Текст книги "Из дневников. 20-30-е годы"
Автор книги: Ивлин Во
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Заранее трудно сказать. Когда чай, когда кофе. Позвоню и скажу.
– Когда вы принимаете ванну?
– Иногда вечером, иногда утром.
Чтобы хоть немного облегчить его участь, подарил ему сигару.
Воскресенье, 11 декабря 1932 года
Два дня назад погода улучшилась. Хорошую погоду нам обещали, когда мы минуем Азорские острова, однако худшая ночь была сразу же после них. Сейчас тепло, море спокойное; сидел бы на палубе да радовался, если б не сильнейшая простуда. В столовой держу рот на замке, в палубные игры не играю и, подозреваю, в целом произвожу впечатление на редкость скучного молодого человека, кем, собственно, и являюсь. Читаю детективы: язык Ван Дайна [195]195
Стивен Ван Дайн – псевдоним американского писателя, автора детективов Уилларда Хантингтона Райта (1888–1939).
[Закрыть]– загадка: на четырех страницах «Канареечных убийств» шесть случаев неверного словоупотребления. Написал первую страницу романа [196]196
По всей видимости, речь идет о четвертом романе Во «Пригоршня праха» (1934), навеянном путешествием по Южной Америке.
[Закрыть]. Читаю «Вступление к философии» Маритена [197]197
Жак Маритен (1882–1973) – французский религиозный философ-неотомист.
[Закрыть].
Никогда не приходило в голову, что описанное Платоном бредовое состояние при отравлении болиголовом во многом, быть может, объясняется преклонным возрастом Сократа.
Сейчас Лондон притягивает меня куда меньше, чем в начале пути; все колебания относительно путешествия по джунглям, которые меня не оставляли, пока я ехал с Терезой [198]198
Тереза (Крошка) Джангмен – светская львица, в начале 30-х гг. близкая подруга И. Во; Беатрис Гиннес – ее мать.
[Закрыть]на пристань, остались в прошлом. Хочется быть выше всего этого.
Теперь, когда на море штиль, чувствуется, как медленно передвигается эта старая посудина. Почти весь вечер, особенно на закате, – сказочные небеса.
Барбадос, воскресенье, 18 декабря 1932 года
Должны были отплыть еще ночью, но из-за дождя разгружаться пришлось днем, и отплыли только в 11.30, отчего шансы увидеть Гренаду при дневном свете становятся призрачными. Мальчишки, как обычно, ныряют за монетками, в том числе и один белокожий парень редкой красоты. Спустя какое-то время появилась и ныряльщица, однако она служила всего лишь приманкой, сама не ныряла. До Гренады добрались только к полуночи и отплыли до моего пробуждения.
Постскриптум к Барбадосу. Покидая пароход, чернокожий пастор изрек: «Огромное спасибо за компанию».
Пятница, 23 декабря 1932 года
Первое впечатление от Гвианы: сквозь пелену дождя проступают неясные очертания пальм на переднем плане и фабричных труб – на заднем. Вошли в устье реки и спустились по течению к нашему причалу. Мрачного вида незащищенные от ветра верфи, рифленые железные крыши складских помещений. «Тропическая растительность». А вот вид на залив хорош: матовая поверхность ярко-зеленой у самого берега воды, которую видно сквозь такелаж шхун. Запах коричневого сахара и тучи пчел вокруг таможенных складов. Высадка на берег во всем, что касается иммиграционных служб и таможни, прошла безболезненно. Паспорта; неграмотный чернокожий матрос в допотопной соломенной шляпе. Сел в такси и под проливным дождем в отель «Морской вид», где у меня зарезервирован номер. Большой пансион. Вся прислуга женская. Домоправительница: белая девица – хорошенькая, бесцветная, на редкость бестолковая. Съел ананас, рыбу и яйца. Пошел погулять по городу: жарко и утомительно. Широкие улицы с отдельно стоящими деревянными зданиями. Внушительные виллы. Отталкивающего вида универмаги. Ратуша в шотландско-фламандском стиле из модельных досок и чугуна <…>. Побывал в клубе: огромный, покосившийся амбар с бильярдными столами и баром; полуразвалившийся музей с выцветшими фотографиями и уродливыми чучелами представителей местной фауны. Встретил очень славного священника; показал мне, как пройти к дому епископа. Оставил рекомендательные письма. <…>
Дал интервью двум чернокожим репортерам. Написал домой. Общее впечатление от Джорджтауна: скучать без него не буду. Уж очень разбросан. <…>
Воскресенье,1 января 1933 года
В понедельник у Уиллемсов познакомился с доктором Ротом, стариком самоуверенным и малоприятным. Сказал, что готов, если я возьму на себя все расходы, отвезти меня в верховья Эссекибо – единственное место, где еще сохранились исконные индейцы. Сказал, что путешествие потребует трех месяцев и 300 фунтов. Вначале к его предложению отнесся равнодушно, однако, поразмыслив, проявил больший энтузиазм, ведь по возвращении можно было бы написать хорошую книгу. На следующий день губернатор пригласил меня поехать с ним в Мацаруни, и в продолжение этого путешествия, вплоть до вчерашнего вечера, я все более утверждался в мысли, что предложение доктора Рота, скорее всего, приму.
