Текст книги "Либидо, его метаморфозы и символы"

Автор книги: Карл Юнг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Такой взгляд мог бы, конечно, оказаться и величайшим заблуждением поскольку нами руководит целесообразная тенденция познавать всегда лишь различия между предметами. Этого требует психологическое приспособление, которое вообще было бы немыслимо для тончайшей дифференцировки впечатлений. В виду наличности такой тенденции нам даже приходится делать прямо величайшие усилия для того, чтобы предметы, с которыми мы имеем дело изо дня в день, познать в их общей связи. По отношению же к вещам, которые дальше отстоят от нас, это дается нам гораздо легче. Так, для европейца на первых порах почти совершенно невозможно различить в толпе китайцев отдельные лица, хотя у китайцев ведь такие же индивидуальные черты лица, как и у нас, европейцев; но то, что является общим для всех этих чуждых европейцу лиц, бросается в глаза постороннему гораздо больше нежели их индивидуальные отличия. Однако, если мы сами живем среди китайцев, то для нас мало-помалу исчезает впечатление чего-то единого и в конце концов китайцы тоже выступают перед нами как индивидуумы. Индивидуальность принадлежит к тем условным категориям действительности, которые из-за их практической важности чрезмерно переоцениваются теорией; она не принадлежит к тем непреоборимо ясным и поэтому всеобщим фактам, сразу овладевающим сознанием, на которых прежде всего должна строиться наука. Таким образом индивидуальное содержание сознания представляет собой наименее благоприятный объект для психологии, ибо в нем как раз то, что имеет общее значение, завуалировано до неузнаваемости. Ведь сущность процесса сознания сводится к развертывающемуся в мельчайших частностях процессу приспособления. Бессознательное же, напротив, есть то общераспространенное, что не только объединяет индивидуумы друг с другом в народ, но и связывает нас, назад протянутыми нитями, с людьми давно прошедших времен и с их психологией. Так, предметом истинной психологии, притязающей на то, чтобы не быть психофизикой, является в первую голову бессознательное в его выходящей за пределы индивидуального всеобщности.

Человек как индивидуум представляет собой подозрительное явление настолько, что его право на существование весьма даже может быть оспариваемо с точки зрения естественно-биологической, ибо под этим углом зрения индивидуум составляет лишь расовый атом и имеет смысл только в качестве составной части массы. Но точка зрения культуры придает человеку выделяющую его из массы индивидуальную тенденцию, которая в ходе тысячелетий вела к выработке личности, а параллельно с этим развивался культ героев, перешедший затем в современный индивидуалистический культ личности. Этой тенденции соответствует и попытка рационалистической теологии удержать личного Христа как последний драгоценный остаток божества, отлетевшего в область непредставимого. В этом отношении католическая церковь поступила значительно практичнее, пойдя навстречу всеобщей потребности в видимом или, по крайней мере, исторически удостоверенном герое; она достигла этой цели тем, что возвела на окруженный обожанием трон маленького, но доступного отчетливому восприятию бога мира сего, именно римского папу, этого Patrem patrum (отца отцов) и одновременно верховного жреца незримого вышнего или внутреннего бога. Доступность божества чувственному восприятию естественно создает опору для религиозного процесса интроверсии, поскольку человеческая фигура существеннейшим образом облегчает «перенесение», ибо под видом чисто духовного существа не так-то легко представить себе нечто стоящее любви и достойное почитания. Эта оказывающаяся повсюду тенденция сохранилась и в рационалистической теологии с ее стремлением представить себе Христа непременно как историческую личность. Не в том смысле, чтобы люди любили только видимого бога: они и любят-то его не таким, каков он есть, ибо он ведь только человек, а если бы верующие хотели любить человека, они могли бы отправиться к своему соседу или к своему врагу, чтобы любить его. Люди хотят любить в боге только свои идеи, именно те представления, которые они проецируют в бога. Они хотят таким путем любить свое собственное бессознательное, то есть те в каждом человеке равно сохранившиеся остатки древнего человечества и многовекового прошлого, другими словами, то оставленное всем ходом развития общее наследие, что дано в дар всем людям, наподобие света солнца и воздуха. Но любя это наследие, люди любят то, что общо всем; так они возвращаются назад к матери людей, к духу расы, и таким образом вновь приобретают частицу той взаимной связанности, той тайной и непреоборимой силы, какую обычно дает чувство общности со стадом. Здесь перед нами проблема Антея, сохраняющего свою исполинскую силу только благодаря соприкосновению с матерью-землею. Этот временный уход в самого себя, означающий, как мы уже видели, возврат в детское отношение к родительским «imagines», в известных пределах влияет, по-видимому, благотворно на психологическое состояние личности. Вообще можно признать, что оба основных механизма психозов – перенесение и интроверсия – широко служат также целесообразными нормальными способами реакции на комплексы: перенесение как средство укрыться от комплекса в реальный мир, интроверсия же – как средство с помощью комплекса отделаться от реального мира.

