть ни одной комнаты. Возвратившись в гостиную, я убедился, что приснившаяся мне ночью дверь на лестницу в подвал в реальности представляла собой картину, изображавшую ангела, пригорюнившегося на утесе над бескрайней бездной. Тогда я направился к лестнице на второй этаж, но, преодолев первый пролет, остановился. Там, куда не проникал свет, начиналось царство густого, непроницаемого мрака.

– Сеньор Корелли? – позвал я.

Мой голос канул в пространстве, словно ушел в вату, не вызвав ни эха, ни отклика. Я вернулся в гостиную и взглянул на деньги, покоившиеся на столе. Сто тысяч франков. Я взял пачку денег. Их приятная тяжесть пробуждала волнение. Купюры не обжигали рук. Я положил их в карман и повторил свой путь по коридору к выходу. Десятки лиц с портретов, как и вчера, с отчаянием и мольбой смотрели мне вслед. Мне не хотелось смотреть им в глаза, и я поспешил к двери. Но почти у самой двери я вдруг заметил среди многочисленных рамок одну пустую, без фотографии и подписи. Я почуял сладковатый, отдававший картоном запах, и он исходил от моих пальцев. Это был запах денег. Открыв парадную дверь, я вышел на дневной свет. Дверь гулко захлопнулась за спиной. Я повернулся посмотреть на дом, молчаливый и темный. Его мрачный облик совершенно не вязался с ослепительно ясным днем, голубым небом и сияющим солнцем. Взглянув на часы, я обнаружил, что уже второй час пополудни. Я проспал больше двенадцати часов кряду, скрючившись в старом кресле, однако я в жизни не чувствовал себя лучше. Я зашагал вниз по склону, возвращаясь в город со счастливым лицом и твердым убеждением, что впервые за долгое время, а может, в первый раз за всю мою жизнь, судьба улыбнулась мне.

Действие второе
Lux Aeterna

1

Я отпраздновал возвращение в мир живых, отдав дань почтения самому уважаемому храму в городе: главному отделению Испано-колониального банка на улице Фонтанелла. Увидев сто тысяч франков, директор, финансовые инспекторы и армия кассиров и бухгалтеров впали в экстаз и возвели меня на пьедестал, предназначенный для особых клиентов, внушающих преданность и обожание на грани обожествления. Покончив с положенными формальностями в банке, я решил проведать другого коня Апокалипсиса и подошел к газетному киоску на площади Уркинаона. Открыв экземпляр «Голоса индустрии» на середине, я стал искать колонку происшествий, некогда бывшую моей вотчиной. В заголовках до сих пор чувствовалась опытная рука дона Басилио, и почти все подписи были мне знакомы, точно время остановилось. Шесть лет бархатной диктатуры генерала Примо де Риверы подарили городу затишье, тревожное, напоенное ядом, которое вовсе не пошло на пользу отделу криминальной хроники и трагических происшествий. В прессе почти не появлялись сообщения о бомбах и перестрелках. Барселона, внушавшая трепет «огненная роза», приобретала все большее сходство с закупоренным паровым котлом. Я собирался уже закрыть газету и отправиться дальше своей дорогой, когда увидел это сообщение. Всего лишь коротенькая заметка на последней странице хроники происшествий, напечатанная в столбце, где были выделены четыре самых впечатляющих события.

ОДИН ПОГИБШИЙ И ДВА ТЯЖЕЛОРАНЕНЫХ В НОЧНОМ ПОЖАРЕ В РАВАЛЕ

Жоан Марк Угет. Редакционные новости. Барселона

На рассвете в пятницу произошел сильный пожар в доме номер 6 на площади Ангелов, который является резиденцией издательства «Барридо и Эскобильяс». В пожаре погиб управляющий фирмой, сеньор дон Хосе Барридо, и получил тяжелые ожоги его компаньон, сеньор дон Хосе Луис Лопес Эскобильяс, а также работник, сеньор Рамон Гусман, обгоревший при попытке оказать помощь руководителям компании. Пожарные предполагают, что причиной пожара стало возгорание химических веществ, использованных в процессе ремонта здания. В настоящий момент не исключаются и другие возможные причины, поскольку очевидцы происшествия утверждают, будто незадолго до появления пламени видели выходившего из дома мужчину. Жертвы были доставлены в городскую клиническую больницу, куда поместили труп и двух других пострадавших, которые находятся в очень тяжелом состоянии.