Поездка в Мацаруни получилась удачной во всех отношениях. На машине доехали до Парики, где, спустя минут десять, пересели под проливным дождем на паровой катер «Тарпон» с каютами на верхней палубе и двумя ванными комнатами. Пообедали рано, в Бартике были в три. На борт поднялся мистер Вуд – лесничий из Мацаруни. Пристали к берегу в четыре и прошлись по городу; его превосходительство тем временем беседовал с добытчиками алмазов. Ветхий, полуразвалившийся городок; на главной улице строй винных лавок, где торгуют ромом, и пансион «Сюрприз». Зашли в небольшой сад с орхидеями. Маленькая больница с очень больным на вид доктором. Съездили в Мацарунское поселение; раньше здесь была исправительная колония, теперь – лесничество. <…>
На следующий день отправились на прогулку в лес; шли по стволам деревьев, которыми завалили болота. Бессчетное число муравьев, цветы, красивые бабочки, черепаха. После обеда спал. Ездили в Киктоферал, старый голландский форт на острове, вверх по реке. Смотреть не на что – если не считать отстроенной арки и миллионов муравьев. Ужинали на берегу с Вудсом и Дэвисом. Дэвис сообщил мне, что на Рота положиться нельзя: ненадежен, ни часов, ни денег не считает. Несколько раз, разъезжая по глухим местам, чуть было не погиб – пренебрегает элементарными предосторожностями. И Дэвис, и его превосходительство, и Вудс настоятельно рекомендовали с ним не связываться.
На следующее утро – в Форт-Айленд; по форме напоминает брильянт; голландские надгробия. В 12.30 вернулись в Джорджтаун. После обеда побывал у Рота в музее. Похоже, к нашей с ним экспедиции он несколько охладел. Как бы то ни было, не настолько он мне понравился, чтобы провести в его обществе три-четыре месяца. От Рота – к Хейнсу, специальному уполномоченному округа Рупунуни. Явно не в себе: рассказывает фантастические истории про каких-то подводных лошадей, говорливых попугаев и пр. Отправляется в Курупукари (несколько дней я почему-то считал, что это место называется Юпукари), найдется на катере место и для меня.
Пятница. Обедал с иезуитами. Хорошая еда, ром в изобилии, сигары и пр. <…>
Понедельник, 2 января 1933 года
Праздник. Сегодня мне получше. Может все-таки не злокачественная малярия. Ходил с Уиллемсами на скачки. Проливной дождь; скачут посредственно. В каждой скачке всего две-три лошади. «Джентльменская скачка» – все жокеи чернокожие. После ужина в сопровождении двух полицейских – на поиски «разгульной жизни». Неудачно. На Кэмп-стрит маскарад; за одетым в шкуру льва тянутся зеваки. Танцы в отеле «Король Георг». На Тайгер-бей несколько борделей, но жизни в них нет: вероятно, деньги у клиентов кончились. Уиттингем рассказал историю шлюхи: из Бартики вернулась с толстой пачкой денег в чулке и с набитым брильянтами патронташем, вышла замуж и так загордилась, что ударила топором ухажера, который ее домогался. Со временем ее вместе с мужем тоже убили.
Джорджтаун-Нью-Амстердам, вторник, 3 января 1933 года
<…> Из Джорджтауна в Нью-Амстердам выехали в 2.30 медленным маленьким поездом. Живописные поля сахарного тростника в запустении, засажены рисом или кокосовыми пальмами. Чем ближе к Бербису, тем люди чернее. Если верить Хейнсу, в Бербисе дети называют отцов «сэр», а в Джорджтауне – хлещут по щекам. Говорит он безостановочно, однако понять, что он говорит, можно далеко не всегда. Кем он только не был: и инженером, и землекопом, и солдатом, и капитаном на драгере. В настоящее время исполняет обязанности временного уполномоченного, но на постоянное место очень рассчитывает. Страдает, как видно, сексуальными комплексами. Рассказал историю про упущенные возможности с красоткой из Венесуэлы: «Порхала, как бабочка». А также о том, какую отвагу проявил, оказывая сопротивление бразильским бандитам. Подозреваю, что трусоват. На закате сделалось вдруг очень холодно; нашествие москитов.
