Текст книги "Упадок и разрушение"

Автор книги: Ивлин Во

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 3
КАПИТАН ГРАЙМС

Столовую Поль отыскал без особого труда. Он смело двинулся на запах кухни и голоса – и вскоре очутился в просторном, обшитом панелями зале, который показался ему даже привлекательным. За четырьмя длинными столами сидело пятьдесят или шестьдесят учеников от десяти до шестнадцати лет. Младшие были в форме Итона[3]3
   Школьная форма учащихся Итона и ряда других привилегированных частных школ состоит из короткой черной куртки, черного жилета, брюк в узкую полоску, белой рубашки и крахмального воротничка.


[Закрыть], старшие в смокингах.

Поля усадили во главе одного из столов. При его появлении мальчики слева и справа почтительно встали и не садились, пока не сел он. Среди них был и изобличенный капитаном Граймсом свистун. Полю он сразу же понравился.

– Моя фамилия Бест-Четвинд, – отрекомендовался свистун.

– Ясно. Это, значит, тебя я должен учить музыке?

– Меня. Орган у нас в деревенской церкви. Потеха... А вы что, здорово играете?

Поль счел, что в данной ситуации откровенность вовсе не обязательна, и, решив – согласно заветам доктора Фейгана – лавировать между правдой и вымыслом, сказал:

– Как никто на свете.

– А вы не заливаете?

– С какой стати? В свое время я давал уроки декану Скон-колледжа.

– Со мной придется потруднее, – хмыкнул озорник. – Знаете, почему я играю на органе? Чтобы на гимнастику не ходить. Слушайте, да у вас же нет салфетки. Филбрик! – закричал он дворецкому. – Вы почему не дали мистеру Пеннифезеру салфетки?

– Забыл, – признался тот. – А теперь уже все – мисс Фейган унесла ключи.

– Глупости, – ничуть не смутился Бест-Четвинд. – Сию же минуту ступайте и принесите салфетку. Вообщето он ничего, – шепнул он Полю, -главное – не давать ему спуску.

Вскоре явился Филбрик с салфеткой.

– Ты смышлен не по летам, – заметил Поль.

– Капитан Граймс думает по-другому. Он говорит, что я самая настоящая дубина. Это здорово, что вы не похожи на капитана Граймса. Вульгарный субъект этот Граймс, скажете – нет?

– Ты не должен рассуждать при мне о преподавателях в таком тоне.

– Но все наши так думают. Кроме того, Граймс носит кальсоны. Как-то раз он послал меня принести ему шляпу, и я заглянул в его список белья, отданного в стирку. Надо же – в кальсонах ходит.

На другом конце столовой что-то стряслось.

– Клаттербака, похоже, опять стошнило, – пояснил Бест-Четвинд. – Его всегда тошнит от баранины.

Мальчик, сидевший справа от Поля, впервые за все это время подал голос.

– А мистер Прендергаст носит парик, – доложил он, страшно смутился и захихикал.

– Это Бриггс, – сказал Бест-Четвинд. – Но мы зовем его Брюкс. В честь папашиного магазина.

– И неостроумно, – отозвался Бриггс.

Вопреки всем опасениям Поля первое знакомство оказалось удачным и найти общий язык с детьми было не так уж и сложно.

Через некоторое время все встали, и в нарастающем гаме мистер Прендергаст принялся читать молитву. Вдруг кто-то гаркнул: "Пренди!" – под самым ухом у Поля.

– ...Per Christum Dominum Nostrum. Amen.[4]4
   Во имя Иисуса господа нашего. Аминь (лат.).


[Закрыть], – закончил мистер Прендергаст. – Бест-Четвинд, это ты крикнул?

– Я, сэр? Да что вы, сэр!

– Пеннифезер, это Бест-Четвинд крикнул или нет?

– Нет, – сказал Поль, и Бест-Четвинд посмотрел на него с благодарностью, потому что крикнул, разумеется, он. У выхода Поля подхватил под руку капитан Граймс.

– Паскудно кормят, старина, верно я говорю? – сказал он.

– Неважно, – согласился Поль.

– Сегодня у нас дежурит Пренди. Лично я – в пивную. Не хочешь составить компанию?

