Текст книги "Страна Рутамята"

Автор книги: Карл Сэндберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

6. Три истории о лунном свете, голубках, пчелах, Джипси, Джессе Джеймсе, Желтой Жгучке, Королеве Капустных Голов и Короле Бумажных Кульков

В субботу вечером в Печенка-с-луком-сити небо обрушило дождь на людей, на почту и на арахисовое поле.

После дождя небо выпустило луну, и лунный свет залил золотом дождевые лужи.

С запада прилетел западный ветер и подернул рябью лунную позолоту на поверхности луж.

Полоумная Растрепка и Лизка-Склизка, две малышки с тугими конскими хвостиками, две проворные степные девчонки, пришли в лунном свете, напевая коротенькую пустомельскую песенку.

Они пришли на угол рядом с почтой, где сидел, сжимая свой аккордеон, слепой Нос-Картошкой, размышлявший, что же случится дальше, с кем и почему.

Он спросил сам себя: «Кто же мне рассказал, что лунные крысы прячут зимой варежки в ледниках?»

Тут Полоумная Растрепка и Лизка-Склизка прискакали вприпрыжку и сказали: «Что за туманный, обманный вечер в лунном безумном свете?»

Он ответил: «Сегодня луна – круглая золотая дверь с серебряным окошком. Шмели и пчелы гоняются друг за другом, влетая в золотую лунную дверь и вылетая в серебряное окошко.

Полоумная Растрепка вытащила мешок, вынула из мешка пчел, посадила их на свой большой палец и засвистела коротенькую пустомельскую песенку. Посмотрев на нее, Лизка-Склизка подхватила пустомельский мотивчик. Пчелы, конечно, тоже начали жужжать и прожужжали свою пчелиную пустомельскую песенку. «Пристали к ним какие-то имена?» – спросил Нос-Картошкой.

«Те три, что на моем пальце, три особенныx лилово-синих пчелы, и я написала их имена на шелковых ленточках и привязала им ленточки на лапки. Одну зовут Джипси – у нее в ушах чернильницы-непроливайки. А это Джесс Джеймс – у него на носу почтовая марка. А вот Желтая Жгучка, она любит повязать вокруг желтой шеи жемчужно-серый платочек».

«Пчелы из одного мешка, а до чего же не похожи»,– пробормотал старик.

«Пчелы-беглянки, вот они кто,– продолжала Полоумная Растрепка. – Они жужжа улетают, жужжа прилетают, жужжа возвращаются домой и жужжа прожужжат вам все уши словечками, сплетнями и секретами.

Сегодня Джипси прижужжала с чернильницами в ушах и начала жужжать: «Я залетела далеко-далеко, невозможно сказать как далеко, там я встретила Королеву Капустных Голов, с головой как кочан капусты. Она подхватила меня за пятку и отвела во дворец Капустных Голов, где все головы уже расквасились.

Дворец был полон коз, они прогуливались вверх-вниз по лестницам, съезжали по перилам и поедали дзынь-дзынь-дзыньские часы. Я заметила, что прежде чем раскусить, прожевать, проглотить и съесть дзынь-дзынь-дзыньские часы, козы их заводили и ставили стрелки на пару минут вперед, чтобы они прозвенели уже изнутри. Я это заметила, понимаешь. А жирно-жирные надутые козы и жирно-жирные колченогие козы вешали лишние часы себе на рога, и те, уставшие ждать, потихоньку сами дзынь-дзынь-дзынькали друг другу.

Я пробыла там все утро и видела, что больших коз кормят большими часами, маленьких коз – маленькими, большие часы громко звенят, а маленькие – тихо. К полудню Королева Капустных Голов с совсем расквашенной головой пришла ко мне попрощаться. Она присела на ступеньку покормить крошек-крокодильчиков маленькими часиками, подкрутила завод, завела будильник, а когда крошки-крокодильчики проглотили часики, я услыхала, как они там, внутри дзынь-дзынь-дзынькают.

Королева учила алфавит с самыми маленькими крокодильчиками. Когда она повторяла им капустноголовый алфавит, они отвечали ей крокодильский. Наконец, королева попрощалась со мной и сказала: «Пока, пока, поскорей возвращайся, пока, пока, в следующий раз оставайся подольше».

