355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иза Маззеи » Camgirl. Откровенная история вебкам-модели » Текст книги (страница 3)
Camgirl. Откровенная история вебкам-модели
  • Текст добавлен: 11 мая 2021, 15:03

Текст книги "Camgirl. Откровенная история вебкам-модели"


Автор книги: Иза Маззеи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Слава! Слава «Колорадо»! – вопили чирлидеры.

Рядом с оркестром остановился автобус, и группа детей, державших в руках черные и золотые воздушные шарики, пронеслась мимо, а вслед за ними поспешали родители.

– Смотри! – Джона сжал мои пальцы, когда мы выходили из автобуса. – Они приветствуют нас.

Меня пробрала дрожь. Это был хороший секс – потому что я испытала оргазм. Это был плохой секс – потому что, когда все закончилось, я поймала себя на том, что смотрю в окно и пла́чу. Джона встал с постели и вышел, чтобы выбросить презерватив, и когда он снова вошел в комнату, я вытерла щеки. Он обвил меня рукой и стал целовать мое лицо.

– Почему ты плачешь?

– Мне грустно.

– Потому что мы больше не девственники?

– Нет… – Я задумалась. – Может быть.

Он снова поцеловал меня.

– Все нормально, не волнуйся. Это хорошо. Мы теперь всегда будем особенными друг для друга.

Он поднялся, чтобы одеться.

Я чувствовала себя грязной. Чувствовала себя мерзкой. Хотелось выползти из собственной кожи и свернуться калачиком. Хотелось вернуть все вспять. Мне нужно было прикрыться. Я выпрыгнула из постели и торопливо натянула одежду, внезапно вспомнив, как мать учила меня, что после секса надо пописать. Я метнулась в ванную и села на унитаз.

Секс стал доказательством моей любви. Тем, что заставляло Джону чувствовать себя особенным. В обмен на секс он позволял мне писать эсэмэски другим парням. Писать им электронные письма. Обнимать других парней на секунду дольше обычного. Секс был уравновешивающим актом: если я давала его Джоне, то могла утолять свою компульсивную жажду обладать властью над другими мужчинами. Если не давала, Джона начинал ревновать. А вместе с ревностью приходила мелочность.

– Ты считаешь, это мило – так делать, флиртовать с Джошем на моих глазах?

Мы с Джоной сидели в моем старом зеленом Subaru Outback на подъездной дорожке у его дома. Мы ходили на вечеринку к друзьям, и я провела бо́льшую часть вечера на задней веранде, куря сигареты и расспрашивая Джоша о разводе его родителей.

– А почему это должно быть мило? – Я потянулась к ручке, чтобы открыть дверцу и выйти из машины. Джона не шелохнулся.

– Я не понимаю, зачем тебе нужно играть в эти гребаные игры.

Я помолчала, снова откинувшись на спинку кресла, глядя в ветровое стекло. В окне виднелась голова пса Джоны, бордер-колли, он лаял на нас, освещенный уютным теплым сиянием огней в гостиной.

– Какие игры?

– Иза, – заговорил он, – какую бы глубокую, темную, печальную дыру ты ни пыталась заполнить, это не сработает.

– Заткнись! – Я повернулась к двери, открыла ее и вышла.

– Ты знаешь, что это правда. Я – единственный, кто действительно понимает, кто ты такая, – сказал он мне в спину. – А тебе и дела до меня нет. Ты меня даже не любишь.

– Нет, я тебя люблю.

– Я для тебя ничто.

– Джона, я люблю тебя!

– Докажи.

И я смотрела в потолок, не понимая, как то, чего я не хочу, может быть таким приятным. Джона проводил пальцами по ожогам на моем бедре и говорил, что только он может это облегчить. Потом, погружаясь в уныние, что неизменно случалось каждый раз, я пыталась скрыть слезы и гадкое, мертвое ощущение внутри. Я торопливо вскакивала и шла, к примеру, заваривать чай. Что угодно, только бы помочь себе забыть, что моя кожа вся липкая от пота, и кажется, что она хочет слезть с моего тела, чтобы сбежать подальше от меня.

