Текст книги "И с безумием приходит свет (ЛП)"

Автор книги: Карина Хэлли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Карина Хелле

И с безумием приходит свет

Эксперимент в ужасе – 6,7

***

Над книгой потрудилась – Лена Меренкова

Перевод выполнен для группы – https://vk.com/beautiful_translation

Скотту

Я знала Декса до тебя, но ты завоевал место в моем сердце

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Я был по уши влюблен в нее. Нет. Это не опишет глубины. Я был готов вырвать сердце, бросить ей и молить принять его. Я падал с величайших высот без страховочного каната. Я отдавал все в своей жизни ей, каждый дюйм своей души, чтобы она гордо носила ее. Я был бывшим королем на коленях перед королевой. Шут, просящий шанса. Я был бессилен, беспомощен, в ее власти».

Нет ничего более пугающего, чем рассвет, что казался темнее ночи. Когда ты часами ждешь первых лучей света, напоминание, что наша планета крутится, и жизнь продолжается, а получаешь лишь тьму. Может, солнце было где-то там, может, мир вертелся, но я этого не знал. Я видел лишь тьму, эту черную дыру, что засасывала меня, пока не осталась оболочка моего бывшего я. В этом безумии не было света. Моя татуировка была ложью.

Утром после того, как Перри бросила меня, как я создал эту дыру, солнце не взошло. Я ворочался всю ночь в постели в логове, пока не смог выдерживать запах ее волос на простынях. Я перебрался в кресло, а, когда проснулся, был не один.

А хотелось быть в одиночестве.

– Декс, – голос Джен ворвался в бездну.

Я не хотел сейчас разбираться с ней. Прошлой ночью она нашла меня рыдающим на полу. Он помогла мне встать, впервые за все время позаботилась обо мне. Может, из-за той же вины, что была у меня. Может, она делала это напоследок, чтобы не ставить плохую точку.

Я медленно открыл глаза. Комната была серой, монотонной, мертвой. Она сидела в кресле, которое придвинула ко мне, она ненавидела это кресло, потому что я купил его в «IKEA». Она выглядела так же ужасно, как и я, и от этого было еще печальнее. Когда Дженнифер Родригез напоминала рыбу фугу, становилось понятно, что произошло что-то ужасное.

– Декс, нам нужно поговорить, – сказала она хриплым голосом. Она посмотрела на свои колени в шелковых штанах пижамы, спутанные волосы закрыли ее глаза.

Обычно от этих слов все мужчины напрягались. Может, даже прыгали из окна. Я был слишком пустым, слабым, чтобы сделать что-то еще, кроме как лежать и смотреть на нее. Она выглядела иначе, комната выглядела иначе, ничто уже не будет прежним. И хотя я мог успокоиться от этого, перемена означала потерю Перри. Так что легче не было.

– Говори, – сказал я, потому что не было сил сделать это самому. Я хотел услышать все от нее. Я хотел услышать, как она признает ошибки. Я хотел – сильнее всего – получить шанс признаться в своих.

Она принялась водить ногтями с маникюром по ногам, оставляя линии на штанах, что медленно пропадали на шелке. Ей было сложно. Это меня немного взбодрило.

– Я… – сказала она и отвела взгляд от меня. Ее глаза блестели от слез. И мне стало не по себе. Никто не хотел видеть, как женщина плачет, даже если она – дьяволица. – Думаю, нам нужно расстаться.

Я смотрел на нее.

– Неужели?

Она всхлипнула и нежно вытерла под глазами, словно могла испортить макияж, которого не было.

– Я была не честна с тобой. Знаю, и ты со мной честен не был.

Я прищурился.

– Когда я не был честен?

Она пронзила меня взглядом.

– Ты любишь другую женщину.

– А ты – другого мужчину. Как давно у тебя роман с сэром Козлом, то есть Брэдли?

Она пропустила оскорбление.

– Как давно у вас с Перри?

Я вздрогнул.

– Все не так.

– Ну, да, ты тут победил, – сказала она и убрала волосы с лица. Она была красивой. Конечно, я так долго был слепым. Она умела создать ощущение, что ты – самый счастливый мужчина в мире, потому что вас видели вместе. Она заставляла задаваться вопросом: почему я? Но я знал, почему. Потому что я был безопасен. Мы использовали друг друга, как страховочный канат, пока он не порвался.