Уяснив себе таким образом реальные цели, связываемые с молитвами, мы можем теперь ознакомиться с дальнейшим рассказом нашей сновидицы в ее видениях: после молитвы появляется «голова сфинкса в египетском головном уборе», появляется и быстро исчезает. Здесь мисс Миллер помешали – она была на момент разбужена. Это видение напоминает отмеченную в начале фантазию о египетской статуе, застывший жест которой здесь вполне на месте как явление так называемой функциональной категории. Легкие стадии гипноза и носят техническое название оцепенение. Слово «сфинкс» во всем цивилизованном мире указывает на «загадку»; это – таинственное существо, загадывающее загадки, подобно сфинксу Эдипа, стоявшему у врат его судьбы как символическое возвещение неотвратимого.

Сфинкс представляет собой звероподобное изображение той материнской «imago», которую можно обозначить как «страшную мать», от которой в мифологии сохранились еще обильные следы. К мифу об Эдипе такое толкование вполне подходит. В нашем же случае вопрос остается открытым. Мне сделают упрек, что ничто, кроме слова «сфинкс», не оправдывает здесь ссылки на сфинкс Эдипа. При недостаточности субъективных материалов, которых в Миллеровском тексте для данного видения вовсе нет, приходится и от индивидуального истолкования совершенно отказаться. Намека, который содержится в словах о «египетской» фантазии, совершенно недостаточно, чтобы из него можно было сделать тут какое-нибудь употребление. Поэтому, если мы и дерзаем проникнуть в тайну этого видения, мы вынуждены сделать, быть может, чересчур смелую попытку обратиться к тем материалам, которые дает нам история народов, – исходя из того допущения, что бессознательное современного человека отливает свои символы все в те же формы, что и в давно минувшие эпохи. Сфинкс в его традиционном виде представляет собой смешанное получеловеческое, полузвериное существо, к которому мы должны подходить с теми материалами, какие вообще имеют силу по отношению к подобным продуктам фантазии. Я сошлюсь здесь прежде всего в общей форме на положения, развитые в первой части, где речь шла о звероподобных образах libido. Аналитику этот способ изображения хорошо знаком по сновидениям и фантазиям невротиков (и нормальных). Влечение охотно находит свое отображение в животном, в быке, лошади, собаке и так далее. Один из моих пациентов, поддерживавший сомнительного свойства отношения с женщинами и начавший лечение, можно сказать, с чувством страха, что я наверно запрещу ему его половые авантюры, имел такое сновидение: я (его врач) весьма ловко пригвождаю копьем к стене какое-то странное животное, наполовину свинью, наполовину крокодила. Подобными звероподобными изображениями libido – прямо кишмя кишат сновидения. Нередко встречаются и смешанные существа, как в описанном сне. Ряд ярких примеров, в особенности таких, где нижняя животная половина изображена в зверином виде, представил нам Bertschinger.

В зверином виде представленная libido – это не что иное, как «животная» сексуальность, пребывающая в вытесненном состоянии. Как известно, история вытеснения имеет свои корни в проблеме кровосмешения, на почве которой дают себя чувствовать нервные побудительные мотивы к моральному противлению сексуальности. Объекты вытесненной libido – это в конечном счете «imagines» отца и матери; поэтому-то и звероподобные символы, поскольку они символизируют не просто libido вообще, часто содержат изображение отца или. матери (например, отца в виде быка, матери в виде коровы). Из этого корня, по-видимому, берут свое начало как мы выше показали, и звероподобные атрибуты божества. Поскольку вытесненная libido при известных условиях слова появляется в форме страха, символами служат по большей части животные устрашающего характера.

Сознательно мы всею душою чтим мать, во сне же она преследует нас как страшное животное. Сфинкс с мифологической точки зрения и представляет собой это нагоняющее ужас животное, обнаруживающее явственные черты чего-то производного от матери: в сказании об Эдипе сфинкс послан Герой, ненавидевшей Фивы как место рождения Вакха. Одержав победу над сфинксом, представляющим не что иное, как страх перед матерью, Эдип должен добиваться руки своей матери, ибо трон и рука овдовевшей царицы Фив должны были достаться тому, кто освободит страну от сфинксовой напасти. Генеалогия сфинкса обнаруживает множество точек соприкосновения с затронутой нами проблемой: сфинкс – дочь Эхидны, смешанного существа, представляющего сверху прекрасную деву, снизу – отвратительную змею. Эта двойственность соответствует образу матери: сверху – человеческая, привлекательная, достойная любви половина, а снизу – страшная, звериная половина, превращенная запретом кровосмешения в нагоняющего ужас зверя. Эхидна происходит от матери земли, Всематери Ген, которая родила ее на свет от Тартара, олицетворенного подземного царства (места страха). Со своей стороны Эхидна – мать всех ужасов, Химеры, Сциллы, Горгоны, чудовищного Цербера, немейских львов и орла, который пожирал печень Прометея; кроме того она еще произвела на свет целый ряд драконов. Одним из ее сыновей является также Ортр, собака чудовищного Гериона, убитого Гераклом. В кровосмесительном совокуплении с этой собакой, своим сыном, Эхидна и произвела на свет Сфинкса. Этих данных должно быть достаточно, чтобы охарактеризовать ту часть libido, которая дала толчок образованию символа сфинкса. Если при недостаточности субъективного материала мы вообще можем дерзнуть путем обратного заключения вывести у нашего автора символ сфинкса, то мы должны тут же сказать, что сфинкс представляет кровосмесительно отщепленную на заре жизни долю libido из отношения к матери. Но, быть может, мы отложим этот вывод до тех пор, пока не ознакомимся с последующими видениями.

