Текст книги "Уриель Акоста"

Автор книги: Карл Гуцков

Карл Гуцков
Уриель Акоста

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Библиотека в доме де-Сильвы. Сумерки.

Де-Силва. Бен-Иохаи.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Де-Сильва

 
Вновь от меня Пытаетесь уйти?
Нет, нет! Коль вы порог перешагнули,
Остаться должно вам, Бен-Иохаи!
Вы вновь на родине! О, тяжкий труд
Врача! Прошу простить за ожиданье.
 

(В то время, как говорит, кладет свою шляпу и протягивает руку Иохаи.)

 
Добро пожаловать к нам в Амстердам!
 

Иохаи

 
Благодарю, Де-Сильва.
 

Де-Сильва

 
Под ярким солнцем чужеземных стран
Созрели быстро вы. Еще недавно
Вот здесь, у книг, прощальный поцелуй
Запечатлел я на челе, лишенном
Следов морщин. Вернулись мужем вы!
На вашем лбу заботы я читаю.
Иль новое отечество и вас,
Наследника огромного богатства,
Озлобленною мачехой встречает?
 

Иохаи

 
Я Амстердам нашел таким, как встарь.
В нем крепнет дух свободного гражданства —
Торговля помогла уврачевать
Испанией оставленные раны.
Да, в гордости свободы молодой,
Своей рукою добытой недавно,
Средь сутолоки гаваней своих
Он, как всегда, взирает с братским чувством
На нас – сынов Израиля.
 

Де-Сильва

 
Торговля
Чтит золото, которое успел
Народ несчастный, что бежал когда-то
Из португальских и испанских стран,
Укрыть от взоров Германдад презренных.
Хотите знать причину, почему
Нас терпят здесь? Ну, смейтесь, Иохаи!
Есть две причины. Я привык всегда
К научности и ясности бесспорной.
 

Иохаи

(с принужденною улыбкой, протягивает ему руку)

 
И здесь не вижу перемены я.
Научное светило Амстердама,
Знаток природы и учитель наш, —
За что вас прославляем неустанно, —
Забыть не сможет, верно, никогда
Свои «во-первых», «во-вторых»…
 

Де-Сильва

 
Бесспорно
Тому хвала, кто учит мыслить так!
Я, право, с Аристотелем согласен,
Ведь он…
 

Иохаи

 
Вы о евреях говорили…
 

Де-Сильва

 
Коль не питает ненависти к нам
Голландская республика и злобно
Не гонит нас, как гонят нас везде —
В Испании, за Рейном, за Дунаем,
И в Португалии – причина в том:
Чтит библию народ голландский крепко,
Источник веры видя только в ней;
Тем самым принужден он чтить евреев,
В кромешной тьме языческих времен
Хранивших откровение господне,
Как вечную лампаду! Чтят они,
Хранителей обетованья – нас,
В сынах Давида почитают то,
Что их спаситель также был евреем.
А во-вторых, за нас заступник – кровь,
Что пролита за юную свободу
Провинций Нидерландских, ибо
Народ, который на спине своей
Сам прелесть рабства испытал когда-то,
Не будет из-за глупых предрассудков
Теснить других, не станет из мечей,
Что перекованы когда-то были
Из цепи рабской, снова цепь ковать.
Вот вам два основания. Не правда ль,
Считали все счастливым вас, когда
Вы в Амстердам решили возвратиться?
 

Иохаи

 
Сам счастлив был. Исполненный надежд
В страну морей и островов я прибыл;
Когда же судно по каналу плыло,
То на досуге… там…
 

Де-Сильва

 
Мечтали вы
О радости сладчайшего свиданья
С пленительной Юдифью, как она
Обнимет снова жениха и друга.
От Вандерстратенов идете вы?
 

Иохаи

 
Простите, я устал.
 

(Садится.)

Де-Сильва

 
Как это странно!
Что с вами, – друг? Быть может, вы больны?
 

Иохаи

 
Три дня меня с радушием обычным
Манассе принимал.
 

Де-Сильва

 
Ну, а Юдифь?
Под нежный шопот песен колыбельных,
Почти с пеленок волею родных,
В невесты вам обещана она!
Царица ваших детских игр веселых!
Цветок прекрасный прославлять я смею,
Хотя она – племянница моя!
 

Иохаи

 
Под нежный шопот песен колыбельных?
Боюсь, де-Сильва, что невеста лжет!
 

Де-Сильва

 
Как?
 

Иохаи

 
То, что я видел, дайте рассказать.
Меня Манассе обнял словно сына,
Любовь и верность дочери сулил,
Затем увлекся разговором он
На тему о своих постройках чудных,
О парке, о фонтанах, о цветах,
О статуях по образцу античных,
Что во Флоренции он заказал,
О Рубенсе, Ван-Дейке, светотени,
О перспективе – ах, известно вам,
Что он привык вокруг себя искусно
Все золотить мидасовой рукой.
 

Де-Сильва (в сторону)

 
Не все то злато, что порой блестит.
 

Иохаи

 
Сказали что-то вы?
 

Де-Сильва

 
 О, нет! Я просто
Прикинул вес мидасовой руки!
Да, роскоши его я не поклонник!
 