– С удовольствием, – сказал Поль.

– Против Пренди я ничего не имею, – продолжал Граймс. – Но его никто не слушается. Правда, он носит парик. А ежели у тебя парик, какая тут может быть дисциплина. У меня вот, к примеру, протез, но это совсем другое дело. Дети такие вещи уважают. Думают, что я ногу на войне потерял. На самом деле, что, разумеется, строго между нами, я угодил под трамвай в Стоке-на-Тренте, будучи в сильном подпитии. Но зачем, спрашивается, трезвонить об этом прискорбном случае на всех углах, верно я говорю? Но ты мне внушаешь доверие, сам не знаю почему. Думаю, мы с тобой сойдемся.

– Надеюсь, – ответил Поль.

– В последнее время мне очень не хватало товарища, – говорил Граймс. – До тебя тут работал неплохой парень, задавался малость, правда. Гонял себе на мотоцикле. Директорские девицы его невзлюбили. С мисс Фейган ты уже познакомился?

– Их ведь, кажется, две?

– И обе стервы, – молвил Граймс и добавил мрачно: – Я ведь женюсь на Флосси.

– Не может быть. Это на которой же?

– На старшей. Мальчишки зовут их Флосси и Динги. Старику мы пока что не объявились. Зачем спешить: вдруг опять в лужу сяду. Тогда-то и выложим козыри. Лужи мне все одно не миновать. А вот и наша пивная. Уютное местечко. Пиво здешнее делает Клаттербаков папаша. И неплохо, подлец, делает. Будьте добры, миссис Роберте, нам две кружечки.

В дальнем углу они приметили Филбрика, который что-то с жаром объяснял по-валлийски какому-то немолодому и малоприятному на вид субъекту.

– Его только тут не хватало, нахала этакого, – сказал Граймс.

Миссис Роберте принесла кружки. Граймс хлебнул пива и блаженно вздохнул.

– Два года учительствую, но еще ни разу до конца семестра дотянуть не удавалось, может, хоть теперь повезет? – задумчиво проговорил он. -Поразительное дело: месяц-другой все идет как по маслу, а потом бац! – и я в луже. По всему видать, не для того явился на божий свет, чтоб детей учить, – продолжал он, глядя в пространство. – Если что меня губит, так это темперамент. Страстный я больно.

– А легко потом бывает подыскать работу? – поинтересовался Поль.

– Поначалу не очень, но на все есть свои приемы. Опять-таки не следует забывать, что учился я не где-нибудь, а в привилегированной школе. А это кое-что да значит. В нашем благословенном английском обществе ведь как заведено: ежели ты в хорошей частной школе обучался, с голоду тебе помереть не дадут ни за что. Бывает, сперва помучаешься лет пять – ну и что, все равно возраст такой, что все в это время мучаются, но потом зато система вывезет.

А я так и вообще легко отделался. Первый раз меня вытурили, когда мне только-только шестнадцать стукнуло. Но мой воспитатель сам в хорошей школе обучался. Знал человек, что к чему. "Слушай меня внимательно, Граймс, -сказал он, – наломал ты дров, и оставить я тебя не могу – я должен блюсти дисциплину. Но мне не хотелось бы поступать жестоко, начни-ка ты, братец, все сначала". В общем, сел он и написал рекомендательное письмо моим будущим хозяевам. Не письмо, а поэма! Я тебе как-нибудь его покажу. Если б ты знал, сколько раз оно меня выручало. Вот что значит аристократическое учебное заведение. Провинился – накажут, но уж зато и пропасть не дадут.

Я даже хотел пожертвовать гинею в фонд помощи ветеранам войны. Я чувствовал, что прямо-таки обязан это сделать. Ей-богу, жаль, что так и не собрался.

В общем, устроился я на работу. У моего дядюшки в Эдмонтоне фабрика была, щетки делали. Все шло лучше не придумаешь. Но тут война началась, и стало мне не до щеток. Ты небось не воевал, молодой еще был? Да-а, доложу я тебе, вот было времечко – красота да и только. За всю войну, поверишь ли, и дня трезвым не был! А потом бац! – сел в лужу, и на сей раз основательно. Во Франции дело было. Они мне и заявили: "Будь мужчиной, Граймс! Не позорь полк трибуналом. Даем тебе револьвер. И полчаса времени. А что делать – сам знаешь. Не поминай лихом, дружище!" Говорят они, а сами только что не рыдают.