Когда я выходила, все крошки-крокодильчики забрались на лестницу и прозвонили мне до свидания. Я побыстрее зажужжала домой, потому что почувствовала себя такой одинокой. Я так рада снова оказаться дома».

Нос-Картошкой поднял голову и сказал: «Как хорошо, что лунные крысы зимой прячут варежки в ледниках. Расскажи нам теперь об этом лилово-синем шмеле, Джессе Джеймсе».

«О, Джесс Джеймс,– повторила Полоумная Растрепка.– Джесс Джеймс прижужжал домой с почтовой маркой на носу и зажужжал мне прямо в уши: «Я летал-летал, я жужжал-жужжал, далеко-далеко, пока не встретил Короля Бумажных Кульков, жившего во Дворце Бумажных Кульков. Я вошел во дворец и думал, что там везде только бумажные кульки. Но вместо них дворец был полон разноцветных горошин, они прогуливались туда-сюда по лестницам, умывали личики, подрубали носовые платочки.

Вечером все разноцветные горошины надели калоши и принялись крутить бумажные кульки. Король Бумажных Кульков прохаживался между ними и приговаривал: «Если у вас спросят, кто я, отвечайте – Король Бумажных Кульков». Тут одна маленькая горошина выпалила прямо в лицо королю: «Повтори-ка – кто тебе сказал, что ты король?» Королю это показалось так обидно, что он протянул руку, одним махом смел в бумажный кулек сразу пятьдесят разноцветных горошин и закричал: «Кулек – пятачок, кулек – пятачок». И бросил кулек на кучу мусора и жестянок.

Когда я улетал, он пожал мне руку и произнес: «До свидания, Джесс Джеймс, старый жужжала, если кто тебя спросит, скажи, что видел Короля Бумажных Кульков в его собственном доме».

Я покидал дворец, а двери и подоконники, крыши и водосточные желоба, по которым стекает дождь, полны были разноцветных горошин в калошах, они умывали личики, подрубали носовые платочки и кричали мне: «Пока, пока, возвращайся поскорей, пока, пока, в следующий раз оставайся подольше». Потом я зажужжал домой, потому что почувствовал себя очень одиноким. Я так рад снова оказаться дома».

Нос-Картошкой поднял голову и сказал: «Что за туманный, обманный вечер в лунном, безумном свете. Расскажи теперь об этой лилово-синей пчеле, Желтой Жгучке».

Полоумная Растрепка повязала жемчужно-серый платочек вокруг шеи Желтой Жгучки и сказала: «Желтая Жгучка прижужжала домой испуганная, с грязной мордашкой и вот что поведала: „Я летела-летела, жужжала-жужжала, пока не встретила Королеву Пустых Шляп. Она схватила меня за пятку, привела в город Пусто-шляпинск и шепотом произнесла: „Винтик выпал, в баке – течь“. Жирные блошки, кошки а сороконожки прогуливались в пустых шляпах, а королева все время повторяла: «Винтик выпал, в баке – течь“. В домах, на улицах, в грохочущих и гудящих автомобилях, везде и повсюду были только пустые шляпы. Когда жирные блошки менялись шляпами с сороконожками, шляпы пустели. Когда жирные сороконожки менялись шляпами с кошками, то и их шляпы пустели. Я сняла свою шляпу, смотрю, и она пустая. Я сама себя почувствовала пустой шляпой, и даже испугалась. Я поспешила расстаться с Королевой Пустых Шляп и побыстрее зажужжала домой. Я так рада, что снова дома».

Нос-Картошкой сидел, обнявши аккордеон. Он поднял голову и сказал: «Засунь пчел обратно в мешок, они все уши прожужжали своими словечками, сплетнями и секретами».

«А чего еще ты ждал, когда луна – золотая дверь с серебряным окошком?» – спросила Лизка-Склизка.

«Да, да, – подхватила Полоумная Растрепка, – чего еще ты ждал, когда пчелы и шмели гоняются друг за другом, влетая в золотую лунную дверь и вылетая в серебряное окошко?»

И две малышки с тугими конскими хвостиками, две проворные степные девчонки пошли прочь, насвистывая коротенькую пустомельскую песенку и шлепая ногами по лунному золоту луж.

Мыльный Пузырь жил совсем один среди множества людей, продававших друг другу тычки и щелчки, щипки и пинки дюжинами, ящиками и целыми грузовиками.

