Текст книги "Записки на полях соленых книг"

Автор книги: Карен Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 6

Фолли-Бич, Южная Каролина

Июль 2009 года

Рядом раздался какой-то звук, а потом что-то влажное мазнуло по носу и щеке Эмми, но она лежала тихо, не вполне уверенная, что это не сон. Ей не хотелось просыпаться. Она снова услышала шаги, но на этот раз вместо того, чтобы приближаться или отдаляться, они просто замерли, и Эмми полусонно вытянула руку. Вернись ко мне.

Запах псины ударил ей в нос, и что-то пощекотало ее руку. Мало-помалу она поняла, что дождь прекратился и что она определенно чувствует на руке чье-то влажное дыхание. Открыв глаза, она увидела большого темно-рыжего пса неопределенной породы. На нем был ошейник с металлическими бирками и кокетливая красная бандана. Рядом с псом стоял мужчина в резиновых шлепанцах, широких рабочих шортах и футболке. Он с задумчивым видом уставился на Мэгги, подобно медведю, обнаружившему непрошеного гостя в своей берлоге.

Эмми резко выпрямилась, едва не свалившись со стула, на котором она, судя по всему, заснула. Потом она кое-как встала и уставилась на незнакомца и собаку, сидевшую у его ног.

– Кто вы? – спросила она, удивляясь своему спокойствию.

Мужчина был высоким, стройным и довольно крупным. В его карих глазах угадывалось скорее замешательство с примесью раздражения, чем какая-либо угроза.

– Вы плакали во сне, – деловито произнес он.

Эмми в замешательстве провела рукой по лицу и повторила:

– Кто вы такой?

Он уперся руками в бедра, возвышаясь над Эмми почти на целый фут. Бен тоже был высоким, и она почему-то испытала иррациональное ощущение безопасности и защиты в обществе этого незнакомца. Она отступила на шаг и скрестила руки на груди.

– Я собирался задать вам такой же вопрос, – ответил он с почти неуловимым акцентом, как будто не часто бывал в южных штатах. А может быть, он приложил немало усилий к тому, чтобы избавиться от южного акцента.

– Я Эмми Гамильтон, – сказала она. – И я арендовала этот дом на несколько месяцев.

Он поднял брови пшеничного цвета, такие же, как и волосы, заметно выгоревшие на солнце. Волосы незнакомца были довольно длинными и почти доставали до воротника рубашки. Когда-то Эмми считала длинные волосы у мужчин привлекательными, но потом встретила Бена с его армейским «ежиком» и с тех пор уже не помнила, что так ее привлекало в длинных волосах. Длинноволосый мужчина, стоявший перед ней, выглядел довольно небрежно.

– Я – Хит Рейнольдс, владелец этого дома. Сегодня я приехал поработать на причале и увидел ваш автомобиль. Я не знал, что дом сдали в аренду.

Эмми моргнула.

– Но это правда. Договор лежит у меня в автомобиле.

Он только отмахнулся.

– Не трудитесь показывать. Моя мама слишком занята продажей книжного магазина и подготовкой к уходу на пенсию. Должно быть, она просто забыла мне сказать.

Эмми уронила руки.

– Значит, Эбигейл – ваша мать.

Он кивнул и засунул руки в задние карманы шорт. Эмми снова была немного раздосадована его небрежностью и подумала, что он выглядел бы гораздо лучше, если бы заправил майку в шорты. Вы плакали во сне. В самом деле? И почему он считает нужным об этом говорить? Ее раздражение и замешательство усилилось.

– Тогда эта женщина по имени Лулу – ваша тетя, – не раздумывая, выпалила она.

В уголках его глаз появился намек на улыбку.

– Вообще-то «эта женщина по имени Лулу» – моя двоюродная бабушка. Мой отец – сын ее сестры.

Аналитический ум Эмми попытался систематизировать информацию и разложить все по полочкам.

– Значит, ее сестра должна быть вашей бабушкой. Она тоже до сих пор живет на Фолли-Бич?

Эмми представила еще одну коренастую женщину с внешностью и манерами Лулу и понадеялась, что ответ будет отрицательным.

Он покачал головой.

– Нет. Она погибла в 1989 году во время урагана «Хьюго».

Ответ удивил Эмми.

– Я думала, что накануне ураганов проводят всеобщую эвакуацию.

