Текст книги "Матрос Кошка"

Автор книги: К. Голохвастов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Вынувъ изъ ноженъ длинный ножъ, матросъ неслышно проскользнулъ къ часовому, размахнулся—и тотъ съ легкимъ стономъ упалъ на землю. Ударъ былъ вѣрный, въ самое сердце.

– Ружье пригодится,—подумалъ матросъ, кидая его черезъ брустверъ.—Но вѣдь этого мало.

Быстрымъ движеніемъ обшаривъ карманы убитаго, онъ, къ величайшему своему удовольствію, нашелъ въ нихъ кошелекъ съ деньгами, а у борта мундира часы.

Какіе это были часы—золотые или серебряные, справляться было некогда; нужно пользоваться временемъ.

И видитъ своими рысьими глазами матросъ прислоненныя ружья къ стѣнкѣ, вотъ барабанъ лежитъ и тутъ еще чья-то сабля.

– Въ городѣ за нее, любой офицеръ дастъхорошіяденьги,—сообразилъматросъ, присвоивая саблю.–Теперь, что-же? кажется и разжиться больше нечѣмъ. Эхъ!

Онъ попятился было назадъ, но тутъ

нога его зацѣпила за барабанъ, который издалъ легкій звукъ.

Вдругъ у кошки блеснула неожиданная мысль:

– Ишь дрыхнутъ окаянныя!—подумалъ онъ,—дай-ка я ихъ разбужу.

На барабанѣ лежали и широкій плечевой ремень, въ гайкѣ котораго были воткнуты барабанныя палки.

Кошка приблизился къ амбразурѣ (чтобы удобнѣй было улизнуть, сѣлъ на корточки и, наклонивъ барабанъ между ногъ, размахнулся палками и грянула тревога!

Рокотъ барабана, положимъ, скоро умолкшій, потому что Кошка бросилъ его и кубаремъ полетѣлъ въ ровъ, разбудивъ спавшихъ.

Отыскавъ брошенное ружье и взявъ подъ мышку саблю, удалый матросъ бросился бѣжать напрямикъ къ своему бастіону, совсѣмъ не обращая никакого вниманія на сыпавшіяся вслѣдъ за нимъ пули.

Вдругъ дорогу преградило ему нѣсколько. представшихъ фигуръ.

– Якій такій бісова дытына?– слышитъ онъ сердитый вопросъ.

– Ослѣпъ что-ли?—отвѣчаетъ Кошка. – Это я! У хранцуза былъ, денегъ у нихъ взялъ въ займы безъ отдачи, да еще ружьецомъ да сабелькой меня соблаговолили!

МАТРОСЪ КОШКА.

з

Взбѣшенные убійствомъ часоваго и тревогой, англичане жарятъ цѣлыми залпами, разсчитывая, что хоть какая нибудь изъ тысячи пущенныхъ пуль угодитъ въ русскаго смѣльчака. Но пластуны и самъ виновникъ этой кутерьмы Кошка совершенно не обращаютъ на это вниманія.

– Гарный хлопецъ?—восхищаетъ пластунъ, ударяя по плечу матроса.—Добрый-бы булъ съ тебя казакъ!

Переведя духъ, Кошка направляется къ своему бастіону.

VII.

Иннатій Шевченко.

– Съ Новымъ годомъ! Съ новымъ счастьемъ...

Такъ поздравляли другъ друга офицеры, солдаты и матросы съ наступившимъ новымъ 1854-мъ годымъ.

Подобное поздравленіе какъ-то плохо вяжется, когда къ Севастополю тянутся цѣлыя вереницы носилокъ съ ранеными, прямо въ госпитали, и перевязочные пункты, гдѣ суетился знаменитый старичекъ, докторъ Пироговъ, который, при взглядѣ на каждаго приносимаго, отрывисто назначалъ: «Настолъ!» «Накойку!» «Въ Инженерный! Къ Гущину!» Это значило, что на столахъ совершались спѣшныя операціи отрѣзываніяи отпиливанія рукъ и ногъ, на койкахъ шли перевязки, въ Инженерномъ и Николаевскомъ госпиталяхъ лежали еще терпящіе время и у Гущина, все равно что могила, потому что въ этотъ домъ отсылались только самые безнадежные, и немногіе выходили оттуда.

Съ Новымъ годомъ!..

Но прежде, чѣмъ разсказать, какъ былъ встрѣченъ Новый годъ, мы вернемся немного назадъ.

Кошка благополучно вернулся со своей экскурсіи, не потерявъ ни одного своего трофея и возбудивъ удивленіе своихъ пріятелей.

На другой день, сидя въ блиндажѣ со своими пріятелями, онъ разсказывалъ не столько о своемъ подвигѣ, сколько о возмутительной безпечности англичанъ.

– Расположились, словно у себя дома!– говорилъ онъ закусывая огурцомъ послѣ выпитаго стакана водки.—Полѣзъ туда, часовой спитъ, а дальше еще сидятъ другіе... лопочатъ другъ съ дружкой, а вокругъ себя ничего не видятъ!