Джона рассказывал мне, как прочел в одной статье, что после выброса окситоцина во время секса возникает ощущение уныния, и советовал принимать витамины, чтобы скорректировать дофаминовый дефицит. Я принимала витамины, гадая, что со мной не так.

Секс вызывал у меня чувство дискомфорта, и чем дискомфортнее мне становилось, тем громче я разглагольствовала. Если мне приходится иметь дело с сексом, то пусть придется и всем остальным. Когда девчонки теряли девственность, я приветствовала их в коридорах жестом «дай пять». Я пыталась заставить своих подруг тоже лишиться девственности. Меня начинали считать потаскухой, и я не хотела быть единственной потаскухой в школе. Конечно же, я хотела быть лучшей потаскухой, самой «горячей» потаскухой, но не хотела быть единственной. Я была той, которая учит подруг делать минет. Как попугай зазубривала статьи из «Космо» и рассуждала о сексуальных позициях. Всегда была охоча до сплетен – кто с кем встречается, кто кому сделал минет, кто принимает таблетки, кто нет. Когда шел дождь, я выгоняла своих друзей на улицу и заставляла их целоваться, потому что нет ничего романтичнее, чем целоваться под дождем. С удовольствием шокировала их, каждый раз доходя до новых крайностей.

На одной вечеринке я сняла блузку. А потом и лифчик.

– Давайте будем естественны! Будем свобо-о-о-одны! – кричала я, бегая по цокольному этажу дома Мэгги, тряся сиськами.

– Иза, а вдруг мой брат спустится!

О, я надеялась, что он спустится! Я надеялась, что спустится ее отец. Я хотела, чтобы все мужчины на свете хотели меня, и для меня не имело значения, что это за мужчины.

Я начала переводить соблазнение парней на новый уровень. Подбила свою подругу Ханну на поцелуйное соревнование, и мы каждые выходные раздавали десятки поцелуев, выпрашивая их у парней и девушек одинаково.

– Я не могу позволить ей выиграть, малыш, – объясняла я Джоне. – Эти поцелуи не в счет, потому что они только ради соревнования.

Мои отношения с Джоной достигли кризисной точки за год до окончания школы. Мы были влюблены друг в друга, в этом не было сомнений, но постоянно ссорились, и манипулирование друг другом постепенно вытеснило всякую настоящую привязанность. Мне казалось, что единственный способ выпутаться из нашей ожесточенной силовой борьбы – разбить ему сердце. При мысли о разбивании сердца Джоны я ощутила кайф. Я выбрала момент – сразу после того, как он сильно разбился на велосипеде, чтобы сообщить ему эту новость. И не скажу, что мною владело такое уж сильное желание отомстить. Просто хотела, чтобы он был как можно более уязвим и я смогла унести всю свою власть с собой.

Я пожала плечами, сидя на краю его кровати.

– Просто я больше не получаю удовольствия от того, что я с тобой.

– Что это значит? У меня сотрясение. Я сейчас не могу ничем таким заниматься.

– Нет, я имею в виду – вообще. – Я старалась говорить как можно более небрежным тоном. Так получалось жестче.

– Знаешь, это просто несправедливо.

– Ты только и делаешь, что просишь меня позаботиться о тебе. Это утомительно.

– У меня сотрясение!

– Да все у тебя в порядке! Ты просто целыми днями ноешь и хнычешь, лежа в постели.

– Иза, пожалуйста! Я люблю тебя.

– Нам семнадцать, Джона. Нельзя воспринимать все так серьезно.

– Пожалуйста, Иза…

Из него словно выпустили весь воздух. Он был маленьким, робким, сгорбившимся на кровати рядом со мной, протягивая руку.

– Прости, Джона. Просто так и должно быть. – Я снова пожала плечами, поднялась и пошла к двери.

На его глазах выступили слезы.

– Иза, но я люблю тебя… и ты тоже меня любишь!

– Тогда, наверное, одной любви недостаточно, Джона.

Я драматично простерла к нему руки, послала воздушный поцелуй и вышла.

