Текст книги "Meditatio (СИ)"

Автор книги: Каэрия Эльхен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

***

– Последний отрывок, – говорит Винсент. – Вот, слушай.

"Чужие маленькие незначительные по сравнению с бескрайней вселенной миры-лабиринты притягивались, сталкивались, разбегались в стороны. Невидимые глазу непрерывные процессы поддерживали или уничтожали жизнь, невидимые течения размывали невидимые берега. Каждый мир был словно клетка, а что это означало, зависело от создателя, в чьей голове рождался замысловатый набор связей, определений и стремлений: клетка как единица живого, клетка как тюрьма для неразумных созданий, клетка как свод правил и мыслей. Несуществующие в вещественной реальности, тем не менее все они значительно на нее влияли.

До пробуждения ему казалось, что мир немного похож на атом, и если бы он сжал ладонь, то из-под пальцев бы во все стороны брызнули электроны. Наверное, в темноте небытия это выглядело бы по-настоящему красиво. Мир во сне был искажен и нечеток, но сквозь вязкую тишину откуда-то издалека иногда пробивались отдельные голоса. Он не понимал, что они говорят ему, но внимательно вслушивался в дрожащее пространство и пытался на ощупь определить его форму, заполняя пустоту вокруг себя смутными образами. Когда он проснулся и осознал себя, то одновременно осознал и мир. Он и был – целый мир, пока не выяснил, что существуют и другие. Мир стал сетью. Клетки-ячейки принимали, хранили и посылали информацию, длинные разветвленные отростки соединяли их друг с другом. Между волокнами вспыхивали и гасли яркие искры, мелькавшие то там, то здесь огоньки. Он беспрестанно чувствовал, как миллионы сигналов пронизывали его сознание, и тянулся во все стороны, отвечая и спрашивая, познавая и запоминая".

11. Anamnesis

Густой туман скрадывал все звуки: шаги, шорох одежды, голос. Казалось, что мира больше нет – один только Винсент, обреченный вечно скитаться в серой дымке. Стоило лишь вытянуть руку, и ее уже не было видно. Идти приходилось на ощупь, медленно, осторожно; оступаясь и пытаясь угадать направление, Винсент шел, сам не зная куда. Когда среди тумана проступило какое-то строение, он с облегчением вздохнул – все, что было способно хоть как-то упорядочить хаотичное блуждание, виделось ему спасением.

Книжный магазин посреди мертвой земли казался чьей-то глупой шуткой. Или осколком далекого злого прошлого, призраком другого давно сгинувшего мира. Винсент открыл дверь и с опаской шагнул внутрь. Повсюду громоздились книги: на бесчисленных потемневших от времени полках, на шатких неуклюжих столах, на грязном полу лежали небрежно сложенные стопки с пыльными корешками, расползались в стороны невысокие холмы, высились непонятно как не распадавшиеся горы. Все книги были закрыты: ни одной странички, ни слова, ни рисунка, будто они отказывались раскрывать миру свои тайны (или мир совершенно не желал их знать). В лабиринте темных коридоров было очень легко заблудиться. Винсент уже начал сомневаться, что сможет узнать правильную дорогу в этом заброшенном, позабытом всеми месте, когда за спиной неожиданно раздался голос хозяина магазина.

В воздухе плыл густой аромат чая. Последовав чужому предложению, Винсент, не глядя, вытащил с полки книгу. На обложке было выведено его имя. Помедлив, он открыл ее: сухие пожелтевшие страницы оказались пусты. Вскочив на ноги, Винсент удивленно огляделся – его имя было на каждой из этих книг: то ли как имя автора (и тогда было неудивительно, что внутри переплета ничего нет), то ли как название истории. «Страницы не заполнены, потому что я ничего не помню, или потому что меня не существует?» – пронеслось в голове Винсента.

