Текст книги "Леди и война. Пепел моего сердца"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 11
Переломы: Кайя
Дипломатия – это искусство так нагадить кому-нибудь в душу, чтобы у того во рту остался легкий привкус лесных ягод.
Откровения бывшего посла после седьмого бокала шампанского
Блок не поддавался.
Впрочем, сейчас война с ним отвлекала Кайя. Он даже научился получать своеобразное удовольствие – короткие мгновения размытого сознания, когда одна боль уже уходит, а другая лишь готовится накрыть.
Под волной тоже неплохо.
Если перестать испытывать страх, то… темнота – лишь кокон. Спокойствие. Ни звуков. Ни запахов. Легкая горечь на языке и странное ощущение отсутствия тела. Почти свобода. В том числе от себя и выматывавшей душу тоски.
Возвращение приносило свои проблемы, которые тоже отвлекали. Однажды Кайя три часа убил на то, чтобы написать собственное имя. Пальцы отказывались управляться с пером, оно выскальзывало, расплескивало чернильные капли, и это было забавно.
Он рассмеялся, и кот, следивший в полглаза за неумелыми попытками, запрыгнул на колени. Он терся тяжелой головой о ладонь, презрев опасность быть измазанным чернилами, и мурлыкал. С котом Кайя заснул так, как сидел, – в кресле. Проснувшись же, обнаружил, что чернила высохли, а лист с корявыми буквами присох к щеке.
– Бывает, – сказал Кайя, и кот согласился.
Пожалуй, он единственный, с кем Кайя мог говорить, не испытывая раздражения. Или вот Хендерсон. Но весной он умер.
К этому времени снег уже сошел и зарядили дожди. В Башне стало сыро и холодно. Камин разжигали, но скорее по привычке: Кайя вполне способен был обойтись и без огня.
Коту вот нравилось.
Он запрыгивал на каменную полку и вытягивался, свешивая хвост. Кот медленно поводил хвостом из стороны в сторону, дразня шалеющее пламя, и рыжие языки тянулись, сыпали искрами.
Хендерсон, взявший за правило приходить вечером – приносил бутылку вина для Кайя и флягу с очередным отваром себе, – говорил коту:
– Смотри, дотянется.
Но кот определенно знал, что делает.
Кайя пил вино. Молчал.
И Хендерсон не нарушал тишины. Но рядом с ним становилось немного легче.
Умер он в том же кресле. Пожалуй, если бы смог, ушел бы тихо, не привлекая внимания. Однако Кайя услышал отголосок чужой боли и заглушил ее. Это все, что он мог сделать.
Еще, пожалуй, подняться наверх и среди вещей, сложенных аккуратно – Хендерсон постарался избавить комнату от следов присутствия, – найти деревянную шкатулку. Внутри – два кольца и медальон, открывать который Кайя постеснялся.
Он сам спустил тело в мертвецкую и остался, отдавая хотя бы этот долг.
Хоронили на кладбище Четырех дубов в фамильном склепе, которому отныне надлежало быть запечатанным. И Кайя, закрепляя двери стальными полосами, думал, что это совсем не тот род, который следовало бы вымарать из Родовой книги.
Остальные пока были живы.
Пришли, выражая почтение и преданность, которые, впрочем, ничего не стоили. Но упрямо мокли, изображая скорбь. Кажется, кто-то произносил речи. Аплодировали. Вздыхали. Вытирали платком не то слезы, не то капли дождевой воды.
Странные люди.
К счастью, никто не решился нарушить дистанцию. Даже та женщина, называвшая себя его женой, держалась в стороне. Почему-то к ней тоже опасались приближаться.
От нее несло болезнью.
От города тоже.
Красного стало больше. Оно расплылось, пошло этакой сыпью, проникая в спокойные некогда районы. И алые точки гасли, но вспыхивали вновь. Множились, пока медленно, поскольку весна и дождь с успехом заливали злобу. И город боролся.
Совет тоже.
Нижняя палата пыталась достучаться до Верхней.
Верхняя полагала, что с них достаточно формального признания права низших присутствовать в замке. Народное ополчение постепенно разрасталось за счет добровольцев, среди которых, как Кайя подозревал, было немало личностей, прежде предпочитавших иную грань закона.
