Текст книги "Завещание Инки"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Глава XIX
НЕЧАЯННЫЕ ВСТРЕЧИ

Кордильеры, или Анды, как их называют в Южной Америке, как известно, имеют ступенчатое строение. Тот, кто двигается на запад в Чили или Перу, поднимаясь в Анды с восточной стороны, последовательно минует несколько климатических поясов, соответствующих ступеням гор.

Первая ступень в геологическом смысле состоит из самых молодых отложений и достигает высоты 1600 метров. Здесь – царство тропиков. Пышную растительность изредка прерывают поляны, поросшие густой, сочной травой. На второй ступени можно подняться уже до высоты 2900 метров. На этой ступени умеренный климат, леса здесь не менее густые, хотя растительность в них совершенно иная, чем ступенью ниже, здесь произрастают в основном различные виды хинных деревьев. Следующая ступень, называемая по-испански «Кабесерас-де-лос-валес» [85]85
  Буквально: «изголовья долин» (исп.).


[Закрыть] (высокогорные долины), – это уже уровень 3300 метров. Такая высота – сама по себе защита для редких растений, при виде которых сердце любого ботаника забилось бы учащенно. И здесь лес, хотя и не очень высокий, стоит еще сплошной стеной, что, конечно, тоже защищает растения от уничтожения. На следующей ступени, называемой по-испански «Пуна» [86]86
  Пуна – предгорье Анд (буквально «Пустынная местность» (исп.).


[Закрыть], можно подняться до 3900 метров. Деревья здесь стоят уже по отдельности, а между ними целые заросли целебных трав (генитаны, валерианы и так далее). Сюда животные, обитающие в горах, приходят за лекарствами, безошибочно находя в горной аптеке траву, нужную для исцеления от той или иной болезни. На Пуне трава в целом уже не такая сочная, как ниже, за долгие периоды засухи она порой совершенно высыхает, а в сезон дождей опять наливается живительной влагой. Следующая, последняя по высоте ступень Анд по-испански называется «Пуна брава» [87]87
  Дикая, или суровая, Пуна (исп.).


[Закрыть]. Между горными вершинами, взметнувшимися в небо на высоту более 3900 метров, проходят перевалы, через которые пролегает путь всех путешественников, а также геологов и горнодобытчиков: Пуна брава очень богата полезными ископаемыми. Здесь очень часто идет град или даже снег в самый разгар лета, а зимой бушуют снежные бури.

Там, где на границе Кабесеры и Пуны сходятся также границы Аргентины и Боливии, по восточному склону тянется обширный лес, состоящий из деревьев Cinchona-calisiya. На полянах, изредка рассекающих густой лес, ставят свои хижины индейцы племени мойо. Чуть выше расположено плоскогорье Гуанакоталь, на котором они охотятся, а еще выше – там, где уже территория Пуны бравы, высокогорное плато, называемое Салина-дель-Кондор из-за бьющих здесь из-под земли соленых на вкус минеральных источников.

Барранка-дель-Омисидио, или ущелье Смерти, находится еще выше Салины. К нему ведет тропа, которая начинается на территории Чили, поднимается к Салине, а далее ведет к Сальте. Там, где сходятся границы Аргентины и Боливии, эта тропа сливается с другой, становится шире и превращается в уже, можно сказать, дорогу, ведущую на север, в Перу. Правда, европеец вряд ли назвал бы эту все-таки тропу дорогой. Ступая по камням и песку, вьючные животные не оставляют на этой тропе никаких следов, так что отыскать ее по очень хитрым приметам могут только бывалые путешественники, все прочие обречены в поисках тропы плутать здесь целые дни, а может быть, и недели, пока случайно не наткнутся на какой-нибудь караван.

Вот на такой именно случай и рассчитывал тот пеон из Сальты, которого немцам рекомендовал Родриго Серено. Местности этот человек толком не знал, так что и проводником его в настоящем смысле этого слова назвать нельзя было никак. Он вел своих нанимателей уже полдня, неожиданно делая резкие повороты то влево, то вправо, а потом снова влево, вправо, и все сначала… В одном надо отдать ему должное: он очень внимательно осматривал окрестности, правда, делал он это потому лишь, чтобы не открылась вдруг его некомпетентность. Как только он натыкался на следы, оставленные копытами лошади какого-нибудь случайно занесенного сюда всадника, лицо его тотчас принимало выражение крайней озабоченности и важности, но как только он понимал, что это все-таки еще не тропа, опять тушевался и сникал.

