Текст книги "Дома с привидениями"

Автор книги: Камиль Фламмарион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Моя жена, дрожавшая мелкой дрожью, поставила колыбель с младенцем в ногах своей кровати, чтобы присматривать и за нашим малюткой, и за дверью спальни. Бедняжка еще не догадывалась о ночных приключениях моего друга, но была достаточно напугана тем, что ей пришлось испытать самой. Она знала, что я не верю в сверхъестественную природу странных явлений в нашем доме, и ей было известно, что шутников, если они будут схвачены на месте преступления, ждет суровое наказание. Да, мне объявили войну, и я не собирался сдаваться. Война так война!

Итак, я сидел в большом кресле и читал толстенный труд по юриспруденции. Я почти забыл, по какой причине бодрствую с книгой в руках, а не сплю сном праведника в постели, как вдруг где-то около часа ночи пламя свечи затрепетало, фитилек обломился, упал в озерко растопленного воска, затрещал и погас. В комнате стало темно. Вероятно, мне нет нужды говорить, что с вечера я крепко-накрепко запер ставни и вогнал засов в пазы до упора, к тому же я хорошо запер и окно.

Однако стоило мне в темноте протянуть руку, чтобы найти и зажечь спичку, я увидел, как ставни стали медленно-медленно приоткрываться, и в образовавшуюся щель проникло холодное белое лезвие лунного луча...

Я вскочил с кресла, в два прыжка оказался около окна, поднял оконную раму, укрепил ее и, вытянув вперед руки, но уже не подставляя головы под "нож гильотины", попытался притянуть ставни к себе, чтобы их закрыть. Однако несмотря на то что я старался изо всех сил, осуществить мое желание мне не удавалось! Ставни не поддавались! Казалось, их удерживает в таком положении не один человек, а целая толпа! Напрасно я пыхтел и кряхтел, я был просто бессилен!

Наверное, я не закричал только потому, что боялся напугать спавшую наверху жену, но я чувствовал, что обливаюсь холодным потом, ибо проходил крещение страхом... Да, то был страх, ужас от бессилия, смешанный с отчаянием и яростью, тщетно искавшими выхода. Мне уже было знакомо это чувство, и я знал, что обычно человек находит выход из этого положения в самых кощунственных, самых богохульных ругательствах... И они уже были готовы сорваться у меня с языка-.

Внезапно я, словно подчиняясь чужой воле, по примеру своего друга, отпустил ставни, бросился к двеРИ, ведущей в сад, и рывком отворил ее. Чтобы выскочить на улицу, мне хватило пяти секунд. Я тотчас удостоверился в том, что у окна моей комнаты не было никакого живого существа... Не было там и ветки, которая могла бы удерживать ставни, не видел я и на^яиутой веревки... Ничего! Я быстро обежал вокруг дома и вновь очутился у окна своей комнаты... Оно было закрыто! Когда же я подошел к двери, оказалось, что и она закрыта изнутри на ключ... Итак, меня не пускали в дом! Я стал игрушкой в руках... только в чьих руках?

На мгновение я застыл, совершенно ошеломленный, ^Р^^бща зубами от бессилия и шепотом произнося проклятия. Однако надо было найти какой-то выход из этого дурацкого положения, надо было положить ко"^ этому идиотскому фарсу, столь мастерски разыгранному, вот только кем?

Я собрался с духом и постарался, чтобы мой голос звучал как можно более естественно. Для вящей убедительности откашлявшись, я позвал жену. Она тотчас же подошла к окну. Я заметил, что она совершенно одета, что свидетельствовало о том, что она не хотела ложиться спать.

– Видишь ли, душенька, тебе придется спуститься вниз и открыть дверь, – сказал я. – Все дело в том, что я свалял дурака, так как вылез в сад через окно, а от неосторожного движения оно само закрылось. Ну а дверь, естественно, заперта с вечера на ключ... Так глупо... Думаю, что после такой ночной прогулки мы будем спать как убитые!

Я, конечно, пытался сделать хорошую мину при плохой игре. Признаюсь, в ту минуту я лязгал зубами, хотя стояло лето. Жена, однако, ничего не заподозрила, спустилась вниз и отворила дверь. Я бросился к себе в комнату, схватил оставленный на ночном столике револьвер и, притянув жену к себе левой рукой, произнес:

– У меня больше нет свечи, поэтому я поднимусь с тобой наверх. Если я выстрелю, не пугайся, в доме и в самом деле никого нет, а если и есть, выстрел послужит ему хорошим предупреждением. Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – пролепетала жена, более напуганная моим тоном, чем самими словами. – Неужто ты тоже боишься? Признайся, тебе страшно?

– Нам абсолютно нечего бояться, уверяю тебя, дорогая, – промолвил я, натужно и фальшиво смеясь. – Я провожу тебя до дверей спальни, ты дашь мне другую свечу, а то луна так плохо все освещает...

Я нес какой-то несусветный вздор, понимая, что еще больше пугаю жену. Мы поднялись с ней по лестнице, тесно прижавшись друг к другу. Внезапно я почувствовал, что тело ее как-то странно отяжелело и она стала оседать на ступени. Бедняжка завопила, отбиваясь от кого-то невидимого:

– Франсиско! Помоги! Помоги! Кто-то хватает меня за ноги!

В ту минуту мы как раз оказались на лестничной площадке, освещенной призрачным лунным светом, проникавшим через небольшое окошко. Не поворачивая головы, я протянул правую руку над своим левым

плечом и выстрелил в сторону окошка. Грохот выстрела прокатился по всему дому. На какое-то мгновение мне показалось, что жена, обмякшая в моих объятиях, мертва. Увы, я не одолел злого духа, преследовавшего нас ибо в ту же секунду получил сильнейшую пощечину, причем мне показалось, что вместо пальцев на невидимой руке были пять палочек.

Как это ни странно, пощечина вернула меня к жизни и придала сил. Меня ударили, а это значило, что нужно нанести ответный удар, нужно сражаться! Я встряхнул жену, вырвал ее из объятий невидимки, пытавшегося отнять у меня ту, что была мне дороже жизни, и поспешно повел, вернее, почти понес, бедняжку к нашей спальне. По пути я обернулся и вынужден был констатировать, что сзади нас никого не было.

Мы благополучно добрались до нашей комнаты, и я с силой захлопнул дверь, как будто желал раздавить невидимую гадину между ее створками. Жена моя, почувствовав себя в относительной безопасности и еще сохраняя остаток веры в наличие в доме злоумышленника из плоти и крови (иначе в кого я стрелял из револьвера?), бросилась к колыбели нашего малютки. Увы, колыбель... была пуста! Несчастная лишилась чувств и со стоном упала на пол.

Оглушенный новым несчастьем, но не раздавленный, я стоял в круге света, отбрасываемого лампой, скрестив на груди руки, и ждал, когда же появится мой неведомый и невидимый противник. Я ждал нападения, но хотя и сознавал, что бороться с неуловимым врагом бесполезно, все же был готов драться не на жизнь, а на смерть. Увы, в этой схватке, как я понимал, мне не помогут ни нож, ни револьвер...

В своих комнатах завыли и запричитали служанки, разбуженные звуком выстрела. Они выли точь-в-точь, как уличные собаки, воющие на луну... Не могу сказать, чтобы эти вопли ^оказывали благотворное влияние на мои нервы. Пожалуй, ничто так не деморализует человека, как женские рыдания и крики, да еще среди ночи...

Мз оцепенения и жесточайшей подавленности меня вывел тоненький детский голосок. Да, где-то внизу плакал мой малыш. Нужно было во что бы то ни стало найти его, моего бедняжечку, ведь глубокий обморок

жены ясно свидетельствовал о том, что не она сама отнесла ребенка в другую комнату. Значит, младенец был похищен!

Ко мне возвращалось утраченное было мужество. а его, видимо, следовало иметь немало, чтобы отважиться спуститься по лестнице вниз и осмотреть весь первый этаж этого проклятого дома, высоко поднимая канделябр и освещая все укромные углы.

Я нашел моего малютку! Он лежал совершенно голенький на холодном мраморном столе, лежал на спинке и слабо попискивал, как какая-то ненужная вещица, впопыхах брошенная грабителем, спешившим укрыться от света...

Весь остаток ночи я успокаивал жену и укачивал плачущего ребенка. Только с восходом солнца все вроде бы встало на свои места, и измученная юная мать уснула вместе с малышом, мирно посапывающим у ее груди.

Должен признаться, что эти жуткие события повергли меня в такое отчаяние и довели мой рассудок Х. до такого состояния, что я более не чувствовал в себе сил противостоять невидимому противнику. Последний трюк с крохотным младенцем, неведомо как перенесенным с этажа на этаж, окончательно выбил меня из колеи. Каким образом его пронесли по лестнице? Или похититель вместе со своей ношей прошел сквозь стены? Нет, это было необъяснимо! И нестерпимо!

Теперь я боялся, что не выдержу и сдамся, так ничего и не поняв. Однако днем, немного успокоившись, я решил все же не отступать, не поставив в известность полицию о событиях в моем доме.

Прошу вас быть сейчас особенно внимательной, дорогая госпожа Рашильд, ибо вы всегда утверждали, что подобные таинственные явления происходят обычно в присутствии одного или двух лиц, чаще всего верующих, и что при вмешательстве полиции они тотчас же прекращаются, ибо дома с привидениями вроде бы не склонны посвящать в свои тайны блюстителей порядка.

Я продолжал считать, что стал жертвой разнузданной травли или жестокой мистификации. Я упорствовал в этом мнении и пытался это доказать самому себе, как доказывают теорему, изобразив фигуры на черной доске (а доска, надо признать, была в данном случае очень черной). Я не нашел иного выхода, как

дить полицию Коимбры о том, что у меня в доме неведомые злоумышленники творят совершенно невообразимые вещи, очевидно для того, чтобы вынудить нас покинуть наше жилище среди ночи; им будет тогда гораздо легче его ограбить.

Сначала меня слушали с явным недоверием, но в конце концов полицейские согласились посетить мой дом. И вот тут они стали свидетелями душераздирающей сцены: обе мои служанки, объявившие о своем уходе, вылетели из дому со своими корзинами и коробками, словно две насмерть перепуганные проехавшей телегой курицы. Они так вопили, так кудахтали на все голоса, так высоко воздевали к небесам руки, что можно было подумать, будто они стали свидетельницами дьявольского шабаша. К тому же женщины столь красочно описывали происшествия, о которых... не имели ни малейшего понятия. Ведь они на самом деле ничего не слышали и не видели!

Мой друг, тот самый, что ночевал в нашем доме, явился к нам с толпой друзей, и они организовали настоящую облаву на привидение, недостатка в добровольцах не было. В стане моих политических противников (я уже обзавелся и политическими врагами, несмотря на молодость) многие питали надежду на то, что я потерплю сокрушительное поражение и буду опозорен, раздавлен, уничтожен. Я не мог отступить...

Итак, мы расставили часовых у всех дверей и окон, открывавшихся по собственной воле даже тогда, когда они были заперты на засовы и замки.

Эффект всегда был один и тот же: странные явления повторялись каждый раз, как только мы гасили свет. Когда же свет зажигали вновь, мы находили следы деятельности невидимки (или невидимок), но никогда не смогли увидеть даже тень его руки!

Полицейский, запертый в небольшой туалетной комнате для того, чтобы схватить злоумышленника, чей хохот не раз там раздавался, получил такую взбучку, что едва не умер, а потом едва не разбил себе голову, пытаясь отбиться от невидимого врага. Когда он вышел оттуда, то тотчас же заявил, что предпочтет скорее подать в отставку, чем еще раз сразиться с таким противником. А злоумышленник разбушевался не на шутку: вещи в мгновение ока были выброшены из наших сундуков и

1в9

чемоданов и разбросаны по полу руками существа, которое невозможно было застичь на месте преступления! Все наши друзья в различных частях дома слышали стук, треск, крики и смех, но ни разу никто не видел того, кто производил эти звуки.

В этом доме с привидениями не было глубокого подвала, куда можно было бы протянуть электрические провода, дабы устроить злоумышленникам ловушку, а отсутствие в саду достаточно густых кустов не позволило организовать там засаду... Нет, таинственные события происходили на вполне современной сцене, с современными декорациями, именно там разворачивалась драма устрашения. Видимо, кто-то задумал эту театральную постановку для того, чтобы помутить рассудок или просто запугать человека неверующего. Но для чего, спросите вы? Быть может, для того, чтобы показать ему, что сверхъестественные силы по-прежнему опасны и сильны, хотя времена и изменились. Быть может, это было сделано для того, чтобы доказать, Х. что ничтожный смертный, самой судьбой предназначенный стать их жертвой, виновен в том, что не пытается постичь предназначение своей души, что он ничего не знает и упорствует в своем нежелании узнать...

Сказать по правде, я был в ярости от сознания собственного бессилия. Я считал, что будет крайне унизительно повернуться к невидимому противнику спиной и спасаться бегством, ибо сей противник поступал подло, разя из темноты, да еще так, что ни увидеть, ни поймать его было нельзя.

И все же нам пришлось бежать из этого страшного места из-за заливавшегося плачем ребенка и из-за моей жены, едва не лишившейся рассудка".

Вот что пережил лично португальский писатель Гомеш Кристо. Я считаю, что его история вполне достойна встать в один ряд с уже приведенными ранее примерами. Пожалуй, она поражает воображение даже в большей степени, чем история замка с привидениями в Кальвадосе. Но что же представляют собой эти невидимые существа? Каковы они? Разумеется, тем, кто не верит в их существование, остается только одно: объявлять всех очевидцев отъявленными лжецами, но факты говорят сами за себя...

АТМОСФЕРА ЖИЛИЩА

Как я уже говорил, привидения могут проявлять себя по-разному, с различной степенью интенсивности, чаще или реже. История, которую я сейчас расскажу, представляет для меня особый интерес, ибо она довольно близко коснулась меня самого. В ней нет ничего драматического, хотя, конечно, ее героям пришлось получить свою долю страхов, которые сопровождают подобные явления.

Остается ли в доме что-либо после смерти людей, в нем проживавших? Некоторые факты свидетельствуют о том, что нечто и в самом деле остается. Да, и здесь не обходится без иллюзий, ошибок, ложных истолкований и обычного мошенничества, но, однако же, существуют и совершенно непреложные факты, сомневаться в коих совершенно невозможно, хотя и объяснить их столь же сложно, как и факты, имевшие место во всех предыдущих случаях.

Итак, в ночь с 26 на 27 апреля 1918 года в доме N 13 по улице Поль в Шербуре произошло нечто непонятное. Дом этот принадлежит моему доброму другу, доктору Бонфуа, занимавшему в то время пост главного врача в госпитале военно-морских сил Франции. Я жил в этом доме в сентябре 1914 года с женой, моей секретаршей мадемуазель Ренодо и кухаркой. Мы поселились там по любезному приглашению госпожи Бонфуа, которая являлась председателем Общества Красного Креста и Союза женщин Франции. Именно она предложила нам пожить у них в доме и в письме настоятельно просила покинуть Париж, к коему приближалась вражеская армия. В декабре следующего года мы вернулись в Париж и не без удовольствия вспоминали о Днях, проведенных под крышей гостеприимного дома.

Увы, в апреле 1918 года нам вновь пришлось отправиться в Шербур, ибо господин Бонфуа предложил нам укрыться у него в доме, так как было .известно, что Париж подвергается бомбардировкам с воздуха и артиллерийскому обстрелу из гигантских пушек, самой грозной из которых была печально знаменитая "Большая Берта".

Должен с прискорбием сообщить, что во второй наш приезд мы уже не застали милую хозяйку дома, ибо госпожа Бонфуа скончалась 25 октября 1916 года. Надо сказать, что во время нашего первого пребывания в Шербуре мы очень сдружились с женой моего друга, и она даже укрепила на стене дома памятную мемориальную дощечку, на которой было начертано, что господин Фламмарион с семейством изволил почтить сей дом своим присутствием в 1914 году.

Господин Бонфуа очень любил супругу и после ее смерти превратил одну из комнат в некое подобие свя– , тилища, ибо он поставил туда кровать, на которой она умерла, ее любимое кресло, развесил по стенам портреты, а на буфете расставил безделушки, милые ее сердцу.

Так случилось, что в 1918 году в этой комнате поселили мадемуазель Ренодо. И тотчас же там стали твориться совершенно необъяснимые вещи: ктото стучал, кричал, кашлял, смеялся, плакал, ходил и прыгал... Свидетелями тех событий были две очень трезвомыслящие особы, весьма скептически настроенные, правда, различные по уровню образования и образу мыслей. Я говорю о мадемуазель Ренодо и о нашей кухарке, женщине сдержанной и неглупой.

Я попросил их обеих описать свои впечатления и ощущения как можно более точно, что они и сделали. Итак, я предоставляю слово мадемуазель Ренодо:

"Мы прибыли в Шербур 25 апреля 1918 года. Нас было четверо: господин и госпожа Фламмарион, кухарка и я. С тех самых пор, как господин Фламмарион получил приглашение господина Бонфуа поселиться у йего, я все время задавала себе вопрос, как нас разместят в этом доме, где мы три года назад жили чуть ли

не единой семьей, ибо наши хозяева были столь любезны и милы, что готовы были ради гостей пожертвовать всем, чем угодно. Я знала, что теперь положение несколько изменилось, ибо первая жена господина Бонфуа умерла и он женился вторично, не вынеся одиночества. Зная расположение комнат в доме, я очень не хотела, чтобы мне отвели спальню покойной и ее постель, ибо мы в свое время стали с ней подругами и она выказывала ко мне большое расположение. Признаюсь, я очень горевала, узнав о ее смерти, ибо и сама очень привязалась к ней.

Так уж получилось, что мои опасения частично оправдались: мне досталась не комната, но кровать, на которой встретила свой смертный час моя приятельница. Кровать перенесли по указанию хозяина дома из комнаты на первом этаже, где скончалась Сюзанна, в комнату на втором, в которой она жила еще до замужества. Разумеется, выбирать не приходилось, да и на что я могла пожаловаться? Кровать была очень большая, старинная, какие часто встречаются в Бретани, деревянная, богато украшенная резьбой, с балдахином. Вся комната была заставлена очень красивой старинной мебелью из ценных пород дерева, инкрустированной слоновой костью, а на ночном столике и полочках стояли статуэтки и безделушки, которые так нравились госпоже Бонфуа при жизни. Стоял там и любимый узкий шкафчик Сюзанны, где она хранила свои шляпки и белье, а также скамеечка, на которую она становилась, чтобы помолиться. Прямо напротив кровати на стене висел портрет Сюзанны Бонфуа, который можно было бы счесть увеличенной фотографией, настолько было велико сходство с оригиналом.

Признаюсь, войдя в эту комнату, я почувствовала невыразимое волнение. Я вспомнила прошлое. Я вновь увидела подругу такой; какой она была в те дни: счастливой от того, что она вела гармоничную, наполненную смыслом жизнь, ведь она целиком посвятила себя служению добру и справедливости. Внезапно образ Сюзанны изменился, и она предстала такой, какой, вероятно, была в течение двух дней и трех ночей, когда умирала, и эта кровать была ее смертным одром.

Всю первую ночь, с 25 на 26 апреля, я провела без сна и все время думала о моей приятельнице, вспоминала прошлое, размышляла о настоящем и будущем. Кстати, мне в ту ночь немного нездоровилось.

На следующий день я все время клевала носом и думала, что уж на сей раз буду спать как убитая. И действительно, часам к одиннадцати я заснула, причем спала без всяких сновидений, как говорится, мертвым сном.

Часа в четыре утра меня разбудил какой-то ужасный шум: слева от кровати, за стеной, что-то громко трещало и грохотало. Затем звук переместился в мою комнату и потрескивание донеслось со стороны ночного столика. Я услышала какой-то шорох, вроде того, что производит человек, когда ворочается в постели. Шорох этот повторился несколько раз. Потом заскрипела и кровать. Чуть погодя раздался звук легких шагов, как будто кто-то прошел мимо кровати и направился в небольшую гостиную, в которой госпожа Бонфуа обычно слушала, как ее муж играл на органе, ибо он был прекрасным музыкантом.

Эти таинственные звуки произвели на меня столь сильное впечатление, что сердце мое забилось так быстро, что я начала задыхаться. В горле у меня пересохло, в груди щемило. Я встала, превозмогая страх, зажгла свечу и уселась на сундук около двери, выходящей на лестничную площадку.

Я попыталась понять, откуда доносятся все эти странные звуки, но, хотя они раздавались все время, причем постоянно усиливаясь, я ничего необычного не увидела.

В пять часов утра, охваченная необъяснимым ужасом и не имея более сил выносить эту пытку, я поднялась наверх и разбудила нашу кухарку Мари Тионе. Она тотчас же спустилась в мою комнату, но как только она вошла, все странные звуки мгновенно прекратились. Наверное, нет нужды говорить, что госпожа Бонфуа и наша кухарка и по складу ума и по складу характера абсолютно не походили друг на друга.

Доктор Бонфуа поднялся в шесть часов утра. Я слышала, как он встал, ибо его спальня располагалась как раз над моей комнатой. Итак, он встал и отправился совершать свой утренний туалет. Должна заметить, что

те звуки, которые он производил при подъеме и проходе через спальню, нисколько не походили на те, что раздавались в моей комнате час назад.

Днем я много размышляла над природой сего феномена. Кого только я не подозревала: мышей, кошек, крыс, крадущихся вдоль стен... Я тщательнейшим образом осмотрела стену слева от кровати, но в ней не было ровным счетом ничего особенного: толстая стена без пустот (я ее простучала). Комната была угловая, и стена выходила во двор... Я сочла, что это место вряд ли избрали бы для своих увеселений кошки, крысы или мыши... К тому же я прекрасно понимала, что те таинственные звуки мало походили на шум, что устраивают кошки или крысы.

На следующий день, 27 апреля, в субботу, я легла спать без четверти одиннадцать, ощущая смутную тревогу. Ровно в одиннадцать я услышала тот же подозрительный шум. Страшно взволнованная, я вскочила с постели и бросилась к кухарке. Она тотчас же спустилась ко мне и легла в постель рядом со мной. Мы предусмотрительно не задули свечи, чтобы можно было рассмотреть загадочного "визитера". Примерно в течение получаса что-то громко трещало и стучало у левой стены, затем сильные удары раздались около портрета госпожи Бонфуа, причем эти удары были такой силы, что мы опасались, как бы портрет не упал. Одновременно с ударами в комнате слышались звуки легких шагов. Наша кухарка слышала все эти звуки столь же отчетливо, как и я, и была очень напугана. Могу сообщить, что женщина она довольно здравомыслящая, не слишком впечатлительная и не склонная к фантазиям, ей 26 лет.

Внезапно в половине двенадцатого шум прекратился. Так как явления эти были крайне для меня неприятны и так как я заподозрила, что они каким-то образом связаны с проявлениями души моей покойной приятельницы, ибо имели место в ее доме и в комнате, где все напоминало о ней, я на следующий день, предварительно все хорошенько обдумав, напрямую обратилась к портрету Сюзанны Бонфуа и попросила избавить меня впредь от подобных испытаний. Очевидно, моя просьба дошла до той, к которой была обращена, ибо все ночные явления прекратились.

Мы оставались в доме господина Бонфуа до 4 мая. Я не слышала более никаких таинственных звуков и по ночам прекрасно спала. Обретя вновь спокойствие и хладнокровие, я обратилась к портрету умершей с просьбой, чтобы она мне показалась, если может, и чтобы она высказала свои желания, если таковые у нее имеются, несколько более понятным образом.

Однако ничего не произошло. Я не заметила ничего необычного, хотя в какой-то мере и желала понаблюдать еще раз сей феномен, дабы понять его

Габриэлъ Ренодо, Шербур, 7 мая 1918 года".

А теперь предоставим слово кухарке.

"В субботу, 27 апреля 1918 года, мадемуазель Ренодо прибежала ко мне около 5 часов утра и попросила спуститься к ней, потому что в комнате у нее якобы возник какой-то странный шум. Я спустилась, но никакого шума не услышала. Все было тихо...

В ночь с субботы на воскресенье, часов около одиннадцати, мадемуазель Ренодо опять прибежала ко мне страшно взволнованная и сказала, что у нее в комнате опять возник все тот же странный шум. Я спустилась к ней в комнату и вот что я услышала: кто-то возился около ночного столика, причем звук был такой, будто там скреблась мышь. Потом быстро-быстро кто-то засеменил по паркету в сторону гостиной, причем шаги были явно человеческие, а чуть погодя кто-то застучал в стену как раз за портретом покойной госпожи Бонфуа. Все это продолжалось с полчаса, не меньше. Признаюсь, я испугалась до такой степени, что у меня застучали зубы.

Должна сказать, что в комнате горели две свечи, к тому же мы с мадемуазель Ренодо довольно громко переговаривались, но это не производило на невидимого гостя ни малейшего впечатления.

На следующую ночь я вновь спустилась к мадемуазель Ренодо, так как бедняжка боялась оставаться тпм одна. Мы легли и немного поболтали. Мы услышали, как кто-то несколько раз стукнул в стену, н... очень

тихо, а затем всякий шум прекратился. Мы уснули и более в ту ночь нас ничто не потревожило. В дальнейшем никакого шума в комнате мадемуазель Ренодо не возникало.

Кстати, мне показалось, что мое присутствие каким-то образом мешало тому, кто производил этот шум, ибо даже в первую ночь, по свидетельству мадемуазель Ренодо, после моего прихода звуки стали гораздо более слабыми, чем до него.

Однако я могла бы подтвердить под присягой, что слышала в комнате мадемуазель Ренодо какие-то подозрительные звуки. Они производили на меня довольно сильное впечатление, и, признаюсь, прежде я никогда не испытывала подобного страха.

В последующие дни я также ночевала в комнате мадемуазель Ренодо, спала на кровати, принадлежавшей покойной хозяйке дома, но ни я, ни секретарша господина Фламмариона не слышали ничего особенного. Признаюсь, я была этому страшно рада, потому что мне не хотелось бы вновь пережить нечто подобное тому, что довелось испытать в ту памятную ночь.

Мари Тионе, Шербур, 7 мая 1918 года".

Наверное, читателям полезно будет узнать, что мадемуазель Ренодо увлечена астрономией и работает в обсерватории в Жювизи, к тому же она очень известный и одаренный математик. В 1918 году она не только являлась моим секретарем, но еще занимала весьма ответственный пост в Астрономическом обществе Франции, была главным редактором ежемесячного бюллетеня этого общества и сотрудничала во многих научных журналах. Мадемуазель Ренодо – ярый приверженец точности, ибо избрала своей стезей точные науки. У нее холодный, трезвый ум, она привыкла все анализировать, Ее ни в коем случае нельзя назвать впечатлительной и нервной дамой, она вообще крайне скептически настроена в вопросах, касающихся различных феноменов психики и существования души, к тому же по складу своего ума она никак не могла стать жертвой галлюцинации. И вот эта молодая женщина, прежде никогда не ведавшая страха, проводящая ночи

" Дом" с привидениями til

пролет в полнейшем одиночестве в обсерватории, в тишине и мраке, на большой высоте, под огромным куполом, женщина, которой частенько приходится поздно возвращаться домой по пустынным улицам, проходить через замершие в молчании парки, эта женщина впервые в жизни в ту ночь оказалась во власти неописуемого, всепобеждающего страха!

Какие же можно дать объяснения этому таинственному происшествию? Ни одна общеизвестная, обыденная, нормальная причина не может служить объяснением того, что произошло в доме господина Бонфуа. Мне представляется весьма вероятным, если не сказать более того, что в этом деле замешана покойная хозяйка дома. Ведь все вышеописанные события произошли в доме, где она выросла, в комнате, где она жила в девичестве, там, где были собраны вещи, служившие ей.

Мне известно немало подобных случаев, я производил анализ сходных явлений, и практически всегда и везде бывали отмечены аналогичные факты. Разумеет– '' ся, мы вынуждены признать, что все эти странные звуки лишены всякого смысла и что подобные действия, глупые и пошлые до безобразия, недостойны женщины столь образованной и умной, какой была покойная госпожа Бонфуа.

Главной отличительной чертой таких явлений всегда бывает неописуемый ужас, который испытывают очевидцы. Как нам известно из сообщений мадемуазель Ренодо и Мари Тионе, их обеих охватило чувство смутной тревоги, которое затем переросло в страх, вернее, даже в ужас. Кто испытал на себе нечто подобное, утверждали, что ни за что не согласились бы вновь подвергнуться такому испытанию. Наиболее здравомыслящие люди говорили, что все произошедшее напоминало шутку дурного вкуса и было крайне неприятно.

Следует заметить, что в нашем случае продолжение загадочных явлений могло бы, вероятно, весьма отрицательно сказаться на состоянии нервной системы обеих молодых женщин, ибо человеческий организм, похоже, не настолько силен, чтобы переносить без последствий контакты с существами из загробного мира, какова бы ни была природа этих контактов и этих существ.

Быть может, мы проявим излишнюю смелость, предположив, что люди, отходя в мир иной, оставляют после себя нечто невидимое глазу, некий "остаток", какие-то флюиды, которые разливаются по жилищу, и при наличии поблизости очень чувствительного человека сии флюиды как бы оживают, обретая силу, и оказываются способны порождать некие феномены.

"Там, где мы прошли, мы оставляем свой след и некую частицу себя", утверждали Парацельс и Якоб Бёме еще в далеком Средневековье.

Кстати, один мой друг, господин Леон Морель, человбк очень образованный, внимательно выслушал .меня, когда я в 1918 году поведал ему эту историю, и сам в свой черед рассказал вот что:

"Я припоминаю, что испытал нечто подобное лет 17-18 назад в доме моих родителей, в той комнате, где я жил, когда был еще юношей. Случилось это через год или через два после смерти моей матери. Так вот, я приехал к отцу и поселился в комнате, знакомой мне с детства. И в первую же ночь из большого зеркального шкафа стали доноситься совершенно невообразимые звуки, нисколько не походившие на потрескивание рассохшегося дерева. Нет, это были очень громкие удары, более всего походившие на выстрелы из ружья или револьвера. Хотя я в то время отличался наивностью и называл себя атеистом, меня охватил страх. Разумеется, я ни словом не обмолвился об этих звуках отцу, ибо боялся, что он посмеется надо мной. Больше в течение моего пребывания в отчем доме ничего подобного не случалось, но я испытывал непреодолимый ужас, когда ложился спать. Надо сказать, что матушка моя была женщиной весьма суровой, набожной и добродетельной. Она считала меня страшным грешником из-за моей склонности к вольномыслию, называла меня вольнодумцем и, кстати, так и не простила мне сей грех юности даже на смертном одре.