Иохаи

 
Не любит биржа всех его причуд.
Мне ж, человеку, видевшему в Риме,
В Париже и Неаполе – все то,
Чему он здесь, в Голландии, желает
Так рабски подражать, понравиться могли б.
Быть может, как другим, все эти храмы,
Когда бы там явилось божество.
Я обошел, сгорая от желаний,
Все закоулки парка и аллей,
Искал Юдифь, разлукою томимый.
И вот нашел ее – но не одну.
 

(Встает.)

 
С каким-то незнакомцем, в дальнем гроте,
Увитом виноградом и плющом,
Она сидела; фолиант раскрытый
Пред парою безмолвною лежал.
Юдифь взглянула на меня, как будто
Я – святотатец – храм сей осквернил.
Но вдруг, узнав меня, с застывшим взглядом
И с ложью на лице, слегка дрожа,
Холодную мне руку протянула.
На мой немой вопрос, кто с ней сидит?
«Учитель мой!» – мне отвечала гордо,
Ему же прошептала: «Мой жених»…
Тут незнакомец поднялся, бледнея,
И тихими шагами отошел,
И лишь тогда, волнуясь, я решился
Спросить об имени его…
 

Де-Сильва

 
Зовется
Он Уриель Акоста.
 

Иохаи

 
О! Бесспорно
Он также вам знаком. Ведь шопот слуг,
Манассе робкий взгляд, вид статуй даже —
Все говорит, что неверна Юдифь!
 

Де-Сильва

 
Внимаю вам я, право, с изумленьем.
Быть может, все, что описали вы,
На первый взгляд и кажется столь странным,
Но заблуждаетесь вы в основном.
Суровость к вам не есть любовь к Акосте.
Мыслитель молодой, к науке права
Вниманье устремивший, стал известен
Во время странствий ваших; приобрел
Он славу и почет за дарованья
И острый ум! Философ он едва ль!
Ценю я то, как пишет он прекрасно,
Но то, что пишет он, я не ценю.
Еще звучит Опорто говор милый
В речах его, как будто бы еще
Вчера на берегах цветущих Тахо,
Под солнцем пламенным, он гроздья рвал, —
Так чисто он по-португальски пишет.
В нем все же к иудейству нет любви,
Он чужд преданьям о мамврийском дубе,
Всевышнего не зрел он в купине.
С собратьями не порывает связи,
Но к синагоге равнодушен он.
Полуеврей, полухристианин,
Парит в мечтаньях и сомненье сеет
В твердынях веры, трон ее колебля.
Когда ж с Манассе он знакомство свел,
То в сеть его ума Юдифь попала.
Здесь о любви и речи даже нет!
Ей кажется, что здесь она всех выше,
И повседневность стала презирать.
Бери ж ее, как есть! Да, я уверен,
Она переродится, став твоей.
 

Иохаи

 
Рождает слава женщины любовь,
Кем поражается, того и любит.
В тени другого не хочу стоять
Под сенью чьей-то славы! Да, Манассе —
Безвольный человек! Но, Сильва, – вы
Душа всего семейства. Созовите
Скорее всю родню, представьте им Акосту-зятя…
 

Де-Сильва

 
Бредишь, Иохаи!
 

Иохаи

 
А если он милее вам, чем я,
То породнитесь с ним!
 

Де-Сильва

 
Узнай, безумец,
Мой враг заклятый – Уриель!
 

Иохаи

 
Ваш враг?
Хоть не желаю я врагам плохого, —
Быть кузнецом их счастья не хочу,
А уж подавно с ними породниться.
На-днях он книгу выпустил свою
И в ней путем надуманных софизмов
Опровергать пытается все то,
Что я, когда-то, по вопросам веры
И богословия писал. Тогда
Он был моим учеником прилежным,
Но книгой этой порывает связь
С народом нашим, с верой и со мною.
 

Иохаи

 
Итак, давайте действовать совместно!
Юдифь люблю! И чувствую теперь,
Как с новой силой жар любви пылает.
То облако, что встало надо мной,
Над счастьем и священными правами,
Рассеять с вами мы должны, де-Сильва.
Ее молить я о себе стыжусь,
Так будьте вы послом моей любви!
Ведь истинная гордость не имеет
Слов для себя. Смеркается… И вы
Отдохновенья жаждете наверно?
 

Де-Сильва

 
А вы уверены? Но знать хочу
Я поподробней ваши подозренья.
 

Входит слуга.

 
В чем дело?.. Извините… (Слуге) Что такое?
 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Слуга. Затем Уриель.

Слуга

 
Тот ученик – я помню хорошо,
Его любили вы – желает, рабби,
Сказать вам что-то. Я его впустил.
 

(Отступает, пропускает Уриеля и уходит.)

Уриель входит в комнату.

Иохаи (в сторону)

 
Он сам!
 

Де-Сильва (в сторону)

 
Акоста!
 

Уриель

 
Я не помешаю?
 

Де-Сильва

 
К врачу де-Сильва вы пришли? Прошу!
Бесспорно, своему врагу не смеет
Врач отказать.
 

Уриель

 
Врагу, де-Сильва?
Учитель мой! Проститься я пришел.
 

Иохаи (в сторону)

 
Уехать хочет он?
 