Но эти хотя бы формально подчинялись Совету, в отличие от народных дружин, действовавших под абстрактным знаменем общественного блага. Их признали незаконными, однако это признание осталось парой строк на бумаге, в отличие от иных законов, которые принимались с удивительной поспешностью.
…о праве человека распоряжаться собой, включая продажу себя либо находящегося на попечении члена семьи в неотчуждаемое владение.
…об изменении нижней возрастной границы при найме на работу.
…о взыскании долгов…
…о борьбе с преступностью… ликвидации проституции… создании общественных приютов для сирот, обездоленных или же людей, не способных содержать себя… мерах социальной защиты.
Кайя законы читал, удивляясь тому, сколь разительно название не соответствует сути.
А люди радовались, не особо в эту суть вникая.
Продать шлюх в рабство?
Там им самое место.
И ворам… мошенникам… убийцам и подавно… нарушителям правопорядка… и конечно, нищим. Сироты? Что их ждет? Да и остальные… чем голодать, так лучше под хозяином. Кайя было интересно, когда Совету станет мало этого легального притока рабочей силы. А в том, что будет мало, он не сомневался.
В первый день лета Совет объявил мобилизацию, а Кормак нарушил установившееся с весны молчание. Он появился в Кривой башне под вечер и, переступив порог, долго осматривался, точно ожидал увидеть что-то иное. Кайя тоже на всякий случай осмотрелся.
Все по-прежнему.
Окна вот открыты в преддверии жары.
Голуби прилетают, ходят по подоконнику, курлычут, дразнят кота точно так же, как он дразнил огонь. Голуби позволяют подобраться близко, но стоит переступить невидимую черту, как птицы поднимаются. Оглушающе хлопают крылья.
Кот морщится, отворачивается, притворяясь, что совсем не думал об охоте…
Почти благодать.
– Доброго вечера, ваша светлость. – Кормак остановился у кресла, которое прежде занимал Хендерсон. Кайя не стал его передвигать, и кресло стояло повернутым к стене.
На стене распускалась плесень. И стоило бы убраться, прав был Урфин, говоря, что Кайя вечно вокруг себя свинарник разводит, но… какая разница, где жить?
– И вам доброго. Присаживайтесь.
Сегодня блок одарил сипотой и легким звоном в ушах. Интересно, Кайя когда-нибудь переступит ту грань, за которой возвращение станет невозможным?
– По-прежнему пытаетесь перекроить себя? – Кормак развернул кресло.
Надо же, а притворялся старым, слабым человеком.
– Ну… должен же я чем-то заниматься?
– Если позволите, у вас множество дел…
– Не тех, которые мне интересны.
– Кайя, вы пренебрегаете своими обязанностями. – Мягкий тон, легкий укор. И взгляд человека, который понимает все те трудности, с которыми Кайя пришлось столкнуться, сопереживает даже, что дает ему право на дружеский совет. – При всем моем к вам уважении, это… несколько неправильно.
Ну да. Совет подошел к той грани, за которой начинается разрушение. И Кормаку нужен кто-то, способный это разрушение предотвратить: сам лорд-канцлер связан обещаниями. Естественно, он не собирается выполнять их, но и ссориться с бывшими союзниками тоже. Он бросил собакам по кости и теперь ждет, что Кайя осадит свору.
Так было раньше.
Два поводка. На одном – Совет. На другом – Кайя. И в их противостоянии своеобразное равновесие. Кормак умен и ловок, если сумел сохранять его на протяжении стольких лет.
Но он слишком привык воевать чужими руками.
– Моя обязанность – предотвратить вторжение извне. – Сипота делала голос неприятным, что-то в нем появилось от скрежета гвоздя по стеклу. – Уверяю вас, в ближайшие годы никто из соседей не рискнет сунуться на наши территории.
Кто добровольно полезет в чумной барак?
В этом году карантин будет мягким. Купцов еще пропустят. Корабли, те, которые не связаны с Кормаком, тоже… в следующем – как получится.
Дикие эскадры. И отряды ловцов на тропах, которые считаются тайными. Контрабандисты и те вынуждены будут смириться.