В Нью-Амстердам приехали около семи. Переправлялись на пароме вместе с монашками. Пешком в гостиницу Линча. Спросил виски, человечек с длинными усами отказал. Пришлось идти в бар. Ужин неудачен: москиты, холодно, при этом обливался потом. Прямо как в Конго. После этого вернулся в бар и попытался взять машину – не нашлось ключей. (Всю ночь Хейнс говорил сам с собой.) Слушал проповедника-джорданиста. Черная борода, белый халат, тюрбан. Основная мысль: черные будут доминировать в мире, но для этого должны сначала избавиться от дурных привычек. «Великая пирамида», «Погибшие племена Израилевы». Цитаты из Иеремии читал, сбиваясь, крошечный мальчик. Толпа проявляет умеренный интерес. «Да убоитесь человека с бледной кожей и голубыми глазами!» В руках держит металлический жезл. Джорданисты основали свою колонию в Демераре. Сам Джордан умер совсем недавно. Бетджемену [199]199
Джон Бетджемен (1906–1984) – поэт, эссеист, журналист, искусствовед; поэт-лауреат (1972); приятель И. Во.
[Закрыть]эта история пришлась бы по душе.
Курупукари, среда, 11 января 1933 года
В Курупукари прибыли в полдень. Этапы нашего пути помечал на карте. Первые три дня тянулась саванна: редкая трава на песчаной неровной почве. Каждые десять-пятнадцать миль – гостиницы для путешественников, у некоторых – загоны для скота за колючей проволокой. Примерно каждые полмили – павший скот: одни коровы и быки облеплены вороньем, другие обглоданы до костей, между ребрами пучки травы. В последний раз Харт потерял сто голов. «Тигры сожрали», – пояснил Хейнс. «Не может быть». – «Очень даже может: когда они умирают, тигры их съедают». У Хейнса всегда так – сочинит, а потом идет на попятный. «Его судили военно-полевым судом и расстреляли». – «Расстреляли за то, что не отдал честь?!» – «Ну да, сразу после этого он вернулся во Францию, и там его убили». Издохшие коровы поблизости от жилья; вонь несусветная.
Отрезок пути «Нью-Амстердам – Такама»: без происшествий. Длинный, солнечный день. Фермер, его жена-индианка, дети. Разговор о лошадях; расхваливает лошадей, которые способны сбросить седока или понести. Еда на катере – тошнотворная. Хейнс: «Здесь кончается цивилизация». <…>
Ездил верхом на ранчо Йирвуд. Стол и стулья – невиданный комфорт.
Дальше – никакой мебели. Дома часто в удручающем состоянии. Половицы и стены черные используют для костров. Пони нерадивы. Главные неудобства: отсутствие света и стульев после верховой езды; близость черных – особенно когда влажно; запахи. Но река всегда рядом – есть где помыться. Крепкий, сладкий чай. Ром, лайм.
Поклажа на мулах; на каждой станции ждем от полутора до трех часов.
В лесу: большие деревья остались, те же, что поменьше, и подлесок вырублены. Цветов мало. Глохнешь от птичьего гомона, но самих птиц не видать. Бабочки. Иногда – животные, заяц, например. Или даже медведь. Дыры в земле от армадилла. Пил речную воду и купался. В Канистере свежие лошади. Констебль Прайс ходит за мной, как тень; свое дело знает. Добрались до места в надежде застать катер с провизией, но о нем ни слуху ни духу.
Деревянный дом специального уполномоченного в Курупукари; надворные строения для заключенных. Одна большая комната, все, что требуется для суда: возвышение, место для дачи свидетельских показаний, скамья подсудимых. На веранде два стола, заваленных официальными бланками. Комната сержанта, комната Хейнса и еще две; низкие деревянные перегородки; по стенам фотографии девиц из иллюстрированных журналов. «У меня висит эта девушка, потому что я с ней знаком. Говорят, она нехороша собой, ну и что, зато душа у нее красивая. А эту я повесил, потому что очень уж она чувственная». Фермеры, если ночь застала их в дороге, всегда могут здесь переночевать. Никакой собственной «резиденции» у Хейнса нет.
За неделю нашего путешествия Хейнс не замолкал ни на минуту – разве что ночью, но и тогда не давал мне спать астматическим кашлем и рыганьем. Постоянно хвастается своей честностью, отвагой, благородством и деловыми качествами. А также умением держаться в седле. А также физической силой, ее, дескать, «почувствовали на себе бразильцы и черномазые». Повторяет комплименты в свой адрес, которые слышит от других. Во всех подробностях описывает, как он «прижал» одну, «оприходовал» другую. С женщинами при этом не спит. В речи полно «воще», «ну это», «как бы» и т. д. «У черного человека очень сильный комплекс неполноценности». «Все это я делаю ради своего короля – двух королей. Ради Того, Кто на небесах, – тоже». Иногда принимается рассуждать об истории: «Взять хоть Наполеона. Кем он был? Всего-то маленьким капралом. Но он захотел жениться на принцессе и поэтому развелся с женой. Очень скоро большевики начнут действовать точно так же, вот увидите». «Из-за чего так долго продолжалась война с бурами? Из-за того, что англичанам страсть как хотелось подраться. Вот они и выпустили из тюрем всех заключенных». Лекции о морали, рассуждения о переселении душ и пр. К английскому национальному характеру питает огромное уважение; к даго лоялен. Говорит или еле слышно, или, наоборот, взвинчен и тогда подвывает.