Де-Сильва (представляя Иохаи)

 
Знакомы ль вы?
Бен-Иохаи!
 

Уриель

 
Мы знакомы.
 

Иохаи

 
Как!
Вы Амстердам покинуть захотели?
 

Уриель

 
Как только озарится небосвод,
Уеду я отсюда, Иохаи.
Хочу я мир увидеть и людей.
Проститься дружески хочу со всеми,
Кого любил, вот почему я к вам,
Пришел, де-Сильва. Вот моя рука!
 

Де-Сильва (отталкивая руку)

 
Принять ту руку, что в окно швырнула
Плоды моих раздумий и трудов,
Как ветошь, как прокисшее лекарство?
 

Уриель

 
Я вам уже сказал, что не к врачу
Пришел сюда, а к человеку мысли!
И если мой рассудок нездоров,—
Чем я едва ли стал бы похваляться —
Известно вам, что лишь в самой душе,
Пускай больной, таится исцеленье.
 

Де-Сильва

 
Да, вы у ног моих сидели встарь
И у меня учились размышленью,
С учителем воюете теперь!
 

Уриель

 
Неужто мыслить можно научить?
Да разве в сфере высшего познанья
Возможно, Сильва, быть учеником
Или учителем надменным? Разве
Рождается не в глубине души
Мысль каждая, как тот цветок прекрасный,
Что вырос на Аяксовой крови?
Я факелом рассудка осветил
Учений наших ветхую постройку
Из текстов и традиций вековых,
Из книг духовных и писаний светских
Не для того, чтоб истину открыть,
Которой всякий верить должен слепо.
Неведенье открыло мне уста,
Прозрение дала мне слепота,
И глухота мои отверзла уши!
Заметьте, Сильва, я сказал – мои!
Лишь только в то, во что мы верим сами, —
Уверовать другие захотят!..
 

Де-Сильва

 
На вашем месте я христианином
Уж лучше стал бы…
 

Уриель

 
Сильва!
 

Де-Сильва

 
Да, господь
Тогда еще простить бы мог еврея,
Который веру предков опозорил.
Своим писаньем недостойным вы
Всех лучших, всех честнейших возмутили.
Ведь синагога с догмами своими
Приобрела священные права
На общую любовь и уваженье;
И именно теперь, когда спаслись
Мы от костров гонителей жестоких,
Когда опять всевышнему хвалы
Мы ныне можем возносить спокойно,
Как жертвенное пламя к небесам, —
Ужель свобода посягнет в безумьи
На то, что сохраняли столько лет
И что скалою для надежд народных
Во время бедствий было? Никогда!
И если б разум мой самодовольный
Шепнул, что это тлен один и прах,
Клянусь творцом – остался б тверд я все же,
Не предал заблужденья своего, —
Так старого слугу мы не покинем,
Который в горестях нам верен был.
 

Уриель

 
Что в вас ценю – так это ваше сердце.
Крепки в любви и в ненависти вы.
Есть благородство и в ошибках ваших!
Вы только заглянули в мой трактат —
Прочтите же его, не веря толкам
Всех ваших пациентов. Я пришел
Всего лишь с доброй целью – попрощаться,
Не с вашей ненавистью, не с умом,
Не с вашей зыбкою душой, де-Сильва,
Где полноты всех ощущений нет,
Где сумерки, как в этот час туманный.
Прощаюсь я – пришел сказать «прости»
Сединам вашим, дорогой учитель!
Прощайте навсегда!.. О, никогда,
Я чувствую, не свидимся мы больше.
 

Иохаи

 
Акоста, извините. Не могу ль
Вам быть в дороге чем-нибудь полезен,
Помочь вам в путешествии?
 

Уриель

 
Спасибо!
 

Иохаи

 
Быть может, вы поедете в Париж?
Письмо от банка нашего откроет,
Как верный ключ, вам двери всех дворцов.
А в Лондоне…
 

Уриель

 
Но я на юг поеду…
В Германию… Вам Гейдельберг знаком?
Хочу найти я тихую долину,
Чтоб там, когда захочется, я мог
Вести беседу с птицами, с цветами,
Со звездами, с журчащим родником.
 

Иохаи (в сторону)

 
Вздохнул свободно я!
 

Де-Сильва

 
Ну, а Юдифь?
Отпустит вас?
 

Уриель

 
Юдифь? Что за вопросы?
 

Де-Сильва

 
Ведь ученица верная она…
 

Уриель

 
Теперь она поступит в школу жизни!
 

Де-Сильва

 
О, школа эта женщине нужна!
У жениха ее спросите – верно,
И у него такое мненье?
 

Уриель

 
Нет!
Ведь самоотречение возможно
И в роскоши!.. Гасите же скорей
Светильники, которыми хотите
Вы свадьбу Иохаи озарить!
Юдифи блеск не нужен! Не нужны
Ей серебро и кубки золотые,
Она познала радость отреченья
И в изобильи дома своего.
Довольствуйся собой – моя премудрость!
 

(Воодушевляясь.)