И я не был победителем. Ни капли.

– Если мы решили говорить начистоту, скажи… как долго? – повторил я.

Она с болью вздохнула.

– С… тех пор, как ты покинул «Крох с вином». Покинул меня.

Я не хотел начинать очередную ссору из-за моего ухода, все это сейчас было ерундой. И, удивительно, но это жалило не так сильно, как я думал. Наверное, за ночь пострадала моя гордость.

– Почему ты не покончила с этим? – спросил он.

Она пожала плечами.

– А ты?

– Потому что… – начал я. И не смог подобрать слова. Я боялся. Я боялся использовать шанс с Перри по миллиону разных причин. Я боялся пораниться. Я боялся потерять сердце, душу, все ради женщины, что не хотела меня в ответ. Ради той, что была мне нужна больше всего. – Я не знаю, что она чувствует, – тихо сказал я, глядя на ковер.

Она фыркнула.

– Ага. Декс, она была по уши влюблена в тебя. А ты – в нее. Я знала это, как только она прошла в эту квартиру. Ты смотрел на нее так, как никогда не смотрел на меня. И она смотрела на тебя так, как никогда не смотрела я. Ты мог все получить.

– Прости, но не каждый может так просто изменять за спиной другого, – прорычал я.

Она скрестила ноги и руки, возвращался ее противный характер.

– Верно. Ладно, Декс. Будто ты не был с ней тут прошлой ночью.

– Только раз, – сказал я, скрывая ложь.

– Я это вижу. Не моя вина, что ты все испортил.

Отчасти это была ее вина.

– Ты постоянно изменяла мне.

Она склонилась, и ее опухшие глаза были в дюймах от меня.

– Как и ты. Может, я была с Брэдли телом, но ты был с Перри сердцем. Что хуже, а?

Я прикусил губу до крови. Наконец, я сказал:

– Нет ничего хуже этого.

Она кивнула, на лице вспыхнула уязвимость.

– Мы оба виноваты.

– Точно.

– Думаю, мы не можем расстаться как нормальные люди.

Я выдавил улыбку.

– Джен, ты знаешь, что я не нормален.

Она улыбнулась в ответ.

– Знаю, – она обхватила мою ладонь и быстро сжала. Это был последний раз, когда Джен касалась меня.

Позже она заявила, что хочет переехать к Брэдли. Она решила оставить Жирного кролика, потому что пес всегда меня любил больше, а у господина Пошляка была аллергия на собак. Она собрала свой чемодан уродливой расцветки гепарда, сказала, что вернется за остальными вещами через пару дней, и пожелала мне удачи.

Мне требовалась вся удача.

* * *

Следующие несколько дней до момента, когда Джен забрала свои вещи, были пустыми. Ребекка звонила, а я думал, можно ли позвонить Перри. Я не отвечал на звонки, и Перри не ответила бы на мои. Я не мог есть. Не мог сходить в туалет. Я напивался до ступора, покидал квартиру только для выгула Жирного кролика по улице. В остальное время я оставлял открытым балкон, и он делал свои дела там. Я был слишком пуст, чтобы думать о том, как квартира превращается в Какоград.

Я не позволял себе жалеть себя. В прошлый раз, когда я сделал это, я оказался в психушке с сильными препаратами, когда Эбби умерла. А потом она оказалась в моей квартире. Мертвая.

Забавно, что я ожидал, что Эбби будет досаждать мне теперь, когда Перри и Джен ушли. Я ожидал увидеть ее жуткое тело в коридоре или под потолком спальни. Я ожидал увидеть ее среди зданий Какограда, манящую меня пальцем.

Но Эбби не приходила. И я был разочарован. Как одинок я был, что хотел общества помешанного призрака? Нет, в этот раз я был абсолютно одинок. У меня был лишь вонючий пес, но и он начинал презирать меня из-за моего ухудшающегося состояния.

Я не видел ни в чем смысла. Мои мысли не были о суициде, но мне нравилась идея покончить со всем. Я знал, что не сделаю этого, но я фантазировал, как просто это было бы. И никому не было бы дела. И как быстро прекратилась бы боль. Я не хотел умирать, но и жить не хотел. Жить, дышать, существовать день ото дня становилось все тяжелее для сердца.