После того как мисс Миллер снова сосредоточилась, видения стали развертываться дальше: «Вдруг появляется ацтек, каждая деталь его отчетливо видна: открытая рука с широкими пальцами, голова в профиль, головной убор наподобие украшения из перьев, какое носят американские индейцы. И все вместе несколько напоминает мексиканские скульптуры».

Древне-египетский элемент сфинкса замещен здесь ацтекскими из раннеамериканской эпохи. То, что есть здесь существенного, не стоит поэтому в связи ни с Египтом, ни с Мексикой – ибо смешать оба эти элемента нельзя, – а связано с субъективным моментом, который сновидица вызывает из собственного младенческого периода. Следует заметить, что при анализах американцев мне приходилось часто наблюдать, что известные бессознательные комплексы (то есть вытесненная сексуальность) изображались символом негра или индейца, то есть там, где европеец, передавая свой сон, рассказывает: «тут появился какой-то грязный оборванец…», у американца и у людей, живущих под тропиками, в такой роли фигурирует негр. Как у нас бродяга, преступник и так далее, так и негр или индеец обозначают собственную вытесненную, примитивную или признаваемую неполноценной половую личность. Стоит остановиться также на подробностях разбираемого видения, ибо многое здесь примечательно. Украшение из перьев, разумеется, из орлиных перьев, связано с особого рода волшебством. Украшая себя перьями орла, герой вбирает в себя нечто от солнечной природы этой птицы, совершенно так же, как проглатывая сердце врага или снимая с него скальп, он присваивает себе его мужество и силу. В то же время корона из перьев есть венец, тождественный с лучистым венцом солнца. Какое важное значение имеет отождествление с солнцем, мы видели в первой части[275]275
  До чего важно венчание короной и отождествление с солнцем, показывают не только бесчисленные старинные обычаи, но и издревле сохранившиеся в религиозной речи фигуральные обороты: Притчи Соломона 5, 17: «Поэтому получат они – прекрасный венец из рук Господа». Первое послание Петра, 5, 2–4: «Пасите Божие стадо, – в когда явится Пастыре-начальник, вы получите неувядающий венец славы». В одной церковной песне Аллендорфа говорится о душе: «И вот она уже избавлена от всякого горя, я боль ее и вздохи миновали; она пришла к венцу радости, она стоит, как невеста и царица, в золоте вечных красот, рядом с великим царем» и так далее. В одной песне Laurentius Laurentii говорится (также о душе): «И вот невесте, так как она побеждена, вверяется венец». В одном песне Sacer'а мы находим также место:
  "Украсьте мой гроб венками, как украшен бывает победитель – из тех небесных весен душа моя обрела вечно зеленый венец. Драгоценное великолепие победы происходит от Сына Божия: это он так оделил меня". Мы приведем здесь дополнительно еще одно место из упомянутой выше песни Аллендорфа, чтобы полностью восстановить стародавнюю психологему о том, как человек становится солнцем, которую мы встретили в египетском победном гимне восходящей душе: (О душе. Продолжение выше приведенного отрывка.) "Она видит его ясный лик (солнце); и его полное радости милое существо дает ей полное исцеление; она свет от света его. – Дитя может теперь узреть отца, оно чувствует нежное влечение любви; теперь оно может понять слово Иисуса: Он сам, Отец, любит тебя. Бездонное море добра, бездна вечных потоков благости, открываются преображенному духу; он зрит Бога лицом к лицу, он знает, что значит наследие Бога в свете и что значит быть сонаследником Христа. – Усталое тело покоится в земле; оно спит, пока Христос его не разбудит. Тогда прах станет солнцем, прах покрытый ныне темной могилой: тогда мы вместе со всеми праведными. Кто знает, как скоро сойдемся вместе, и с Господом будем во все времена". Я подчеркнул характерные места; они сами говорят за себя, так что мне к ним нечего прибавить.
  Вариант перевода приведенных выше церковных песен:
  Не ведает она уж горя,
  И боль и вздохи миновали;
  Короной радости сверкая,
  Невестой царственной стоит
  Во злате вечной красоты
  С царем величественным рядом.
  Венками мой гроб уберите,
  Как сына победы достойно —
  От весен тех чудных, небесных,
  Душа моя в дар получила
  Венец свой навеки зеленый.
  Сиянья победного роскошь
  От Божьего Сына исходит:
  На мне его милость почила.
  И видит ясный лик Его;
  И радостно любовный взор
  Ее недут весь исцеляет;
  Она лишь свет в свету его.
  Отца узреть она смогла.
  Порывом нежным вся полна.
  Ей смысл открылся слов Христовых:
  Самим Отцом любим ведь ты.
  Добра бездонные моря
  И вечных благостей глубины
  Душе открылись озаренной.
  Лицом к лицу на Бога глядя,
  Постигла смысл его наследия в свете
  И сонаследия Христа.
  В земле усталое томится тело,
  На зов Спасителя откликнется оно,
  Чтоб мог придавленный могилой темной
  Прах снова солнцем стать.
  Тогда – быть может, очень скоро —
  Сойдемся вкупе с праведными всеми,
  Чтоб с Господом навек уж быть.
  (Прим. перев.)