 
Но если вы хотите ослепить
Ее блестящей роскошью покоев
И жажду сердца блеском утолить,
То этого она вполне достойна!
Сокровище прекрасное она!
В ней нет, слепцы, ни атома земного,
В наш низкий мир она с небес сошла,
Как серафим, который, из причуды
Слетев на землю, образ принял наш!
Да не дерзнет ее ласкать рука,
Что рылась, может быть, еще недавно
В своей мошне и в золоте своем!
Молиться ей должны вы, Иохаи!
Нет, мысль о том, что оставаться ей
У вас в руках, не облегчит прощанья.
Скорее прочь!..
 

(Порывается быстро уйти.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Открывается задняя дверь; входят два синагогальных прислужника с большими зажженными свечами. За ними раввин Сантос с книгой в руках.

Сантос (в сторону)

 
Акоста?
 

Де-Сильва

 
Рабби Сантос?
 

Иохаи (в сторону)

 
Что за процессия?
 

Сантос

 
Останьтесь здесь
Еще немного, Уриель Акоста,
Чтоб цель – прихода моего узнать.
 

Де-Сильва

 
Вы, рабби, с поручением? А свечи?
 

Сантос

 
Еще светло, а свечи зажжены.
Их бледный свет – Акосты гордый разум,
Что мнит себя светлее откровенья.
 

Уриель

 
Вам что же – свечи заменяют солнце?
Зачем я вам? Что должен я узнать?
 

Сантос

 
Де-Сильва, вам, познавшему сполна
Всю мудрость, все истоки нашей веры,
Трактат Акосты синагога шлет.
Община вам повелевает ныне
Свой вынести о книге приговор
Не с точки зренья формул философских —
О, нет! И трижды нет! – судить должны
О связях книги этой, о созвучьи
С Израиля учением святым.
Решить должны, достоин ли сей автор
Среди сынов Иакова остаться,
Надежды о спасении питать?
 

Де-Сильва

 
Повиноваться будет честью мне.
 

Сантос

 
Коль жалкий свет
 

(указывает на свечи)

 
обозначает душу
Того, кто книгу эту написал,
То синагога знать теперь желает,
Дозволено ль, чтоб в будущем сей свет
Вливался в море чистого сиянья?
Сужденье ваше в семидневный срок
Совету Трех хотелось бы услышать.
Вот здесь трактат! Расписку дайте мне.
 

(Де-Сильва берет книгу, открывает ее и с ужасом видит, что это сочинение Акосты.)

Уриель

 
Признайтесь, Сильва, что теперь обязан
Из ревности религиозной я
Своей души сиянье погасить!
 

Де-Сильва

 
Ах, Уриель, над вами обвиненье!..
 

Сантос

 
Тон состраданья слышу я? Пред вами
Одна лишь книга, автор вам неведом!
 

Де-Сильва (Сантосу)

 
Возьмите, рабби. Вот расписка в том,
Что тяжкое я принял порученье.
 

(Акосте.)

 
Трепещет человек, когда ему
В великой благости господь вручает
Бразды его же собственной судьбы;
Но много, много тяжелей тому,
Кого всевышний сделал судией
И, трепетным рукам вручив весы
Чужой судьбы, ее судить заставил!
Мне очень жаль, Акоста, но вполне
В призванье свыше верю я и часто
Перст божий в том, что человек велит,
Я прозреваю. Книгу эту ныне
Израиль мне прислал. Ее судить
В согласьи с Торой и Талмудом буду.
 

(Уходит.)

За ним следуют Сантос и прислужники.

Иохаи

 
Встревожились вы, Уриель? К чему!
Кто в путь спешит, ведь для того заботы
Рассеются, как утренний туман.
С тех пор, когда обычаи другие
И говор чуждый в мир вас примут свой,
Покажется вам все, что совершится,
О чем тогда вам в письмах сообщат,
Лишь басней жалкой. Поезжайте с богом!
 

(Уходит.)

Уриель

 
Иль думаешь – тебе в угоду я
Теперь за тридевять земель уеду?
Ты, верно, мнишь, что если малодушно
Избавить нас с Юдифью я решил
От мук и от борьбы сердечной, то
Пред битвой духа побегу я тоже?
Ошибся ты! Кто ратовать готов
За истину, тот не страшится битвы
И славных дел, что истина несет.
Что из того, что мне грозит проклятье?
Пусть сердце разорвется – остаюсь!
 

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сад загородного дома Манассе. В глубине сцены покрытая ковром терраса, на которую ведет несколько ступенек.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ.

Манассе (читает какую-то бумагу), Симон.

Манассе

 
Немыслимо! Ему притти нельзя!
Де-Сильва… Иохаи… Ван-дер-Эмбден…
Де-Кастро… Хорошо… Но это имя…
 

Симон

 
В число гостей вписала ваша дочь.
 

Манассе

 
Неужто о судьбе его не знает?
 

Симон

 
Вот и она, спросите у нее.
 

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Юдифь, Манассе.

Юдифь

 
Добро пожаловать, отец! Как долго
Совсем одних вы оставляли нас!
Давно пора вам в загородном парке
Пыль амстердамской биржи отряхнуть.
 

Манассе

 
И здесь меня преследуют заботы.
 

Юдифь

 
В конце недели праздничный прием
Устроила не так, как вы привыкли?
Не позвала гостей обычных я?
 