– Так и есть. Но она не покидала острова сорок пять лет и сказала, что очередной шторм – недостаточная причина для отъезда.

Эмми поежилась, не вполне понимая, почему бабушка ее нового знакомого отказалась уехать.

– Должно быть, родственникам было тяжело оставлять ее здесь.

Он оперся на угольный гриль, выглядевший так, словно им никогда не пользовались.

– Мне тогда было одиннадцать лет, так что я мало что помню… Помню только, что радовался от того, что занятия в школе отменили. Но мама, отец и тетя Лулу были очень расстроены. Они никак не могли убедить ее уехать. Бабушка говорила, что ждет кого-то, и если уедет, то может не вернуться, и тогда этот человек уже не найдет ее. Позже тетя Лулу сказала, что она ждала человека, который не мог приехать никогда.

По шее и затылку Эмми поползли холодные мурашки, когда она вспомнила почти такие же слова, произнесенные ее матерью, – что-то о нестерпимых днях ожиданиях того, кто ушел навеки.

– Кого она ждала? – Эмми старалась говорить небрежным тоном, словно ответ не имел для нее никакого значения.

– Не знаю. Можете спросить тетю Лулу; наверное, она знает.

Эмми передернула плечами. Она предпочла бы пройтись по стеклу, чем снова обратиться к пожилой женщине. Не в силах удержаться, она продолжила расспросы:

– Но вы ее родственник. Думаю, если бы вы решили поинтересоваться, то получили бы хоть какой-то ответ.

Взгляд его карих глаз мгновенно стал жестким.

– Прежде всего я мужчина. Мы обычно не копаемся в тонкостях поведения кого бы то ни было. Мы просто действуем в соответствии с их поведением, понимаете? Во-вторых, я научился жить, не обращаясь к прошлому. Оно уже миновало, и вы ничего не можете с этим поделать. Я не собираюсь тратить свою жизнь на то, что уже не могу изменить.

Его тон был почти рассерженным, и хотя он почти сразу же вернулся к прежней беззаботной манере, первое впечатление было испорчено. Эмми видела, как его взгляд переходит с ее заспанных и растрепанных волос на чемоданы и наконец на собаку, по-прежнему сидевшую у ее ног. Он похлопал себя по бедру.

– Иди сюда, Фрэнк. Освободи место для дамы.

Пес побежал к задней двери, а Хит достал брелок с ключами из заднего кармана и отпер ее. Когда он повернулся к Эмми, на его лице играла легкая улыбка, приоткрывавшая белоснежные зубы.

– В доме есть три спальни. Спать на крыльце совсем не обязательно.

Он распахнул дверь, и пес влетел внутрь, словно радуясь встрече со знакомым местом. Эмми нахмурилась и подняла чемоданы, забыв о том, что собралась уехать обратно.

– Я забыла комбинацию сейфового замка. А потом пошел такой сильный дождь, что я решила подождать здесь, а не мокнуть снаружи. Думаю, я просто устала, я ведь целый день провела за рулем, вот и уснула.

Хит сдвинул брови и подошел к Эмми; она снова удивилась, что ничуть не боится его.

– Я возьму чемоданы и принесу все остальное.

Он попытался взять багаж. Эмми продолжала держаться за чемоданы, хотя они казались ей неподъемными.

– Спасибо, но я вполне могу позаботиться о себе.

– Я ничего подобного и не имел в виду. Просто если мама узнает, что я не помог вам отнести чемоданы, она отшлепает меня. Нет, я не шучу.

Он был серьезным, а вот глаза смеялись. Эмми устала и не хотела спорить. Кроме того, было неплохо иметь рядом с собой человека, который мог отнести багаж.

– Прекрасно, если мама так много значит для вас, – она вручила ему чемоданы и первой вошла в дом.

Внутри Эмми сразу же обратила внимание на освещение. Даже в пасмурный день бежевые стены мягко отсвечивали благодаря панорамным окнам, обрамлявшим парадную дверь и зеркально отображающимся на противоположной стороне дома, выходившей на болото. Открытую планировку первого этажа подчеркивали карнизы с красивой лепниной и темные деревянные полы. Мебель почти полностью отсутствовала. Со стороны это выглядело так, как будто мечта архитектора о свете и открытом пространстве завершилась на этапе конструирования, без реальной проработки интерьеров. Она увидела спиральную лестницу из кованого железа, которая выходила в коридор, деливший пополам главную жилую зону, и, вероятно, приводивший к двум спальням наверху. Третья, главная спальня, находилась на нижнем этаже, и когда Хит прошел мимо Эмми к двери на другой стороне кухни, она последовала за ним.