Доктор Моргенштерн, погруженный в свои мысли, не замечал никаких странностей в поведении проводника, но от зоркого глаза Фрица это не ускользнуло. В конце концов он счел необходимым сказать своему господину по-немецки:

– А вам не кажется, что этот малый не слишком-то хорошо знает эти места?

– Нет, не кажется, а что?

– Присмотритесь к тому, как он себя ведет. То суетится, а то напряжен, как будто его судорога сводит, – так ведут себя обычно люди, не очень уверенные в себе, и именно поэтому мы все время мечемся в разные стороны.

– Это я заметил, но мы же всегда возвращаемся на то место, откуда уехали, если направление взято неверно.

– Да вот то-то и оно, что кружим без всякого толку, нет, этот дядя определенно заблудился, вот что я вам скажу.

– Это в высшей степени неприятно, или «инамоэнус», как говорили в Древнем Риме. Если этот человек назвался проводником, то он обязан знать дорогу.

– Логичное предположение, но дело в том, что мы-то имеем дело с человеком, который и не подозревает, что существует на свете логика. Ну вы присмотритесь к нему повнимательней! Он же совершенный дикарь.

Это было верное наблюдение. Лицом пеон был диковат, можно было даже, пожалуй, сказать, что в его внешности присутствовало нечто разбойничье.

Они подъехали к месту, с которого перед ними открылись, две неширокие долины – слева и справа. Проводник остановился, осмотрелся и наконец дал понять, что надо свернуть, чем переполнил чашу терпения Фрица. Он отбросил прочь все приличия и заорал:

– С какой стати? Вы что, потеряли дорогу?

– Как вы можете так думать, сеньор? – виноватым тоном стал оправдываться пеон. – Я же знаю, где мы находимся.

– О, вот в этом я нисколько не сомневаюсь. Вы, так же, как и мы, прекрасно знаете, что мы находимся в Андах, но в каком именно их пункте, вы нам сказать вряд ли сможете.

– Я знаю эту дорогу, как свои пять пальцев, и еще ни разу в жизни не заблудился, – поняв, что терять ему уже нечего, с отчаянным нахальством заявил проводник.

– Ах, вот как! Значит, вы до сих пор считали, что просто не способны заблудиться. Так вот: должен вас огорчить – такими способностями вы все же обладаете, и, должен заметить, вы – редкий путаник!

– Вы хотите меня унизить, сеньор! – вскипел «кабальеро». – В таком случае, я возвращаюсь!

– А вот это у вас, мой милый, вряд ли получится!

– Почему это?

– А потому, что мул, на котором вы, сеньор, имеете честь восседать, принадлежит не вам, а нам.

– А я вот возьму и не верну его вам!

– Не говорите глупостей! Или вы не видите, что мы вооружены? В здешних местах не принято задавать вопросы о том, кто и почему стреляет, да будет вам известно. Обещаю, что непременно пошлю вам вслед пулю, как только вы повернете своего мула обратно. Я не шучу, учтите. Так что вперед, любезный, только вперед!

Пеон счел за лучшее не связываться с этим не в меру горячим немцем и направил своего мула в долину, лежащую слева. Доктор Моргенштерн и Фриц – за ним.

Долина имела множество изгибов и заканчивалась узким глубоким ущельем, которые в Северной Америке называют каньонами.

Пеон придержал своего мула, поняв, что в этих местах он никогда раньше не бывал и ущелья этого в глаза не видел. Поразмыслив несколько минут над тем, что же ему делать дальше, решил, что самое разумное в его положении – честно сознаться немцам в своей ошибке. Подъехав к ним, он сказал:

– Сеньоры, мы поехали в неверном направлении. Надо было ехать прямо, а не сворачивать влево. Необходимо вернуться!

– Старая песня! Так я и думал! – недовольно пробурчал Фриц. – Но теперь-то вы хоть знаете, какое направление – верное?