Когда объявила о своем новообретенном статусе «одиночки», у меня уже был составлен список парней, каждый из которых думал, что будет следующим. Чтобы не нянчить собственное разбитое сердце, я просто металась от парня к парню, тщательно следя, чтобы ни один из них не был тем, в кого я на самом деле смогла бы влюбиться. Мне нужно было как можно больше начал отношений. Я чувствовала себя наиболее могущественной как раз тогда, когда парень осознавал, что хочет меня. Именно этот переход – от одноклассницы к объекту желания – вызывал у меня восторг. Быстро меняя бойфрендов, я могла оставаться в этой соблазнительной части отношений неограниченно долгое время. И всякий раз, как парень начинал требовать большего, я находила удобную отмазку.

– Мы с тобой только начали встречаться, – объясняла я, лукаво притискивая руку парня к своей груди. – Мы не можем пока зайти дальше этого, – прикусывала губу, он тихонько стонал, а я уходила и оставляла его в полной растерянности.

После расставания я не отпускала парня далеко, держала их всех на расстоянии вытянутой руки – ни больше ни меньше – на случай, если мне станет одиноко в два часа ночи. Для этого старалась заканчивать отношения самым жульническим способом из возможных. Затевала мини-ссоры и говорила, что мне нужно пространство. Изменяла, а потом рыдала, поднимала тему невнимательности родителей и говорила: «Мне было просто слишком грустно, и я нуждалась в утешении». Что не было абсолютной ложью – но и чистой правдой тоже. Каждый раз цель была проста: завершить отношения, но сохранить внимание.

Моя репутация вскоре приобрела дополнение – из просто «безудержной потаскухи» я превратилась в «безудержную потаскуху и разбивательницу сердец». Меня начали ненавидеть. Лорен не нравилось, что я разговариваю с ее бывшим. Мэгги не хотела, чтобы я целовалась взасос со всеми гостями на ее дне рождения. Ни одна девушка не желала, чтобы я раздевалась в ее гостиной. Райан ненавидел меня за то, что я разбила сердце его лучшему другу, а Миранда перестала разговаривать со мной, потому что я бортанула ее брата спустя всего три недели отношений. Меня перестали приглашать на вечеринки, ночевки и в походы. Я теряла подруг. Они хотели, чтобы я перестала флиртовать с их отцами, и в этом они нуждались больше, чем в моих советах по выбору ароматизированных презервативов. Я чувствовала себя одинокой, изолированной. И сама начала называть себя потаскухой.

Моя мать восприняла мою новую идентичность невозмутимо. Думаю, это принятие было вызвано тем, что вокруг меня витала смутная аура отчаяния, а не моим желанием казаться крутой. Я обожала разгуливать по дому в нижнем белье и провозглашать громкие заявления, чтобы успокоить себя. «Твоя дочка – очень горячая штучка, ты знаешь?», и «ты родила такую секс-бомбу», и «проклятье, мама, я в по-о-олном порядке».

Она не смущалась даже тогда, когда я обращалась к ней с «потаскушьими» просьбами. Как в тот раз, когда попросила, чтобы на моем именинном торте была надпись «ШЛЮХА».

– Шлюха? Просто шлюха, и все? – переспросила мать, занеся карандаш над списком покупок.

– Да.

– Не «с днем рождения, шлюха» или, не знаю… «будь счастлива, шлюха»?

– «Будь счастлива, шлюха»? Фу-у! Нет, просто – шлюха. Потому что я и есть шлюха, – вздохнула я. – Ты все равно такой не купишь.

И моя дражайшая матушка поехала с этим списком покупок в Whole Foods[8]8
  Американская сеть супермаркетов органических продуктов питания.


[Закрыть]
и уговорила кондитера изготовить «шлюхин торт» для ее дочери. Я ликующе захохотала, когда она церемонно выставила этот торт на зеленую гранитную кухонную столешницу:

– Ну он точно решил, что я спятила. Но все же сделал его.

Чем больше становилось парней, с которыми я рассталась, тем сильнее меня ненавидели и тем полнее я принимала свою репутацию. В конце концов, это ведь она делала меня особенной и не такой, как все. С каждым новым бойфрендом я, возможно, теряла друга, но заодно получала новый источник утешения. В этих отношениях я была в безопасности – и была главной. Ни один из парней не отвергал Изу даже после того, как я с ним расставалась.

В смысле, так было до Сэма.