Просторная спальня располагалась по всей ширине дома, и оттуда открывался вид на океан и на болота из больших веерных окон в передней и задней части. Обстановка состояла только из двуспальной кровати, комода с зеркалом и туалетного столика, что опять-таки показалось Эмми очень странным. В дальнем углу комнаты виднелся стрельчатый альков, и когда Эмми приблизилась к нему, то поняла, что это и есть башенка, которую она видела снаружи.

Пока Хит пристраивал ее чемоданы по обе стороны от комода, она заглянула в проем и едва не вскрикнула от изумления. Стены внутри, словно цветные полосы на маяке, были опоясаны полками книг по три-четыре ряда в высоту и доходили до застекленного верха, куда можно было подняться по крутой спиральной лестнице. Книги поддерживались креплениями из кованого железа.

– Вы любите книги?

Эмми вздрогнула при звуках голоса Хита и едва не ушибла голову о край полки.

– Можно сказать и так. У меня степень магистра библиографии, и я с детства работала в книжном магазине моей матери.

– Вот как, магистр библиографии? Значит, вы библиотекарь.

Эмми снова скрестила руки на груди.

– Формально говоря, так оно и есть, но я не просто библиотекарь. Моя квалификация позволяет быть музейным куратором и работать с историческими документами, писать статьи для университетов и так далее.

Он кивнул, словно размышляя над ее словами.

– Интересно. Но вместо этого вы работаете в книжном магазине у вашей мамы.

Гнев, застарелое чувство утраты и мысль о том, что он задел ее за больное, – все это разом обрушилось на Эмми, так что она просто смотрела на Хита с открытым ртом, не в силах ответить.

Как будто почувствовав, что он ступил на запретную территорию, Хит снова обратил внимание на книжные полки.

– Это книги из магазина моей бабушки.

Эмми прокашлялась, стараясь обрести голос.

– Из магазина моей бабушки? – в смятении повторила она и подняла руку, словно пытаясь навести порядок в собственных мыслях. – Подождите. Это свекровь Эбигейл, правильно? Она оставила «Находки Фолли» вашей матери после своей смерти. Как ее звали?

– Мэгги. Маргарет О’Ши Рейнольдс, сестра Лулу и моя бабушка.

Эмми кивнула. Ей хотелось покинуть это тесное место, но Хит преграждал выход. Она застряла, глядя на него: пройти мимо и не задеть молодого человека было невозможно.

– Верно. Теперь я понимаю. Значит, это Мэгги погибла во время урагана «Хьюго».

Хит посмотрел вверх, и свет, лившийся из окна башенки, окрасил его карие глаза в желтый цвет.

– Да. А это ее личная библиотека, которую Лулу и моя мать спасли перед началом урагана. Мы сложили книги на чердаке у родителей, у которого каким-то чудесным образом не снесло крышу. Их дом находился дальше от океана, чем дом Мэгги, и они решили, что там будет безопаснее. Когда мы построили этот дом, то перевезли сюда столько, сколько смогли, но все не поместились, поэтому часть осталась у родителей. Моя мама продала несколько коробок на eBay, когда решила отойти от дел, и выставила магазин на продажу, но потом Лулу узнала об этом и остановила ее.

– Почему Лулу не сохранила книги у себя?

Хит посмотрел на Эмми сверху вниз, а потом отступил на шаг, словно осознал, как близко он стоит.

– Лулу живет вместе с моими родителями. Она привыкла жить с тетей Мэгги, но после «Хьюго» переехала к родителям и с тех пор обитает с ними.

– У нее нет своей семьи? – Эмми не представляла человека, который мог бы ужиться с этой пожилой женщиной, но мысль о ее одиночестве почему-то угнетала ее.

Молодой человек покачал головой.

– Она не выходила замуж. Но она всегда была близка к моему отцу, так что все вполне объяснимо.

