Текст книги "Происхождение христианства"

Автор книги: Карл Каутский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Борьба между Римом и Карфагеном, три так называемых Пунических войны, началась в 264 г. до Р. X. и закончилась только в 149 г. полным разрушением Карфагена. В сущности, она была решена после поражения Ганнибала при Заме, которое привело к окончанию второй Пунической войны. Эта борьба была войной между наемными солдатами и крестьянской армией, между профессиональной армией и милицией. Часто побеждала первая, при Ганнибале она едва не довела Рим до гибели, но милиция, защищавшая собственный очаг, оказалась в конце концов сильнее и, после ожесточенной борьбы, уничтожила своего противника. Карфаген был сравнен с землей, а население его перебито. Его сказочные богатства, латифундии, рудники, покоренные им города – все это досталось победителю в качестве добычи.

Так погиб самый опасный противник Рима. С этого времени он безраздельно господствует в западной части Средиземного моря. Очень скоро он овладевает и восточной частью. Расположенные там государства зашли уже так далеко на обычном пути античной культуры, на пути вытеснения свободных крестьян обязательным трудом рабов или, как в Египте, крепостных и разорения их вечными войнами, что после замены милиции наемниками они могли оказать римским войскам только слабое сопротивление. Без всякого труда римские солдаты брали один город за другим, завоевывали одну область за другой, чтобы разграбить их и обложить податью. С этого времени Рим остается повелителем античного мира, пока германские варвары не уготовили ему ту же судьбу, на которую он обрек Грецию, хотя она стояла выше его и в области науки, и в области искусства. Как в области экономики и политики, так и в области философии и искусства Рим по отношению к Греции всегда оставался только грабителем. Его великие поэты и мыслители почти все были только плагиаторами.

Богатейшие страны тогдашнего мира, в которых собраны были бесчисленные сокровища столетий или даже, как в Египте, тысячелетий древней культуры, открыты были теперь грабежу и вымогательствам со стороны Рима.

Но колоссальную военную силу, которой он был обязан этими блестящими победами, Рим мог развернуть только как демократия, как город, в существовании которого были одинаково заинтересованы – хотя и не в равной степени – все слои населения. В упорной и продолжительной борьбе, длившейся от шестого до четвертого столетия до Р. X., плебеи, новограждане, сумели вырвать у старограждан, патрициев, одно преимущество за другим, пока наконец не исчезли всякие юридические различия между обоими сословиями и народное собрание всех граждан не получило право издавать законы и выбирать всех должностных лиц, консулов, преторов, эдилов, которые, по окончании срока службы, вступали в сенат, фактически управлявший всеми делами государства.

Но римский народ не достиг господства в государстве, он добился только права сам выбирать своих господ. И чем больше в городе Риме получал преобладание люмпен-пролетариат, тем больше это право демократии превращалось в средство добывать пропитание, в средство, при помощи которого у кандидатов вымогали всяческие блага.

Мы уже познакомились с клиентами, которые готовы были оказывать всевозможные услуги богатым господам. Если они обладали правом голоса, то в числе этих услуг, которые клиенты могли оказать, не могло быть более важной услуги, чем голосование по желанию господина, патрона. Каждый богатый римлянин, каждая богатая семья располагала, таким образом, многочисленными голосами в собрании, которым они управляли в интересах своего клана. Несколько таких кланов богатых семей захватывали этим путем управление государством в свои руки, добивались избрания своих ставленников на высшие должности, а затем и в сенат. Демократия не могла изменить этот порядок вещей и могла лишь разве дозволить богатым плебейским семьям войти в этот круг, который, при аристократическом режиме, был доступен только патрициям.

Выборные консулы и преторы первый год своей служебной деятельности должны были проводить в Риме. На второй год каждый из них брал на себя управление какой-нибудь провинцией и старался вознаградить себя за расходы, которых стоило ему его избрание, и, сверх того, получить еще прибыль. Содержания он не получал. Должности принадлежали к «почетным». С другой стороны, надежда на прибыль, которую можно было получить в провинциях путем вымогательства и взяток, а иногда и путем простого разбоя, являлась побуждением энергично добиваться этой должности, так что различные кандидаты старались превзойти друг друга, чтобы завоевать благосклонность народа.