Между тѣмъ, англичане, обозленные постоянными ночными посѣщеніями русскихъ, оставлявшихъ послѣ себя разрушительные слѣды, совершили тоже особаго рода подвигъ.

Въ слѣдующую ночь тоже была вы-ласка охотниковъ, а на другой день началась обычная перестрѣлка.

Солдаты и матросы залегли у стѣнки и предались своему обычному занятію: держа на-готовѣ заряженные штуцеры, они держали другъ съ другомъ пари, кто первый попадетъ въ чью нибудь высунувшуюся изъ непріятельской стѣнки башку.

– Братцы! Глянь-ка, что они дѣлаютъ, лѣшій ихъ подери!—крикнулъ кто-то изъ нихъ, указывая на противоположную сторону.

– Прекратить пальбу!—послышался голосъ командира.

Солдаты, переставъ стрѣлять, со злобой глядѣли на слѣдующую представшую передъ ними картину.

Въ прошлую ночь, во время бывшей вылазки, одинъ изъ солдатъ Охотскаго -полка утонулъ въ колодцѣ. Англичане вытащили его оттуда, и вмѣсто того, чтобы похоронить его, выставили его трупъ на своей стѣнкѣ на поруганіе: пусть, молъ, сами русскіе разстрѣляютъ это бездыханное тѣло!

– Скоты!—ворчитъ офицеръ,—лучшаго не могутъ придумать!

Трупъ силуэтомъ выдѣлялся надъ бастіономъ, бѣлѣя надъ нимъ своею изодранною рубахой и развѣвающимися по-вѣтру волосами.

– Это навѣрно изъ Охотскаго полка,– говорили солдаты.

– Охотцы и ходили тогда.

– Что же, братцы, такъ и будемъ сидѣть на нихъ и глядѣть?—спросилъ болѣе нетерпѣливый.

– Можно и палить будетъ, пожалуй, только надо забирать налѣво, аль направо, чтобы его не задѣть.

– Невзначай задѣнешь, пуля вѣдь дура!

– Лохматка!– кричитъ сигнальщикъ.– Но никто не обращаетъ никакого вниманія на этотъ возгласъ. Взоры всѣхъ устремлены на несчастнаго охотца.

– Надо снять его, братцы!

– Надо, извѣстно.

– Не подойти, пожалуй,—говоритъ матросъ.—Ишь, окаянные, слово горохомъ сыпятъ!

– И пущай сыпятъ!—отвѣчаетъ Кошка,—намъ на это наплевать, а снять надо.

– Не отдавать же его на поруганіе нехристямъ!

– Нетто онй нехристи?—вступается какой-то егерь.—Хресты у нихъ тоже есть, самъ видѣлъ.

– Ишь, что сказалъ! Коли они хреще-ные, то зачѣмъ они за турку вступаются?– кричитъ матросъ.

Егерь умолкаетъ и, сердито зарядивъ ружье прицѣливается въ какую-то пробѣгавшую фигура англійскаго смѣльчака.

Выстрѣлъ, фигура какъ то странно подпрыгнула на мѣстѣ и затѣмъ кубаремъ скатилась внизъ.

– Акуратъ арцы!—смѣется Кошка.

– Это ему за Охотца!—говоритъ солдатъ, снова заряжая штуцеръ.

– Однако, ребята, его надо снять!—воскликнулъ офицеръ.—Долго ли ему висѣть тамъ?

– Сымемъ, ваше благородіе!—слышится дружный отвѣтъ.

– Не всѣмъ же сразу,—говоритъ офицеръ, становясь противъ открытой амбразуры, не обращая вниманія на летѣвшій на него цѣлый рой пуль.—Надо двоимъ или троимъ...

– Жеребецъ. Берегись!.. – кричитъ сигнальщикъ.

Какой-то матросъ быстро бросается на офицера и, безъ всякой церемоніи»

оттолкнувъ его, валитъ на землю и прикрываетъ его своимъ туловищемъ.

Раздается оглушительный трескъ, въ воздухѣ со свистомъ пронислись осколки.

– Вставайте, ваше благородіе,—говоритъ матросъ, подымаясь.

– Спасибо, – отвѣтилъ офицеръ, и, вставъ, тщательно стряхиваетъ съ себя приставшую грязь.

Жеребецъ надѣлалъ дѣловъ: своротилъ часть стѣнки и поранилъ осколками не мало людей.

– Носилки сюда!

– Жарь въ нихъ капральствомъ!—кричитъ офицеръ.

– Есть!..

Проходитъ день и начинаются сумерки.

Фигура Охотца все еще выдѣляется на непріятельской стѣнкѣ, мозоля глаза солдатамъ.

Командиръ бастіона сидитъ въ блиндажѣ, прихлебывая мутный чай, который ему приготовилъ деныцикъ.

Противъ него, согнувшись подъ низкимъ потолкомъ, стоитъ Кошка.

– Васъ сколько пойдетъ?—обращается къ нему командиръ,

Я одинъ, ваше благородіе.