– Вашей матери не позавидуешь, – пробормотала Эмми, наконец протиснувшись в спальню мимо Хита. Она встала посреди комнаты и осмотрелась. Пес уютно устроился в центре кровати. Хит хлопнул ладонью по бедру; Фрэнк послушно спрыгнул и последовал за ними.

Кухня, столовая и две других спальни были так же тщательно спланированы и хорошо освещены, как и остальные помещения, но почти лишены меблировки. Единственным украшением интерьера были большие черно-белые фотографии, вставленные в рамки и развешанные на стенах или расставленные в разных комнатах.

Эмми подошла к одной из самых больших фотографий, висевшей на стене за обеденным столом. На ней были запечатлены две женщины и малыш примерно полутора лет. Они сидели на крытом крыльце обшитого вагонкой и потрепанного непогодой маленького дома с двумя мансардными окнами. Все они были одеты в стиле 1940-х годов; женщины носили юбки ниже колена и плотные блузки, застегнутые на все пуговицы, а мальчик красовался в костюме моряка с короткими штанишками и бескозыркой. Они смотрели в камеру, щурясь от яркого солнца.

Мальчик сидел на коленях у более высокой женщины, чье лицо, как решила Эмми после внимательного осмотра, нельзя было назвать хорошеньким, но люди, пожалуй, считали его миловидным. У нее были темные волосы и светлые глаза, а черты ее лица хоть и неприметные, но все же отличались привлекательностью. Может быть, все из-за глаз? Эмми наклонилась поближе, чтобы лучше рассмотреть фотографию. Нет, это было что-то еще, что-то связанное с выражением ее лица. Она увидела печаль, скрытую в морщинках между бровями, но глаза лучились такой надеждой и ожиданием, что было невозможно видеть их и не верить в лучшее будущее, ожидающее за порогом.

Взгляд Эмми переместился на более молодую и невысокую женщину, сидевшую рядом. Постепенно она поняла, что на самом деле это не женщина, а девочка-подросток. У нее была плохая кожа, а волосы заплетены в две косички с резким и некрасивым пробором посередине. Она не хмурилась и не улыбалась в камеру, как будто все еще не могла решить, какие именно эмоции ей следует изобразить на своем лице. Она была обута в двуцветные кожаные туфли и высокие гетры, плотно облегающие ее полные икры, в то время как ноги другой женщины отличались стройностью. Мальчик в бескозырке держал маленький американский флаг, звезды на котором были смазаны, как будто от сильного ветра.

– Это моя бабушка Мэгги вместе с тетей Лулу и моим отцом. Фотография сделана в день высадки союзных войск в Нормандии в 1944 году. Именно поэтому он держит флаг. Это был их дом на Секонд-авеню, разрушенный во время урагана. Участок сейчас принадлежит мне, но до сих пор пустует.

Эмми ощутила комок в горле, глядя на маленький флаг. Каждый раз, когда она видела американский флаг, то вспоминала точно такой же, плотно сложенный и полученный на похоронах Бена, а теперь упакованный среди ее вещей.

– Замечательная фотография, – выдавила она. – Ваш дед воевал?

Хит прищурился, глядя на фотографию.

– Да, он служил на флоте. Он умер еще до моего рождения, и я точно не знаю, как это случилось. Никто не хочет рассказывать подробности о его смерти.

Эмми часто заморгала, понимая, что вот-вот расплачется. После смерти Бена она была подвержена таким странным приступам слезливости даже в обществе почти незнакомых людей.

– Думаю, если бы в вашей семье был ветеран войны, то все бы знали об этом и чтили его память, – тихо произнесла она, повернувшись к Хиту. – Это похоже на неблагодарность, не так ли?

Глаза Хита расширились, и он довольно пристально посмотрел на Эмми. Потом, к удивлению девушки, ответил:

– Возможно, вы правы. Моя мама должна знать. Когда вы встретитесь с ней, чтобы подписать документы, можете ее об этом спросить, – он слегка прищурился. – Она обсудила все, связанное с покупкой магазина?

По спине Эмми пробежал холодок, заставивший ее вздрогнуть.

– Почти все. Я уверена, что мы придем к согласию.

Хит кивнул с таким видом, словно хотел что-то сказать, но передумал, глядя на воинственную позу Эмми – она стояла со скрещенными на груди руками. Внезапное появление этого молодого мужчины заставило Эмми забыть о своем намерении немедленно уехать обратно, хотя она не до конца была уверена в том, что хочет здесь остаться. В конце концов, покупка магазина не будет оформлена до заключения сделки и выплаты денег; возможно, Эмми лишь проведет отпуск на здешнем пляже.