По утрам Мыльный Пузырь обычно открывал окно и говорил собирателям тряпья и рванья: «Далеко-далеко отсюда воркуют две голубки, далеко-далеко отсюда белые крылья растворяются в синеве, в синеве неба».

А собиратели тряпья и рванья, глядя поверх мешков с тряпьем и рваньем, говорили: «Что за рваные облака летят по небу, гонимые ветром, небесным ветром?»

Однажды к дому подошли две голубки, прямо к ручке двери, к дверному звонку под окошком. Одна голубка позвонила в дверь, а за ней и другая.

Они стали ждать, а пока ждали, завязывали шнурки на башмаках и шляпные ленты под подбородком.

Мыльный Пузырь открыл дверь. Они уселись к нему на руки, одна голубка на правую руку, другая на левую, захлопали крыльями и заворковали: «Гули-гули, гули-гули-гули». Потом они оставили ему письмо и быстро упорхнули прочь.

Читать письмо Мыльному Пузырю пришлось на крыльце – там было светлей, ведь еще только-только рассвело. Бумага была покрыта неразборчивыми голубыми каракулями голубиных лапок со множеством словечек и секретиков.

Посмотрев на письмо, Мыльный Пузырь сказал сам себе: «Не удивлюсь, если эти две голубки – мои сбежавшие дочки, Полоумная Растрепка и Лизка-Склизка. Когда они убегали, они сказали, что переберутся через реку Шампунь и будут жить в стране Рутамяте. А я слышал, в Рутамяте такой закон: если девчонка перебирается через реку Шампунь, вернуться туда, где она жила раньше, она может только голубкой – и голубкой она останется, пока не вернется назад за реку Шампунь в страну Рутамяту».

Он взглянул из-под руки в дальнюю даль, в синеву, в небесную синеву. Он так долго и пристально смотрел, что увидел, как две белые голубки растворяются в синеве, поднимаясь все выше, летя все быстрее к реке Шампунь, к стране Рутамяте.

«Спорим, я угадал, что это они, – сказал он сам себе. – Спорим, что эти две голубки – мои сбежавшие дочурки, мои девчонки, Полоумная Растрепка и Лизка-Склизка».

Он взял письмо и снова прочитал его сверху донизу. «Первый раз разбираю голубиные каракули», – сказал он сам себе. Он» читал-читал письмо, и вот что оно ему поведало:

«Папочка, папочка, папочка, приезжай к нам домой в страну Рутамяту, где воркуют – гули-гули-гули – голуби, где белки таскают кадки, а дикие кошки загадывают загадки, рыбки выпрыгивают из реки и болтают с горячей сковородкой, бабуины нянчат младенцев, черные кошки разгуливают в оранжевых носочках, а по понедельникам в полдень вечерком из слуховых окошек выглядывают птички в алых и малиновых шляпках».

Полоумная Растрепка Лизка-Склизка»

Прочтя письмо во второй раз, Мыльный Пузырь сказал сам себе: «Не удивительно, что письмо нацарапано на бумаге птичьей лапкой. Не удивительно, что письмо полно словечек и секретиков».

Он впрыгнул в рубашку и галстук, он впрыгнул в шляпу и пиджак, он впрыгнул в стальной автомобиль, мотор зачихал и закашлял, пока машина не покатила гладко как по маслу.

«Я доеду до реки Шампунь быстрее, чем туда долетят голубки, – сказал он. – Они еще летят, а я уже там».

Так и случилось. Он добрался туда раньше двух голубок. Да что толку. Буря и дождь сделали свое дело, буря и дождь сорвали, снесли и смыли стальной мост через реку Шампунь.

«Теперь остался только воздушный мост через реку, а если по нему покатится стальной автомобиль, он упадет, свалится, провалится».

Мыльный Пузырь был один, а вокруг только буря и дождь, и куда ни бросишь взгляд, только буря и дождь над рекой – и воздушный мост.

Пока он дожидался, чтобы утихли буря и дождь, к нему на руки сели две голубки, одна на правую руку, другая на левую, захлопали крыльями и проворковали: «Гули-гули, гули-гули-гули». А когда они начали завязывать шнурки на ботинках и шляпы под подбородком, он догадался, что именно они утром звонили ему в дверь.

