Текст книги "По дикому Курдистану"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Мохаммед Эмин – знаменитый эмир бени-хаддединов из арабского племени шаммаров. Он также мудрый князь и необоримый воин, и даже неверные чтят его седую бороду. Еще никто не отважился сбросить его с коня и поставить ногу ему на грудь. Попробуй сказать еще хоть что-нибудь, что мне не понравится, и я вернусь к бею, взяв тебя с собою, и прикажу, чтобы там, в Лизане, тебя били по пяткам.

– Господин, ты же хотел говорить со мной мирно!

– Так не говори сам со мной враждебно! Два таких эмира, как Мохаммед Эмин и я, не позволят оскорбить себя и тысяче мужчин. Но мы не будем угрожать целой стране Халь. Нас будут защищать курды-бервари, которые не допустят, чтобы оскорбляли друзей их бея.

Тут же поднялся старейший из курдов, взял Мохаммеда и меня за руки и заявил угрожающим тоном:

– Кто оскорбит этих эмиров, тот мой враг! Клянусь своим отцом!

Этой клятвы самого уважаемого из курдов было достаточно, чтобы защитить нас от оскорблений аги. Раис уже вполне миролюбиво спросил:

– Что в этом послании, которое ты должен передать?

– Мне нужно вам сказать, что бей является пленником мелека из Лизана и…

– Это мы и раньше знали; для этого тебе не следовало к нам приходить.

– Когда ты посетишь в джехенне своих отцов, поблагодари их за то, что они воспитали тебя таким вежливым человеком.

Старый курд вытащил пистолет и хладнокровно произнес:

– Клянусь своим отцом! Может быть, скоро ты услышишь голос этого оружия! Говори дальше, эмир!

Определенно сложилось весьма своеобразное положение. Нас, чужаков, курды защищали от своего собственного предводителя! Что бы сказал по этому поводу европейский ротмистр? Да ничего. Такие вещи могут происходить только в диком Курдистане! Я благодаря старому курду мог говорить дальше:

– Мелек Лизана требует крови бея.

– Почему? – спросили меня.

– Потому что по вине курдов было убито много халдеев.

Мои слушатели заметно заволновались. Я дал им некоторое время на обмен мнениями и впечатлениями, а затем попросил их выслушать меня спокойно.

– Я посланник бея, но одновременно и посланник мелека; я люблю бея, но и мелек просил меня быть его другом. Можно ли мне обмануть одного из них?

– Нет, – ответил старик.

– Правильно говоришь! Я нездешний, я не настроен враждебно ни к вам, ни к насара и поэтому должен следовать словам Пророка: «Да будет твое слово защитой твоего друга!» Я буду говорить с вами от имени бея и мелека так, как если бы они сами были здесь. И да просветит ваши сердца Аллах, чтобы никакая неправедная мысль не омрачила вашу душу!

Старик снова взял слово:

– Говори спокойно, господин, говори и за мелека, потому что и он тебя к нам послал. Ты будешь говорить только правду, и мы знаем, что ты и не помышляешь оскорбить или разгневать нас.

– Тогда слушайте, братья! Не так давно в этих горах раздавались крики боли и плач; гулял меч, и кинжал был в руках смерти, многообразной и неуловимой. Скажите мне, чьи руки управляли этим оружием?

– Наши! – послышались торжествующие возгласы со всех сторон.

– А кто погибал от этих рук?

На этот раз выступил вперед ага:

– Насара, да погуби их Аллах!

– Что они вам сделали?

– Нам? – спросил он с удивлением. – Разве они не гяуры? Разве не верят они в трех богов? Разве не молятся давно умершим людям? Разве наши священники не призывают их уничтожить?

Сейчас было бы крайне неосторожно пускаться в теологические споры, поэтому я отвечал просто:

– Значит, вы убивали их за их веру? Вы признаете, что вы их убивали сотнями и тысячами?

– Многими тысячами! – сказал ага гордо.

– Хорошо, у вас есть кровная месть. Должны ли вы удивляться, что родственники убитых восстают и требуют вашей крови?

– Господин, они не вправе этого делать, ведь они гяуры!