Тем не менее чувство, возникшее у Эмми при упоминании о магазине, озадачило ее. Оно было бы таким же, как в тот раз, когда она открыла коробку с книгами и увидела записки на полях. Ей нужно посетить «Находки Фолли», и может быть, после этого она будет готова уехать.

Эмми обратила внимание на другую фотографию в рамке размером примерно восемь на десять дюймов, лежавшую на столике за кушеткой. На этой черно-белой фотографии был изображен только один человек: высокая стройная женщина в купальном костюме 1940-х годов стояла в голливудской позе, упершись руками в бедра и держа голову вполоборота к фотографу. На ее губах играла легкая улыбка.

В отличие от двух женщин на другой фотографии, эта была настоящей красавицей. Ее волосы сияли в лучах солнца, словно золотая пряжа, черты лица были безупречными, а изгиб левой брови точно копировал изумленное выражение на лице Скарлетт О’Хара в сцене из фильма «Унесенные ветром». На ее длинных ногах не было ни капли жира, точеные икры, стройные бедра и тонкая талия приковывали взгляд. За треугольником согнутой руки угадывался солидный бюст, а ее кожа казалась почти жемчужной на фоне песчаного пляжа.

Любопытство заставило Эмми потянуться за фотографией. На этот раз она заметила эспадрильи[18]18
  Эспадрильи – летняя обувь, матерчатые тапочки на веревочной подошве из натуральных материалов. Носятся на босу ногу.


[Закрыть] со шнуровкой на лодыжках и узкий браслет с подвеской в виде «песчаного доллара», который женщина носила на левой руке. Она протянула фотографию Хиту.

– Кто это?

– Это Кэтрин, кузина моей бабушки. Больше я ничего о ней не знаю. Эти снимки хранились в одном из бабушкиных альбомов, которые мама взяла с собой во время эвакуации перед ураганом. Это была ее идея – увеличить их, вставить в рамки и развесить повсюду. Она сказала, что в каждом доме нужно иметь свои личные штрихи.

Эмми хотела спросить его, где остальная мебель и почему единственным «личным штрихом» являются семейные фотографии, полученные от матери. Кроме них, в обстановке не ощущалось никакого женского присутствия, и если он построил дом для своей невесты, то почему нет никаких признаков ее пребывания здесь? Тем не менее Эмми была рада этим фотографиям. Все свои фотографии, включая снимки со свадьбы, она оставила дома. Мать предложила ей не брать их с собой, но добавила, что пришлет их, как только Эмми устроится на новом месте.

Хит прервал ход ее мыслей.

– Я пойду и принесу все остальное. Вы оставайтесь здесь, познакомьтесь с домом, и не спорьте, пожалуйста. Соседи позвонят моей матери, если увидят, что вы сами тащите что-то внутрь.

Не дожидаясь возражений, он открыл входную дверь, и, при дружеской поддержке Фрэнка, принес ее остальные пожитки из автомобиля. Сложив все в центре гостиной, он сказал:

– Знаете, я работаю здесь, на причале. Но я могу не стучать молотком, пока вы здесь будете устраиваться. Звоните в любое время, если вам что-то понадобится, – он протянул визитную карточку.

– Спасибо, хотя, похоже, ваша мать уже обо всем позаботилась, – Эмми осторожно улыбнулась и постаралась не выглядеть слишком довольной его уходом. Но в Хите было что-то, раздражавшее ее, – какая-то неуместность, словно биографическая книга, стоявшая на одной полке с сентиментальными романами.

– Да, если не считать того, что она не сообщила мне о новом жильце, – он поскреб шею. – Что же, тогда я пойду и оставлю вас разбирать вещи.

После повторной благодарности и обмена прощаниями Эмми выпустила его через парадную дверь. Она видела в окно, как он берет велосипед, прислоненный к карликовой пальме, и уезжает прочь в сопровождении Фрэнка, бегущего следом. Эмми на мгновение подумала о том, стала ли невеста Хита его женой и приехала ли она вместе с ним на Фолли-Бич?