Манассе

 
Как ты решилась пригласить Акосту?
 

Юдифь

 
Уже семь дней, как не был он у нас!
 

Манассе

 
Ему ведь отлучение грозит.
 

Юдифь

 
Вот именно поэтому его
Я позвала.
 

Манассе

 
Его бегут другие.
 

Юдифь

 
А я поэтому его ищу.
 

Манассе

 
Он не придет, – уверен в этом я.
Поймет, что приглашенье – дело такта,
Еще ж тактичней не принять его.
 

Юдифь

 
Друг Рубенса, Ван-Дейка, Вандерстратен —
Столь набожен? С каких же это пор?
 

(Обращаясь к статуям.)

 
Илья-пророк и прочие пророки
Разбили б в прах вас, статуи богов.
Ведь вас закон священный отвергает!
Отец! Я все ж поверить не могу,
Что нет в вас мужества, чтобы не мрамор,
А человека под защиту взять.
 

Манассе

 
Свободомыслием известен всюду
Манассе Вандерстратен, и никто—
Чем я горжусь – в рубашке покаянья
В день иом-кипура не видал его.
Скрывать не стану, – это ведь известно:
Я примыкаю к вере вольнолюбцев,
Которые из лучшего всегда
Черпают лучшее – из дум Сократа,
Из слов Христа, из торы Моисея.
Но там, где прах в борьбе за предрассудки
Навеки завладевшие толпой,
Вздымают люди, – ратую за веру
Своих отцов; да, я не в состояньи
Обязанности внешние презреть.
 

Юдифь

 
Художники – в почете, но трусливо
Здесь от мыслителей бегут!
 

Манассе

 
Юдифь,
Приходится мне слышать, что причина
Вниманья к нам Акосты – это вы.
Ведь мне на свете дороги две вещи.
Не смейся же! Сейчас о них скажу:
Во-первых, счастье в собственных владеньях
Покой благополучия в семье,
А во-вторых, общественное мненье.
Я не ценю, но слушаюсь его.
 

Юдифь

 
Так правда и искусство – несовместны?
 

Манассе

 
И жизни и морали строг закон.
Ах, выслушал я без большой охоты,
Чему меня де-Сильва поучал.
В согласии с обычаем народным,
Ты Иохаи с детства отдана.
В кругу родных ты с ним должна быть рядом.
 

Юдифь

 
Комедия…
 

Манассе

 
С сегодняшнего дня!
 

Юдифь

 
Отец!
 

Манассе

 
Тебе – я знаю – Иохаи
Не кажется, конечно, женихом
Из «Песни Песней»; но таков обычай!
Раз сговор был, то любящею парой
Пред светом появляться вы должны;
Сердечные ж – сводите счеты сами.
 

Юдифь

 
И думаете вы, что этот счет
Легко свести, как сводите балансы?
 

Манассе

 
Довольно! Здесь Акосте не бывать!
Я приказал. От разговоров скучных
Меня избавь. Упорства не терплю.
 

(Уходит на террасу.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Юдифь (одна)

 
Тебя постичь и в грудь свою принять
Я не могу – о, жизненная мудрость!
Должна я лгать всем обликом своим:
Кто ненавистен – с тем должна покорно
Играть в любовь, кого ж люблю – предать!
Вот он пришел! Он здесь! Открылись двери.
Шагами легкими идет сюда,
Цветы приветствуют его… Ужели,
Как мой отец, я так же холодна?
Что запрещает мне его так нежно,
Так пламенно к своей груди прижать,
Чтоб трепет сердца радостный он слышал!
Вновь робость жалкая! О для того,
Чтоб в прах развеять разногласье между
Устами, взором, сердцем и глазами,
Мы подвигом возвыситься должны.
Я ж ничего не совершила… Никну…
 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Уриель, Юдифь.

Уриель

 
Вы пожелали – я пришел, Юдифь.
Надеюсь, я не встречу посторонних?..
 

Юдифь

 
Лишь по желанью моему пришли?
Где ж были вы? Зачем отсюда скрылись?
В такое время? Именно теперь!
Чего мне только не пришлось услышать!
 

Уриель

 
О споре с синагогой? О борьбе?
 

Юдифь

 
Мне дела нет до синагоги! Нет!
Но вы, вы – Уриель – бежать хотели!
Так неужели правда то, что вы
Смогли б жестоко и внезапно скрыться?
 

Уриель

 
Спокойнее! Оставьте нежный тон!
Вы стать должны женою Иохаи,
Об этом мне уже вы говорили…
К чему ж терзать нам снова наши раны!
 

Юдифь

 
Покорность проповедывать?
 

Уриель

 
Юдифь!
 

Юдифь

 
Я ненавижу вас за эти речи!
 

Уриель

 
Над всем и вся царит у нас семья.
Отец велит, дитя послушно воле,
И цепью роз нам кажутся порой
Железные оковы. Жизнь – темница!
 