– Да! Дело в том, что мы слишком сильно взяли влево, нам надо вернуться и повернуть направо.

– Если это так, то я буду очень рад, потому что мне кажется, что…

Он замолчал, потому что издалека донесся какой-то неясный шум.

– Что это? – спросил Фрица доктор Моргенштерн. – Как ты думаешь?

– Я пытаюсь понять… Похоже на стук копыт…

– Значит, я вывел вас на правильную дорогу! – воскликнул пеон, повернув к спутникам просиявшее лицо.

– Если даже так, то вышло это совершенно случайно, – охладил его Фриц. – Вы, как я теперь понимаю, с самого начала вели нас наобум. Надеюсь, теперь-то мы, наконец, узнаем, в какой части Нового Света находимся.

Доктор Моргенштерн, Фриц и пеон находились в этот момент в таком месте, где ущелье в очередной раз изгибалось. Из-за поворота показались трое всадников. Первый, судя по его обличию, был аррьеро, или погонщик мулов. За ним шел тяжело навьюченный мул. Второй всадник, следовавший за этим мулом, имел внешность довольно редкую для Аргентины – он был светловолос и сероглаз, высок ростом, хотя одет так же, как одевается большинство жителей Латинской Америки. Третий, заключавший эту небольшую процессию, по виду, также как и первый, был типичный аррьеро. Догадаться о том, что это за компания, не составляло особого труда: скорее всего, путешествующий блондин, возможно, прибывший в Аргентину из Европы, нанял этих двух аррьеро в качестве проводников, вот и все. Еще несколько минут, и эта догадка скорее всего подтвердится или будет слегка откорректирована, но ни в коем случае не опровергнута, думал про себя Фриц, спокойно разглядывая встречных.

– Кого я вижу! – воскликнул вдруг аррьеро, ехавший последним. – Это же Мальсесо, пеон сеньора Родриго Серено из Сальты!

– Да, это я! – ответил несколько растерянно пеон. – А откуда вы меня знаете?

– Я бывал у вашего хозяина не раз, там видел вас и узнал, как вас зовут. А вы нанялись проводником к этим сеньорам, которые с вами?

– Да, я у них проводник.

– О небо! Как же вы решились на это? Не всякий аррьеро возьмется за такую работу.

– Я знаю горы гораздо лучше, чем вам кажется! – ответил пеон заносчиво. – Во всяком случае, не хуже вас! А кроме того, мы не собирались идти через перевал

– Ах, вот оно что! Так вы путешествуете только по эту сторону Анд! Тогда, конечно, другое дело! Но учтите, вы уже миновали Пуну и вышли на дорогу, которая ведет на Пуну браву, но в совершенно безлюдное место Могу я спросить, куда же вы все-таки хотите попасть?

– Туда, куда и направляемся В Салину-дель-Кондор.

– В Салину? Как и мы! И вы, значит, думаете что едете именно туда?

– Ну конечно!

– Вы ошибаетесь, сеньор! Мы едем из Перу в Сальту И следовательно вы находитесь на неверном пути.

– Вы в этом уверены?

– Разумеется! В этих местах всего две дороги. Одна – та, на которой мы (с вами сейчас находимся а другая начинается в Чили, проходит мимо Салины-дель-Кондор и сливается с этой в том месте, которое вы миновали полдня назад.

– Мне это известно!

– Да? И вы не заметили, что заблудились? Когда вы отправились в путь?

– С восходом солнца.

– Сначала вы шли в верном направлении, но странно, что несмотря на это, все же пропустили го место, где дороги сливаются. Там вам надо было свернуть влево, а вы поехали прямо.

– Так я и думал! – вмешался Фриц. – Мы сделали огромный бесполезный крюк зря потратили, наверное три четверти дня.

– Нет гораздо меньше сеньор, – мягко перебил его аррьеро. – Дорога, которая вам нужна, проходит отсюда строго на запад. Если вы будете придерживаться направления на солнце то часа через три выедете на нее.

– Хм! – задумчиво пробормотал Фриц. – Как нам повезло, что мы встретили вас! Насколько я понял горные тропы не открываются кому попало. – И он покосился на злополучного проводника.