Они написали ему что-то на ногте большого пальца, он прочел их каракули, нацарапанные птичьей лапкой. Они спрашивали, почему он не переберется через реку Шампунь. Он объяснил: «Тут только воздушный мост. Стальной автомобиль упадет, свалится, провалится, если покатит по воздушному мосту. Переделайте мой автомобиль, сделайте его воздушным, тогда я смогу перебраться по воздушному мосту».

Голубки захлопали, застучали, замахали крыльями и проворковали: «Гули-гули-гули». На ногте его большого пальца они нацарапали свои каракули – попросили подождать – и перелетели через реку Шампунь.

Они вернулись назад с корзиной. В корзине были снукс и гринго. Снукс и гринго взяли молотки, домкраты, трубы, гайки, винты, подшипники, шарикоподшипники, валы, колесную мазь, ручные топорики, плевки, плевательницы, плевые дела и принялись за работу.

«Дело спорится», – сказал снукс гринго. «Вот и я говорю – спорится», – ответил гринго снуксу.

«Закрутим эту штуку покруче», – сказал снукс гринго, работая сверхурочно и в две смены. «Ага, почистим ее, да запустим повыше», – ответил гринго снуксу, работая сверхурочно и в две смены.

Они заменили сталь воздухом, сделали из стального автомобиля воздушный, посадили в него отца и двух дочек-голубок и переправили воздушный автомобиль по воздушному мосту.

Теперь, когда в стране Рутамяте обсуждают это происшествие, то рассказывают так: «Снукс и гринго прокатили воздушную машину по воздушному мосту, чистому и прохладному, как свист ветра. Как только автомобиль миновал мост и очутился в стране Рутамяте, две голубки моментально превратились в девочек. Мыльный Пузырь увидел двух дочек, двух сбежавших девчонок, Полоумную Растрепку и Лизку-Склизку, они улыбались ему, такие на вид свежие и свободные, как свежая рыбка в вольной воде, такие свободные и свежие, как свежие пампушки в пушистом папоротнике.

Он целовал обеих, крепко и долго, а пока он их целовал, снукс и гринго, работая сверхурочно и в две смены, заменили в автомобиле воздух на сталь.

Полоумная Растрепка и Лизка-Склизка повели машину, сначала мотор чихал и кашлял, потом машина пошла гладко как по маслу. Дочки показали отцу, Мыльному Пузырю, как белки таскают кадки, а дикие кошки загадывают загадки, как рыбки выпрыгивают из реки и беседуют с горячей сковородкой, как бабуины нянчат малышей, а черные кошки разгуливают в оранжевых носочках, как по понедельникам в полдень вечерком из слуховых окошек выглядывают птички в алых и малиновых шляпках.

Часто под вечер в субботу, в Новый Год или в Рождественский Сочельник Мыльный Пузырь вспоминает, как он жил раньше, и рассказывает дочкам о собирателях тряпья и рванья, что остались среди продающих друг другу тычки и щелчки, щипки и пинки дюжинами, ящиками и целыми грузовиками.

Ни далеко, ни близко от Печенка-с-луком-сити есть маленький чокнутый городок, где живут одни чокнутые.

Давным-давно чокнутые парочки, сидя у окна, смотрели как в ночном небе чокаются звездными чарками небесные бражники.

Именно эти чокнутые и посадили дико вьющиеся олеандры и дико прекрасные розы, да так тесно, что дико вьюжные зимы накрепко соединили их.

«Легко быть чокнутым… среди чокнутых… Правда?» – шептали друг другу чокнутые парочки, сидя под тенью олеандровых роз.

Назвали этот чокнутый городок по случаю. Название его Руки-Вверх, но называют его обычно Руки-по-Швам, и так не могут остановиться на каком-то одном названии и решить, как же его называть – Руки-Вверх или Руки-по-Швам.

Вокруг большой лесопилки, куда свозят старые бревна, все заросло дико вьющимися розами и олеандрами.

Во двор лесопилки часто приходят и просто чокнутые, и чокнутые парочки, лунными безумными ночами они рассаживаются на изгороди и разглядывают старые бревна.

В бревнах полно старых гвоздей, они ржавеют все сильней и сильней, пока вовсе не выпадают из бревен. Снизу всегда стоят крысы, и когда гвозди падают, они ловят их зубами, жуют и глотают.