Заткнись уже. Соберись. Переживи это. Не думайте, что я не кричал этого в голове. Но когда мои голова и сердце ладили? Они теперь были заклятыми врагами, поклявшимися разорвать друг друга на клочки.

Я облажался. Даже больше. В моих руках была любовь всей моей жизни на один прекрасный миг, и я разорвал ее, и дыры остались на моем сердце. Перри… Я больше не увижу ее улыбку. Не услышу ее мелодичный голос. Не смогу рассмешить ее, заставить скривиться или накричать на меня. Ох, даже если бы она ответила на мой звонок и устроила мне ад воплями, я был бы рад. Но была лишь тишина. Лишь тьма.

Джен и Придурок побывали в квартире, пока я спал (да, посреди дня), и пробудили меня. Джен вбежала комнату, размахивая руками над головой, крича на меня за то, во что я превратил квартиру, она угрожала вызвать службу за Жирным кроликом. Я знал, что она права. И, когда я услышал разочарованные звуки Брэдли из гостиной, я обнаружил, что угли гордости во мне еще оставались. Я не собирался казаться жалким бывшей девушке.

– Джен, – сказал я, садясь на кровати. Она разглядывала комнату, словно я везде спрятал гавно. Серьезно. – Быстрее.

– Ты отвратителен, – сообщила она, поскользнувшись на недоеденной пицце на полу. – Что произошло?

– Ты знаешь, – тихо сказал я, удивляясь своему смущению, радуясь, что это показывало, что я жив. – Я все потерял.

Она застыла в центре комнаты, тонкие руки на хрупких бедрах.

– Ты ничего не имел, чтобы это терять.

– Не многовато отрицания? – спросил я.

Она закатила глаза, все еще не скрывая отвращения.

– Ты не можешь потерять то, что тебе не принадлежало. Прими это и иди дальше.

– Ого, – я тряхнул головой. – Быстро ты стала стервой. Где сострадание, что было в тебе недавно?

– Это все, что было. Ты его использовал.

– Все вот так будет? – я был почти удивлен ее холодом.

– Джен, – позвал Брэдли из гостиной. – Может, лучше вернемся после того, как вызовем команду по работе с опасными веществами?

– Отличная идея, – заорал я в ответ. – Они могут облить и вас, чтобы гнилью не воняло.

– Очень зрело, – фыркнула она и пошла к двери.

– Кто-то же должен быть взрослым.

Ее зеленые глаза стали щелками.

– Я вернусь через два дня Декс. Днем. И я не хочу видеть тебя в доме, и тут должно быть чисто, а мои вещи – стоять у двери. Иначе я кого-то вызову.

Я не знал, кого она собиралась вызвать, но рисковать не хотел. Я сверлил ее взглядом, раздумывая. Я не хотел слушаться ее, ясное дело, этот уголек гордости начинал пылать. Я им еще покажу.

Я начал с самого долгого душа в жизни, а потом долго мастурбировал. Я думал при этом о пухлой попке Перри, и я был рад тому, что не пролил ни одной слезинки. Конечно, в фантазии было иначе.

А потом я убирался в квартире, но не знал, насколько справился с этим. Конечно, они были в ужасе, я видел условия для жизни лучше в переходе для бомжей. Наконец, я начал отвечать на звонки. Я получил взбучку от Ребекки, как только рассказал ей, что произошло между мной и Перри.

Она не медлила и пришла устроить взбучку лично.

Бац.

Рука Ребекки ударила меня по лицу, как только я открыл дверь. Она даже не смотрела, просто вошла и ударила. Это пугало, словно это была ее сверхъестественная способность. Может, это было в ее крови.

– А ты гад! – орала она, бросив сумочку на стойку на кухне. – Ты жалкое подобие мужчины! Ни на что не годен!

Я гладил подбородок, разглядывая ее. Она выглядела как роковая женщина 40-х годов с ее гладкими черными волосами, красными губами и фигурным платьем. Она и вела себя схоже.

– А ты привлекательна, когда злишься, – отметил я.

Бац. Еще раз. Она была быстрой.

Щеку жалило, я потирал ее. Я с опаской посмотрел на нее и попятился.

– Закончила?