Чем, однако, больше выгод извлекали при продаже голосов люмпен-пролетарии из своих гражданских прав, тем сильнее становилось стремление крестьян, владевших правами гражданства, бросить свою скудную и трудную жизнь в деревне и переселиться в Рим. Это увеличивало число имеющих право голоса люмпен-пролетариев, а вместе с тем и требования, которые они предъявляли кандидатам. При Цезаре в Риме было не менее 300 000 римских граждан, которые получали даром хлеб от государства, почти так же велико должно было быть число продажных голосов. Можно себе представить, какие суммы поглощались выборами.

В 53 г. до Р. X. скупка голосов вызвала такой спрос на деньги, что ссудный процент быстро поднялся в гору, и разразился денежный кризис.

«Нобилитету (служилому дворянству) приходилось тяжко расплачиваться, – замечает Моммзен. – Гладиаторские игры стоили 720 000 сестерциев (150 000 марок). Но оно платило их охотно, потому что таким образом ставилось препятствие на пути политической карьеры для неимущих людей». И оно должно было очень часто платить, потому что каждый год происходили новые выборы. Но оно платило не из одного только честолюбия, а потому, что знало, что оно покупает таким образом разрешение на крайне выгодный грабеж провинций и что оно заключает при этом хорошую сделку.

Таким образом, «демократия», т. е. господство нескольких сот тысяч римских граждан над населением всей Римской империи с ее 50–60 миллионами жителей, являлась одним из наиболее могучих средств увеличить до самой высокой степени разграбление и расхищение провинций, заинтересовывая в этом процессе большое число участников. Не только сами наместники совершали целый ряд вымогательств, но каждый из них увозил с собой рой «друзей», помогавших ему при выборах и теперь отправлявшихся вместе с ним, чтобы под его покровительством грабить и воровать.

Мало того. На провинции был выпущен римский ростовщический капитал. Он нашел там случай развернуть все свое гибельное могущество и вырасти до таких размеров, каких он никогда еще прежде не достигал в античном мире.

4. Ростовщичество

Ростовщичество само по себе очень старо, почти так же старо, как и торговля. Его, правда, нельзя проследить до каменного века, но оно гораздо старее, чем деньги. Как только образовались различные хозяйства с определенным семейным владением, всегда могла наступить возможность, что одна семья становилась богаче скотом, землей, рабами, а другая беднела. Крестьяне, попадавшие в затруднительное положение, занимали у своих более богатых соседей хлеб или скот и брали на себя обязательство вернуть его с прибавкой или выполнить за это какую-нибудь работу – начало долгового рабства. Такие ростовщические сделки возможны и случаются при натуральном хозяйстве без посредничества денег. Крупное землевладение и ростовщичество всегда тесно связываются друг с другом, и ростовщический капитал – теперь haute finance – всегда прекрасно уживался с земельной аристократией. Поскольку мы можем проследить их историю, крупные землевладельцы в Риме были также ростовщиками, и борьба между патрициями и плебеями была не только борьбой между аристократией и демократией за политические права, не только борьбой между крупным землевладением и крестьянством за общинные поля, но и борьбой между ростовщиками и должниками.

Производительность крестьянского труда, а следовательно, и прибавочный продукт, производимый им, были настолько незначительны, что требовалась эксплуатация больших масс людей, чтобы создать для эксплуататоров крупные богатства. Пока римские аристократы могли давать в рост деньги только крестьянам области, прилегавшей к Риму, они могли их сильно угнетать, но богатства, которые они извлекали при этом, не могли быть особенно велики. Напротив, дела римских ростовщиков процветали тем больше и приносили тем больше доходов, чем больше открывался для них весь тогдашний культурный мир.

Вместе с этим наступило известное разделение труда. Отдача денег в рост соседям не была занятием, которое требовало особенного напряжения. Аристократы могли выполнять эту работу без всякого труда наряду с обработкой своих поместий и участием в государственных делах. Напротив, было очень трудно заниматься отдачей денег в рост в Испании и Сирии, в Галлии и Северной Африке и, вместе с этим, ведать еще делами такого колоссального государства. Ростовщичество поэтому все более дифференцируется от правительственных функций. Рядом со служилым дворянством, которое грабило провинции, выполняло функции полководцев и наместников и не стеснялось заниматься при этом денежными операциями, образовался особый класс ростовщиков-капиталистов, получивших особую сословную организацию, как класс «всадников». Но чем многочисленнее становился класс денежных капиталистов, которые занимались только денежными операциями, тем разнообразнее становились последние.