[Закрыть].

Особого внимания заслуживает рука, положение которой характеризуется как «открытое», а пальцы как «large». Поразительно, что ударение явственно падает именно на руку. Скорее уж можно было бы, пожалуй, ожидать встретить здесь описание выражения лица. Как известно, жест руки отличается особой характерностью; к сожалению, в данном случае мы ничего об этом не знаем. Правда, здесь можно сослаться на одну параллельную фантазию, в которой рука точно так же выведена на первый план: пациент в гипногогическом состоянии видел свою мать написанной на стене, в стиле византийской церковной живописи; одну руку она держала поднятой ввысь, широко раскрытой с растопыренными пальцами. Пальцы были очень крупны, на концах они имели шишкообразные утолщения и были окружены каждый небольшим лучистым венцом. Первое, что пришло в голову при взгляде на эту картину, были пальцы лягушки с сосочками на кончиках и затем сходство с penis'ом. Старинная отделка этого портрета матери тоже не лишена значения. Очевидно, рука в этой последней фантазии имеет фаллический смысл. Такое истолкование находит себе подтверждение в другой чрезвычайно характерной фантазии того же пациента. Он видит, что из рук его матери поднимается вверх нечто вроде ракеты, которая, когда дольше всматриваешься в нее, оказывается светящейся птицей с золотыми крыльями, золотым фазаном, как ему потом приходит в голову. В предыдущих главах мы видели, что рука действительно имеет фаллическое, детородное значение и что это именно значение ее играет большую роль при изобретении огня. К описанной фантазии можно лишь сделать следующее замечание: с помощью руки выбуравливается огонь, из руки он, следовательно, и выходит: Agni, огонь, воспевается как златокрылая птица[276]276
  Во избежание недоразумений я должен добавить, что пациенту это было совершенно неизвестно.


[Закрыть]. Что речь идет о руке матери, это особенно характерно. Я не могу здесь вдаваться в подробности. Достаточно будет того, что мы с помощью параллельных фантазий подошли к возможному значению руки ацтека. При разборе символа сфинкса мы уже намекали на роль матери. Занявший место сфинкса ацтек указывает свое подозрение внушающей рукой на параллельные фантазии, в которых фаллическая рука действительно принадлежит матери. Точно также мы наталкиваемся в параллельных фантазиях на элемент древности. Что этот элемент, который мы на основании других опытов обозначаем как символ «инфантильного», действительно имеет также и здесь такой смысл, подтверждается мисс Миллер в примечаниях к ее фантазиям, где она говорит: «В детстве моем я особенно интересовалась уцелевшими древностями ацтеков и историей Перу и Инкасов». Оба детских анализа, которые в этом году привел наш «Ежегодник», дали нам возможность заглянуть в маленький мир ребенка и мы увидели, какие жгучие интересы и проблемы тайком окружают в его глазах родителей и что именно родители в течение продолжительного периода стоят в центре всех интересов ребенка[277]277
  Это подтверждается также анализом 11-летней девочки, о котором я сделал доклад на 1-м Международном Конгрессе по Педологии в Брюсселе в 1911 г.


[Закрыть]. Можно поэтому с полным правом предположить, что элемент старины имеет отношение к «старикам», то есть к родителям[278]278
  По-немецкм «Alten» (древние, старики) и «Eitern» (родители) одного корня. (Прим. переводчика).


[Закрыть]; что таким образом рассматриваемый ацтек имеет в себе нечто от отца или от матери. До сих пор мы имеем косвенные намеки лишь на мать, что опять-таки у американки нисколько не удивительно, так как Америка, вследствие сильной отчужденности от отца, характеризуется по большей части непомерно развитым материнским комплексом, что с другой стороны стоит в связи с особым социальным положением женщины в Соединенных Штатах. Положение это вызывает у энергичных женщин особого рода мужественность, а это легко делает возможным символизирование мужскою фигурою[279]279
  Тожественность божественного героя с мистом не подлежит сомнению. В одной сохранившейся на папирусе молитве к Гермесу говорится: Ты есмь я, и я есмь ты; твое имя мое и мое имя твое, ибо я есмь твои образ (цитировано у Dieterich: Mithrasliturgie, стр. 79). Герой, как образ libido, превосходно представлен Лейденской головой Диониса, где волосы подымаются надо лбом змейками наподобие пламени. Он – как пламя: «святой твой будет пламенем». Finnicus Matemus знакомит нас также с фактом, что бога приветствовали как жениха и «молодой свет». Он передает испорченную греческую фразу: Радуйся, о молодой свет! И наивно противопоставляет ей христианское воззрение: Наряду с тобой нет ни одного света, ж нет никого, кто заслуживал бы наименование жених". Существует только единый свет и лишь один жених. Так и Христос поныне еще наш герой и жених души. Эти атрибуты подтвердятся в дальнейшем и ва примере героя мисс Миллер.