Глава 3. Большинство девушек[9]9
  Most Girls – песня американской актрисы, модели и певицы Хейли Стайнфелд.


[Закрыть]

Сэм в старших классах вместе со мной занимался латынью. Он был из тех ребят, которые считают, что ходить в тоге и в полный голос декламировать Катулла – это круто. Отличался театральностью, дурашливостью и при этом острым умом. Он был романтиком, бренчал на гитаре и писал стихи. А еще он был слегка полноват, ходил в «кроксах» и имел привычку спотыкаться на каждом слове, разговаривая с девушками. Я не имела никакого намерения с ним встречаться. Но, покончив с Джоной, поймала себя на одной мысли.

Сэм был хорошим вариантом по двум причинам. Во-первых, он был ботаником-девственником, который, похоже, не считал руку жалким подобием женщины. Во-вторых, он ни за что не набрался бы храбрости, чтобы попросить меня о сексе. Никогда. Разумеется, я с удовольствием и без всякой жалости дразнила Сэма. Я целовалась с ним взасос часами, но отказывалась заходить дальше. Моя рука проскальзывала в его брюки как раз тогда, когда я слышала машину его матери на подъездной дорожке. Сэм, казалось, пребывал в полнейшей растерянности из-за моей одержимости физической близостью и одновременного отвращения к ней. Я говорила ему, что не хочу никуда спешить – пусть все идет своим чередом, – и упивалась его явным дискомфортом. Его желанием большего и боязнью об этом попросить.

На зимние каникулы Сэм поехал с родителями на Гавайи, а я почувствовала, что наше с ним время подходит к концу. Он хотел, чтобы я стала его девушкой по-настоящему. Он хотел, чтобы я перестала стягивать с себя одежду на вечеринках и флиртовать с другими парнями. Он хотел заниматься сексом. Он был терпелив и, очевидно, собирался ждать, пока я не буду готова. А я и не думала быть готовой. Это был хороший момент, чтобы устроить драму, вызвать у Сэма страх потерять меня. Если он будет думать, что я брошу его, то перестанет просить ускорить развитие событий и будет рад тому, что у него уже есть. Я, естественно, выбрала наилучший вариант действия: сделать фото, на котором сижу на темном кожаном диване, лицо к лицу, нос к носу, с парнем по имени Мэтт.

Мы тусили у Мэтта дома на первом этаже, и Мэгги, которая сфотографировала нас, считала, что в моей идее нет ничего забавного. Мэгги была заводилой в нашей компании. Это она планировала вечеринки, и распускала сплетни, и решала, кому позволено сидеть с нами за обедом в школьной столовой. На вкус Мэгги, я была чересчур неуправляемой, но она не хотела превращать меня во врага.

– Знаете, ребята, Сэм будет в ярости, – предостерегла Мэгги.

– Заткнись ты! Это же смешно, это шутка, – закатив глаза, ответила я.

– Если и шутка, то несмешная. Я ее не понимаю.

– Мэгги, мы же не целуемся на самом деле. Мы соприкасаемся носами. Это другое дело.

Я сидела, оседлав колени Мэтта, лицом к нему, и его ладони лежали на моих бедрах. Как по мне, фотография была идеальной. Я могла заставить Сэма поссориться со мной, позволив ему осознать, что он может потерять меня, если не заткнется, и при этом могла заставить Мэтта влюбиться в меня. Я вынудила Мэгги сделать это фото, а Мэтта заставила выложить его в «Фейсбук», вернулась домой и стала ждать.

– Что это, черт возьми, за фотография, Иза?! – кричал мне Сэм из своего отеля на Гавайях.

– Это просто шутка, Сэм. Уймись!

– Шутка? Что ты имеешь в виду?

– Сэм, я говорила Мэтту, что не надо выкладывать эту фотку, я даже не хотела, чтобы ее вообще сделали, ясно? Это шутка. Мы просто друзья, и Мэгги подумала, что это будет забавно. Извини!

– Почему ты так со мной поступаешь?

– Поступаю как?

– Вот так! Это фото! Все остальное! Ты вечно вешаешься на парней, которые не твои парни!

Я вздохнула.

– Я не виновата, что ты такой закомплексованный, Сэм. Надо было позволить мне раздеваться на вечеринках, если я этого хочу. Ты мне не хозяин!

