Текст книги "Вопреки небесам"
Автор книги: Карен Рэнни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Будь он поэтом, то сумел бы найти слова, чтобы сказать Кэтрин, как много она для него значит, что любовь к ней сделала его лучше, не лишив ни чести, ни благородства. Но он человек действия, ученый, и чувствовал себя увереннее в мире цифр, а не цветистых метафор. И все же слова нашлись, простые, безыскусные, словно их произнес ребенок.
– Ты моя.
Всего два слова, но за ними море чувств и желаний. Слова, исполненные любви и нежности, к которым невозможно остаться равнодушной.
Вздохнув, Кэтрин на миг замерла, потом отступила, вглядываясь в торжественно-серьезное лицо Хью. Глаза смотрели, не мигая, как будто он приглашал заглянуть к нему в душу. В глубине этих глаз таились страсть, боль, одиночество… и еще отчаянное стремление найти родственную душу, свою вторую половину.
Он принадлежал ей. Принадлежал всегда, задолго до того, как она поняла это. Если бы они не встретились, каждый все равно искал бы другого. Жаль, что их судьбы не могут соединиться так же, как соединились души.
Между тем Хью тоже всматривался в Кэтрин, любуясь нежной линией ее подбородка, порозовевшим кончиком носа, глазами, взгляд которых он умел читать, словно раскрытую книгу. Наклонившись, он слизнул с ее ресниц слезинку, но на месте первой тут же появилась вторая.
Издав гортанный звук то ли радости, то ли боли, Макдональд крепко прижал Кэтрин к себе.
Его зимний поцелуй был горяч и жаден, только на этот раз в нем чувствовался вкус льда и снега, а тепло рта странно контрастировало с холодными губами. Кэтрин придвинулась ближе, словно хотела раствориться в любимом. Ее тело подтверждало обещание, данное сердцем, их руки встретились.
Поцелуй длился, с каждой минутой становясь все более неистовым. Дерзкий язык Хью бесстыдно хозяйничал у нее во рту, щека, пылавшая то ли от мороза, то ли от страсти, коснулась ее щеки, согревая жаром. Кэтрин не удивилась бы, если бы снег под ними начал таять.
– Сама не знаю, что ты со мной делаешь, – жалобно призналась она, не поднимая глаз.
– Зато я знаю, что хотел бы сделать, – пошутил лэрд.
Кэтрин отлично поняла его. Ей тоже хотелось, чтобы сейчас была весна, чтобы им не мешала одежда, чтобы была ночь, а не светлый день, чтобы они, наконец, оказались наедине, вдали от чужих глаз.
– Я скоро уезжаю.
Хью не сказал куда, но она догадалась, что эта поездка тоже связана с предстоящим восстанием. Число обитателей Ненвернесса уменьшалось по мере того, как мужчины отправлялись служить принцу. Внешне Хью никак не реагировал и лишь в ответ на настойчивые расспросы Кэтрин делился с ней своими тревогами.
– Будь осторожен.
Он улыбнулся. Как ни странно, нежная улыбка не лишила его лицо мужественности, только добавила очарования, так порой легкий туман придает горам налет сказочности. Хью Макдональда трудно назвать красивым, но Кэтрин давно перестала обращать внимание на его внешность. Хватало его присутствия, жизненной стойкости и силы. Ни один красавец не мог тягаться с ее любимым, воплощавшим в своем облике лучшие мужские черты.
– Я скоро вернусь, – пообещал Хью, стараясь прогнать страх Кэтрин, но в душе благодарный ей за него.
– Поскорее бы, – шепнула Кэтрин, сдерживая очередную непрошеную слезу, уже готовую скатиться на щеку.
– Зачем же мешкать, зная, что ты ждешь меня дома? Береги себя, Кэтрин, – тоже шепотом отозвался Макдональд. – И моего юного сородича.
Уильям. Боже правый, она совсем о нем забыла.
Она неожиданно легко отыскала сына. Наверное, это они положили его в кроватку. Когда она взяла его на руки, он недовольно заворчал, но она нежно улыбнулась и приложила палец к губам. Малыш затих, очевидно, понял, что перед ним мать. Правда, от груди отказался, когда она хотела его покормить.