Главный способ грабежа провинций заключался в том, что брали на откуп сбор налогов. Бюрократии, которой можно было предоставить сбор налогов, тогда еще не было. Эта функция для целой провинции передавалась какому-нибудь римскому капиталисту, который выплачивал государству требуемую сумму "налогов и старался вознаградить себя в меру возможности. Эта налоговая система походила на ту, которая теперь еще господствует в Турции и опустошает ее провинции. Откупщик, конечно, не довольствуется тем, что ему следует. Провинциалы были предоставлены ему в жертву, и он высасывал из них все соки. При этом часто случается, что отдельные города или платящие дань цари не могут ее заплатить. В таких случаях римские капиталисты всегда были готовы ссудить им необходимые суммы, конечно, под соответствующий процент. Так, например, великий республиканец Юний Брут совершил «великолепные спекуляции, дав в долг деньги царю Каппадокийскому и городу Саламину. Последнему он ссудил деньги из 48 процентов». Это был не особенно высокий процент. Как Сальвиоли сообщает в своей книге, встречались городские займы, заключенные из 75 процентов. При экстраординарном риске процент увеличивался еще больше. Так крупный банкирский дом Рабирия при Цезаре ссудил изгнанному царю Птолемею Египетскому весь свой капитал и капитал своих друзей из 100 процентов. Правда, Рабирий обманулся на этой спекуляции: когда Птолемей опять вступил на престол, он не уплатил ни гроша и приказал бросить в тюрьму своего назойливого кредитора, смотревшего на все египетское государство как на свою собственность. Однако Рабирию удалось бежать в Рим, и Цезарь дал ему возможность приобрести новое состояние на поставках для африканской войны.

Это был другой способ наживать деньги. Подати, получаемые от покоренных провинций и стекавшиеся в римское государственное казначейство, составляли колоссальную сумму. Но вечные войны тоже стоили денег. Они превратились теперь в средство, при помощи которого в бездонные карманы римских денежных капиталистов попадали огромные суммы, часть той добычи, которая получалась от провинции, но попадала непосредственно не в их руки, а сначала в руки государства. Они брали на себя поставку всех военных припасов – средство, которое и теперь еще создает громадные состояния. Кроме того, они ссужали деньги и собственному государству, когда оно случайно попадало в затруднительное положение, а это бывало довольно часто, потому что всякие государственные паразиты предъявляли тем больше притязаний к государству, чем больше денег оно получало от провинций. Государство в этих случаях занимало большие суммы, гораздо большие, чем те, которыми владели отдельные лица. В таких случаях на помощь приходили акционерные компании, которые тогда образовались. Точно так же, как ростовщичество представляет первую форму капиталистической эксплуатации, оно образует и первую функцию акционерных компаний.

Денежные капиталисты Рима, пишет Сальвиоли, «основывали компании, соответствовавшие нашим акционерным банкам, с директорами, кассирами, агентами и т. д. При Сулле составилось общество Азианов с таким значительным капиталом, что оно могло ссудить государству 20 000 талантов (100 миллионов марок). Двенадцать лет спустя долг этот возрос до 120 000 талантов… Маленькие капиталы вкладывались в акции больших обществ, так что, по рассказам Полибия (VI, 17), весь город (Рим) участвовал в различных финансовых предприятиях, которыми руководили выдающиеся фирмы. Самые мелкие вкладчики имели свою часть в предприятиях публиканов, т. е. в откупе налогов и государственных земель, предприятиях, приносивших чрезвычайную прибыль».

Все это звучит вполне современно и доказывает, действительно, что римское общество в эпоху возникновения, христианства дошло до порога современного капитализма. И все-таки античный капитализм приводил к совершенно другим последствиям, чем современный.

Методы, которые были описаны нами, почти те же самые, при помощи которых развился современный капитализм. Это – методы, которые Маркс называет методами первоначального накопления: экспроприация крестьян, грабеж колоний, торговля рабами, торговые войны и государственные долги. Как в Новое время, так и в античном мире эти методы производили одни и те же опустошительные и разрушительные действия. Но различие между современным капитализмом и античным заключается в том, что последний сумел развить только свои разрушительные стороны, тогда как первый путем разрушения создает силы для постройки нового, высшего способа производства. Конечно, методы современного капитализма являются не менее варварскими и жестокими, чем методы античного капитализма; но он создает все-таки основы для устранения этих жестоких и разрушительных действий, тогда как античный капитализм довольствовался только разрушением.