На следующее утро Сэм оставил под фотографией комментарий для Мэтта: «Не понимаю, что там у вас происходит, но мне кажется, что следовало бы пнуть тебя в зад с такой силой, чтобы ты забыл, каким концом ешь, а каким какаешь!»

Мэтту понравилось.

Когда Сэм вернулся с Гавайев, я ждала, что он пришлет мне приглашение в гости. Вместо этого он написал, что ему нужно «кое-что переосмыслить». Что, простите?! Я бросила его без всяких церемоний. Да как он смеет!

Пару дней спустя Сэм подъехал к моему дому, чтобы отдать какие-то вещи, которые я ему оставила. «Вещи» оказались одной-единственной книжкой, потертым экземпляром «К востоку от рая» Стейнбека в мягкой обложке. Он стремительно выпрыгнул из материнского «Лексуса» и стоял в конце нашей длинной подъездной дорожки. Я нажала кнопку, открывая медлительные, как черепаха, металлические ворота, и стала ждать его, скрестив руки на груди. Это была даже не моя книга, хотя я говорила ему, что она – моя любимая.

– Это не моя книга, Сэм.

Он немного замешкался, явно не ожидая, что я заговорю первой.

– Можешь оставить ее себе. Она не моя, – повторила я и развернулась, собираясь в обратный путь по дорожке. И вообще, зачем он приехал? Не может быть, чтобы он до сих пор злился, – ему не положено.

– А ну, погоди секунду! – его голос был хриплым. Тон точь-в-точь как у папаши, отчитывающего ребенка. Я повернулась. Сэм швырнул книгу на землю между нами, и глухой «шмяк» удовлетворил каждую мою клеточку, которая жаждала мелодрамы. – Я понимаю, почему ты советовала мне это прочесть, – сказал он, вызывая меня на ответную реакцию.

– Э-э, почему же? Потому что это хорошая книга? – предположила я.

– Нет!

– Значит, тебе не понравилось?

– Нет… То есть да… То есть это хорошая книга.

Он набрал побольше воздуху и пустился в явно отрепетированный монолог.

– Ты – чудовище! Ты точно такая же, как она. Как Кэти. Из этой книги. – Он поджал губы и практически выплюнул мне в лицо остальное: – Во всем твоем теле нет ни единой фибры человечности! – Поскольку книгу он уже на землю швырнул, больше никаких драматических жестов в его распоряжении не осталось, разве что раз за разом тыкать пальцем в воздух. – Ты меня слышишь? ЧУДОВИЩЕ! Прощай навсегда! – и он потопал обратно к машине.

Я подобрала с земли книгу и неторопливо вернулась к гаражу. События «К востоку от рая» происходят в Салинасе, штат Калифорния, в начале 1900-х годов. Кэти выходит замуж за главного героя, спит с его братом, стреляет в него, бросает его и перебирается в маленький городок, где становится проституткой и держит бордель, шантажируя мужчин и разбивая им сердца. Хотя Стейнбек буквально описывает Кэти как «чудовище» с «увечной душой», мне она всегда была симпатична. Мне отзывалось ее стремление быть желанной. Она сильная, прекрасная, обожаемая, неуязвимая. Кэти не чувствовала себя виноватой, соблазняя мужчин. Кэти не чувствовала себя печальной и грязной после секса. Кэти не наказывала себя за то, что делала людям больно. Кэти было плевать.

В сущности, Кэти была настоящей шлюхой – а не просто такой, которая пишет это слово на своем именинном торте.

Я что, на самом деле такая, как Кэти? Я такая, как другие проститутки?

Я улыбнулась.

Пошла в библиотеку и набрала книг о проститутках – от биографий знаменитых «мадам» до «Легализация проституции. От беззаконного порока к законному бизнесу»[10]10
  Ronald Weitzer, Legalizing Prostitution: From Illicit Vice to Lawful Business.


[Закрыть]
. Почти в одночасье я стала сторонницей борделей и шлюх и до поздней ночи смотрела «Красотку», закольцевав фильм на повтор. Мне плевать было на ту часть, где Ричард Гир осыпает Джулию Робертс цветами и любовью; меня интересовала та часть, где красотка слишком громко чавкает своей жвачкой и высмеивает неумение Гира водить машину.