– Да, это так – ответил аррьеро. – Анды открывают свои секреты только тому кто сначала исходит их вдоль и поперек.

– Да-да, теперь я это понял окончательно хотя опасался заблудиться здесь с самого начала. Но потом подумал, ничего кривая все равно выведет. Не вывела. И вот мы, трое иностранцев и проводник, который оказался на самом деле полным профаном очутились сами не знаем где Я боюсь что эту пресловутую дорогу мы вообще уже никогда не отыщем.

– Это вполне вероятно – добродушно рассмеявшись, ответил аррьеро. – Мне кажется самое лучшее сейчас для вас вернуться вместе с нами к тому месту где две дороги сливаются и уже оттуда двигаться туда, куда вам нужно. Там я объясню вам все более подробно да вы и сами все поймете когда окажетесь там.

– Значит вам известна дорога в Салину-дель-Кондор?

– Могу пройти по ней ночью с завязанными пазами.

– Это замечательно, но нам это вряд ли чем нибудь поможет Мы уже потеряли три четверти дня а если пойдем с вами в обратный путь то потеряем времени намного больше.

– А это для вас имеет большое значение?

– Да в том-то все и дело В Салине нас ждут люди, с которыми мы давно договорились о встрече. Может быть, вы кого-то из них даже и знаете, во всяком случае, об Отце-Ягуаре наверняка что-нибудь слышали, а?

– Отца-Ягуара я знаю очень хорошо. Это наверное самый известный человек в Андах. Так значит он сейчас в Салине?

– Да.

– Он там охотится?

– Охотится? Возможно и охотится – ответил Фриц и задумчиво добавил – Но не на зверей а на людей. Точнее, нелюдей – двух законченных мерзавцев

– Que cosa! [88]88
  Вот это да! (исп.).


[Закрыть] Охотится на людей. Он что хочет их наказать за что-то?

– Да.

– А кто они?

– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос Отец-Ягуар будет недоволен если эта история станет всеобщим достоянием.

– Хорошо, хорошо, не отвечайте. Но я охотно помог бы вам. Участвовать в таком приключении – это ведь честь для меня! А вы будете принимать в нем участие?

– Само собой.

– Да, но если вы будете возвращаться вместе с нами, вы не успеете попасть в Салину ко времени. Я с удовольствием показал бы вам кратчайший путь туда, но в данном случае я человек подневольный, нас нанял сеньор, которого мы сопровождаем и обязаны доставить его в Сальту. – Он на секунду замолчал, глубоко задумавшись, потом вздохнул и произнес: – Нет, все-таки самое лучшее для вас – ехать с нами.

Светловолосый иностранец в продолжение всего этого разговора напряженно к нему прислушивался, одновременно испытующе поглядывая то на доктора, то на его слугу. Казалось, он старался понять, о чем идет речь. Когда аррьеро произнес последнюю свою фразу, он достал часы, посмотрел на них и обратился к нему.

– Значит, если я правильно все понял, вы можете помочь этим сеньорам вовремя попасть туда, куда им нужно, до наступления сумерек?

– Ну да, могу.

– А скажите… с той дороги, по которой вы их поведете, можно потом свернуть на дорогу, ведущую в Сальту?

– Конечно, можно.

– В таком случае вы сможете помочь сеньорам, не оставляя меня. Потому что я еду с вами. А три часа, которые на это уйдут, я думаю, два таких опытных проводника, как вы и ваш друг, завтра наверстают без особого труда. Ночь нам, очевидно, придется провести всем вместе, ну, а завтра утром мы втроем спокойно возьмем курс на Сальту.