Эмми отвернулась от окна и поняла, что до сих пор держит в руке его визитную карточку. Она посмотрела на кусочек картона и впервые увидела выпуклый рисунок бутылочного дерева, точную копию того, которое было выгравировано на стекле парадной двери. Надпись на карточке гласила: Бутылочные деревья: сооружение и дизайн. На карточке был указан адрес, в том числе и в Атланте, и два телефонных номера, начинавшихся с регионального кода 404, не совпадавшего с кодом Южной Каролины.

Эмми сунула карточку в задний карман, уже зная о том, что не станет звонить Хиту. Он раздражал ее как песок, набившийся в туфли; не слишком сильно до тех пор, пока не понимаешь, что непременно натрешь мозоль, если не вытряхнешь его из обуви. Она отложила в сторону мысли о бутылочном дереве на заднем дворе, о записках в книгах, о бабушке Мэгги, пропавшей без вести во время урагана, потому что она ждала человека, который никогда не вернется. Но главное, она усердно старалась не думать о том, как много общего оказалось между нею и Мэгги.

Во дворе за «Находками Фолли» Лулу подстригала куст лавровишни секатором. Она отступила назад и полюбовалась темно-зелеными листьями, которые образовывали идеальный фон для алых бутылок на соседнем дереве. Лулу любила этот сад, и ей нравилось возиться с ним, как с собственным ребенком. Во многих отношениях так оно и было. Джон уже давно вырос, как и его сын, но ее сад остался. Живые растения появлялись и исчезали, но ее бутылочные деревья всегда стояли здесь. Туристы и местные жители приходили посмотреть на ее сад, и она довольно неожиданно стала владелицей процветающего бизнеса, основанного на частных заказах: Лулу торговала своими бутылочными деревьями по всему восточному побережью.

Дерево Джима давно пропало, унесенное ураганом «Хьюго» вместе со многими другими вещами, но она до сих пор помнила место на пустующем участке, где оно когда-то стояло. Она по-прежнему приходила туда и каждый раз оставляла пригоршню песка, чтобы Джим знал о ее визитах. Колючие ежевичные лозы поглотили заднюю и боковую сторону ограды старого участка, с каждым годом отвоевывая все больше земли, как она ни старалась сдерживать их напор. Лулу нравились эти лозы и сладкие темные ягоды, и она помнила, как Джим любил ежевичный джем, который они с Мэгги готовили.

Лулу прикоснулась к алой бутылке, надетой на нижнюю ветку, ощущая гудение воздуха внутри, как будто это было живое, дышащее существо. Ей было приятно делать что-то полезное и оставаться на Фолли-Бич, где приливы и отливы океана, приезды и отъезды отдыхающих и смена времен года лишь подчеркивали неизменность окружающего ландшафта. Лулу не любила перемены; они противоречили естественному порядку вещей.

Она поджала губы при мысли о женщине в доме Хита. Ей она не понравилась. Она была незваной гостьей, как и все летние посетители, только эта гостья не собиралась уезжать. Лулу хотелось думать, что здесь ничего личного, и она не возражает против того, чтобы кто-то остался на острове после окончания летнего сезона, но с Эмми Гамильтон дело обстояло иначе. В ней было что-то знакомое – не в том смысле, что в ее лице можно узнать черты старого друга после долгой разлуки, а в том, как можно распознать изменившийся запах воздуха перед грозой. Возможно, печаль воспоминаний, притаившаяся в глазах этой женщины, заставляла Лулу думать о Мэгги, а может быть, это было ее назойливое любопытство и привычка совать нос в чужие дела, наводившие Лулу на размышления о собственной жизни.

Она помнила, как обрадовалась Эбигейл, когда нашла покупателя для книжного магазина и избавилась от необходимости разбирать его и продавать по частям. Но Лулу знала, что воспоминания нельзя разобрать, как складную головоломку. Воспоминания были похожи на опоры свайного дома; если начнешь подпиливать одну из них, то рухнет весь дом.

Она повернулась к подстриженному кусту лавровишни и полюбовалась синими плодами, которые внезапно показались такими же опасными, как ее собственное прошлое. Да, большинство воспоминаний нужно оставить в покое. «И еще, – подумала она, когда обрезала длинный стебель с ярко-зелеными листьями и гроздью плодов, упавший к ее ногам в занесенную песком траву, – некоторые тайны лучше держать при себе».