– Нет, – сказала она, скрестив руки и топая туфлей. – Нет, я не закончила. Я только начинаю. Как ты посмел?

– Знаю, – пробубнил я и опустился на диван. Жирный кролик смерил меня взглядом, когда я сел рядом с ним, он все еще злился из-за пренебрежения.

Она не двигалась, и это пугало не так сильно.

– Ты переспал с Перри и сразу же порвал с ней. Я не могу представить более… эгоистичного и трусливого поступка. Что с тобой такое?!

– Мы не встречались, так что я и не рвал с ней.

– Не придирайся, придурок. Это все оправдания. Ты знал, что она к тебе чувствует.

Я направил на ее палец, оскорбившись.

– Нет! Нет, я не знал. Она соврала мне. Она сказала, что не любит меня.

– И ты поверил?

Я вскинул руки.

– Конечно! Она – мой лучший друг. Была им. Мы доверяли друг другу. Я спросил, любила ли она меня, и она сказала нет. Мне в лицо. Она соврала. Почему бы я не поверил ей?

Она выдохнула, словно ее мысли кипели.

– Не знаю. Потому что все это видели.

– Все, кроме меня! С чего я бы подумал, что она меня любит? Как я понял бы, что она врет? Я верил словам Перри. Я не думал, что это – ошибка.

Она опустила голову.

– Она любила тебя, Декс.

Еще один ужасный удар по моему сердцу. Удивительно, что оно еще не превратилось в пыль.

– Возможно, – сказал я, не желая думать об этом. – Но это не важно.

Она подошла ко мне, стуча каблуками, и изящно опустилась рядом со мной. Я уловил запах цветов.

– Декс, – тихо сказала она, коснувшись ладошкой моего плеча, пока я не посмотрел ей в глаза. – Ты любишь Перри?

Я не мог больше этого игнорировать. Не было смысла это скрывать теперь.

– Да, – сказал я, глядя прямо перед собой, сердце колотилось в груди. – Я люблю ее больше всех. Эта любовь заполняет и пожирает. Я люблю ее на свой страх и риск. Я люблю ее… опасно.

Мы долго напряженно молчали, она сжала мое плечо.

– Я знаю.

– Тогда зачем спросила?

– Потому что хотела услышать. Это не реально, пока сам не скажешь.

– А еще, – я не слушал ее, – если ты знала, что она любила меня, а я – ее, почему не сказала нам?

Она покачала головой, не желая принимать вину.

– Это не моя роль. И это не старшая школа. Вы взрослые. К такому приходят месте через действия, а не с чужой помощью.

– О, как философски.

– Это правда. И между вами еще не все кончено.

– Точно, – я резко рассмеялся. – Я писал ей, звонил, но ответа не было. У нее даже больше нет голосовой почты. Она, наверное, поменяла номер. Она вырезала меня из жизни навеки.

– Может, пока что, – сказала она. – Может, это ей нужно. Но вечность переменчивее, чем тебе кажется.

Вечность была кошмарной, а не переменчивой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Два дня спустя, как она и грозила, Джен и Брэдли вернулись. Я ушел ради общего блага, взял с собой Жирного кролика и отправился в бар, который работал даже днем, где меня приняли бы с собакой. Я ходил туда каждый день после того, как снова начал носить штаны, что было прогрессом.

Я курил сигарету за сигаретой (это мне тоже позволяли, когда было мало посетителей), пил виски за виски. Бармен – худой парень с уродливыми татуировками-звездами на шее – давал мне выпить, пока мне не было пора возвращаться домой.

Как только я вошел в квартиру, покачиваясь от выпивки, мокрый от декабрьского дождя, я врезался в чувство завершения. Это было на самом деле. Все было кончено. Это теперь было моей жизнью.

Квартира выглядела голой. Половина картин пропала, как и половина мебели. Мне остался диван, кресло из «IKEA» и телевизор на полу, ведь столик она забрала, как и музыкальный центр с дурацким ковром. Кто забирает ковер?

Я отпустил поводок Жирного кролика и прошел в спальню. Хорошо, что кровать была на месте, хотя я не понимал, зачем ей столики. Конечно, они ей не нужны были. Джен забрала их из вредности. Словно ей было мало измен с тем гадом. Она ушла с любовью – или сексом – а я остался ни с чем. Ребекка была в восторге, когда я сказал, что мы с Джен расстались, но я не мог разделить это чувство. Не сейчас. Я ощущал себя так, словно у меня украли жизнь. Счастливая или нет, но это была жизнь. Я ею управлял. Теперь у меня ничего не было.