Хорошенькая индианка Роза. Хейнс церемонно за ней ухаживает. Сказал мне, что я могу, если захочу, с ней переспать, но, когда я поймал его на слове, тему эту замял.
Четверг, 12 января 1933 года
Катера с провизией нет. И нет табака. Побывали в индейской семье на другом берегу реки. Диагноз Хейнса: у ребенка глисты. Долго щипал его и похлопывал – особого энтузиазма у младенца не вызвал. Хейнс сплетничает и постоянно учит жить своих подчиненных.
Должен прийти еще один катер, но нет и его. Хейнс слишком устал, чтобы двигаться дальше, в Аннаи. Теряет терпение, срывается. Вид вокруг великолепный. Хейнс: «Кому сопутствует Бог… Да, но что есть Бог? Любовь, а стало быть…»
Пятница, 13 января 1933 года
Катера нет как нет. Решаем завтра продолжить путешествие без провизии. Углубился в лес с ружьем в поисках дичи, но ничего не нашел. Все надоело.
Истории Хейнса опротивели; нет ни картофеля, ни сахара, ни рома, ни табака, ни консервов. Хейнс предложил печенье и сухое мясо – и вдруг появился с банкой молока и «Оувалтина» [200]200
«Оувалтин» – порошок для приготовления шоколадно-молочного напитка компании «Уондер лимитед».
[Закрыть], сказав, что, если надо, у него есть еще. Потом выяснилось, что банка молока была последней. Но вот в шесть пополудни на реке показались оба катера. <…>
Курупукари-Бон-Саксесс, понедельник, 16 января 1933 года
Снова двинулись в путь – на этот раз в сопровождении ослика по имени Мария и юноши по имени Синклер. Кое-что из провизии взяли, но многое пришлось бросить. Доехали до знака «восьмая миля» и обнаружили там фермера майора Уэллера и двух энтомологов Майерса и Фицджералда. У Майерса дизентерия. Они пристрелили дикую индейку. Дал им рому; вместе пообедали. Майерс послан сюда компанией «Импайр маркетинг борд». Проехали четырнадцать миль и встали лагерем.
Вторник, 17 января 1933 года
Прошли за день двадцать одну милю. Мальчики [Прайс и Йетто. – А. Л.] к завтраку не поспели; Синклер симулирует. Попали под проливной дождь и промокли до нитки, пока добрались до полуразвалившегося дома. Разложили костер из половиц и высушили одежду. Проводник предупредил: где-то поблизости бродит свирепый бык, но мы его не видели. Нашли быка, убитого тигром. <…>
Пятница, 20 января 1933 года
Одноглазая лошадь, когда ее взнуздывали, встала на дыбы и опрокинулась на спину. Прошла пять миль, остановилась, еще дважды повторила тот же трюк и, наконец, встав на дыбы в третий раз, рухнула. В какой-то момент сбились с пути, но дорогу нашли. Невыносимо жарко. В четыре часа добрались до ранчо Кристи [201]201
Кристи – прототип мистера Тодда из романа Во «Пригоршня праха».
[Закрыть]. Рассказал, что видел сон о появлении чужаков. Перед моим приходом ему снилась фисгармония. Дал мне чаю. Заговорил о том, что римский папа и масоны погрязли в пороке, что у масонов на ягодицах выведены три буквы ДОБ [ДОБРОВОЛЕЦ. – А. Л.] и что в 1924 году видел в небе цифру 110, означавшую конец света. Задал ему несколько теологических вопросов. «Верю в Троицу. Без Отца, Сына и Святого Духа не мог бы жить. Но никакой тайны в этом нет. Все совсем просто, все это есть в Ветхом завете, где такой-то женился на собственной матери». Сообщил мне, что Адам прожил всего-то 960 лет. Говорил о Пятом царстве и т. п. Помывшись, я накачался ромом. Собралась семья Кристи. Трое сыновей, дочка замужем за индусом. У одного из сыновей ребенок от индианки; темная женщина, в церкви не поет. Всю жизнь Кристи стремился сойтись с «избранными», но «их мало и на них трудно рассчитывать».