Она была дерзкой. Горячей. Сильной. Нахальной.

Она обладала той же властью над мужчинами, какой обладала Кэти из «К востоку от рая». Это была та же власть, которой обладали стриптизерши в фильмах, которые я смотрела. Это была способность заманивать мужчин в ловушки, контролировать их, высасывать их досуха.

Но кроме всего этого – это была способность властно привлекать к себе внимание.

* * *

После Сэма я столкнулась с другим аспектом своей сексуальности, а именно – с тем фактом, что меня всегда одинаково влекло как к мужчинам, так и к женщинам. Мне было трудно это принять, и я в основном отталкивала эту свою особенность в сторону, компульсивно встречаясь с парнями. Парни были простой, легкой и ожидаемой добычей. А вот как девушке понять, влюблена ли в нее другая девушка?

До конца школы я продолжала метаться от одного парня к другому, от другого к третьему и постепенно начала задумываться: может быть, причина, по которой я так ненавижу секс, кроется в том, что я не би? Может быть, на самом деле я лесбиянка? И я стала метаться от одной девушки к другой, третьей, четвертой – пока не осознала (довольно быстро), что пол ни на что не влияет. Я по-прежнему обожала соблазнение и ненавидела секс, и после завершения любых отношений всегда, всегда в итоге чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо прежде. Я несколько раз объявляла целибат – и в итоге неизменно это заканчивалось тем, что я напивалась, становилась одержимой и потной, бросающейся на первого же парня, какой подворачивался под руку. Я была не способна не встречаться.

После школы я поступила в Калифорнийский университет в Беркли и стала изучать сравнительное литературоведение. Думала, что, возможно, колледж снизит мою компульсивную потребность в привязанности, но он лишь усилил ее. Я встречалась с рейверами, ковбоями, баскетболистами, с одним наркоманом, сидевшим на метамфетамине, и примерно с семнадцатью инженерами-программистами. Вешалась на шею парню, который продал мне телефон в магазине, кассиру в продуктовом и своему высокому, худому учителю йоги.

Я также бралась за любую работу, какую только могла придумать, надеясь, что одна из них станет моей. Моей страстью. Моим всем. Я работала библиотекарем, веб-дизайнером, учительницей английского, закупщицей винтажной одежды, помощницей официанта, продавщицей мороженого, помощницей в художественной студии, няней и копирайтером. Я работала в доме престарелых, в театральной компании, на съемках кино, в издательстве, в стартапе по производству игрушек. Ни на одном рабочем месте я не задерживалась дольше пары месяцев, а потом искала следующее. Училась в школе медсестер, в аспирантуре, в школе риелторов, в художественной школе. Если попадался какой-то новый вид деятельности, я пробовала ею заниматься, а попробовав, неизменно решала, что это не мое.

После колледжа я оказалась там же, где начинала: в Боулдере. Только теперь это был Боулдер, где жили люди с приложениями сайтов знакомств в смартфонах, и я погрузилась в мир OkCupid и Tinder. Каждый раз, после того как заканчивалось очередное свидание, я запиралась в ванной и раскаляла булавку. Я не понимала, что со мной не так. Должно быть, я – дьяволица, помешанная на сексе. Другого объяснения не было. Почему не могу удержаться и не соблазнять мужчин, которых не хочу? Почему впадаю в панику каждый раз, когда они пытаются ко мне прикоснуться? Почему не могу просто быть счастливой и нормальной? Я слишком много пила, очень мало спала, и каждый мой день начинался с одного и того же вопроса: что, будь оно все проклято, со мной не так? Мне всегда было мало.

Однажды вечером я тусовалась с Джоной, который приехал в Боулдер навестить родителей. Он жил в Нью-Йорке как бедный художник, и я ему завидовала. Была уверена, что он реализует свои романтические урбанистические мечты, в то время как я застряла в родном городке на минимальной зарплате, продавая итальянскую обувь ручной работы. Мы все эти годы поддерживали контакт, поскольку каждого из нас мотивировало желание наконец доказать, что он «победил» в наших отношениях. В основном наши нынешние отношения были платоническими, но дружба была приправлена тем сексуальным напряжением, которое является исключительным достоянием молодых людей, любивших друг друга в школе. Время от времени Джоне даже удавалось уговорить меня заняться с ним сексом, на что я соглашалась в основном тогда, когда мне что-то было от него надо.