Я ощущал, как это бурлит внутри. Сердце терзалось, словно жучок грыз его, а потом перебрался в легкие. Дышать не получалось. Можно было только проваливаться, как грудь, и отчаяние, доводящая до безумия печаль разрушала каждую клеточку тела. Я не был Дексом Фореем. Я был эмоцией, что осыпалась на пол, держась за дверь, словно это была моя последняя ниточка к человечности.

Не знаю, как долго я был на полу, рыдал, чего раньше стыдился, сердце разбивалось, и от меня снова осталась только оболочка. Но, придя в себя, я добрался до кухни. Жирный кролик лизал мне лицо, словно мог развеселить меня. Я вытащил из буфета бутылку водки. Я не этого хотел, но сейчас это мне требовалось. Я выпил половину, тьма опустилась на меня, а с ней и облегчение забвения.

К сожалению, приходилось пить, чтобы оставаться без сознания. Я проснулся в восемь вечера, Жирный кролик скреб дверь балкона, чтобы его выпустили. Снаружи было холодно, низкие облака сияли оранжевым он фонарей и угрозы снега. Последний раз шел снег, когда Перри ушла. Я невольно увидел боль на ее лице, когда она порвала браслет и убежала в снежную ночь, туда, куда я боялся идти.

– Ох, я безнадежен, – сказал я собаке, пока тот писал на перила. Он снова осуждал мои навыки родителя. Пускай. Сейчас он был выше меня в развитии.

Зовите меня слабаком, любящим терзать себя, но мне нужно было ощутить присутствие Перри, обдумать все, притвориться. Мне нужно было этот как воздух, словно я тонул и не мог вдохнуть. Я не мог следить за ней, я был не таким, так что лучше всего было удалиться в логово, где она побывала.

Логово было моим кабинетом, убежищем, местом, что принадлежало мне, моей мужской пещерой, если хотите. Забавно, но квартиру я купил на свои деньги (наследство от матери), и Джен не вложила ни копейки, даже за проживание не платила. Но она дотянулась всюду, словно место принадлежало ей. Но эта комната была моей, а на короткий и прекрасный период времени она принадлежала Перри.

Я сидел на кровати, вдыхал воздух, что уже не пах ею, представляя Перри тут. Я представил ее спящей в концертной футболке, край задрался, и было видно ее сексуальный живот, а ее грудь вздымалась и опадала от дыхания, идеально очерченная, готовая для ласки… ладно, может, я был из таких. Я представил ее вбегающей со слезами на глазах, пока я пытался понять, что делать с тем, что я влюблен в лучшую подругу, которая не любила меня в ответ. Я видел, как она бросает вещи в сумку, задыхаясь от моего предательства, черствости и трусости.

Мне пришлось перевести дыхание. Воспоминания об этом пронзали меня с силой. Мое презрение к себе было так глубоко, как любовь к ней. Может, это было связано. Я встал и включил компьютер, а потом iTunes. Заиграла «Mercy In You» от «Depeche Mode», и я притворялся, что не понимаю смысл песни.

Видео про наш поход в психушку еще было на моем компьютере. Я передал материал Джимми и больше не говорил с ним. Ребекка играла роль посредника, передавала послания. Он знал, что я был жив и без напарницы. Я знал, что он хотел поговорить. Это не имело значения. Я не думал об «Эксперименте в ужасе». Эксперимент провалился.

А потом мой взгляд упал на магнитофон рядом с монитором, наушники были аккуратно сложены рядом. Перри последней слушала запись.

– Прошу, не слушай этого до завтра, – сказала она, странно отреагировав на запись. – Для меня тут понятного мало, но, думаю, для тебя это важно.

Я осторожно поднял наушники. Я замешкался, а потом вставил их в уши, глубоко вдохнул и решился. Что такого было на этой записи? Что заставило ее поцеловать меня в лоб и сказать, что не о чем переживать? Обычно так делали, когда приближалась куча проблем.

Я сглотнул и нажал на кнопку. Раздался шум, и я сделал громче. Ничего. Я отмотал на минуту и включил.

