355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карен Рэнни » Снова влюблены » Текст книги (страница 1)
Снова влюблены
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 15:43

Текст книги "Снова влюблены"


Автор книги: Карен Рэнни



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Карен Рэнни
Снова влюблены

Пролог

Сентябрь 1782 года

Жанна дю Маршан точно знала, когда ее жизнь разлетелась вдребезги. Она помнила каждое произнесенное слово, свой потрясенный вдох и неистовое биение сердца.

Ничто, однако, не предвещало такого поворота событий в то великолепное сентябрьское утро. На голубом небе не было ни облачка, легкий ветерок приносил из сада благоухание роз и лаванды. Даже птицы в вольере, блаженные в своем неведении, заливались ликующими трелями, приветствуя начало нового дня.

Покачивая широкими юбками, Жанна шагала по коридору к библиотеке отца. Лакей распахнул высокие двойные двери, и она вошла внутрь, молча ожидая, пока отец обратит на нее внимание. Ребенком Жанна часто приходила сюда, чтобы получить нагоняй за очередную провинность, но в последние годы отец вызывал ее в библиотеку совсем подругой причине. Он интересовался ее уроками и одобрительно улыбался, довольный успехами дочери.

Впрочем, в последнее время отец редко требовал от нее отчетов. Николя, граф дю Маршан, был чрезвычайно занятым человеком, а Париж этой осенью просто бурлил от лихорадочной деятельности. Везде, куда бы ни пошла Жанна, только и говорили о войне в Америке. Англия теряла свои колонии, и Франция, будучи союзником молодой страны, пребывала в экстазе.

Их парижская резиденция была великолепна, а библиотека считалась одной из самых красивых комнат в доме. На потолке, в обрамлении золоченой лепнины, красовались фрески, изображавшие замок Волан, наследственное владение дю Маршанов. Выкрашенные в темно-коралловый цвет стены служили прекрасным фоном для фамильных портретов в тяжелых золоченых рамах. Потолок подпирали мраморные колоны более светлого кораллового оттенка, увенчанные капителями из позолоченных листьев. На полу лежал великолепный бежевый ковер с узором из золотистых и зеленых листьев. У дальней стены, задрапированной коралловой и темно-синей тканью, располагался широкий диван.

Посетители, однако, редко сиживали там, предпочитая резные кресла у отцовского письменного стола.

Особо ценные книги размещались на галерее, куда вели винтовые лесенки в обоих концах комнаты. Обычно, когда отцу требовался тот или иной том, он посыл за ним секретаря, Робера, оставаясь сидеть за массивным письменным столом красного дерева с резьбой из виноградных гроздьев и цветов, служивших символами Волана.

Хотя Париж являлся средоточием культурной и политической жизни. Волан оставался родовым гнездом дю Маршанов, и ее отец никому не позволял забывать об этом факте.

Жанна терпеливо ждала, сцепив руки за спиной, выпрямив спину и расправив плечи – в позе, которую она научилась принимать после многократных замечаний, полученных в детстве.

Наконец отец медленно отложил перо. Против обыкновения в его взгляде она не увидела отеческой любви. Он поманил ее к себе пальцем, и Жанна вдруг поняла, зачем ее вызвали. Подойдя к столу, она коснулась пальцами подаренного покойной матерью медальона в надежде, что это поможет ей сохранить спокойствие.

Видимо, Жюстина все ему рассказала.

Жанна давно подозревала, что их домоправительница – любовница отца. Даже если их интимная близость осталась в прошлом, Жюстина обращалась к графу по любому делу и обладала в доме немалой властью. Ничто не могло ускользнуть от ее зоркого глаза.

Должно быть, она узнала от горничной, что Жанну тошнит по утрам и все платья ей стали тесны.

– Это правда, дочь? – Граф уставился на ее талию. – Ты ждешь ребенка?

– Да, отец, – отозвалась Жанна, ощущая внутренний трепет, однако внешне сохраняя спокойствие. Она надеялась скрыть свое состояние до того момента, когда Дуглас придет к отцу просить ее руки и будет назначена свадьба.

