Текст книги "Махмуд-канатоходец"

Автор книги: Камил Икрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Потом судья подошел к Али.

– Слушай,– сказал он.– Ты помнишь, что за победу обещано пятьсот золотых – половину того, что ты сам стоишь.

Наконец ударил барабан, и противники вышли на середину.

Одноглазый был в полтора раза тяжелее Махмуда. Начинать борьбу за победу он решил с запрещенного приема. Перс долго отступал, норовя ухватить Махмуда за руку, и вот, выбрав удобный момент, рванулся вперед. Махмуд разгадал замысел врага. Он отскочил и, пока противник не оправился от промаха, вошел в ближнюю стойку. Так было безопаснее. Тогда перс решил применить кружение. Без особого труда он оторвал Махмуда от земли и закрутился с ним все быстрее и быстрее. Тела атлетов мелькали перед зрителями, а потом слились в один сплошной клубок.

Судьба Махмуда, казалось, была решена. Если кружение удалось, противника можно считать лежащим. Глухо топали ноги по упругому глиняному полу арены, слышалось пыхтение толстяка да побрякивание амулетов. Все остальные звуки замерли.

Вдруг перс выставил ноги, и оба борца рухнули на пол. Мгновение ничего не было видно, и правитель радостно вскрикнул.

Однако радость оказалась преждевременной. Лопатки хорезмийца не коснулись пола: он упал лицом вперед и, скользя, словно ящерица, выбрался из-под грузного противника.

Через несколько мгновений борцы вновь оказались в стойке. Опять началась разведка. Они ходили по арене, как тигры. На этот раз развязка наступила еще раньше. Вперед рванулся Махмуд. Теперь зрители увидели излюбленный прием хорезмийца. Это было то же самое кружение. Только Махмуд кружился куда быстрее и дольше. Слуга докладывал правителю:

– Он кружит полминуты! Минута! Две! Две с половиной!

Наконец Махмуд почувствовал, что еще немного – и он не сможет удержать тяжелого перса. У противника, видимо, кружилась голова, и он потерял волю. Тогда Махмуд вывернул его в воздухе и кинул на арену лопатками вниз. Перс летел, словно камень из пращи. Он упал всей спиной, так что дожимать его не понадобилось. Пролежав неподвижно несколько долгих для зрителей и коротких для Махмуда секунд, борец встал, шатаясь, пересек арену, неуклюже перелез через барьер и, распихав зрителей, направился к выходу.

Зал бесновался. Восторженные крики смешались с воплями, что Махмуд не борец, а шайтан, что это дьявол, что это джинн, ибо человек не может совершить такое.

Правитель Тегерана подозвал Махмуда к себе:

– Скажи, пахлаван, приходилось ли тебе знать поражения?

– Пока нет.

– А приходилось ли тебе встречаться с богатырем Палван-ата?

– Нет,– ответил Махмуд,– если не считать тех случаев, когда я смотрел в зеркало или в тихую воду колодца.

Правитель соображал не очень быстро. Он был последним, кто понял, что Махмуд и Палван-ата – одно и то же лицо. Но зато, когда понял, побледнел и затрясся в бессильной ярости.

– Ты обманул нас, нечестивец! Ты распустил слухи, что вид твой ужасен, что ты похож на ангела смерти, а ты простой человек... Раб,– крикнул правитель негру Али, – если проиграешь, закую в цепи! Иди.

Пожалуй, из всех сегодняшних противников Али был наиболее достоин сражаться с великим Палван-ата. Он был силен и ловок, гибок и хитер. Но Махмуд не растратил еще и части своих сил. Напротив, он чувствовал себя прекрасно. В десятой победе сомнения быть не могло. И все же поединок был упорным. Перевес клонился то в одну, то в другую сторону. Негр уже два раза коснулся рукой пола, но и Махмуд однажды с трудом избежал роковой подсечки. Борцы то сплетались в стремительной схватке, то расходились и стояли друг против друга, наклонившись голова к голове. Четыре руки: две черные, как ночь, и две темно-коричневые от загара – висели, словно упругие плети. Но вот Махмуд решительно рванулся вперед, и противник упал на одно колено.

– Раб,– завопил правитель Тегерана,– если ты ляжешь, я убью тебя! Если победишь, дам свободу.

Борцы вновь сошлись в тесную схватку, и Махмуд почувствовал, что тело противника чуть ослабело. Легкая дрожь охватила мышцы.

«Еще бы,– подумал Махмуд,– легко сказать: свобода или гибель».

Да, тело негра заметно ослабело. Крик тирана не придал ему новых сил.

Махмуд увидел мокрое от мгновенно выступившего пота лицо негра и его широко открытые глаза с синеватыми белками. Хорезмиец удобно захватил негра, ногой обвил его ногу, и все поняли, что судьба поединка решена. Зрители замерли.

Еще немного... и вдруг Махмуд повалился на арену, увлекая за собой противника. Хорезмиец упал спиной, и лопатки его плотно прижались к глиняному полу арены.

Никто не ожидал такого исхода. Негр, уже готовый к поражению и смерти, был изумлен больше других. Он медленно поднялся и, увидев лежащего на полу пахлавана, растерянно огляделся.

– Победа! – вопили придворные.

– Слава черномазому! – орали стражники.

– Слава аллаху! – провозгласил краснобородый судья.– Вознесите три молитвы!..

Из Персии через Кандагар лежала дорога в далекую Индию. Махмуд снаряжался в путь, когда во двор караван-сарая вошел негр Али. Он робко подошел к Пахлавану, долго мялся, не находя нужных слов, а потом решился.

– Я знаю, ты нарочно поддался мне, нарочно дал себя побороть.

– Нет,– ответил Махмуд.– У меня подвернулась нога.

– Зачем ты не хочешь сказать мне правду? – умолял Али.– Разве тебе не нужна моя благодарность? Разве ты не хочешь, чтобы я всю жизнь был твоим рабом и следовал за тобою повсюду?

– Нет,– ответил Махмуд.– Я не хочу, чтобы ты оставался рабом. Ты и так был им слишком долго. У меня просто подвернулась нога. Ты получил свободу и деньги, езжай на родину. Там твоя сила пригодится.

– Как хочешь,– грустно сказал Али.– Но я всегда буду помнить тебя и благодарить. Ты дал мне жизнь и подарил свободу.

Махмуд проводил чернокожего друга до западных ворот города и стоял на башне, пока тот не скрылся вдали.

Махмуд направился в Индию. Он выехал через восточные ворота, а ночью, на привале в степи, он расстелил кошму, лег, по привычке заложив руки под голову, смотрел на ясные звезды и долго не мог заснуть. Он думал о том, что иногда поражение приносит больше радости, чем победа, что не только в силе красота человека, и если ты оказал услугу товарищу, то не хвастайся этим и никому не говори, как было дело.

Кошка с мышью, кошка – тигр!
Кошка с тигром, кошка – мышь!

сердцу нет иной,

чем ты, земля родная!

Зайн ал-Абидин Магараи

Так, по следам, на многие века оставленным руками мастеров из Хорезма, Махмуд дошел до сказочной страны, что лежит к югу от ослепительных вершин Памира и Гималаев, до страны великих рек и непроходимых джунглей, до страны мирного и трудолюбивого народа.

Он вступил на многострадальную землю Индии.

В те времена Индия состояла из сотен княжеств, мелких и крупных царств.

Два года прошли, прежде чем Махмуд добрался до страны, которой правила молодая и красивая царица Ропой.

Мастера из Хорезма находились здесь. Об этом говорили вещи. Тысячи вещей. В домах висели хивинские ковры, уличные торговцы продавали цветы с подносов работы кятских медников и чеканщиков, женщины шли по воду с кувшинами, будто только вчера изготовленными в мастерских Ургенча.

Два года странствий по Индии не прошли для Махмуда даром. Он узнал много новых языков и наречий, научился разбираться в обычаях и нравах. Он не спрашивал, где хорезмийцы, а узнавал только, откуда их изделия. В течение трех дней Махмуд пересек страну царицы Ропой и дошел до столицы, где небольшой слободой на окраине жили его соотечественники.

Они попали сюда много дождей назад. Их обменяли на несколько пограничных селений, из-за которых издавна враждовали два соседних царства. Хорезмийцы не были теперь рабами. Они свободно жили на окраине города. Со всей страны ездили в ремесленную слободу за кувшинами, коврами, подносами и прочим товаром. Хорезмийцы пользовались уважением простых людей, но местные богачи относились к ним, как к низшей касте. Поэтому, а возможно, и по другим причинам они жили обособленно, сохранили язык и нравы своей родины. Их дети, подрастая, перенимали искусство отцов и матерей, и первые сказки, которые слушали малыши, были рассказами о далекой стране у мутной реки Аму-Дарьи.

В первое время жители слободы без конца расспрашивали Махмуда о родных местах, о многочисленных родственниках: «Не видал? Не знаешь ли, как живут?» – да слушали затаив дыхание его рассказы.

Махмуд не говорил о цели своего приезда. Зачем зря волновать людей? Он и сам не знал, как ему удастся выполнить клятву и вообще сможет ли он это сделать.

Есть великое человеческое чувство – тоска по родине. Кругом расстилались непроходимые, вечнозеленые леса, на диковинных деревьях росли замечательные плоды, земля давала обильные урожаи хлеба и риса, а хорезмийцы все от мала до велика хотели назад – в пустынную, выжженную солнцем степь, туда, где каждый клочок каменно-твердой земли нужно взрыхлить деревянной сохой и напоить из собственных рук, прежде чем она отдаст человеку скудный урожай.

– Ах,– жаловался седобородый чеканщик своему внуку, рожденному на чужбине,– здесь все не так, как у нас. Здесь даже кошки говорят по-другому. У нас в Хорезме они кричат «мяу-мяу», а здесь «миоу-миоу».

– Похоже немного,– ответил малыш, чтобы успокоить старика.

– Похоже, да не так,– вздохнул дед.– И лесов у нас нет, а степь. Все видно. Видно, как караван идет, как солнце садится.

– А как солнце садится? – спросил внук.

– Тебе не понять. Это надо самому видеть. Вот если попадем обратно в Хорезм...

Возвращение на родину было мечтой каждого, но мечтой несбыточной и потому острой, болезненной и неотвязной. Посудите сами, какой царь отпустит из своего государства таких умелых работников, добытых дорогой ценой.

«Надо потихоньку ковать оружие»,– решил про себя Махмуд и пошел подручным к кузнецу.

Ничто так не помогает в беде, как упорный труд. С утра до ночи махал богатырь молотом, ковал мотыги, петли для ворот и дверей, охотничьи ножи и все, что ни заказывали. Кузнец был доволен ловким и сильным молотобойцем. Тайком они стали ковать оружие. Они вставали до зари, трудились до глубокой ночи и очень уставали, но всякий раз, кидая раскаленный меч в бочку с водой для закалки, с радостью слушали шипение. Долго нужно было работать, чтобы всех мужчин-хорезмийцев снабдить оружием. Ведь их было теперь больше тысячи, а кузница в слободе одна.

По ночам из хижины кузнеца раздавалось странное посвистывание: сиу-сиу, сиу-сиу,– мастера точили оружие.

В подземелье под домом накопилось всего тридцать мечей, когда в городе начали распространяться какие-то смутные слухи.

Тревога началась во дворце царицы Ропой, среди придворной знати и богатых купцов, потом она пришла и в кварталы рабочего люда. Слухи были разноречивы, но никто не сомневался, что беда близко. В особняках срочно упаковывали сундуки, а ростовщики ездили по городу, спешно выколачивая долги. Это было самым верным признаком надвигающегося несчастья. Так повелось издавна: если грозило наводнение или война, богатеи собирали свою жатву заранее, чтобы с деньгами укрыться в горах, в далеких пещерах.

На этот раз наводнения быть не могло. Дожди кончились, наступила весна. Деревья и поля зацвели новыми цветами, новая зелень пробивалась сквозь потемневшую старую, новые, свежие запахи побеждали тяжелые туманные ароматы дождливой зимы. Время паводков прошло, и наводнения быть не могло. Значит, война!

Вскоре с окраины царства в столицу прибыли первые беженцы. Они рассказывали страшные новости.

Из-за гор в мирную долину двигалось огромное войско. Это были хашишины. Те самые хашишины, которых на востоке боялись все. Хашишины-убийцы, хашишины-стеклянноглазые, хашишины, не знающие страха.

Махмуд много слышал о хашишинах. Они ходили в бой пьяными от какого-то особого вида гашиша, который собирали для них тысячи рабов.

Однажды во время своих странствий Махмуд видел, как это делается.

На поле среди высокой конопли ходят голые люди, с телом, смазанным розовым маслом. Люди ходят и ходят, а стебли конопли хлещут их по жирной коже, оставляя на ней мелкую ядовитую пыльцу. Потом надсмотрщики деревянными лопаточками скребут их тело – снимают пыльцу вместе с маслом, смешивают буроватую массу с каким-то секретным составом и катают из нее булки и лепешки. Этот товар запаковывают в корзины и куда-то отправляют. Достаточно съесть небольшой кусочек такой лепешки, и человек становится пьяным. Ему начинает казаться, что он самый сильный, исчезает страх, а глаза останавливаются, зрачки расширяются.

Перед боем начальники раздавали воинам по куску лепешки, и тогда ни одно войско не могло противостоять опьяненным разбойникам. Недаром говорится: пьяному море по колено.

Дурная слава о хашишинах неслась далеко впереди их войска, и армии многих государств разбегались при их приближении.

Так получилось и при появлении хашишинов на границах царства Ропой. Сторожевые посты погибали в первых же схватках; жители бежали в джунгли.

Гвардия, приученная только к парадам и охране дворца, надела новые мундиры и браво маршировала по столице, но все знали, что гвардейцы вместе со знатью и вельможами скоро уйдут в горы.

Для богатых нашествие хашишинов было менее опасно. Они могли скрыться с деньгами и ценностями, а после того как хашишины, разграбив страну, уйдут дальше или уберутся восвояси, купцы, ростовщики и землевладельцы вновь вернутся в свои особняки и дворцы, и все пойдет по-старому.

Для бедного люда нашествие врага означало гибель урожаев, разграбление хижин, пожары, убийства и угон в рабство. Поэтому на окраинах столицы среди жителей ближних селений зрело твердое решение: защищаться.

Ремесленники и крестьяне послали выборных для переговоров с царицей. Нужно было достать оружие. Хорезмийцы от своей слободы единодушно выбрали Махмуда.

На площади, перед роскошным беломраморным дворцом с золотыми письменами и барельефами священных животных на фронтоне, толпились слуги, стояли повозки и парчовые паланкины. Гвардейцы, прислонив свои пики к колоннам или бросив их на ступенях, помогали выносить из дворца сундуки, окованные медными полосами, ларцы с драгоценностями и кожаные мешки с деньгами.

Царица Ропой сидела на троне, который еще не успели погрузить, и по ее красивому лицу катились слезы.

Выборные без помех приблизились к ней. Царица обернулась, и все, кроме Махмуда, упали на колени.

О великая царица! – воскликнул старейшина делегации.– Мы пришли узнать нашу судьбу. Неужели наши владыки покинут нас?

– Не знаю, ничего я не знаю,– всхлипнула царица Ропой.– Мои военачальники говорят, что нужно скрываться. Никто не хочет воевать с хашишинами.

– Почему никто? – вмешался Махмуд.– Мы будем защищать страну.

– Ты чужеземец,– ответила царица.– Ты даже не пал ниц передо мною. Что ты знаешь о хашишинах? Никакая сила не может противостоять этим безумным дикарям.

– Безумию всегда противостоит разум,– возразил Махмуд.– В моей стране есть поговорка: кошка с мышью, кошка—тигр; кошка с тигром, кошка – мышь. Видно, хашишины не встречались еще с тигром, поэтому они смелы. Дайте нам оружие, и мы защитим страну.

В другой раз царица, возможно, и задумалась бы над такой просьбой, но теперь ей все было безразлично.

– Берите,– сказала она и опять залилась слезами.– Берите! Все равно мы не сумеем его вывезти.

– Дайте мне пятьдесят самых трусливых гвардейцев,– неожиданно сказал Махмуд.

– Берите,– согласилась царица.

К вечеру город опустел. На мощеных улицах богачей валялись обрывки веревок и стояла мебель, окна и двери особняков были наглухо заколочены. На окраинах, напротив, жизнь била ключом. Здесь собиралось ополчение.

Махмуд на лошади носился по улицам и распоряжался:

– Пусть женщины и дети временно уйдут в соседнее селение. Главный бой мы дадим в городе... Ополченцам разбиться на сотни и десятки и к утру занять сады и парки, примыкающие к дворцу... Сто самых метких молодых лучников сейчас же пойдут со мной.

В сумерках навстречу хашишинам вышел отряд человек в сто пятьдесят. Впереди шла полусотня гвардейцев в ярких мундирах с разноцветными султанами на шапках. Сзади шагали ремесленники с луками и колчанами стрел.

План Махмуда был не прост. Он основывался на том, что хашишины, опьяненные своим проклятым зельем, страшны в течение трех-четырех часов. После этого наступает тяжелое похмелье. Значит, надо растянуть сражение самое малое на пять-шесть часов.

Хашишины остановились на берегу реки, чтобы утром перейти на другую сторону и двинуться к столице, до которой было полдня пути. Но чуть забрезжил рассвет, как их начальники увидели на противоположном берегу значительное войско. Из чащи джунглей в разных местах то и дело показывались гвардейцы и простые воины. Индийцы, видимо, решили дать бой на берегу.

Хашишинов было тысяч десять, а то и пятнадцать. Они удивились такому обороту дела, но, вполне понятно, не испугались. Им быстро раздали порции зелья, и разбойное войско вступило в реку. Хашишины шли вброд, распевая песни и нимало не смущаясь тем, что на них летел град стрел. Переступая через трупы, черной лавиной двигались они навстречу смерти.

Махмуд стрелял из лука, стоя по колено в воде, и, когда хашишины подошли совсем близко, дал команду отступать в лес. Ополченцы, не потеряв ни одного человека, мгновенно скрылись в джунглях, а гвардейцы еще раньше, не дожидаясь команды, бросились по дороге к городу.

Первая часть плана удалась.

Хашишины не пошли в джунгли. Они стали преследовать быстроногих трусливых гвардейцев. Тысячи пьяных разбойников гнались по пыльной дороге за полусотней насмерть перепуганных воинов царицы.

Солнце померкло от пыли, поднятой погоней, ночные звери просыпались в джунглях от сумасшедших воплей, а по кратчайшей лесной тропе спокойно двигался к городу отряд лучников.

Гвардейцы неслись, словно олени от волков. По дороге они сбрасывали с себя мундиры и золоченые шапки, многие разулись и мчались босиком. Хашишины мчались следом. Они торжествующе улюлюкали, свистели и толкались, глотая пыль.

Солнце поднялось, и жара становилась нестерпимой, когда преследуемые и погоня ворвались в опустевший город. Гвардейцы пронеслись сквозь него, как пушечное ядро, а хашишины бежали далеко не так прытко, как начали гонку. У них начиналось похмелье, и давала себя знать усталость. У тяжелых ворот дворца погоня остановилась. Привычка к грабежу тоже сказалась, да и зачем преследовать противника, если он уже сдал столицу. Хашишины ворвались во дворец и особняки вельмож. Начался грабеж.

Час или два в центре города еще слышались радостные вопли хашишинов да звуки взламываемых дверей и сундуков, а потом разбойников сморил сон.

И тогда над молчащим городом раздался удар гонга. Из канав, из-под мостов, из парков, из подвалов и погребов двинулись к дворцу и особнякам сотни вооруженных людей. Вначале они крались вдоль заборов и осторожно вползали в дома, потом, увидев, что хашишины спят, не выставив караула, ополченцы пошли во весь рост.

Разбойники разместились во дворце. Туда с отборными воинами из хорезмийской слободы ворвался Махмуд. Хашишины спали там, где их свалила усталость и мутное похмелье. Одни добрались до царских покоев и нежились на перинах, другие спали в залах на мраморном холодном полу, третьи заснули в ажурных беседках парка.

Спал и главный военачальник хашишинов – длиннорукий, похожий на обезьяну Али-ага. Это был старый разбойник. Он не ел гашиш, как другие. Он заснул от усталости.

Справедливое возмездие настигало разбойников там, где их застал сон. Кое-кто, правда, успевал проснуться, но тут же падал под сокрушительными ударами сабель и кинжалов.

Али-ага с десятком телохранителей забрался на галерею под купол танцевального зала царицы и отчаянно сопротивлялся. Галерея была узка, и каждый, кто пытался проникнуть под купол, падал, сраженный кривыми ножами хашишинов.

– Пустите,– крикнул Махмуд,– не подходите к ним! Я сам.

Он рванулся вверх по лестнице, но через мгновение скатился вниз: из его левого плеча текла кровь, медленно окрашивая одежду.

– Ах так...– прошептал он.

Вдоль стен зала были расставлены медные, бронзовые и гранитные боги.

– Ах так...– повторил Махмуд и стал швырять богов на галерею.– Должны же боги на что-то сгодиться,– приговаривал он, с силой кидая тяжелых идолов на верхнюю площадку галереи.

Сначала он кидал тех, что полегче, потом стал швырять без разбору. Хашишины увертывались и прятались за выступы. Казалось, что конца не будет этому занятию, как вдруг что-то затрещало и галерея рухнула под тяжестью двух десятков увесистых индийских богов.

...Луна в ту ночь вышла из-за гор тоненькая и прозрачная. Она вышла поздно, когда бой в городе уже затих.

Царица Ропой с придворными вернулась через несколько дней. На главной площади перед дворцом чествовали героев гвардейцев, удравших с поля боя. В толпе ремесленников стоял Махмуд и улыбался тому, с какой важностью получали награды те, кто совсем недавно сверкал пятками на пыльной дороге.

– А где этот, который...– спросила царица,– ну, который... Такой... Я с ним говорила в тот страшный день.

Придворные засуетились. Они не запомнили человека, разговаривавшего с царицей в день бегства. Только гвардейцы знали Махмуда в лицо. Гвардейский офицер, командовавший полусотней, указал царице на Махмуда.

– Подойди сюда! – приказала царица.– Ты сражался, как тигр, и заслужил нашу милость. Хочешь, я присвою тебе титул царского тигра?

– Я не тигр,– засмеялся Махмуд.– Я скорняк. Я шубы шью.

Мне не известно, что такое скорняк и что такое эти шубы,– сказала царица Ропой.– Но я желаю наградить тебя. Хочешь, я сделаю тебя начальником всей моей доблестной гвардии или губернатором любой из провинций. Проси! Ни в чем тебе не будет отказа.

– Если вы действительно хотите исполнить мою просьбу,– сказал Махмуд,– то отпустите моих соотечественников-хорезмийцев на родину.

Царица задумалась.

– Отпустите и снабдите всем необходимым на дорогу,– более уверенно повторил Махмуд.– Отпустите, а то сами уйдут: ведь теперь у них в руках оружие и их поддержат друзья – ваши подданные. Отпустите, ваше величество.

– Пусть будет по-твоему,– помедлив, согласилась царица Ропой,– пусть будет так. Но у меня во дворце разрушения. Говорят, что в этом виноват ты: пусть твои соотечественники уходят, а ты останешься здесь до тех пор, пока не починишь галерею и все остальное.

Царица рассердилась, подобрала свои парчовые одежды и прошла в дворцовый парк.

По аллеям, распуская свои золотистые с бирюзой хвосты, расхаживали гордые своим оперением павлины. Цвели гигантские алые и оранжевые цветы. Стеклянные струи фонтанов вдребезги разбивались о холодный мрамор.

Царица была огорчена.

– Ах, как здесь неуютно,– сказала она придворному садовнику.– Надо сделать так, чтобы ничто не напоминало мне об этих хашишинах и ремесленниках.

...Вскоре весь город провожал в дальний путь караваи хорезмийцев. А Махмуд должен был остаться.

Конечно, он мог попросить своих друзей подождать его, но отсрочить отъезд боялись все. Ведь капризная царица в любой момент могла отменить свое решение.

– Я догоню вас,– пообещал Махмуд.

Много пришлось Махмуду поработать, чтобы дворец вновь обрел свой прежний вид. Вместе с лучшими мастерами он тесал мрамор, резал и шлифовал слоновую кость, заново отстроил галерею в танцевальном зале. Он сделал бы это много быстрее, если бы царица не отвлекала его беседами. Она задерживала Махмуда под разными предлогами. Сила, знания и ум хивинского богатыря могли очень пригодиться ей и в защите царства от новых нашествий, и в управлении страной. Она сулила Махмуду самые большие должности в государстве, деньги, славу и почет, предлагала дворцы и поместья. Она даже обещала выйти за него замуж и сделать скорняка царем. А Махмуд в ответ на заманчивые предложения рассказывал ей, как выделывают меха, как шьют шубы и для чего они нужны в стране, где зимой холодно и выпадает снег. Но ни единым словом не обмолвился он о дорогих ему людях, что ждут его возвращения. Зачем раскрывать сердце перед царицей, которая все равно не поймет простых человеческих чувств!

Наконец своенравная царица убедилась, что удержать Махмуда не удастся, и отпустила его.