– Да вѣдь тебя зря убьютъ, а если

даже и не убьютъ, то какъ же ты притащишь за собою тѣло?

– Можно и одному, ваше благородіе

– Ну, какъ знаешь, иди съ Богомъ.

Матросъ повернулся, по формѣ, и, ударившись маковкой въ потолокъ, вышелъ изъ блиндажа.

Уже смеркалось совсѣмъ, когда матросъ, очутившись между своими и непріятельскими батареями, ползкомъ двигался по размягченной дождемъ почвѣ.

Вотъ уже передъ нимъ дымящаяся отъ выстрѣловъ батарея.

На самой стѣнкѣ, наклонивъ голову, смотритъ на него мертвыми глазами трупъ солдата, выставленнаго на всеобщее поруганіе. Въ воздухѣ развѣваютея остатки его одежды, изъ подъ которой просвѣчиваетъ желтое тѣло.

Неподалеку люди въ синихъ плащахъ возятся около орудія, собираясь послать въ русскихъ зарядъ. Тутъ же расположились стрѣлки. Вокругъ трупа было пусто, потому что никто, видно, не рѣшался подходить къ нему.

Вдругъ среди нихъ слышится крикъ изумленія и ужаса.

На стѣнкѣ внезапно появляется фигура матроса, и не успѣли всѣ опомниться, какъ онъ, взваливъ трупъ своего земляка

на плечи, спрыгиваетъ внизъ и быстро удаляется.

– Годдемъ! – кричатъ опомнившіеся англичане и посылаютъ вслѣдъ за удальцомъ цѣлый залпъ.

Но Кошка прямо и открыто идетъ впередъ, широко шагая и пригибаясь подъ тяжестью своей ноши.

Но вотъ онъ останавливается, спускаетъ трупъ на землю и, взявъ найденныя имъ по пути англійскія носилки, принимается, въ виду двухъ враждебныхъ позицій, за дѣло: прорѣзавъ въ носилкахъ дырья и просуновъ въ нихъ руки мертвеца, затѣмъ взваливъ все это на спину, онъ шагаетъ дальше.

^—Молодецъ, Кошка, молодецъ!—кричатъ ему товарищи, протягивая свои ружья, чтобы помочь ему подняться на свою батарею.

Матросъ, весь запыхавшись, кладетъ мертвеца на землю и садится на лафетъ пушки.

– Ты не раненъ?—спрашиваютъ его окружающіе матросы и солдаты.

– Нѣтъ!—отвѣчаетъ онъ,—а вотъ ему, сердечному, пожалуй, порядкомъ попало.

Осмотрѣли трупъ и нашли на спинѣ его шесть пуль. Кошка остался совсѣмъ невредимъ.

– По крайней мѣрѣ, его похоронятъ

вмѣстѣ со своими,—говорили солдаты* когда Охотда отправили на носилкахъ на мѣсто вѣчнаго покоя.

Но этотъ вечеръ не кончился для англичанъ однимъ сюрпризомъ: съ ними еще случился новый неожиданный казусъ.

Побѣдные лавры Петра Кошки не давали спатъ какому-то Донскому казаку, имя котораго, къ сажелѣнію, осталось для насъ неизвѣстнымъ.

– Вотъ, подумаешь, диковина!—говорилъ онъ своимъ землякамъ станичникамъ—мертваго съ бастіона унесъ... вотъ живьемъ взять гличана, это дѣло другое!

– А ты бы попробовалъ!—подзадарива-ли его казаки.

– За этимъ дѣло не станетъ. Ну, братцы, кто со мною за компанію?.. Одному вѣдь не стащить, барахтаться будетъ.

Компанія быстро составилась и, спустя немного времени, пятеро удальцовъ, пользуясь темнотою, направились къ непріятельскому редуту.

Стоитъ на стѣнкѣ англійскій часовой, напрасно взглядываясь впередъ въ темное пространство... Вотъ онъ, повернувшись, идетъ медленнымъ шагомъ вдоль стѣнки, и вдругъ чувствуетъ—что-то острое кольнуло ему въ затылокъ, и не успѣлъ оглянуться, какъ кто-то потянулъ его внизъ... И летитъ бѣдняга со своей батареи, крича благимъ матомъ, внизъ, прямо на руки казакамъ.

– Тащите его!—кричитъ одинъ изъ нихъ, отцѣпляя застрявшую въ англійскомъ мундирѣ, загнутую крючкомъ пику.

Разбуженные и встревоженные крикомъ, англичане выбѣгаютъ на стѣнку и подымаютъ пальбу по – бѣгущимъ впередъ казакамъ, но тѣ благополучно достигаютъ съ плѣннымъ до бастіона!

И такъ, наступилъ день Новаго года.

Погода была ненастная, становившаяся изо-дня все хуже и хуже, морозъ дошелъ до 10°.