Причину этого явления мы видели уже в предыдущей главе. Все, что современный капитализм собирает путем грабежа, насилий и вымогательств, служит только в незначительной степени для наслаждения, в большей же своей части оно идет на производство новых, более совершенных средств производства, оно способствует росту производительности человеческого труда. Античный капитализм не имел необходимых для этого условий. Поскольку он вторгался в способ производства, он сумел только заменить труд свободного крестьянина трудом раба, который во всех главных отраслях производства представлял технический регресс, уменьшение производительности общественного труда, обеднение общества.

Поскольку прибыли римских денежных капиталистов точно так же, как и добыча римских полководцев и чиновников, не служили для совершения новых ростовщических операций, следовательно, для новых грабежей, они могли быть затрачены только на наслаждения и на производство предметов наслаждения – к средствам наслаждения принадлежали не только дворцы, но и храмы, – а с другой стороны, эти прибыли, если оставить в стороне немногие рудники, могли быть употреблены на покупку земли, т. е. опять-таки ускоряли экспроприацию крестьян и замещение их рабами.

Следовательно, грабеж и опустошение провинций доставляли только денежным капиталистам Рима средства для того, чтобы еще больше усилить процесс уменьшения производительности общественного труда путем распространения рабства. Разрушение в одном месте не компенсировалось экономическим прогрессом в другом, как это, по крайней мере, иногда бывает при современном капитализме, но, напротив, это разрушение в одном месте только ускоряло упадок в другом. Так, благодаря всемирному господству Рима всеобщее обеднение античного мира со времени христианской эры наступило еще раньше, чем оно произошло бы при других условиях.

Но долго еще эти признаки экономического банкротства скрывались в ослепительном блеске собранных в Риме сокровищ: в течение нескольких десятилетий туда стеклось почти все, что создали столетия, даже тысячелетия упорного художественного труда во всех культурных странах, лежавших вокруг Средиземного моря. Гораздо яснее, чем экономическое банкротство, выступало политическое банкротство этой системы.

5. Абсолютизм

Ломая способность сопротивления всех покоренных стран и лишая их самостоятельности, Рим убивал в них политическую жизнь. Вся политическая деятельность необозримой империи концентрировалась в одном городе, Риме. Но кто являлся там носителем политической жизни? Денежные капиталисты, которые думали только о процентах; аристократы, переходившие от одного наслаждения к другому, отвыкшие от всякого регулярного труда, ненавидевшие всякое напряжение, отказывавшиеся даже от управления государством и военного дела; наконец, люмпен-пролетарии, жившие тем, что продавали свою политическую силу всякому, кто предлагал за нее большую сумму.

Вот что сообщает Светоний в своей биографии Цезаря о его раздачах после гражданских войн:

«Каждому гражданину он дал кроме десяти модиев хлеба и стольких же фунтов масла, еще 300 сестерциев, обещанных им прежде, и 100 сестерциев как проценты за промедление (следовательно, 80 марок в такое время, когда можно было прожить на 10 пфеннигов в день. – К.). Он принял также на себя (за живущих в наемных домах. – К.) уплату годичной квартирной платы – в Риме до предельной суммы в 2000 сестерциев (400 марок), а в Италии – до 500 (100 марок). К этому он присоединил пиршество (на 200 000 человек. – К.) и раздачу мяса, а после победы над Испанией еще два завтрака. Так как первый из них показался ему скудным и недостойным его щедрости, то он через пять дней устроил второй, более богатый» (Гл. 28).

Кроме того, он устраивал игры, обставляя их невероятною роскошью. Актер Децим Лаберий получил за одно только представление 500 000 сестерциев – 100 000 марок! А об Августе Светоний рассказывает:

«Он часто устраивал раздачи для народа, но не всегда в одном и том же размере, иногда по 400 (80 марок), иногда по 300 (60 марок), а порою только по 250 сестерциев (50 марок) на человека. Он при этом не пропускал даже маленьких мальчиков, хотя обыкновенно они получали что-нибудь только после одиннадцатого года. Равным образом он в годы дороговизны распределял между гражданами за незначительную цену, а иногда даром хлеб и удваивал в таких случаях денежные раздачи» (Octavius, Cap. 41).