Из окна она видела, как они целовались и обнимались. Впрочем, ей нет до них никакого дела. Теперь у нее есть ребенок. Она крепче прижала его к груди. Они украли ее дитя, а она все-таки нашла его, живого и невредимого, такого восхитительно-теплого. Какое счастье, что он перестал плакать!
Она больше не могла выносить его крики.
Они возвращались в Ненвернесс.
Хью не заметил, как пролетело время, он вообще ничего не замечал, кроме Кэтрин. Если бы на него обрушилась скала, он бы, наверное, даже не почувствовал.
Внезапно его охватило смутное беспокойство. Слишком тихо в лесу, будто рядом притаилась опасность.
Неожиданно Хью услышал пронзительный вопль Кэтрин и вслед за ним мелодичный голос своей жены:
– Не подходи ко мне, слышишь?
Край леса граничил с линией скал вокруг Ненвернесса, и там стояла Сара в ветхом шерстяном плаще, слишком ненадежной защите от такой стужи, руки без перчаток замерзли и покраснели. Она прижимала к груди Уильяма, который дрожал то ли от страха, то ли от холода.
Кэтрин бросилась к сыну, не помня себя от ярости. Сара не имела права выносить его на мороз, да еще в одной ночной рубашке.
Сара взмахнула рукой, словно отгоняя соперницу. Только сейчас Кэтрин осознала, в какой опасной близости к краю стояла ее племянница… Уильям практически висит над бездной, утыканной грозными острыми скалами. Она зажала рот, чтобы не закричать.
Уильям не сопротивлялся, правда, не сводил с матери широко открытых глаз, в которых застыл ужас.
Мальчик будто понимал, что сейчас его жизнь находится в руках этой странной женщины.
– Я всегда старалась быть тебе другом, – медленно начала Сара, и ее спокойный, рассудительный тон еще больше напугал Кэтрин. – А ты всегда старалась забрать то, что принадлежало мне.
– Неправда, – с трудом выговорила Кэтрин, сглотнув противный комок, подступивший к горлу. Ладонь Хью легла ей на руку, но она нетерпеливо сбросила ее.
– Сначала мое имя, потом мой дом, теперь и моего мужа, – продолжала Сара. – Я не могла тебе противостоять, ты отбирала все, что хотела.
– Сара…
Какая мольба дойдет до ее сердца? Какие слова пробьются сквозь ее хитрую коварную улыбку?
– Ты, жестокая, не остановилась даже перед тем, чтобы отобрать у меня ребенка. – Сара крепче стиснула драгоценную ношу.
– Я сожалею о твоей утрате.
Кэтрин произнесла это спокойно, чтобы не выдать терзавшего ее страха, и протянула руки к сыну, но Сара, покачав головой, еще на шаг придвинулась к краю бездны. Кэтрин замерла, понимая, что любое неосторожное движение может стоить Уильяму жизни.
– Но я нашла свое дитя, тебе не удастся им завладеть. Ты больше ничего не украдешь у меня, Кэтрин, – победоносно заключила сумасшедшая.
– Уильям не твой ребенок, Сара. Посмотри на него. Сегодня ему исполнилось шесть лет, он давно не младенец.
“Боже, умоляю, сделай так, чтобы эти глаза хоть минуту поглядели на мир трезво! Пусть она увидит, что Уильям не тот, за кого она его принимает…”
– Ты ведь ищешь ссоры со мной, Сара, – вмешался Хью. – Признаюсь, я не был хорошим мужем.
– Когда-то ты любил меня.
Полувопрос, полуутверждение. Макдональду хотелось сказать, что он никогда не любил Сару, но сейчас не время выяснять отношения.
– Такую жену нельзя не лелеять, – согласился он, надеясь, что не выдал себя взглядом, и протянул руки, словно желая ее обнять. Их разделяли всего четыре фута.
– Как вы могли забрать моего ребенка? Он плакал, звал меня, – со слезами в голосе проговорила несчастная.
– Пожалуйста, отпусти его, – взмолилась Кэтрин. Сара покачнулась и едва не уронила Уильяма. Сердце несчастной матери бешено заколотилось, но, овладев собой, она повторила: – Отпусти его. Ребенок ни в чем не виноват.