Союзники, не смотря на страданія въ непривычномъ для нихъ климатѣ, все еще не давали покоя Севастополю и, осыпая его бастіоны своими снарядами, подходили къ нимъ со своими подкопами все ближе и ближе. Въ этотъ день они напали на залегшихъ передъ 4-мъ бастіономъ, въ ложементахъ, нашихъ стрѣлковъ и послѣ короткой схватки выбили ихъ оттуда. И вотъ рѣшено было отомстить имъ. По распоряженію начальника третьяго отдѣла оборонительной линіи, адмирала Панфилова, отрядъ въ 250 человѣкъ охот-цевъ, волынцевъ и 45-го флотскаго экипажа, съ 30человѣками рабочихъ, собрался на третьемъ бастіонѣ, подъ начальствомъ лейтенанта Бирюлева.

– Ну, молодцы,—говорилъ лейтенантъ, обходя ряды солдатъ и матросовъ, – ложементы, отбитые отъ насъ непріятелемъ, надо вернуть назадъ, да кстати отплатить за нашихъ, что полегли тамъ.

– Отобьемъ, ваше благородіе! Рады стараться!—дружно отвѣчаютъ молодцы.

Это была ночь на 19 января.

Настала ночь и пошёлъ снѣгъ при холодномъ вѣтрѣ.

Въ такую непогодь врядъ ли можно ожидать чьего нибудь нападенія, а потому, на французскихъ бастіонахъ все спокойно и люди грѣются, забравшись въ свои блиндажи.

Въ три часа ночи нашъ отрядъ незамѣтно, среди темноты, приближался къ нимъ.

Закутанный въ свой плащъ ходитъ взадъ и впередъ сильно продрогшій французскій часовой, стараясь отогрѣться на ходу.

Ему очень хочется спать и онъ съ нетерпѣніемъ ждетъ смѣны. Вдругъ сквозь дремоту слышитъ онъ шаги приближающихся людей.

– Кто идетъ?—крикнулъ онъ, думая, что это идутъ свои.

Отвѣта нѣтъ.

– Кто идетъ? – повторилъ онъ, прислушиваясь.

Шаги утихли и опять настала тишина, прерываемая далекими выстрѣлами прочихъ позицій.

Кто-то кашлянулъ въ темнотѣ.

– Кто идетъ?—опять повторяетъ часовой, отвѣчайте, или я буду стрѣлять!

Опять молчаніе.

– Еще разъ, кто идетъ? – Возвысилъ голосъ часовой и взялъ ружье на изготовку.

– Русскіе!—раздается громкій голосъ, и вслѣдъ затѣмъ, пронеслось громкое «Ура».

И не успѣлъ податься назадъ часовой, какъ увидѣлъ предъ собою взбирающуюся на стѣнку толпу людей и онъ первый палъ на своемъ посту, пронзенный штыками.

Выбѣжавшіе второпяхъ французы не были въ состояніи удержать врѣзавшихся въ ихъ ложементы русскихъ и, оставивъ на мѣстѣ восемнадцать тѣлъ побѣжали въ свои траншеи.

– За мной! – крикнулъ Бирюлевъ и бросился первый впередъ.

Всѣ бросились за нимъ, и вскорѣ въ

траншеяхъ ночалась ночная рукопашная схватка.

Французы, подкрѣпляемые своими, бились отчаянно. За лейтенантомъ шагъ за шагомъ слѣдовалъ матросъ Игнатій Шевченко (80-го фл. экип.) и отражалъ своимъ штыкомъ удары, направленные на своего командира.

Вдругъ на Бирюлева, очутившагося какъ-то въ сторонѣ, бросаются нѣсколько французовъ, и напрасно отбивается отъ нихъ лейтенантъ своею саблей, но ожесточенные враги напираютъ на него все болѣе и болѣе.

Его люди, занятые рукопашной работой, не видятъ своего командира, видятъ только Шевченко, который, замѣтивъ устремленные на своего командира вражескіе штыки, быстро побѣжалъ къ нему и заслонилъ его своею грудью...

Принявъ предназначенные своему лейтенанту удары на себя, лихой матросъ, пронзенный штыками, палъ жертвою своего долга и великодушія.

Подоспѣвшіе Кошка и еще нѣсколько съ нимъ человѣкъ успѣли выручить Бирюлева отъ грозившей ему опасности.

Подкрѣпленные новыми силами, французы оттѣснили таки нашихъ, но они, подбодряемые Бирюлевымъ, снова съ крикомъ «Ура» устремлялись на непріятельскіе траншеи.

Пять разъ ходили они на эти траншеи, производя тамъ смерть и разрушеніе, и наконецъ отступили, захвативъ съ собою семерыхъ непріятельскихъ нижнихъ чиновъ и двухъ офицеровъ плѣнными.

Отрядъ медленно отступаетъ, по временамъ отстрѣливаясь. Многіе солдаты несутъ захваченные въ бою ружья, патроны и сабли.

За ними уныло слѣдуютъ захваченные французы, окруженные конвоемъ.

– Ваше благородіе!—кричитъ, нагоняя Бирюлева унтеръ-офицеръ, —тамъ что-то неладно.

– Гдѣ?—останавливаетъ лейтенантъ.

– На траншеѣ, ваше благородіе,—кто-то изъ нашихъ остался тамъ и очень ругается; выручить бы?

– Понятно выручить! – соглашается БирЮлевъ и затѣмъ раздается его громкая команда:—кругомъ! на руку! бѣгомъ маршъ!..

Снова раздается зычное «ура» и отрядъ летитъ опять на эту злосчастную траншею!

Опять заработали наши штыки, послѣ

порядочной передряги, успѣли выручить застрявшаго...

– Братцы:—кричитъ вырученный уцѣпившись за какого-то французика:—тащите и этого! чего онъ связался со мною и ругался?

Потащили и француза, и затѣмъ отрядъ послѣ шестаго нападенія вернулся домой.

Доблесть Игнатія Шевченка была объявлена въ приказахъ по войскамъ, и по Высочайшему повелѣнію семейство его было обезпечено пенсіей.

УІИ.

Іеромонахъ Аника.

Въ особенности не нравился французамъ камчатскій люнетъ. Онъ вредилъ имъ больше всѣхъ и постоянно былъ имъ словно бѣльмо на, глазу.

Нѣсколько разъ нападали они на него, пробуя взять штурмомъ, но попытки эти были напрасны, несмотря на ихъ храбрость.

Наконецъ, 6-го марта, они рѣшились попробовать еще счастія.

Послѣ сильной канонады, три колонны зуавовъ, одѣтыхъ въ синія турецкаго покроя куртки и въ красныхъ фескахъ, устремились на этотъ люнетъ.

Нужно сказать при этомъ, что французскія войска явились достойными соперниками нашимъ; ихъ стойкость и. храбрость въ бою были образцовыми. Но въ особенности выдѣлялись между ними алжирскія войска, называемые зуавами: то были отчаянные головорѣзы.

Вотъ почему нашимъ трудно было про-тивустоять дружному натиску этого отборнаго войска, но три роты волынцевъ подъ командою полковника Свѣщевскаго приняли ихъ штыками такъ хорошо, что зуавы принуждены были отступить.

Оправившись немного, зуавы кинулись на наши ложементы, но тамъ давно ждалъ ихъ батальонъ Якутскаго полка и двѣ роты Томскаго полка подъ командою полковника Вялаго.

Отрядъ этотъ въ сравненіи съ многочисленностью зуавовъ былъ очень невеликъ, но наши солдаты считать враговъ совсѣмъ не умѣютъ... Дружно ощетинившись штыками, бросился батальонъ и двѣ

роты томцевъ, и завязалась жаркая рукопашная...

Какъ ни мужественны были зуавы, но, не будучи въ состояніи выдержать этотъ штыковый натискъ, бросились бѣжать въ свои траншеи обратно.

Батальонъ двинулся за ними, и тутъ пришлось ему схватиться съ 10-мъ войскомъ.

Завязалась опять страшная кровопролитная рукопашная драка, но непріятель словно не убывалъ, хотя якутцы и томцы таяли, подобно снѣгу отъ солнца... Не малое время бились они, но наконецъ устали ихъ руки могучія и потому по данному сигналу они въ полномъ парядкѣ пошли въ свои ложементы, не забывъ захватить съ собою плѣнныхъ^-– офицера и девять человекъ солдатъ.

Итакъ, послѣдняя попытка французовъ взять «Комчатку» была напрасная стоила имъ большихъ потерь...

На другой день, послѣ этого славнаго дѣла, т. е. 7-го марта, Севастополь понесъ страшную потерю: на Малаховомъ курганѣ, тамъ, гдѣ былъ смертельно раненъ адмиралъ Корниловъ, погибъ другой, доблестный и неустрашимый адмиралъ Истоминъ. Возвращаясь изъ камчатскаго люнета на

свой Малаховъ курганъ, онъ былъ убитъ непріятельскимъ ядромъ.

Во время похоронъ адмиралъ Нахимовъ, безсмѣнно несшій въ числѣ другихъ адмираловъ и генераловъ гробъ своего боеваго друга и собрата, заглянулъ въ склепъ, куда хотѣли поставить гробъ рядомъ съ Корниловымъ, и сказалъ:

– Есть еще мѣсто для одного, хотя-бы и поперегъ склепа.

Нахимовъ будто предчувствовалъ, что и ему придется лечь тутъ-же на этомъ свободномъ мѣстѣ...

А французы съ большимъ упорствомъ подвигались впередъ своими насыпями и были уже на розстояніи 40 саженей отъ нашихъ ложементовъ.

Нужно было во что бы то ни стало помѣшать имъ, и вотъ занявшій мѣсто Истомина, другой герой, генералъ Хрулевъ, рѣшился вытѣснить ихъ оттуда.

Рѣшено было сдѣлать¹ ночную вылазку съ 10-го на 11-е марта.

Въ 9 часовъ вечера, къ мѣсту назначенія начали прибывать назначенныя для вылазки войска: девять баталіоновъ Камчатскаго, Днѣпровскаго, Волынскаго и Угличскаго полковъ и батальонъ моряковъ подъ командой полковниковъ Голева и Радомскаго.

Ночь была свѣтлая и лунная, хотя погода была довольно бурная.

Войска, благословясь, тихо, почти безъ всякаго шума, двинулись впередъ, выпустивъ передъ собою стрѣлковую цѣпь.

Въ это время, чтобы отвлечь вниманіе непріятеля, по распоряженію адмирала Панфилова, должны были произойти еще двѣ вылазки, одна—подъ командою Бирюлева, а другая—капитана Будищева.

Молча шли люди Хрулева впередъ, ротными колоннами. Сначала ярко свѣтившая луна зашла вдругъ за тучу и вся окрестность погрузилась въ темноту.

Вдругъ, совершенно неожиданно, съ противуположной стороны раздался залпъ и затѣмъ крики: «Ѵіѵе ГІтрегеиг!» (Да здравствуетъ Императоръ) и «Ѵіѵе Іа Егапсе!» (Да здравствуетъ Франція)... Оказалось, что французы предупредили насъ. Смущенные неожиданностью, стрѣлки быстро отступили, давъ непріятелю занять наши ложементы.

Хрулевъ остановился и, глядя на огненную линію непріятельскихъ выстрѣловъ, быстро сообразилъ число его и направленіе.

– Четыре баталіона въ атаку!—скомандовалъ онъ.

Зарокотали наши барабаны и четыре баталіона камчатцевъ и днѣпровцевъ двинулись впередъ.

Ихъ встрѣтили цѣлые залпы штуцеровъ и сильный огонь изъ орудій, но они безъ выстрѣла, сомкнувъ ряды, шли дальше.

Быстро, съ громкимъ «Ура», бросились они на свои, занятые врагомъ, ложементы, и принялись выковыривать штыками французовъ. Выбивъ ихъ изъ ложементовъ, они, какъ говорится, на ихъ плечахъ ворвались въ траншею.

Тамъ, въ глубокой ночной темнотѣ, началась страшная кровопролитная рукопашная. Только и было слышно, звяканье штыковъ и сабель, хриплыя восклицанія сражающихся и вопли раненыхъ и умирающихъ... То была страшная бойня, когда люди въ ожесточеніи бросаютъ оружіе и начинаютъ душить другъ друга руками, пуская въ дѣло даже зубы...

Вся эта ужасная картина боя освѣщалась по временамъ вспыхивающими кое-гдѣ огоньками ружейныхъ и пистолетныхъ выстрѣловъ.

Но французы все-таки успѣли податься назадъ и снова начали обдавать наши баталіоны страшными залпами. Къ нимъ въ это время подходило сильное подкрѣпленіе.

Тогда полковникъ Голевъ, призвавъ еще одинъ баталіонъ камчатцевъ, снова наперъ на непріятеля и вытѣснилъ ихъ за вторую линію траншей. Въ это время, моряки быстро разрушали оставшіеся за нами ихъ подступы.

Въ траншеяхъ завязалась новая и еще болѣе свирѣпая рукопашная свалка... Выстрѣлы смолкли уже совсѣмъ, и только слышно было лязганіе штыковъ, хряска-ніе череповъ, разбиваемыхъ прикладами, и стоны и проклятья...

Вышедшая изъ-за тучъ луна освѣтила страшную картину этого побоища... Французы, на которыхъ сыпались удары прикладовъ, заваленные каменьями и турами, стойко держались, ожидая себѣ подкрѣпленія.

Въ это время къ французамъ бѣжали свѣжія войска, и тѣ, ободренные, притиснутые было къ своимъ стѣнкамъ, ожесточенно бросились на Русскихъ...

Къ нашимъ же подходили угличане и волынцы и началась новая рѣзня...

Длится бой, а французовъ стало прибывать все больше и больше... Не стало,

видно, у насъ больше силушки и полки начали отступать.

Враги заранѣе торжествуютъ свою побѣду. Съ громкими криками налетаютъ ихъ цѣлыя колонны на наши растроенные ряды... Ихъ ужь стало такъ много, что нашихъ кажется малая горсть..

Наши уже отступаютъ повсемѣстно... И вдругъ въ самомъ разгарѣ этого отступленія, раздается громкій голосъ, поющій тропарь: «Спаси, Господи, люди Твоя»...

И видятъ всѣ, какъ прямо въ ряды отступающихъ идетъ монахъ въ эпитра-хили и съ высокоподнятымъ крестомъ въ рукѣ...

– Гляди, батюшка!—загудѣли солдаты.—Отецъ Аника! За нимъ братцы. За Честный Крестъ идемъ!..

А отецъ Аника (т. е. іеромонахъ Іоанникій Савиновъ) все идетъ впередъ, прямо на непріятеля, поднявъ высоко сверкающій при лунномъ свѣтѣ золоченый крестъ... За нимъ густою толпою слѣдуютъ ободренные солдаты, къ которымъ, при видѣ священнаго изображенія Спасителя распятаго на немъ снова вернулась бодрость и прежняя могучая всесокрушающая сила?

– Побѣды, Благовѣрному Государю Нашему Александру Николаевичу... – громко раздается голосъ іеромонаха и вдругъ прерывается, потому что какой-то французъ бросился на него и взмахомъ своего штыка разодралъ его эпитрахиль, но подоспѣвшій юнкеръ Нагребецкій ударомъ приклада положилъ его на мѣстѣ.

Снова грянуло «Ура», но такое страшное, какое можетъ только кричать разъяренное оскорбленіемъ святыни православное войско. Предводимые Аникой солдаты, буквально понесли французовъ на штыкахъ... Непріятель положительно бросился бѣжать, оставляя свои укрѣпленія за нами. Вотъ наши прорвались за вторую непріятельскую линію, нанося по всюду истребленіе и смерть...

Но далѣе насъ уже готовилась встрѣтить многочисленная непріятельская армія, могущая задавить своею численностью эту малую горсть храбрецовъ.

Предвидя угрожающую опасность, Хрулевъ велѣлъ трубить отступленіе.

– Слышите, ребята, отступленіе трубятъ!—кричали своимъ солдаты и офицеры.

– Вретъ французъ– это онъ надуваетъ нашими сигналами!

– Степанъ Александровичъ (Хрулевъ) приказалъ намъ ломить.

– Ломи ребята, «ура»!

И ломятъ разгулявшіеся солдаты, совсѣмъ не разбирая, какая супротивъ ихъ еще свѣжая сила идетъ...

Напрасно посылаетъ Хрулевъ своихъ ординарцевъ одного за другимъ, чтобы остановитъ сражающихся, но это уже дѣлается невозможнымъ; ожесточенные герои, знай себѣ ломятъ!

При Степанѣ Александровичѣ не остается уже ни одного ординарца... Всѣ разосланы и никто изъ нихъ не вернулся. Навѣрно и они, увлеченные, тоже приняли участіе въ этомъ боѣ.

Дѣлать нечего, пришлось ѣхать самому.

Въ это время подоспѣли французскія дивизіи, предводительствуемыя Мейраномъ и Брюне, и открыли по нашимъ баталіонамъ сильнѣйшій огонь. Выдвинувшіяся впередъ небольшія группы ожесточенно дерущихся солдатъ могли быть истреблены поголовно, безъ всякой пользы.

На встрѣчу Хрулеву шелъ раненый Іоанникій Савиновъ, держа въ рукѣ перебитый крестъ.

– Остановите ихъ, о. Іоанникій!—обратился къ нему генералъ,—они только васъ теперь послушаютъ?

Изнемогающій отъ раны о. Аника, по

возможности скорѣе, 'пошелъ къ мѣсту сраженія.

Послѣ долгихъ горячихъ убѣжденій, насилу удалось уговорить солдатъ прекратить бой. Нехотя повиновались увлеченные герои и, забравъ своихъ раненыхъ, двинулись назадъ. А на встрѣчу имъ бѣжали все новые и новые охотники подраться.

– Куда васъ нелегкая?..

– Пустите братцы, тамъ «уру» шумятъ!

Ихъ едва можно было удержать и вернуть обратно.

Такъ кончилась эта вылазка, стоившая намъ не дешево: выбыло изъ строя 46 офицеровъ и 1,596 нижнихъ чиновъ! Не мало было истреблено и французовъ.

Къ отступающему отряду присоединились съ двухъ сторонъ отряды Вудищева и Бирюлева.

Они тоже поработали хорошо и вернулись не съ пустыми руками:

Вудищевъ направилъ свой отрядъ на оконечность праваго фланга англійской траншеи; бывшіе подъ его командой греки опрокинули собою два полка и, ворвавшись въ траншею, заклепали тамъ нѣсколько мортиръ, и въ тоже время Бирю-

левъ оттѣснилъ англичанъ изъ траншей на Зеленой горѣ.

Кромѣ забраннаго оружія, ими были взяты въ плѣнъ: командиръ ножа Колли инженерный капитанъ Монтегю и 12 рядовыхъ.

Заключеніе.

IX.

Этимъ я заканчиваю краткую картину перваго періода Севастопольской обороны, познакомивъ читателя съ героями этой войны.

Неустрашимость защитниковъ не знала предѣловъ. Приходилось не ободрять ихъ и поощрять, а даже, наоборотъ, удерживать ихъ отъ излишней храбрости и явнаго пренебреженія къ смерти. По этому поводу адмиралъ Нахимовъ, самъ не знавшій страха, отдалъ слѣдующій достопамятный приказъ:

«Чтобы при открытіи огня съ непріятельскихъ батарей не было лишнихъ, людей на открытхъ мѣстахъ и при орудіяхъ. Любопытство, свойственное отвагѣ, одушевляющее доблестный гарнизонъ Севастополя, въ особенности не должно быть допускаемо частными начальниками. Надѣюсь, что дистанціонные начальники обратятъ на это полное вниманіе и раздѣлятъ офицеровъ и солдатъ на очереди, приказавъ свободнымъ находиться подъ блиндажами и въ закрытыхъ мѣстахъ; при этомъ прошу внушить, что жизнь каждаго изъ нихъ принадлежитъ отечеству и что не удальство, а только истинная храбрость приноситъ пользу ему и честь каждаго отличить храбрость въ своихъ поступкахъ отъ удальства».

Между тѣмъ, самъ издавшій этотъ приказъ обладалъ именно такими качествами, отъ какихъ онъ предостерегалъ. Постоянно находясь въ самыхъ опасныхъ мѣстахъ, онъ спокойно осматривалъ сквозь зрительную трубу непріятельскія позиціи, не обращая вниманія на сыпавшіеся вокругъ него пули и пушечные снаряды. Такъ Богъ хранилъ его до 28-го'іюля.

Въ этотъ печальный для севастопольцевъ день Павелъ. Степановичъ Нахимовъ объѣзжалъ оборонительную линію. Отправляясь съ 8-го бастіона на Малаховъ курганъ (Корниловъ бастіонъ), осыпаемый ядрами и пулями, адмиралъ улыбаясь сказалъ своему адъютанту:

– Тутъ какъ будто и дышать весе-лѣе-съ! Онъ стоялъ на бастіонѣ и разсматривалъ въ трубу непріятельскія работы. Пули жужжали вокругъ него и попадали даже въ мѣшокъ, на который онъ оперся.

– Хорошо цѣлятъ, мошенники, очень хорошо-съ!—похвалилъ онъ французовъ.

Это было наканунѣ его имянинъ. Къ нему подошелъ начальникъ Малахова кургана, капитанъ 1-го ранга Кернъ, и началъ уговаривать его сойти съ банкета, такъ какъ адмиралу угрожала опасность.

Въ эту минуту свиснула бомба и уложила сразу трехъ человѣкъ; Нахимовъ оглянулся и вдругъ упалъ: пуля ударила ему въ високъ.

Черезъ два дня, въ 11 часовъ утра, герой скончался.

И прозвали защитники этотъ Малаховъ курганъ проклятымъ мѣстомъ, такъ какъ на немъ погибли три доблестные адмирала: Корниловъ, Истоминъ и Нахимовъ!

А какъ смотрѣлъ Нахимовъ на прочихъ радѣтелей солдатскихъ, показываетъ слѣдующій случай. Разъ онъ стоялъ во время сильной перестрѣлки на самомъ опасномъ пунктѣ. Одинъ изъ севастопольцевъ рѣшился замѣтить ему:

– Что будетъ тогда, если Севастополь васъ утратитъ?

– Не то вы говорите-съ!—отвѣтилъ адмиралъ, нахмурясь:—убьютъ-съ меня, убьютъ-съ васъ,—это ничего-съ. А тоеъ какъ израсходуютъ Тотлебена или князя Васильчикова—не сдобровать-съ и Сева-стополю-съ!

6-го декабря 1854 года Государь Императоръ Всемилостивѣйше повелѣть соизволилъ: мужественнымъ войскамъ, защищающимъ Севастополь, зачесть за годъ службы каждый мѣсяцъ, по всѣмъ правамъ и преимуществамъ.

И никакая награда не могла поощрить усердія людей, какъ поощрила ихъ эта щедрая Высочайшая милость.

Но и тутъ не обошлось безъ комическаго случая.

Явился одинъ герой, считающійся по формуляру 11 лѣтъ на службѣ. Но этотъ старый служака оказался на видъ черезчуръ юнымъ, несмотря на его украшенную Георгіевскимъ крестомъ грудь!

– Тебя какъ ?—зо вугъ спросили его по-окончаніи войны.

– Николка! – бойко отвѣтилъ кавалеръ.

– Сколько же тебѣ лѣтъ отъ роду?

– Десять лѣтъ и девять мѣсяцевъ!

Оказалось,что этому прослужившему 11л.

_ на бастіонахъ, еще не хватало до рожденія трехъ мѣсяцѣвь, по Высочайшему указу.

– Вотъ чѣмъ отличился этотъ мальчикъ. ¹ На батареѣ 5-го бастіона, комендору Тимофею ІІищенко прислуживалъ десятилѣтній сынъ его Николка. Въ день вто-раго бомбандированія комендоръ былъ убитъ и Николка, похоронивъ отца, остался на батареѣ. На редутѣ Шварца онъ увидѣлъ какъ-то девять небольшихъ мортиръ. Выпросивъ позволеніе выстрѣлить изъ мортиры, онъ выполнилъ это очень удачно и ловко, что ему и дозволило поступить на мортирную батарею стараго матроса. Когда матросъ былъ убитъ, Николка замѣнилъ его и справлялся какъ нельзя лучше: даромъ не выпускалъ ни одного снаряда. Онъ былъ награжденъ медалью, а потомъ, по общему приговору, Георгіевскимъ крестомъ.

Упомянутая въ началѣ этого разсказа первая сестра милосердія Дарья Александ-’ ровна устроила въ своей убогой хижинѣ лазаретъ, въ которомъ постоянно лежатъ офицеры и матросы. Матросъ Петръ Кош-

ка произведенъ въ унтеръ-офицеры и ему пожалованъ Георгіевскій крестъ.