– Ты уверена? – Он взглянул на нее.

– Да. – Жанна улыбнулась. Даже очевидное недовольство отца не могло омрачить ее радость.

– Ты опозорила имя дю Маршанов.

Граф произнес это так равнодушно, будто рассуждал о погоде. Будь Жанна мудрее, ее насторожило бы выражение его глаз. В них была отчужденность.

Он снова переключил внимание на лежавшие перед ним бумаги, но Жанна достаточно хорошо знала отца, чтобы уйти, пока он не дал на то разрешения.

– Мы с Дугласом собираемся пожениться.

Секретарь графа, обычно присутствовавший при ее встречах с родителем, бросил на Жанну выразительный взгляд и еле заметно покачал головой.

Отец снова посмотрел на нее, глаза у него были такие же серые, как у дочери.

– Мы поженимся, – повторила Жанна, сделав еще один шаг к письменному столу. – Я люблю его, отец. Дуглас из хорошей семьи, не уступающей по положению дю Маршанам.

– Ты опозорила имя дю Маршанов, – повторил граф.

Конечно, ради того, чтобы встречаться с Дугласом на протяжении последних трех месяцев, Жанна нарушила множество правил. Водила за нос свою компаньонку, придумывала встречи с друзьями, которых не было в Париже, густо переплетая ложь с правдой. Но что в этом постыдного, если они все равно поженятся?

– Мы будем не первой парой, которая не дождалась свадьбы, – произнесла Жанна. – Никто ни о чем не догадается, особенно если мы скоро поженимся.

Почему-то она была уверена, что Бог простит ее, хотя их семейный исповедник не пожелал этого сделать. Отец Хатон, которому она призналась в своем прегрешении, грозил ей небесной карой за связь с Дугласом, но ад казался таким далеким, а Дуглас был так близко.

Все, что от нее требуется, – это убедить отца.

Граф бросил перо на стол, не обращая внимания на чернильные брызги, рассыпавшиеся по документам.

– Твой любовник покинул Францию, Жанна. Похоже, ты ему больше не нужна.

Жанна испытала шок, тут же уступивший место недоверию.

– Это не правда, – заявила она.

Робер побледнел, бросив на нее предостерегающий взгляд. Отец молчал, давая ей прочувствовать все значение его слов.

– Это не правда, – повторила она, тряхнув головой, – Дуглас не мог уехать, не предупредив меня. – Как раз на сегодня у них назначена встреча, и она собиралась сказать ему о ребенке.

– И тем не менее он уехал, – возразил граф, скривив тонкие губы в полуулыбке. Открыв ящик стола, он вытащил письмо и вручил его ей. Это была записка, которую она велела своей горничной передать Дугласу.

Жанне стало дурно. Протянув онемевшую руку, она взяла письмо и судорожно сжала в пальцах. Затем, глубоко вздохнув, решительно взглянула на отца.

– Видимо, тому были веские причины, – сказала она. – Но он вернется, я уверена.

Граф обошел вокруг стола, остановившись перед ней.

Высокий и широкоплечий, он выглядел весьма внушительно, а этим утром казался еще более грозным, чем обычно. Но Жанна не могла позволить запугать себя, когда ее будущее поставлено на карту.

– Когда он вернется, мы поженимся, отец. Имя дю Маршанов не пострадает.

Он влепил ей пощечину. Кольцо с печаткой больно царапнуло щеку. Вскрикнув, Жанна отступила на шаг, прижав одну руку к щеке, а другую к талии, словно защищая крохотное существо, находившееся внутри.

– Шлюха, – негромко произнес граф. – Неужели ты думаешь, что я позволю тебе выйти замуж за англичанина?

– Он шотландец, – возразила девушка, заработав вторую пощечину.

Секретарь отца поднялся и, собрав бумаги, вышел, бесшумно притворив за собой дверь.

Радость, которую испытывала Жанна, входя в комнату, уступила место страху. Конечно, она знала о ксенофобии отца и его неприязненном отношении ко всему, что не являлось французским, невзирая на тот факт, что сам он женился на дочери английского герцога. И все же она надеялась, что в случае с Дугласом сумеет добиться своего. В конце концов, она единственная дочь, других детей у него нет, к тому же наполовину англичанка. Если кто-нибудь способен повлиять на графа, то только она.