[Закрыть].

После этого видения мисс Миллер почувствовала, как у нее «слог за слогом» складывалось имя, принадлежавшее, по-видимому, этому ацтеку, «сыну перуанского инки». Имя это: Chi-wan-to-pel. Как нам дает понять Миллер, нечто подобное принадлежит к ее детским воспоминаниям. Акт наречения именем, как и крещенье, представляет собой нечто чрезвычайно важное для создания личности: имени издревле приписывается магическая сила, с помощью которой можно, например, вызвать дух умершего. Знать чье-нибудь имя на мифологическом языке означает – иметь того в своей власти. Как общеизвестный пример я упомяну сказку «Rumpelstilzchen».

В одном египетском мифе Изида отнимает У бога солнца Ра надолго власть тем способом, что заставляет его выдать ей свое настоящее имя и так далее. Дать имя означает поэтому – дать власть, придать определенную индивидуальность[280]280
  Поэтому при так называемых спиритических манифестациях придается значение наречению именем. См. мою работу: Психология и патология так называемых оккультных явлений.


[Закрыть]. Относительно самого имени мисс Миллер замечает, что оно очень напоминает ей выразительное имя Popocatepetl'а, который, как известно, принадлежит к незабываемым школьным воспоминаниям и, при анализе, к величайшему негодованию Пациентов, нередко всплывает вдруг в сновидении или в мелькнувшем вдруг представлении и повторяет перед – ними какую-нибудь давнюю шутку, о которой они слышали в школе или которую они сами проделывали, позже вовсе даже забыв о ней. Если пациент и не отступает перед тем, чтобы рассмотреть эту мало пристойную шутку без психологических предрассудков, то ему приходится все же спросить себя, оправдывается ли это обстоятельствами дела. Но необходимо поставить также и обратный вопрос: почему мы неизменно имеем тут дело как раз с Popocatepetl'ем, а не с его соседом Iztaccihuatl'ем или с еще более высоким по рангу соседом Orizaba? Последний ведь обладает даже более красивым и легче выговариваемым именем. Но дело в том, что Popocatepetl производит особое впечатление своим звукоподражательным, ономатопоэтическим именем. В английском языке такое именно значение имеет здесь слово «to pop» = делать «паф», (popgun = хлопушка и так далее), которое важно здесь как ономатопоэзия; в немецком – слова «Hinterpommern», «Pumpernickel», «Bombe», «Petarde» (le pet == газоиспускание). Употребительное в немецком языке слово «Роро» (podex = зад) в английском, правда, не употребляется, зато газоиспускание обозначается здесь как «to poop», в инфантильной речи «to poopy» (по-американски). Акт испражнения у детей охотно обозначают словом «to pop». Шутливым названием для задней части тела служит «the bum». («Poop» называется также задняя часть корабля). Этимологические параллели указывают на примечательное сходство данной части тела с ребенком. Эту связь мы здесь лишь отметим, пока что не останавливаясь на ней подробнее; мы займемся этим ниже.

Один из моих пациентов в свои детские годы всегда связывал акт испражнения с такой фантазией: его задняя часть представляет собой вулкан, в котором происходит страшное извержение, взрыв газов и излияние лавы. Обозначения, даваемые стихийным явлениям природы, имеют в себе первоначально очень мало поэтического, достаточно вспомнить, например, о прекрасном явлении метеора, которое в немецком языке носит название сморкание звезд; некоторые южно-американские индейцы называют эти падающие звезды «мочой звезд». Дело в том, что человек черпает свои обозначения, по принципу наименьшего приложения сил, из ближайшего источника. (Таково, например, перенесение получившего уже характер метонимии обозначения мочеиспускания через «плавать на корабле» и «мочиться» – на дождь.)

Сначала представляется совершенно неясным, каким образом ожидавшаяся, можно сказать, с таким мистическим чувством фигура Chiwantopel'я, которого мисс Миллер в одном примечании сравнивает с контролирующим духом спиритов[281]281
  Древним этот демон был знаком, как сопроводитель и попутчик.


[Закрыть] попадает в столь малопочтенное соседство, что его сущность (имя) приводится в связь с частями тела, скрываемыми от глаз; чтобы понять, каким образом это стало возможным, необходимо сказать себе: когда создают что-нибудь из бессознательного, тогда прежде всего извлекается наверх ускользнувший из памяти материал инфантильного периода. Приходится, поэтому, перенестись на точку зрения того периода, когда этот инфантильный материал был еще на поверхности. И если оказывается, что какой-нибудь глубокочтимый предмет приводится нашим бессознательным в близкое соседство к анальному, то из этого приходится сделать тот вывод, что акт этот выражает собой нечто подобное же по ценности. Вопрос только в том, соответствует ли это также психологии ребенка. Прежде, чем мы приступим к рассмотрению этого вопроса, следует констатировать, что анальное весьма тесно связано с почитанием: вспомним о традиционном значении кала Великого Могола; и совершенно то же самое рассказывает восточная сказка о христианских рыцарях, которые натирались калом папы и кардиналов, чтобы придать себе устрашающую силу. Одна пациентка, отличавшаяся особым почитанием отца, имела такую фантазию: она видит, как отец ее гордо восседает на стульчаке, а проходящие мимо люди низко кланяются ему[282]282
  Anus – задиний проход. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Наконец, в более «крепкой» речи сохранился и поныне меткий образный оборот: "Из низкопоклонства влезть кому-нибудь в з…….. Близость к анальному отнюдь не исключает почитания или высокой оценки, как это показывают приведенные примеры и как это легко усмотреть также из внутренней связи, существующей между калом и золотом[283]283
  Параллелью к этим фантазиям являются и известные трактовки темы о папской Sella Petri («кресло Петра»).


[Закрыть]; так же и здесь лишенное всякой ценности вступает в теснейшую связь с крайне ценным. Это относится также к религиозным оценкам. Я нашел (в то время к моему великому удивлению), что одна воспитанная в строго-религизоном духе молодая пациентка представляла себе в сновидении распятие, помещенным на дне расписанного голубыми цветочками сосуда, то есть в форме экскремента. Противоположность здесь очень велика; оценка в детском периоде крайне резко разнилась от наших теперешних оценок. Так и обстоит дело в действительности. К акту испражнения и продуктам его дети относятся с таким почтительным вниманием[284]284
  Когда Фрейд, исходя из аналитических опытов, обратил внимание на связь: кал – золото, многие невежды нашли нужным свысока вышутить такое открытие. Мифологи думают на этот счет иначе; так de Gubematis говорит, что кал и золото всегда встречаются вместе.
  Grimm сообщает о следующем колдовском приеме: если хотят в течение всего года иметь дома деньги, то следует в день Нового Года есть чечевицу. Эта – замечателъная связь объясняется просто тем физиологическим фактом, что чечевица с трудом переваривается желудком и поэтому выходит из него в форме монет. Так человек начинает как бы испражняться деньгами.


[Закрыть], какое мы в более позднем возрасте встречаем только еще у ипохондриков. Мы можем постигнуть этот интерес лишь тогда, когда мы видим, что ребенок уже очень рано связывает с этим известную теорию размножения[285]285
  Фрейд, Jahrbuch f. psychoanal. u psychopathol. Forschungen, т. I, стр. 1 и ел.; Юнг, тот же Jahrbuch, т. II, стр. 33 и ел.


[Закрыть]. Этот именно либидинозный приволок и объясняет остроту интереса, проявляемого к данному акту. Ребенок видит: вот каким путем что-то производят и что-то «выходит».

Тот самый ребенок, о котором я сделал сообщение в небольшой брошюре «О конфликтах детской души» и который, как известно, имел разработанную теорию рождения через задний проход, подобно тому маленькому Гансу, о котором рассказал Фрейд, позже усвоил себе известную привычку оставаться в клозете продолжительное время. Однажды отец, потеряв терпение, подошел к клозету и крикнул: «Выходи же, наконец! Что ты там делаешь?» На что изнутри прозвучал ответ: «тележку и двух пони!» Итак, малютка «делает» тележку и двух пони, то есть вещи, которые ей в то время особенно хотелось иметь. Этим путем можно себе сделать все, чего ни пожелаешь, и сделанное есть именно желанное. Ребенку страстно хочется иметь куклу или (если глубже вникнуть) настоящее дитя (то есть ребенок подготовляется к своей будущей биологической задаче), и тем способом, каким вообще что-нибудь производится, он делает себе куклу[286]286
  Я сошлюсь здесь на отмеченную выше этимологическую связь.


[Закрыть], как представительницу ребенка или, вообще, желанного[287]287
  Ср. Блейлер: Jahrb. f. psychoan. u. psychopath. Forsch., т. III, стр.467 и ел.


[Закрыть]. От одной пациентки я услышал рассказ о параллельной фантазии из ее детства. В клозете в стене была щель. И вот она фантазировала, что из этой щели выходит фея и дарит ей все, чего она желает. «Locus», как известно, является местом мечтаний, где человек желает себе или создает много такого, что впоследствии ничем уже более не выдает своего места зарождения. Ломброзо[288]288
  Гений и помешательство.


[Закрыть] сообщает об одной относящейся сюда патологической фантазии двух душевнобольных художников: «Каждый из них считал себя богом и повелителем вселенной. Они сотворили или родили мир, заставив его выйти из прямой кишки совершенно так же, как яйца у птиц выходят из яйцепровода (то есть клоаки). Один из них отличался подлинным художественным чутьем. Он нарисовал картину, на которой изобразил себя как раз в акте творчества; мир выходит из его зада: мужской член в состоянии полной эрекции; сам он стоит нагишом, окруженный женщинами и эмблемами своего могущества».

Итак, экскремент представляет собой в известном смысле желанное, а потому-то на его долю выпадает соответствующая высокая оценка. Лишь проникнув в эту взаимозависимость, я уяснил себе одно сделанное уже много лет тому назад наблюдение, которое я никак не мог настоящим образом понять и которое потому всегда занимало меня. Речь идет об одной образованной пациентке, которой при чрезвычайно трагических обстоятельствах пришлось расстаться с мужем и ребенком и попасть в лечебницу для душевнобольных. Она обнаруживала типическое отсутствие аффектов и нахальство, что рассматривают также как отупение в области аффектов. Так как я тогда уже питал сомнения на счет этого отупения и склонен был видеть в этом лишь вторичного порядка психическую «установку», то я прилагал особые старания, чтобы найти способ открыть в данном случае существование аффекта. Наконец, после более чем трехчасовых усилий, мне удалось отыскать такой ход мыслей, который вызвал у пациентки внезапно вполне адекватный и потому потрясающий аффект. В этот момент аффективный контакт с ней в полной мере восстановился. Это случилось перед полуднем. Когда я вечером в условленное время снова пришел в палату, чтобы навестить ее, она вымазалась для моего приема с ног до головы калом и со смехом закричала: «Нравлюсь я тебе такой?» Этого она ни разу до того не делала, это было, очевидно, предназначено специально для меня. Вся эта сцена произвела на меня такое лично оскорбительное впечатление, что я в течение многих лет после того был убежден, что в подобных случаях мы действительно имеем дело с отупением в области аффектов. Теперь же мы понимаем образ действий пациентки как инфантильную церемонию приветствия и объяснения в любви.

Возникновение бессознательной личности, должно, следовательно, обозначать в смысле данного выше объяснения следующее: «Я делаю, произвожу, изобретаю его сама». Речь идет здесь о своего рода сотворении человека или рождении его анальным путем. Первым людям приписывается происхождение из кала или глины. Латинское lutum, что собственно значит «размягченная земля», тоже обозначает в переносном смысле кал. У Плавта оно употребляется даже как прямое ругательство, вроде: «Ты, г….!» Рождение путем выхода сзади напоминает также мотив бросания назад. Известным примером может служить указание, которое получили от оракула Девкалион и Пирра, единственно оставшиеся в живых после великого потопа: пусть-де они бросают назад кости великой матери. Они тогда стали бросать камни, из которых и произошли люди. Подобным же образом, по другому сказанию, дактилы возникли из праха, который нимфа Анхиала бросала назад. Надо вспомнить еще об одном шаловливом значении анального продукта: в народных шутках экскремент часто играет роль памятника или знака памяти (что в форме кучи экскрементов – играет у преступника особую роль). Я напомню лишь общеизвестные шуточные рассказы о том человеке, которого дух вел через лабиринт к сокрытому кладу и который, как последнюю веху на пройденном пути, после того как он набросал уже всю свою одежду, кладет еще экскремент. В отдаленную эпоху, на заре человечества, подобный знак имел такое же крупное значение как помет животных, служащий важным указанием на их близость или направление, в каком они удалились. Простые каменные межники (или «каменные человечки») заменили потом менее прочно сохраняющийся помет.

Замечательно, что Миллер в качестве параллели к осознанию Chiwantopel'я приводит другой случай, где сознанию ее неожиданно навязало себя имя A-ha-ma-ra-mа, при чем она испытывала чувство, как будто речь идет здесь о чем-то ассирийском[289]289
  И тут, следовательно, связь с «древним», с инфантильной зарей жизни.


[Закрыть]. Относительно источника, откуда могло бы взяться это имя, ей пришло в голову: "Асурабама, который выделывал клинообразные[290]290
  Такой факт мне неизвестен. Возможно, что где-нибудь сохранилось сказочное имя человека, изобревшего клинообразные письмена. Но мне не удалось отыскать что-нибудь подобное. Правда, Ашшурбанаплу или Ассурбанипал оставил после себя ту чудную библиотеку клинообразных записей, которая была выкопана в Куюнджике. Быть может «Асурабама» имеет отношение к этому имени. Речь могла бы идти далее об имени Аголибама, с которым мы встретились уже в первой части. Слово «Ahamarama» допускает также некоторую связь с Анахой и Аголибамой, как назывались именно те каиновы дочери, что воспылали греховной страстью к сынам Бога. В этом случае под Шивантопелем мог бы разуметься вожделенный сын Бога. Не имел ли Байрон в виду обеих сестер-блудниц Аголу ии Аголиву?..


[Закрыть] долговечные, изготовленные из глины записи и памятники древнейшей истории". Следует отметить, что они вовсе не «клинообразны», – следовательно, это надо понимать в двусмысленном значении «клинообразных кирпичей», что скорее говорит за наше предположение нежели за истолкование самого автора. Досадно, что мы не можем дальше проследить эти намекающие указания. Для этого моих познаний недостаточно. Мы поэтому вынуждены по необходимости оборвать на этом месте дальнейший ход мыслей.