– Ты ошибаешься, человеческая кровь всегда остается человеческой кровью. Кровь Авеля не была кровью мусульманина, и тем не менее Господь сказал Каину: «Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли». Я был во многих странах и у многих народов, вы даже не знаете всех их названий, они не были мусульманами, тем не менее практиковали кровную вражду и не удивлялись тому, что вы мстите за кровь ваших близких. Здесь я беспристрастен; не могу сказать, что только вы имеете право для кровной мести, ибо и ваши кровники получили свою жизнь от Бога, а если они лишены права защищаться от вас и вы их все-таки убиваете, то вы лишь подлые убийцы. Вы признаете, что убили тысячи из них; тогда вы не должны удивляться, что они домогаются жизни вашего бея. Собственно, у них есть право потребовать от вас столько же жизней, сколько вы взяли у них.

– Пусть только придут! – пробурчал ага.

– И они придут, если вы не протянете им руку примирения.

– Примирения? Ты сошел с ума?

– Отнюдь. Что вы можете им сделать? Между вами и ими лежит Заб. И это будет стоить вам многих жизней, попытайся вы взять мост или брод. И пока вы будете их завоевывать, к ним придет подмога из Завита, Миниджаниша и Мурги, а также других мест, столь многочисленная, что они вас просто задавят.

Тут поднялся ага, встав в позу обвинителя.

– А ты знаешь, кто виноват во всем? – спросил он.

– Кто? – спокойно спросил я.

– Ты сам, только ты!

– Я? Почему?

– Разве не ты признался нам, что дал им совет перебраться за реку?

Он повернулся к воинам и добавил:

– Видите, что он нам не друг, а враг, предатель?

Я возразил:

– Как раз оттого, что я вам друг, я дал им этот совет; поскольку, как только вы убили бы кого-нибудь из халдеев, они тотчас же умертвили бы бея. Может, мне сейчас вернуться к бею и сказать ему, что его жизнь для вас ничто?

– Значит, ты полагаешь, нам не следует нападать?

– Именно так.

– Господин, ты считаешь нас трусами, которые даже не попытаются отомстить за смерть тех, кто погиб вчера?

– Нет. Я считаю вас храбрыми воинами, а также умными людьми, которые не пойдут бессмысленно навстречу смерти. Вы ведь знаете Заб. Кто из вас пойдет туда, если на той стороне реки стоит враг и встречает вас пулей?

– В этом только ты один виноват!

– Ба! Я спас этим жизнь бею.

– Ты хотел не ему, а себе спасти жизнь!

– Ты ошибаешься. Я и мои спутники – гости мелека. Только бей и курды, которых взяли вместе с ним, – в плену. Они умрут, как только вы начнете военные действия.

– А если мы не поверим, что ты гость мелека, как ты нам это докажешь?

– Стоял бы я здесь, будь я пленником?

– Он мог бы тебя отпустить, положившись на твое слово. По какой причине он взял тебя под защиту? Кто рекомендовал тебя ему, мелеку из Лизана?

Мне пришлось отвечать, и, признаться честно, я стыдился называть имя женщины.

– Меня ему рекомендовала одна женщина, которую он очень уважает.

– Как ее зовут?

– Мара Дуриме.

Я боялся выставить себя на посмешище и был ошарашен противоположным действием, произведенным этим именем. Ага тоже был озадачен и сказал:

– Мара Дуриме? Где ты ее встречал?

– В Амадии.

– Когда?

– Несколько дней назад.

– Каким образом ты с ней встретился?

– Ее правнучка съела яд, и ее отец, узнав, что я хаким, позвал меня. Я спас больную и встретил там Мара Дуриме.

– И ты сказал старой женщине, что ты поедешь в Гумри и Лизан?

– Да.

– Она тебя предостерегала от этого?

– Да.

– А когда ты не отказался от своего намерения, что она сделала? Вспомни. Может быть, она тебе сказала слово, которое я тебе сам не могу назвать.

– Она сказала, что, когда я буду в опасности, я должен назвать имя Рух-и-кульяна. И он меня защитит.

Едва я назвал это имя, ага, который поначалу относился ко мне враждебно, встал передо мной и протянул мне руку.

– Эмир, я этого не знал. Прости меня! Кому Мара Дуриме сказала это имя – с тем не произойдет ничего плохого. И теперь мы с почтением выслушаем твою речь. Насколько сильны насара?