Сижу я, значит, и на револьвер гляжу. Несколько раз его к виску подносил – и опускал. А в голове одно: "Те, кто в хороших школах обучались, так не кончают!" И тянулись эти самые полчаса целую вечность. Но, на мое счастье, стоял там графинчик с виски. Они тоже к нему, надо полагать, приложились, а то с чего бы им, сам посуди, так растрогаться? Короче, когда они вернулись, графинчик был пуст, а я смотрю на них – и не могу удержаться от смеха – на нервной почве, не иначе! Знаю, что не прав, но ты бы видел, как они удивились, когда оказалось, что я жив-здоров, да вдобавок пьян.

"Мерзавец!" – говорит наш полковник, а меня еще пуще смех разбирает. Одним словом, меня – под замок, а дело мое – в трибунал. Врать не стану -на следующий день мне уже не до смеха было. Судить меня приехал майор из другого батальона. Заходит он ко мне, а я смотрю на него и понимаю, что мы с ним вместе учились.

"Кого я вижу! – кричит майор с порога. – Старина Граймс! Почему под трибуналом? Выкладывай, что стряслось?" Я рассказываю. "Да-а, – загрустил майор, – плохо твое дело. Но расстрелять человека из Харроу? – об этом не может быть и речи. Не горюй – что-нибудь придумаем". На другой день отправили меня в Ирландию, сосватали мне там какую-то липовую работенку по почтовому ведомству. Там я и просидел до конца войны. Где-где, а в Ирландии в лужу не сядешь, даже если очень постараешься. Я тебя совсем заговорил, да?

– Нисколько, – отвечал Поль. – Все это очень интересно.

– Бывал я и в других передрягах, но по сравнению с той они казались детскими игрушками. Всегда находился человек, который говорил: "Разве можно доводить до такого состояния того, кто обучался в закрытом учебном заведении! Надо протянуть ему руку помощи". Думаю, – заключил Граймс, -что мало кому столько раз протягивали руку помощи, как мне!

К ним подошел Филбрик.

– Скучаете, наверно? – начал он. – А я тут потолковал с начальником станции, и если кто-нибудь из вас желает познакомиться с очаровательной юной особой, то...

– Ни в коем случае, – отрезал Поль.

– Вас понял, – ответил Филбрик и удалился.

– Женщина – это сфинкс, – изрек Граймс. – Во всяком случае, для старика Граймса.

Глава 4
МИСТЕР ПРЕНДЕРГАСТ

На следующее утро Поль проснулся от громкого стука в дверь. В комнату заглянул Бест-Четвинд. На нем был роскошный халат от Шарве[5]5
   Шарве – модная в то время парижская фирма мужской одежды.


[Закрыть].

– Доброе утро, сэр, – сказал он. – Вы, наверное, не знаете, что для учителей есть всего одна ванная комната, вот я и решил вас предупредить. Если хотите успеть раньше мистера Прендергаста, то поторопитесь. Капитан Граймс моется редко, – добавил он и убежал.

Поль отправился в ванную и вскоре услышал, как по коридору зашаркали шлепанцы, и дверь ванной неистово задергалась.

Поль одевался, когда появился Филбрик.

– Забыл вас предупредить. Через десять минут завтрак. После завтрака Поль отправился в учительскую. Там уже расположился мистер Прендергаст и замшевой тряпочкой наводил блеск на свои трубки. На Поля он взглянул с укоризной.

– Хорошо бы нам прийти к какому-то соглашению насчет ванной, – сказал он. – Граймс ванной практически не пользуется. Я же обычно принимаю ее перед завтраком.

– Я тоже, – не без вызова ответил Поль.

– В таком случае мне придется выбрать другое время, – горестно вздохнул мистер Прендергаст и вернулся к трубкам. – И это после того, как я проработал здесь десять лет. Ситуация осложняется. Впрочем, я бы и сам мог догадаться, что вы захотите пользоваться ванной. Ах, как просто все было, когда работали Граймс и тот молодой человек. Он всегда просыпал завтрак. Да-а, ситуация заметно осложняется.