Мы сидели в его старой «Камри», когда он вдруг спросил, не хочу ли я пойти с ним в стрип-бар, поскольку там проходит прослушивание его подруга Кэт.

Я моргнула, проглотив укол ревности.

Его подруга Кэт – или его «подружка» Кэт?

Половина меня вопила «о да-а, бля!», а другая презрительно ухмылялась: «вот шлюха!». То, что в итоге вылетело из моего рта, было неудачной попыткой ответить беззаботно и небрежно.

– Идем… в смысле, если так надо, – сказала я.

– Нам не надо, я просто подумал, может, тебе захочется.

– С чего бы мне этого хотеть?

– Тебе же нравятся стрип-клубы… – Джона посмотрел на меня многозначительно.

Ах да, я ведь действительно любила стрип-клубы, правда? Да я их просто обожала! Сколько раз я говорила о том, как там весело, и как там не испытываешь вообще никакой неловкости, и сколько существует разных способов засунуть доллар в трусики стриптизерши. Я была королевой всего, что имело отношение к сексу, так что, разумеется, я обожала стрип-клубы. Да я жила стрип-клубами. Стрип-клубы были моей истинной родной душой. Увы и ах, я ни разу не бывала в стрип-клубе.

– Да, только позаботься о том, чтобы у тебя было достаточно долларовых бумажек, потому что сегодня платишь ты, – ответила я.

Джона пожал плечами и зарулил на парковку.

– Пойду сниму наличных.

Он забрал меня вечером, и мы пошли туда пешком – семь кварталов до центра, клуб «Неон». Вход в него прятался в коротком темном тупике, потому что, каким бы прогрессивным и свободомыслящим ни прикидывался мой родной городок, посетителям клуба все равно приходилось входить с заднего крыльца, тщательно скрывая свой позор.

Клуб делил этот тупик с местным дешевым рестораном, полным людей, которые курили и смеялись. Маленькая вывеска отмечала лестницу, ведущую вниз, в стрип-клуб, и Джона заметил Кэт, которая сидела за столиком поблизости. Он стал пробираться к ней. Я последовала за ним, меряя ее взглядом.

Кэт была стройной, даже худой, темноволосой, большеглазой. У нее были тонкие пальцы и бледная до голубизны кожа. Она то и дело затягивалась сигаретой, и по тому, как она это делала, было видно, что она нервничает. Когда Кэт улыбнулась, здороваясь со мной, я заметила, что ее передние зубы самую малость налезают друг на друга.

О, это хорошо, обрадовалась я. Я определенно горячее, чем она.

И ревности как не бывало. Эта девчонка вот-вот выставит себя дурой, чтобы нам с Джоной было над чем посмеяться. Идеально. Какой чудесный день среда!

Мы стали спускаться по кирпичной лестнице в клуб, и я скользила вслед за Джоной, следя взглядом за Кэт. Вход украшали тяжелые красные бархатные шторы и плакат с изображением рыжеволосой девицы в розовом белье. Вечер для дам! По средам коктейли – 1 доллар!!! – гласила надпись печатными золотыми буквами.

Кэт уверенно прошла между шторами, улыбнувшись вышибале.

– Я на прослушивание, – объявила она.

– Для ваших друзей все равно вход по десятке.

Джона вытащил двадцатидолларовую банкноту и вручил ему. Тот кивнул и проштемпелевал наши запястья красными сердечками.

За шторами обнаружился клуб, темный, тускло освещенный. Потолок был слишком низким, и от этого казалось, что мы очутились в пещере. С одной стороны была барная стойка, бармен заигрывал с посетителями. Длинный язык подиума, вдоль которого с обеих сторон стояли кресла, тянулся на всю длину клуба, заканчиваясь маленькой сценой рядом с будкой диджея, в которой грузный мужчина в футболке с изображением группы Black Sabbath и бейсболке играл ремикс Кеши.