– Отнесся бы ты более снисходительно к моему прегрешению, – запальчиво спросила Жанна, – будь мой любовник французом?

Отец лишь загадочно улыбнулся и снова расположился в кресле, отделенный от нее широким пространством письменного стола.

– Я питал большие надежды относительно тебя, Жанна, но, похоже, ты сама выбрала свое будущее. – Он снова взялся за перо, давая понять, что больше не задерживает ее.

– Что ты имеешь в виду?

– Я отсылаю тебя домой, в Волан, дочь. У тебя будет достаточно времени до рождения ребенка, чтобы подумать о том, чего ты лишилась из-за своего опрометчивого поступка. Впрочем, можешь мечтать о своем сбежавшем любовнике, если тебе это больше нравится. – Он макнул перо в чернильницу.

– А что потом? – спросила Жанна, сердитым жестом вытерев капельку крови, струившуюся из ранки на щеке. – Я не выйду замуж по твоей указке, отец. – Граф никогда не .скрывал своего желания заключить посредством ее замужества выгодный политический союз.

– Тебе и не придется, – холодно отозвался он. – Ни один из моих знакомых не позарится на такую, как ты. Им нужна новобрачная, которая придет в супружескую постель невинной, а не парижская шлюха. Тебя примут в обители Сакре-Кер, – объявил он, поднявшись на ноги. – Где и проживешь остаток своих дней, служа Господу. Если повезет, ты сможешь добиться власти и влияния, но лишь когда докажешь святой церкви, что раскаиваешься в своих грехах.

– А мой ребенок? – спросила Жанна, ощутив могильный холод, пробравший ее до костей. – Что станет с ребенком?

Он снова улыбнулся, и она поняла, что он уже все решил. Внук или внучка графа дю Маршана просто исчезнет как досадная, никому не нужная помеха.

Глава 1

Июнь 1792 года

Эдинбург, Шотландия

Собираясь этим вечером в гости, Дуглас Макрей и представить себе не мог, что в одно мгновение десять лет унесутся прочь и он ощутит себя таким же потерянным и отчаявшимся, как в далекой юности. Когда он выходил из дома, у него не было ни малейшей надежды снова увидеть Жанну.

Он смотрел на стоявшую в дверях женщину, охваченный холодом и ощущением нереальности, словно вдруг перенесся в какое-то внеземное пространство.

По всем предположениям она должна быть мертва.

Облаченная в темно-синее платье, чей строгий вид смягчала лишь узкая полоска кружева у ворота и манжет, Жанна молча стояла, неподвижная и бесстрастная, держа за руку маленького мальчика с темными кудрявыми волосами. Костюм ребенка в точности повторял одежду отца, вплоть до белой отделки вокруг шеи и запястий.

Две мысли почти одновременно посетили Дугласа: жена Хартли – призрак из его прошлого и она не настолько больна, как утверждает ее муж.

Мальчик потер глаза, и Жанна заговорила с ним, понизив голос. Нежная улыбка изменила ее лицо, осветив глаза и смягчив линию губ.

Дуглас мысленно перенесся на два года назад. Он стоял в капитанской каюте на корабле брата с клочком бумаги в руке. Хэмиш привез новости из Франции, и Дуглас трижды перечитал записку, прежде чем осознал смысл написанного.

– Граф дю Маршан умер, – произнес он вслух. – Волан разрушен.

– А его дочь? – спросил брат.

– Здесь не сказано. – Он положил записку на стол, потрясенный мыслью, что Жанна дю Маршан скорее всего тоже мертва.

Но, выходит, это не так?

– Пожелай отцу спокойной ночи, – ласково обратилась Жанна к мальчику. Звук ее голоса живо напомнил Дугласу летний Париж и тенистый сад.

Ребенок робко взглянул на мужчину, сидевшего в кресле рядом с Дугласом.

– Спокойной ночи, папа, – сказал он, не выпуская руки матери и не сделав попытки приблизиться к отцу.