Миллер замечает, что наряду с именем «Асурабама» ей пришло еще в голову имя «Ahazuerus» или «Ahasverus». Это приводит нас к совершенно другой стороне проблемы бессознательной личности. Если материалы, которыми мы до сих пор располагали, дали нам кой-какое представление об инфантильной теории сотворения человека, то тут перед нами открывается возможность заглянуть в динамизм бессознательного создания личности. Агасвер, как известно, это – Вечный Жид. Его характеризует не знающее ни конца, ни покоя странствование до самой кончины мира. Тот факт, что мисс Миллер пришло в голову как раз это имя, дает нам право пойти дальше по открывающемуся здесь следу.

Легенда об Агасвере, первые литературные следы которой относятся к тринадцатому веку, по-видимому западного происхождения и принадлежит к тем творениям, которые обладают неизбывной жизненной силой. Образ Вечного Жида подвергся разным литературным обработкам еще в большей мере, чем фигура Фауста, и все эти обработки относятся главным образом к последнему столетию. Не называйся этот образ Агасвером, он все равно возник бы под другим именем, быть может, как таинственный розенкрейцер граф Сен-Жермэн, который, как заверяют, бессмертен – известно даже, где (в какой стране) он сейчас пребывает[291]291
  Народ не может отказаться от своих странствующих солнцегероев. Так, о Калиостро рассказывали, что он однажды выехал одновременно из всех городских ворот на четырех белых конях. (Гелиос!)


[Закрыть]. Хотя известия об Агасвере можно проследить не дальше как до тринадцатого века, однако устно передававшаяся традиция могла иметь еще значительно более глубокие корни, и нет ничего невозможного в том, что от традиции этой приходится перебросить мост к Востоку. Там мы встречаем параллельную фигуру Хидра или аль-Хадира, воспетого Ruckert'ом Хидгера, «Вечно юного». Легенда – чисто исламитская. Но замечательно, что Хидгер не только святой, но в кругах суфиев[292]292
  Мистики. Суфизм – мусульманско-мистическое учение, распространенное особенно в Персии и Индии (Прим. перев.).


[Закрыть] возводится даже на степень божества. При строгом единобожии ислама обыкновенно бывают склонны считать Хидгера доисламитским арабским божеством, которое, хотя и не было официально признано религией, но терпелось ею по политическим соображениям. Однако, доказательств этому нет никаких. Первые следы Хидгера встречаются у комментаторов Корана Бухари (умер в 870 году по Р. X.) и Табари (умер в 923 году по Р. X.), а именно в комментариях к одному примечательному месту восемнадцатой суры Корана. Восемнадцатая сура озаглавлена: «Пещера», а именно по пещере «Семи Спящих», которые, согласно легенде, спали там 309 лет и таким образом укрылись от преследования и пробудились в новой эре. Легенда о них рассказывается в восемнадцатой суре, где с нею связываются разного рода рассуждения. Лежащая в основе этой легенды идея исполняющихся желаний вполне ясна. Мистическим материалом для нее служит неизменный факт солнечного бега: солнце на время закатывается, но не умирает. Оно скрывается в «лоне» моря или в подземной пещере[293]293
  Также и огонь прячется время от времени в пещере, откуда его надо, поэтому, снова вывести, извлекая его, например, из выбоины в символизирующем женщину дереве посредством акта, напоминающего оплодотворение.


[Закрыть] и утром наново рождается в неприкосновенном виде. Речь, в какую облекается это астрономическое явление, отличается ясной символикой: солнце возвращается назад в материнское лоно и, спустя некоторое время, рождается вновь. Собственно говоря, этот процесс естественно представляет собой кровосмесительное действие, относительно чего в мифологии и сохранились еще явственные следы, хотя бы, например, в том обстоятельстве, что умирающие и вновь воскресающие боги являются любовниками собственной матери или сами себя произвели на свет через собственную мать. Христос, как ставший плотью Бог, сам себя произвел через Марию; то же самое сделал Митра. Эти боги являются вполне определенно солнце-богами (Sonnengotter), поэтому и солнце поступает таким же образом, чтобы возродить себя. Разумеется, не надо думать, будто сначала пришла астрономия, а затем уже подобные представления о богах; действительное развитие шло здесь, как и всегда, обратным путем: первобытные колдования для возрождения (крещение, всякого рода суеверные обычаи относительно протаскивания[294]294
  У нас в России, например, протаскивание через хомут, прорубь и т. п. (Прим. перев.).


[Закрыть] больных и так далее) были проецированы на небо. Таким образом юноши, о которых говорится в рассматриваемой суре, родились, наподобие солнце-бога, из пещеры (чрева матери) для новой жизни и тем попрали смерть. Постольку они были бессмертными. Любопытно видеть как коран после длинных этических рассуждении на протяжении той же суры приходит к следующему месту, имеющему особое значение для возникновения мифа о Хидгере; я цитирую поэтому коран дословно.