Лабиринт вокруг все разрастался, лабиринт Винсента был полон чудовищ и намеков, и оставалось только решить, что искать: выход или центр, и заодно: считать ли реальность сном или сон – реальностью. Винсент метался среди этих стен, замкнутых в его мир, уже не понимая, что именно он ищет и что желает найти. Чья-то тень преследовала его – тень чудовища, тень Эрго Прокси. Или... тень его самого? Гулкий размеренный голос настойчиво ввинчивался в уши; в этом голосе Винсенту чудились отголоски грядущей беды.

Безликие люди с одним на всех голосом, безликое чудовище в белой маске, скрывающей лицо – эта тень пробралась в каждое воспоминание Винсента, взломала самые дальние уголки его сознания. Фрагменты прошлого сменяли друг друга, как фотографии, – только в них присутствовало еще и движение. Может быть, именно поэтому происходящее показалось вдруг Винсенту дурным непрекращающимся сном. Но правда состояла в том, что он всего лишь отчаянно хотел, чтобы это было так, зная, что в действительности страшный сон не менее реален, чем его поиск истины в мертвом мире.

Дважды потерявшийся, Винсент был оглушен чужими словами и чувствовал себя бабочкой, наколотой на булавку, – с той только разницей, что он был жив. Откровения и надежды, намеки и оговорки – истина пряталась среди них, истина никогда не давалась легко и сразу, истина всегда была упряма: ее следовало добиваться, а это было не так-то просто. Тот, кто стремится к истине, не должен забывать о цене. Но в первую очередь нужно быть готовым понять и принять эту истину – иначе она будет бессмысленна и бесполезна. Винсент желал и одновременно боялся узнать правду.

Слова, слова... В книжном лабиринте, сотканном из страшных, жестоких и забытых слов, повторялось и повторялось одно и то же прошлое, и все варианты составляли чью-то реальность. Закольцованное время держало Винсента в плену иллюзий и заблуждений, откровений и таинств, сомнений и страхов, вопросов и ответов. Ему казалось, что он сходит с ума, медленно, но неотвратимо, и что люди из его воспоминаний – Рил, Пино и другие – это он сам, что он выдумал всех, даже себя, а на самом деле ничего и никого не существует. «Но кто же тогда мыслит, – спросил Винсент непонятно кого, – создатель или создание?»

И неожиданно понял, что ходит по кругу в этом то ли существующем, то ли придуманном мире не потому, что не может узнать или понять истину, не потому, что утраченные воспоминания уже не восстановить, – все куда проще и вместе с тем хуже: он и не хотел ничего вспоминать. В глубине души Винсент догадывался, что сам отказался от своей памяти. Ему стало страшно. Наверное, была причина, по которой он это совершил. «Так стоит ли всматриваться в прошлое и искать ответы, – подумал Винсент, – если я уже однажды сделал свой выбор?» И тут же, быстро, необратимо, словно боясь остановиться в последний момент и снова сбежать, решил, что – да, стоит. Отказался от памяти не он – другой Винсент, как назвала его как-то Пино.

«Я – это ты, смотри», – произнесло чудовище (или Прокси, или он сам), но граница маски по-прежнему была непреодолима. Вспоминать оказалось мучительно трудно. Боль души накладывалась на боль тела, слова впивались в кожу, жгли горло. Ответ, истина – вот они, всегда были рядом, всегда прятались внутри. «Я – это ты; ты – это я». Все действительно было очень-очень просто. В сердце лабиринта не существовало никакого чудовища. Только он один, Винсент Лоу, искал там убежище в бесполезной попытке спрятаться от самого себя.

***

– Винс-Винс, а почему ты назвал его своим именем?

– Потому что я пишу о себе, Пино, – отвечает Винсент.

Наверху высокой башни – фальшивое голубое небо и белые облака. На фоне несуществующего неба проступают изображения, они накладываются друг на друга, меняются, раскалываются – все беззвучно, но звуки возникают прямо в сознании Винсента. Он сидит на высоком троне, увенчанным каменным солнцем, а рядом на полу возится Пино, пытаясь нарисовать, как из раскрытой книги появляется мир.

Темный лабиринт кажется безжизненным, лишь в самом его центре сияет яркий свет. Там Винсент Лоу спорит сам с собой. Вот маска ложится ему на лицо. Вот он считает, что понял истину. С грохотом захлопываются разбросанные повсюду книги без единой строчки на пожелтевших страницах.

Пино поднимает голову и говорит:

– У тебя опять не выходит, Винс.

Он улыбается:

– У меня много времени. Собственно, ничего, кроме времени, у меня и нет.

Винсент сидит на троне, прикрыв глаза и прижав к груди руку, – то ли дремлет, то ли просто о чем-то размышляет. Может быть, придумывает новую историю или безжалостно правит старую. Но его отражение снова и снова бежит от книжной реальности. Под раскрытой ладонью медленно бьется сердце.

12. Hideout

Рил что-то кинула ему, и Винсент машинально вскинул руку, поймав амулет. Почему-то это прикосновение всегда его успокаивало. Он вряд ли бы смог выразить свои ощущения словами, просто сразу же почувствовал себя в безопасности, словно этот кулон был якорем, который удерживал его в этом мире, символом реальности, ключом от двери, выводящей из лабиринта мыслей, страхов и сомнений или хотя бы дающей надежду на спасение.

«Эрго Прокси?» – мрачно размышляла Рил, искоса поглядывая на Винсента. Если бы она произнесла эти слова вслух, непременно бы задохнулась от нехватки воздуха. Злость и неверие боролись в ней с растерянностью и обидой. Винсент был совершенно не похож на чудовище. Однако полностью отказаться от этой версии Рил не могла. Она ведь уже успела понять, что правда не подчиняется чужим ожиданиям.

Рил ужасно хотелось доказать, что Винсент солгал ей, но выстрела так и не последовало. Откуда-то изнутри жгучей волной поднималась злость. Дело было не в кажущейся беззащитности Винсента, Рил прекрасно помнила, как тот стрелял в военного дроида в общине беженцев, и не в том, что она могла уничтожить ценный образец. Просто спокойное лицо спящего Винсента казалось ей некой границей, шагнуть за пределы которой никак не получалось, – что-то, чему пока еще не было названия, останавливало Рил.

Тишину нарушал только ее голос. Холодные жестокие слова падали в эту тишину, как камни, брошенные неведомой равнодушной рукой. Винсент проснулся, услышав сквозь сон свое имя. То, что произошло дальше, стало полной неожиданностью для них обоих. Рил накрыло смутное чувство дежавю: будто однажды так уже было – совсем недавно или, наоборот, слишком давно: чужое дыхание на щеке, быстрые, отчаянные слова. Впрочем, Рил только отмахнулась от глупых мыслей. В ее поцелуе не было ничего, кроме равнодушия, но Винсент, ошеломленный, сбитый с толку, не разгадал эту ложь.

Между ними с самого начала было слишком много недомолвок, страшных тайн, непонимания, иллюзий и ложных надежд. Рил и Винсент словно находились каждый в своем маленьком недоступном для других мире. В уютной тьме было легко не заметить чужие лица или тени, легко спрятаться и легко потеряться. Рил самонадеянно переоценивала себя и недооценивала Винсента. Винсент же в общении с ней все время будто натыкался на незримую стену.

Когда Рил столкнулась с Прокси, прятавшимся в пещере, то почувствовала страх не от того, что встретила чудовище, и не от того, что получила наконец доказательства относительно природы Винсента. Страх вызвали чужой низкий голос и пренебрежительная улыбка – и знакомые нисколько не изменившиеся несчастные глаза. Впрочем, истина казалась ей важнее. Приняв наконец решение, Рил успокоилась, насколько возможно это было в ее ситуации. Она не заметила, как вздрогнул, сжав кулаки, Игги, услышав приказ возвращаться в Ромдо без нее.

13. Wrong way home

Рил снова злилась: из-за метели они не могли продолжать путь. «Бесполезный корабль, бесполезный авторейв», – думала она, как капризный ребенок, не получивший желаемое немедленно. Несмотря на принятое решение, все шло не так, как планировалось. Рил казалось, что стоит сделать выбор, как жизнь снова станет упорядоченной и понятной. Но мир вокруг никогда не подчинялся ее желаниям; мир не исчез бы после ее смерти.

Это было не просто понять и еще труднее принять, однако Рил впервые почувствовала, что центр вселенной находится где-то в другом месте. Пистолет в руке не означал силу, Игги заразился – а она даже не заметила этого (кто вообще обращает внимание на авторейвов?!) – а сама она ничего, абсолютно ничего не могла сделать. «Это я бесполезна», – вертелась в голове Рил злая обидная мысль, не давая ей покоя. Впрочем, она только начинала свой долгий извилистый путь, на котором будет место и заблуждениям, и надеждам, и истинам.

Слова Игги накрепко запали ей в память. Окончательное понимание пришло гораздо позже, а пока Рил просто знала, что он прав, – сколько бы она не злилась и не твердила о его смерти как неизбежном результате инфицирования. Бегство от реальности – одно из самых бесполезных занятий на свете. Увидеть себя с чужой точки зрения оказалось крайне неприятно, настолько, что в душу Рил проникло смутное желание измениться.

Метель наконец стихла: можно было отправляться. Пока Рил прощалась с Игги, Винсент напряженно размышлял о ней. На ладони у него лежал пистолет, которым был убит безымянный Прокси. «Смерть так невзрачна на вид», – подумал он. Когда Рил вернулась, Винсент без тени сомнения вернул ей оружие. Она не обратила внимания на прозвучавшее «сейчас» – эхо ее собственных слов. Так начался путь, в конце которого каждый из них надеялся найти истину.

***

– Винс, а это будет хорошая сказка? – спрашивает Пино.

– Это не сказка, – отвечает Винсент, а потом непонятно добавляет, – в каждом мире своя правда, а мир – это всегда призрак.

– Призрак? – удивляется Пино. – Приведение?

– Почти, – смеется Винсент. – То, что нельзя увидеть глазами.

Улыбка Винсента похожа на улыбку кота из недавно прочитанной книги. Пино боится, что однажды от ее единственного друга останется одна улыбка.

– Не понимаю, – говорит она.

– Ничего страшного.

На самом деле Винсент тоже не понимает этого, он даже не знает, почему вдруг произнес это странное слово «призрак», – оно всплыло откуда-то из глубин подсознания, из забытых снов, наполненных тихим шепотом.

– Ты скучаешь, да? – вдруг спрашивает Пино.

– Да, – кивает Винсент, – скучаю.

У книжной Рил – свой Винсент. Иногда это кажется единственной истиной.

14. Ophelia

Город совершенно пуст: ни людей, ни авторейвов. Некому проходить этот лабиринт, некому искать чудовище. Впрочем, теперь ситуация изменилась: в город прибыли гости. Рил сразу же ощущает чье-то навязчивое присутствие, ей кажется, что кто-то преследует ее, куда бы она ни пошла. Особенно остро чужой взгляд чувствуется у озера.

Холодная спокойная вода тянет Рил на дно. Ей снится, что она спит, – глубоко-глубоко, там, куда не попадает свет, где ил, водоросли и вечная тишина, – и время наверху намного обгоняет темную стоячую воду. Но течение времени нисколько ее не волнует. Холод давным-давно превратился в тепло, вода защищает Рил от страшного и опасного мира, вода не дает Рил вспомнить, кто она такая. Тяжесть воды давит на грудь. Хорошо, что теперь ей не требуется дышать.

«Прекрасный сон», – думает Рил. Больше нет ни страданий, ни боли. И счастья тоже нет. Под закрытыми веками мелькает чье-то лицо. Сквозь воду пробивается глухой сбивчивый голос. Ей кажется, что течение касается ее руки. Движение времени меняется; все приходит в движение. Рил больше не хочет спать. Она знает, ей надо проснуться, потому что... Причину она не помнит, зато вспоминает имя: Винсент – и открывает глаза.

Когда Винсент видит, как тонет Рил, он ни о чем не думает. Тело двигается само по себе. Мысли приходят позже – в те мгновения, пока Винсент держит Рил на руках. Он не замечает, что в озере – только одно отражение, вообще ничего не замечает, кроме лица напротив. Рил оказывается жива. Рил оказывается фальшивкой. Мутная вода медленно смыкается у них над головой. Гладкая матовая поверхность мерцает, рассеивая свет, и не пропускает его вглубь озера.

Однако темнота длится недолго. Яркое сияние разгорается вокруг Винсента и ненастоящей Рил, и он попадает в иллюзию-воспоминание о былых днях заброшенного в настоящем города. Светлые улицы полны людей, жизни, движения. Но давно сгинувшее прошлое исчезает в одно мгновение. Ничего, кроме сумерек и чужого одиночества, чужой боли, чужого отчаяния. Винсент слушает эту горькую исповедь, и слова другого Прокси эхом отдаются в его душе – ровно до фразы «Ты – это я», которой он уже не верит, потому что знает иную истину.

Винсент спорит с Прокси, принявшим его обличье, и одновременно спорит с самим собой. Страх и сомнение, слабость, желание сдаться одинаковы у них обоих. Чужой облик – всего лишь наваждение. В мертвой застывшей воде нет места переменам. В этом кроется главное отличие. Стремление отыскать правду и выжить, долгое путешествие, конец которого кроется где-то в будущем, меняет Винсента и его отношение к миру, а одиночество ему не грозит, пока рядом Рил и Пино.

Корабль уносится прочь от города, в котором теперь уже точно не осталось никого живого. Винсент думает, что кое в чем его двойник прав. Только правда эта осталась в прошлом, и сейчас все по-другому. Он оборачивается на звук открывающейся двери и видит Рил. «Спасибо, – произносит он, – что узнала меня». «Двойник не отражался в воде», – откликается та, словно они говорят о сущих пустяках. Но Винсент чувствует в ее словах тепло и улыбается.

***

Винсент спал в глубокой непроницаемой темноте. Висел себе маленькой черной точкой в безжизненном пространстве, безразличный к любым раздражителям, не осознавая, что на самом деле вокруг него раскинулась гигантская бесконечная сеть бесчисленных данных. Во сне Винсент видел мир без солнца, который должен был спасти по задумке своего создателя. Он пытался сбежать от судьбы, пытался встретить ее лицом к лицу, пытался изменить себя: раз за разом в его сознании повторялись сотни вариантов одного и того же мира и сотни неверных решений. Нужно было сделать правильный выбор, чтобы выбраться из ловушки сна.

В последний раз Винсент решил ни во что не вмешиваться, смотрел, как гибнет мир, исчезают люди, и ломаются авторейвы. В конце концов, осталась только Пино, и одиночество сводило его с ума. Винсент начал писать книгу, и книжная реальность, заключенная в его сознании, вдруг ожила. Он решил изменить свое прошлое хотя бы на бумажных страницах, но придуманный Винсент упрямо не желал подчиняться, книжный Винсент, как и настоящий, вечно бежал, и искал, отчаивался и снова надеялся – но отвергал предложенную дорогу. Вымышленный Винсент точно так же бросил свой город.

«Это будет совсем не сказка, Пино», – грустно думал он, незаметной тенью проникая в чужие сны. Когда мир, которого на самом деле не было, все-таки начал меняться, пусть и независимо от его усилий, Винсент понял, что все дело в деталях.

– Мне нужен ключ, – сказал он.

– Разве ты забыл, что подарил его Рил-Рил? И ты говорил, что нехорошо забирать подарки обратно!

Винсент промолчал. Амулет уже много лет лежал на дне озера, охраняя чужой сон.

15. Who wants to be in jeopardy!

Вопросы один за другим сыплются на Винсента. Он жмурится от яркого света и даже не успевает сообщить, что не знает ответ, как следует новый вопрос. Каким-то чудом ему удается дать пару правильных ответов. Не так уж мало, если учесть, что Винсент на самом деле прекрасно все знает. Другое дело, что он подсознательно не хочет этого знать. Несмотря на принятое решение узнать правду, на уже пройденный путь, что-то останавливает его – страх прошлого по-прежнему никуда не делся. Винсент-маска, Винсент-тайное убежище – эти его стороны в начале адской викторины проявляются особенно ярко.

Тем не менее память постепенно возвращается к нему. Разумеется, этот процесс длится куда дольше получасового телешоу и на нем не закончится. Игра просто проливает чуть больше света на прошлое мира в целом и Винсента в частности. Стертые в пыль осколки восстанавливаются, разделенные части снова становятся единым целым. Общение в стиле «вопрос-ответ» – отличная возможность познать себя, особенно когда реклама, которая ничего не рекламирует, и намеки, звучащие между строк, дополняют то, что уже было известно. Вспомнить – это просто способ вернуться в прошлое и переосмыслить его с точки зрения настоящего; непрерывный, как сама жизнь, процесс.

Опасная игра, проигрыш в которой сулит смерть, продолжается. На каждый вопрос Винсент отвечает: «Не знаю». Но ему уже не получится отвернуться от этого знания. Вопросы все равно не остаются без ответа. Постепенно он начинает задумываться, втягивается, увлекается, азарт, стремление к победе и жизни пересиливают страх и желание сохранить все как есть. Ответ «судьба» отмечает коренной перелом в игре. С этого момента Винсент угадывает – вспоминает – ответы, и со стороны кажется, что уже совсем другой человек: искренняя радость от набранных очков, сосредоточенный решительный взгляд, даже его голос как будто меняется. Пожалуй, сейчас он действительно похож на настоящего победителя.

***

Сон все не кончался, словно кто-то давным-давно бросил в океан камень, а круги почему-то расходились по воде до сих пор. «И пока вода не станет гладкой, как стекло, ничего не изменится» – эта мысль была подобно быстрой вспышке света. Но недолговечный огонек не смог разогнать темноту. Впрочем, все вокруг пришло в движение – хотя Винсент пока еще не понял этого.

Темнота постепенно становилась неоднородной. Неравномерно чередовались сгустки и провалы, формировались течения, возникали и исчезали сигналы, сквозь время и пространство потоками несся свет. Этот сон обещал прекрасный безграничный мир. Надо было только пройти весь путь до конца и узнать истину.

16. Busy doing nothing

Рил чувствует себя в западне. Унылая серая долина, в которой абсолютно ничего не происходит, и бессмысленное пустое ожидание действуют на нервы куда сильнее, чем любое самое неприятное событие. Время похоже на раскинувшийся от края земли до края неба застывший океан. Не привыкшая бездействовать, Рил пытается найти себе хоть какое-нибудь занятие, просто чтобы не сойти с ума от тянущегося почти вечность однообразия дней. Ведение дневника – один из ее способов упорядочить мир.

От нечего делать Рил наблюдает за Винсентом и Пино, незаметно проходит время – ничего не меняется, но только на первый взгляд, потому что эти изменения накапливаются постепенно и проявляются не сразу. А ничегонеделание оказывается мостиком к тому, чтобы заглянуть внутрь себя. «Жизнь похожа на путешествие», – думает Рил, в конце концов понимая: есть время решительным действиям, а есть время, когда надо просто жить, наслаждаясь каждым мгновением. Есть время быть серьезной, а есть время улыбаться.

Перемены, затрагивающие душу Рил, отражаются в ее отношении к окружающему миру и людям, в частности Винсенту и Пино (которая уже не кажется ей бесполезной куклой) – и к самой себе. Переливающееся холодными красками северное сияние – будто дорога в рай, прекрасный и настоящий – тот самый, что скрыт глубоко в душе каждого человека. В этот момент, когда Рил безмятежно улыбается, чувствуя незнакомый прежде покой, ее лицо кажется особенно красивым. Правда, так считает, по-видимому, один Винсент, а Пино только сердится из-за того, что он отвлекся от игры в снежки.

Поднимающийся ветер переворачивает страницы дневника Рил, подхватывает их, и они разлетаются, словно растворяясь в сиянии, пронизывающем мир. Они не оглядываются назад, покидая это пустынное место. Они смотрят вперед, где неизведанные земли ждут их прибытия. В парусах корабля шумит долгожданный ветер.

***

На этот раз Винсенту снился хороший сон. Он снова писал книгу, и снова придуманный им Винсент блуждал в лабиринтах, но теперь он искал не выход, а чудовище. В новой книге каждый сделанный шаг в конце концов оказывался верным, так как приближал к главной цели. Винсент-из-книги хотел получить ответ на вопрос, который, что бы он там себе ни думал и какими словами бы ни прикрывался, звучал так: «Кто я?» Винсент-с-книгой следил за чужой-своей дорогой, и пройденный в выдуманной истории путь менял не только книжную реальность, но и мир создателя. Винсент-который-видит-сон чувствовал, что это – единственный шанс проснуться. Разделенные и потому несуществующие миры готовы были стать одним целым.

17. Terra incognita

Очередная пещера скрывает очередные неприятные тайны. «Слишком много пещер, – думает Рил, – и слишком много кошмаров». Это убежище-ловушка кажется злой пародией на Ромдо, то ли его отражением, то ли ожидающим город будущим: живые мертвецы, обреченные на медленное вымирание, запертые в каменном склепе, напоминают жителей города. Рил невольно вспоминает покинутый рай. Эта ассоциация ей совсем не нравится.

Под высокими сводами пещеры разносится прекрасная музыка. Легкие чарующие звуки так не вяжутся с этим темным мрачным местом, что кажется: стоит лишь зажмуриться, и перед глазами тотчас же возникнет совершенно иная картина – просторный светлый зал, переполненный людьми, в котором нет ни смерти, ни запустения. На короткое время музыка преображает все вокруг. Исчезнувший неизвестный мир почти проступает сквозь воздух; наваждение исчезает, как только стихает мелодия.

За стенами далекого Ромдо лежат неизвестные пустынные земли. Но в городе кажется, что вне купола ничего не существует. Впрочем, дыхание смерти, предчувствие грядущих разрушений ощущается уже и в нем. Вот Дедал, разговаривая с Раулем, называет людей живыми мертвецами, рожденными в гробах. Если в голосе первого сквозит полное равнодушие, то в мыслях второго бушует самая настоящая буря. Эмоции переполняют его, чувства – недостойные чувства, ведущие в никуда, разрывают его душу на части. «Эмоции ведут к разрушению», – думает Рауль. Не это ли путь большинства людей – или большинства созданий, наделенных разумом и чувствами?

Он твердо уверен: пришло время решительных действий. Но правители города принадлежат прошлому, их взгляд всегда устремлен назад. Когда Рауль, яростный, возмущенный, предстает перед Советниками и вечно дремлющим Регентом, и спрашивает, что ему следует сделать для защиты Ромдо, в ответ он одни лишь пустые бессмысленные слова. Вот причина, по которой прекрасный когда-то город стал тюрьмой, ловушкой: тот, кто не сумеет выйти за рамки города, преодолеть границы сломанной системы, не переживет гибель этого рая.

В отличие от Рауля гибель Ромдо нисколько не волнует Дедала: все, что не касается Рил, лишено смысла, а значит, абсолютно не важно. Страшные тайны города, чужие судьбы, мир за пределами города, истина и ложь для него не более, чем пустяк. Он касается пальцами фотографии, выведенной на экран. «Совсем скоро, – шепчет Дедал. – Подожди еще немного, Рил».

***

– Сеть поистине безгранична.

Неизведанный мир манил Мотоко. Глядя на город, раскинувшийся внизу, она думала о том, что ждало ее в будущем. Чем-то они – Сеть и переливающийся огнями город – были похожи и напоминали запутанный лабиринт, полный чудес и тайн. Хотя кошмаров там тоже хватало. Не оборачиваясь, Мотоко пошла по краю обрыва. Теплый ветер трепал волосы ее нового кибертела.

18. Life after god

Город без Прокси обречен на смерть. Рауль думает, что человек должен полагаться на себя самого – вот основа основ, начало и конец, закон и истина бытия. «Бог мыслит, следовательно, мы существуем» – что за несусветная глупость, считает он. Если человек не способен жить без бога, ему следует измениться, перестать быть беспомощным ребенком, ведомым за руку всемогущим взрослым. Выбор Рауля – борьба и сопротивление. Он не собирается умирать и не собирается смотреть, как умирает его город.

По полу катится клубок красных ниток. Рауль удивленно смотрит на него, наклоняется, поднимает. Девочка с серьезным, строгим выражением лица требует, чтобы он вернул потерю. Рауль все еще ничего не понимает, но послушно протягивает странному ребенку свою находку. «Это очень важная вещь», – говорит девочка, и Раулю кажется, что теперь он никогда не найдет дорогу к спасению; выход из этого лабиринта стерегут чудовища, и им все равно, что он отказывается в них верить.

Город без Прокси обречен на забвение и угасание. Так Моск теперь всего лишь чужое воспоминание, Винсент ничего не помнит – смутные неопределенные образы не в счет, и улицы родного города становятся для него непроходимым лабиринтом. «Ложный путь», – думает он, глядя на Моск, от которого осталась одна только башня. Винсент чувствует растерянность и гнетущую пустоту внутри, и чье-то близкое присутствие, и внимательный недобрый взгляд, ему слышится чужой опасный шепот о других мирах, и чудятся осторожные быстрые прикосновения, словно мельчайшие искорки врезаются в него, сливаются с ним или отскакивают в сторону. Ему кажется, что он сходит с ума.

Отсутствие ответов – очередная неудача – невольный повод задуматься. «Если я ничего не помню, как можно считать, что я – это действительно я?» Винсент вновь и вновь задает себе этот вопрос и не находит ответ. «Как отличить сон от реальности? И есть ли между ними различия?» Корабль окутан тишиной. Сердце колотится как безумное. Он засыпает – и исчезает. В реальности сна вовсе нет никакого Винсента: не-Винсент твердо уверен, что вместо имени у него номер, острый и ломкий, как сухие ветки.

***

Временами Сеть казалась огромным пустынным океаном с редкими островками жизни: сознания погруженных в виртуальность, копии чьих-то личностей, тихие голоса, как будто никому не принадлежавшие, ИИ, обладающие чем-то большим, нежели просто способностью логически мыслить. Всего лишь цепочки кодов, программы и надстройки, переплетения данных, тонкая паутина нитей, соединяющих различные элементы – изнанка человеческого мира, его отражение или отдельное пространство, другой мир с другими правилами, соприкасающийся с реальностью? Вряд ли кто-нибудь мог ответить на этот вопрос.

Изначально Сеть была миром, созданным людьми для людей. Но... определение жизни несомненно давно уже нуждалось в переосмыслении. Путешествуя по новой реальности, Мотоко еще больше убедилась в этом. Прежние сомнения все так же мучили ее и не давали покоя. Тогда ей казалось, что настоящая она давным-давно умерла, и осталась лишь копия, помещенная в искусственное тело с кибермозгом – если не хуже: она могла быть просто написанной кем-то программой. Может, однажды создатель бросил ее или просто умер, а она осталась, и кто-то другой нашел ее код и перенес в кибертело, и кибермозг, развиваясь, породил разум и стал вместилищем души, которая никогда не принадлежала человеку.

Блуждая в лабиринте Сети, Мотоко думала, что погружение в виртуальность до некоторой степени напоминает прыжок в бескрайний океан, и даже выход в реальность отдаленно был похож на подъем с глубины. Но все же, когда она всплывала к поверхности воды, встречаясь лицом к лицу с собственным отражением, и когда покидала электронное пространство, то испытывала совершенно разные чувства. В первом случае это были страх, тревога, одиночество и – надежда. В такие минуты Мотоко всегда слышала тихий призрачный шепот, словно кто-то наделял мир смыслом; может быть, это была она сама – творец и хозяин своей реальности. Во втором же случае Мотоко не видела ничего необычного: выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, оставляя возможность в любой момент вернуться, – вот что значило отключиться от Сети.