Юдифь

 
Так говорите ж это в те часы,
Когда сомненья ваше сердце гложут
В холодном одиночестве, но здесь,
Где вы в меня вдохнули жизнь – молчите!
Беседку нашу позабыли вы?
Наш тихий мир, где речи вы со мной
О бурях исторических вели?
Не здесь ли, в парке, под зеленой сенью
Бродили мы недавно средь цветов.
И каждого цветка, травинки каждой
Вы называли имя, Уриель!
Чудесные вы приносили стекла,
Чтоб тайну мирозданья показать,
Чтоб доказать, что ум над всем царит.
Ужели в нас все умерло навеки,
Нет ничего, чтоб фениксом могло
Восстать из пепла вновь? Нет искр в огниве?
К небесным далям, горным высям путь
Вы указали мне; зачем же ныне,
Когда мой дух свободный воспарил
В священном царстве просветленья, снова
Хотите мне дорогу преградить?
Мне нет пути назад! Нет, я не буду
В ничтожности обычной прозябать!
 

Уриель

 
Чем друг для друга стали мы когда-то —
Начертано на каждом лепестке
Слезами. Да! Но этому не быть…
Ведь не для нас безумные стремленья!
Когда б мечтаний ненасытный ток
Мы в алчущих сердцах не возбуждали,
Когда бы о заоблачных мирах
Мы не вели бесед, забыв земное,
То, верно, небо пощадило б нас.
Мне не пришлось бы на распутьи этом,
Не в силах совладать с моею мукой,
Воскликнуть дерзко: «О, моя любовь,
Решайся же на выбор иль погибни!»
Грозит изгнанье мне и отлученье
И от обители твоей – пойми же! —
Меня навеки отделяет. Нет!
Не смеешь ты любить меня. Проклятьем, —
Хоть им горжусь, – делиться не могу.
 

Юдифь

 
Да разве самых лучших, самых славных
Народ прогнать способен от себя?
 

Уриель

 
Все ж будет так! Прости в последний раз.
 

(Берет ее руку.)

 
Моя Юдифь! Прощай!
 

(Увидев Иохаи.)

 
Здесь Иохаи!
С ним гости также? Не одни мы здесь
Ужель меня ты чествовать хотела?
Унизить только может этот сброд!
 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Бен-Иохаи, спустившийся несколько ранее с террасы, одетый в роскошные праздничные одежды, подходит к Уриелю и Юдифи; за ним следуют гости; последними входят Манассе и де-Сильва.

Иохаи

 
Вот каково прощание навеки!
Вот где, Акоста, нахожу я вас!
А думал я, что в Гейдельберге дальнем
Вы птиц мышленью учите давно.
 

Юдифь

 
Зачем спешить, когда и в Амстердаме
 

(указывая на перо на шляпе Иохаи)

 
Павлины есть – уроки им нужней!
 

(Берет Уриеля под-руку и уводит его. Слышится далекая музыка.)

Иохаи (один)

 
В последний раз ты мне дерзить посмела!
Как месть сладка, когда сама судьба
Нам шлет ее!.. Пускай Юдифь бесстрашно
Акосту в зал ведет…
 

Де-Сильва и Манассе появляются на террасе

Манассе

 
Недопустимо!
 

Де-Сильва

 
Терпенье!
 

Манассе

 
Дерзость! Я ведь запретил!
 

Де-Сильва

 
Ступайте, шурин, гостя охранить.
Не проклят он еще синедрионом.
 

Манассе

 
Но он-то должен наши нравы знать —
И до суда немало предрассудков.
 

(Уходит.)

Сильва спускается по ступенькам.

Иохаи

 
Я поражен, де-Сильва! Изменили
Вы ваше мненье?
 

Де-Сильва

 
Кто имеет право
Предупреждать решение суда?
 

Иохаи

 
Так говорит де-Сильва? Тот, кто проклял
Кощунственную книгу?
 

Де-Сильва

 
Проклял? Я?
Кому и где я говорил об этом?
 

Иохаи

 
Давно известно ваше мненье всем.
Оно гласит: «Акоста – не еврей!»
 

Де-Сильва

 
Вы говорите это… А меня
Не так вы поняли… Оставим, впрочем!
 

Иохаи

 
Что понял я – то понял хорошо!
Теперь вы защищаете Акосту.
 

Де-Сильва

 
Я защищаю? Нет! А впрочем… да!
Что изменился я – казаться может!
Как скрипка та, из глубины которой
Творец созвучий дивных, музыкант,
В порыве гения и мощи величавой
В последнем вдохновении своем,
Казалось бы, исторгнул все напевы,
Как вдруг опять она еще поет,
Когда смычок до струн ее коснется,
Опять из тайной глубины ее
Бьют родники неведомых созвучий —
Вот это все пришлось мне пережить…
 

Иохаи (в сторону)

 
Что ж я еще услышу?
 

Де-Сильва

 
Иохаи!
Уединившись, книгу изучил
Я в тишине глубокой кабинета,
Вновь каждую перечитал строку.
И вот тогда в моей душе смятенной
Родилось нечто, и опять во мне
Воскрес мыслитель. Силой необорной
Волшебных чар был вызван к жизни он,
И он воззвал: Нет! Никогда, де-Сильва,
Священникам не выдашь, не предашь
Заблудшего ученика Платона!
О, как охотно, с радостью какой
Нашел бы отзвук в Торе иль в Талмуде.
Всему тому, что словно в тайнике,
Среди неправды, фальши, увлеченья,
Я в книге Уриеля отыскал…
Но было тщетно все! Молчала Тора,
Молчал Талмуд; вот почему тогда
Был вынужден притти я к заключенью
И написать: «сей автор – не еврей!»
 

Иохаи

 
Он не еврей? Тут смысл двойной…
 

Де-Сильва

 
Едва ли!
Я написал: бесспорно, как еврей
Он проклят должен быть. Но вот… однако
Еврей ли он? Он голову свою
Склонить едва ли должен пред изгнаньем.
Бесспорным правом обладает он
Считать себя христианином!
 

Иохаи

 
Сильва!
 

Де-Сильва

 
Тогда Юдифь вы сможете вернуть…
 

Иохаи

 
Что слышу я? Христианин? Акоста?
 

Де-Сильва

 
Его отец, еврейству изменив,
Живя в Куэнсе, принял христианство;
Потом в иезуитский монастырь
Своих детей на воспитанье отдал.
Когда ж сюда бежала вся семья,
То к иудейству снова возвратилась.
Но возвратился ль также Уриэль?
Коль хочет он прослыть христианином,
Ему запрета нет.
 

Иохаи

 
Христианин!
Тогда навеки разлучиться должен
С Юдифью он.
 

Де-Сильва

 
Сомнений в этом нет!
Итак, возьмемся за спасенье живо!
Из горькой ненависти вы… О, нет,
Не осуждаю вас!.. Но я?.. Оставим…
В аллее подождите. Ведь узнал
Синедрион уже, что здесь Акоста.
Когда сюда проклятье принесет
Посол необходимости жестокой—
Де-Сантос сам, то возопите вы:
«Акоста, ты – христианин!» —
Лишите Вы этим ревность пищи: ведь Юдифь
Бесспорно христианкою не станет.
А я, хоть и не верил никогда
Во что он верит, все же уваженье
К мыслителю питая, наконец,
Добьюсь того, что мне перед Платоном
Стыдливо не придется покраснеть!
 

(Уходит.)

Иохаи радостно следует за ним.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Манассе и гости спускаются по ступеням террасы.

Манассе

 
В чем дело, Симон? Рабби Сантос здесь?
 

Уриель (входит с Юдифью)

 
Они пришли!..
 

Юдифь

 
Что из того! Смелей!
Взгляните, где де-Сильва.
 

Музыка смолкает.

 
Музыканты!
Жестоких душ посредники, зачем
Замолкли вы? Иль ветер ненароком
Вам ноты разбросал?
 

Уриель

 
Смотри ж, Юдифь!
С сойфферами в руках идут раввины.
 

Раздаются звуки сойфферов, все в испуге поворачиваются к террасе.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Рабби Сантос, в сопровождении четырех раввинов, которые трубят в сойфферы, появляется на террасе. Позднее – Иохаи и де-Сильва.

Манассе

(после того, как умолкают звуки сойфферов)

 
Предвестники проклятья! У меня!
В блаженной тишине моей…
 

Сантос

(торжественным голосом)

 
Привет вам
Сойфферы шлют. О, вспомните тот день,
Когда готовил в жертву Саваофу
Свое родное чадо Авраам,
Всевышний рек ему: «Иди немедля
И овна, что в кустах невдалеке
Запутался беспомощно рогами,
Мне в жертву вместо сына принеси».
И Авраам разрезал путы сына
И в жертву Адонаю тварь принес.
Пусть отойдет, кто верен Адонаю!
Из лона Авраамова господь
Не жаждет жертв. Акоста! Ты – останься!
 

Все покидают Акосту, Юдифь медлит.

Сантос

 
Дочь Вандерстратена, что ж медлишь ты?
Иль Аданаи не верна ты больше?
 

Юдифь медленно отходит и присоединяется к остальным.

Уриель (в сторону)

Как? И она? Безумье, как магнит!

(Сантосу.)

 
Себя воображаешь на Синае?
Иль Моисей тебя послом избрал?
Кто дал тебе господство надо мной?
 

Сантос

 
Коль ты – еврей, то знаешь сам – господь.
 

Иохаи (выступая вперед)

 
Что здесь произошло? Как? Рабби Сантос,
Накликать хочешь ты беду на нас?
Дал право Амстердам синедриону
Чинить свой суд по правилам святым
Законов наших только – над евреем.
Бесспорно это! Но Акоста сам —
Христианин…
 

Все

 
Христианин?
 

Юдифь

 
О, боже!
 

Иохаи

 
Его Проклясть? Над ним невластны вы!
 

Юдифь

 
Что для него спасенье – то мне смерть.
 

Сантос

 
Уста молчат, коль он христианин
(благословляя остальных)
Храни, господь, потомков Авраама.
 

Акоста

 
Кто утверждает это?
 

Иохаи

 
Твой отец
Со всей семьею некогда отрекся
От веры предков, и еще нигде
Официальным актом не заявлен
Ваш переход к Иакова сынам.
Христианин вы. Право, честь большая
Для нас, рабов, что вы у нас в гостях.
 

Манассе

 
Прошу простить, христианин Акоста,
Что следуем мы в трапезе своей
Законам иудейского народа.
 

Уриель

 
Христианином стал? Вы черный ход
Фальшивого участия хотите
Открыть для бегства моего, глумясь?
Я в юности был окрещен насильно.
Нет! Не монах нас обратил к Христу—
Отца и мать, сестру мою и братьев.
Не золотом и не легендой нас,
Трепещущих от страха, соблазнили —
Святейшей инквизиции слуга,
Палач, нам крестным был отцом. Внемлите!
Семь долгих лет насилия и мук
Огни костров ужасных освещали
Нам, детям, к школе христианской путь.
И если страх – источник чистой веры,
Святыми христианами тогда
Мы были все! О, слабости привычки!
Вся пышность риз, величье алтаря
И золотых кадил благоуханье,
Ученье в школе христианских догм, —
Все это вместе для меня, ребенка,
Пленительней казалось, чем Талмуд.
Чем стал теперь – обязан христианству!
Я в просвещенья свежую волну
Смог окунуться с головой, ныряя.
Свободным был! И целый мир тогда
Принадлежал мне – воздух и природа,
И свет и солнечных лучей тепло.
Я мог любить все то, что все любили,
Того бояться, что внушает страх
Не только мне, но всем. Сказать ли это?
биенье пульса величавых дел,
Истории дыханье грозовое
В своей крови я ощущал тогда.
Как португальцы все, имел я также
Отечество; на родине своей
Я обладал гражданскими правами.
Но день настал, и вот моя семья
Сюда переселилась в Нидерланды.
Здесь, получив свободу, наконец,
Клеймо крещенья каждый смыть стремился.
Мы все к Израилю вернулись вновь —
Пример отца служил примером детям.
Но как же, будучи подростком, я
Поддаться смог всеобщему влеченью?
Желал ли я в своей душе тогда
Столь ласковое имя «Габриеля»
Суровым «Уриелем» заменить?
То – мне невнятно, но скажу открыто:
Хотел всегда в потоке жизни плыть.
И почему так поступил? Не знаю.
Ответить вам на это не берусь!
Зачем Иосиф, проданный в Египет,
Увидев братьев – продавцов своих, —
Заплакал радостно? И в чем причина
Того, что ветошь веры и тряпье
Обычаев, что принесли с Востока,
Роднит доныне словно братьев нас,
Когда мы только по названью братья?
Одна лишь честь гнилой союз крепит,
И вашим быть – мне честь повелевает!
Вас терпят в Амстердаме, за людей
Считают вас, а вы, как дичь лесная,
Трепещете при виде христиан.
При каждом подозрении бежите.
Как дети Агасфера, вы должны
Скитаться и скитаться и скитаться…
О, да! Я мог бы, как христианин,
Всю сладость отдыха вкусить отныне,
А вы как встарь блуждаете в пыли…
Но с тем, кто страждет, я хочу страдать!
Я – иудей! Так где ж проклятья ваши?
 

Сантос

 
Коль вы еврей, чтоб только издеваться —
То лучше б вы остались Габриелем!
Твой гнусный труд мы обрекли огню,
Тебя, Акоста, – вечному изгнанью.
Твоя молитва никнет в пустоте!
Зловонная чума – твое дыханье,
Струит отраву каждый мерзкий взгляд,
Уродами твои да будут дети —
Носители проклятья твоего!
Пусть только враг тебе откроет двери,
И да найдешь ты в час твоей болезни
В стакане каждом, в каждой склянке яд;
Когда ж тебе предстанет ангел смерти, —
Умри в пути, как шелудивый пес.
 

Все (склоняя головы)

 
О, горе!
 

Уриель (про себя)

 
Я боюсь! Не за себя,
А за безумье это, ведь оно
Себя угодным господу считает.
 

Сантос

 
Из дома в дом блуждай слепцом презренным.
Будь проклят тот, кто посох даст тебе!
И пусть земли разверзшееся чрево,
Когда споткнешься, поглотит тебя,
Как поглощен был Да́тон и Авирон!
 

Все (склоняя головы)

 
О, горе!
 

Сантос

 
Церковью извергнут ты!
Проклятье чреву, что тебя носило!
 

Уриель

 
О, мать моя!
 

Сантос

 
Проклятье всем друзьям,
Что будут верными тебе в несчастьи!
Твоим родным проклятье навсегда,
Коль родственные чувства ощущают!
Всему! Всему, чего коснешься – смерть!
Любовной жаждою томим, пылая,
Ты любящего сердца не найдешь…
 

Юдифь

(мужественно выступая вперед)

 
Ты лжешь, раввин!
 

Манассе

Как? Дерзкая!..

Де-Сильва (к Иохаи)

 
Возьмите
Ее отсюда прочь!
 

Иохаи

 
Изменница!
 

Юдифь

 
О, да! Себе и вам я изменяю!
Измена вам – лишь верность небесам.
Так трепещите – благодать святую
Проклятье ваше принесет! Богов,
Которых чтим мы оба, прокляните!
Они лишь истинны! Молитесь им!
Он мной любим! Любим!
 

(Бросается к Уриелю.)

Сантос

 
Две жертвы здесь,
Пусть каждый праведный спешит отсюда.
 

Покидает террасу вместе с сопровождающими его раввинами и удаляется. Все в испуге следуют за ним.