Кэт улыбнулась бармену и ушла в служебную дверь ближе к концу зала с табличкой «Только для персонала».

Джона спросил, хочу ли я что-нибудь выпить, и я заказала клюквенную водку. Выпивать в барах все еще было для меня в новинку, и этот напиток первым пришел на ум. «Клюковка» была тем напитком, который заказывали «горячие» девушки в фильмах типа «Секса в большом городе». Джона заказал «грязный мартини», потому что в свой двадцать один год он держался с таким достоинством, которое мне и не снилось.

Это был стрип-клуб не из тех, где можно юркнуть в уголок и стеснительно поглядывать на девушек. Хочешь сесть – садись вперед и в центр. В этот конкретный вечер в «Неоне» оказалось около десятка посетителей, и я остро осознавала, что, если не считать стриптизерш и официанток, разносивших коктейли, я была единственной женщиной в зале.

Кэт подбежала к нам, держа вешалку с платьем из кораллового полиэстера – такие платья я считала суперсекси, когда мне было десять лет.

– Представляете, они заставляют меня надеть вот это! – и она имитировала рвотный позыв.

Я попыталась улыбнуться ей, но не смогла поймать ее взгляд.

– Ну, пожелай мне удачи. – Она улыбнулась Джоне, коснулась его плеча, а потом убежала в другую дверь с табличкой «приват».

Девушка на сцене заканчивала свое выступление, подбирая доллары с подиума и складывая их в маленький клатч на цепочке. В креслах вокруг подиума сидели несколько мужчин, еще парочка прохлаждалась у барной стойки. Потягивая из бокала «клюковку», я якобы небрежно блуждала глазами по залу, вступая в визуальный контакт с каждым мужчиной, которому случилось посмотреть на меня. Для меня было важно, чтобы они, хоть и пришли сюда смотреть на стриптизерш, думали потом обо мне.

Мы с Джоной прошли вперед и сели во второй ряд от подиума. Зазвучала музыка, и я стала смотреть на Кэт, которая вышла на сцену.

– Джентльмены и леди, прошу вас, приветствуйте Старлу! Старла сегодня проходит прослушивание, чтобы стать одной из наших танцовщиц, так что давайте непременно устроим ей наш фирменный теплый «неоновый» прием! – Диджей сделал музыку громче и кивнул Кэт.

Кэт в туфлях на платформе шла, слегка пошатываясь. Коралловое полиэстровое платье, которое было велико ей размера на три, начало сползать с ее плеча. Она бросилась к шесту, потом посмотрела прямо на Джону. В этих туфлях она с трудом передвигалась. Я почти не хотела на это смотреть. Явно близилась катастрофа.

Кэт взялась за шест левой рукой, восстановила равновесие, а потом рухнула в присед так стремительно и плавно, что это казалось почти нереальным. Поднялась, скользя спиной по шесту, касаясь его только лопатками и ягодицами. Коралловое платье снова начало сползать, и на сей раз она не стала его поправлять. Оно съехало вниз по ее животу, и она провела пальцем от грудинной кости до пупка, чуть оттянув трусики от выпирающей тазовой косточки.

Кэт закинула ногу на шест и опустилась на подиум. И поползла к нам. Я смотрела ей в глаза. Она не моргала. Облизала губы, подмигнула, потом потянулась телом назад, работая бедрами, и это ее движение напомнило мне змею.

Я не могла понять, то ли испытываю влечение к ней, то ли убийственно завидую. Это я хотела быть горячей штучкой. Это на меня должны были все смотреть. Но на сцене была она. А как она двигалась – это было что-то нереальное! Она была слишком бледной, слишком худой, на ней было плохо сидящее платье, но у нее все получалось. Не имело значения, как она выглядела. Единственное, что было важно – она владела собой. Она сбросила платье и пинком отшвырнула его в сторону. Какой-то мужчина издал возглас. Другой засвистел. Она широко улыбнулась.

Она была захватывающей. Могущественной.

Срань господня! Кэт оказалась вовсе не жалкой неудачницей. Она не была даже посредственностью. Кэт была убийственно хороша.

Джона ухмыльнулся мне, и я глотнула своего напитка, уже изрядно разбавленного водой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю