Текст книги "Граница(СИ)"
Автор книги: John Lindqvist
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Нет, она не может закрыть глаза. Она убедилась на горьком опыте, что в долгосрочной перспективе ситуация станет невыносимой, если игнорировать такие вещи. Тайные улыбки, невысказанное соучастие. Он ещё какое-то время продолжал говорить о скрипке, о том, что у неё нет сердца, как вдруг её прорвало:
"Хайко, твою мать! Заканчивай! Сколько раз ты провозил больше чем следовало?"
Он отвечал, что это впервые. Он покачала головой.
"Я думаю, раз восемь или десять. Меньшие объёмы, надо признать, да. Может ящик или два сверх лимита. И я пропускала тебя каждый раз, не говоря ни слова. Допускала, что это для собственных нужд, как говорится, но в этот раз ты зашёл слишком далеко, ясно?"
Суровый дальнобойщик сжался перед ней и выглядел напуганным. Она махнула в сторону припаркованного у окна грузовика.
"Если ты провозишь одну, две, ну три лишние бутылки – меня это не волнует, но такого больше не повторится. Понятно?"
Хайко кивнул. Тина достала записную книжку.
"Ладно. Вот как поступим. Я сообщу о тебе как о частном лице. Тебя оштрафуют, и, как ты верно заметил, всё полетит к чертям, но твоей фирмы это не коснётся. В следующий раз такой поблажки не жди. Ок?"
"Да. Спасибо".
Она указала на грудь. "И да, у меня есть сердце. Вот тут, ровно там же, где и твоё".
"Да, конечно. Спасибо".
"И если ты скажешь спасибо ещё хоть раз, я передумаю. Только что пришло в голову, в этих ящиках могут и амфетамины быть спрятаны..."
Хайко заухмылялся и поднял руки в защитном жесте: "Ты знаешь, я бы никогда..."
"Знаю. А теперь езжай отсюда".
Хайко отошёл, Тина понаблюдала, как он взбирается в кабину грузовика и отъезжает, после чего её внезапно охватила меланхолия.
Жёсткость была необходима, она была как вторая кожа, как Тине казалось, но это было не её, Тины, лицо, скорее неизбежная маска, позволяющая выполнять работу, которая, как она всё больше и больше понимала, была бессмысленна. Какое ей дело до ящиков с водкой? Кто от них пострадает, не считая государственной монополии на спиртное?
Хайко продал бы пару бутылок одному соседу, тройку другому. Все были бы счастливы, мальчик получил бы свою скрипку. Добро и свет повсюду, если бы не эта ведьма на таможне. Может ей стоило уволиться, заняться консультациями. Но наркотики – другое дело. На счёт них её совесть не покалывала.
Она видела Хайко в своих мыслях, как он приезжает домой. Его жену. Видела, как его грустный сын уходит в свою комнату, закрывает дверь. Продолжает упражняться на старой скрипке, слишком маленькой для его больших пальцев.
"Нафиг", подумала она. "Наверняка он лгал".
Но он не лгал, она это знала. Поэтому и отпустила его так легко. Ведьма с таможни.
Сентябрь , 18
Прошлым вечером приехал Воре. Я поняла, что это он по лаю собак. Для начала он снял коттедж на неделю.
Роланду это не понравилось. Сказал, что если будут проблемы – это на моей совести. Он говорит как Хемуль из рассказов о Мумми-троллях, только коллекции пуговок ему не хватает.
Соседи вернулись с ребёнком-девочкой. Пока не видела её, но чувствую, придётся.
Я не довольна своей жизнью. Грёбан н ый Х айко, это он открыл мне глаза. Мне не нравится ловить людей. Может, кому-то это по душе . У остальных на работе вроде нет таких проблем. Может быть потому, что им ловля не так легко даётся.
Роланд весь вечер дулся. Самое странное в нём – то, что он не алкоголик. Это бы ему очень пошло. Хотя с другой стороны, у него есть телевизор. Я спросила Воре, нужно ли поставить в коттедж маленький телевизор. Он ответил, что от них болит голова. Ещё одно общее у нас. Мы немного поговорили о лечебных травах.
У меня нет аллергии на электричество, я не хочу её.
Но будь у меня выбор, я бы вообще не сидела дома в тёплое время года. Из-за него у меня зуд на коже. Аллергия на электричество – это вообще болезнь? Все, у кого она есть, кажутся психами.
Сходила на прогулку этим вечером. Все говорят, что в этом году нет грибов, но я как всегда нашла их. Правда их мало и встречаются редко.
Сентябрь, 21
Очень ветрено , антенна скрипит. Роланд продал двух щенков и думает купить спутниковую тарелку. Это хорошо. Ему будет чем заняться, а мне не придётся больше слушать шум от антенны.
Остановила сегодня бодибилдера с восемьюстами пакетиками метамфетамина. Он впал в ярость, сломал стол в маленькой комнате. Пришлось запереть его до приезда полиции. Он разбил окно, выходящее на стоянку. К счастью, не стал прыгать.
Осень меняет лес. Хвойные берут верх. Именно так. Так всегда происходит. Летом лес похож на ярмарку. Яркие, весёлые цвета. Любые. Пока что всё так же, множество цветов в лесу. Но всё сводится к цвету хвойных. Через пару месяцев наступит их время, потому что только они останутся живыми.
Сходила посмотреть пополнение семейства у соседей. Дети постарше рубились в видеои гру. Взглянула на нового человечка, завёрнутого в пелё нки, и стало интересно, сколько времени потребуется, чтобы она так же села перед телевизором? Соседи усталые но довольные. Весь дом пахнет грудным молоком и статическим электричеством. Не выношу этого.
Только что пришло в голову: может Воре принимал или принимает гормоны? Иначе как ему быть таким, какой он есть? Может это то, что я почувствовала . В конце концов, я всегда знаю, когда кто-то под таблетками.
Он почти не бывает дома. Либо уезжает на машине, либо уходит гулять. Чем он вообще занимается? Так и не побеседовала с ним толком.
Шторм нарастает. Скрип антенны омерзителен. Как будто весь дом стонет.
Сентябрь, 22
Проверила сегодня вечером коттедж.
Да, на то были причины. С утра, по дороге на работу мне показалось, что слышу детский плач оттуда. Ну если не плач, то скорее хныканье. Конечно, это могло быть что-то иное (я уверена, это было что-то иное, или может, это слышалось из соседского дома), но...
Когда я вернулась домой, его машины не было. Так что я зашла.
Ребёнка разумеется не было. Всё чисто и аккуратно. Кровать заправлена, всё на своих местах. Куча детективов в мягком переплёте и «Братья Карамазовы», тоже в мягком переплёте. На столе лежали его бинокли, камера и записная книжка.
Да, я открыла её. Да, это было не разумно.
(Думала ли я, что там будет что-то обо мне? Да, думала. Признаю).
Но это был не дневник. Только цифры и аббревиатуры. Ужасный подчерк. Цифры могли означать время. Аббревиатуры могли обозначать что угодно. Насекомых, например. Время, когда он нашёл их. Люди такое записывают?
Металлическая коробка была включена в сеть. Я прислушалась, изнутри шёл жужжащий звук. Не стала открывать замок. Подумала, что рой насекомых может вырваться наружу.
Скажу, что думаю: в моей жизни не хватает волнения. Я придумываю того, чего нет. Я придираюсь к кому угодно, пытаюсь использовать любые улики, чтобы собрать мозаику жизни этого человека. Всё автоматически превращается в головоломку. Почему он туда пошёл? Почему он это сделал? Что он имел этим в виду?
Только в старых детективах бывает так, что все собираются в библиотеке к финальному объяснению . В реальной жизни объяснения нет. А если и есть, то неправдоподобно банальное.
Закончив осмотр, я оставалась в коттедже ещё долгое время. Почему? Потому что там так хорошо пахло. Если кто-нибудь когда-то прочитает этот дневник, я сразу же совершу сэппуку. Я легла на кровать, всё время опасаясь услышать шум его машины, звук от входной двери моего дома. Бельё пахло... не знаю, как. Но мне захотелось остаться там. Полежать среди этого запаха.
Я полежала несколько минут, затем заправила кровать ровно так же, как было до меня.
После обеда Роланд установил спутниковую тарелку. Он весь вечер пытался настроить картинку, но безуспешно. Сыграли в «Скрэббл». Я выиграла.
Сентябрь, 24
Я ненавижу свою работу и себя тоже.
Я не знаю, что в меня сегодня вселилось. Я останавливала каждого, кто провозил хоть что-то, чисто ради жажды расправы. Лишняя бутылка виски, несколько коробок " Marlboro " сверх дозволенного . Сдержанный гнев, ядовитые комментарии в мой адрес . Плачущая у своего, полного бренди чемодана, пожилая женщина.
Как только добралась до дома, сходила прогуляться в лес. Серое небо, холодно. Вышла в футболке, но по-настоящему замёрзнуть так и не получилось. Встретила лося . Тихого такого. Он остановилс я и дал мне почесать себя. Я разрыдалась и прижалась к его шкуре. Попыталась объяснить, что сейчас сезон охоты, и ему следует избегать открытых пространств. Но сомневаюсь, что он понял.
Это называется осенней депрессией. Как будто мысли, что жизнь – дерьмо, обусловлены природой. Я не хочу здесь быть, я не хочу делать то, что делаю.
Заходила Элизабет с младенцем. Много болтала. Это загнало меня ещё глубже в депрессию, но я постаралась этого не показывать. Это называется «меланхолией» в книгах о Мумми-троллях. Но никогда не депрессией. Было бы здорово испытать вместо неё меланхолию. То же горе, но как-то приятнее.
Я и Элизабет возненавидела тоже. Девочка ночью спит хорошо. Просыпается лишь пару раз, чтобы покушать. Бла-бла-бла. Её щёки горят, а глаза сверкают. Нужн а всего одна пуля прямо ей в лоб. Я плохая.
Зашёл Воре и сказал, что останется ещё на неделю. Здорово. Спросил, можно ли ему сфотографировать ребёнка, и Элизабет согласилась. Она как-то напряглась. Что происходит с людьми?
Роланд справился таки с тарелкой, тупил в какой-то фильм. Я поболтала немного с Воре, после того как Элизабет ушла. Не особо много. Но я точно не ненавижу его. Сто процентов. Я сейчас об этом задумалась. На самом деле, я могу ладить с ним. Думаю теперь о нём. И чувствую себя счастливее. Так держать.
Он объездил всю Швецию, пожил некоторое время во многих местах. Ездит и в Россию. По делам. Но он тратит всё свободное время на прогулки. Собирает насекомых и смотрим окрестности. Это хорошо. Я бы тоже этим занялась. Не подглядывать больше, не говорить, просто... наблюдать. Как Снусмумрик.
А теперь пора спать. Может быть, завтра мне будет лучше.
Сентябрь, 25
Суббота. Выходной.
Я более чем уверена. У него там ребёнок. Или какое-то животное, издающие похожие звуки.
Когда он ушёл, я рискнула вновь проверить коттедж, даже несмотря на то, что машина была на месте. Он, как и я гуляет подолгу.
Ничего.
Но в этот раз я решилась. Я открыла замок металлической коробки. Не знаю, что я ожидала увидеть, но внутри были действительно насекомые. А может, это всё были мухи, не знаю. Множество личинок, сотни, может тысячи. И несколько малышей, уже вылупившихся, заползающих на вершины кучек личинок. Наверное я должна была сч е сть их омерзительными, но этого не случилось. Мне они показались милыми.
Покидая коттедж , чувствовала себя взволнованной. Не понимаю себя.
Сентябрь, 27
Вчера встретила Воре в лесу. Мне кажется, он знает, что я была в коттедже. Он начал закрывать дверь (можно подумать, у меня нет ключа, ха-ха). Но я думаю, он делает это напоказ. Я испугалась до смерти, когда увидела, как он, уезжая, закрывает дверь. Потом пошла за ним.
В моей голове т во рится что-то странное. Я уже едва замечаю, что говорит Роланд. Не то чтобы он вообще когда-то говорил что-то важное, но мы как-то же жили вместе. Кажется, он поедет на выставку или что-то такое на выходных, не знаю.
Я попробую записать это: я влюбилась в Воре (я сказала это заодно вслух, но тихо). Нет. Это не так. Я чувствую, когда пишу это, когда говорю. Всё это не так. Всё иначе. Всё... лучше?
Я не понимаю. Из-за этого чувствую себя слегка нездорово.
Мы натолкнулись друг на друга рядом со скалами, которые я называю Танцполом. Вроде того. В смысле, я шла за ним, а он стоял там... ожидая?
Мы поговорили о лесе. Как осень меняет ту т всё. Он сказал, что никогда по-настоящему не чувствовал себя комфортно в помещении (!!!).
Я ответила, что я тоже. А затем... показала ему Танцпол. Он сказал странную вещь. Когда я говорила, что назвала это место Танцполом, потому что легко представить, как тут танцуют эльфы, он ответил: «Так и было. Когда-то».
И он произнёс это вполне серьёзно, без всякого намёка на шутку. (И на самом деле, думаю, это правда. Как я такое придумала? Эльфы?)
Я рассказала ему о дереве, молнии.
И я смеялась, просто не могла сдержаться, потому что это всё так нелепо... Я рассмеялась, когда он сказал, что и его ударило молнией тоже. Борода скрывает шрамы. Он дал их потрогать. Кожа под бородой с одной стороны была неровная.
Мы постояли, глядя друг на друга, пока я не рассмеялась вновь. А что мне ещё было делать? Скольких людей била молния? Одного и десяти тысяч? Если не меньш е. В любом случае, больше не о чем было говорить.
Мне непривычно писать такое, это не мой стиль (я рациональный человек, ношу униформу на работе), но существует ли на самом деле такая штука как родственные души? Если существует, это многое бы объяснило.
Хотя конечно встаёт вопрос – чувствует ли он то же самое? Думаю, да. Как говорят дети: он первый начал. Когда поцеловал меня в щёку летом. Он знал заранее.
Или нет?
Да, знаю. Мне всего лишь нужно спросить, так? Просто задать вопрос. Я лучше умру. Хотя нет, не буду. Но это так сложно... Не знаю, а если он ответит неверно? Во мне что-то сломается.
Я не остановила никого за сегодняшний день на работе. Роберт то р мознул одного чисто для порядка . Пять литров водки сверх лимита. Что я итак знала. Роберт забавно на меня посмотрел.
Я больше не хочу этим заниматься. С меня довольно. Я просто хочу... а чего, собственно?
Сентябрь, 29
Послезавтра он уедет.
Мы повстречались в лесу вчера, собрали много грибов. У него такой же радар как у меня, настроенный на грибы (разумеется). Я спросила о его детстве. Похоже было, что он не хотел об этом рассказывать, так что я сменила тему.
Весь вечер занималась грибами. Роланд меня подозревает. Ну и что? Завтра он отправится в Гётебург на выставку собак на все выходные, заниматься своим делом. Трахаться.
Воре уезжает. Я никогда его больше не увижу.
Так что моим поступкам есть оправдание.
Вчера, когда я приехала домой, его машины не было. Я достала ключ и зашла в коттедж. Чувствовала себя воровкой. Л ежала долго на простыне , боясь и наслаждаясь одновременно. Паника. Даже сейчас, когда я это пишу, мне кажется, что я хочу умереть.
Я не собираюсь накладывать на себя руки, конечно нет. Но я хочу умереть. Лёжа в его кровати, я осознавала, что это – в последний раз (да, я делала это не единожды).
Я хочу исчезнуть, быть стёртой.
Но жду, что это пройдёт. (Никогда не пройдёт, на самом деле).
Мне нужна помощь. Что мне делать теперь?
Когда я собиралась уходить, заметила нечто странное. На сушилке стояла тарелка и чаша. Весьма странно, не так ли? Ладно, ладно, но дело в том, что было на этой тарелке. По началу я решила, что это вроде пудинга . Присмотревшись, поняла, что это личинка. Раздавленная личинка.
Да, у меня есть вкус. Она была вполне неплоха. Вроде улиток, только шероховатая.
Иногда мне кажется, что я живу вне своего тела. Тело делает что-то, а я стою рядом и говорю ему: «Ты что творишь? Ты валяешься на постели, ешь личинки, что ты делаешь?»
Что я делаю? Что буду делать дальше?
Мне кажется, я свихнулась. Он уедет. Это не любовь, но... мне нужно быть рядом с ним. Возможно, я люблю его. Её. Возможно, это так.
Любовь.
Да.
Я раскалываюсь на части.
В четверг после обеда Роланд собрал чемодан и положил его в машину, вместе с Тарой и собачьей едой. Приступ чесотки оказался лёгким, и он решился рискнуть съездить на выставку, хотя может и не следовало бы. Занёсший чесотку в псарни мог рассчитывать, что за его голову назначат награду.
Тина стояла у окна спальни и смотрела, как он отъезжает. Он взяла больничный, не очень хорошо себя чувствовала. Что-то с животом, и с грудью, и с сердцем. Это был первый больничный за её карьеру. Когда она позвонила сказать, что не приедет, коллеги уточнили, сообщала ли она в страховую компанию. Она всё равно не знала, что делать, так что не стала и беспокоиться.
Когда Вольво исчез, свернув на дорогу, она немного посидела на террасе, почитала "Мумми-тролль и комета". Стоял необычно тёплый для осени день, в воздухе витало то же ощущение, что исходило из книги: сырое, заряженное тепло, как будто все затаили дыхание, ожидая перемены.
Из-за давления у неё разболелась голова, и стало сложно сконцентрироваться. Она зашла в дом и постояла у окна в кухне, глядя в сторону коттеджа.
Чем он сейчас там занимается?
Как и обычно в отъезд Роланда она прошлась по магазинам, закупилась для вечеринки. Улитки были во льду в холодильнике. На этот раз она купила больше обычного, но не решилась задать вопрос. Она была напугана. Как будто по сговору, всё сложилось так, чтобы этот вечер стал решающим. Роланда не было, а Воре уезжал на следующий день.
И что же решит этот вечер?
Будь она в здравом рассудке, она бы не колебалась сейчас, откладывая попытку пригласить Воре на обед. Она бы вызвала полицию, так как была уверена, что в коттедже ребёнок. Слух у неё был получше чем у остальных, и она чётко слышала это.
Она обязана позвонить в полицейский участок Норртелье Рагнару и объяснить ситуацию. Они тут же приедут. Они её знают.
Никто не знает меня.
Много лет назад она читала статью о том, что люди выбирают себе пару по запаху. По крайней мере женщины, подумала она. Пяти женщинам дали понюхать футболки, которые носили пять разных мужчин. А может, женщин было больше. Всё это казалось немного сомнительным и извращённым: комбинация лабораторной среды и потных футболок.
Её заинтересовал результат, но она лишь фыркнула на него. Как будто у кого-то есть выбор.
Она выбрала Роланда вопреки его запаху. Не то чтобы он вонял, нет. Но его запах был чужим. Чужим для неё. Кроме него были и другие, кто ответил на её объявление, но он был единственным, сохранившим интерес к ней после первой встречи. Вот тебе и свобода выбора.
А вот Воре... Его запах, его аромат был похож на возвращение домой. Иными словами не выразить. Лёжа в его постели, она чувствовала, как будто заползла в постель родителей. Родители Тины спали на разных кроватях, и потому она думала не о том запахе, а о чём-то ином, надёжном, связанным с домом сильнее, чем что-либо из её воспоминаний.
Так что в полицию она не позвонила.
Быстро наступила ночь, подгоняемая чёрными тучами, наползающими с востока. Воздух был тяжёл, давил на её голову. Случайные капли сбегали по стеклу кухонного окна, в коттедже вспыхнул свет. Внутри неё забилось искорка тревоги.
Надвигается буря.
Она обошла дом, вынимая все вилки из розеток, отключая телевизор, телефон. Она не решалась спросить его, не решалась пригласить зайти. Не знала, к чему это приведёт, но хотела, чтобы он зашёл сам, по собственному желанию.
Она выпила стакан белого, потом ещё один. Волнение давило и разрывало её. Она хотела бы пойти в лес, но не осмеливалась. Буря грозила начаться в любую минуту. Она ощущала это, как будто она заперта в замке и ждёт, когда непобедимая армия придёт за ней. Если бежать – погибнешь, если оставаться – тоже.
Она села на пол в кухне и сжала коленями виски. Быстро встала, налила себе ещё стакан вина и села обратно. Дрожащей рукою она поднесла стакан ко рту и быстро опрокинула его. Через несколько минут почувствовала себя немного лучше.
Затем грянула гроза. Она началась поблизости, Тина успела посчитать лишь одна тысяча один, одна тысяча два, одна тысяча тр..., как после молнии грянул гром. Хлынул дождь, барабаня в планки окон и промывая желоба водостоков. Она сжала зубы и обхватила руками голову, уставилось в пол, чтобы увидеть вспышку молнии.
Следующий раскат был ещё ближе. Она досчитала только до тысяча двух. Как только она перестала сжимать голову руками, зубы начали стучать. Буря катилась с грохотом от моря, озлобленный гигантский призрак, жаждающий сокрушить её, смести прочь в своё белое сияние.
Когда раздался следующий гром, она уже не была уверена, она ли это дрожит или пол под ней. Буря была уже близко. И скоро будет над ней.
Она вскочила на ноги. На задумываясь ни о куртке ни об обуви, выбежала на улицу. Дождь намертво прилепил кофту к её спине, её ноги подняли тучу брызг, когда она бежала по траве к выезду.
Машина Воре виднелась расплывчатым белым пятном за вуалью дождя. Тина бежала к ней так, как будто земля была пронизана электричеством – чего она в общем-то всегда и боялась.
Она открыла дверь пассажирского сидения, рухнула внутри и захлопнула дверь. Дождь барабанил по металлу, мир за стеклом расплылся в огненной, фосфоресцирующей вспышке, а деревья сливались с небом. Секундой позже последовал грохот, две кофейные чашки в полке под бардачком со звоном стукнулись друг о дружку.
За запахом чистящего средства для обшивки она почувствовала его аромат. Биение сердца слегка успокоилось, дрожание рук ослабло. Она надеялась, что изоляция из резиновых шин отделит её от опасной земли, но этот запах там, он успокоил её лучше технических соображений. Она глубоко вдохнула, но вздрогнула от неожиданности, когда дверь открылась, и Воре втиснулся в машину.
Он вытаращил глаза. И был напуган не меньше её. С некоторым усилием, он пробрался на место водителя и захлопнул дверь. Автомобиль был как костюм, размера на четыре меньше, чем нужный ему. Хотя кресло и было отодвинуто до упора, его колени всё равно упирались в руль. Тина представила себе, как это выглядело бы, если бы он вёл машину, и расхохоталась.
Он повернулся к ней, на лице – блеклая улыбка. "Гроза", произнёс он. "Весьма занятно".
"Нет, я просто...", она указала на его голову, которая почти упиралась в крышу. "Может, стоило взять машину побольше?"
Он что-то ответил, но она не расслышала. Чудовищный раскат грома заглушил все остальные звуки. Он сжала руки в кулак, почувствовала, что вот-вот разревётся. Воре вцепился в руль и уставился в одну точку за стеклом.
Она поступала незадумываясь. Она подвинулась к нему ближе. Прильнула к его груди, вдыхая его аромат, ручной тормоз упёрся в её бедро. Он приложил ладонь к её щеке, её уху. Она закрыла глаза.
Вокруг них продолжал бушевать шторм, но вскоре она почувствовала, что и его сердце успокаивается тоже. Волнение улеглось в них обоих, и эта мысль успокаивала Тину ещё больше. Что, в свою очередь, успокаивало Воре. Когда буря начала уходить, они уже практически не боялись.
Они сидели в машине как нормальные люди. Не знали, с чего начать. Шторм был уже далеко, бормотал где-то, напоминая, о том, что они пережили. Наконец, Воре произнёс: "Роланд".
Тина скорчилась. "А что с ним?"
"Он тебе изменяет".
"Да", ответила Тина. "Откуда ты знаешь?"
"По запаху".
Ну разумеется. Зачем ей было спрашивать? Она кивнула и посмотрела в лобовое стекло. Перестала сверкать молния, снаружи было темно – хоть глаз выколи. Свет из автомобиля выдавал лишь редкие пляски капель дождя по капоту, ничего более. Воре открыл дверь.
"Пойдём", сказал он.
Он взял её за руку, и они двинулись к коттеджу. Войдя внутрь, вместе сели на кровать. Они не включали света, помещение наполняли лишь звуки и запахи. У Тины встал ком в горле. Она нащупала в темноте его щёку, проникла сквозь его жёсткую бороду.
"Воре", произнесла она. "Я хочу. Но не могу".
"Нет, ты можешь".
Ответ был столь уверенным, что его должно было хватить, чтобы убедить и булыжник. Но она всё равно покачала головой. "Нет, это слишком больно. Не могу".
"Ты не пробовала".
"Пробовала".
Он обнял её лицо руками. "Нет", сказал он. "Не так, как тебе нужно".
"В смысле?"
Он провёл рукой по её груди, и как будто строй муравьёв пробежал через её тело, собрался у её диафрагмы, начал расти.
"Доверься мне", сказал он.
Воре раздел её. Ощущение в диафрагме было чем-то, чего она никогда ещё не испытывала, как будто неиспользуемая ранее часть её тела пробудилась. Когда он снял рубашку и майку, она прижала лицо к его обнажённой груди и заметила у себя внизу колеблющееся, пульсирующее ощущение.
В темноте её глаза были широко открыты. Всё было так, как будто что-то в её животе вывернулось наизнанку, распустилось. Когда он отодвинул её, чтобы снять трусы, она провела рукой по своей промежности. Она ловила воздух ртом.
Сильнейшее возбуждение ощущалось выше, чем то место, которое она считала своей вагиной. Она попыталась нащупать его, но не нашла отверстий. Ощущение было верным: она выворачивалась наизнанку.
Рука Воре прикоснулась к ней. "Теперь понимаешь?"
Она качнула головой. Кровать заскрипела под тяжестью тела Воре. "Иди ко мне", сказал он.
Она легла на него. Он нежно направил её, она вошла в него. Кровать издала жуткий звук, Тина отодвинулась, затем вновь налегла. Она ощупала его грудь. Блаженство от её новой части тела было поразительным. Подобным фантомным болям, только наоборот. Удовольствие исходило из того, чего не существовало.
Но как? Как?
Но вскоре, это перестало её беспокоить. Она перестала думать. Она налегла на него и вонзилась в его влажную, мягкую темноту. Воре застонал, схватил её за промежность, погладил шрам, отмершую кожу. Они больше не были мужчиной и женщиной, но были двумя телами, нашедшими друг друга во тьме. Разделяясь, воссоединяясь, качаясь на волнах друг друга, до тех пор пока белый свет не пролился сквозь её тело под спазмы и сокращения её чрева, и она закричала, когда пылающие букашки вылетели из неё и вошли в него.
Он зажёг свечи. Тина лежала на кровати, чувствуя, как её половой орган расслабляется, исчезает в ней. Когда Воре нажал на её груди, они некоторое время помедлили, а затем тоже втянулись внутрь неё.
Она посмотрела на его спину. Огромный, искривлённый шрам внизу спину казался тёмно-красным при свете свечи. Она потрогала его средним пальцем.
"Я не знала", сказала она.
"Да", ответил он. "Это было очевидно".
"Почему ты ничего не сказал?"
"Потому что...", его рука проскользнула медленно по её телу. "Потому что не был уверен, что ты захочешь узнать. Я к тому, что ты построила себе жизнь. Адаптировалась к человеческому миру. Ты многого не знаешь. А много чего и не захочешь узнать. Если собираешься продолжать жить как жила раньше".
"Я не хочу так продолжать".
"Нет".
Она думала, он продолжит. Скажет ей что-то. Но он вместо этого глубоко вздохнул и согнулся в неудобную позу так, чтобы лечь лицом ей на живот. Вскоре он начал дрожать, Тина подумала, что ему холодно. Она наклонилась натянуть на него покрывало, но поняла, что он плачет. Она погладила его волосы. "Что случилось?"
"Тина"... он впервые обратился к ней по имени. "Нас не так много осталось. Для тебя будет лучше, если ты... всё забудешь. Не давай этому влиять на твои действия".
Она смотрела в потолок и продолжала гладить его волосы. Изоляция в коттедже была не очень: на сквозняке пламя от свечей колыхалось и мерцало, приводя в движение тени на потолке. Жизнь повсюду.
"Ты держал здесь ребёнка". Его тело напряглось. "Не так ли?"
"Да".
"Кто он? Где сейчас?"
Он поднял голову и сполз и устроился на полу возле кровати. Встав на колени, уставился внимательно в её глаза.
Она могла просто встать и уйти, прямо сейчас. Вернуться в дом, принять горячий душ, выпить несколько бокалов вина, пока не уснёт. Завтра он уедет. Роланд вернётся. В понедельник на работу. Она может продолжать жить в этом -
вранье
– благополучии, которым была её жизнь до сего часа.
Воре встал на ноги и открыл шкаф. Переложил кучу полотенец на верхнюю полку. Вытянулся и достал картонную коробку размером с две обувные. Тина натянула на себя покрывало. Голова Воре едва не упиралась в потолок, он возвышался над ней с коробкой в руках. Она закрыла глаза.
"Он мёртв?", спросила она.
"Нет. Но это и не ребёнок".
Тина ощутила, как прогнулась кровать, когда Воре сел рядом. Услышала, как открывается застёжка коробки. Едва слышимый плач. Она открыла глаза.
Внутри коробки на постели из полотенец лежал крошечный младенец около двух недель от роду. Хрупкая грудь поднималась и опускалась, Воре погладил ему голову указательным пальцем. Тина наклонилась вперёд.
"Это ребёнок", сказала она. Это была девочка. Глаза её были закрыты, а пальчики медленно двигались, как будто она видела сон. На уголке рта виднелась засохшая капля молока.
"Нет", сказал Воре. "Это хиисит. Оно ещё не оплодотворено".
"Нет, это же ребёнок. Я же вижу".
"Это я породил его", ответил Воре, "так что должен знать наверняка, правда? Это хиисит. У него... нет души. Нет мыслей. Он похож на яйцо. Неоплодотворённое яйцо. Но ему можно придать любую форму. Смотри".
Воре поднял младенцу веко и глаз открылся. Тина выдохнула от удивления. Глаза были полностью белыми.
"Оно слепо", сказал Воре. "И глухо. Неспособно к познанию. Может только дышать, плакать, есть". Он смахнул белую каплю с уголка рта ребёнка. Желая подчеркнуть сказанное, он повторил: "Хиисит. Так они называются".
"Это для него нужны были... личинки? Это еда?"
"Да". Он растёр белое вещество между пальцев. "Я подумал, что ты их видела. Когда заходила".
Тина качнула Гловой. Лёгкое чувство тошноты росло в её животе, подбиралось к горлу. Она оторвала взгляд от молочно-белых глаз ребёнка и спросила: "а что значит – придать форму?"
Воре с усилием ткнул пальцем ребёнку туда, где должна была располагаться правая ключица, но палец просто провалился внутрь, оставив после себя вмятину. Младенец никак не отреагировал. "Оно похоже на глину".
Тина посмотрела на впадину, на тёмную дыру в груди ребёнка, которая и не собиралась сглаживаться, и поняла, что с неё хватит. Она выползла с кровати, оставив Воре сидеть с коробкой на коленях. Он не пытался её остановить. Она собрала разбросанные по полу вещи и связала их на руках.
"Что... зачем оно тебе?"
Воре посмотрел на неё. Там, где минуту назад она видела тепло и любовь, было теперь только одиночество, как у озера в чаще леса, куда никто не дойдёт. Слабым голосом он произнёс: "Ты не понимаешь?"
Она помотала головой, шагнула к двери, открыла её. Воре так и сидел на постели. Она вышла на крыльцо, ветер обдал её душем мелкого дождика. Пламя свечей в коттедже сверкнуло резко, проливая узоры на огромного мужчину с маленькой коробкой на коленях.
Это я породил его ...
Белый глаза открыты, палец пронзает грудную клетку.
Она захлопнула дверь и побежала к дому. Попав внутрь, закрыла дверь на ключ. Бросила одежду на пол и пошла прямиком на кухню, где опрокинула в себя оставшееся в бутылке вино. Затем открыла новую и ушла в спальню, включила сонаты Шопена для рояля, увеличила громкость и забралась в постель.
Она не желала знать. Не желала знать ничего. Выпив половину бутылки, она опустила пальцы к половым органам. Тина почувствовала клейкую влагу и поднесла пальцы к носу. Они пахли прорастающими побегами и солёной водой. Она погладила себя. Ничего не произошло. Выпила ещё.