– На этот раз тебе не удастся его отобрать! – отрезала Сара. Ее голос, потеряв обычную напевность, стал резким, почти грубым, в нем слышалась угроза. – Ты всегда хотела иметь то, что принадлежало мне. Но своего ребенка я тебе не отдам.
Последний уверенный шаг, и Макдональд протянул к ней руки. Сара улыбнулась мужу, не обращая внимания на тихий плач Кэтрин.
Улыбка была очаровательной, глаза ясные, полные странного веселья. А потом она сделала один маленький шажок назад.
Кэтрин увидела побелевшее от ужаса лицо сына, услышала его отчаянный вопль, у нее вырвался нечеловеческий крик, и в следующее мгновение она упала без чувств.
Глава 26
– Так и не заговорила? – осторожно спросил Хью, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Кэтрин с отрешенным лицом сидела у постели сына, одной рукой обнимая Уильяма, словно охраняла его сон.
– Нет, – покачала головой Молли. – Ни словечка не проронили ни она, ни он.
Это была поистине странная ночь, безмолвная и неподвижная. Мальчик спал, временами судорожно вздрагивая, а мать несла вахту рядом, готовая при малейшей опасности броситься на его защиту. Сцена производила тягостное впечатление, даже если не знать причин, ее вызвавших, – уж слишком бесстрастное лицо у матери и слишком выразительное у ребенка, когда его сон прерывал очередной кошмар.
– Она даже не ложилась? – прошептал Хью.
По его голосу чувствовалось, что он сильнее беспокоится о Кэтрин, чем горюет о потере жены, хотя Молли, возможно, этого и не заметила. Макдональд собственноручно достал искалеченное тело Сары и принес в замок, но даже не стал дожидаться, пока милосердный саван скроет от него жуткое зрелище. Похороны состоялись без промедления, могилу для самоубийцы вырыли чуть поодаль от основного кладбища, где покоились обитатели Ненвернесса. Даже это было сделано без охоты, никто не желал хоронить супругу лэрда по-христиански. Ненвернессцы предпочли бы сжечь ее на костре, как в прежние времена сжигали ведьм, а пепел развеять по ветру. Однако человечность возобладала, тем более что за Сару вступился Робби.
Приближалась следующая ночь, а Кэтрин по-прежнему отказывалась выйти из комнаты и покинуть спящего ребенка, которого она чуть не потеряла.
Хью понимал ее чувства.
Замешкайся он хоть на секунду, промахнись хоть на дюйм, и Уильям упал бы прямо на острые камни. Если бы в последний момент лэрду не удалось оттолкнуть Сару и схватить мальчика за ногу, Кэтрин бы сейчас бодрствовала у гроба сына.
Макдональд догадывался, что она не только переживает за Уильяма, а еще и винит себя в смерти племянницы.
Он сел около нее на стул, слишком маленький для такой внушительной тяжести, и понуро опустил голову, понимая, что в такой момент обязан находиться рядом с любимой.
Теперь горюй не горюй, а Сару не воскресишь, можно сколько угодно казнить себя, это ничего уже не изменит. Но как убедить Кэтрин? Где найти простые, мудрые и добрые слова, которые проникли бы ей в душу? Как убедить в том, что он разделяет ее страдания?
– Я люблю тебя, – нарушил часовое молчание лэрд и сам удивился сказанному.
Он хотел только выразить сочувствие Кэтрин, поскольку физически ощущал, как она страдает, и понимал, что потребуются годы, чтобы тягостные воспоминания изгладились из ее памяти, если это вообще возможно. Он собственной рукой подтолкнул Сару к гибели: если бы не его желание спасти Уильяма, жена, наверное, осталась бы жива.
– Я люблю тебя, – повторил он и почувствовал, как ушла тяжесть, давящая на грудь.
Кэтрин молча посмотрела на него. Человек менее выдержанный и сильный вздрогнул бы от одного ее вида. Она была в черном, волосы аккуратно заплетены в косу и уложены на голове короной, пальцы судорожно сжаты, колени стиснуты. Она не плакала, впрочем, Хью не ожидал слез, понимая, что они уже пролиты Кэтрин в одиночестве, и не пытался проникнуть в сокровенный мир ее мыслей.
Возможно, было бы лучше, если бы попытался.
Некогда живые глаза Кэтрин утратили выражение, в них не было ни горечи, ни боли, ни печали, не говоря уже о простом любопытстве. Из этих глаз ушла жизнь.
Когда Хью протянул руку, она не отстранилась, даже не шевельнулась, ее пальцы, раньше живые и теплые, были холодны как лед. Казалось, он дотронулся до мраморной статуи.
Он легонько пожал ей руку, словно извещая о своем присутствии, затем привлек к себе. Кэтрин покорилась, даже коснулась щекой его плеча, но механически, как бы не отдавая себе отчета в том, что делает, и вновь застыла. Хью едва различал в тишине ее прерывистое дыхание.
Наконец она пошевелилась, однако не потому, что возродилась к жизни, просто услышала те единственные слова, которые сумели пробить окружавшую ее жесткую оболочку.
– Ты не должна себя винить.
– Ты предупреждал меня, что мы поступаем дурно, но тогда я была готова заплатить любую цену за наше счастье. Слишком много о себе возомнила… – Казалось, слова доносятся издалека, словно их произносит другой человек. – Откуда мне было знать, что Господь выбрал смерть в качестве платы? Что Саре придется заплатить жизнью за мои грехи…
– Неужели ты считаешь, что ее действиями управлял Господь? – почти грубо спросил Хью. – Ты окажешься ближе к истине, Кэтрин, если назовешь это судьбой, несчастным стечением обстоятельств или просто трагедией.
– Ты же сам говорил, что любой наш поступок не обходится без последствий. – Она взглянула на свои руки, стиснутые так, что побелели костяшки пальцев. – Разве случившееся не одно из таких последствий?
– Ни ты, ни я не желали ее смерти. Когда я говорил, что мы вступили на опасный путь, то имел в виду боль, которую мы с тобой причиняем друг другу. Я боялся, что наступит момент, когда мы уже не сможем ее выносить.
– Вот здесь ты прав, Хью. Боли действительна слишком много.
“И она в самом деле стала невыносимой”, – добавила Кэтрин про себя, отворачиваясь. Как странно, что можно сидеть рядом и при этом быть так далеко.
– Возможно, тебе станет легче, если неожиданную смерть моей жены ты припишешь действию небесных сил. Я же не намерен рядиться в тогу мученика. И слушать твои благочестивые бредни тоже не собираюсь. – Хью искоса взглянул на нее, проверяя, не обиделась ли она. – Сара умерла потому, что сошла с ума от горя.
И потому, что он бросился спасать Уильяма. Если Кэтрин пока ни разу его не упрекнула, то вовсе не из душевного благородства, возможно, она все еще не осознала, что он тоже виноват.
Макдональд поднялся и вышел. Кэтрин молча смотрела ему вслед. Ей было жаль, что она обидела Хью, но никакие слова в мире не способны избавить ее от всепоглощающего чувства вины перед Сарой, теперь до конца жизни ей придется нести этот крест и слышать те звуки: похрустывание льда, завывание ветра и голос Сары, похожий на жалобное мяуканье котенка. Ей никогда не избавиться от боли. Сара хотела, чтобы они стали одной семьей. Кэтрин принесла ей смерть.
И она едва не потеряла Уильяма. Любовь к мужчине, даже к такому замечательному, как Хью, не смогла бы возместить эту страшную потерю.
“Я должна заплатить за свой грех”, – сделала неожиданный вывод Кэтрин, и ей почему-то стало легче. “Ты всегда стремилась забрать то, что принадлежало мне: мое имя, мой дом, а теперь и моего мужа”.
В конце концов, Сара говорила правду.
– Возьми нас с собой.
Нед прилаживал последние горшки к нелегкой поклаже Салли. Он стоял к Кэтрин спиной и сосредоточенно перебирал веревки, но, услышав ее голос, не обернулся, а продолжал свою монотонную работу.
– Возьми нас с собой, – повторила она. Наконец лудильщик выпрямился и посмотрел на нее.
– Пожалуйста, Нед, – взмолилась Кэтрин, протягивая к нему руки.
Тот взглянул на них, потом на собственные грубые ладони и уставился в землю, лишь бы не видеть ни лица вдовы, ни ее безжизненно потухших глаз. Кэтрин побледнела, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, а руки, которые она умоляюще протягивала к Неду, предательски дрожали.
– Не могу, детка.
Лудильщик не привык к женским слезам, да и с женщинами, по правде сказать, не очень-то умел обращаться, в основном по долгу службы, предлагая милые дамскому сердцу пустяки вроде лент для волос, гребней, материю или кружева.
– Пожалуйста. – Хотя голос у нее дрогнул, чувствовалось, что она не отступится.
Неда так и подмывало послать ее куда подальше, но что-то его удерживало. Глядя на Кэтрин, он вспоминал ее ребенком, о том, как она частенько улыбалась ему.
– Вот-вот начнется война, – сказал он. – В такое время путешествовать небезопасно.
А где она, безопасность? Кэтрин рассчитывала найти ее в Данмуте, а очутилась в доме Генри, где не знала ни минуты счастья. Надеялась на спокойную жизнь в Ненвернессе, но и это не сбылось.
– А что скажет лэрд? – поинтересовался лудильщик, выпуская ее руку и возвращаясь к укладке вещей.
Молчание. Неду даже показалось, что Кэтрин ушла, однако, бросив взгляд через плечо, он увидел ее рядом.
– Хью Макдональд не распоряжается моим переездом. Мне все равно, что он скажет.
За две недели, прошедшие с похорон Сары, она вообще с ним не разговаривала, но хорошо запомнила тот день… и будет помнить всю оставшуюся жизнь.
– Позволь мне отвести тебя домой, – предложил Хью после окончания церемонии и протянул ей руку. Вздрогнув, Кэтрин отпрянула, расширенные от ужаса глаза были устремлены на его загорелую ладонь, словно она увидела нечто омерзительное.
– Если ты не возьмешь нас с собой, Нед, я все равно уеду. Куда-нибудь… в другой город… в Эдинбург, например, или в Инвернесс… но уеду.
Его поразили отчаяние и печаль, прозвучавшие в голосе Кэтрин. И еще то, с каким вызовом она посмотрела ему в лицо, когда он обернулся к ней.
– До дома путь неблизкий.
Она молча кивнула, не упомянув, что и в Данмуте, и в Ненвернессе чувствует себя одинаково чужой. Пусть Нед думает, что она рвется домой, лишь бы уехать отсюда, где все напоминает о Саре и Хью, где ей не найти покоя.
– А как же мальчуган? Уже поправился?
Кэтрин снова кивнула, хотя ее очень беспокоило состояние Уильяма. Простуда уже прошла, кашля нет, только вот глаза у сына оставались печальными. Он был в постоянном напряжении, испуганно вздрагивал, когда кто-нибудь, даже мать, прикасался к нему, и Кэтрин не знала, избавится ли Уильям от кошмаров, неотступно преследовавших его. Тревога за сына терзала ей душу, прибавляя страданий.
– Ладно, в компании веселее, – наконец сдался Нед, правда, его слова прозвучали не слишком любезно.
Ведь женщина с ребенком не просто компания, но еще и дополнительная опасность. Впрочем, лудильщик тут же отмел эту мысль. Авось судьба, которая благоволила к нему все десять лет, не отвернется от него и на этот раз.
– Что ты собираешься делать, когда вернешься?
Она только улыбнулась, и Неду пришло в голову, что улыбки печальнее он еще не видел.
Кэтрин пока не решила, как станет жить, вернувшись в Данмут. Лгать старому знакомому не хотелось, поэтому она предпочла не отвечать, предоставляя Неду самому строить догадки.
Вздохнув, лудильщик похлопал мула по спине, проверяя, надежно ли закреплен груз.
– Иди укладывайся, мы выезжаем с рассветом. Сдается мне, в солдаты к принцу ты все равно не годишься, – подмигнув, добавил он и вдруг залился хрипловатым смехом, чего Кэтрин никак не ожидала от всегда сдержанного Неда.
Никто не провожал ее до ворот, никто не просил остаться. Робби она увидела мельком, Хью не увидела вовсе. Молли, Мэри, Дора, Эбби, Рут, с которыми она успела подружиться, молча глядели ей вслед. Глаза у них подозрительно блестели, но Кэтрин не спросила почему. Некоторые мужчины клана, воспользовавшись отсутствием Хью, собрали целый полк, выступивший под знаменами Ненвернесса. Кто им руководил, она не знала, хотя была уверена, что не лэрд. Оставшиеся, горстка притихших женщин и детей, сгрудились у стен замка. Кэтрин, следуя за Недом, молча прошла мимо. Ее никто не окликнул, казалось, она стала невидимкой для тех, кого успела полюбить.
Она не догадывалась, что отчасти виновата сама. Даже те, кто считал глупостью ее отъезд из Ненвернесса, не отваживались соваться к этой бледной, погруженной в себя женщине с советами. Некоторых приводила в ярость мысль, что она посмела отвергнуть их лэрда. Были и такие, кто просто ее не понимал. Добро бы она уехала несколько месяцев назад, но сейчас, когда худшее позади? Чистое безумие.
Узнав о трагической гибели своей любимицы, Агнес превратилась в настоящую фурию. Ее острый язык не щадил ни Макдональда, ни Кэтрин. Любой из обитателей Ненвернесса мог не раз во всех подробностях выслушать историю о похоти и супружеской неверности. В неприветливом молчании, которым сопровождался ее отъезд, Кэтрин чудилось осуждение.
– Странный народ, – глубокомысленно изрек лудильщик несколько часов спустя, когда солнце уже клонилось к вечеру.
Похоже, все это время он размышлял над поведением обитателей замка. Кэтрин изрядно устала от ходьбы. Уильяма она посадила на мула, сказав Неду, что если сумела прийти в Ненвернесс, то сможет и уйти оттуда. Однако не рассчитала сил, ноги, не привыкшие к столь долгим прогулкам, стерлись в кровь, и приходилось выбирать дорогу, чтобы не потревожить их еще больше.
Впрочем, физические страдания помогали отвлечься от страданий душевных.
Своей репликой Нед вернул ее к мыслям о замке и его обитателях, хотя, не желая углубляться в эту тему, Кэтрин молчала. Однако лудильщик не унимался.
– Я слыхал, их лэрд тоже странный, – продолжал он, разговаривая сам с собой, – Хотя и не жадный, – справедливости ради добавил Нед. Судя по щедрости, с какой расплатились за его товар, обитатели Ненвернесса явно не бедствовали.
Снова не дождавшись ответа, лудильщик искоса взглянул на спутницу. Молчаливость Кэтрин его не раздражала. Странствуя в одиночестве, он давно привык обходиться без собеседников, поскольку мул Салли, к которому Нед обращал свои монологи, по понятным причинам в разговоре участия не принимал, довольствуясь ролью слушателя.
По мнению Кэтрин, болтливость лудильщика оказалась весьма кстати. Она пришла к такому выводу в первый же день, а потом лишь укрепилась в своем мнении. Занятый собственной болтовней, Нед, похоже, не замечал, что его реплики в большинстве случаев остаются без ответа. Да он и не требовал ответа, поэтому Кэтрин могла или слушать его, или, пройдя вперед, отдаться во власть собственных мыслей.
Но по мере продвижения к югу ей все реже удавалось побыть в одиночестве. С каждым днем на дорогах становилось все многолюднее, а к концу второй недели стала ясна и причина оживления.
В Шотландии действительно началась война.
Торговля у Неда процветала.
Они следовали за потоком людей, словно пловцы, увлекаемые приливом. Трудно сказать, что явилось причиной их появления у ворот Эдинбурга, жадность ли Неда или восторженные, полные истерического патриотизма слухи, но лудильщик и его спутники прибыли туда в тот самый день, когда английские войска под предводительством генерала Коупа потерпели сокрушительное поражение в битве у Престонпланса, небольшого городка, расположенного неподалеку.
– Это надо было видеть! – говорил позднее один из участников сражения, юный солдат с детской улыбкой. – Мы появились на поле неожиданно, утренний туман еще не рассеялся, и застали их врасплох…
Заиграли волынки, и ликующий крик вырвался одновременно из многих тысяч глоток. Генерал Коуп оказался зажатым между морем и болотами, а с обоих флангов простирались необозримые поля, ему пришлось сдаться. Кэтрин не разбиралась в военной тактике, но, выслушав эту историю в десятый раз, поскольку все желали похвастаться победой, она пришла к выводу, что в этой битве шотландцам помог случай, а не умение. Мысль безусловно крамольная, однако зароненная еще Макдональдом. Будучи человеком справедливым, Хью трезво оценивал шансы принца.
Неожиданно для себя Кэтрин вдруг оказалась в роли наперсницы. Присутствие Уильяма придавало ей солидности, нежная забота о сыне выделяла среди маркитанток, следовавших за армией. Благодаря ему Кэтрин очутилась среди жен и матерей, сопровождавших на войну своих мужчин. К ее печали относились с сочувствием, молчание принимали как должное, разговорить не пытались. Солдаты, вчерашние мальчишки, тосковавшие по любимым, с удовольствием поверяли ей свои тайны, она их выслушивала, но совет давала редко, чаще молчала, хотя, как ни странно, именно этого от нее, похоже, и ждали. В итоге от такой беседы выигрывали обе стороны – и мужчина, которому завтра предстояло идти в бой, и женщина, которой чужие горести помогали отвлечься от собственных.
Нед пополнил свои запасы, купив на вырученные деньги новую партию разноцветных ниток, изящные кружева ручной работы, ленты всех цветов и простенькие безделушки. Достойное место в поклаже заняли два десятка разноцветных отрезов хлопчатобумажной и льняной материи, каждый по три ярда, но украшением этой коллекции стал ярд дорогого бархата. Сверху к тюкам были привязаны медные горшки, а в одном из тюков хранились два старинных серебряных кубка, тщательно завернутые в мешковину.
Армия двигалась на юг, следом за ней шел лудильщик со спутниками. Пока Нед торговал, Кэтрин и Уильям деликатно стояли поодаль, не обращая внимания на любопытные взгляды солдат, подходивших купить ленту для дожидавшейся дома невесты, игрушку для сына маркитантки или новую кастрюлю для матери. Пока они не слишком приблизились к Данмуту, но Кэтрин была даже рада этому, она давно перестала считать деревушку, в которой выросла, родным домом, ибо Данмут не мог предложить ей ничего, кроме горьких воспоминаний. Пока молодая женщина наслаждалась, если так можно было сказать в ее теперешнем состоянии, тем, что имела. Ей нравилось медленно тащиться по дороге вслед за Недом, рассеянно слушать его бесконечные истории, помогать сдвинуть с места Салли, когда тот особенно упрямился. Однажды Уильям, попросив разрешения у Неда, неожиданно взял в руки вожжи и попытался управлять мулом – первое осмысленное действие после того рокового дня. С этого момента он снова обрел дар речи и интерес к жизни, будто уже не мог оставаться безучастным к тому, что происходило вокруг.
В свои шесть лет он казался почти ровесником безусых мальчишек, которые с энтузиазмом рвались в бой, словно щенки, впервые спущенные с привязи. Смерть и страх – эти понятия для них не существовали. Мужчины постарше вели себя иначе, они молча шагали вперед, прекрасно сознавая, на что обрекла себя Шотландия, бросив вызов могущественной Англии.
Многие из них были фермерами, пастухами, ремесленниками, они никогда не держали в руках мушкет и уж тем более никогда из него не стреляли. Впрочем, мушкеты имелись только у счастливчиков, как и сабли, по большей части отобранные у англичан. В основном вооружение шотландцев состояло из допотопных ружей, а то и просто заостренных палок. Словом, это была армия, вооруженная эмоциями, людей влекла мечта о победе и туманные обещания принца.
Именно такое мнение высказал Хью однажды ночью, когда темнота заставила его отбросить привычную осторожность и придала особую горечь словам. Тогда Кэтрин впервые задумалась над тем, какую цену потребует Шотландия с одного из своих сыновей за то, что он позволил совести возобладать над патриотизмом? Каковы будут последствия его отказа изменить своим убеждениям? Теперь, прислушиваясь к разговорам солдат у костра, она поняла, что Хью не одинок, многие вожди горных кланов сказали решительное “нет” Карлу Эдуарду Стюарту.
Впрочем, ей нет до этого никакого дела.
В первый день ноября армия пересекла границу Англии – разрушительный по своим последствиям акт, но вызвавший сначала энтузиазм. Ступить на английскую землю было все равно что разбудить спящего льва.
Троица с мулом по-прежнему следовала за войском, хотя мешки Неда давно опустели. Теперь он продавал в основном то, что ему или Кэтрин удавалось выменять по дороге. В честности этих обменов ее заставил усомниться случай, когда Нед, не имея ничего для продажи, вдруг куда-то исчез, а вернулся, с хитрой улыбкой неся в каждой руке по две упитанных курицы.
Как ни странно, их маленький лагерь привлекал многих людей, которые собирались здесь, чтобы обменяться новостями и слухами. Известия с фронта, конечно, интересовали всех, но главное, что привлекало молодых солдат, впервые покинувших родной дом, – это возможность хоть ненадолго ощутить тепло и уют. Стертые в кровь ноги и голод – две беды, с каждым днем все больше терзавшие армию принца, и Кэтрин как умела пыталась справиться с обеими. Однако на первом месте, разумеется, стоял Уильям. Солдаты могли рассчитывать на ее внимание лишь после того, как мальчик, накормленный и заботливо укутанный, засыпал у костра, тихонько посапывая сквозь дырочку, специально проделанную в одеяле.
По мере продвижения шотландской армии на юг Кэтрин все чаще спрашивала себя: что думает об этом Хью? Собирается ли принц дойти до Лондона? Сумеет ли разношерстная толпа плохо обученных людей противостоять отлично вооруженной и закаленной в боях армии короля Георга?
Поначалу равнодушная к окружающему, Кэтрин постепенно начала интересоваться судьбой случайных попутчиков. Среди них был молодой Алисдер, который не отставал от нее ни на шаг, каждый вечер помогал собирать хворост для костра, с удовольствием рассказывал о своей невесте, весной они хотели пожениться. Или Джереми и Джонатан Маккриммон, братья-близнецы, похожие друг на друга как две капли воды. Джереми считал себя более умным, ибо первым появился на свет, и Джонатан охотно уступал ему эту честь, полагая в глубине души, что в красоте-то обскакал брата. Маккриммоны относились к Уильяму как к младшему братишке, добродушно подтрунивали над ним, при всяком удобном случае старались порадовать каким-нибудь гостинцем. Был еще Локил Макадам, он каждый вечер бесшумно возникал рядом с тележкой Неда и вежливо осведомлялся у Кэтрин, не нужно ли ей чего-нибудь. Она с улыбкой качала головой. Внимание постороннего мужчины было ей приятно, к тому же оно ничем не грозило, поскольку Локила сопровождала жена. Естественное любопытство и сочувствие к людям помогли Кэтрин сбросить оболочку, в которой она надеялась укрыться от пережитых страданий и боли. Великое множество народу поневоле отвлекало ее от собственных горестей: юноши, мечтавшие стать мужчинами, мужчины, мечтавшие обрести славу в бою, женщины, следовавшие за ними и мечтавшие лишь о том, чтобы их мужья, братья и сыновья остались живыми и невредимыми.
Кэтрин от души жалела их всех, хотя не могла понять, что движет этими людьми. Сама шотландка, она никогда не испытывала такой всепоглощающей любви к родной стране, какой отличались северяне. Все они были очень разными, и Кэтрин многому у них научилась, преисполненная благодарности к этим простым людям, с готовностью одаривавшим ее своими улыбками и своей дружбой.
Но по ночам, всплакнув над своей горькой судьбой, она засыпала, крепко прижав Уильяма, которого после недавней трагедии не отпускала от себя ни на шаг.
Глава 27
– Считаешь, твое участие в восстании поможет возродить былую славу Шотландии?
В ответ Робби лишь усмехнулся и вытащил из комода очередную рубашку. Следовало бы попросить Молли упаковать вещи, но тогда пришлось бы терпеть ее слезы, а к этому Робби вовсе не стремился, за свою недолгую жизнь он и так настрадался достаточно. Но больше всего он не выносил жалостливых взглядов, поэтому не обернулся, услышав вопрос Хью.