Суббота, 21 января 1933 года
Двинулись в путь в 6.45 и в одиннадцать были на ранчо Вонга [китайца из Джорджтауна. – А. Л.]. Чудесный португалец Д’Агиар и его жена-индианка; угостили меня яичницей, кофе, говяжьим фаршем, апельсинами. Маленький коттедж из глины, веранда под тростниковой крышей с низкими стенами, на них вешается гамак. Мухи. Река. Трогательные украшения: цветные открытки, из тех, что продаются вместе с пачками сигарет, фотографии, обложки журналов. Сумасшедшая полуденная жара. Сбился с пути, потерял уйму времени, нашел дорогу с помощью А. из Падуи. Пришли бразильские соседи с многочисленными детьми; все пожимали мне руку. Два индейца (один – вылитый мистер Хайд [202]202
Мистер Хайд – отталкивающий персонаж повести Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» (1886).
[Закрыть]); облокотились на парапет и несколько часов неотрывно на меня смотрели.
Воскресенье, 22 января 1933 года
Выехал рано на бородавчатой, но крепкой гнедой кобыле и на ранчо Харта прибыл в одиннадцать. Несколько больших зданий; жилой дом с потолком и полом. Библиотека: книги самые разнообразные, в большинстве изъедены муравьями: «Юные гости», «Зловещая улица», «Ставка – свобода», «Что должен знать молодой человек», «Практические навыки столярного мастерства» и т. п. Принял душ. Харт отсутствует. Миссис Харт (Эмми Мелвилл), ее брат, шесть мальчиков и полоумный племянник, сын Джона Мелвилла и его троюродной сестры (ушла от него с неким мистером Кингом). Обед: несколько тарелок мяса, манка.
Гувернантка в шортах. Дала мне журналы с дневниками Кэрри Элвиза [203]203
Катберт Кэрри Элвиз (1867–1945) – английский священник-иезуит; основатель миссии в Рупунуни (Южная Гвинея).
[Закрыть].
Интересная встреча с Кристи: «Кому придет в голову, что любовь к Богу нуждается в доказательствах?», «Почему у меня перед глазами должно быть изображение той, с кем я говорю ежедневно? К тому же оно ничуть на нее не похоже».
Мальчики прибыли оч. поздно. Прайс осунулся; всю дорогу толком ничего не ели – спорили, кому готовить.
Вторник, 24 января 1933 года
Месса в семь [204]204
Накануне, в понедельник 23 января, И. Во прибыл в дом миссионера отца Мейтера в Бон-Саксесс, где пробыл неделю, до 1 февраля, и откуда направился в конечный пункт своего путешествия – бразильский город Боа-Виста.
[Закрыть]. Весь день просидел на галерее в шезлонге и сплетничал с отцом Мейтером. Читал К. Грэма [205]205
Роберт Бонтайн Каннингем-Грэм (1852–1936) – шотландский писатель, политик и путешественник; долгое время жил в Южной Америке.
[Закрыть]об иезуитах в Парагвае.
Среда, 25 января 1933 года
Месса в 7 утра. Весь день читал. Сделал несколько фотографий. У отца Мейтера проживу до первого февраля: дождусь возвращения Дэвида Макс-и-Ханга, старшего vaquero [206]206
Пастух (исп.).
[Закрыть], которого отец Мейтер дает мне в качестве проводника до Боа-Виста. Он наполовину китаец, наполовину индеец племени аравак; прекрасно говорит по-английски и по-португальски, человек очень спокойный и дельный. Появился в понедельник и договорился, что лошади и еще один проводник прибудут к среде. Тем временем отец Мейтер оказывает мне всевозможные благодеяния: отыскал змеиное дерево, срубил сук мне на посох в дорогу. Смастерил чехол для моего фотоаппарата: сначала это был всего-навсего просторный кожаный мешок, но потом он преобразился в необычайно сложную конструкцию из оцинкованного железа, телячьей кожи, оленьей шкуры и старой тряпки.
В воскресенье сплавали на лодке в лавку к Фигереду, с ним пообедали и, из вежливости, переели. Побывали у него в лавке, где купить было решительно нечего, и я приобрел для миссии crème de menthe. Фигереду угостил нас пивом и crème de cacao [207]207
Мятный ликер… какао со сливками (франц.).
[Закрыть]. К обеду явился англичанин Гор; у него неподалеку ранчо, он женат на индианке; говорил о Диком Западе, каким его снимают в кино. Взял с собой на побережье нашу почту, и, воспользовавшись этим, я сочинил исключительно глупый очерк про Рупунуни. Чехол для фотоаппарата был готов за пять минут до отъезда, в среду. Отец Мейтер дал мне заодно каменный топор и два мундштука – попросил передать их Д. Б. Пристли [208]208
Джон Бойнтон Пристли (1894–1984) – английский писатель, драматург, эссеист и критик.
[Закрыть].