От голоса я сжался.

– За мной следят, – говорила Жуткая клоунесса. – За всеми нами. Бездушные, что держат нас здесь. Демоны.

Это было слишком близко к моим ушам, к мозгу. Я отодвинул наушники, словно помешал бы ей выбраться, отмотал еще немного. Я слышал эхо шагов. Наверное, это был коридор психушки. А потом стало тихо, словно звуки и жизнь высосало из записи.

– Деклан, Деклан. – раздался ее голос. – Деклан, ты меня слышишь? Ты уже должен меня слышать. Скоро увидишь. Твои лекарства больше не работают. Она подменила их.

Голова болела. Жуткая клоунесса говорила со мной. Говорила о чем? Моя лекарства не работали? Она подменила их? Кто? Перри? В этом не было смысла.

Голос продолжал:

– Это к лучшему. Тебе нужно быть собой. Только так мы свяжемся снова. Тебе нужно вспомнить меня. Вспомнить свою Пиппу. Знаю, это сложно, и ты не хочешь ворошить прошлое. Вы оба не хотите. Но пора признать случившееся. С вами обоими. Я хотела бы, чтобы моя семья позволила мне остаться с тобой, Деклан. Тебе нужен был тот, кто позаботится о тебе. Кто любил тебя так, как я.

Черт.

Я остановил проигрывание и отодвинул дьявольский прибор от меня. Я сошел с ума? Я никак не мог слышать то, что слышал. Сердце забилось быстрее, вены на запястье болели, я пытался все понять.

Я вернул наушники и нажал на «плей». Жуткая клоунесса снова произнесла те слова, и они начали пониматься мной. Не только ее слова, но и то, как она их произносила. Ее голос. Ее акцент. Пиппа.

Моя Пиппа.

Меня затопили воспоминания, ужасные и прекрасные, и все были о женщине, что была мне большей матерью, чем родная. Она была старой, но с характером, и я не мог определить ее возраст. Она не выглядела как призрак, когда я увидел ее впервые на острове Бейнбридж летом. Она была не такой, как остальные. Пиппа любила меня.

Она продолжала, словно знала, как я растерян и/или пьян:

– Помнишь, как мы дни проводили в Центральном парке? Призраков среди нас? Я теперь одна из них. Но я другая. Потому что была другой до этого. Как ты. Я могу переходить черту, когда пожелаю. Но я должна быть осторожна. За мной следят, за всеми нами. Бездушные, что держат нас здесь. Демоны.

Вдруг раздался звонок телефона – моего? – в наушниках. Я ответил на звонок. Перри точно была на другой стороне.

Это не мешало Пиппе.

– Вряд ли ты сейчас меня услышишь. Но, когда ты услышишь это, знай, что я буду рядом, сколько смогу. Становится сложнее увидеть тебя. За мной следят, как и я сказала. И мне нужно, чтобы ты перестал принимать лекарства, Деклан. Пора принять себя. И Перри. Понять, кто я для тебя. Для вас. Перри, если ты слушаешь, спроси у родителей, кто такой Деклан О’Ши. И следи за их реакцией. Ты поймешь правду, которую мне нельзя раскрывать.

Дальше было только шипение и гудение. Я медленно снял наушники и откинулся на спинку стула.

Что. Это. Было?

Комната кружилась из-за выпивки и потрясения, я пытался понять послание Пиппы, разгадать его значение. Это было слишком. Слишком.

Моя мертвая няня не давала покоя мне и Перри. Откуда-то родители Перри знали мое настоящее имя. Откуда? Пора было понять, какие мы. Что это? И мне нужно перестать принимать лекарства.

Голова заболела сильнее, я вспомнил другие слова Пиппы. Перри подменила мои лекарства. Потому я недавно видел призраков. Потому я видел Эбби, хотя не видел ее раньше. После срыва.

Это была ошибка. Перри никогда не сделала бы этого за моей спиной. Это было не в ее стиле. Она была ужасно честной. Кроме того, что не сказала мне, что любит меня.

Блин.

Я вскочил на ноги и вытащил книгу с пустотой внутри с полки. Я выудил оттуда лекарства, которые постоянно принимал, и пригляделся к ним. На первый взгляд они казались нормальными. Но в одной из бутылочек было больше, чем в другой, что было странно, ведь в них всегда было содержимого поровну.

Я убрал со стола и высыпал содержимое в две аккуратные горки, а потом медленно принялся считать таблетки и проверять их. В одной бутылочке было больше на шестнадцать пилюль. Это мне не нравилось. Я поднял маленькую желтую таблетку и присмотрелся – Z над 3926. Я никогда не разглядывал таблетки вблизи, чтобы знать, что там говорится, так что быстро проверил в Гугле.

И я узнал, что это были пять миллиграмм диазепама. Валиум.

Но я не мог поверить в это. Это должна быть странная ошибка. Перри так со мной не поступила бы. Она не могла… не стала бы.

Я посмотрел на белые пилюли. На них метки не было, они были гладкими и чистыми. Но это тоже было странно. Мои таблетки от галлюцинаций были очень сильными. Они должны быть с пометкой. Паника сдавливала меня как удав. Я ввел в Гугле название лекарства. Там должна быть метка R20 0168. Или 7655.

На этих ничего не было. Это были не мои лекарства.

Я принимал слабый Валиум и загадочные пилюли последние несколько недель. Другие таблетки не изменились, но их не хватало, чтобы я держал себя в руках.

Перри подменила мои лекарства за моей спиной по какой-то причине. Она видела, как я перепугался в переулке, чуть не сошел с ума. Она слышала, как я рассказывал ей о психушке. Она слышала это, я честно изливал душу. Она видела, как я страдал, узнавала мои тайные страхи.

И ничего не сказала.

Я впервые смог забыть о боли в сердце из-за сильного предательства. Гнев гудел во мне, как самолеты камикадзе. Я злился. Я был живым. Я был в ярости. Ничего из произошедшего, из услышанного на записи не имело для меня значения. Я мог лишь видеть и ощущать, что Перри играла с моей жизнью, как с научным экспериментом, врала и смотрела, как я падаю жертвой.

Я приветствовал гнев с распростертыми объятиями и сжатыми кулаками.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ясное дело, мир не останавливается из-за того, что остановился ты. Я проводил дни в эмоциональной коме, пил и курил, чтобы уйти ото лжи, но Рождество все равно приближалось. Я не замечал, пока не вышел из дома в магазин за пивом и вино. Мерцающие огни, музыка Мэрайи Кэрри и наигранное веселье были последним гвоздем в мой гроб. Жизнь продолжалась, а тут был я – вонючий, едва одетый и напивающийся до смерти. Это не вязалось. Никто не должен был ощущать себя лучше меня. Я хотел, чтобы все знали о безграничном гневе и печали, что не смывались. Было не честно, что они избежали этого, а я – нет.

Порой я ненавидел Перри. Я думал о ней и ощущал только эту враждебность, темный огонь растекался по моим венам. Я принимал эту ненависть, танцевал с ней, ведь ненависть была сильнее, чем печаль. Это меня оживляло.

Но по утрам это угасало. И гнев со временем утихал. Как и боль в сердце. И я ничего не ощущал. Идеально.

Мне стало все равно, и справляться со всем стало проще. Я все еще водил Жирного кролика на прогулки, но остальное меня не волновало. Это у меня неплохо удавалось. Я снова не отвечал на звонки. Я забывал зарядить телефон, и он валялся мертвым. Я не проверял почту. Я ничего не делал.

Порой я думал о послании Пиппы. Я даже послушался некоторых ее слов, потому что перестал принимать лекарства. И что, если за мной придут призраки? Кому есть дело? Мне уже не нужно было казаться лучше, чем я есть. Было бы даже весело пообщаться с мертвыми. Только они были такими же бесчувственными и пустыми, как я. Они были бы идеальными товарищами.

А еще она упоминала Деклана О’Ши, мое имя до смерти матери, после которой я взял ее фамилию Форей, чтобы чтить память. Помнить вину. Я пришел к выводу, что, если родители Перри знали, что я, то это могло быть связано со шведским призраком. Логика указывала, что Пиппа была бабушкой или другой родственницей Перри. Но знаете, что? Мне не было до этого дела.

И это было чудесно. Я пил больше, ел тонны гадостей, потому что мог. Я ходил во сне по жизни, и это меня устраивало.

Но не всех. У меня все же были друзья и те, кто заботился обо мне. Я не мог отгонять их слишком долго.

За две ночи до Рождества Ребекка и ее девушка Эмили пришли в мою квартиру. И я не сразу понял, как моя жизнь снова вырвалась из-под контроля. Я думал, что меня устраивало сидеть на балконе на холоде и пить бурбон. Я ел пачку за пачкой чипсов, мне было даже жарко. Потому я там и сидел в трусах. Для меня все это имело смысл. Жарко? Сними одежду и сиди на холоде. Наслаждайся видом. Наслаждайся тьмой.

Я не все помню, только ужас на их лицах, а потом меня затолкали в душ. Не в горячий душ, чтобы прогреть мои кости, а под холодный, что убивал мою замерзшую кожу. Вот тебе и бесчувственный. Я вопил, Ребекка атаковала меня моющими средствами. Я был беспомощным, она высушила меня, заставила надеть джинсы и толстый свитер. Ее сообщница была на кухне, выливала весь алкоголь и выбрасывала чипсы.

О, нет. Не мои чипсы!

– Декс, – сказала Ребекка, ведя меня к спальне. – Собирай сумки. Мы забираем тебя с собой.

Я пронзил ее взглядом, волны гнева вернулись. Предательство Перри, ее ладонь сжимала мое сердце, и все это вернулось внезапно. Все, чего я избегал, все еще было здесь.

Я был слишком переполнен, чтобы говорить, Ребекка передала меня Эм, которая держала меня маленькой ручкой, пока Ребекка начала собирать вещи за меня.

– Знаю, ты не хочешь, чтобы мы были здесь, – сказала она, запихивая вещи в маленький чемодан, вытащенный из шкафа. – Знаю, ты хочешь, чтобы тебя оставили одного, чтобы ты продолжил напиваться до ступора, как ты и делал. Но у тебя нет выбора. Ты идешь с нами. Мы позаботимся о тебе, пока ты не встанешь на ноги. Я не говорю тебе менять себя, но, Декс, это не ты. Ты сдался. А Декс Форей, которого я знаю, никогда не сдается, что бы жизнь ни бросала в него.

– Перри, – прошептал я, пытаясь встать на ногу. – Она подменила мои лекарства и не сказала мне. Она хотела, чтобы я видел призраков. Она сделала это со мной.

Ребекка замерла и задумчиво посмотрела на меня.

– Ты имеешь право злиться. Злись, Декс. Это лучше, чем ничего.

Я словно задыхался. Слова вышли хриплыми, я хватал ртом воздух, услышав позволение чувствовать.

– Так больно, что я не знаю, что с этим делать. Я не могу это выдержать. Не могу.

Эм легонько сжала мою руку и поглаживала спину. Ребекка вздохнула и подошла ко мне, прижала ладони к моему лицу.

– Ты – один из моих самых важных друзей, – сказала она, опустив мою голову, чтобы заглянуть мне в глаза. – Я знаю, что ты можешь выдержать. Ты переживешь это, Декс. И Перри тоже. И вы вернетесь в жизнь друг друга, если захотите. Но она ранила тебя. А ты – ее. И хотя вы порознь, в этом вы вместе. И переживете это вместе.

Она шлепнула меня по щеке.

– Так что соберись. Возьми себя в руки и справься с этим так, как делают все, когда их сердца разбивают. Люди врут и ранят, предают. Но они и совершают ошибки. Ты не был с ней идеальным, Декс. Кроме того, чем все закончилось, ей пришлось быть для тебя только другом, пока ты был с Джен. Ей пришлось любить тебя и страдать, потому что ты боялся все изменить и сделать ее своей. Тебе будет лучше, если ты будешь знать, что она могла медленно умирать внутри, что ты по кусочку разбивал ее сердце?

Я сглотнул. На миг мне было лучше. А потом это прошло вместе с гневом.

– Нет, – тихо признался я. – Не будет.

Потому что даже после всего этого я любил ее. Любовь и ненависть были сторонами одной монеты, и моя монета выпадала любовью вверх. И, когда я смирился с этим, я начал выигрывать.

– Идем, – Эм потянула меня. – Ты теперь в наших руках. Ты быстро станешь собой.

Я этого ждал. Прежний я не был в жирных пятнах от чипсов.