Что пролетариат, продававший себя таким образом, возведший продажность в систему и открыто выставлявший ее напоказ, потерял всякую политическую самостоятельность, не подлежит никакому сомнению. Он служил только орудием в руках того, кто предлагал больше. Борьба за власть в государстве превратилась в состязание между несколькими разбойниками, которые были в состоянии собрать большую добычу и пользовались наибольшим кредитом у денежных капиталистов.

Влияние этого момента в значительной степени усилилось еще вследствие образования наемного войска. Армия все больше превращалась в вершительницу судеб республики. По мере того как увеличивалось число наемных солдат, все больше уменьшалась военная готовность римских граждан – или, скорее, упадок этой военной готовности вызывал рост наемничества. Все военноспособные элементы народа сосредоточивались в армии, а часть народа, стоявшая вне армии, все больше утрачивала военный дух и способность носить оружие.

Два фактора особенно сильно способствовали тому, что армия все больше становилась послушным орудием в руках полководца, который давал ей или обещал деньги и добычу, и что она все меньше руководилась политическими соображениями: это были, во-первых, рост числа не римлян, провинциалов, а под конец и иностранцев в армии, т. е. элементов, не имевших прав гражданства и потому не имевших права участия в политической жизни Рима, и, во-вторых, растущее отвращение развратной и изнеженной аристократии к военной службе. До того времени она доставляла офицеров, а теперь их место все больше занимали профессиональные офицеры, которые не были экономически так независимы, как аристократы, и поэтому проявляли мало интереса к борьбе партий в Риме, бывшей в действительности борьбой аристократических клик.

Поэтому, чем больше увеличивалось число не римлян в войске и чем больше офицеры-аристократы заменялись наемными, профессиональными, тем более готова была армия продаться тому, кто предлагал ей больше, и сделать его повелителем Рима.

Так созданы были основы цезаризма, так создавалась возможность для самого богатого человека в Риме купить республику, откупить у нее политическую власть. А с другой стороны, это являлось основанием, почему счастливый полководец, распоряжавшийся армией, стремился стать богатейшим человеком в Риме, чего он мог достигнуть самым простым способом: экспроприацией своих противников и конфискацией их имуществ.

Политическая жизнь последнего века существования республики состоит главным образом из «гражданских войн» – название ошибочное, потому что граждане не играли в них никакой роли. Это были войны не граждан, а отдельных политиков, очень часто являвшихся в одно и то же время жадными капиталистами и выдающимися полководцами, которые грабили и убивали друг друга, пока Августу не удалось, после победы над всеми своими конкурентами, основать свое продолжительное владычество.

В известной степени это удалось еще до него Цезарю, опутанному долгами аристократу-авантюристу, который вступил в союз с двумя богатейшими римскими ростовщиками, Помпеем и Крассом, чтобы завоевать государственную власть. Вот как Моммзен характеризует Красса: «Скупка поместий во время революции положила начало его богатству, но он не пренебрегал никаким промыслом. Он занимался строительным делом в Риме в огромном масштабе, хотя и осторожно; со своими вольноотпущенниками он принимал участие в самых разнообразных предприятиях, он играл роль банкира в самом Риме или вне его лично и через посредников; он одалживал деньги своим коллегам в сенате и брал на себя, за их счет, выполнение различных работ и подкуп судейских коллегий. Особенной разборчивостью в погоне за прибылью он не отличался… Он не отказывался от наследства, хотя бы завещание, в котором стояло его имя, было заведомо подделано». Не лучше был и Цезарь. Чтобы добыть деньги, все средства были для него хороши. Неоднократно уже цитированный нами Светоний изображает Цезаря, которого в наше время так превозносил Моммзен, следующим образом:

«Ни как полководец, ни как государственный деятель Цезарь не отличался бескорыстием. Как это несколько раз было засвидетельствовано, он, как проконсул в Испании, взял от союзников деньги, которые он выпросил, чтобы уплатить долги, и разграбил многие города в Лузитании, точно они были вражескими, хотя они подчинились его приказу и, сейчас же после его прибытия, открыли ему свои ворота. В Галлии он ограбил все храмы и святилища, наполненные дарами. Города он отдавал на разграбление очень часто ради добычи, а не за какое-нибудь преступление. Зато он имел золото в таком избытке, что он мог предлагать его в Италии и в провинциях по 3000 сестерциев (600 марок) за фунт и продавал его. по этой цене.[30]30
  Обыкновенно фунт золота стоил 4000 сестерциев. Грабежи Цеза-ря понизили его стоимость на целую четверть.