– Но разве нельзя найти выход?

– Не в этом дело. Час от часу не легче. С тех пор, как я сложил с себя сан, все идет кувырком.

Поль промолчал, а мистер Прендергаст, сопя, продолжал работать над трубками.

– Вас, наверно, удивляет, почему я здесь оказался?

– Что вы, – поспешил утешить его Поль. – Ничего удивительного. Все вполне естественно.

– Вовсе не естественно. Напротив, все совершенно противоестественно. Сложись моя судьба хоть чуточку иначе, был бы я сейчас приходским священником и имел бы собственный домик с ванной. Возможно, я бы дослужился и до благочинного, если бы, – тут мистер Прендергаст перешел на шепот, -если бы не мои Сомнения.

Сам не знаю, зачем я вам все рассказываю, этого не знает никто, но надеюсь, вы меня правильно поймете.

Десять лет тому назад я был англиканским священником. Меня направили в Уортинг. Очаровательная церковь – не из старинных, но очень уютная и с таким вкусом украшенная – шесть свечей у алтаря, часовня богоматери, а в комнатушке за ризницей помещалась отличная калориферная система – церковь отапливалась коксом. Кладбища не было, а между церковью и домом священника – живая изгородь.

Как только я получил приход, ко мне приехала матушка вести хозяйство. Она купила ситцу на занавески в гостиной из собственных сбережений. Раз в неделю устраивала приемы для наших прихожанок. Одна из них, супруга местного зубного врача, подарила мне Британскую энциклопедию для моих научных штудий. Все шло прекрасно, пока не начались Сомнения...

– И серьезные? – осведомился Поль.

– Просто непреодолимые, – отвечал мистер Прендергаст. – Потому-то я здесь и оказался. Я вас не утомляю?

– Нет, нет, бога ради, продолжайте. Если, разумеется, вам это не в тягость.

– Я все время думаю об этом. Все было как гром среди ясного неба. Жили мы там уже три месяца, и матушка очень подружилась с Узлами – странная, согласитесь, фамилия. Мистер Узл был на пенсии, а в свое время он, кажется, служил страховым агентом. По воскресеньям после вечерни миссис Узл приглашала нас ужинать. Все у них было по-дружески и без церемоний, и я жду, бывало, не дождусь воскресенья. Как сейчас помню тот самый вечер – за столом сидели мы с матушкой, чета Узлов, их сынишка, прыщавый такой, в колледже в Брайтоне учился, каждый день на поезде ездил туда и обратно, потом мать миссис Узл – некая миссис Крамп – почти совсем глухая, но отличная при том прихожанка, и миссис Абер, супруга зубного врача, та, что подарила мне Британскую энциклопедию, да еще старик майор Финиш, церковный староста. В тот день я прочитал две проповеди, потом учил детей закону божьему, словом, несколько устал и как-то выпал из общего разговора. За столом обсуждали, как готовят пирс к новому курортному сезону, беседа была очень оживленной, а меня вдруг внезапно и самым непостижимым образом охватили Сомнения.

Мистер Прендергаст замолчал, и Поль решил, что самое время выразить сочувствие.

– Какой кошмар, – сказал он.

– Вот именно. С тех пор я не знал ни минуты покоя. Дело в том, что это не были обычные сомнения насчет Каиновой жены[6]6
   Герой намекает на противоречие в Библии: если Каин – сын первых людей на земле, то неизвестно и непонятно, откуда у него могла появиться жена.


[Закрыть], чудес Ветхого Завета или законности посвящения архиепископа Паркера. Все это нас учили объяснять еще в семинарии. На сей раз все оказалось куда серьезнее. Я никак не мог взять в толк, зачем вообще Господь решил создать наш мир. Матушка, Узлы и миссис Крамп увлеченно беседовали, а я сидел и тщетно пытался побороть свои Сомнения. Ведь они подрывали самые основы! Если принять эти основы как нечто само собой разумеющееся, то все остальное становится ясно и понятно: вавилонское пленение, вавилонское столпотворение, епископаты, воплощение Господа во Христе, ладан, но тогда я задался вопросом, на который не могу ответить и поныне, – зачем Господь сотворил мир?

Я обратился к нашему епископу, он сказал, что как-то не задумывался над этим вопросом, и прибавил, что не понимает, какое это может иметь отношение к моим непосредственным обязанностям приходского священника. Я решил посоветоваться с матушкой. Вначале она сказала, что все образуется. Но не тут-то было. Тогда она согласилась со мной, что единственный честный выход в сложившихся обстоятельствах – это сложить с себя сан. Она так и не оправилась от удара, бедная душа. Сами посудите – и ситцевые занавески повесила, и с Узлами так подружилась – и вдруг все пошло прахом...

Где-то вдалеке зазвонил звонок.

– Вот и молитва начинается, а я с трубками еще не управился.

Мистер Прендергаст снял с крючка мантию и облачился в нее.

– Как знать, вдруг мне еще суждено увидеть свет истины и я смогу вернуться в лоно церкви. Ну а пока...

Мимо учительской с диким посвистом промчался Клаттербак.

– Не мальчишка, а исчадье ада, – в сердцах заметил мистер Прендергаст.

Глава 5
ДИСЦИПЛИНА

Молитва проходила внизу, в актовом зале. Вдоль обшитых панелями стен выстроились ученики с учебниками в руках. Вошел Граймс и плюхнулся на стул возле величественного камина.

– Привет, – буркнул он Полю. – Чуть было не опоздал, черт возьми. От меня спиртным не попахивает?

– Попахивает, – сказал Поль.

– Это потому что не позавтракал – не успел... Пренди уже рассказывал тебе про свои Сомнения?

– Рассказывал, – ответил Поль.

– Удивительное дело, но со мной почему-то ничего подобного не приключалось. Не то что я такой уж набожный, но чего-чего, а Сомнений у меня и в помине не было. Когда то и дело садишься в лужу, начинаешь ведь как рассуждать? А может, и впрямь все к лучшему... Как говорится, Господь на небе – мир прекрасен[7]7
   Цитата из драмы в стихах английского поэта Роберта Браунинга (1812-1889) «Пиппа проходит».


[Закрыть]...

Как бы это сказать – в общем, живи как живется, а на остальное -плевать... Тип, который вытаскивал меня из последней передряги, сказал, что во мне на редкость гармонично сочетаются все самые элементарные человеческие инстинкты. Верно подметил, ничего не скажешь – вот я и запомнил. Внимание, идет наш начальник. Стало быть, подъем.

Звонок перестал звенеть, и в зал вихрем ворвался доктор Фейган в развевающейся мантии. В петлице у него была орхидея.

– Доброе утро, джентльмены, – сказал доктор Фейган.

– Доброе утро, сэр, – хором откликнулись ученики. Доктор прошествовал к столу в конце зала, взял Библию и, раскрыв ее наугад, стал читать на редкость заунывным голосом про какие-то леденящие кровь ратные подвиги. Затем он ни с того ни с сего перешел на молитву, а мальчики тихо ему вторили. Мистер Прендергаст, интонации которого выдавали бывшего священника, руководил хором.

Затем доктор взглянул на исписанный листок, который держал в руке.

– Дети, – сказал он, – у меня есть для вас сообщение. Соревнования в беге по пересеченной местности на кубок Фейгана в этом году отменяются – в связи с неблагоприятными погодными условиями...

– Похоже, старик загнал кубок, – шепнул на ухо Полю Граймс.

– ...равно как и традиционный конкурс на лучшее сочинение...

– В связи с неблагоприятными погодными условиями, – пояснил Граймс.

– Мне только что прислали счет за телефон, – продолжал тем временем доктор Фейган, – из которого явствует, что за истекший квартал имело место не менее двадцати трех телефонных разговоров с Лондоном, к которым ни я, ни члены моей семьи отношения не имеют. Настоятельно прошу префектов положить этому конец, если только сами они в этом не замешаны. В противном случае хочу напомнить, что в деревне работает отделение связи, где вам будут только рады. Вот, кажется, и все. Не так ли, мистер Прендергаст?

– Сигары! – подсказал тот театральным шепотом.

– Сигары? Ах да, конечно. Дети, к моему величайшему огорчению, я узнал, что несколько сигарных окурков было обнаружено... где, кстати сказать?

– В котельной.

– В котельной! Это форменное безобразие. Кто из вас курил сигары в котельной?

Наступила продолжительная пауза, взгляд доктора блуждал по лицам учеников.

– Хорошо, разрешаю вам подумать до обеда. Но если к обеду виновный не объявится, вся школа будет строго наказана.

– Дьявол! – сказал Граймс. – И дернула же меня нелегкая дать сигары Клаттербаку. Надеюсь, у паршивца хватит ума держать язык за зубами.

– Идите на уроки, – сказал доктор. Мальчики стали расходиться.

– Судя по виду, сигары самые дешевые, – грустно сказал мистер Прендергаст. – Желтые, как солома.

– Тем хуже, – сказал доктор. – Подумать только, мой ученик курит в котельной дешевые и желтые, как солома, сигары. Проступок, недостойный джентльмена!

Педагоги стали подниматься в классы.

– Твоя рота – вон там, – сообщил Граймс Полю. – В одиннадцать часов отпустишь их на перемену.

– А чему мне их учить? – забеспокоился Поль, которого внезапно охватила паника.

– Будь на то моя воля, я бы их вообще ничему не учил. А уж сегодня и подавно. Главное, чтобы тихо сидели и не баловались.

– Это как раз самое трудное, – вздохнул мистер Прендергаст. С этими словами он заковылял в свой класс в конце коридора, где его появление было встречено бурными аплодисментами. Цепенея от ужаса, Поль отправился на урок.

В классе было десять учеников, они сидели, сложив руки перед собой в радостном ожидании предстоящего.

– Доброе утро, сэр, – сказал тот, что сидел ближе всех.

– Доброе утро, – сказал Поль.

– Доброе утро, сэр, – сказал следующий.

– Доброе утро, – сказал Поль.

– Доброе утро, сэр, – сказал следующий.

– Заткнись, – сказал Поль.

Мальчик тотчас же извлек носовой платок и тихо заплакал.

– За что вы его так, сэр, – поднялся хор упреков. – Он у нас знаете какой чувствительный! А все валлийская кровь. Валлийцы, они такие обидчивые. Пожалуйста, скажите ему "доброе утро", а то он до вечера проплачет. Утро ведь и правда доброе, сэр.

– Тихо, – рявкнул Поль, и наступило недолгое затишье.

– Прошу прощения, сэр, – прозвенел голосок. Поль обернулся и увидел серьезного мальчугана с поднятой рукой. – Прошу прощения, сэр, но он, должно быть, накурился сигар, и теперь ему нехорошо.

– Тихо, – снова рявкнул Поль.

Все десятеро разом замолчали и молча уставились на учителя. Поль почувствовал, что безудержно краснеет под их изучающими взглядами.

– Прежде всего, – выдавил он из себя, – нам надо познакомиться. Как тебя зовут? – обратился он к мальчику на первой парте.

– Тангенс, сэр!

– А тебя?

– Тангенс, сэр, – ответил следующий ученик. Поль так и обмер.

– Вы что, оба Тангенсы?

– Конечно, нет, сэр. Тангенс – это я, а он просто валяет дурака.

– Хорошенькое дело. Это я валяю дурака! Прошу прощения, сэр, но Тангенс я, честное слово.

– Если уж на то пошло, – отозвался с последней парты Клаттербак, -то здесь есть один-единственный настоящий Тангенс, и этот Тангенс я. Все остальные – наглые самозванцы.

Поль совсем оторопел,

– Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому? Тотчас же послышалось:

– Я не Тангенс, сэр.

– И я.

– Да я бы просто помер, если б меня так назвали. Класс мгновенно раскололся на две группировки – на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих.

– Решил, что вам может пригодиться эта штука, – сказал Граймс, вручая Полю трость. – И послушайте моего совета: неплохо бы их чем-то занять.

Он вышел, а Поль, крепко сжимая трость, принял вызов.