Я со всех ног поспешил в издательство. Запах гари начал ощущаться уже на бульваре Рамбла. Кучка любопытных соседей собралась на площади перед зданием. Белые волокна дыма поднимались от груды обломков, наваленной у входа. Я узнал нескольких сотрудников издательства, пытавшихся спасти из руин то немногое, что уцелело. На улице громоздились обгоревшие ящики с книгами и обглоданная огнем мебель. Фасад дома почернел, стекла полопались от жара. Я протиснулся сквозь кольцо зевак и вошел внутрь. От едкого смрада у меня перехватило дыхание. Кое-кто из работников, не потерявших надежды выручить свое имущество, узнал меня и приветствовал наклоном головы.

– Сеньор Мартин… ужасное несчастье… – бормотали они.

Я пересек то, что недавно было приемной, и направился в кабинет Барридо. Пламя поглотило ковры и оставило от мебели лишь обугленные скелеты. Стена в углу обрушилась, и сквозь брешь открывался вид на задний дворик. Легкие хлопья сажи кружили по комнате. Пожар чудом пощадил один стул. Он стоял посередине кабинета, на нем, понурившись, сидела и плакала Отрава. Я опустился рядом с ней на колени. Она узнала меня и улыбнулась сквозь слезы.

– Ты в порядке? – спросил я.

Она кивнула.

– Он сказал, чтобы я шла домой, дескать, уже поздно и мне нужно отдохнуть, поскольку нам предстоит тяжелый день. Мы подводили баланс за месяц… Если бы я задержалась еще на минутку…

– Что здесь произошло, Эрминия?

– Мы работали допоздна. Где-то около полуночи сеньор Барридо сказал, чтобы я шла домой. Издатели ждали кабальеро, желавшего с ними встретиться…

– В полночь? Какой кабальеро?

– Кажется, иностранец. Речь шла о каком-то предложении, точно не знаю. Я бы охотно задержалась, но было уже поздно, и сеньор Барридо сказал мне…

– Эрминия, этот посетитель, ты помнишь, как его зовут?

Отрава отчужденно посмотрела на меня.

– Все, что я помню, я рассказала инспектору, приходившему утром. Он спрашивал о тебе.

– Инспектор? Обо мне?

– Полиция всех опрашивает.

– Ясно.

Отрава смотрела на меня пристально и недоверчиво, словно пытаясь прочесть мои мысли.

– Неизвестно, выживет ли он, – пробормотала она, имея в виду Эскобильяса. – Погибло все: архивы, контракты… всё. Издательство уничтожено.

– Мне жаль, Эрминия.

Кривая, недобрая усмешка обозначилась у нее на губах.

– Жаль? Разве не этого ты хотел?

– Как тебе такое пришло в голову?

Отрава подозрительно покосилась на меня.

– Теперь ты свободен.

Я сделал поползновение взять ее за руку, но Эрминия вскочила и отступила на шаг, будто мое присутствие внушало ей страх.

– Эрминия…

– Уходи, – сказала она.

Я оставил Эрминию среди дымящихся руин. На улице я столкнулся с компанией ребятишек, рывшихся в груде обгорелого скарба. Один из мальчишек выкопал из пепла книгу и рассматривал ее со смесью любопытства и пренебрежения. Обложка покрылась слоем копоти в пожаре, страницы обуглились по краям, но в остальном книга не пострадала. По надписи на корешке я понял, что это какой-то из романов серии «Города проклятых».

– Сеньор Мартин?

Повернувшись, я оказался лицом к лицу с тремя субъектами в костюмах казенного вида, совершенно не годивших для влажной и липкой жары, раскалившей воздух. Тот, кто, по-видимому, был главным в этой троице, шагнул вперед с приветливой улыбкой опытного торговца. Два других типа, сложением и темпераментом походившие на гидравлический пресс, ограничились пронзительными враждебными взглядами в мою сторону.

– Сеньор Мартин, я инспектор Виктор Грандес, а это – мои коллеги, агенты Маркос и Кастело из корпуса следствия и охраны. Я хотел спросить, не будете ли вы так любезны уделить нам несколько минут.

– Конечно, – ответил я.

Имя Виктора Грандеса я впервые услышал в те далекие дни, когда вел колонку происшествий. Видаль изредка посвящал ему пару столбцов. В частности, я вспомнил заметку, где Грандес был охарактеризован как находка для корпуса, ценное приобретение, свидетельствовавшее о поступлении на службу в силы безопасности нового поколения первоклассных профессионалов, подготовленных лучше предшественников, неподкупных и крепких как сталь. Прилагательные и гиперболы употребил Видаль, не я. Я подумал, что инспектор Грандес с тех пор, должно быть, сильно продвинулся по служебной лестнице в управлении, и его появление тут подтверждало, что полиция взялась всерьез за расследование пожара в издательстве «Барридо и Эскобильяс».

– Если вы не возражаете, мы могли бы зайти в кафе, где нашему разговору не помешают, – предложил Грандес, причем его угодливая улыбочка ни на йоту не потускнела.

– Как вам угодно.

Грандес препроводил меня в небольшой бар на углу улиц Доктора Доу и Художника Фортуни. Маркос и Кастело шли сзади, не спуская с меня глаз. Грандес предложил мне папиросу. Я отказался, и он вновь спрятал пачку. Он не открывал рта, пока мы не пришли в кафе и меня не эскортировали к столику в глубине, где трое уселись, окружив меня со всех сторон. Если бы меня привели в темную и сырую тюремную камеру, обстановка и то показалась бы мне более сердечной.

– Сеньор Мартин, вы, наверное, уже знаете о том, что случилось ночью.

– Только то, о чем я прочитал в газете. И то, о чем рассказала Отрава…

– Отрава?!

– Простите. Сеньорита Эрминия Дуасо, помощница директоров.

Маркос и Кастело обменялись многозначительными взглядами. Грандес улыбнулся:

– Забавное прозвище. Скажите, сеньор Мартин, где вы были прошлой ночью?

Да здравствует наивность – вопрос застал меня врасплох.

– Это рутинный вопрос, – пояснил Грандес. – Мы пытаемся установить, где находились все лица, которые могли вступать в контакт с жертвами в последние дни. Сотрудники, поставщики, родственники, знакомые…

– Я гостил у друга.

Едва ответ сорвался с языка, я пожалел, что выбрал именно такие слова. Грандес тотчас за них уцепился.

– У друга?

– Он больше чем друг. Речь о человеке, тесно связанном с моей работой. Это издатель. Вчера вечером у меня с ним была назначена встреча.

– Вы могли бы уточнить, до которого часа вы находились в обществе этой персоны?

– Допоздна. На самом деле я в результате остался ночевать в его доме.

– Ясно. А имя человека, как вы изволили выразиться, связанного с вашей работой?

– Корелли. Андреас Корелли. Французский издатель.

Грандес записал имя в маленькую книжечку.

– Фамилия звучит как итальянская, – заметил он.

– Откровенно говоря, я точно не знаю, кто он по национальности.

– Это понятно. А сеньор Корелли, каково бы ни было его происхождение, в состоянии подтвердить, что провел вечер с вами?

Я пожал плечами:

– Полагаю, что да.

– Полагаете?

– Уверен, что да. Почему бы ему этого не сделать?

– Не знаю, сеньор Мартин. Существует какая-то причина, из-за которой вы сомневаетесь, что он не станет свидетельствовать?

– Нет.

– Тогда вопрос исчерпан.

Маркос и Кастело смотрели на меня так, словно я нес сплошную околесицу с тех пор, как мы сели за стол.

– Чтобы окончательно прояснить ситуацию, не могли вы сказать несколько слов о характере встречи, задержавшей вас на весь вечер в гостях у издателя неопределенного происхождения?

– Сеньор Корелли пригласил меня, чтобы сделать предложение.

– Предложение какого рода?

– Профессионального.

– Ага. Может, написать книгу?

– Именно.

– Скажите, после делового свидания вы всегда остаетесь на ночь в доме своего, скажем так, контрагента.

– Нет.

– Но вы упомянули, что остались ночевать у этого издателя.

– Я остался потому, что неважно себя чувствовал и сомневался, что доберусь домой.

– Может, вы отравились за ужином?

– В последнее время у меня были определенные проблемы со здоровьем.

Грандес кивнул с опечаленным видом.

– Головокружения, головная боль… – добавил я.

– Уместно ли предположить, что сейчас вам уже лучше?

– Да. Намного лучше.

– Я рад. Вы выглядите просто превосходно, впору позавидовать. Верно?

Кастело и Маркос неторопливо кивнули.

– Любой, глядя на вас, скажет, что вы избавились от тягостного бремени, – обронил инспектор.

– Не понимаю.

– Я имею в виду головокружения и прочие заботы, – пояснил Грандес, подавив раздражение. – Прошу простить мое невежество относительно аспектов вашей профессиональной деятельности, сеньор Мартин, но разве вы не подписали с издателями контракт, действие которого истекает только через шесть лет?

– Пять.

– Разве этот контракт не предоставлял эксклюзивные права на вас, если можно так выразиться, издательству «Барридо и Эскобильяс»?

– Таковы были условия.

– В таком случае с какой целью вы обсуждали новое предложение с конкурентом, если контракт не позволял вам принять его?

– Это была обычная беседа. Ничего более.

– Которая, однако, закончилась тем, что вы остались ночевать у названного кабальеро.

– Контракт не запрещает мне разговаривать с третьими лицами. А также не ночевать дома. Я имею полное право ночевать, где мне вздумается, и беседовать с кем угодно и о чем угодно.

– Разумеется. Я вовсе не намекал на что-то иное, тем не менее спасибо за разъяснение.

– Я могу разъяснить еще что-нибудь?

– Лишь один крошечный нюанс. Принимая во внимание гибель сеньора Барридо и в случае, если, не дай Бог, сеньор Эскобильяс не оправится от полученных ожогов и тоже скончается, издательство прекратит существование, а вместе с ним и ваш контракт. Я не ошибаюсь?

– Я не знаю наверняка. Я не в курсе, каковы форма и структура предприятия.

– Но как по-вашему, такое возможно?

– Вероятно. Вам лучше задать этот вопрос адвокату издателей.

– А я уже его спрашивал. И он подтвердил, что при отсутствии преемников и в случае, если сеньор Эскобильяс отойдет в иной мир, так и произойдет.

– Значит, у вас есть ответ.

– А у вас – полная свобода принять предложение сеньора…

– Корелли.

– Скажите, вы его уже приняли?

– Можно узнать, какое отношение это имеет к причинам пожара? – процедил я сквозь зубы.

– Никакого. Чистое любопытство.

– Это все? – спросил я.

Грандес покосился на коллег, потом посмотрел на меня.

– Что касается меня, то да.

Я предпринял попытку встать. Полицейские сидели, словно пришитые.

– Сеньор Мартин, прежде чем мы распрощаемся, не согласитесь ли уточнить еще кое-что? Вы помните, как неделю назад сеньоры Барридо и Эскобильяс посетили ваш дом под номером тридцать по улице Флассадерс вместе с вышеупомянутым адвокатом?

– Помню.

– Это был деловой визит или светский?

– Издатели приходили выразить пожелание, чтобы я вернулся к работе над серией книг, которую прекратил писать несколько месяцев назад, занявшись другим проектом.

– Вы бы оценили беседу как дружественную или напряженную?

– Если мне не изменяет память, никто не повышал голоса.

– А вы помните, как заявили им – цитирую дословно: «Через неделю вы будете покойниками»? Не повышая голоса, естественно.

– Да, – с тяжелым вздохом признался я.

– Что вы имели в виду?

– Я был рассержен и ляпнул первое, что взбрело в голову, инспектор. И это вовсе не означает, что я серьезно им угрожал. Бывает, сгоряча люди всякое говорят.

– Спасибо за откровенность, сеньор Мартин. Вы очень нам помогли. Всего доброго.

Я покинул кафе, ощущая кожей, как три пары глаз прожигают мне спину. И вышел с уверенностью, что отвечай я на каждый вопрос инспектора ложью, то и тогда не чувствовал бы себя таким виноватым.