Текст книги "Осень в Шотландии"
Автор книги: Карен Рэнни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 13
Диксон ждал почти до полуночи – времени, когда, по мнению Мэтью, духи начинали бродить по земле. Поздней ночью Балфурин был самым подходящим местом, чтобы поверить в призраков. Здесь не оставляли на ночь ни горящих свечей, ни ламп.
Темнота казалась Диксону живым существом, товарищем в этом его путешествии по коридорам замка.
Он невольно задумался: сохраняются ли призраки умерших в жилых домах? Не пропитались ли сами кирпичи дома его предков памятью о минувших радостях и печалях? Воображение разыгралось – Диксону казалось, что он слышит шепот любовников, сердитые крики дяди, приглушенный детский смех. Ожили и его собственные воспоминания. Он почти увидел себя ребенком, который сломя голову летит по коридорам, а вслед ему несутся упреки: «Диксон! Не забывай, где ты находишься!»
Стены здесь были покрыты деревянными панелями с искусной резьбой в средней части и у потолка. Они прекрасно поглощали звук, а может, все дело в новой зеленой с золотом ковровой дорожке? В детстве он катался – скользил по этому коридору в одних чулках. Они с Джорджем старались докатиться до лестницы. Тогда-то он и свалился с лестницы и сильно поранил себе руку. В результате ему целую неделю не разрешали выходить из своей комнаты. Дядя был возмущен, а тетка беспрерывно читала нотации. Странно, что он почти не помнит ее: невысокая, светловолосая, на лице постоянная, словно приклеенная улыбка. У нее была странная привычка – поглаживать мизинцем левую бровь.
В темноте, чуть подсвеченной окнами в дальнем конце коридора, Диксон добрался до библиотеки.
Дверная ручка легко повернулась, он беззвучно скользнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. Библиотека была освещена неярким лунным светом. Диксон зажег стоящую на углу стола лампу и направился прямо к камину. Сейчас в нем оставались одни холодные угли, только утром явится служанка и разожжет их.
Диксон нагнулся и простучал кирпичи с графским гербом. Ничего не произошло. Сунул руку в карман халата, вытащил оттуда молоток, прихваченный из конюшни для этой цели, и ударил по кирпичу. Опять ничего. Не впадая в отчаяние, он слегка стукнул по кирпичу с другой стороны, и тот немного сдвинулся.
Диксон присел, достал приготовленное шило и просунул его между кирпичом и раствором. К его удивлению, кирпич легко сдвинулся и выпал из кладки ему на ладонь.
Диксон просунул руку в отверстие. Оно оказалось глубоким – во всю ширину очага – и пустым.
Впрочем, не совсем пустым. В пальцах оказался зажат обрывок бумаги. Диксон рассмотрел его в неверном свете лампы. Уголок страницы. От какого-то документа. Вот только какого?
Он еще раз залез в тайник, но больше ничего не обнаружил. Неужели Джордж уже нашел сокровище? Похоже, так и есть. И скрылся из Балфурина, не задумываясь о судьбе жены и замка.
Будь Джордж здесь, Диксон лупил бы его до тех пор, пока кузен не запросит пощады.
Вставив кирпич на место, он убрал крошки раствора и сунул в карман шило и молоток.
Утром надо будет сходить к Нэн. Может быть, она расскажет ему, что действительно случилось, когда Джордж был здесь в последний раз. Верность графу – это, конечно, прекрасно, но ей следует понять, что Джорджа надо искать. Хотя бы для того, чтобы Шарлотта обрела душевный покой.
И сам Диксон – тоже.
– Все так, как вы говорили, мисс Мейзи. Здесь я могу видеть все звезды, которые мог бы увидеть дома.
И Мэтью повернулся к собеседнице. В темноте она казалась лишь тенью, но он слышал ее запах – смесь ароматов полей и холмов вокруг замка.
– Вы уверены, что эта прогулка не повредит вашей ноге?
– Нет-нет! – живо отозвалась Мейзи. – У меня теперь почти не бывает боли. Ее сиятельство заказала мне эти специальные ботинки. Раньше было немного больно, но только немного. Но благодарю за заботу, Мэтью. Другим нет до меня дела.
– Думаю, вам от этого только легче, – предположил он. – А может быть, люди просто стесняются. Не знают, что сказать, и предпочитают вообще ничего не говорить.
– Лучше бы они что-нибудь говорили, даже обидное. А то я чувствую себя невидимкой.
– А я бы предпочел, чтобы все молчали.
Мейзи удивленно на него посмотрела:
– Кто станет смеяться над вами, Мэтью? – Она присела на невысокий пологий валун.
– В моей стране смешалось несколько культур, – начал рассказывать он, стоя рядом. – Малайская, китайская, индийская. Мой отец принадлежал к одной культуре, а мать – к другой. У меня смешанная кровь. – Он помолчал, потом продолжил: – У некоторых это вызывает неприязнь.
Мейзи долго не отвечала.
Наконец Мэтью не выдержал и посмотрел ей прямо в глаза – девушка улыбалась.
– О, Мэтью, всегда найдутся люди, готовые осудить каждого из нас. Это их грех, не наш. Я считаю, что вы – самый красивый мужчина, какого я только встречала. Я могла бы часами смотреть на ваше лицо и совсем не устала бы.
Мэтью не отвечал. Что мог он сказать? Эта девушка была не в состоянии до конца понять культурные традиции его родины, как сам он не мог полностью воспринять Шотландию. Она казалась ему варварской страной, но люди здесь были по-настоящему добрыми. В них было некое простодушие, которое очаровывало его.
– Благодарю вас, что вы согласились составить мне компанию этой ночью, – сказал он.
Час назад Мейзи постучала в дверь его комнаты и попросила Мэтью пойти с ней на невысокий холм рядом с Балфурином. В замке все спали. Горело лишь несколько огней. Над головой в окружении звезд сияла луна.
– Уже почти утро, Мэтью, – произнесла Мейзи, поворачиваясь лицом к спутнику.
Тот кивнул, присев на землю рядом с ней.
– Вы пожалели меня и помогли справиться с бессонницей, еще раз благодарю.
Мейзи с улыбкой снова посмотрела на Мэтью:
– Я вовсе вас не жалела. Я сама не могла уснуть, а когда услышала, что вы ходите в своей комнате, то решила, что мы можем не спать вместе. Могу поспорить, завтра мы оба будем как сонные мухи. Не очень-то это справедливо.
– Будда учит нас, что жизнь не бывает ни справедливой, ни несправедливой.
– Мне кажется, это неправильно. А кто такой этот Будда? Ваш друг?
– Он – великий учитель, – отвечал Мэтью, пряча улыбку. Нельзя ее винить за невежество, ведь она живет почти на краю света и мало что знает о мире. – Он был из просвещенных, проводил все время в размышлениях о жизни и о месте человека в этой жизни.
– Он из вашей страны?
– Я думаю, его можно считать гражданином мира.
– Что ж, наверное, это нетрудно, – заметила Мейзи. – Если ты гражданин мира, значит, у тебя нет обязанностей перед каким-нибудь определенным местом. – Она оперлась затылком на сцепленные ладони и, откинув голову, стала смотреть на звезды. – А я вот буду лучше гражданином какого-то одного места. Мне нравится чувство принадлежности. Нравится знать, что завтра я увижу то же, что и сегодня.
Мэтью не стал возражать. Не стал рассказывать ей, что ему самому в жизни не довелось наслаждаться чувством стабильности и постоянства. Его приемная семья, распространяя слово Божье, никогда не жила на одном месте дольше нескольких месяцев.
– Да, в повседневной жизни много привлекательного, – наконец отозвался он.
– Житейского однообразия не надо бояться, Мэтью. Человек не становится скучным оттого, что изо дня в день делает одно и то же. Скучно, когда у него одни и те же мысли. Если он ничему не учится, – Девушка повернулась к собеседнику: – К нам в деревню недавно приехал один человек. Он говорит по-немецки и обещал научить меня. Мне нравится каждый день узнавать что-то новое. Я рада, что ее сиятельство сказала, что я могу брать из библиотеки книги, когда хочу. Конечно, я читаю их не быстро, но все равно дочитываю. А когда заканчиваю одну книгу, беру другую.
Мэтью подумал, что никогда еще не встречал подобную девушку – такую требовательную к жизни. А когда сказал это вслух, Мейзи только рассмеялась.
– Ведь это моя жизнь, правда? Никто не проживет ее вместо меня. Очень глупо будет дожить ее до конца, а потом сожалеть обо всем том, чего я не сделала.
Она сидела, глядя на звезды и время от времени бросая взгляды на своего спутника. Оба молчали, не чувствуя неловкости. Наконец Мейзи опять заговорила:
– Похоже, мы не одни не спим в эту ночь. – И она указала на замок.
В одном из окон танцевал слабый мерцающий свет. Мэтью с ужасом подумал, что там пожар, но потом огонек переместился, окно сделалось темным.
– Говорят, в Балфурине живут привидения, – сказала Мейзи и обхватила колени руками.
Мэтью посмотрел на девушку с удивлением – она говорила о подобных вещах абсолютно спокойно.
– Очевидно, вы их не боитесь?
Мейзи весело рассмеялась:
– Привидений? В Шотландии их никто не боится. В каждом доме есть какой-нибудь призрак. Мы – суровый народ, Мэтью. В прошлом здесь было много трагедий. Я бы удивилась, узнав, что в Балфурине нет привидений. Но все равно, мне не нравится, что они могут бродить по дому по ночам. – И Мейзи бросила на молодого человека косой взгляд. – А потому вам придется проводить меня до моей комнаты. Для охраны.
– Это честь для меня, – с серьезным видом отозвался он, но невольно подумал: не получится ли наоборот? Возможно, ему самому потребуется защита от Мейзи?
– Мэтью, вы никогда не смеетесь?
Он задумался.
– Вы говорите, что я слишком серьезен?
– Не совсем так. Не серьезен. Просто я думаю, что у вас, как и у шотландцев, в прошлом было много грустного.
Мэтью ни с кем не обсуждал свое прошлое, даже с Диксоном.
– А у вас, Мейзи? Разве у вас в прошлом нет ничего грустного?
– А, вы говорите о моей ноге? – Мэйзи улыбнулась. – Меня действительно много дразнили. К тому же нога болела, пока не появились эти новые туфли. Но мне кажется, я всегда была такой, как сейчас. Так что, думаю, это не имеет значения. Моя хромота существует, и все. Как роса на траве. Или даже как сам Балфурин.
– А что вы любите, Мейзи?
– Суп из курицы, – тут же ответила девушка, чем очень удивила Мэтью. Видимо, он ждал другого ответа. Что-нибудь о красоте лугов или аромате цветов.
– Суп из курицы? Я тоже его люблю. С лапшой?
– Нет, – ответила Мейзи. – С морковкой и большими кусками курицы. И с хрустящими рогаликами. Конечно, с маслом.
– Ну конечно, – с улыбкой согласился Мэтью.
– А еще люблю чистые простыни, которые пахнут солнцем. И котят, когда у них только что открылись глазки, а животики толстые, кругленькие. Иногда я беру одного в руки, а он впервые начинает мурлыкать, тогда кажется, что Бог послал мне подарок. А вы, Мэтью? Чему вы радуетесь?
– Тому, что я сейчас здесь, с вами, – честно признался он. – Радуюсь безопасности.
– Вы редко чувствуете себя в безопасности?
Лучше бы она не задавала этот вопрос. Она же не хочет действительно выслушать историю его жизни. А может, он просто не желает ее рассказывать…
– Хотел бы я увидеть этих ваших котят.
– Кошка в амбаре скоро окотится, – отозвалась Мейзи. – Надеюсь, вы еще будете в Балфурине.
– Мой господин не спешит уезжать.
– Почему вы его так называете? Вы же не принадлежите ему.
Мэтью не стал рассказывать правду. Она родилась в Европе и не поймет, что с того мгновения, когда Диксон спас ему жизнь, Мэтью отдал ему свою душу. Теперь от Диксона зависело, чувствует Мэтью радость или печаль, проживет ли свою жизнь с честью.
Его жизнь ему не принадлежала, и впервые Мэтью пожалел об этом. Однако в последние несколько лет он начал понимать простую вещь: покорившись судьбе, он стал сильнее. А став сильнее, он готов принять все, что пошлет ему судьба.
– Это уважительное обращение, – сказал он, выбирая объяснение, понятное большинству европейцев. Мейзи кивнула, и Мэтью с благодарностью отметил, что тема исчерпана.
В тишине этой ночи на зеленом шотландском холме Мэтью ощутил первые признаки беспокойства. Будь у него обязательства лишь перед самим собой, повел бы сейчас себя иначе. Он обнял бы Мейзи и, может быть, поцеловал. Но его жизнь ему не принадлежала, а потому Мэтью предпочел смотреть на звезды над головой, а не на соблазн под боком.
Мэтью встал и протянул Мейзи обе руки. Девушка без колебаний вложила свои пальчики в его ладони и позволила помочь себе встать. На мгновение они оказались в опасной близости. Мэтью вдохнул ее аромат. От нее пахло травой, на которой они сидели, и смесью цветов.
– В моей стране я восстановил бы против себя всех твоих родственников тем, что провел столько времени наедине с тобой.
– В моей тоже, – сказала Мейзи. – У тебя много родственников?
– У меня никого нет, – ответил Мэтью. – Я редко рассказываю об этом. Но с другой стороны, почти никто и не спрашивает.
– Тогда давай поклянемся. Будем всегда честными, будем задавать друг другу вопросы, которые больше никто не смеет задать, и будем отвечать на них со всей искренностью.
Мэтью был вовсе не уверен, что это разумно. Мейзи была слишком невинной, слишком милой, чтобы он посмел к ней прикоснуться. Внезапно Мэтью ощутил, как распахнулось навстречу ей его сердце, и гнев, вспыхнувший в нем, поразил его.
* * *
Диксон задул лампу и вышел из библиотеки. Коридор казался еще темнее, чем прежде. Непроглядная тьма окутывала лестницы. По их стенам на равных расстояниях были развешены портреты предков. Диксону казалось, что они улыбаются ему, кто – забавляясь, кто – сочувствуя.
Он почти добрался до верхней площадки, когда вдруг услыхал какие-то странные звуки – будто волокли что-то тяжелое. Мэтью непременно сказал бы, что это не нашедший упокоения дух одного из предков тащит свои грехи. Сам Диксон предпочитал в привидения не верить – ни в обремененные земными грехами, ни в чистые и непорочные.
Тем не менее шум не прекращался.
Отступив к стене, он сунул руку в карман халата, нащупал там молоток и стал ждать.
– Дьявол его побери!
Диксон узнал голос.
– Пусть не думает, что я собираюсь сидеть и смотреть, как он разводит шашни со служанками! Да где же он?
На лестнице для слуг упало что-то тяжелое, раздались приглушенные проклятия. Оставив в покое молоток, Диксон пошел по коридору, все его мысли устремлялись к приближающейся женщине.
Наконец в коридоре появилась Шарлотта, в своей светлой рубашке и халате действительно напоминавшая привидение. За собой она волокла тяжелый палаш.
При виде Диксона она издала слабый крик – скорее для приличия, чем от испуга. Одной рукой она вцепилась себе в горло, другой – продолжала держать сбоку свое оружие.
– Ты что, тащишь за собой палаш?
– Вот именно. – Шарлотта подтянула к себе его поближе, протащив конец по ковру. Если он окажется таким же острым, как все оружие в Балфурине, ковру придет конец. Однако Шарлотту это ничуть не заботило.
– Джордж, я этого не допущу! – воскликнула она так громко, что могла бы разбудить любой здешний призрак. Или любого из ныне здравствующих обитателей Балфурина. – Не допущу, чтобы ты сбивал с толку служанок. Мой муж не будет позорить меня таким образом, даже если мы не спим вместе! Я этого не допущу! Одного раза вполне достаточно.
– Надеюсь, ты не стала стучаться во все двери и искать меня? – спросил Диксон.
– Я решила, что в этом нет нужды. Ты развлекаешься довольно громко, я просто стояла и слушала.
Диксона разбирало веселье, в то же время он испытывал к Шарлотте сочувствие.
– Шарлотта, уверяю тебя, я не был в постели ни с одной из твоих служанок.
– Тогда почему ты бродишь по коридорам Балфурина в этот час?
– Не мог заснуть.
– Уверена, тебе не дает спать больная совесть.
– Несомненно. – Сама того не зная, Шарлотта была недалека от истины. – Ты собиралась прогнать меня с помощью этого палаша?
– Или отрубить им кое-какую часть твоего тела, – сердито сказала она, удерживая оружие возле бедра.
– Ты очень кровожадная женщина, Шарлотта.
– Когда женщину бросают, в душе ее возникают разные чувства.
Шарлотта с палашом выглядела очень забавно. Неужели она не понимает, что, не имея сил оторвать его от пола, она едва ли сумела бы воспользоваться им по назначению?
Диксон приблизился на шаг и, не успела она отстраниться, поцеловал ее.
Разумеется, не следовало этого делать. Но она выглядела такой трогательной и беззащитной, несмотря на свое грозное оружие.
У нее были невероятно мягкие губы. Поцелуй сделался глубже. Свободной рукой Диксон обнял ее за правое плечо, услышал, как упал, стукнувшись о пол, палаш, почувствовал, что ее рука обвивает его шею. Ободренный ее реакцией, он придвинулся еще ближе. Шарлотта приоткрыла губы, издав при этом слабый, почти жалобный звук.
Диксон никогда так остро не чувствовал, насколько хрупкой может быть женщина. Она буквально дрожала в его руках. Ему хотелось окутать ее своими объятиями, прошептать что-нибудь нежное, успокаивающее, что прогонит ее страхи. Но тогда надо было прервать поцелуй, а Диксон не мог этого сделать.
– Очень глупо, – тяжело дыша, прошептала она, когда поцелуй наконец прервался. Сам Диксон тоже дышал с трудом.
– Конечно, глупо. – Все его пребывание в Балфурине было цепью сплошных глупостей, не говоря уж о поцелуях в темном коридоре с женой кузена.
Шарлотта стояла на цыпочках, обнимая его за шею. Диксону хотелось предупредить ее, что опасность больше, чем она себе представляет. Он уже лишился чести. Притворяясь Джорджем, он попрал собственное чувство приличия. А теперь задавался вопросами, которые не должны приходить ему в голову: насколько ухудшится положение, если он заманит ее в свою постель?
Искушение велико.
Тяжело дыша, он прижался лбом к ее лбу и даже не пытался скрыть, как она на него действует.
– Шарлотта, – пробормотал Диксон. Недосказанными остались другие слова: «Забудь об этом мгновении. Забудь, что я тебя целовал».
Он страдал от того, как поступил с нею Джордж. Сильно страдал. Презирал кузена. Хотел утешить ее, дать ей понять, насколько она желанна, насколько прекрасна и умна, Но поцеловал он ее по другой причине.
Шарлотта с первого взгляда поразила его в самое сердце. Он хотел ее, стоя в большом зале и наблюдая, как она приветствует гостей Балфурина. Хотел, когда она шла по залу с искаженным от гнева лицом. Хотел за завтраком, когда она принудила его терпеть общество двух сотен не в меру зорких девчонок. Когда выручал ее после бури.
Не было ни минуты, когда желание оставило бы его.
Шарлотта отстранилась, прижала пальцы к губам и широко распахнутыми глазами взглянула ему в лицо. Как будто ее поцеловали впервые в жизни.
Диксону хотелось снова поцеловать ее и показать, как это может быть. Поцеловать глубоким, агрессивным поцелуем, от которого пропадают все мысли и немеют чувства. Если она останется, он так и сделает. И не остановится на одном поцелуе.
Она одна могла остановить его.
– Почему ты сюда приехал? – вдруг спросила Шарлотта. – Зачем вернулся?
Не такого вопроса он ждал, а на этот не знал ответа.
Шарлотта отвела взгляд, обхватила себя руками, потом принялась перебирать пуговицы на халате и теребить кончик пояса.
– Чтобы возместить ущерб. – В каком-то смысле это было правдой.
Страх Шарлотты не исчез, но она не уходила, а стояла перед ним, смелая и неустрашимая. Такой скорее всего она и была пять лет назад.
Диксону отчаянно хотелось еще раз поцеловать ее, дотронуться до нее и, конечно, утешить. Вместо этого он наклонился и поднял палаш.
– Отнести его на место? – хладнокровным тоном спросил он.
– Я держу его в спальне.
Диксон бросил на нее изумленный взгляд.
– Я ведь целый год жила здесь только со слугами.
– И была их защитницей? – спросил он.
– Других-то не было.
Диксон легко подхватил палаш, решив воздержаться от дальнейших расспросов. За все, что у нее теперь есть, Шарлотте не в пример Джорджу пришлось заплатить лишениями и немалыми жертвами. Диксон не желал кузену ничего дурного, но хотел одного – чтобы тот держался подальше от Балфурина. Пусть Шарлотте плохо без мужа, но хуже этого могло быть только одно – снова посадить Джорджа себе на шею.
Шарлотта развернулась и пошла по коридору. Очень неразумно было смотреть ей вслед, ибо шла Шарлотта с такой грацией, что Диксон не мог оторвать взгляда от ее бедер. Тело женщины скрывали всего два слоя одежды – ночная сорочка и халат, оба из весьма прозрачной ткани, которая не могла уберечь ее ни от сквозняка, ни от его взгляда.
Воплощение приличия – директриса школы молодых леди «Каледония» – шествовала по коридорам Балфурина босиком. Диксон не мог сдержать улыбки при этом открытии.
Он последовал за Шарлоттой с палашом в руке. Казалось, они слишком быстро дошли до ее покоев. Шарлотта взглянула на его дверь, потом на самого Диксона.
– Благодарю, – сказала она и протянула обе руки, чтобы забрать палаш. Их пальцы встретились, и целое мгновение Диксон думал, что она снова заговорит, но она лишь молча вынула палаш из его пальцев и взяла так, что конец воткнулся в ковер на полу. Диксону хотелось сказать ей, что столь почтенное орудие войны не следует держать неподобающим образом, но вместо этого он отступил на шаг и слегка поклонился. Взгляд Шарлотты уперся в V-образный вырез его халата. Интересно, она догадалась, что под халатом у него ничего нет?
«О Господи, дай мне сберечь остатки своей чести! Позволь забыть, что она так же одинока, как я, и, возможно, так же изранена душой».
Она – женщина хрупкого склада, но решительная и твердая в своих чувствах. Желая лишь прикоснуться к ней, он легко может ее ранить.
Диксон вернулся домой, чтобы найти себя, а нашел ее, и это очень осложнило его и без того сложное положение, стало искусом, соблазном, доказательством того, что он, Диксон, стоит на самом краю.
Но, видит Бог, он так нестерпимо ее хочет. Хочет получить в свои объятия, в свою постель. Хочет чувствовать под собой ее тело, губами заглушать ее блаженные стоны.
«Беги, Шарлотта! Беги изо всех сил, потому что скоро я забуду, что у меня вообще есть честь».
Но Шарлотта, не ведая опасности, невинно смотрела на него широко распахнутыми глазами.