– Плевать я хотел, – сказал он, – на то, кого как зовут, но если кто-нибудь из вас хоть пикнет, то вы проторчите здесь до вечера.

– Мне нельзя до вечера, – сказал Клаттербак, – я иду на прогулку с капитаном Граймсом.

– Тогда я отделаю тебя этой тростью так, что ты своих не узнаешь. Ну а пока вы напишете мне сочинение на тему "Что такое невоспитанность". Тот, кто напишет самую длинную работу, получит приз – полкроны, независимо от ее качества.

С этого момента и до самого звонка в классе царила полная тишина. Поль, не расставаясь с тростью, мрачно глядел в окно. С улицы доносились крики прислуги – шла визгливая перебранка по-валлийски. К перемене Клаттербак исписал шестнадцать страниц и был удостоен обещанной награды.

– Ну как, трудно вам пришлось? – поинтересовался мистер Прендергаст, набивая трубку.

– Ничуть, – отвечал Поль.

– Вы счастливый человек. Меня же сорванцы совершенно не уважают, сам не знаю почему. Конечно, парик многое подпортил. Вы заметили, что я ношу парик?

– Нет, нет...

– А дети сразу заметили. Парик был моей роковой ошибкой. Уезжая из Уортинга, я вдруг решил, что выгляжу очень старым и не смогу из-за этого быстро устроиться на работу. Мне тогда исполнился сорок один год. Хорошие парики стоили целое состояние, вот я и решил выбрать подешевле. Потому-то он и выглядит так ненатурально. Кошмар! Я сразу понял, что совершил ошибку, но раз уж дети видели меня в парике, было поздно что-либо менять. Теперь они только и делают, что строят насмешки на этот счет.

– Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то еще.

– Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком. Господи! Если бы не трубки, то просто не представляю, как бы я все это выдержал. А вы к нам какими судьбами?

– Меня отчислили из Скона за непристойное поведение.

– Ясно. Стало быть, как Граймса.

– Нет, – отрезал Поль. – Вовсе не как Граймса.

– Впрочем, не все ли равно как. Вот и звонок. Господи, опять этот дрянной человек взял мою мантию!

Прошло два дня. Бест-Четвинд уселся за орган и заиграл плясовую.

– А знаете, сэр, пятиклассники от вас в восторге. Они с Полем расположились на хорах местной церкви. Это был их второй урок музыки.

– Ради всех святых, оставь инструмент в покое. Что значит – в восторге?

– А вот что. Сегодня утром Клаттербак стащил из кладовки банку ананасов. Тангенс его и спроси: "В столовой будешь лопать?" Тот отвечает: "Еще чего! Съем на пеннифезеровском уроке!" – "А вот и нет! – говорит Тангенс. – Конфеты или печенье – это еще куда ни шло, но ананасы – это уже безобразие. Из-за таких гадов, как ты, даже невредные учителя и то начинают черт знает что выделывать".

– Что же тут такого лестного?

– Лично я первый раз слышу, чтобы об учителях так хорошо отзывались, – сказал Бест-Четвинд. – Можно еще разочек псалом сыграть?

– Нельзя, – сказал Поль.

– Нельзя так нельзя, – согласился Бест-Четвинд. – А вы Филбрика помните? Загадочный тип, правда?

– Это точно, – сказал Поль.

– Дело даже не в том, что он никудышный дворецкий. Слуги у нас здесь один другого хуже. Просто, похоже, он вообще никакой не дворецкий.

– А кто же он тогда?

– Вот и я про это – вы встречали дворецких с алмазными булавками в галстуках?

– Не приходилось.

– Мне тоже. А у Филбрика есть и булавка и кольцо. С большущими бриллиантами. Он их Брюксу показывал. А Брюкс нам рассказал. Филбрик говорит, что до войны он мерил изумруды и алмазы стаканами, а ел только на золоте. Мы решили, что он русский князь в изгнании.

– Русские, вообще-то, не стесняются своих титулов. Да и непохож он на иностранца.

– Мы тоже так сначала думали, но потом Брюкс сказал, что перед войной в наших школах появилось много русских. А теперь, – продолжал он, – я все-таки поиграю. В конце концов, мамаша платит за это пять гиней в семестр.