[Закрыть] Во время своего первого консульства он украл из Капитолия три тысячи фунтов золота и заменил таким же количеством фунтов позолоченной меди. Союзы и царства он продавал за деньги. Так, у Птолемея (царя египетского) он забрал от своего имени и от имени Помпея почти 6000 талантов (30 миллионов марок). Позже он покрывал колоссальные расходы гражданских войн, триумфов и празднеств путем самых грубых вымогательств и разграбления храмов (Юлий Цезарь. Глава 54).

Войну с Галлией, которая была еще свободна от римского владычества и не была еще потому разграблена, Цезарь предпринял главным образом ради денег. Богатая добыча, которую он там награбил, помогла ему стать на ноги и разойтись со своим компаньоном, Помпеем, с которым он делил политическую власть. Третий компаньон, Красе, погиб в Азии во время разбойнического похода против парфян, при посредстве которого он, как говорит Аппиан, «надеялся завоевать не только много славы, но и очень много денег»,[31]31
  О гражданских войнах. II, 3. Аппиан уверяет, что парфяне не совершили никаких враждебных действий. Следовательно, поход против них фактически был только разбойническим походом.


[Закрыть] – таким же способом, как это, действительно, удалось Цезарю в Галлии.

После смерти Красса на пути Цезаря стоял только Помпеи, вокруг которого собрались остатки аристократии, принимавшей еще участие в политической жизни. В целом ряде походов великий Юлий справился с ними, и это опять доставило ему богатую добычу.

Рассказывают, что в своем триумфальном шествии (по окончании гражданской войны) он вез за собой 60 1/2 тысяч талантов серебра и 2822 золотые короны, которые весили 2414 фунтов. Сейчас же после триумфа он употребил эти сокровища для удовлетворения своей армии. Превысив обещанные суммы, он подарил каждому солдату по 5000 аттических драхм (свыше 4000 марок), низшим офицерам – вдвое больше, а высшим – вдвое больше, чем низшим.[32]32
  Аппиан. О гражданских войнах. II, 15.


[Закрыть] О том, сколько он при этом случае роздал пролетариям Рима, мы уже рассказали по Светонию.

С этого времени самодержавие Цезаря уже публично не оспаривалось, и республиканцы могли протестовать только убийством. Наследники Цезаря, Антоний и Август, нанесли им последний удар.

Так римское государство стало доменом, частным владением отдельного лица, цезаря, или императора. Всякая политическая жизнь иссякла. Управление этой вотчиной стало частным делом ее владельца. Как и всякое владение, оно должно было бороться против различных притязаний. Разбойники, т. е. счастливые полководцы, имевшие за собой сильную армию, очень часто угрожали владельцу, которого иногда убивала собственная гвардия, чтобы предложить трон тому, кто обещал ей больше. Но это была такая же денежная сделка, как и все другие, которые совершались одновременно с ней, а вовсе не политический акт. С прекращением политической жизни, сначала у низших классов, а затем и у высших, развивается не только индифферентизм к государству, но и ненависть к нему и к его служителям, к его судьям, к его податным чиновникам, к его солдатам, наконец, к самому императору, которые никого уже не могут защитить, которые даже для владеющих классов стали бичом и защиты от которых приходилось искать у варваров.

В Римской всемирной империи оставалось только очень немного мест, в которых, после победы Цезаря, сохранились остатки политической жизни. Но и эти остатки были быстро искоренены преемниками Цезаря. Дольше всего сохранялась энергичная политическая жизнь в столице Палестины, в Иерусалиме. Потребовалось напряжение всех сил империи, чтобы разрушить в ней этот последний оплот политической свободы. После продолжительной и упорной осады, в 70 г. нашей эры, Иерусалим наконец был разрушен, и у иудейского народа была отнята его родина.