Текст книги "Запах соли, крики птиц"

Автор книги: Камилла Лэкберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Все молчали. Большинство разглядывало собственную обувь – все, кроме Барби, которая смотрела на него во все глаза.

– Кто хотел бы начать? – Он призывно посмотрел на них и увидел, что кое-кто все же оторвал взгляд от обуви.

Под конец слово взял Мехмет.

– Ну, все идет нормально. – На этом он умолк.

– Ты не мог бы развить свою мысль? – Голос Ларса звучал мягко и ненавязчиво.

– Ну, я имею в виду, что пока все классно. Работа вполне нормальная и тому подобное… – Он вновь умолк.

– А как остальным, нравятся доставшиеся вам профессиональные роли?

– Профессиональные роли, – фыркнул Калле. – Я целыми днями мою засранные тарелки. Но я сегодня вечером поговорю с Фредриком. Постараюсь добиться кое-каких перемен на данном фронте. – Он многозначительно посмотрел на Тину, которая только сверкнула на него глазами.

– Йонна, а как прошла неделя у тебя?

Йонна оставалась единственной, кому собственные туфли, похоже, по-прежнему казались интересным объектом. Она что-то пробормотала в ответ, не поднимая глаз. Все члены кружка, устроившегося посреди большого зала краевого клуба, наклонились вперед, пытаясь разобрать ее слова.

– Извини, Йонна, мы не расслышали. Ты можешь повторить? И мне бы очень хотелось, чтобы ты проявила к нам уважение и разговаривала с нами, глядя в глаза. Иначе складывается впечатление, что ты относишься к нам с пренебрежением. Разве это так, Йонна?

– Да, так ли это? – подхватил Уффе, поддав ей по ноге. – Ты что, считаешь себя лучше нас?

– Это не слишком конструктивно, Уффе, – укоризненно сказал Ларс. – Мы хотим создать здесь теплую и дружескую атмосферу, в которой вы сможете рассказывать о своих чувствах и впечатлениях, будучи уверенными в поддержке.

– Для Уффе вы, пожалуй, употребляете слишком длинные слова, – насмешливо улыбнулась Тина. – Чтобы до него дошло, надо говорить немного яснее.

– Заткнись, б…! – красноречиво ответил парень и злобно уставился на нее.

– Вот именно об этом я и говорю. – В голосе Ларса зазвучали более резкие нотки. – Мы ни к чему не придем, если будем так клевать друг друга. Вы все находитесь в экстремальной ситуации, которая может оказывать сильное давление на психику, а здесь у вас появляется шанс ослабить его весьма благотворным образом.

Он оглядел кружок, серьезно всматриваясь в каждого. Некоторые кивали. Барби подняла руку.

– Да, Лиллемур?

Она опустила руку.

– Прежде всего, не называйте меня Лиллемур, меня теперь зовут Барби, – заявила она, сердито надув губки, но потом улыбнулась. – Я просто хочу сказать, что это чудесно! Раз у нас есть возможность посидеть всем вместе и выговориться. На «Большом Брате» ничего подобного нам не устраивали.

– Эй, угомонись. – Уффе, развалившись на стуле, посмотрел на Барби в упор. Улыбка потухла, и девушка опустила глаза.

– Я считаю, что ты сказала просто замечательно, – поддержал ее Ларс. – Помимо групповой терапии вам предлагаются еще индивидуальные сеансы. Думаю, на этом мы общую часть закончим, а, например, с тобой… Барби, мы можем начать индивидуальную терапию.

Барби подняла взгляд и снова улыбнулась.

– С удовольствием! Мне так многое надо выплеснуть!

– Ну и отлично, – сказал Ларс, улыбаясь в ответ. – Тогда я предлагаю пройти за сцену и сесть в дальней комнате, чтобы нам никто не мешал разговаривать. А затем вы пойдете ко мне по очереди, как сидите. То есть после Барби зайдет Тина, потом Уффе и так далее. Хорошо?

Никто не ответил, и Ларс воспринял это как согласие.

Как только за Барби и психологом закрылась дверь, все вдруг разговорились – кроме Йонны, которая, по обыкновению, предпочитала молчать.

– Ну и дерьмо! – захохотал Уффе, ударив себя по коленям.

Мехмет посмотрел на него с раздражением.

– Это еще почему? Мне нравится. Ты же знаешь, как чертовски заводишься через пару недель такой жизни. По-моему, классно, что они в виде исключения хоть немного заботятся о нашем самочувствии.

– О нашем самочувствии, – писклявым голосом передразнил его Уффе. – Знаешь, Мехмет, ты, блин, просто баба. Тебе бы поставить оздоровительную программку по телику, чтоб ты сидел там такой, в тайтсах и занимался йогой, или как это там, блин, называется.

– Не обращай на него внимания, он просто дурак. – Тина злобно уставилась на Уффе, который сразу переключился на нее.

– Чего это ты там лопочешь, корова несчастная. Думаешь, ты такая крутая? Хвастаешь тем, какие у тебя хорошие оценки, какие длинные слова ты знаешь, и считаешь себя лучше нас. А теперь еще решила, что из тебя выйдет поп-звезда. – Презрительно захохотав, он оглядел собравшихся в поисках поддержки. Никто не откликнулся на его взгляд. Впрочем, никто и не запротестовал, поэтому он радостно продолжил: – Неужели ты сама в это веришь? Только позоришь себя и всех нас. Я слышал, как ты там лебезила, чтобы тебе разрешили спеть сегодня вечером твою дурацкую патетическую песенку, и мне не терпится посмотреть, как народ закидает тебя тухлыми помидорами. Блин, да я сам встану поближе и присоединюсь.

– Прекрати, Уффе, – прервал его Мехмет, глядя на него в упор. – Ты злобный дурак и завидуешь тому, что у Тины есть талант, а тебе светит только недолгая карьера в качестве кретина из реалити-шоу, а потом ты вернешься обратно на склад и будешь надрывать себе задницу.

Уффе снова захохотал, но на этот раз нервно и вымученно. В словах Мехмета присутствовала доля правды, и это будило в нем беспокойство. Однако он быстро подавил в себе это чувство.

– Не хотите, можете мне не верить. Вечером сами услышите. Местные крестьяне подохнут со смеху.

– Я тебя ненавижу, Уффе, так и знай. – Тина встала и со слезами на глазах покинула группу.

Один из операторов последовал за ней. Она побежала, чтобы уклониться, но скрыться от камер было невозможно. Они настойчиво сопровождали ее повсюду.

Патрик не мог сконцентрироваться ни на чем другом. Его постоянно преследовали мысли о ДТП. Если бы только он мог сообразить, что в этом смертельном случае кажется ему таким знакомым! Он достал папку со всеми бумагами, относящимися к расследованию, и уселся их снова пересматривать, сам не зная, в который уже раз по счету. Напряженно думая, Патрик всегда бормотал про себя.

«Посинения вокруг рта, колоссальное содержание алкоголя у человека, который, по сведениям родственников, вообще не пил». Он водил пальцем по протоколу вскрытия в поисках чего-нибудь, упущенного при прошлых прочтениях. Ничего странного вроде не выплывало. Патрик поднял трубку и набрал номер, который знал наизусть.

– Привет, Педерсен, это Патрик Хедстрём из полиции Танумсхеде. Я тут сижу с протоколом вскрытия, и меня интересует, нет ли у тебя пяти минут, чтобы еще разок разобрать его вместе со мной.

Педерсен ответил утвердительно, и Патрик продолжил.

– Эти синяки вокруг рта, можно ли сказать, когда они у нее появились? О'кей… – Он попутно делал заметки на полях. – А алкоголь, можно ли установить, в течение какого временного промежутка она его выпила? Я имею в виду не точное время, хотя и его тоже, а пила ли она долго, или сразу опустошила бутылку из горла, или… ну, ты меня понимаешь. – Он внимательно слушал, параллельно работая ручкой. – Любопытно, любопытно. Не обнаружил ли ты при вскрытии еще чего-нибудь странного?

Патрик ненадолго отложил ручку и только слушал. При этом поймал себя на том, что так крепко прижимает трубку к уху, что оно начало болеть, и немного расслабил руку.

– Остатки скотча вокруг рта? Да, это, безусловно, важная информация. А больше ты ничего мне дать не можешь?

Не услышав больше ничего полезного, он вздохнул и разочарованно потер брови большим и указательным пальцами свободной руки.

– Ладно, придется довольствоваться этим.

Патрик неохотно положил трубку. Он определенно надеялся на большее. Достав фотографии с места аварии, он принялся изучать их в поисках чего-нибудь, чего угодно, способного встряхнуть сопротивляющуюся память. Больше всего раздражала неуверенность: да есть ли что вспоминать? Может, он просто себе что-то вообразил. Может, это какая-то странная форма дежавю, навеянная чем-то, виденным по телевизору или в кино, или он только слышал о чем-то похожем, а теперь мозг упрямо заставляет его искать нечто несуществующее.

Но как раз в тот миг, когда Патрик был готов с раздражением отбросить бумаги, между синапсами у него в мозгу кое-что мелькнуло. Он наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть зажатую в руке фотографию, и постепенно стало возникать ощущение триумфа. Возможно, он все-таки не ошибается. Похоже, самые темные уголки его памяти все время хранили нечто конкретное.

В один прыжок он оказался у двери. Теперь – скорее в архив.

Она безразлично пропускала движущиеся по ленте товары, считывая с них штрих-коды. Слезы скапливались под веками, но Барби упрямо моргала и не давала им вырваться наружу. Ей не хотелось позориться и плакать, сидя за кассой.

Утренний разговор всколыхнул так много чувств. Так много грязи, долгое время лежавшей глубоко на дне, сейчас поднялось на поверхность. Барби посмотрела на сидевшую за кассой перед ней Йонну – в каком-то смысле она ей завидовала. Пожалуй, не ее депрессивному состоянию и бесконечному резанию: сама Барби никогда не смогла бы таким образом вонзить в свою плоть нож. Она завидовала явному безразличию Йонны к тому, что говорят и думают окружающие. Для Барби же то, как она выглядит и какой предстает в глазах остальных, играло исключительно важную роль. Правда, так было не всегда. Об этом свидетельствовали школьные фотографии, которые раскопала проклятая вечерняя газета. На них она маленькая, худенькая, с огромной зубной пластиной, с почти незаметной грудью и темными волосами. Когда эти снимки появились в газете, Барби пришла в отчаяние, однако не по той причине, которая лежала на поверхности. Ее не слишком волновало раскрытие «тайны», что у нее фальшивые сиськи и ненатуральный цвет волос. Уж не такая она тупая. Просто ей было больно смотреть на то, чего больше нет, – на радостную улыбку, излучавшую уверенность и оптимизм. В былое время ей нравилось быть самой собой – уверенной и довольной собственной жизнью. Но в тот день все изменилось. В день, когда умер отец.

Они с отцом так хорошо жили. Ее мать умерла от рака, когда она была совсем маленькой, но отцу тем не менее каким-то образом удалось создать у дочери ощущение полноценности, и она никогда не чувствовала, будто ей чего-то не хватает. Барби знала, что в доме какое-то время царила неразбериха – когда она была в грудном возрасте, а мать только что умерла, и произошло то ужасное событие. Ей об этом подробно рассказывали, но отец заплатил по счетам, извлек урок, начал новую жизнь и нежно заботился о дочке. Вплоть до того дня в октябре.

Произошедшее казалось нереальным. В один миг вся ее жизнь рухнула, и она лишилась всего. Родителей больше не было, родственников тоже, поэтому ее выбросило в мир приемных семей и временных жизненных обстоятельств, научило вещам, которых она предпочла бы не знать. Одновременно пропало и прежнее ощущение надежного тыла. Друзья никак не понимали, что произошедшее изменило ее изнутри. Тот день что-то в ней надломил и навсегда сделал другой. Какое-то время они пытались с ней общаться, но потом бросили на произвол судьбы.

Тогда-то и началась погоня за признанием старших парней и крутых девчонок. Обыденная внешность и мальчишеское поведение больше не годились. Имя Лиллемур тоже не подходило. Она начала с того, что было ей по силам и средствам: выкрасилась в блондинку в ванной комнате у одного из череды старших приятелей, прошедших через ее жизнь, всю старую одежду заменила на новую – покороче, посексуальнее, поскольку поняла, что сможет вытащить ее из нищеты – секс. Он мог купить ей внимание и вещи, дать возможность выделиться из толпы. У одного приятеля было хорошо с деньгами – он и оплатил грудь. Ей бы хотелось иметь формы чуть поменьше, но, поскольку платил он, последнее слово осталось за ним. Он хотел размер Е, так и сделали. Когда внешнее преображение свершилось, оставался лишь вопрос упаковки. Приятель, профинансировавший грудь, называл ее своей куколкой Барби, тем самым решив вопрос имени. Дальше требовалось лишь определить, где ей лучше раскручивать свой новый имидж. Начало положили несколько мелких подработок в модельном бизнесе – в полуобнаженном или обнаженном виде. Но крупный успех ждал ее в «Большом Брате» – она стала звездой сериала. Ее совершенно не волновало то, что весь шведский народ получил возможность прямо из своих гостиных наблюдать за ее сексуальной жизнью. Кого это могло огорчить? У нее не было семьи, которая возмущалась бы тем, что она их позорит. Она была одна в целом мире.

Чаще всего ей удавалось не думать о жизни, предшествовавшей рождению Барби. Она загнала Лиллемур в самую глубь сознания, и той уже почти больше не существовало. Так же она поступила и с воспоминаниями об отце – ей пришлось запретить себе думать о нем. Чтобы выжить, требовалось исключить из новой жизни звук его смеха или ощущение прикосновения его руки к ее щеке. Это причиняло боль. Но утренний разговор с психологом задел струны, которые продолжали упорно вибрировать в ее груди. Правда, похоже, не только у нее одной. После того как они один за другим побывали в маленькой комнатке за сценой и посидели напротив него, атмосфера стала гнетущей. Иногда ей казалось, что весь негатив был обращен лично на нее, и порой даже возникало чувство, будто кто-то из участников бросает на нее недобрые взгляды. Но каждый раз, когда она оборачивалась, чтобы посмотреть, откуда исходит это ощущение, мгновение оказывалось упущенным.

Вместе с тем ее не оставляло какое-то внутреннее беспокойство. Словно Лиллемур пыталась привлечь к чему-то ее внимание. Но Барби загоняла это чувство обратно. Некоторые вещи она не могла себе позволить выпустить наружу.

Перед ней по движущейся ленте продолжали ползти товары. И конца им видно не было.

Поиски в архиве, как всегда, оказались скучной и трудоемкой работой. Ничего не лежало на отведенных местах. Патрик сидел на полу, скрестив ноги, посреди множества ящиков. Он знал, какого типа документы разыскивает, и явно по наивности полагал, что они окажутся в ящике с надписью «Учебные материалы». Но не тут-то было.

На лестнице послышались шаги, и он поднял взгляд. Появился Мартин.

– Привет, Анника сказала, что видела, как ты спускался сюда. Чем ты занимаешься? – Мартин с изумлением разглядывал стоявшие вокруг Патрика ящики.

– Ищу записи с конференции в Хальмстаде, на которую ездил пару лет назад. Всегда ведь думаешь, что в устройстве архива должна присутствовать логика. Ан нет, какой-то идиот все переставил, и теперь ничего не найти. – Он бросил в ящик еще одну кипу бумаг, которые тоже хранились не на месте.

– Анника давно ругает нас за то, что мы не раскладываем тут бумаги по порядку. Она уверяет, что расставляет все по местам, а потом у документов словно вырастают ноги.

– Да, не понимаю, почему люди просто не в силах класть вещи туда, откуда их взяли. Я знаю, что положил записи в папку, которую заархивировал в этом ящике, – он указал на ящик с надписью «Учебные материалы», – но теперь их совершенно точно здесь нет. Возникает вопрос, в каком из этих дурацких ящиков они находятся. «Исчезнувшие люди», «Законченные расследования», «Незаконченные расследования», и так далее, и так далее… Можешь гадать с таким же успехом, как и я. – Он обвел рукой маленькое подвальное помещение, от пола до потолка заполненное ящиками.

– Меня больше всего восхищает то, что ты архивируешь свои записи с конференций. Мои по-прежнему валяются у меня в кабинете в живописном беспорядке.

– Теперь я понимаю, что мне следовало поступать так же. Но я по наивности полагал, что они могут принести пользу кому-нибудь из коллег…

Патрик вздохнул, схватил еще кипу документов и начал их перелистывать. Мартин уселся на полу рядом с ним и тоже взялся за один из ящиков.

– Я тебе помогу, тогда дело пойдет побыстрее. Что мне искать? Что это была за конференция? И зачем тебе понадобились те записи?

– Если мне не изменяет память, это была конференция в Хальмстаде в две тысячи втором году. Там речь шла о разных странных случаях со многими вопросительными знаками, которые так и не удалось снять, – не отрывая глаз от бумаг, ответил Патрик.

– О'кей? – вопросительно произнес Мартин, ожидая продолжения.

– Расскажу больше, когда мы найдем записи. У меня пока есть только смутная идея, поэтому я хочу освежить память, прежде чем что-либо говорить.

– О'кей, – теперь уже без вопросительной интонации повторил Мартин. Любопытство его, однако, не покидало, но он достаточно хорошо знал Патрика, чтобы понимать, что давить на него не имеет смысла.

Внезапно Патрик поднял взгляд и лукаво улыбнулся.

– Но я расскажу, если ты расскажешь…

– Расскажу что? – удивленно переспросил Мартин, но, увидев улыбку товарища, понял, на что тот намекает. Он засмеялся. – Ладно, договорились. Когда ты расскажешь, я тоже расскажу.

После часа бесплодного перелистывания Патрик вдруг возликовал.

– Вот они! – Он выдернул бумаги из пластиковой папочки.

Мартин узнал почерк Патрика и попытался прочесть текст вверх ногами. Получалось неважно, и он, разочарованный, принялся ждать, пока тот сам просмотрит записи. Прочтя три страницы, Патрик вдруг остановил указательный палец посередине листа. Между бровями у него образовалась глубокая морщина, и Мартин попытался мысленно призвать его читать побыстрее. Через несколько минут, показавшихся вечностью, Патрик торжествующе поднял взгляд.

– О'кей, выкладывай сперва твою тайну, – потребовал он.

– Э, прекрати, я просто умираю от любопытства. – Мартин засмеялся и попробовал вырвать бумаги из рук Патрика. Однако коллега, похоже, оказался готов к маневру, поскольку быстро отдернул их, подняв в воздух.

– И не думай, сперва ты, потом я.

– Любишь ты, паразит, задираться… – Мартин вздохнул. – Ну да, ты правильно думаешь. У нас с Пией будет ребенок. В конце ноября. – Он предостерегающе поднял указательный палец. – Но не смей пока никому говорить! У нас еще только восьмая неделя, и мы хотим хотя бы до тринадцатой сохранить это в тайне.

Патрик поднял вверх обе руки. Бумаги, которые он держал в правой, разлетелись.

– Обещаю молчать как камень. Но, черт возьми, поздравляю!

Лицо Мартина расплылось в улыбке. Ему не терпелось поделиться замечательной новостью, и он уже несколько раз чуть было не поведал ее Патрику, однако Пия хотела подождать, пока пройдет первая критическая треть, и он подчинился. Но теперь, хоть кому-то рассказав, получил большое удовольствие.

– Ну вот, ты все знаешь. Говори, зачем мы последний час просидели тут, копаясь в пыли.

Патрик сразу обрел серьезность и протянул Мартину документ, указав пальцем, откуда следует начинать читать, а сам стал ждать. Вскоре Мартин с удивлением поднял взгляд.

– Теперь нет никаких сомнений в том, что Марит действительно убили, – заявил Патрик.

– Да, ты прав.

Один ответ они получили. Но этот ответ только увеличил количество вопросов. Им предстояла огромная работа.

Он гремел противнями так, что слышно было даже в магазине. Мехмет сунул голову во внутреннее помещение пекарни.

– Чем ты, черт подери, занимаешься? Громишь заведение?

– Не твое дело! – Уффе демонстративно вновь громыхнул железными листами.

– Сорри… – Мехмет поднял руки, приготовившись отразить удар. – Встал не с той ноги или…

Уффе не ответил. Он сосредоточенно покидал противни один на другой, а затем тяжело опустился на стул. Все это начинало ему чертовски надоедать. «Покажи мне Танум» не отвечал его ожиданиям, во всяком случае, пока. До него только теперь дошло, что ему действительно придется работать по-настоящему. Явный недочет в протоколе. Уффе еще никогда не пробовал честно отпахать целый рабочий день. До сих пор кое-какие взломы квартир, скромный грабеж и тому подобные делишки давали средства к существованию неработающему человеку – разумеется, не особо шикарному, он ведь отваживался только на мелкие преступления – но вполне удовлетворительному, поэтому можно было не вкалывать. И вот он угодил сюда. Даже жизнь на острове была легче – там он мог целыми днями валяться на солнце и трепаться с другими участниками. Периодически возникали какие-то соревнования и конкурс на роль Робинзона, а в остальном – чистая халява. Конечно, блин, ему все время хотелось жрать, но переносить голод оказалось куда легче, чем он предполагал.

Остальные участники шоу «Покажи мне Танум» тоже не оправдывали его ожиданий. Сплошные придурки. Этот чертовски примерный Мехмет, который совершенно добровольно вкалывает в пекарне как зверь. Калле, участвующий в шоу только для того, чтобы продолжать оставаться королем дорогих кабаков Стокгольма. Тина – такая высокомерная и надменная, что ее все время хочется поставить на место. А Йонна – чертова неудачница. Ее стремления резаться он просто не понимал. И в довершение всего – Барби. Лицо Уффе помрачнело. С этой сукой он еще разберется. Если она думает, что ей что-либо сойдет с рук, то здорово ошибается. Услышанное сегодня утром утвердило его в мысли о необходимости перекинуться парой слов с этой напыщенной силиконовой телкой.

– Уффе, ты сегодня собираешься работать? – Симон смотрел на него с вызовом, и Уффе со вздохом поднялся со стула.

Он ухмыльнулся в сторону висящей камеры и вышел в магазин. Придется принести себя в жертву и немного повкалывать. Но вечером… вечером он задаст Барби жару.

Уходя с работы, Мельберг задержался возле кабинета Хедстрёма. У Патрика сидел Мартин, и, казалось, они оба были очень заняты. По всему столу валялись бумаги, и Мартин что-то записывал в блокнот, Патрик разговаривал по телефону, прижав трубку к уху плечом, чтобы иметь возможность одновременно рыться в лежавших перед ним листах. Какое-то мгновение Мельберг обдумывал, не зайти ли узнать, что их так занимает, но по зрелом размышлении решил, что не стоит. У него есть дела поважнее, а именно пойти домой и привести себя в порядок перед свиданием с Роз-Мари. Они встречаются в ресторане «Постоялый двор» в семь часов, значит, на то, чтобы приобрести максимально презентабельный вид, у него есть два часа.

После короткой прогулки до дома Мельберг тяжело дышал – приходилось признать, что его физическая форма далека от желаемой. Войдя в квартиру, он на мгновение окинул ее взглядом стороннего наблюдателя. Он и сам видел, что это никуда не годится. Если предположить, что удастся организовать тут небольшое ночное свиданьице, то необходимо что-то предпринять. Все его тело и голова решительно возражали против идеи уборки, но, с другой стороны, у него редко бывал такой хороший стимул. Ему казалось на удивление важным произвести на женщину, с которой он сегодня встречается, хорошее впечатление.

Часом позже он, тяжело дыша, опустился на диван, подушки которого были выбиты впервые с момента попадания к нему в квартиру. Мельберг прекрасно понимал, почему уборки производились так редко: это просто-напросто требовало слишком больших усилий. Однако, оглядев квартиру, он смог лишь констатировать, что они не пропали даром и почти сотворили чудо. Теперь жилье выглядело вполне пристойно. У него имелась кое-какая приятная мебель, унаследованная из родительского дома, и, когда ее освободили от обычного слоя пыли, у нее оказалась недурная отделка. Затхлый запах, шедший от давно немытой посуды и прочих залежей, который буквально бил в нос, Мельбергу удалось изгнать проветриванием, а мойка, обыкновенно забитая посудой, сияла, как весеннее солнце. Теперь можно с чистой совестью пригласить сюда женщину.

Посмотрев на часы, Мельберг поспешно встал. До встречи с Роз-Мари оставался час, а он весь в поту и покрыт пылью. Придется действовать быстро. Он достал одежду, которую собирался надеть. Выбор был не так велик, как ему бы того хотелось, а при ближайшем рассмотрении и вовсе оказалось, что большинство рубашек и брюк покрыты разного рода пятнами и уже давно не видели утюга. Под конец он методом исключения выбрал рубашку в синюю и белую полоску, черные брюки и красный галстук с Дональдом Даком, который находил весьма пикантным. И красный цвет, на его взгляд, был ему к лицу. Брюки, однако, принадлежали к категории неглаженых, и Мельберг ненадолго задумался над тем, как эту проблему решить. Он обыскал всю квартиру, но утюг блистал своим отсутствием. Взгляд упал на диван, и тут его посетила гениальная идея. Он быстро скинул подушки-сиденья на пол и аккуратно разложил брюки как можно ровнее. Конечно, под подушками оказалось не слишком чисто, но этот вопрос вполне мог подождать. Основная масса пыли, похоже, потом уберется щеткой. Он положил диванные подушки обратно и пять минут на них посидел. Если посидеть еще пять минут после душа, то брюки наверняка будут как свежевыглаженные. Мельберг с удовлетворением отметил, что, к счастью, не превратился в беспомощного холостяка и еще умеет найти выход из положения.

Народ начинал стекаться к краевому клубу, где должна была состояться дискотека. Кровати участников шоу вынесли, а личные вещи заперли в отдельном помещении. В зал пока никого не пускали, и очередь все дальше растягивалась по парковке. Девушки стояли, подпрыгивая на месте, чтобы не замерзнуть, а холодный весенний ветер изо всех сил старался заставить их пожалеть о том, что они надели самые коротенькие юбки и майки с самыми большими вырезами. Всех стоявших в очереди объединяло написанное на лице предвкушение: ведь предстояло самое крутое за все последнее время мероприятие. Молодежь съехалась со всего округа и даже из городков, лежащих за его пределами, – из Стрёмстада и Уддеваллы. Все с нетерпением смотрели на дверь, ожидая, что она вот-вот откроется. А за ней – их герои, их идолы, те, кому удалось достичь того, о чем мечтал каждый, – стать знаменитостью, получать приглашения на вечеринки с участием других знаменитостей, засветиться по телевизору. Может, им самим сегодня вечером выпадет шанс оттянуть на себя немного звездного блеска, как-нибудь привлечь к себе внимание камер, как той девице в шоу «Покажи мне Тёребуду». Ей удалось закрутить роман с Андреасом из «Бара», и потом ее показывали в нескольких сериях. А что, если вдруг выпадет такая удача? Девушки нервно поправляли одежду, вынимали из сумочек блеск для губ и накладывали еще один слой. Они взъерошивали и поливали лаком волосы, пытаясь разглядеть результат в маленькие зеркальца. Все пребывали в напряжении.

Увидев выстроившуюся за окном очередь, Фредрик Рен рассмеялся.

– Гляньте-ка, ребята! А вот и статисты. Из этого вечера надо извлечь максимум, о'кей? Не сдерживайте себя, пейте и зажигайте на полную катушку, делайте все, что душе угодно. – Его глаза сузились. – Только следите за тем, чтобы все происходило перед камерами. Чтоб никто у меня не сваливал и не пытался развлечься самостоятельно. Иначе может встать вопрос о разрыве контракта.

– Блин, ты вещаешь прямо как Дринкеншерна,[18]18
  Переделанная фамилия известного шведского менеджера звезд реалити-шоу Микаэля Бринкеншерны.


[Закрыть] – сказал Калле.

Многие согласно захохотали. Только Йонна еще ни разу не участвовала в его печально известных турне по барам.

Фредрик улыбнулся, но его глаза сохраняли полную серьезность.

– Ладно, не буду вдаваться в подробности, но мне, во всяком случае, совершенно ясно, чего мы хотим тут достичь, а именно веселья. Вас выбрали потому, что вы знаете, как зажигают, в этом и состоит ваша задача. Смотрите не забывайте! Мы швыряем кучу денег на подобную продукцию не исключительно ради того, чтобы вы шестеро могли немного повеселиться, выпить на халяву и увеличить счет своих сексуальных побед. Вы здесь для того, чтобы работать…

– Какого же хрена среди нас торчит Йонна? – Уффе захохотал и оглядел группу в поисках поддержки. – Она не смогла бы зажечь даже дом для престарелых…

Остальные к его дикому хохоту уже успели привыкнуть, а Йонну он совершенно не волновал. Она не отрывала взгляда от собственных коленей.

– Йонна невероятно популярна среди девочек в возрасте от четырнадцати до девятнадцати. Многие ее узнают, поэтому мы решили включить ее в группу.

Фредрик обращался ко всем, хотя в глубине души не мог не признать правоту Уффе. Среди прочих она представляет собой черную дыру и просто вгоняет в депрессию. Но решение о ее участии в шоу принималось поверх его головы, так что оставалось терпеть.

– Ладно, все поняли, что от вас требуется? Вечеринка, вечеринка и еще раз вечеринка! – Он приглашающе указал на приготовленный стол с напитками. – И еще: давайте дружно поддержим Тину, когда она станет представлять свою песню. Согласны? – Он пристально посмотрел на Уффе, который только фыркнул.

– Да, да, как же иначе. Можно наконец начинать пить?

– Пожалуйста, – с улыбкой ответил Фредрик. Его зубы сверкнули белизной. – Так постараемся же, чтобы шоу получилось классным! – Он поднял вверх оба больших пальца.

Разрозненное бормотание подтвердило, что его услышали. Затем молодежь накинулась на стол с напитками.

Стоящих в очереди начали впускать внутрь.

Когда Патрик вернулся домой, Анна готовила ужин, а Эрика сидела с детьми в гостиной и смотрела по телевизору детскую программу. Майя радостно взмахивала руками каждый раз, как в кадре появлялся медведь, а Эмма и Адриан, казалось, пребывали в трансе. У Эрики громко забурчало в животе, и она жадно принюхалась. Из кухни пахло тайской едой. Анна пообещала приготовить что-нибудь вкусное и некалорийное, и, судя по запаху, во всяком случае в отношении первого обязательства, она слово сдержала.

– Привет, дорогой, – сказала Эрика, улыбаясь заглянувшему в гостиную Патрику. Вид у него был усталый, а когда она присмотрелась повнимательнее, оказалось, что он умудрился еще и где-то испачкаться. – Чем ты сегодня занимался? Ты выглядишь немного… потрепанным, – поинтересовалась она, указывая на его рубашку.

Патрик посмотрел на свою грязную одежду, вздохнул и начал расстегивать пуговицы.

– Я копался в нашем пыльном архиве. Пойду быстренько приму душ и переоденусь, а потом расскажу подробнее.

Эрика увидела, что он поднимается по лестнице в спальню, и пошла на кухню к Анне.

– Патрик пришел? Мне показалось, что дверь хлопнула, – спросила та, не отрывая взгляда от кастрюль.

– Да, Патрик. Но он отправился наверх, чтобы принять душ и переодеться. Похоже, ему сегодня пришлось здорово попотеть на работе.

Тут Анна подняла взгляд.

– Тогда помоги мне накрыть на стол. Когда он вернется, все будет как раз готово.

Расчет оказался верен. Патрик спустился с лестницы, с мокрыми волосами и в домашней одежде, как раз когда Анна ставила на стол кастрюлю.

– Мм, как вкусно пахнет, – сказал он, улыбаясь свояченице. Теперь, когда она вернулась к жизни, атмосфера в доме полностью переменилась.