Доктора Моргенштерна растрогало это неожиданное проявление дружеского участия со стороны человека, который видит их впервые в жизни. Подъехав к иностранцу, он с нотками восторга в голосе произнес:

– Сеньор, мы высоко оценили проявленное вами благородство. Сами мы никогда бы не осмелились просить вас ради нас идти на такие жертвы, а может, даже и подвергать себя риску. Чтобы оградить вас от него, мы, как воспитанные люди, должны были ответить отказом на ваше предложение, но наше положение до такой степени отчаянное, что мы не станем делать вид, будто не хотим воспользоваться вашим благородным порывом. Хотим, но понимаем также, что просто обязаны отплатить вам самым достойным образом – нашей дружбой и всеми нашими силами. Кстати, разрешите представиться: я…

– О, прошу вас, не надо называть свое имя, – улыбаясь, сказал иностранец. – Поймите меня правильно: недостойным людям я бы никогда не стал помогать. Просто вы мне симпатичны, и это для меня гораздо важнее, чем ваши, не сомневаюсь, очень достойные и, возможно, звучные имена. Поверьте, я умею ценить дружбу и готов быть вашим другом, нисколько не сомневаюсь, что ваше прошлое и настоящее заслуживают уважения, но такой уж странный я человек: мне кажется, дружба между людьми чище и глубже, если они не оглядываются мысленно на прошлые заслуги, имеющиеся у каждого из них. А завтра поутру, когда будем расставаться, мы и представимся друг другу.

Он пожал руку несколько ошарашенного доктора Моргенштерна, впервые в жизни столкнувшегося со столь своеобразной трактовкой дружбы, и повернулся к аррьеро, спросив его о том, что одинаково волновало сейчас их всех:

– Мы едем вперед или поворачиваем?

– Поворачиваем.

Иностранец вернулся на свое место между вьючным мулом и вторым аррьеро, и маленькая экспедиция тронулась в путь. Замыкал ее опозорившийся пеон сеньора Серено, все время молчавший с тем характерным, как бы навсегда застывшим выражением лица, которое бывает у приговоренных к суровому наказанию преступников.

Примерно через четверть часа дорога стала подниматься в гору и привела путников на небольшое плато, на западной оконечности которого возвышалась горная гряда. Аррьеро, возглавлявший маленький отряд, остановился, чтобы лишний раз сориентироваться на местности. Внимательно оглядев все растущие вокруг деревья, потом скалы, он нашел то, что искал, – естественный коридор между ними, по которому можно проехать на мулах, и сказал светловолосому иностранцу.

– Все даже лучше, чем я мог ожидать. По этому проходу мы проедем без всякого труда.

И он тронул поводья своего мула. Плато плавно переходило в узкую долину, постепенно все более расширявшуюся и упиравшуюся в конце концов в крутую, на первый взгляд, почти отвесную каменную стену, над которой возвышалась огромная гора. Ее вершина была совершенно лысой, но на склонах кое-где зеленели островки растительности, довольно свежей, поскольку сезон дождей закончился совсем недавно. Но никаких речушек или ручьев поблизости заметно не было. У самого подножия горы рос густой кустарник. К нему и направились оба аррьерос, чтобы набрать хвороста для костра.

Доктор Моргенштерн воспользовался остановкой, чтобы завести беседу с иностранцем, так располагающим к себе всех окружающих. А вот у Фрица сердце к обаятельному путешественнику почему-то не лежало, он все время спрашивал себя: кто этот путешественник, откуда он взялся здесь, что ищет, но Фриц старался быть объективным, а незнакомец, нельзя было не признать, производил убедительное впечатление человека, который готов оказывать бескорыстную помощь людям в любой ситуации. Чтобы как-то отвлечься от мучивших его подозрений, Фриц пришпорил немного своего мула и выехал вперед. Залюбовавшись величественной горной панорамой, он пришел в хорошее расположение духа и сказал по-немецки, обращаясь к своему господину:

– Не было бы счастья, да несчастье помогло! Благодаря этому путанику дядюшке пеону, мы познакомились с такими симпатичными людьми! Мы ему еще должны быть благодарны за эту встречу, хотя он вполне мог бы завести нас в Лапландию или на Северный полюс – с него станется.

– На Северный полюс вы вряд ли попали бы, потому что никаких дорог туда вовсе нет.

Эти слова – ответ Фрицу – прозвучали на чистейшем немецком языке, но произнес их не доктор Моргенштерн, а… загадочный иностранец. Не успели доктор и его слуга прийти в себя от изумления, как он продолжил:

– Моя радость от встречи с вами возросла ровно вдвое после того, как я узнал, что вы – немцы.

– Да, мы – немцы, – ответил ему доктор. – Но вы тоже владеете нашим родным языком, причем превосходно! Вы специально его изучали? Или, может быть…

– Разумеется, – рассмеявшись, ответил иностранец. – Немецкому языку я учился прежде всего у своих родителей.

– Значит, вы тоже немец?

– Да, и горжусь этим.

– Вы родились в Германии или здесь?

– В Германии.

– И я тоже! Я, признаться, был не согласен с вами в душе, когда вы сказали, что не хотите до поры до времени знать, кто мы такие, но решил пойти вам навстречу. А теперь, поскольку выяснилось, что мы – земляки, я все же, с вашего позволения, представлюсь. Доктор Моргенштерн из Ютербогка! А в Аргентину прибыл для того, чтобы заняться палеонтологическими изысканиями.

– И я также, – вставил Фриц. – Меня зовут Фриц Кизеветтер, родом я из Штралау на Руммельсбургском озере. А что касается наших изысканий, то мы раскопали уже гигантскую хелонию, а потом мегатерия.

– В этом я, к сожалению, ничего не понимаю, – ответил немец. – Мое имя Энгельгардт, а занимаюсь я… – в общем, можно сказать, что я – то, что люди обычно называют рантье.

– О, если бы я жил на собственные сбережения, то люди назвали бы меня не иначе, как «ходячий скелет», – рассмеялся Фриц, – А можем мы узнать: вы постоянно проживаете в прекрасной Аргентине или нет?

– До сих пор я жил не в Аргентине, а в столице Перу Лиме, но недавно продал свое дело и хочу в скором времени вернуться в Германию.

– Сделка была удачной?

– Достаточно удачной, учитывая нынешнюю ситуацию в экономике Перу, – ответил Энгельгардт, несколько удивленный бесцеремонностью вопроса.

– О, это меня чрезвычайно радует. Потому что если бы я занялся бизнесом, то получил в качестве барыша один только шиш с маслом, а раз вы довольны полученной суммой, значит, у вас было хорошее, прибыльное дело.

– Но чем вы занимаетесь, герр Кизеветтер?

– Вы хотите знать, кто я такой? Никто, просто уроженец Штралау, и боле ничего. То есть на все руки от скуки. Временно я практикант, участвующий в палеонтологических изысканиях под руководством доктора Моргенштерна, а в данный момент мы вместе с ним по совместительству с нашей научной деятельностью преследуем двух самых больших негодяев, которых когда-либо носила земля.

– Кто эти люди?

– Некто, кого часто называют просто «Гамбусино», как будто это его собственное имя, такой, дескать, он великий золотоискатель, среди всех гамбусино – самый умелый и удачливый, а второй известен тем, что убивает на арене невинных животных, он – тореадор, еще точнее – эспада, и зовут его Антонио Перильо, и его имя известно очень многим в Аргентине.

– Это имя я тоже слышал и даже читал об этом человеке в газетах. Он выступал у нас в Лиме, но я не любитель корриды и не хожу в цирк. Так почему же вы называете этих двоих негодяями?

– Чтобы дать вам полный ответ на этот вопрос, надо рассказать такую длинную историю, что ее изложение продлилось бы до завтрашнего вечера. Ну в общем так: этот Перильо, которого мы раньше никогда и в глаза не видели, преследует нас повсюду и уже не раз пытался убить.

– Неужели такое возможно? Вы не шутите случайно?

– Какие там шутки! В тот самый день, как доктор прибыл в Аргентину и навестил банкира Салидо, Перильо совершил первое свое покушение на его жизнь.

– Салидо, говорите вы? А в каком городе это случилось?

– В Буэнос-Айресе.

– Значит, вы с ним знакомы?

– Да, и он – милейший человек, – сказал доктор. – Я был ему представлен и пользовался его гостеприимством, пока находился в Буэнос-Айресе.

– И долго вы жили под крышей его дома?

– Нет, несколько недель.

– А вам не приходилось слышать, чтобы сеньор Салидо упоминал когда-нибудь мое имя? – взволнованно спросил Энгельгардт.

– Постойте, постойте, когда вы сказали, что ваше имя – Энгельгардт, у меня появилось ощущение, что я его уже где-то слышал…

– Но вы могли слышать его и в Германии. У нас на родине полно Энгельгардтов.

– Нет, нет, это было определенно в Аргентине, но где точно, не могу вспомнить. Фриц, а ты не припомнишь ли, дружище, где мы могли слышать фамилию Энгельгардт?

– Энгель… Энгель… – задумчиво пробормотал, глядя себе под ноги, Фриц. – А, вспомнил, вспомнил! Вы жили в Лиме, и у вас было свое дело. Вы случайно не владелец банка?

– Да, я жил в Лиме и до самого последнего времени владел одним из самых крупных банков в столице Перу.

– У вас супруга, так?

– Так.

– И два сына?

– И это верно.

– Один из них гостил недавно у банкира Салидо в Буэнос-Айресе?

– И это верно.

– Все так, как я и думал! Мы не могли сразу вспомнить, где слышали эту славную фамилию, потому что мальчика называли только по имени – Антон. Доктор, что вы на это скажете, вот до чего мир тесен: герр Энгельгардт – не кто иной, как родной папа нашего юного героя Антона.

Доктор, открыв от удивления рот, переводил взгляд с Фрица на Энгельгардта, с Энгельгардта на Фрица, не в силах вымолвить ни слова… Наконец, покачав отрицательно головой, сказал:

– Нет, Фриц, здесь скорее всего какое-то недоразумение или совпадение. Отец того Антона Энгельгардта, которого знаем мы, действительно банкир, но я бы не стал отождествлять его с герром Энгельгардтом, которого мы видим в данный момент перед собой.

– Почему же?

– Потому что тот человек, насколько мне известно, вовсе не собирался продавать свое дело и отправляться в путешествие через Анды.

– Нет, нет, я уверен, что никакого недоразумения тут нет, – с горячностью запротестовал Фриц, а герр Энгельгардт утвердительно закивал головой в подтверждение этих его слов.

Но это не убедило доктора Моргенштерна, даже наоборот: его сомнение перешло в подозрительность, и, прищурив глаза на манер этакого проницательного сыщика, с видом превосходства над всеми окружающими он произнес:

– Не думаю, чтобы отец нашего Антона, зная, что его сын, по-латыни «пуэр» или «филиус», вот-вот прибудет домой, отправился в подобное путешествие.

– Как? – спросил Энгельгардт ошарашенно. – Антон собирался вернуться домой?

– Да, и не только собирался, но и отправился в путь к дому.

– Мой сын? Нет, тут что-то действительно не так, возможно, вы правы, речь идет о другом Антоне Энгельгардте. Но как же это?.. Второй банкир по фамилии Салидо, может, и существует в природе, я не могу этого знать, но в Буэнос-Айресе второго такого человека точно нет…

– Вот именно.

– Так что тут не может быть никаких сомнений, – уверенно заявил Энгельгардт, – поскольку сеньор Салидо – дядя именно того юноши, который вам знаком, следовательно, это все-таки мой сын, и никто иной.

– Но почему вы тогда уехали из Лимы? Почему не остались ждать сына дома? Вам же было хорошо известно о том, что Антон покинул Буэнос-Айрес и направляется домой через Анды! – не унимался доктор Моргенштерн.

– Я знал, что у него было такое намерение, но о том, что он выехал, – не знал. А перед тем, как выехать из Лимы, я послал сеньору Салидо телеграмму, в которой просил его задержать Антона.

– События иногда, знаете ли, опережают самые срочные депеши, – ответил сочувственным тоном доктор, которому, вероятно, надоело наконец разыгрывать из себя сыщика. – Очевидно, телеграмма пришла тогда, когда Антона уже не было в Буэнос-Айресе. Но в таком случае мне непонятно другое: почему банкир Салидо не телеграфировал вам немедленно об этом в Лиму?

– Да это-то как раз понятно… Кто может поручиться за своевременную доставку телеграмм во время войны.

– Бог мой! Какой войны?

– Как это какой? Между Чили и Перу. А вы что же, ничего не слышали об этом?

– Абсолютно! От вас впервые слышим.

– Странно! Должно быть, вы пребывали последние дни на Луне…

– Нет, мы были в глубине Гран-Чако, а это почти то же самое, что на Луне. Новости туда доходят не скоро.

– Дело в том, что все коммуникации, связывающие Перу с Аргентиной, проходят через территорию Чили. Моя телеграмма сеньору Салидо в Буэнос-Айрес была отправлена еще до начала военных действий и оказалась, как я теперь прекрасно понимаю, одной из последних депеш, прошедших по каналам связи нормально. А ответная телеграмма, которую, я нисколько не сомневаюсь, Салидо мне отправил, пришлась как раз на момент военной заварухи, вот почему она и не дошла. Так… Наконец-то все. стало понятно. Бог мой, а я-то до сих пор пребывал в уверенности, что Антон находится в доме своего дяди в полной безопасности!

Пока шел этот волнующий всех разговор, трое немцев даже не заметили, как немного отстали от остальных. После всего, что уже было сказано, разговор продолжили Энгельгардт и Фриц, причем обмен вопросами, ответами и репликами шел в молниеносном стиле, почти без пауз, доктор Моргенштерн же тем временем погрузился в свои мысли.

– Ну и дела! – воскликнул Фриц. – Война между Перу и Чили, потерявшаяся телеграмма, а вы и Антон оба в Андах, но не вместе! Ах ты, Господи, ну почему вам не сиделось в Лиме, зачем вы продали свое дело?

– Обстоятельства, мой друг, бывают властителями наших желаний часто помимо нашей воли. Эта война грозила мне потерей всего моего состояния, не только дела, но и дома и всего остального, чем я владею, так что из двух зол я выбрал меньшее. Мы фактически бежали из Лимы. Жену с младшим сыном я отправил в Германию морем, благо нашелся у меня хороший знакомый, даже, можно сказать, друг – капитан одного недавно спущенного на воду судна, а сам отправился в горы. Кто бы мог подумать, что все так получится, Бог мой! Где теперь мой мальчик? Какие люди его окружают? Жив ли он? Я в отчаянии!

Фриц положил руку на плечо Энгельгардту и сказал, постаравшись придать своему тону выражение спокойной уверенности в том, что все еще будет хорошо:

– Успокойтесь! Вспомните, что за человек сеньор Салидо. Ну, конечно же, он никогда и ни за что не станет связываться с людьми ненадежными, с сомнительной репутацией, и уж тем более не доверит им своего племянника.

– Да, да, я знаю, что брат моей жены – человек осторожный и постарается сделать все как можно лучше, но в данном случае он не владеет ситуацией, вот в чем все дело. Кто знает, что может произойти в пути! Да все, что угодно. Но даже если переход через Анды закончится для моего сына вполне благополучно, и он доберется до Лимы, что дальше? Нас нет, и никто ему не скажет, где мы… а его еще к тому же, вполне вероятно, могут призвать в армию, он ведь уже достиг призывного возраста.

– Вот на этот счет вы можете совершенно не волноваться! Ваш сын еще не пересек границу Перу, и, я думаю, не пересечет, во всяком случае, до тех пор, пока не кончится эта война. Люди, с которыми он сейчас, конечно, не допустят этого.

– Но почему вы так уверенно об этом говорите? Вы что, знаете этих людей?

– Знаю, и весьма неплохо.

– Скажите же мне, кто они и где сейчас находятся?

– Они – это двадцать с лишним мужчин, прошедших Огонь и воду, а ведет их человек по имени Отец-Ягуар. Вам это имя, данное ему местными жителями, о чем-нибудь говорит? Даю вам честное слово: с ними ваш сын как за каменной стеной!

Выражение напряжения и тревоги сошло наконец с лица Энгельгардта. Он схватил обе руки Фрица и стал радостно трясти их, воскликнув:

– Значит, он с Отцом-Ягуаром! В Салине-дель-Кондор, совсем рядом от меня! Какое удачное совпадение обстоятельств или даже больше – веление судьбы!

– Это не совпадение! – взял слово доктор. – Я тоже уверен в том, что ваш сын находится рядом и уже завтра утром вы сможете его обнять, но благодарить за это вы должны не случай, а ваше собственное доброе сердце. Если бы вы равнодушно проехали мимо нас, то еще долго ничего не знали бы о сыне. Но вы этого не сделали, и судьба вознаградила вас.