– Что ж… это замечательно. – Кормак ждет вопроса, который, по его мнению, Кайя должен бы задать, но когда пауза затягивается, сам нарушает молчание: – Совет снял все обвинения с леди Изольды. Ничто не мешает ей вернуться.
Кайя кивком дает понять, что информацию принял.
– И конечно, я буду рад ее видеть, но моя дочь… и ваша жена… жалуется…
Кто бы мог подумать?
– …что вы ставите ее в крайне неловкое положение. – Кормак говорил медленно, точно желая увеличить ценность каждого произнесенного слова. – Ваше поведение порождает слухи…
– Уверен, вы умеете управляться со слухами.
– Кайя, народ ждет единства. И вы должны продемонстрировать его.
– Кому?
– Народу. Убедившись, что с вами все в полном порядке, люди успокоятся.
И все вернется на круги своя. Совет. Кайя. Кормак.
В принципе треугольник – фигура уравновешенная.
– Дункан… – Кайя снял кота с подоконника, и тот заворчал – он почти убедил голубей, что издох и безопасен, а тут взяли и испортили все. – Со мной далеко не все в порядке.
Кот, цепляясь за рубашку – когти не в силах были пробить кожу, – вскарабкался на плечо. И, улегшись уже там, свесил лапы. Он не сомневался, что человек будет в достаточной мере осторожен.
– Вы получили все, чего добивались. Вы правите протекторатом. Ваш внук его унаследует. Ваша дочь… если ей не хватает внимания, пусть заведет себе любовника. Что вам еще от меня надо?
– Мне нужно, чтобы вы перестали вести себя как обиженный ребенок и занялись наконец делами. В городе неспокойно. И не только в городе! Повсюду, Кайя. Север отказывается признавать власть Совета. По стране ходят люди, которые внушают народу безумные идеи. Подстрекают к мятежу! И если не остановить… бунты унесут многие жизни.
Кормак использует прежние рычаги давления, и еще год тому это сработало бы. Тогда Кайя небезразличны были эти многие потенциальные жизни. Сейчас он с удивлением отметил, что ему действительно все равно.
– Остановите. – Кайя почесал кота за ухом. – В вашем распоряжении войска. И это… народное ополчение. Продемонстрируйте единство.
Морщится. И подпирает сложенными руками подбородок.
– Вы осознаете, чем грозит ваше бездействие?
Лучше, чем Кормак предполагает.
Бунты будут. Неважно, примет ли Совет превентивные меры или же оставит все как есть. Но Кормак совершил ошибку, подав идею слишком привлекательную, чтобы о ней забыли.
Власть для народа.
Одна на всех, большой праздничный пирог, от которого каждому достанется по ломтю.
Он дал увидеть этот пирог. Ощутить его аромат, призрак вкуса… и в самый последний момент отобрал. Нехорошо.
– Что ж… я постараюсь оправдать возложенное на меня доверие. – Кормак поднялся, но уйти не спешил, смотрел, раздумывая над вопросом, который все же решился задать: – И все-таки, когда мне ждать возвращения леди Изольды?
– Никогда.
Возможно, года через два… три… четыре…
…если согласится.
Если вообще захочет его видеть.
И если Кайя не сойдет с ума окончательно.
Избавится от блока.
Кормака. Совета.
Хаота.
И множество «если», поэтому сейчас лучше думать про «никогда». Боль – хороший стимул.
Кормак наконец-то понял. Только не поверил.
– У тебя не выйдет, – произнес он, глядя в глаза. – Ты продержался долго, но еще месяц-другой, и сам за ней отправишься, притащишь ее сюда вне зависимости от ее желания. Такова ваша природа, и нет причин с ней бороться. И твой план… у тебя просто не хватит терпения.
– Знаете, – кошачий хвост скользил по щеке, щекотал ноздри и норовил залезть в рот, отчего говорить было несколько неудобно, – всю мою жизнь я только и учился, что терпеть. Когда-нибудь это умение должно было пригодиться.
Все равно Кормак не поверил.
Совет все же поставил ультиматум Северу и, подозревая, что ответ будет не тем, который удовлетворит Совет, начал готовиться к войне.
На наемников решили не тратиться. Зачем, когда в городе да и в окрестных деревнях достаточно граждан, желающих с оружием в руках защитить идеалы свободы… правда, оказалось, что близость жатвы вступает в некоторое противоречие с идеалами свободы, более того, выигрывает в конкурентной борьбе, поскольку с точки зрения крестьян идеалы не способны защитить от голода.