Туда сходятся все крысы-гвоздееды со всей страны Рутамяты. Папы-крысы и мамы-крысы посылают молодежь есть гвозди и набираться сил.

Когда одна юная крыса возвращается из путешествия во двор лесопилки в городе Руки-Вверх и встречает другую юную крысу, которая туда еще только направляется, происходит такая беседа: «Где ты была?» – «В городе Руки-Вверх» – «Как самочувствие?» – «Крепка как гвоздь».

Однажды вечером одна чокнутая парочка, юноша и девушка, отправились на большой двор лесопилки и уселись на изгородь поглядеть на бревна, на дико вьющиеся олеандры и дико вьющиеся розы.

Они увидели, как большие ржавые гвозди, все больше ржавея, вывалились из бревна и попали на зуб двум юным крысам.

Обе крысы уселись на задние лапки при луне под олеандрами и розами, и одна рассказала другой только что выдуманную историю.

Жуя ржавый гвоздь и глотая, проглотив и снова жуя, она рассказывала историю – и вот она, та история, которую одна чокнутая парочка слушала, сидя при луне на изгороди.

Далеко-далеко, там где небо сливается с землей, а закат открывает двери ночи, чтобы та могла войти – там, где ветры встречаются, разворачиваются кругом и вновь разлетаются – там прерию покрывала зеленеющая травка.

В прерии жили суслики, черные в коричневую полоску земляные белки, они сидели как столбики на мягких куцых хвостиках, сидели, слушая мурлыканье весенней песенки южного ветра и приговаривая друг другу: «Вот прерия, и она наша».

Суслики появились тут в незапамятные времена, они пришли, гоняясь друг за другом, напевая «Травка зеленеет, солнышко блестит», играя в салки-догонялки, салки-скакалки, салки-выручалки, разные прочие салки.

Пришли полосатые кабаны, они ели капусту, картошку, кинзу и кабачки. Появились мустанги и бизоны, лоси с огромными ветвистыми рогами, а за ними лисы и волки.

Когда появились лисы и волки, суслики быстро попрыгали в норки. Лисы и волки стали над норками и сказали: «Вы похожи на крыс, да и бегаете как крысы, вы – крысы, полосатые крысы. Фу – вы просто крысы. Фу».

Сусликам впервые сказали: «Фу». Они сели в кружок, нос к носу и задумались: «Какой в этом „фу“ смысл?» Один старый суслик, он уже и полысел кое-где, с полосатым мягким куцым хвостом, усеянным проплешинами, один старый суслик сказал: «Фу» говорят не для смысла, а лишь бы сказать».

Потом появились налетчики и захватчики и тоже сказали: «Фу». Они столько раз его говорили, что лисы и волки, мустанги, бизоны и полосатые кабаны взяли руки в ноги и бегом без оглядки.

Налетчики и захватчики стали рыть землянки, строить дома из бревен, из досок, из камня, из кирпича и стали, но чаще всего они строили дома из бревен, бревна сколачивали гвоздями, и те дома не пускали внутрь дождь, отталкивали ветер, оставляли бурю снаружи.

Поначалу налетчики и захватчики рассказывали сказки, шутили шутки, пели песни и жили душа в душу. Они помогали друг другу рыть колодцы, чтобы легче было добывать воду. Они строились труба к трубе, чтобы легче было избавляться от дыма. Каждый год накануне Дня Благодарения они все вместе рыли ямы под столбы, все утро рыли ямы на год вперед. А после обеда они чистили друг другу цистерны для воды на год вперед. А назавтра, на День Благодарения они ломали куриные дужки и благодарили друг дружку за вырытые ямы и вычищенные на год вперед цистерны.

Если налетчику не из чего было связать метелку, захватчик приходил и говорил: «Вот тебе прутья». Если захватчику нужен был кувшин патоки, то налетчик приходил и говорил: «Вот тебе кувшин патоки».

Они делились друг с другом утиными яйцами для жарки, гусиными для варки и голубиными, чтобы есть их на Пасху. А уж куриные яйца, яйца куриц-бентамок, сновали туда-сюда тележками. А уж сами курицы, курицы-бентамки, сновали туда-сюда полными ящиками.

В одно воскресенье на пикнике захватчики подарили налетчикам от чистого сердца тысячу щипцов для льда из чистого золота. Налетчики подарили захватчикам от чистого сердца тысячу тачек из чистого серебра.

Потом появились свиньи. Свиньи, свиньи, множество свиней. И захватчики и налетчики предложили покрасить свиней. Чтобы решить, в какой цвет их покрасить – в розовый или в зеленый – началась война. Победило розовое.

Следующая война была из-за того, что никак не могли решить – красить их в крапинку или в полоску. Победили крапинки. Еще одна война началась из-за цвета крапинок – розового или зеленого. Победило зеленое.

Потом была самая длинная из всех, вплоть до наших дней, война. Они довоевались до того, что свиньи стали и розовые, и зеленые, и в крапинку, и в полоску.

Потом наступило перемирие, но недолгое. Следующая война началась потому, что не смогли решить, когда собирателям персиков собирать персики – во вторник утром или в субботу вечером. Победил вторник. Это была короткая война. Затем настала длинная – должны ли верхолазы, лазающие на телеграфные столбы, есть в обед лук ложками, а посудомойки – держать деньги в свинке-копилке с висячим замком.

Войны все продолжались. Между войнами захватчики и налетчики обзывали друг друга дурнями и дуралеями, разбойниками с большой дороги, карманными воришками, взломщиками, на руку нечистыми, тупицами, лодырями, бездельниками, бродягами, оболтусами, обалдуями, остолопами, пьяницами, сопляками, чурками, чучелами, землекопами, земляными червями, пустыми башками, зубрилами, дурными головами, кислыми рожами, конокрадами, висельниками, сырными корками, пустомелями, дрянцами и подлецами, грязными слюнявыми дурачками. Когда они уставали обзываться, они крутили пальцем у виска или корчили кожи, высовывая скрученные в трубочку языки.

За все это время кончились метелки и прутья, чтобы вязать метелки, не было даже самых распоследних прошлогодних прутьев для метелок. Не было ни утиных яиц для жарки, ни гусиных для варки, ни яиц куриц-бентамок, ни самих куриц-бентамок, ни тележек возить яйца, ни ящиков возить кур, ни кур, ни курятников.

Тысяча щипцов для льда из чистого золота, тысяча тачек из чистого серебра, все подаренные от чистого сердца, давным-давно поломались еще в одной из первых войн из-за цвета свиней – розового или зеленого, в крапинку или в полоску.

Теперь даже свиней уже не было, и нечего было красить в зеленый и в розовый цвет, в крапинку или в полоску. Свиньи, свиньи, свиньи исчезли.

Так налетчики и захватчики потеряли в войнах все, прикрепили к культяшкам деревянные ноги и отправились в далекую-далекую прерию, начать все сначала на дальних реках и горах. Они останавливались только затем, чтобы посчитать ворон, сколько их попалось им навстречу. Если ты увидишь, что кто-то остановился и считает ворон, сколько их попалось ему навстречу, знай, что это скорее всего кто-то из налетчиков и захватчиков.

Тогда суслики в черно-коричневую полоску снова уселись столбиками на свои мягкие куцые хвостики, слушая мурлыканье весеннего южного ветерка и приговаривая: «Вот прерия, и она наша».

Далеко-далеко, где небо сливается с землей, а закат открывает двери ночи – там, где ветры встречаются, разворачиваются кругом и вновь разлетаются – там живут суслики, которые напевают: «Травка зеленеет, солнышко блестит», играют в салки-догонялки, салки-скакалки, салки-выручалки, разные прочие салки. Иногда они садятся в кружок и спрашивают: «Какой в этом „фу“ смысл?» И какой-нибудь старый суслик отвечает: «Фу» говорят не для смысла, а лишь бы сказать».

Вот такую историю поведала одна юная крыса другой под розами и олеандрами, пока чокнутая парочка сидела на изгороди при луне, смотрела на бревна и слушала.

Юная крыса, рассказавшая историю, наконец дожевала свой гвоздь, а та крыса, что слушала, прожевала и проглотила свой.

А чокнутая парочка на изгороди посмотрела на дико вьющиеся розы над бревнами в лунном безумном свете и сказала друг другу: «Легко быть чокнутыми… среди чокнутых… Правда?» Потом они слезли с изгороди и в лунном безумном свете отправились домой.