– Я не могу вам этого сказать. Я такой же их друг, как и ваш; и не скажу им, насколько сильны вы.

– А ты осторожнее, чем я думал. Ты в самом деле думаешь, что они убьют бея, если мы на них нападем?

– Я убежден в этом.

– Они освободят его, если мы отступим?

– Я не знаю, но надеюсь, что так. Мелек должен меня послушаться.

– Но там было убито несколько наших людей; за них мы все равно должны отомстить.

– Но разве вы до этого не убили тысячи насара?

– Десять курдов стоят больше, чем тысяча насара!

– А халдеи думают, что десять насара стоят больше, чем тысяча курдов.

– Заплатят ли они нам за пролитую ими кровь?

– Мне это неведомо, но признаюсь вам честно, что я на их месте не делал бы этого.

– Тогда ты, может, дашь им совет, чтобы они заплатили?

– Нет. Я всем говорю только то, что служит миру. Они убили несколько ваших, вы же – тысячи; значит, лишь они имеют право требовать плату за пролитую кровь. Кроме того, у них находится в плену бей, и если вы хорошенько поразмыслите, то осознаете, что у них имеется по отношению к вам серьезное преимущество.

– Они настроены воинственно?

Собственно, мне следовало ответить «нет», но я все же предпочел дать уклончивый ответ:

– Разве они вчера вели себя как трусы? Измерьте кровь, стекшую в Заб; сосчитайте кости, в изобилии валяющиеся в долине, но не спрашивайте, велик ли их гнев, чтобы мстить!

– У них много хорошего оружия?

– Опять не могу сказать. Тогда я ведь должен и им рассказать, как вы вооружены?

– Они взяли с собой за реку свое имущество?

– Только беспечный оставляет свое имущество, когда спасается бегством. Впрочем, у халдеев так мало имущества, что им вовсе не трудно взять его с собой.

– Отойди в сторону! После того как мы услышали все, что хотели, мы должны посовещаться.

У меня появилась возможность познакомить Мохаммеда Эмина с ходом переговоров. Что я и сделал. Не успели курды прийти к какому-либо решению, как несколько их воинов привели к нам человека. Он был без оружия.

– Кто это? – спросил ага.

– Этот человек, – ответил один из курдов, приведший незнакомца, – бродил неподалеку от нас, и, когда мы его схватили, он сказал, что его послал мелек к этому эмиру.

Произнося последние слова, говоривший указал на меня.

– Что тебе нужно? – спросил я халдея.

Он мне показался подозрительным или по крайней мере очень неосмотрительным. Правда, для того чтобы разгуливать около враждебных курдов, требовалось необыкновенное мужество.

– Господин, – отвечал он, – мелеку показалось, что ты слишком долго отсутствуешь, и поэтому он послал меня к тебе, чтобы сообщить, что бея убьют, если ты тотчас же не вернешься.

– Видите, я вас не обманывал? – повернулся я к курдам. – Пусть этот человек возвращается и скажет мелеку, что со мной ничего не случилось и я скоро вернусь.

– Уведите его! – повелел ага.

Совещание возобновилось.

Посланник мелека оказал благоприятное влияние на ход совещания. Тем не менее мне показалось странным, что мелек послал этого человека. Он все-таки не был таким кровожадным, когда мы с ним общались, а угроза, сделанная якобы с лучшими намерениями в отношении меня, явно была излишней, поскольку я как друг бея мог ничего не опасаться.

Наконец курды пришли к решению и подозвали меня.

– Господин, ты обещаешь нам не говорить насара ни слова, которое было бы во вред нам?

– Обещаю.

– Значит, ты сейчас к ним возвращаешься?

– Да, я и мой друг Мохаммед Эмин.

– Почему он не может остаться с нами?

– Он что, ваш пленник?

– Нет.

– Тогда он может идти туда, куда ему заблагорассудится, а он решил пойти со мной. Что мне сказать мелеку?

– Что мы требуем освободить нашего бея.

– И еще?

– После этого пусть бей сам решает, что нужно делать.

У этого требования могла быть весьма опасная подоплека, поэтому я тут же задал уточняющий вопрос:

– Когда его следует освободить?

– Тотчас же вместе с его спутниками.