Совет ввел воинскую повинность и временно разрешил принудительное рекрутирование.
Новообретенных солдат свозили в полупустые – Магнус забрал с собой куда больше людей, чем можно было предположить, – гарнизоны, делили на десятки, учили ходить строем и держать копья.
Дезертиров вешали.
Помогало.
Кайя знал, что эта помощь носит временный характер, поскольку неразумно бежать из каменного кольца стен. Но стоит наспех склеенной армии оказаться вне города…
…или на северных плоскогорьях.
Кайя помнил равнины, изрезанные узкими, но дикими реками. Окаменевшие крылья холмов, выглядящие не такими уж и крутыми. Неглубокие расщелины и деревянные мосты, служившие единственной переправой. И привычку северян сбиваться в волчьи отряды.
Но снова он не испытывал жалости к людям.
Двор замка заполняли машины. Онагры. Баллисты. Тараны. Тяжеловесные туши осадных башен… удивляло, что никто не понимал бессмысленности этих приготовлений. Эту технику просто не протащить по тамошним тропам.
С другой стороны, ему ли советами мешать?
Дату выступления переносили дважды. Высокий Совет не мог решить, кому же поручить командование армией. Желали многие.
Мнения разделились.
Нижняя палата, которая категорически не желала воевать, помалкивала и считала убытки.
Военный поход, еще не начавшись, уже обернулся повышением цен на соль, зерно и черный уголь. Последнего вдруг стало не хватать, что породило слух о закрытии шахт Грира. И цены выросли еще больше. Кому хочется замерзнуть зимой?
Кайя точно знал, что шахтам до закрытия далеко, но… какая разница?
Страх и ярость идут рука об руку.
Незадолго до выступления, которому суждено-таки было состояться, к Кайя явилась делегация в составе шести наиболее почитаемых – или наиболее состоятельных? – членов Совета.
Кэден и Грир. Баллард и Фингол. Нокс, который уже успел слегка поправить семейное состояние, о чем недвусмысленно свидетельствовал новый сюртук и плащ, отороченный соболем. Ноксу было жарко, но он упрямо демонстрировал новообретенное богатство.
Вот только кружевным платком не пот вытирал – обмахивался.
– Ваша светлость, – Саммэрлед поглядывал на Нокса с насмешкой, сам он одевался нарочито просто и красную ленту на рукав нацепил, демонстрируя, что душой сочувствует народу, – рады сообщить вам, что решением Совета вам поручено…
– Боюсь, – перебить его оказалось просто, хватило взгляда, – Совет не вправе что-либо мне поручать.
Поэтому Кормак не явился. Знал результат и не счел нужным тратить время попусту. Вероятно, он был против нынешней затеи. Возможно, позволил возражать… или промолчал и отошел в сторону. Если война унесет пару-тройку бывших союзников, Кормак вздохнет свободней.
– …возглавить объединенное войско… сокрушить мятежников.
Замолчал.
– Каких?
Саммэрлед окончательно растерялся. Он обеими руками сжимал золоченую трость, увенчанную пучком алых перьев. Видимо, эта трость являлась неким символом, который Кайя надлежало принять с благодарностью и ответной речью, которую можно будет цитировать.
Они и вправду настолько глупы?
Вероятно. Слишком умный союзник столь же опасен, как и дурак. Но с дураками Кормак привык управляться. И сейчас, отделив себя от них, заранее сохранил руки чистыми.
– Север, ваша светлость. Они отказываются подчиняться, – подал голос Грир.
– Кому?
– Совету.
– Это их право. Бароны Севера не нарушили ни одной из клятв, данных мне…
В отличие от них, твердящих о собственной исключительной преданности.
– …что же касается Совета, то его затруднения меня не волнуют.
Кайя вернулся к книге. Все-таки освободившееся время следовало использовать максимально эффективно. Правда, из-за блока прочитанное усваивалось туго. Порой не усваивалось вовсе. И, открывая новую книгу – система безропотно реализовывала запросы, – Кайя понимал, что уже читал ее, но не помнит ничего из прочитанного.
Армия таки выступила в последнюю неделю лета.
Три сотни рыцарей. Пять тысяч пехоты. Сотня наемников. Обоз. Фуражиры.
Кайя было интересно, сколько дойдет. И сколько – вернется. Предполагал, что немного.
К концу лета стало хуже.
В город пришла настоящая жара. Ничего необычного в данном явлении не было – каждый год солнце, точно стремясь отсрочить приход осени, раскаляло старые камни. Вода во рву зацветала, и сам он, и каналы, и даже узкая полоса вдоль берега заполнялись вязкой зеленой жижей. От нее исходила вонь столь нестерпимая, что чистильщики и золотари наотрез отказывались приближаться к канавам. Крысы и те бежали прочь.
В последний месяц лета город закрывал окна и двери, пустел – люди стремились не покидать жилища без особой на то надобности. В верхних кварталах жгли благовония, которые украшали смрад тонкими нотами сандала и амбры. Придворные дамы затыкали носы ароматическими шариками… кавалеры не отставали.
Кайя становилось хуже.
Волна катила за волной, словно разогретую тушу города вдруг схватила судорога. Он глотал. Терпел. И понимал, что вот-вот сорвется.
Тоска вернулась. Кайя кружил по комнате. Звал. Понимал, что зов останется без ответа, но не умел себя остановить. Тоска выматывала сильнее боли. Он увяз в ней, как в песчаной топи, и сколько бы ни пытался выбраться, лишь глубже тонул. Кайя ощущал этот песок на губах. В легких. В глазах, забившимся под веки, расцарапывающим склеру, вызывающим безумное желание ответить ударом на удар.
Сдерживался на грани слепоты и почти оглохнув от собственного крика, которого, к счастью, никто не слышал.
Кормак появился в пятницу, и если не поленился подняться на вершину Кривой башни – после смерти Хендерсона Кайя заблокировал подъемник, – то дело и вправду было важным.
На крыше становилось немного легче. Кайя вытащил кресло и ковер, не для себя – для кота, который составлял компанию не столько Кайя, сколько голубям, которые слетались во множестве. Впрочем, ковер был достаточно большим, чтобы хватило места для обоих.
– Я не помешал вашему отдыху? – Кормак остановился шагах в пяти. Но тень его, слишком длинная тень для такого невысокого человека, вытянулась, словно желая перерезать Башню пополам.
Или выглянуть за край.
Кайя выглянул.
Море. Скалы. Солнце. Ничего нового.
А Кормак занял кресло, сел свободно и трость положил на колени. Гладит дерево, точно оно живое…
– Вы действительно вознамерились наказать всех.
Это не вопрос – утверждение, с которым Кайя не собирался спорить. Не был уверен, что сумеет. Но вдруг понял, что ненависть – тоже источник сил. Песок на глазах растаял.
– Готов признать, что у вас, вероятно, хватит терпения довести задуманное до конца. Но что будет потом?
Кайя сел и потянулся.
Зевнул, убеждаясь, что лицевые мышцы все еще подчиняются ему. А сны в последнее время были… странными. Не мучительными, но и не дающими отдыха. Волны пробивались и в забытье, но там шум прибоя не раздражал, скорее обессиливал.
По пробуждении не хотелось вставать с постели.
И Кайя часами лежал, разглядывая потолок или стену.
Но все же вставал. Заставлял себя умыться. Одевался.
Ел, если случалось обнаружить в пределах досягаемости еду.
Поднимался наверх.
Слушал город.
Воевал с собой.
– Я не говорю о том, что будет со страной. Вы о себе подумали? О том, во что превратитесь? Вы целенаправленно сводите себя с ума. А вернуться сумеете?
Кайя не знал. Иногда казалось, что сумеет. Чаще – нет. И в любом случае выбор был сделан.
– Или думаете, что Изольда примет чудовище?
– Не знаю. Но я спрошу.
Если получится. Кормак хмурится, и тень его все-таки вползает на зубцы башни.
– Я готов заключить сделку. Мой внук должен быть назван наследником, а в остальном я приму ваши условия.
– Нет.
– Почему? Вам мешает Совет? Он перестанет существовать. Моя дочь уедет из города. Выйдет замуж. И в жизни больше вас не потревожит. Я готов подать в отставку, равно как готов служить вам. Действительно служить.
Он верит в то, что говорит. Тем интересней.
– Дункан, – Кайя потер щеку, с неудовольствием обнаружив, что щетина отросла, – знаете, раньше я многого не понимал. Например, почему трое взрослых людей считают меня виноватым в том, что несчастливы. А теперь вот как-то все и сложилось. Моя мать получила титул. И понимание, что она всегда будет второй. Первой по протоколу, но второй во всем остальном. А я – как постоянное напоминание, что ее использовали как племенную кобылу. И главное, что вы свою часть сделки не выполнили.
Кормак не спешил отрицать.
– Это ведь вы помогли состояться этой свадьбе?
– Вашему отцу нужна была поддержка Теккереев.
– И где теперь Теккереи? – Кайя сделал себе заметку выяснить, хотя вряд ли от рода что-то осталось. – Полагаю, вы заняли их место? И думаете, что произошло это сугубо благодаря вашему уму? Ну да, Ушедший с вами, я о другом. Вы обещали моей матери положение и власть, а в результате она была куклой. Объектом насмешек и жалости.
– Без нее вас бы не было.
– Иногда мне кажется, что лучше бы меня не было. Вы же не позволили леди Аннет родить ребенка. Заботились о чести рода… и да, моем благополучии, верно? Опять же, я напоминал ей о том, чего она была лишена. Вы стравливали их, как стравливали меня и Совет. Постоянно. Не позволяя остыть. Остановиться. Подумать. Вы раз за разом лили морскую воду на раны и заботились, чтобы эти раны никогда не заживали. И мой отец слышал эту боль. Я только не понимаю, почему у него не хватило сил избавиться от вас.
Со стуком трость касается камня, поворачивается в морщинистой руке, почти выскальзывая – тоже поманили свободой, – но остается в крепких пальцах. Раскрытая ладонь упирается в набалдашник, и металл давит на кожу.
– Потому что, в отличие от тебя, он понимал, что мормэр не имеет права брать в жены рабыню. А незаконнорожденные дети – претендовать на престол.
Кормак встает, медленно, с явным трудом.
– Он действовал в твоих интересах. Всегда.
Легкое касание виска.
– Ты был слишком… управляем. Эмоционален. Неуравновешен. Мягкотел. Ты не мог сладить даже со своим дружком, прощая ему буквально все. Как было доверить тебе страну?
Разодранную в клочья, захлебывающуюся кровью, обезумевшую следом за хозяином.
– Тебя вынудили подчиниться закону, но разве не для твоего же блага? Посмотри, сейчас ты вновь даешь эмоциям взять верх над разумом. Я предлагаю тебе свободу. Сейчас, а не через год или два, когда ты обезумеешь настолько, что эта самая свобода станет тебе безразлична. А ты холишь обиды и отказываешься от нее. И в свою очередь спрашиваю: почему?
Он ведь знает ответ. Ищет только подтверждения, и Кайя готов его дать.
– Вы враг, Дункан. – Он ложится на ковер, нагретый солнцем. И яркое, оно пробивается сквозь веки россыпями разноцветных точек. Песок исчез. Тоска отступила. На время. – Вы начали разрушать мою жизнь еще до моего рождения. И не остановились после. Я понимаю ваши мотивы, но… вы планомерно и хладнокровно уничтожали мою семью. И я хочу посмотреть, как уничтожат вашу. По-моему, это вполне естественное желание. Человеческое даже.
– Договор…
– Договор гарантирует отсутствие агрессивных действий с моей стороны. И я, как видите, его исполняю, несмотря на то что мне безумно хочется вас убить. Но вот люди, те самые, которых вы натаскивали на травлю, ничего о договоре не знают. Они разорвут вас… то есть и вас тоже. Помните мой вопрос? Сколько у вас осталось сыновей?
– Все-таки ты чудовище, – с какой-то грустью произнес Кормак.
– Стараюсь.
В голову вдруг пришла замечательная идея.
Волнам следовало не сопротивляться.
Использовать.
Перенаправить энергию на блок. Пусть город займется его уничтожением. Кайя пока поспит. Сны все-таки иногда снились скорее хорошие… и голубиное воркование – чем не колыбельная?