– Спокойной ночи, Дэвис, – отозвался тот, рассеянно улыбнувшись сыну и задержав взгляд на Жанне.

Ее рыжие волосы были убраны в аккуратный пучок, прикрытый чепчиком из кружева и темно-синих лент. Она стояла, потупив взор, что позволяло Дугласу беспрепятственно разглядывать ее лицо.

Прелестное лицо, которое он целовал столько раз, что помнил нежность ее кожи, расстояние от уголков выразительных губ до высоких скул, трепет густых ресниц, изгибы бровей. Однажды Дуглас видел римскую монету, и изображенный на ней совершенный профиль был так похож на Жанну Ее серые глаза, всегда напоминавшие ему о тумане, штормах и дыме костров, сейчас прятались за толстыми линзами очков. Голос из прошлого, смеющийся и дразнящий, еще звучал в его ушах.

– Я ужасно тщеславна, Дуглас. В очках я бы лучше видела тебя, но они так уродливы.

– Ничто не может сделать тебя менее красивой в моих глазах, Жанна, – заверил он девушку, переполненный страстью и юношеской восторженностью. Он был так отчаянно влюблен, что считал ее безупречной.

Она обвила руками его шею и нежно поцеловала:

– Отныне я всегда буду считать себя красивой, мой милый Дуглас. Даже если мне придется щуриться, глядя на тебя.

Жанна, стоявшая перед ним, прошлась по нему равнодушным взглядом. Внезапно ее глаза округлились, слабая улыбка, игравшая на губах, исчезла, рука дрогнула и приподнялась.

Жанне стало страшно.

Возможно, она разучилась читать его мысли, как это было когда-то. Иначе она выскочила бы из комнаты или молила о прощении.

Впрочем, она его никогда не получит.

Хозяин дома сделал ленивый жест рукой, и Жанна тотчас вышла, уводя с собой ребенка. Ни один из них не обернулся, но Дуглас продолжал смотреть им вслед, даже когда дверь закрылась.

– Вижу, вы онемели при виде моей гувернантки, – заметил Роберт Хартли, усмехнувшись. – Я чувствую то же самое при взгляде на Жанну. Если забыть про эти уродливые очки, она весьма аппетитная штучка. Вы обратили внимание на ее грудь? – Он наполнил бокал и протянул его гостю.

Дуглас повертел бокал в руках, рассеянно наблюдая за игрой света на резном хрустале. Ему вдруг стало зябко.

Гувернантка?

Он медленно повернул голову и взглянул на хозяина дома, выдавив некое подобие улыбки.

– Ваша гувернантка и в самом деле недурна.

Хартли усмехнулся:

– Думаю, в самом скором времени ее статус повысится. Моя жена все еще хворает после рождения ребенка, а у мужчины есть определенные потребности.

– Вы так уверены, что она примет ваше предложение? – полюбопытствовал Дуглас. Как ни странно, голос его звучал твердо, не отражая царившего в мыслях смятения. Со стороны могло показаться, что обсуждаемая тема не представляет для него особого интереса.

– Разве у нее есть выбор? В конце концов, она всего лишь гувернантка. Они могут сколько угодно задирать носы и изображать из себя недотрог, но в конечном итоге делают все, что от них требуется, лишь бы не оказаться на улице.

Дуглас осторожно поставил бокал на медный поднос.

Комната, где они сидели, была довольно уютной, без претензий на пышность, характерных для остальных помещений этого дома. Вдоль стен высились книжные полки, уставленные сотнями книг, подобранных скорее по толщине, чем по темам.

Подобно многим, Хартли мнил себя образованным человеком, даже не пытаясь приобщиться к знаниям.

Их встреча носила чисто деловой характер. Хартли пожелал вложить деньги в импорт французских тканей, и до появления гувернантки вечер был вполне приемлемым.

– Видели бы вы ее несколько месяцев назад. Кожа да кости, но теперь она приятно округлилась.

– Вы сами ее наняли? – Дуглас заставил себя откинуться в кресле, изображая небрежность. Все его чувства обострились в ожидании ответа.