– Куда он должен прийти?

– Сюда.

– И тогда вы не нападете?

– Сейчас нет.

– Значит, только тогда, когда отпустят бея?

– Тогда будет так, как решит бей.

– А если мелек захочет его выдать только при условии, что вы с миром вернетесь обратно в Гумри?

– Господин, на это мы не пойдем. Мы не сойдем с этого места, пока не увидим властелина Гумри.

– Что вам еще нужно?

– Больше ничего.

– Тогда слушайте, что я вам скажу. Я честно вел себя по отношению к вам и точно так же буду поступать во всем, что касается мелека. Я не буду его уговаривать пойти на уступки, которые могут ему повредить. И запомните еще – бея сразу же убьют, если вы тронетесь с этого места, прежде чем будет заключен мир.

– Ты что, посоветуешь мелеку совершить это убийство?

– Спаси меня Аллах от этого! Но я также не соглашусь с тем, чтобы вам выдали бея, который потом сразу же поведет вас против Лизана.

– Господин, ты говоришь очень дерзко, но прямодушно!

– По крайней мере вы понимаете, что я говорю с вами как с друзьями. Потерпите, пока я не вернусь!

Мы с Мохаммедом Эмином сели на лошадей и отправились к Лизану без какого-либо сопровождения со стороны курдов.

– Что тебе нужно передать мелеку? – спросил меня хаддедин.

Я объяснил ему мое задание, а также поделился своими сомнениями и заботами. Наши лошади быстро бежали, и мы почти уже добрались до реки, как мне послышался рядом со мной подозрительный шорох. Я резко повернулся в ту сторону, и тут же прозвучало два выстрела. Лошадь хаддедина тотчас же понесла сквозь кусты, а моя подогнула колени и повалилась на землю, прежде чем я успел вынуть ноги из стремян. Я тоже упал вместе с ней, наполовину придавленный ее корпусом. В следующее мгновение около десятка мужчин набросились на меня, пытаясь связать и отобрать оружие. Один из них был так называемым посланником мелека. Значит, мои предчувствия меня все-таки не обманули!

Это было подлым замыслом раиса Шурда. Я защищался изо всех сил. Но положение было неудачным – я лежал на земле, правая нога зажата корпусом лошади. Правда, у меня еще оставались свободными руки, и мне удалось нанести несколько хороших ударов, прежде чем меня скрутили. Справиться с десятком сильных мужчин – об этом не могло быть и речи, тем более что они тут же молниеносно отняли у меня оружие. Они вытащили меня из-под лошади и поставили на ноги. Не первый раз меня связывали враги, но еще никогда таким унизительным способом! Мне привязали ремни к запястьям и притянули таким образом правую руку к левому плечу, а левую соответственно к правому, причем так туго завязав узел сзади на шее, что я едва мог дышать. Ноги связали так крепко, что я еле шел, и, кроме того, что было особенно подло, локоть прикрепили пряжкой к стремени одного из этих разбойников с большой дороги, – оказывается, они были на лошадях, которых на время нападения спрятали в кустах.

Все это произошло в считанные минуты. Я надеялся, что Мохаммед Эмин вернется, но не хотел звать на помощь, чтобы не позориться перед этими людьми. Но говорить я вполне мог.

– Что вы от меня хотите? – спросил я.

– Нам нужен ты сам, – ответил один из них, наверняка предводитель. – И твой конь нам нужен, да ты не на нем поехал.

– Кто вы?

– Ты что, баба, что столь любопытен?

– Ба! Вы, псы, служите Неджир-бею. Сам он не посмел ко мне приблизиться, теперь же посылает свою свору, чтобы ему случаем не поцарапали ногу!

– Заткнись! Почему мы взяли тебя в плен, ты скоро узнаешь! Веди себя тихо, иначе заткнем тебе рот!

Мои похитители медленно тронулись в путь верхом, я же был вынужден идти следом. Вскоре мы приблизились к речке, проехали немного вдоль нее и вошли в воду, – здесь, наверное, имелся брод. На той стороне реки стояли вооруженные люди, которые сразу же исчезли при нашем появлении. Видимо, это был Неджир-бей, ожидавший там, выгорит ли его предприятие, и теперь удалявшийся, потирая руки.

Русло реки было буквально усыпано острыми скользкими камнями; местами вода доходила мне до груди, а поскольку я был тесно привязан к лошади, мне пришлось вынести немало неприятных минут, прежде чем мы достигли другого берега. Там большая часть всадников от нас отстала, дальше меня потащили только двое разбойников. Мы проехали вниз по реке вплоть до быстрого горного ручья, впадавшего слева в Заб, и начали подниматься по нему. Для меня это была тяжелая дорога, но мое «сопровождение» не обращало на меня никакого внимания. На пути нам не встретился ни один человек. Затем мы проследовали мимо дикого нагромождения валунов и гальки по густому колючему кустарнику. Я понял, что мои сопровождающие по каким-то причинам не хотели заезжать в деревушку Шурд. Ее убогие хижины и развалины домов я видел внизу, в долине.

Позднее мы снова свернули направо и вскоре очутились в заброшенном овраге, ведущем в долину Раола. После трудной дороги мы наконец подъехали к строению, больше походившему на прямоугольное скопление камней высотой в четыре или пять локтей, которое имело одно-единственное отверстие, служившее одновременно и дверью и окном. Перед этим «кубиком» разбойники спешились.

– Мадана! – крикнул один.

Внутри хижины раздалось какое-то хриплое хрюканье, и немного спустя из двери вышла старая женщина. Мадана – так здесь называют петрушку. Как эта старушка обрела «пряное» имя, я понятия не имел; но когда она подошла совсем близко ко мне, я уловил вовсе не запах петрушки, а сложный аромат чеснока, тухлой рыбы, мертвых крыс, мыльной воды и подгоревшей селедки. Не держали бы меня путы, я бы отпрянул от нее. Одета была эта «прекрасная» обитательница долины Заба в короткую юбку, которую у нас побрезговали бы использовать и как половую тряпку; край юбки доходил до колен, из-под нее выглядывали грязные ноги, по которым было видно, что она не мылась уже долгие годы.

– Все готово? – осведомился мужчина и задал ей целый ряд вопросов, на которые она отвечала коротким «да».

С меня сняли часть пут, но рук не развязали и, низко наклонив мне голову, втолкнули в хижину. В стенах было несколько щелей, сквозь которые внутрь проникали лучи света, так что я мог подробно рассмотреть внутреннее «убранство». Это было четырехугольное, грубо отделанное, голое помещение, в заднем углу которого в землю глубоко и крепко был вбит толстый столб. Рядом лежала средних размеров куча сена и листьев, стояли полная воды миска и большой глиняный осколок, должно быть от кружки, используемый теперь как тарелка, на которой лежала каша, состоявшая, как казалось, наполовину из столярного клея и наполовину из дождевых червей или пиявок.

Сопротивляться было бессмысленно, поэтому я спокойно дал привязать себя толстой веревкой к этому столбу и лег на сено.

Женщина остановилась перед входом. Один из моих «попутчиков» молча вышел из хижины, другой же счел необходимым дать мне несколько указаний относительно моего поведения.

– Ты в плену! – заметил он так же метко, как и остроумно.

Я не отвечал.

– Ты не можешь убежать! – поучал он меня.

Я снова ничего не ответил.

– Мы сейчас уйдем, но старуха будет тебя охранять.

– Скажи ей хотя бы, чтобы она это делала снаружи.

– Она останется в хижине, – отвечал он, – она не должна выпускать тебя из виду; кроме того, она накормит тебя, если ты захочешь есть; ты ведь не можешь двигать руками.

– А где еда?

– Вот! – Он указал на осколок кружки, чье содержимое было столь соблазнительно.

– Что это?

– Я не знаю, но Мадана может стряпать как никакая другая женщина в деревне.

– Зачем вы меня сюда притащили?

– Мне нельзя тебе этого говорить; ты узнаешь это от другого человека. Не пытайся освободиться, иначе Мадана позовет нескольких человек, которые свяжут тебя так, что ты даже пошевелиться не сможешь.

Мужчина ушел. Я слышал удаляющиеся шаги обоих мужчин; затем в дом чуть ли не вползла, скрючившись, милая Петрушка и примостилась рядом с входом так, что я находился прямо перед ее взором.

Это было, прямо скажем, неприятное положение, но меня больше беспокоила мучительная мысль о моих друзьях в Лизане. Мелек с надеждой ждал меня, и курды тоже наверняка беспокоились по поводу моего долгого отсутствия. А я лежал здесь привязанный, как собака в конуре. Интересно, чем это кончится?

Утешало меня только одно обстоятельство. Если Мохаммед Эмин приехал в Лизан, то халдеи, наверное, уже оказались на том месте, где на нас напали, нашли мертвую лошадь и следы борьбы, а во всем остальном мне приходилось полагаться на ум и отвагу моего верного Халефа.

Я лежал долго, ломая голову в поисках выхода из этой нелепой ситуации. Тут меня вывел из состояния задумчивости голос милой Маданы. Она была женщиной, поэтому не могла так долго ничего не говорить.

– Хочешь есть? – спросила она меня.

– Нет.

– А пить?

– Нет.

Разговор кончился, благоухающая Петрушка подковыляла ко мне, мирно уселась прямо перед моим носом и взяла на колени отвергнутый мною осколок кружки с пищей. Всеми пятью пальцами правой руки она взяла таинственную смесь и распахнула рот, как дорожную сумку из черной кожи. Я закрыл глаза. Раздалось громкое чавканье, затем шуршащие звуки, которые возникают, когда язык используют как тряпку, которой смахивают остатки с посуды, и наконец продолжительное довольное хрюканье. О Петрушка, почему бы тебе не благоухать в отдалении от меня, на улице?

Только спустя много времени я снова открыл глаза.

Моя надежная охрана еще сидела передо мною, уставившись на меня. В ее глазах я заметил немного сочувствия и куда больше любопытства.

– Кто ты? – спросила она меня.

– А ты что, этого не знаешь?

– Нет. Ты мусульманин?

– Я христианин.

– Христианин – и в плену? Ты разве не курд-бервари?

– Я христианин с Запада.

– С Запада! – воскликнула она удивленно. – Где мужчины танцуют с женщинами и где едят лопатами?

Отголоски нашей западной культуры достигли и ушей Петрушки; она слышала про наши ложки и польку.

– Да, – сказал я.

– Что тебе надо в нашей стране?

– Я хочу посмотреть, так ли красивы ваши женщины, как и наши.

– И какой ты сделал вывод?

– Они очень красивы.

– Да, они красивы, – подтвердила она, – красивей, чем в какой-либо другой стране. У тебя есть женщина?

– Нет.

– Мне жалко тебя! Твоя жизнь как миска, где нету ни сармысака, ни салджангоша.

Улитки в чесноке? Значит, это и было то ужасное блюдо, которое так быстро исчезло в пасти «дорожной сумки»! И без всяких «лопат».

– Ты не хочешь взять себе женщину?

– Может быть, и хотел бы, но не могу.

– Почему?

– Как это можно, если меня связали?

– Тебя снова развяжут.

– Меня освободят?

– Мы – халдеи; мы не убиваем пленных. Что ты сделал, что тебя связали?

– Сейчас расскажу. Я прибыл в эту местность через Мосул и Амадию…

Она прервала меня торопливо:

– Через Амадию?

– Да.

– Когда ты там был?

– Недавно.

– Как долго?

– Несколько дней.

– Может, ты видел там одного человека, эмира и хакима с Запада?

– Видел. Он вылечил девочку, которая приняла яд.

– Он еще там?

– Нет.

– Где он?

– Почему ты спрашиваешь о нем?

– Потому что я слышала, что он посетит эту местность.

Она говорила с большой поспешностью, что могло свидетельствовать только о живейшем интересе.

– Он уже в этой местности, – сказал я.

– Где? Быстро скажи мне!

– Здесь.

– Здесь, в Шурде? Ты ошибаешься; я ничего об этом не слыхивала!

– Не здесь, в Шурде, а в твоей хижине.

– В этой хижине? Боже мой, тогда это, должно быть, ты!

– Конечно!

– Можешь ли ты это доказать?

– Да.

– Тогда скажи, кого ты встретил в доме больной, принявшей яд?

– Мару Дуриме.

– Она тебе давала талисман?

– Нет, но она сказала, что если я окажусь в беде, то должен сказать «Рух-и-кульян».

– Тогда это и в самом деле ты, ты, господин! – закричала она, всплеснув руками. – Ты друг Мары Дуриме; я тебе помогу, я тебя спасу. Расскажи мне, как тебя поймали!

Уже в третий раз за день я испытал чудодейственную силу имени Мары Дуриме. Какой же властью обладала эта таинственная женщина?!

– Кто такая Мара Дуриме?

– Она старая княгиня, чьи потомки отпали от Мессии и перешли к Мохаммеду. Теперь же она расплачивается за их грехи и путешествует туда-сюда, не имея никакого покоя.

– А кто такой Рух-и-кульян?

– Это добрый дух. Одни говорят, это архангел Гавриил, другие – архангел Михаил, защитник верующих. Он появляется в определенных местах в определенное время. Но расскажи прежде, как ты очутился в плену?

Этот рассказ в дальнейшем мог принести мне пользу. Стараясь не обращать внимания на неудобное положение тела, на крепко связанные руки, я подробно рассказал ей про мои приключения, начиная с самой Амадии. Старуха слушала с величайшим вниманием, а когда я закончил, нежно взяла одну из моих «зашнурованных» рук.

– Господин, ты прав, – воскликнула она, – это Неджир-бей держит тебя в плену! Я не знаю, почему он это делает, но я его не люблю: он грубый человек. Я спасу тебя.

– Ты развяжешь меня?

– Господин, пока я не смею этого сделать. Скоро придет Неджир-бей, и тогда он меня строго накажет.

– Ты хочешь просить за меня?

– Я не могу взобраться вверх к нему: дорога слишком крута для меня. Но… – Она сделала паузу и задумалась. Затем посмотрела на меня испытующе. – Господин, ты скажешь мне правду?

– Да!

– Ты все-таки попробуешь бежать, даже если пообещаешь не делать этого?

– Я не обманываю, если что-либо обещаю!

– Твои руки слишком туго связаны. Ты останешься здесь, если я тебе их развяжу?

– Обещаю тебе это.

– Но я могу снова их связать, когда кто-нибудь придет?

– Да.

– Поклянись.

– Священное писание гласит: «Ваша речь: да, да, нет, нет; что больше этого, то от лукавого». Я не клянусь, я просто обещаю тебе и сдержу свое слово.

– Я верю тебе.

Она приподнялась и попыталась ослабить узел на моей шее. Должен признаться, что в этот момент благоухание милой Петрушки ни в малейшей степени не было для меня противным. Наконец я протянул вперед затекшие руки и вздохнул с наслаждением полной грудью, не стянутой веревками. Мадана теперь уселась перед входом, откуда могла издалека заметить приближение людей. То, что наша беседа может вестись и дальше через дверное отверстие, бравая старушка доказала мне тут же.

– Когда кто-нибудь придет, я тебя на время свяжу, – сказала она, – и тогда, тогда… О Господи, вернешься ли ты, если я позволю тебе уйти?

– Да. Но куда мне нужно прийти?

– Туда, на гору, где живет Рух-и-кульян.

Я удивленно вскинул голову. Это ведь было именно тем самым приключением, которое редко кому выпадало!

– Я уйду, но ты можешь рассчитывать на то, что я вернусь! – с радостью обещал я. – Но я не знаю дороги.

– Я позову Ингджу, она тебя проведет.

Ингджа – это «жемчужина», многообещающее имя!

– Кто такая Ингджа? – полюбопытствовал я.

– Дочь Неджир-бея.

– Неджир-бея? – переспросил я оторопело.

– Она отличается от своего отца, она лучше.

– Она меня поведет, хотя знает, что это дело касается ее отца?

– Да. Она любимица Мары Дуриме, и я с ней говорила о чужом эмире, побеждающем яд и обладающем чудодейственным оружием.

Значит, вести о моих чудесных медицинских способностях достигли даже этой местности. Я удивленно спросил:

– Кто тебе сказал это?

– Твой слуга рассказал об этом отцу больной, а Мара Дуриме – Ингдже. Мне ее позвать, господин?

– Да, если можно.

– Тогда мне придется тебя снова связать, но только до тех пор, пока я не вернусь.

– Хорошо, давай!

Я охотно повиновался теперь заботливым рукам Маданы. Она отсутствовала недолго. Вскоре старуха возвратилась и сказала, что Ингджа скоро придет. Мадана освободила мне руки, и я спросил ее, была ли она в деревне, выразив при этом опасение:

– А если бы тебя увидели? Ты же должна меня охранять!

– О, мужчины все отсутствуют, а женщины, видевшие меня, не подведут нас.

– А где мужчины?

– Ушли в Лизан.

– Зачем?

– Я не спрашивала. Какое мне дело до дел этих мужчин! Может, тебе это скажет Ингджа.

Старуха снова уселась перед дверью. Вскоре она торопливо поднялась и побежала кому-то навстречу. Они о чем-то пошептались перед хижиной, и чья-то тень заслонила вход в жилище. Это была Жемчужина.

Уже с первого взгляда на нее я сказал себе, что ее имя весьма метко. Ей было лет девятнадцать, она была высокая и с таким мускулистым телом, что у нас она, без сомнения, могла бы стать женою правофлангового старой прусской гвардии великанов. Несмотря на это, ее лицо было по-девчоночьи мягким и даже с заметным налетом застенчивости по отношению ко мне.

– Салам, эмир! – поздоровалась она тихим голосом.

– Салам! Ты Ингджа, дочь раиса Шурда?

– Да, господин.

– Прости, что не встал, чтобы приветствовать тебя, но я привязан.

– Я думала, что Мадана освободила тебя на время…

– Только руки.

– А почему не все остальное?

Она тут же наклонилась, чтобы разрезать веревки, однако я сказал:

– Благодарю тебя, милая! Тем не менее я прошу не делать этого, нам потребуется потом слишком много времени, чтобы снова связать меня, если кто-нибудь заявится.

– Мадана мне все рассказала, – продолжала свою речь Ингджа. – Господин, я не позволю, чтобы ты лежал здесь на земле, – ты, эмир с Запада, который ездит по всем странам мира, чтобы испытать приключения!

Это были последствия хвастовства моего маленького хаджи Халефа Омара. Девочка посчитала меня за западного Гаруна аль-Рашида, охотящегося за приключениями.

– Но все же из осторожности ты не будешь ничего такого делать, – отвечал я. – Давай садись рядом со мной и позволь, я задам тебе несколько вопросов.

– Господин, ты слишком добр. Я всего лишь простая девушка, чей отец тебя смертельно оскорбил.

– Может, я его еще и прощу – из-за тебя.

– Не из-за меня, а из-за моей матери, господин. Он не мой отец; первый муж моей мамы умер.

– Бедное дитя! А отчим строг и жесток с тобой?

Ее глаза вспыхнули.

– Строг и жесток? Господин, пусть только попытается вести себя так! Нет, но он презирает свою жену и меня; он не видит и не слышит нас. Он не хочет, чтобы мы его любили, и поэтому… Это не грех, что я проведу тебя к Рух-и-кульяну.

– Когда это произойдет?

– В полночь нужно быть на горе.

– Дух находится в пещере?

– Да. Он всегда там в полночь первого дня каждой второй недели.

– А как узнать, что он там?

– По свече. Ее оставляют перед входом в пещеру и отходят в сторону. Если свеча продолжает гореть, духа нет; если же она гаснет – он там. Затем входят в пещеру, делают три шага и говорят что нужно.

– При наших обстоятельствах можно обращаться к духу?

– К духу можно обращаться при любых обстоятельствах. Его можно о чем-то попросить; можно пожаловаться на другого; можно о чем-либо осведомиться.

– Я полагаю, духи не говорят? Как же узнают, какой ответ дал дух?

– После того как сказали пожелание, подходят к иконе, которая там висит, и ждут некоторое время. Если свеча снова загорится, значит, просьба исполнена, и вскоре после этого, чаще всего уже в следующую ночь, получают ту весть, которую ожидали.

– Что это за икона?

– Там находится высокий столб, на котором укреплена икона Пресвятой Богоматери.

Это меня озадачило, я ведь знал, что халдеи придерживались учения, что Святая Мария родила не Бога, а всего лишь человека по имени Иисус. Таинственный Рух-и-кульян, оказывается, праведный католик!

– Как долго там стоит эта икона? – спросил я.