Бон-Саксесс-Боа-Виста, среда, 1 февраля 1933 года
Выехал из миссии в половине второго на крепкой серой лошадке; гамак сзади, за седлом. Впереди шурин Дэвида на молодой резвой гнедой; на спине у него рюкзак, набитый книгами и консервами; в руках зонтик и змеиное дерево. Сзади, на рыжей лошади, уже с нагнётом в холке, держась следом за мной, – Дэвид. До середины дня ехали под проливным дождем. Перешли вброд Такуту и еще одну речку. Места ничем не отличаются от Рупунуни: песок, трава, фиговые деревья. Нигде ни скота, ни лошадей. До первой стоянки добирались в темноте. Амбар с тростниковой крышей отперт, но тоже погружен во тьму. В гамаках какой-то человек и несколько детей мужского пола. Пока Дэвид и Франциско поили лошадей, я сидел на ящике. Неожиданно маленький мальчик принес мне крохотную чашечку отличного кофе. А потом – лампу: огарок, плавающий в налитом в миску говяжьем жире; света не меньше, чем от свечи, но затушить – труднее. Отвратный запах отсыревшего тростника. Накрыли на стол: манка и тушеная tasso (вяленая говядина). Ел очень мало, спал плохо.
Четверг, 2 февраля 1933 года
Дэвид сказал, что за сегодняшний день надо проехать двадцать четыре мили. На рассвете оседлали лошадей, сложили вещи и в 6.45, выпив по глотку кофе, отправились в путь. В восемь добрались до хижины, согрели чаю и съели по куску черствого хлеба. Потом проехали миль восемнадцать по безлюдным местам, под палящим солнцем, пока не увидели разлившийся вонючий ручей с песчаным дном и отбрасывающей слабую тень пальмой над ним. Дэвид: «Остановимся здесь, дадим лошадям отдохнуть, а сами позавтракаем». Я: «А может, сначала доберемся до места?». Франциско: «Еще далеко». Я: «Очень далеко?» – «Мы на полпути». Пожевал черствого хлеба, консервированной колбасы, пить ничего не стал. С час просидели, облепленные муравьями, после чего опять двинулись в путь. Жара, жажда. У лошади Дэвида сильный нагнёт; приходится часто перекладывать поклажу и снимать с нее седло. Под бразильские седла подкладывают тряпки и солому. До жилья добрались только в половине шестого. Выпил три или четыре ковша воды. Помылся, переоделся. Молодой, миловидный, бородатый бразилец с сыном; тип лица негритянский, жены не видать. На ужин опять манка и tasso; так устал, что есть не в состоянии. Дэвид сварил мне какао. Лежал в гамаке – даже раздеться не в силах. Заснул; снилось, что парализован. Проснулся на рассвете усталый, как собака.
Боа-Виста, суббота, 4 февраля 1933 года
Встал совершенно больной и смертельно усталый. Ехали три часа – то по бушу, то по саванне. Маленькая ферма на Рио-Бранко, на противоположном берегу от Боа-Виста. Мелководье, посредине островки. Ждали час, пока нас не подобрал на своей лодчонке местный фермер. Вместе с двумя vaqueros переплыли (бесплатно) на другой берег; пастухи вместе со своим стадом быков переночевали на той же ферме, что и мы.
Первое впечатление от Боа-Виста: среди деревьев на высоком (теперь) берегу черепичные и тростниковые крыши. Песчаный пляж, где стирают и купаются девушки. На крутой горе бенедиктинский монастырь. Отец Мейтер дал мне с собой рекомендательное письмо на латыни. Монастырь с виду похож на больницу, вид имеет очень солидный и привлекательный: черепичная крыша, деревянные полы и потолки, скошенные с одной стороны, где дорога идет под уклон. Бетонные колонны отделены низким забором от сада с симметрично расположенными, выложенными кирпичами клумбами. Резная деревянная входная дверь и т. п. Окна остеклены, ступеньки каменные, веранда большая. Прождал на ступеньках минут десять. Немец высунулся из окна и заговорил с Дэвидом по-португальски. Такой же гость, как и я. Наконец, в монастырь с дороги поднялся священник в белой сутане; ввел нас в очень уютную, при этом скромно обставленную приемную с искусственными цветами на столе и плетеной мебелью. Священник – швейцарец, немного говорит по-французски. Сказал, что парохода на Манаус в ближайшее время (возможно, несколько недель) не будет. Я послал Дэвида навести справки. Пока он ходил, принял душ, переоделся и в полной прострации повалился на кровать. Вернулся священник, сказал, что завтрак готов, – его приготовили и принесли из женского монастыря монашки. Завтрак холодный, но вкусный: суп, тушеное мясо, рис, фасоль, блины и лимонад с каким-то особенным, медицинским, привкусом. Пока я ел, священник сидел напротив; разговор не клеился. После обеда лег на пару часов.
Вернулся Дэвид: пароход специального уполномоченного отплывает 10-го, а совершающий регулярные рейсы – 20-го. Решаю остаться. Дэвид разобрал вещи, слуги подготовили комнату. Сидел в прежнем коматозном состоянии; чудовищная головная боль. Ужин в шесть. Отличная, разнообразная пища. Разговаривать не получается: английский язык немца совершенно непонятен. Он местный плантатор. После ужина ходил взад-вперед по террасе, пока я не настоял, чтобы он сел. В постель – в 8 вечера. Принял лошадиную дозу хлородина и насмотрелся впечатляющих снов.
Воскресенье, 5 февраля 1933 года
Месса в семь. Молятся в основном девушки в брачных вуалях, со всевозможными лентами и медалями. Сзади несколько мужчин. После Такуту церковь кажется очень нарядной. Как бывает в школе при женском монастыре, гимны распевают елейными голосками. Под ногами, когда идешь в церковь, хлюпает грязь и скрипит песок. Лавчонки и частные дома грязные, убогие. Поддерживать разговор необычайно трудно: плантатор-немец по-английски говорит еле-еле, а по-французски еще хуже; священник не знает английского вовсе, да и французского, в сущности, тоже. Даже когда они говорят между собой по-немецки, то понимают друг друга плохо; приходится прибегать к португальскому. На всех языках немец говорит с одинаковым произношением. Швейцарец предпочитает слова длинные и малоупотребительные. Иногда обсуждаем новости: кораблекрушения в Атлантике и т. д. «Правда, что в Джорджтауне голодают?» Иногда говорим на общие темы. «Был бы король Георг королем, не будь он масоном?» Каждое сказанное им слово священник подолгу обдумывает. Молитва в семь; очень жарко. Потом – в кафе; пил пиво с немцем и холостым лавочником.
Пятница, 10 февраля 1933 года
Четыре дня непередаваемой скуки. Читать нечего – разве что жизнеописания французских святых и проповеди Боссюэ [209]209
Жак Бенинь Боссюэ (1627–1704) – французский писатель; епископ. Автор проповедей; «О смерти», «О Божьем промысле», «О высшем достоинстве неимущих в церкви Иисуса Христа» и др.
[Закрыть]. Беседа с немцем совершенно невыносима. <…> Нашел французскую книжку путевых очерков, вот названия глав: «Le jardin du paradis», «A l’ombre de mes dieux», «Быть или не быть», «Sous le signe de Mystère», «La mort qui romp», «La Vierge de solitudes» [210]210
«Райский сад», «В тени моих богов»… «Под знаком тайны», «Смерть, от которой нет спасения», «Богоматерь одиночества» (франц.).
[Закрыть].
Воскресенье, 12 февраля 1933 года
Вчера написал плохую статью, но зато придумал сюжет для рассказа [211]211
«Человек, который любил Диккенса». Впоследствии этот рассказ стал главой «Du Côté de Chez Todd» («В сторону Тодда») в романе «Пригоршня праха».
[Закрыть]. Пароход не отойдет до 20-го – таково общее мнение.
Вторник, 14 февраля 1933 года
Дописал рассказ. Пароход прибывает завтра, но пойдет ли он в Манаус, не знает никто. Принял решение возвращаться в Гвиану; попробую вернуться в Джорджтаун через Кайетур и Бартику. У Джона Рота родился сын; предложил проводить меня до Кайетура, но дорогой, которая, судя по всему, ничего хорошего не сулит.
Понедельник, 27 февраля 1933 года
Весь день отдыхал [212]212
На обратном пути в Джорджтаун И. Во остановился в миссии святого Игнатия, где прожил с 27 февраля по 5 марта.
[Закрыть]; читал «Домби и сына», много ел и много спал. Отец Кири отбыл в субботу. В среду надеюсь, вместе с Тедди Мелвиллом, отправиться в Курупукари.
Суббота, 4 марта 1933 года
Собирался уехать сегодня, но не смогли добыть лошадей, поэтому еду завтра. Маршрут изменил: вместо того чтобы двигаться в Курупукари, попытаюсь добраться до Кайетура через горы Пакараима. Принял решение и теперь ищу этот путь на картах, наношу маршрут, однако никто здесь этой дороги не знает, и все будет зависеть от того, удастся ли найти в Типуру проводников и носильщиков.
Чего только ни делал для меня отец Мейтер: чинил седла, смастерил седельную сумку, отмерил нам в дорогу манной крупы, муки и т. д. <…> Нашел мне проводника из Макуши, зовут Эйсебио. На все, что ему говорится, он отвечает: «Да, отец», у него нет ничего своего – ни одежды, ни чашки, ни ножа. Говорит, что умеет готовить. Беру с собой вьючного быка. И медикаменты из лавки Фигереду: бальзам «Неотложная помощь Редуэйз», канадское масло от ожогов, овощной концентрат «Лидия Пинкэм» – все это с американскими ярлыками. Одолжил у отца Мейтера барометр и «Чезлвита» [213]213
То есть роман Чарльза Диккенса «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита» (1843—1844).
[Закрыть].
Миссия святого Игнатия – ранчо Харта, воскресенье, 5 марта, 1933 года
Проснулся в 5.30. Дэвид и Эйсебио уже оседлали лошадей и быка. Уложил вещи и выпил кофе; в путь в 7.15; небо серое. До трех часов дня не жарко, пасмурно, иногда моросит дождь. Шли шагом, рядом с быком, до тех пор пока не вышли на шоссе в Бон-Саксесс, на настоящую дорогу для транспорта, а не на тропу для скота; называется миссионерская дорога, ведет напрямую в Юпукари. Обогнал быка и двинулся по следу от колес, миновал Манари и Наппи, перешел вброд две речушки и в 2.10 увидел впереди деревню с загоном для скота и стоянкой. Навел справки: оказалось, что от дороги на Пирару отклонился сильно в сторону. Только потом понял, что свернуть надо было в Наппи. След от машины Харта, на которой он развозит продукты в приграничные лавки. Пока индеец поил лошадей, сидел на крыльце; выпил бренди, сделал несколько снимков; ничего не ел. Чтобы меня позабавить, индеец продемонстрировал свое брачное свидетельство. Деревня Мараканата. В путь в 2.50. Широкая, прямая тропа. Лошадь очень устала. Устал и я; жажда; в 4.45 увидел Пирару, добрались до нее в 5.30. Харт дал мне чаю и сыру, а также полотенце, пижаму и гамак. Ужин в семь. В восемь Харт позвал на молитву. Вся семья и старая индианка ходили взад-вперед в лунном свете и совершали таинство.
В 8.30 прибыл Эйсебио с быком; на лице всегдашняя улыбка. Я решил задержаться здесь еще на день, дать отдых лошади и себе. По словам Харта, старуха из племени пиай, она живет в миссии святого Игнатия, притворяется, что летает. Явилась сюда в первой половине дня с предвестием о скором моем появлении.
Понедельник, 6 марта 1933 года
Спал беспокойно, проснулся в каком-то оцепенении. Отправил Эйсебио к Мануэлю Луису. Кофе – в семь. Занятия с детьми – в восемь. Слышал, как чернокожая гувернантка стращает детей моим именем. Над таблицей умножения пролито много слез. Вечером явился Тедди Мелвилл – и очень кстати, ведь наутро я отправлялся в путь. Опять молебен, на этот раз не снаружи, а в доме. <…>
Пятница, 17 марта 1933 года
Всякий раз когда отец Кири не молится за наше благополучное путешествие, день складывается благоприятно. Вот и сегодня он пригрозил, что за нас помолится, но мне удалось его отговорить. На этот раз мы вышли относительно рано. Весь день ехали бушем. Мне удалось нанять у индейцев плотного серого жеребца. Вел его Марко, без седла и уздечки. Я сумел проехать на нем лишь половину пути, то садясь, то спешиваясь. Не говоря уж о том, что часами ехать верхом без седла утомительно, тропа была слишком узкой и предназначалась лишь для пешеходов, лошади же натыкались на деревья. Путешествие, тем не менее, оказалось вполне сносным, время прошло незаметно: пока ехал верхом, мечтал, что спешусь и пойду ногами, и наоборот. Мы шли, вопреки карте, по реке Тумонг, трижды переходили ее вброд и в конце концов оставили ее справа. Остановились перекусить на скалистом выступе посреди реки и в 3.30 прибыли в Анандабару, в деревянный дом, построенный Хейнсом, когда он промышлял алмазами. На дороге нас встретил посланец от Винтера. На пути из Курукубару он остановился на ночь и не сумел отложить отплытие парохода, шедшего сегодня утром в Кайетур. Анандабару окружен папоротником, где из-за местного ботаника начался лесной пожар. Блох вокруг столько, что, даже когда идешь, а не стоишь, они облепляют штаны толстым слоем. Винтер передал нам ключи от комнат, и мы повесили гамаки и выкупались. Рядом росла липа, мы допили бренди с лаймовым соком, доели последние бутерброды, остатки солонины и риса и удалились на покой вполне довольные жизнью. В девять вечера на нас обрушились потоки дождя, удержать его крыша оказалась бессильной. Отыскал один сухой уголок, куда, перевесив гамак, забился; просидел там всю ночь. За стеной, перекрывая громогласным храпом шум ливня, крепко спал отец Кири.