Хартли сделал глоток, самодовольно разглядывая свой бокал.

– Нет, это заслуга моей жены. Кажется, тетка девушки была дружна с ее матерью. Жаль, что Жанна решила пойти в гувернантки. С такой внешностью она могла бы стать весьма востребованной куртизанкой.

Гнев, захлестнувший Дугласа, застал его врасплох. Впрочем, он никак не ожидал, что Жанна вдруг воскреснет из прошлого, словно призрак, обретший плоть. Не странно ли, что из всех мест на свете, из всех городов и стран, из всех домов, трактиров и лачуг она объявилась именно здесь, в доме Роберта Хартли, и именно этим вечером?

Он взглянул на дверь, чувствуя, что его кровь начала согреваться, но сердце все еще лихорадочно билось, а пальцы судорожно сжимали подлокотник кресла.

К счастью, хозяин дома, однако, не заметил в его поведении ничего необычного. У Дугласа не было ни малейшего желания объяснять, почему один вид этой женщины привел его в ярость, которую он едва сдерживал.

– Как я понял, вы неоднократно бывали во Франции, – промолвил Хартли, снова наполнив свой бокал.

– Да, – отозвался Дуглас. – Но в основном перевозками занимаются мой брат с женой.

В последние годы Хэмиш и Мэри совершали регулярные рейсы через Ла-Манш, спасая тех, кто пытался бежать из Франции, но Дуглас не собирался посвящать Хартли в их деятельность, включая тот факт, что, пока англичане заняты изгнанием гугенотов из Новой Шотландии, Хэмиш и Мэри не жалеют усилий, заселяя его родную страну французскими эмигрантами.

– Там творятся ужасные вещи, – заметил Хартли без тени сочувствия в голосе.

Дуглас, и сам не испытывал особых эмоций, пока не отправился вместе с братом в Кале. Его сострадание родилось в тот момент, когда он увидел отчаяние в глазах тех, кому удалось бежать из Франции, и услышал их рассказы.

– Полагаю, ни одна революция не обходится без зверств, – сказал он, смакуя виски. – Французы чувствуют себя обездоленными, что только подогревает радикализм.

– Но они слишком нетерпимы к своей знати, – усмехнулся Хартли. Он откинулся в кресле и поднял бокал, любуясь темно-золотистым оттенком виски.

– И к своему королю с королевой, – согласился Дуглас, намекая на арест Людовика и его жены годом раньше. Франция пожирала свою аристократию, целенаправленно очищаясь от благородного сословия.

Не это ли случилось с Жанной? Может, она бежала из Франции, лишившись привилегий своего «класса? Не без труда Дуглас переключил внимание на своего собеседника и их деловое предприятие. Он гость в этом доме и должен вести себя соответственно.

Месть подождет.

Глава 2

Жанне трудно было дышать. Грудь ее сковал холод, сердце оглушительно билось. Казалось, прошлое тяжким бременем легло ей на плечи. Это было похоже на наказание, которому ее подвергли в обители Сакре-Кер, заставив стоять посреди кельи с каменными жерновами, подвешенными на цепи, наброшенной на шею.

– Готова ли ты покаяться, Жанна Катрин Алексис дю Маршан? – строго спросила сестра Мария-Тереза.

– Да, – прошептала она, поскольку молчание наказывалось более строго, чем признание грехов.

– Ты прелюбодействовала?

Какое ужасное слово! Но что может знать эта монахиня с суровым ликом о физической радости и восторгах любви?

– Да.

– Ты предавалась похоти?

Да, прости ее Господи. Она и сейчас видела сны, полные страстных мечтаний.

– Да.

– Ты родила ублюдка?

Жанна положила руки на свой плоский живот, ощутив пугающую пустоту.

– Да, – сказала она, не поднимая головы.

Камни более не отягощали ее плечи, но воспоминания о них были живы, как и бремя вины, сожалений и горя.

Что Дуглас делает в Эдинбурге?

Даже сидя он казался высоким, с широкими плечами и гибкой мускулистой фигурой. Взгляд голубых глаз оставался непроницаемым, но ямочка на щеке свидетельствовала о том, что ему свойственно порой улыбаться.

Но не ей.

Мальчик, Дэвис, что-то говорил, и Жанна заставила себя улыбнуться, сознавая, что он ждет ответа. Может, все это сон и ее подопечный – лишь один из его участников?

Но стена, к которой она на мгновение прислонилась, была вполне реальной, как и благоухание цветов в холле и тепло детской ладошки в ее руке.

«Прошу тебя, Господи, пусть он окажется призраком».

Впервые за долгие годы Жанна обратилась к Всевышнему, хотя и понимала всю тщетность своей мольбы. В монастыре Бог не спас ее от сестры Марии-Терезы. Да и Дуглас, сидевший в нескольких шагах от нее, был слишком реальным для призрака.

Бог, видимо, все же не остался глух к ее отчаянному призыву, поскольку ей удалось найти силы, чтобы добраться до лестницы и подняться на третий этаж.

– Вам плохо, мисс? – спросил мальчик, подняв на Жанну обеспокоенный взгляд, когда она помедлила на лестничной площадке, пытаясь справиться с приступом тошноты. Дэвис был очень нервным ребенком, и его худенькое личико почти всегда удрученно хмурилось.

– Нет, Дэвис, со мной все в порядке, – заверила его Жанна, стараясь успокоиться.

– Мне так не кажется, мисс.

– Чепуха, – заявила Жанна. К счастью, они не встретили никого из многочисленной прислуги, сновавшей по коридорам дома Хартли. Взглянув на ее бледное лицо, они поспешат донести хозяину о странном поведении гувернантки.

И потом, с ней действительно все в порядке. Просто явился призрак из прошлого, и ничего более.

Жанна решительно одолела последние ступеньки и зашагала по направлению к детской.

– Вы и вправду не заболели, мисс?

Жанна медлила, пытаясь найти подходящие слова, чтобы успокоить мальчика и избавить себя от дальнейших расспросов. Все ее силы уходили на то, чтобы дышать, переставлять ноги и продолжать жить вопреки прошлому, напомнившему о себе с такой яростной силой.

Она чувствовала, как оно затягивает ее, пробуждая запретные воспоминания: прикосновение его руки, его дыхание на ее шее, ощущение его крепкого тела – все, что монастырь пытался исторгнуть из ее памяти. Несмотря на бичевание, на ведра ледяной воды, которыми ее окатывали по утрам, оставляя стоять на холоде, она так и не сказала им всего.

И ничего не забыла.

В этот момент, однако, Жанна искренне сожалела, что ее мучители не преуспели в своих усилиях и что долгие часы, когда она лежала распростертая на каменных плитах, не освободили ее от Дугласа. Память, как она с удивлением осознала, может ранить. В монастыре было совсем иначе: воспоминания о Дугласе согревали ее по ночам и помогали сохранить рассудок, когда сестры распинали ее душу.

Даже гнев от его предательства не причинил ей таких страданий, как то, что она испытывала сейчас.

К счастью, они наконец добрались до детской. Жанна открыла дверь и выпустила руку Дэвиса. Он повернулся и посмотрел на нее с недетским пониманием в глазах:

– Вас тошнит, мисс, да? Наверное, это из-за рыбы.

Маме всегда делается от нее плохо. Вот почему кухарка больше не готовит для нее рыбу. Я говорил вам, что, если вы заставите меня есть эту гадость, я тоже заболею.

– Ты не заболеешь, Дэвис, – возразила она. – И я тоже. Просто я немного устала.

– Мы не пожелали маме спокойной ночи, – напомнил мальчик с плаксивыми нотками в голосе. В любой другой вечер Жанна одернула бы его, но не сегодня. В данный момент она хотела лишь одного – уложить его в постель и уединиться в своей комнате.

– Твоя мама спит, не стоит ее беспокоить. – Да простит ей Бог эту ложь.

Дэвис явно не поверил ей, но Жанне было не до этого.

Она помогла ему подготовиться ко сну и рассеянно выслушала его молитвы. Еще в монастыре Жанна перестала молиться. Сцепив перед собой руки и склонив голову, она застывала в молитвенной позе. Но ее мысли были не о Боге, а о Дугласе.

Подоткнув одеяло, она погладила Дэвиса по лбу, как делала это каждый вечер. И как обычно, он отстранился от ее руки, несклонный к открытым проявлениям привязанности.

Жанна погасила свечу, стоявшую на ночном столике.

– Спокойной ночи, Дэвис, – сказала она, направившись к двери.

– Спокойной ночи, мисс.

Бросив последний взгляд на мальчика, Жанна закрыла дверь и двинулась по коридору к своей спальне – крохотной комнатке с покатым потолком. Там стояли узкая кровать, гардероб и комод. Выросшая в роскоши аристократка, которой она была когда-то, пришла бы в ужас от тесноты и обшарпанной мебели, но теперь она воспринимала эту комнату как вполне приемлемое место уединения. В монастыре она довольствовалась гораздо меньшим, не говоря уже о путешествии из Франции.

Жанна подошла к окну и открыла его, впустив теплый ночной воздух. Кое-кто считал воздух Эдинбурга ядовитым, и, судя по витавшим в нем едким запахам, в это было легко поверить. Но сегодня ветер дул с севера, принося благоухание цветов и диких растений.

Сняв очки, Жанна закрыла глаза и поклялась себе, что не заплачет. Пусть даже Дуглас был так близко, что она могла коснуться его рукой, пусть даже он не сказал ей ни единого слова и обращался с ней как с незнакомкой, она не заплачет.

Щеки ее увлажнились от слез, и Жанна невесело хмыкнула. Ладно, она вправе оплакать юную девушку, которая так отчаянно влюбилась, что пренебрегла всеми правилами, которые свято чтил ее отец.

Жанна снова надела очки и открыла глаза, глядя на свое отражение в темном оконном стекле. Интересно, узнал ли ее Дуглас? Она больше не похожа на ту девушку, которую он знал когда-то. Впрочем, произошедшие в ней перемены не так уж и заметны. Цвет глаз остался тем же – довольно необычный оттенок серого, смущавший ее в юности. В каштановых волосах, как и прежде, мелькали красноватые пряди. Черты лица, правда, заострились, резче обозначив скулы, но это следствие лишений, а не минувших лет.

А тот факт, что избалованная и непокорная девушка научилась выживать в окружающем мире, едва ли отразился на ее внешности.

Жанна задумалась, играя с золотым кулоном, одной из немногих вещиц, оставшихся из ее прошлого. Довольно уродливый, он принадлежал ее матери и по этой причине был бесценным.

Дуглас выглядел процветающим. Он сидел в библиотеке у Хартли с самым непринужденным видом, однако в выражении его лица было нечто такое, что могло отбить охоту кокетничать даже у самой легкомысленной женщины. В сравнении с улыбчивым молодым человеком, оставшимся в ее памяти, этот незнакомец казался внушительным и властным.

Отвернувшись от окна, Жанна выполнила ежевечерний ритуал, придвинув к двери комод, чтобы воспрепятствовать похотливым поползновениям хозяина дома. Месяц назад Хартли постучал в ее дверь, умоляя впустить его, а на прошлой неделе попытался проникнуть к ней в спальню. Обнаружив, что дверь забаррикадирована изнутри, он временно отступился, не желая привлекать внимание домочадцев к своим попыткам соблазнить гувернантку.

Хартли играл с ней как кот, подстерегающий птичку.

Встречаясь на лестнице, он намеренно преграждал ей путь, не спеша посторониться. Порой Жанна чувствовала, как его руки скользят по ее телу, но не могла одернуть его в присутствии Дэвиса. Несколько раз, войдя в классную комнату, она заставала там Хартли, который устраивал целый спектакль, проверяя знания сына и рассыпаясь в комплиментах гувернантке, когда мальчик без запинки повторял заученный урок.

Жанна вздохнула. Нужно что-то предпринять, причем в самое ближайшее время. Ее ежевечерние предосторожности не смогут сдерживать его вечно.

Будь у нее возможность заработать на жизнь как-нибудь иначе, она ни за что не стала бы гувернанткой. Но у нее нет никаких полезных навыков, кроме образования.

Людям, особенно шотландцам, нет дела до того, что она дочь французского графа, что ее отец был когда-то так богат, что одалживал деньги королю. Один только Волан насчитывал более трехсот комнат и бесчисленное количество произведений искусства.

И вряд ли их интересует, что она бежала из монастыря и покинула Францию, не имея ничего, кроме того, что было на ней надето.

Для Роберта Хартли определенно не имело значения, что она отчаянно нуждалась, когда пришла наниматься на работу, и что прошло три дня, с тех пор как она в последний раз ела. Он задал ей только два вопроса: есть ли у нее рекомендации и устраивает ли ее предложенное жалованье? Ответ на первый вопрос, увы, был отрицательным.

Годы, проведенные в монастыре, не стоили упоминания, а когда она добралась до Шотландии, где жила ее тетка по матери, выяснилось, что ее единственная родственница умерла. Ее муж не выразил желания приютить в своем доме эмигрантку и наполовину француженку. Что же касалось второго вопроса, Жанна была рада любой сумме, которую Хартли согласен был платить.

Она знала, что работает за меньший оклад, чем получала бы на ее месте шотландка. Но за прошедшие десять лет Жанна усвоила один весьма ценный урок. Жизнь состоит из простых вещей. Пока ей тепло и сухо, пока у нее есть еда, она довольна. Все остальное – излишества.

Жанна медленно разделась, повесив одежду в шкаф.

Ей приходилось быть бережливой, имея всего три платья, подаренные попутчиками-эмигрантами в благодарность за уход за больным ребенком.

Она прошлась пальцами по изящной вышивке, украшавшей ворот одного из них. В детстве ей часто доставалось за неровные стежки. Каждый раз, когда Жанна бралась за иголку с ниткой, результат был плачевным. Одна из ее наиболее изобретательных – и добросердечных – гувернанток как-то с улыбкой сказала, что пятнышки крови на ее рукоделии напоминают крохотные цветочки. Позже совершенно случайно гувернантка поняла, что девочка слишком плохо видит, чтобы вышивать.

Но мадемуазель Даниэль исчезла также быстро, как и все остальные гувернантки. Ни одна из них не соответствовала строгим требованиям отца, желавшего, чтобы его дочь была образованна, как иезуит, и очаровательна, как куртизанка. Граф встретил новость, что у Жанны проблемы со зрением, в штыки и запретил ей надевать очки в присутствии посторонних. Не дай Бог, если кто-нибудь узнает, что у дочери графа дю Маршана есть недостатки.

Облачившись в ночную рубашку, Жанна сняла очки и вымыла лицо и руки. Присев на краешек кровати, она приступила к ритуалу, заведенному еще в монастыре. Там монахини требовали от послушниц внешних проявлений религиозности. И хотя веры у Жанны практически не осталось, она притворялась на тот случай, если чьи-то любопытные глаза наблюдают за ней через решетку в толстой дубовой двери. Вот и сейчас она сложила перед собой ладони, прижав кончики пальцев к губам, и едва слышно взмолилась:

– Прошу, Господи, позволь мне умереть этой ночью.

Пусть мое сердце перестанет биться, а дыхание оборвется. Прошу, не дай мне увидеть рассвет.

Этим вечером, однако, заученные слова не слетали с ее языка с той же легкостью, как накануне.

Жанна знала, что наступит день, когда она будет призвана к ответу за свои поступки, и не рассчитывала на милосердие. Ведь она ничего не могла бы сказать в свое оправдание. Но она не ожидала, что этот день наступит так скоро и что судьей окажется мужчина, которого она всегда любила.

Будь она смелее, спустилась бы вниз и попросила разрешения поговорить с Дугласом наедине. Она рассказала бы ему о тех месяцах, когда ждала его, о своем отчаянии и о том, как сильно сожалеет о случившемся.

Она призналась бы ему в том, в чем не признавалась ни единой душе. Даже Бог никогда не простит ее, но каким облегчением было бы снять этот груз с души. Просто произнести вслух:

– Я виновна в убийстве.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю