Текст книги "Витя в тигровой шкуре"

Автор книги: Камилла Никитенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

КОНЦЕРТ

Соня Тетеркина, хоть и председатель совета отряда, а очень вредная. Командовать любит. Бантики у нее на голове стоят торчком. Глаза черные, круглые и блестят. Как разозлится, глаза почернеют —держись! Тетеркиной у нас даже мальчики побаиваются. Это из-за нее Толе Белову пришлось на утреннике концерт вести. Она сказала:

– Белов! Будешь конферансье.

И Толя не отказался. Не посмел. Ну и лестно, конечно, вести елочный концерт. Кон-фе-ран-сье... Звучит! Но сцена есть сцена. Это, знаете ли, ответственность,– как говорит мой папа,—и лично я бы просто не смог. Я так . и сказал Тетеркиной, когда она хотела меня назначить. А Толя возражать не посмел. Он спросил робко:

– А что я буду делать?

Нашел тоже, у кого спрашивать! Командовать она умеет, а вот если у человека голос дрожит, ей это все равно. Только плечами своими дернула:

– Проявляй инициативу!

– Как это... проявлять?

– А я почем знаю? Вон вы как всех смешить умеете на переменах – ты да Леонтьев!

Леонтьев это я. Мы, в самом деле, любим с Толей на переменах говорить всякое такое... ну, чтоб было смешно. Но это же просто так! На переменах! А тут – концерт. Толе было не до смеха. Он пришел вечером ко мне домой и просит:

– Давай придумаем что-нибудь.

Но специально разве что-нибудь придумывается? Мы мучились весь вечер – и ничего! Придумали, правда, чтобы Толе налепить красный нос из папье-маше. И все.

В день новогоднего утренника я пришел в школу и сразу за сцену–посмотреть на Толю. Увидел, и чуть не заплакал от жалости. Толя стоит перед зеркалом и корчит рожи: тренируется. Но разве можно тренироваться с таким лицом? Губы сделались как деревянные, а глаза жалкие-жалкие... Увидел он меня в зеркале:

– Смешно?

– Смешно! – говорю, а у самого мороз по коже.– Очень даже. Прямо-таки, знаешь, ужас до чего смешно. А вот как налепишь нос, все прямо помрут со смеху.

– Ты придумал хоть что-нибудь?—спрашивает Толя и уже чуть не плачет. У меня духу не хватило соврать во второй раз:

– Нет,– говорю,– не придумал. Да не отчаивайся ты, вот человек! Я же говорю тебе, один нос у тебя чего стоит!

Заглянула за кулисы Тетеркина и как завопит:

– Леонтьев! Не смей волновать актеров накануне выхода! Сейчас же уходи в зал. Даем занавес! Белов, внимание... приготовиться...

Толя вздохнул и закрыл глаза. Лицо у него побледнело. «Ну,– думаю,– все».

В зале погасили свет и включили боковой прожектор. Почему-то второй прожектор никак не мог загореться. В это время на сцену вышел Толя. Вышел и молчит. Я сижу и не смею поднять на него глаза, до того мне его жалко. Вдруг —слышу, ребята вокруг начинают потихоньку смеяться. Что такое? Я посмотрел и вижу: Толя стоит на сцене и не может вымолвить ни одного слова —у него от страха и волнения губы прыгают. Глаза круглые, волосы взъерошились, нос из папье-маше большой, толстый. Очень смешное лицо получается. Тут вдруг второй прожектор как загорится! Толя вздрогнул, глаза у него совсем перепуганные сделались... Все в зале так и покатились со смеху. Толя рассердился и как крикнет в зал:

– Чего смеетесь?

Ребята подумали, что так по программе полагается и захохотали изо всех сил, потому что Толя очень естественно рассердился. И я тоже не смог удержаться—захохотал. Одна девчонка рядом со мной сказала подружке: «У него ярко выраженный комический талант». И тут Толя увидел, что я смеюсь. Увидел и закричал мне чуть ли не со слезами:

– А ты-то чего смеешься? Ты-то?! Ну?

– А что? Разве нельзя?

– Второй! – обрадовался кто-то в последнем ряду.

– Эй, впереди, приберите головы! Не видно!

– Вы что? – возмутился я.– С ума сошли? Какой второй? Какой второй? Я совсем ни при чем! Я сразу отказался. Это Белов, это не я!

– Этот, кажется, еще талантливее! – громко сказала моя соседка и посмотрела на меня с интересом. И вообще все вокруг повернулись ко мне. И, что самое удивительное, все смеялись. А какой там смех, когда из-за занавеса высунулась Тетеркина и стала грозить мне сразу двумя кулаками?!

– Это она!—закричал я в отчаянии.– Это все Тетеркина виновата. Вон она, глядите!

В зале поднялось такое веселье, что куда там. Тетеркина спохватилась, нырнула за занавес, ребята из нашего класса начали бешено аплодировать и кто-то в азарте завопил:

– А ну, Леонтьев, давай! Давай еще!

А чего там давай, когда я ни при чем? Надо было как-то выпутываться, надо было объяснить ребятам, и я начал:

– Да погодите смеяться-то! Погодите, говорю! Русским языком вам объясняю, это не я, это Толя Белов, мой товарищ... То есть, я, конечно, это я...

Меня прервали аплодисменты. Я почувствовал, что сейчас заплачу – ведь мне никто не верит! Что делать? Меня охватила злость, и я закричал Толе:

– Это ты виноват! Ты! Сам малодушно согласился с Тетеркиной, чтобы концерт вести, а теперь на меня все, да? Ишь какой хитрый! Всегда в вашем звене такая манера, все на других сваливать любите!

Насчет всего звена я, конечно, сказал зря. Но все равно – остановиться я уже не мог. А Толя, конечно, обиделся за свое звено:

– Ох ты, уж и сваливаем!

– А нет?

– Кто сваливает? Кто сваливает?

– Кто?! – меня подхватило и понесло какое-то непонятное течение, я открыл рот и выпалил:

 
Голова болит у Коли,
Васюков оставлен в школе,
Надя дремлет на кровати,
Занят Красиков катком,—
И одни Сережа с Катей
Собирали металлолом!
 

Это полагалось петь, но я не спел, а прокричал скороговоркой. Прокричал, и чуть язык себе не откусил: эти маленькие песенки-частушки мы придумали с Толей и хотели устроить ребятам сюрприз – исполнить на перемене. Вот тебе и сюрприз! Толя должен был презирать меня за это. Но Толя... Толя тоже не мог остановиться:

– Скажите, ему наше звено не нравится! Если хочешь знать, ваше звено хуже нашего! У вас одна Торошина чего стоит!

И он тоже запел частушку из тех самых, которые мы с ним вдвоем придумали:

 
Торошина Даша
И поет и пляшет,
Но забыла про присядку,
Когда надо на зарядку,—
– Не могу я,– говорит,—
У меня нога болит!
 

Ну, уж тут я дал себе волю:

– Ах, так?! Ну, ладно!

 
А у вас у Фомина
Вечно песенка одна:
«Я учиться не хочу,
На Луну я полечу,
А в истории Луна
Вовсе не отражена!»
 

Толя сорвал с себя наклеенный нос и тоже мне – частушку! А я ему – ответ! В общем, когда мы кончили, раздались, как говорит папа, аплодисменты, переходящие в овацию.

После концерта Тетеркина вручила нам первый елочный приз за лучшее исполнение роли. Коробку шоколадных конфет.

– Зря вы держали все в секрете,– сказала она обиженно.– Уж меня-то, как председателя, могли поставить в известность.

И никто не поверил, что мы нечаянно. А конфеты мы съели. Хотели отказаться, но уж очень они были вкусные.

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

По средам в интернате уборщицы выходные, и все моют сами ребята: комнаты, оба зала и коридоры. В этот раз в коридоре первого этажа дежурил Кешка Филиппов. Мыть полы ему нравилось. Проведешь мокрой тряпкой по грязному, натоптанному месту – пыль смывается. Протрешь еще разок —доски заблестят, посвежеют, а вытрешь насухо– прямо загляденье! По таким доскам не ходить, а скользить хочется. Как на катке. У Кешки от удовольствия настроение поднялось.

Подошла сзади Аня из Кешкиного класса и попросила тихонько:

– Кешк, я пройду, а?

Кешка выпрямился. Совестно такому деликатному человеку нагрубить. Голос у Ани ровный, негромкий, глаза спокойные, косы лежат аккуратно и не вызывают

желания дернуть их как следует. Словом,– не придерешься. Да и дежурная она тоже, как и Кешка. И на кухню она идет не просто так, а по делу, но Кешке все равно жалко свеженьких, только что отмытых досок, и он согласился без особенной охоты:

– Ладно уж. Иди. Только больше не пущу.

Дня сказала спасибо и пошла на цыпочках. На влажных досках остались отметинки – матовые пятнышки. Кешка посмотрел-посмотрел и стер их мокрой тряпкой. Ч"ски опять засверкали. Кешка намочил тряпку и перешел па новое место. В это время в дальнем конце кори-пира опять появилась Аня. Она несла тарелку и двигалась очень осторожно.

– Слушай,– сердито сказал Кешка,– ты больше не ходи.

Аня посмотрела на его круглую, раскрасневшуюся физиономию, на хохолок, взмокший от усердия, и ей стало его жалко: в самом деле, старается человек, а тут ходит, мешают. Аня ответила миролюбиво:

– Так разве я для своего удовольствия? Понимаешь, голь кончилась. Это же всем нужно... А то щи выйдут несоленые...

– Ты же уж один раз прошла!

– А если мне еще раз нужно? Завхоза почему-то нету, а он на втором этаже живет!

Кешка шмыгнул носом и задумался.

– По другой лестнице иди!—решил он, наконец.– А то вытирай тут за каждым!

Минут через пять Аня снова вышла из кухни. Пошла она, конечно, по другой лестнице. Но завхозова комната была заперта. Напротив дверей под фикусом сидела

Динка-Крапинка из пятого «в» и читала какую-то книжку. Крапинкой ее звали за веснушки. А знал ее весь интернат, и она тоже знала всех и про всех. Такой у нее был характер. Сама Динка маленькая, курносая и толстая. А из косичек, тугих-претугих, выбиваются светлые хвостики-завиточки. Загибаются кверху и торчат, как ни старается Динка упрятать их внутрь.

– Не знаешь, где завхоз? – спросила Аня.

– В спальни первого этажа пошел,– сейчас же откликнулась Крапинка, не поднимая головы.

– А ты точно знаешь?

– Точно. За ним старшая дежурная пришла. Там новенький прибыл, пошли проверять, уместится тумбочка или не уместится.

Вот так Динка. Все знает! Аня отправилась назад, на первый этаж. Шла и думала: «Пройду сейчас по другой лестнице, а то Кешка опять сердиться будет. Ну его!» Но едва она спустилась...

Ой-ой-ей! Оказывается, за это время Кешка домыл коридор и уже у самых нижних ступенек лежала полоса только что натертых, блестящих досок. Самого Кешки не было, и Аня, не рассуждая, прямо через доски, бегом кинулась в спальни.

А Кешка ходил менять воду. Идет довольный, вода в ведре чистая, осталось домыть совсем немного... Старший дежурный наверняка отметит Кешку в рапорте... Стоп! На чистом полу он увидел следы. Да не какие-нибудь, не маленькие,– куда!—во всю подошву!!! Кешка поставил ведро и помчался на кухню:

– Это ты опять но мытому ходила? – с порога закричал он Ане.

– Я проходила,– начала Аня,– Но я... понимаешь...

– Ладно! – оборвал Кешка.—Припомню! Так и знай.

Прошло много времени. И вот наступила такая среда, когда коридор надо было мыть Ане. Кешка в эту среду встал в особенном, приподнятом настроении. Тайный план мести он вынашивал уже давно и уж теперь-то ликовал: желанный час пробил!

Он не спешил. Сначала терпеливо, с тайным злорадством смотрел, как Аня по два раза смывает доски, как она протирает их насухо... Потом Кешка отправился во двор, выбрал уголок на весеннем припеке, где земля еще не совсем просохла, и старательно потоптался на этом участочке, чтоб подметки башмаков были погрязней. Потом вернулся в коридор и приступил к исполнению плана.

Он принял вид беспечного гуляки и с расстановочкой прошелся по коридору – то есть, по вымытой его части. Сначала раз, потом другой... Он задерживался возле старых стенных газет, внимательно прочитывал сто раз читанные лозунги, рассматривал давным-давно знакомые плакаты... Аня застыла с тряпкой в руках, потрясенная. А Кешка ничего. Кешка и в третий раз прошелся. И главное, для прогулок он выбирал все новые и новые места!

– Ты... ты... да что ж ты делаешь?! – как ни крепилась Аня, а голос у нее задрожал.

– А... что? – голосом вежливого нахала поинтересовался Кешка. Внутри у него все прямо-таки разрывалось от счастья.

– Что ты делаешь?! —с отчаянием повторила Аня.

– Гуляю.

– Гуляешь?! – Аня растерялась от такой откровенной наглости.– А другого места погулять ты себе не нашел?

– Зачем? – Кешка смотрел светло и приветливо.– Мне как раз здесь... очень нравится.

Слов у Ани не хватило. Она заревела изо всех сил и кинулась на Кешку с тряпкой. Но Кешка был сильней. Он хладнокровно отнял тряпку и спокойно пояснил:

– Помнишь, ты мне в тот раз пол нагрязнила? Ну вот, теперь будешь знать.

Он положил тряпку в ведро и прибавил:

– Можешь жаловаться.

Он ушел. Аня вытерла слезы. Она не пошла жаловаться,– жаловаться она не любила. Наверное, на этом все бы и кончилось, если бы... если бы в пятом классе «в» не было Динки-Крапинки. Откуда она обо всем проведала, было ее личной тайной.

Во всяком случае, в тот же день Кешка, вернувшись в спальню, своей кровати не узнал. На подушке лежала расквашенная стопа замусоленных журналов; портфель, пустой и расстегнутый, валялся на полу, а по одеялу были раскиданы тетрадки, учебники и карандаши. Все до одного. Возле тумбочки сидела на табуретке Крапинка и листала пестрый журнал. Кешка смотрел на все это безобразие и ничего не мог понять.

– Это ты? – спросил он тупо.

Крапинка не спеша подняла руку ко лбу, и начала накручивать на палец один из своих светлых пушистых завитков. Она проделывала это спокойно, сосредоточенно и абсолютно невозмутимо.

– Угу! наконец, приветливо улыбнулась она и подняла безмятежные глаза.– Славно придумала, верно?

Кешка смотрел на Динку непонимающими глазами.

– Зачем?..

– Это-то? – солнечно просияла Динка.– Ну как зачем? Ведь надо же было мне когда-нибудь с тобой рассчитаться.

– Рассчитаться? – Кешка моргнул.

– Забыл? – медовым голосом посочувствовала Дим ка.– Неужели? Да ты же меня толкнул в позапрошлом году! Неужели не помнишь?

– Я?! —Кешка глаза вытаращил.– Тебя? В позапрошлом...

– Ну да!—обрадовалась Динка.– Разве не не вспомнил? Нет? Мы еще на каток собирались!

– На каток...– растерянно пробормотал Кешка.

– Вот видишь! Видишь! Ты уже начинаешь припоминать! – Динка так обрадовалась, как будто с новым годом его поздравляла.– А еще, помнишь, когда мы учились в первом классе, а вы во втором, помнишь? Ты еще к нам в спальню с каким-то мальчишкой вбежал, и вы толкались. И ты еще тогда с моей кровати покрывало стащил.

Кешка во все глаза смотрел на Динку, совершенно огорошенный. А она подумала и прибавила, невольно вздохнув:

– Этот мальчишка еще потом в Казань уехал.

– В Казань...– медленно произнес Кешка. Ему показалось, что стенки у спальни сдвинулись с места и тихонечко поехали – одна вверх, другая вниз.

– В Казань,– деловито кивнула Динка,—К родственникам. Чего ты удивляешься? Неужели и это забыл? Вот да! А я точно помню. Покрывало стащили. Такое синее. Не помнишь, что ли?! Потому что толкались. Ну, вот, теперь будешь знать. А что, ты что-нибудь имеешь против?

– Так чего же ты... Чего же ты молчала столько лет?! – Кешка задыхался от негодования.– Позапрошлый год... В первом классе... Ты бы еще детский садик вспомнила!

– Так я бы не вспомнила,– доверительно произнесла Динка и даже пальцем дотронулась до пуговицы наКешкином пиджачке. – Да меня тут один из нашего интерната надоумил. Такой принципиальный, такой принципиальный – ужас! Понимаешь, все помнит, до капельки: когда ему кто на ногу наступил, кто в его дежурство по чистому полу прошел, все помнит. И еще устраивает всем страшную месть. Правда-правда! Как у Гоголя. Ты читал Гоголя?

Кешка читал. И даже хотел что-то сказать. Или, может быть, закричать. Совсем уже собрался, и рот открыл, но вдруг... он вспомнил! Вспомнил и закрыл рот.

ЧИКА-ВОДОЛАЗ

Алькин друг Чика будет великим изобретателем. Есть такая серия книжек: «Жизнь замечательных людей». Когда Алька Владимиров вырастет, он напишет книжку для этой серии. Книжку про жизнь своего друга Чики. Потому что Чике уже сейчас, хоть ему всего двенадцать, приходят в голову исключительно великие мысли. Однажды он сказал:

– Знаешь, Алька, мы должны оказывать внимание старикам.

Мальчики сидели в старой беседке. Только что прошел дождь, и с кустов еще капало. Стены беседки были мокрые, пахло сырым деревом и тополями. Было поздно. Над верхними окнами стоквартирного дома горело еще одно окошко – круглое: это вышла луна. Время для раскрытия всяческих тайн и секретов было подходящее.

Алька шмыгнул носом. У него давно замерзли ноги, по он по опыту знал, что Чика еще не закончил свою мысль. Поэтому Алька не шел домой, а сидел и терпеливо дожидался, что еще придумает Чика. И Чика придумал:

– Вот ты, Алька! Что сделал лично ты для своей бабушки?

Алька вздохнул. У него не было бабушки, и Чика это знал. Но сейчас ему важно было развить свою мысль до конца.

– Вот видишь! – сказал он,—Я, признаться, тоже еще ничего. Но это пока. А вообще к нам позавчера тетка приехала, так я решил сделать ей подарок. Такой подарок– соседи ахнут!

Алька навострил уши. Он верил в Чику и был убежден, что тот на ветер слов не бросает. Но Алька любил точность.

– Тетка—это не бабушка,– сказал он.

– Ну и что?

Вечно этот Алька сунется со своими замечаниями, и сразу всякое настроение пропадает...

– Так она не старушка!

Запахло спором. Чика, не раздумывая, ринулся в бой за честь приехавшей тетки:

– Это все равно! Она уже совсем пожилая женщина. Ей шестьдесят лет или там сорок. В общем, она уже достаточно старая, чтобы получить такой подарок.

Чика подождал, не придет ли приятелю в голову новое возражение, но тот молчал.

– Что ж я, по-твоему, должен ждать, пока она совсем состарится или даже умрет? – продолжал наступать Чика.

Алька промолчал и на это. Чика подумал: может, ему стоит обидеться на Альку, и пока ничего не говорить... Но, во-первых, он не умел обижаться на такую ерунду, а, во-вторых, не мог держать при себе свои секреты. Ему обязательно надо было с кем-нибудь поделиться. И он выложил свой замысел:

– Понимаешь, Алька, я решил скомбинировать будильник и электрический утюг. Пускай будильник звонит, когда утюг нагреется. Здорово, а? Как ты считаешь?

Алька был человек осторожный. Он считал, что это здорово, но на всякий случай спросил:

– Так мы же электричество еще не проходили?

– Чепуха! – отмахнулся Чика.– Вот все лягут спать, я утюг разберу и посмотрю, что там такое. А утром ты приходи, и мы все обмозгуем...

Назавтра Алька был у Чики ровно в девять. Ему открыла тетка. На плече у нее висела наволочка и еще что-то белое, должно быть простыня. Тетка выглядела озабоченной. Она кивнула Альке и спросила, повернувшись к дверям в комнату:

– Ты не обратил внимания, куда я вчера поставила утюг?

– Нет! – бодро выкрикнул Чикин голос.

Альке захотелось домой. Он даже заколебался на минуту, не убраться ли подобру-поздорову? Но Чика уже кричал:

– А кто пришел? Алька? Алька, иди сюда!

– Ума ие приложу, куда он делся?! —тетка пожала плечами и пошла на кухню, а Алька шагнул за порог комнаты и остановился. На полу сидел кто-то, завернутый в широкий, цветастый халат Чикиной матери. Из широких рукавов халата торчали мальчишечьи руки, скрещенные на груди, а из воротника – тощая шея. Лицо было явно Чикино: остроносое, быстроглазое и большеротое. Уши тоже, без сомнения, принадлежали Чике. Большие, оттопыренные уши. Но вот огромная чалма, которая венчала голову, Чике принадлежать не могла. С чего бы, скажите, пожалуйста, Чика стал носить чалму?! Но тут «кто-то в цветастом халате» заговорил, и Алька убедился, что это и есть Чика, только переодетый.

– Здорово, а? – спросил Чика.

– Чего это ты? – удивился Алька.

Чика покачал головой, и пышная кисть на макушке его чалмы закачалась тоже.

– Эту штуку я из банного полотенца скрутил,– похвастался Чика.– Наверно, час перед зеркалом мучился. Ты знаешь, кто такие йоги? – и Чикино лицо стало торжественным и важным.

– Чего?

Алька опешил. Он мчался сюда, не допив молоко и позорно бросив на кухне немытую посуду. Он ждал, что сейчас Чика покажет ему электроутюг, нагревающийся до звона будильника. Во всяком случае, в комнате должны быть провода, гайки, колесики. Что угодно! Но чтобы халат и чалма из банного полотенца...

– Где утюг? – сердито спросил Алька.

– Э! – отмахнулся Чика.– Мелочи жизни потом. Ты знаешь, кто такие йоги?

Алька не знал. Тогда Чика схватил с пола раскрытый журнал и ткнул в него пальцем:

Во! «Знание – сила»! Понял? Номер пять...

И он рассказал, что йоги живут в Индии и очень сильно тренируют свою волю. До того тренируют, что через йога может переехать полуторка с кирпичами, а ног встанет и хоть бы что. Воспитать такую волю, оказывается, можно запросто. Надо только вдохнуть воздух и не выдыхать так долго, как сможешь. Если тренироваться каждый день, воля выкуется просто невероятная.

– Начну воспитывать волю!—заключил Чика.– Изобретателю это совершенно необходимо.

Если бы Алька взял в руки журнал «Знание – сила» пятый номер и успел кое-что прочесть про йогов, он, наверное, сразу понял бы, что с индийскими йогами все обстоит не совсем так, как рассказывал Чика, но... Но события развернулись так быстро, что протянуть руку к журналу Алька не успел.

В комнату вошла Чикина тетка. Она посмотрела рассеянно по сторонам.

– Утюга не видели?

Чика молча покачал головой. Он уже сделал глубокий вдох и Алька догадался, что он начал тренировать свою волю. И надо же, как раз в эту минуту из шкафа донесся звонок будильника.

– Откуда это он? – удивилась тетка.

Она вопросительно посмотрела на Чику, но он только сильней надул щеки, и глаза у него стали медленно выпучиваться.

Алька решил спасти положение:

– А... он... это... у соседей, наверно?

И Алька неловко дернул шеей куда-то вбок, лишь бы показать на стенку, противоположную той, где стоял шкаф. Может быть, как раз поэтому тетка подошла прямо к шкафу.

– У соседей?—спросила она недоверчиво и отворила дверцы.

Алька с ужасом увидел па полке сломанный утюг. От каких-то железных планочек тянулись красные и белые нитки. Нитки были привязаны к будильнику с разобранной спинкой. Тетка застыла. Она неподвижно смотрела пл полку, Чика завороженно смотрел на тетку. Если бы соседи увидели это, они бы действительно ахнули...

Между тем глаза у Чики все выпучивались и выпучивались, лицо медленно наливалось багровым цветом... Альке вдруг пришло в голову, что Чика от страха совсем забудет выдохнуть воздух и наверняка лопнет... Ему стало страшно.

...Но Чика не лопнул. Он сделал глубокий выдох, а тетка сама до того перепугалась, что даже не стала его ругать. Она сказала только:

– А ну, марш отсюда!

Чика бросился переодеваться, и мальчуганы убежали по двор. Они сидели на лавочке, и Чика все пытался отдышаться. Алька молча ему сочувствовал.

– С утюгом я, конечно, поторопился,– отдышавшись, признался Чика.– Но я его все равно доизобретаю, это факт. А воспитание по системе йогов – великая вещь. Ты обратил внимание, что тетка даже кричать раздумала, когда заметила, что я не дышу?

Алька молча кивнул. Он считал, что они отделались дешево.

– Только надо не прекращать тренировок,– продолжал Чика, уже совсем успокоившись.– Тогда я добьюсь , настоящих результатов. Не веришь?

Алька верил. Но если бы все сложилось именно так, то рассказывать про Чику дальше было бы нечего. Чика, в конце концов, стал бы йогом, а не изобретателем, и Алька Владимиров никогда не написал бы книгу из серии «Жизнь замечательных людей». Но, к счастью для всех, Чикина голова была устроена таким образом, что в ней постоянно возникали новые великие мысли, а остальные сразу меркли, уменьшались в размерах и пропадали совсем.

Новая великая идея возникла у Чики во время летних каникул, на даче. Так что можно утверждать с полным правом, что стать йогом Чике помешали каникулы. Они наступили сразу после майских заморозков, и натренировать волю как следует Чика еще не успел. Повлияла, наверное, и погода. Стало совсем тепло, тянуло в лес, хотелось искупаться и полежать на солнышке. Какая уж там воля!

На даче мальчики жили вместе. Тут-то все и случилось. Алька сидел в лопухах за конюшней и исследовал пятку. Собственную. Пятка была задубелая, черная, посередине торчала щепка. Алька шмыгнул носом, прицелился, чтобы ее выдернуть, и тут на него с разгону налетел Чика. Он врезался в лопушиные заросли и радостно завопил:

– Алька! Я ведь изобрел!!

– Погоди,– сказал Алька,– сейчас занозу выну.

Но Чика был слишком возбужден, чтобы обращать внимание на чьи-то занозы.

– Ведь изобрел, а? Вот да!

– Что ты изобрел? – спросил Алька.

– Водолазный костюм!!

– Фу-у...

– Да ведь не тот, который уже изобрели! Я другой изобрел! Портативный! Облегченного типа! Абсолютно доступный любому мальчику... В нем под водой можно сколько хочешь сидеть. Пока не надоест, сиди.

Алька подумал немного. Костюм, абсолютно доступный любому мальчику, его заинтересовал.

– Где твой костюм? – спросил Алька.

– Здесь!– ликовал Чика,—Я его тут в лопухах еще вчера по частям спрятал.

Он нырнул куда-то в заросли, вынырнул и взмахнул прямо перед Алькиным носом двумя серыми трубками.

Смотри! Берем две трубки для противогазов. Да? Прикручиваем их одну к другой, и костюм ютов. Все! Можно под воду. Гениально просто, ага?

– Ну и что? – недоверчиво спросил Алька.

Как что? – Чика даже обиделся.– Один конец трубки засунь в рот, а другой пусти свободно плавать над водой. Воздух с надводной поверхности поступает непрерывно. И никаких баллонов с собой брать не надо, хоть всю жизнь под водой сиди.

Ага,– согласился Алька.– Теперь мы Ленку Кузнецову обставим запросто.

Ленка Кузнецова, первая красавица здешних мест, босоногое создание с веселыми кудряшками, на которых чудом держался небрежный бант, доводилась Альке и Чике дачной соседкой. На подбородке у нее была ямочка, которая действовала Альке на нервы, а кроме того, Ленка умела нырять и плавать, а Чика с Алькой плавать не умели.

Поэтому Алька, человек практического склада ума, сразу нашел применение Чикиной идее. Он уже хотел кое-что предложить, но тут ему пришло в голову одно сомнение:

– А как твои трубки над водой все время держать? Тут руки-то не хватит!

– Я все предусмотрел! – Чика счастливо потер руки.– Наверху мы приладим дощечку. Так? С дырочкой посредине. В дырочку просунуть конец трубки, дощечка будет свободно плавать – и все.

Мальчики работали весь день. Они строгали, долбили, чистили, обтачивали отверстие... И только когда Чика приладил, наконец, трубки одну к другой вплотную, Алька спросил:

– А где ты трубки взял? Две сразу?

Чика вздохнул. И вытер ладонью лоб.

– Ты же говорил, что костюм будет доступный! – настаивал Алька.

Он тоже хотел такой костюм. В чем дело? Уж изобретать, так в самом деле для каждого, а иначе и стараться не стоит...

– Одну-то я случайно на помойке подобрал,– неохотно признался Чика.– Кто-то старый противогаз выкинул. А эту... у дяди от противогаза отодрал...

– А-а-а...– протянул Алька.

Чикин дядя ходил в клуб ДОСААФ. На занятия. Дядя у него молодой и веселый. Он еще не работает, а учится в каком-то техникуме. Но хоть он и веселый... Алька понимающе взглянул на Чику и сочувственно вздохнул. И все-таки мальчикам очень хотелось посрамить Ленку Кузнецову. Поэтому до вечера они трудились в поте лица, а вечером пошли ее искать.

Ленка сидела на крыльце, уткнувшись в старую, зачитанную книжку. Книжка была до того растрепанной, что едва поднимался ветерок, Ленке приходилось вскакивать и обеими руками ловить разлетающиеся страницы. Она была так поглощена своим занятием, что не заметила, как мальчики подошли вплотную к крыльцу.

– Слушай, давай спорить! – громко и сердито сказал Алька. Девочка вздрогнула и подняла глаза на ребят.– Ты вчера говорила, что он нырять не умеет,– и Алька ткнул пальцем в Чику.– А вот спорим, завтра утром он нырнет, и пять минут просидит под водой.

– Ну да! – сказала Ленка.– Он еще задохнется, а потом мне от мамы знаете как влетит?

– Он не задохнется,– сказал Алька.– Он, знаешь, какой великий йог? Он может вдохнуть воздух и не выдыхать целых полчаса.

– Ну, хоть не полчаса,– начал Чика,– но минут десять...

– Врете вы,– отрезала Ленка.– Так не бывает.

– Чо мы врем-то? Чо мы врем? Ты видела? – разозлился Алька.– Не видела! А я видел. А кто такие индийские йоги, ты знаешь? «Знание – сила» номер пять читала?

Ленка заколебалась. Сразу видно, не читала «Знание сила».

Ладно,– согласилась она наконец.– Давайте спорим, Раз вы такие великие...

В шесть утра мальчики были на реке. Алька первым полез в воду, дошел до того места, где вода была почти по горлышко, и там остановился. Один конец трубки с дощечкой он пустил свободно плавать, а второй старался незаметно держать над поверхностью. Вся остальная трубка оставалась под водой. Через две минуты на берегу между деревьями замелькал голубой сарафанчик.

– Э-э-эй!!—донеслось с пригорка.

– Эге-е! Давай сюда! – прокричал Алька в ответ.

Чика спешно полез в воду и добрел до Альки. Ленка остановилась возле камня. Она, по уговору, должна была судить с берега, а пост Альки находился в реке. Все было предусмотрено, до мельчайших деталей. Чика зашел за Алыку так, чтобы Ленка его не видела, сунул в рот конец водолазной трубки и нырнул. Он не нырнул по-настоящему, он просто присел на корточки. Но мало ли что? Раз под водой, все равно считается.

– Засекаю время! – крикнула Ленка.

За точность Алька не волновался. Отец Ленки Кузнецовой был заводской тренер, и она принесла его секундомер. Но вот вода... Она доходила Альке до подбородка, и от этого Алька чувствовал себя чрезвычайно скверно. Все-таки, что там ни говори, а плавать он не умел... Лучше было отойти от этого неприятного места немножко в сторону берега... И Алька двинулся туда.

– Одна минута есть! – крикнула Ленка.

Алька оглянулся – проверить, как ведет себя тот конец трубки, который они приладили к дощечке, и увидел... Он увидел, что они с Чикой не предусмотрели одну очень существенную деталь. Оттого что Алька направился к берегу, или оттого что потянуло ветерком,– на гладкой поверхности речки появились волны. Волны маленькие. Но некоторые, чуть побольше других, стали перекатываться через дощечку. И часть воды, конечно, должна была неминуемо попасть в трубку...

– Караул! – сипло выкрикнул Алька,—Ленка! Беги за помощью! Он захлебнется сейчас!

Ленка не двигалась с места. Вот бестолочь!

– Мы не предусмотрели...– начал было Алька объяснять ей, но тут его поразила мысль, что пока он разговаривает, Чика свободно может захлебнуться и тогда...

– Караул!—завопил Алька.– Караул! Помогите!!

– Кому помогать-то? – удивилась Ленка.

– Да Чике!!– Алька был в отчаянии. Он набрал в легкие воздуху столько, сколько, наверное, никогда еще не набирал ни один самый смелый йог, и заорал так, что в ушах зазвенело:

– Караууууууууул!!!

Ленка кинула секундомер на песок, и как была, в голубом сарафанчике, прыгнула с разбега в воду. Она плыла к Альке и кричала:

– Надо за волосы хватать, слышишь? За волосы хватай!

Вода в том месте, где погрузился Чика, заволновалась, и оттуда выскочила знаменитая трубка, а сейчас же следом за ней Чикина голова с вытаращенными глазами и открытым ртом. Сначала Алька не понимал, кого надо хватать, но тут он сразу догадался, ринулся Чике на помощь и с разгону так вцепился ему в волосы, что Чика закричал и нырнул во второй раз...