Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Иван Суриков

«И горячие к свету стремленья заглушались во мне кулаком», – жаловался поэт в одном из своих неопубликованных стихотворений, но он стойко сносил дары немилосердной судьбы и оставался верен благо родной музе сострадания народному горю. Нравственная чистота и альтруизм составляли жизненное кредо поэта. Это подтверждают многочисленные свидетельства его современников. Об этом можно судить и по его собственным словам: «Во всю мою жизнь я никому никогда не переходил никакой дороги, никогда никому не подставлял ноги, чтоб через падение ближнего выиграть время и его опередить; от слабейших посторонился, давал им ход» [11]11
  Суриков И. Стихотворения. М., 1884. с. 5.


[Закрыть]. Человек искренней, благородной и отзывчивой души, Суриков болезненно реагировал на фальшь как в искусстве, так и в отношениях между людьми: «Главная причина моего неписания стихов это ложь и фразерство, с которым мне в последнее время пришлось познакомиться при моем столкновении со многими редакциями и их сотрудниками» [12]12
  Суриков И. Стихотворения. М., 1884, с. 30.


[Закрыть]. Но он превозмог и этот барьер и продолжал творить. Без ложного пафоса можно утверждать, что жизнь его стала творческим подвигом. Своей заслугой поэт считал только одно: «Я честно мыслил, и песни мои были искренни».

При более благоприятных жизненных условиях И. 3. Суриков по своему потенциальному таланту несомненно вырос бы в поэта былинной мощи. Но и созданное им навечно закрепило за ним место в одном ряду с классиками русской литературы.

Юрий Беляев

Моей души больные звуки…

***

 
 Не проси от меня
 Светлых песен любви;
 Грустны песни мои,
 Как осенние дни!
 

 
 Звуки их – шум дождя.
 За окном ветра вой;
 То рыданья души.
 Стоны груди больной.
 

Что ты, жизнь, мне дала?

 
 Ах ты, жизнь, моя жизнь.
 Жизнь, злодейка моя.
 Что ты, жизнь, мне дала,
 Когда молод был я?
 

 
 Только в сердце сожгла
 Ты горячую кровь,
 Только мне ты дала
 Без ответа любовь;
 

 
 У меня, молодца,
 Сердце съела тоской
 Да румянец с лица
 Смыла горькой слезой.
 

 
 Ах ты, жизнь, моя жизнь,
 Жизнь, злодейка моя,
 Что ты, жизнь, мне дала,
 Возмужал когда я?
 

 
 Только тешилась мной
 Злая ведьма-судьба,
 Жар души молодой
 Сокрушила борьба;
 

 
 Только с горем, с бедой
 Ко мне день приходил.
 Только волос седой
 Мои кудри развил.
 

 
 Ах ты, жизнь, моя жизнь.
 Жизнь, злодейка моя.
 Что ты, жизнь, мне дала.
 Как состарился я?
 

 
Только хилый, больной.
Я с сумою хожу
И дрожащей рукой
Подаянья прошу.
 

 
 Только наг я и бос.
 Меня голод томит,
 Да трескучий мороз
 Мое тело знобит.
 

***

 
 Мне доставались нелегко
 Моей души больные звуки.
 Страдал я сердцем глубоко.
 Когда слагалась песня муки.
 

 
 Я в песне жил не головой,
 Я жил скорбящею душою,
 И оттого мой стон больной
 Звучит тяжелою тоскою.
 

Швейка

 
 Умирая в больнице, тревожно
 Шепчет швейка в предсмертном бреду:
 «Я терпела насколько возможно,
 Я без жалоб сносила нужду.
 Не встречала я в жизни отрады.
 Много видела горьких обид;
 Дерзко жгли меня наглые взгляды
 Безрассудных пустых волокит.
 И хотелось уйти мне на волю,
 И хотелось мне бросить иглу,—
 И рвалась я к родимому полю,
 К моему дорогому селу.
 

 
 Но держала судьба-лиходейка
 Меня крепко в железных когтях.
 Я, несчастная, жалкая швейка,
 В неустанном труде и слезах.
 В горьких думах и тяжкой печали
 Свой безрадостный век провела.
 За любовь мою деньги давали —
 Я за деньги любить не могла;
 Билась с горькой нуждой, но развратом
 Не пятнала я чистой души
 И трудясь через силу, богатым
 Продавала свой труд за гроши…
 

 
 Но любви мое сердце просило —
 Горячо я и честно любила…
 Оба были мы с ним бедняки.
 Нас обоих сломила чахотка…
 Видно, бедный – в любви не находка!
 Видно, бедных любить не с руки!..
 Я мучительной смерти не трушу,
 Скоро жизни счастливой лучи
 Озарят истомленную душу,—
 Приходите тогда, богачи!
 Приходите, любуйтеся смело
 Ранней смертью девичьей красы.
 Белизной бездыханного тела,
 Густотой темно-русой косы!»
 

***

 
У тебя ума палата,—
Говорили люди мне,—
Одарен судьбой богато,
В жизни счастлив  ты вполне.
 

 
Отчего ж с палатой этой,
С этой умственной казной,
Я хожу почти раздетый,
Без пристанища порой?
 

 
Отчего же с этим даром,
С этим благом дорогим.
Целый век свой чуть не даром
Я работаю другим?
 

 
От чего же надо мною
Горе  вечный властелин?
Отчего ж я бьюсь с нуждою?..
Впрочем, бьюсь не я один…
 

 
Мало нас – имен не длинный
Список в жизнь мы принесли.
Но зато одной дружиной.
Честно мыслящей, пришли.
 

 
С тем пришли, чтоб незаметно
Жить, работать и терпен,
Биться с жизнью неприветной,
В этой битве – умереть!
 

Поэту

 
Поэт! трудна твоя дорога,
На ней ты радости не жди:
Тебе страдать придется много
И много слез скопить в груди…
 

 
Но если ты призванью верен —
Иди! Борьбу веди со тьмой:
Будь сердцем чист, нелицемерен
И песни искренние пой.
 

 
Тебя унизят, поругают,
И чувства святость оскорбят,
И злобой душу истерзают,
И желчи ядом напоят…
 

 
Но ты, в венце своем терновом.
Тебе изранившем чело,
Прости врагам твоим суровым
Тебе содеянное зло!
 

 
И пригвожден к столбу позора,
И чуя в сердце желчи яд,—
Не шли за зло врагам укора:
«Они не ведят, что творят!»
 

Фирдуси

(Из Андерсена)

 
Среди высоких пальм верблюды издалека
Дорогой тянутся; они нагружены
Дарами щедрого властителя страны.
Несут богатый груз сокровищей Востока.
 

 
Властитель этот дар назначил для того,
Кто не искал наград и жил среди лишений,
Кто стал отрадою народа своего
И славой родины… Он найден, этот гений,
 

 
Великий человек, кто низкой клеветой
И завистью людской отправлен был в изгнанье.
Вот бедный городок: измученный нуждой,
Изгнанник здесь нашел приют и состраданье.
 

 
Но что там впереди? – Из городских ворот
Покойника несут навстречу каравана.
Покойник тот убог: за ним нейдет народ:
Он в жизни не имел ни золота, ни сана.
 

 
То был холодный труп великого певца.
Умершего в нужде, изгнаньи и печали,—
То сам Фирдуси был, которого искали…
Тернистый славы путь прошел он до конца!
 

Жизнь

 
Жизнь, точно сказочная птица.
Меня над бездною несет.
Вверху мерцает звезд станица,
Внизу шумит водоворот,
 

 
И слышен в этой бездне темной
Неясный рокот, рев глухой,
Как будто зверь рычит огромный,
В железной клетке запертой.
 

 
Порою звезды скроют тучи —
И я, на трепетном хребте,
С тоской и болью в сердце жгучей
Мчусь в беспредельной пустоте.
 

 
Когда же тени ночи длинной
Сменятся кротким блеском дня?
Что будет там, в дали пустынной?
Куда уносит жизнь меня?
 

 
Чем кончит? – В бездну ли уронит.
Иль в область света принесет,
И дух мой в мирном сне потонет?
Иль ждет меня иной исход?..
 

 
Ответа нет – одни догадки,
Предположений смутный рой.
Кружатся мысли в беспорядке.
Мечта сменяется мечтой…
 

 
Смерть, вечность, тайна мирозданья,—
Какой хаос! – и сверх всего
Всплывает страшное сознанье
Бессилья духа своего.
 

***

 
В воздухе смолкает
Шум дневных тревог:
Тишь с небес на землю
Посылает Бог.
 

 
Тихо… Отчего же
В сердце у меня
Не стихает горе
Прожитого дня?
 

 
Отчего ж так больно
Скорбь сжимает грудь?..
Боже мой! От горя
Дай мне отдохнуть!
 

***

 
Ночь тиха, сад объят полутьмою,
Дремлют липы над сонным прудом;
Воздух дышит цветущей весною;
Мы сидим пред раскрытым окном.
 

 
Светят яркие звезды над нами;
Кротко месяц глядит с высоты,
И   его голубыми лучами
Облитая, задумалась ты.
 

 
Очарован твоей красотою,
Я любуюсь тобою без слов…
В нашу комнату тихой струею
Льется запах душистых цветов.
 

 
И прошу в этот час я не много:
Чтобы дни твои тихо текли,
Чтобы жизни печаль и тревога
В твое сердце пути не нашли.
 

Времена года

Пир

(На мотив Анакреона)

 
Из роз душистых мы венки
На кудри возложили,
Под звуки лиры золотой
Смеялись мы и пили.
 

 
Под звуки лиры золотой
И нашего напева,
Красный тирс держа в руках.
Кружились в пляске девы.
 

 
И мягкокудрый мальчуган
Играл нам на пептиде,
И винодатель бог Лиэй
Лобзал уста Киприды.
 

 
И Феб туманной головой
Над чашею склонился.
И разрумяненный бог Вакх
Под стол уже свалился.
 

 
И весел был и шумен пир,
И напилися боги,
И позабыли про свои
Небесные чертоги.
 

***

 
Весной всего милей мне жаворонок звонкий.
И пение ею отрадно слышать мне
В полях еще лежит снег пеленою тонкой,
А он уже поет песнь громкую весне.
Доволен долею он скромного поэта;
 

 
Кружася к вышине, он счастлив без конца.
Творит он песнь свою средь воздуха и света.
Но людям не видать весеннею певца.
 

 
Ею не уловить внимательному взгляду.—
Доступен он вверху лишь солнечным лучам:
В блаженстве творчества находит он награду
За песни, за любовь к весне и к небесам.
 

 
Над полем, в воздухе, для глаз недостижимый.
Он реет, потонув в роскошном блеске дня.—
И льется песнь его и носится незримо.
От утренней зари до вечера звеня.
 

 
И прямо и легко, как чистое паренье
Молитвы искренней, возносится она…
Вот отчего люблю я жаворонка пенье:
Я чувствую, что им душа просветлена.
 

Косари

I

 
Утро. Блещет роса, и сквозь лес от зари
Яркий свет на поля разливается.
За рекой, на лугу, по росе косари
Идут, косят траву, наклоняются.
 

 
«Эй, ты, что ж отстаешь, соловей записной,
Точно двигаешь бабу тяжелую?
Размахнись посмелей да пошире косой
И ударь-ка, друг, песню веселую!..»
 

 
И плечистый косарь вдруг кудрями тряхнул,
Поднялася ею грудь высокая,—
Он кудрями тряхнул и легко затянул:
«Ах ты, степь ли моя, степь широкая!
 

 
Поросла-убралась ты травой-ковылем,
Да песками ты, степь, позасыпалась;
На тебе ль от беды, на просторе степном.
Не одна голова вихрем мыкалась.
 

 
И горела трава, дым до неба стоял,—
Вырастали могилы бескрестные:
По ним вихорь ходил, гром над ними стучал
Да кружились орлы поднебесные!..»
 

 
Подхватила артель, дружно песня звенит
И по чистому полю разносится;
Упадая, трава под косами шумит,—
Как-то легче она с песней косится.
 

 
Ворота у рубах все расстегнуты, – грудь
Дышит легче, свободнее голая;
Дружно косы блестят, дружно ноги идут,
И спорится работа тяжелая.
 

II

 
Полдень. Солнышко в небе высоко стоит,
От жары нет терпенья и моченьки:
Плечи, голову, руки и жгет и палит,
И невольно слипаются оченьки.
 

 
Всех стомила жара, всех замаяла лень,
И, под гнетом тяжелой дремотушки,
Люд рабочий от солнышка прячется в тень,
Отдохнуть от жары, от работушки.
 

 
Лошадь щиплет траву и лениво жует.
Тупо смотрят глаза полусжатые;
Точно плетью, хвостом мух стегнет да стегнет,—
Не дают ей покоя, проклятые.
 

 
Спят в тени косари, лишь лохматый барбос,
Весь объятый какою-то негою,
Глаз при щуря, глядит на пушистый свой хвост…
Вот и он задремал под телегою.
 

 
Только мухи жужжат да в траве треско;
Кто-то свищет там в ней, надрывается;
Чуть заметно трава ветерком полудня
Кое-где под кустом наклоняется.
 

 
Точно в раме река тростником поросла,
Спит, дремотой полдня очарована;
Из травы пустельга лишь взмахнет, как
И повиснет вверху, как прикована.
 

 
Солнце за лес зашло, потянул холодок.
Всколыхнул на реке влагой чистою,
И в лицо косарей вдруг пахнул ветерок
Из-за леса прохладой душистою.
 

 
Потянулся один, потянулся другой,—
Вот и все, – и рукой загорелою
Протирают глаза и речною водой
Освежают лицо запотелое.
 

 
Взяли косы, бруском наточили, идут…
Берегися, трава ты зеленая!
Ох, недолго тебе красоваться уж тут,—
Упадешь ты, косой подкошенная!
 

 
И с родимых полей тебя люди сгребут,
Иссушенную травушку бледную.
Как невесту, в чужую семью увезут
На житье горемычное, бедную!
 

***

 
Заря занимается, солнце садится.
Сияют деревья в огне золотом;
Тень от лесу движется, шире ложится.
Ложится на землю узорным ковром.
Домой косари потянулись с косами,
Их грустные песни звенят средь полей,—
И в воздухе пахнет травой и цветами.
Спускается вечер с прохладой своей.
 

***

 
День вечереет, облака
Лениво тянутся грядою.
И ночи тьма издалека
Идет неслышною стопою.
 

 
Идет и стелет по полям
Ночные тени осторожно,
И слышит ухо тут и там,
Как тонет в тьме звук дня тревожный
 

 
Пора на отдых, на покой,
Заботы в сторону дневные;
Уж над усталой головой
Летают образы ночные.
 

Косарь

 
Утро. Тихо. В небе зоренька
Ярко пышет, разгорается.
Поле спит, росой покрытое.
Под росой трава склоняется.
 

 
На заре косарь траву косит
Косой острою, широкою;
Он косит, закрыт до пояса
Травой сочною, высокою,—
 

 
И поет про степь родимую,
Волгу-реченьку глубокую
Да про девицу любимую,
Молодую, черноокую.
 

 
Как с сироткой повстречался он,—
Их любовь сойтись заставила;
Как нужда, злодейка лютая,
Молодой их век замаяла.
 

 
Раскидала друг от друга их
Жить в чужих людях, в неволюшке.
Под чужой избою стариться.
Не видавши светлой долюшки.
 

 
Точно речка в пору вешнюю,
Полем песня разливается.
На заре, объят дремотою,
Лес от песни просыпается.
 

 
Красна девица, в реке воды
Зачерпнув, остановилася;
Косаря она заслушалась,
Из очей слеза скатилася.
 

* * *

 
В зареве огнистом
Облаков гряда,
И на небе чистом
Вечера звезда.
 

 
Наклоняся, ивы
Дремлют над рекой,
И реки извивы
В краске голубой.
 

 
Звук свирели стройно
Льется и дрожит;
На душе покойно.
Сердце будто спит.
 

* * *

 
Засветилась вдали, загорелась заря:
Ярко пышет она, разливается;
В поле грустная песня звенит косаря;
Над заливом тростник колыхается.
 

 
От дерев и кустов полем тени ползут,
Полем тени ползут и сливаются:
В темном небе, вверху, поглядишь – там и тут
Звезды яркие в мгле загораются.
 

Летняя ночь

 
Легкий сумрак ночи
Разлился кругом.
Светят неба очи
Трепетным огнем.
 

 
Ходит над дорогой,
Над селом родным,
Месяц светлорогий
Сторожем ночным.
 

 
Словно дива-птицы,
В небе облака
Мчатся вереницей;
Чуть журчит река.
 

 
Нивы, луг покрыты
Влажною росой;
Дремлет лес, повитый
Грезою ночной…
 

 
Тише все, темнее,—
Не дрогнет листок;
Спит, дохнуть не смея.
Теплый ветерок.
 

***

 
Занялася заря —
Скоро солнце взойдет.
Слышишь… чу… соловей
Щелкнул где-то, поет.
 

 
И все ярче, светлей
Переливы зари;
Словно пар над рекой
Поднялся, посмотри.
 

 
От цветов на полях
Льется запах кругом,
И сияет роса
На траве серебром.
 

 
Над рекой наклонясь.
Что-то шепчет камыш;
А кругом, на полях,
Непробудная тишь.
 

 
Как отрадно, легко,
Широко дышит грудь!
Ну, молись же скорей!
Ну, молись, да и в путь.
 

***

 
Как в сумерки легко дышать на берегу!
Померкли краски дня, картины изменились;
Ряды больших стогов, стоящих на лугу,
Туманом голубым, как дымкою, покрылись.
 

 
На пристани давно замолкли шум и стук;
Все реже голоса доносятся до слуха;
Как будто стихло все, – но всюду слышен звук,
И тихий плеск воды так сладко нежит ухо.
 

 
Вот черный жук гудит… вот свистнул коростель…
Вот где-то вдалеке плеснулось уток стадо…
Пора бы мне домой – за ужин и в постель;
Но этой тишине душа моя так рада.
 

 
И я готов всю ночь сидеть на берегу,
И не ходить домой, и вовсе не ложиться.
Чтоб запахом травы на скошенном лугу
И этой тишиной целебной насладиться.
 

 
На ширь глухих полей, под тень лесов густых
Душа моя рвалась, измучена тревогой,—
И, может быть, вдали от горьких слез людских
Я создал бы в тиши здесь светлых песен много.
 

 
Но жизнь моя прошла в заботе городской,
И сил моих запас иссяк в борьбе суровой…
И вот теперь сюда приплелся я больной…
Природа-мать! врачуй и дай мне силы снова!
 

Ночью

 
Осенью дождливой
Ночь глядит в окошко;
В щели ветер дует…
– Что дрожишь  ты, крошка?
 

 
Что ты шепчешь тихо
И глядишь мне в очи?
Призраки ли видишь
Ты во мраке ночи?..
 

 
«Сядь со мною рядом,
Я к тебе прижмуся,—
Жутко мне и страшно,
Я одна боюся…
 

 
Слышишь… чу!.,  там кто-то
Плачет и рыдает…»
– Это за окошком
Ветер завывает.
 

 
«Чу! стучат в окошко…
Это духи злые…»
– Нет, то бьют по стеклам
Капли дождевые.
 

 
И ко мне, малютка.
Крепко ты прижалась
И веселым смехом
Звонко засмеялась.
 

 
Понимаю, крошка:
Призраки – пустое!
Дрожь во мраке ночи,
Твой испуг – другое.
 

 
Это – грудь сжигает
Жар горячей крови;
Это сердце просит
И любви и воли…
 

Осенью

 
В телеге тряской и убогой
Тащусь я грязною дорогой…
Лениво пара тощих кляч
Плетется, топчет грязь ногами…
Вот запоздалый крикнул грач
И пролетел стрелой над нами,—
И снова тихо… Облака
На землю сеют дождь досадный…
Кругом все пусто, безотрадно,
В душе тяжелая тоска…
Как тенью, скукою покрыто
Все в этой местности пустой;
И небо серое сердито
Висит над мокрою землей.
Все будто плачет и горюет;
Чернеют голые поля.
Над ними ветер сонный дует.
Травой поблекшей шевеля.
Кусты и тощие березы
Стоят, как грустный ряд теней,
И капли крупные, как слезы,
Роняют медленно с ветвей.
Порой в дали печальной где-то
Раздастся звук – и пропадет, —
И сердце грусть сильней сожмет…
Без света жизнь! не ты ли это?..
 

* * *

 
Всю ночь кругом метель шумела
И только смолкла пред зарей;
Поутру сад стоит весь белый,
Окутан пышной пеленой.
 

 
Идешь двором – и тонут ноги.
В снег рыхлый вязнут глубоко;
Ни грусти в сердце, ни тревоги,—
Идешь, и дышится легко.
 

Мороз

 
Смотрит с неба месяц бледный,
Точно серп стальной;
По селу мороз трескучий
Ходит сам-большой.
 

 
По заборам, по деревьям
Вешает наряд;
Где идет, в снегу алмазы
По следу горят.
 

 
Шапка набок, нараспашку
Шуба на плечах;
Серебром сияет иней
На его кудрях.
 

 
Он идет, а сам очами
Зоркими глядит;
Видит он – вот у калитки
Девица стоит…
 

 
Поглядел, тряхнул кудрями.
Звонко засвистал —
И пред девицей любимым
Молодцем предстал.
 

 
«Здравствуй, сердце!.. Здравствуй, радость!» —
Он ей говорит;
Сам же жгучими очами
В очи ей глядит.
 

 
«Здравствуй, Ваня! Что ты долго?
Я устала ждать.
На дворе такая стужа,
Что невмочь дышать…»
 

 
И мороз рукой могучей
Шею ей обвил,
И в груди ее горячей
Дух он захватил.
 

 
И в уста ее целует —
Жарко, горячо;
Положил ее головку
На свое плечо.
 

 
И очей не сводит зорких
Он с ее очей;
Речи сладкие такие
Тихо шепчет ей:
 

 
«Я люблю тебя, девицу.
Горячо люблю.
Уж тебя ли, лебедицу
Белую мою!»
 

 
И все жарче он целует.
Жарче, горячей;
Сыплет иней серебристый
На нее с кудрей.
 

 
С плеч девичьих душегрейка
Съехала долой;
На косе навис убором
Иней пуховой;
 

 
На щеках горит румянец,
Очи не глядят,
Руки белые повисли.
Ноги не стоят.
 

 
И красотка стынет… стынет…
Сон ее клонит…
Бледный месяц равнодушно
Ей в лицо глядит.
 

***

 
И вот опять пришла весна,
И снова зеленеет поле;
Давно уж верба расцвела,—
Что ж ты не расцветаешь, доля?
 

 
Что ж ты такая же опять,
Как и была, убита горем?
Идешь – не радует очей
Тебе весна зеленым полем.
 

 
Вот скоро птички запоют,
В лесу кусты зазеленели;
И стадо выгонит пастух
И заиграет на свирели.
 

 
В наряды пышные весна
Сады оденет в ярком цвете;
Играть и бегать по садам
С веселой песней будут дети.
 

 
Дождемся ль, доля, мы с тобой.
Что жизнь весельем озарится?
Иль светлой радости для нас
На белом свете не родиться?
 

 
Иль нам с  тобой не суждено
Встречать весну, как малым детям,
И мы по-прежнему ее
С тоской безвыходною встретим?
 

 
Взгляни крутом: как хорошо
Весной мир божий расцветает!
Как солнце весело глядит
И в поле травку пригревает!
 

 
Нет, не расцвесть нам, доля, нет!
И не запеть на лад веселый.
Одна,  знать, песня нам дана:
Чтоб петь нужду да труд тяжелый
 

Память сердца

Детство

 
Вот моя деревня;
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;
 

 
Вот свернулись санки,
И я на бок – хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.
 

 
И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой.
 

 
Все лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе.
А ребятам смех!
 

 
Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
На небе темно.
 

 
Весь ты перезябнешь.
Руки не согнешь,
И домой тихонько,
Нехотя бредешь.
 

 
Ветхую шубенку
Скинешь с плеч долой;
Заберешься на печь
К бабушке седой.
 

 
И сидишь, ни слова…
Тихо все кругом;
Только слышишь – воет
Вьюга за окном.
 

 
В уголке, согнувшись.
Лапти дед плетет;
Матушка за прялкой
Молча лен прядет.
 

 
Избу освещает
Огонек светца;
Зимний вечер длится.
Длится без конца…
 

 
И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнет мне бабка
Сказку говорить:
 

 
Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал.
Как ему  невесту
Серый волк достал.
 

 
Слушаю и сказку —
Сердце так и мрет;
А в трубе сердито
Ветер злой поет.
 

 
Я прижмусь к старушке…
Тихо речь журчит,
И глаза мне крепко
Сладкий сон смежит.
 

 
И во сне мне снятся
Чудные края.
И Иван-царевич —
Это будто я.
 

 
Вот передо мною
Чудный сад цветет;
В том саду большое
Дерево растет.
 

 
Золотая клетка
На сучке висит:
В этой клетке птица
Точно жар горит;
 

 
Прыгает в той клетке,
Весело поет,
Ярким, чудным светом
Сад весь обдает.
 

 
Вот я к ней подкрался
И за клетку – хвать!
И хотел из сада
С птицею бежать.
 

 
Но не тут-то было!
Поднялся шум, звон;
Набежала стража
В сад со всех сторон.
 

 
Руки мне скрутили
И ведут меня…
И, дрожа от страха.
Просыпаюсь я.
 

 
Уж в избу, в окошко.
Солнышко глядит:
Пред иконой бабка
Молится, стоит.
 

 
Весело текли вы.
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда.
 

В ночном

 
Летний вечер. За лесами
Солнышко уж село:
На краю далеком неба
Зорька заалела;
 

 
Но и та потухла. Топот
В поле раздается:
То табун коней в ночное
По лугам несется.
 

 
Ухватя коней за гриву,
Скачут дети в поле.
То-то радость и веселье,
То-то детям воля!
 

 
По траве высокой кони
На просторе бродят;
Собралися дети в кучку,
Разговор заводят.
 

 
Мужички сторожевые
Улеглись под лесом
И заснули…  Не шелохнет
Лес густым навесом.
 

 
Все темней, темней и тише…
Смолкли к ночи птицы;
Только на небе сверкают
Дальние зарницы.
 

 
Кой-где звякнет колокольчик,
Фыркнет конь на воле,
Хрупнет ветка, куст – и снова
Все смолкает в поле.
 

 
И на ум приходят детям
Бабушкины сказки:
Вот с метлой несется ведьма
На ночные пляски;
 

 
Вот над лесом мчится леший
С головой косматой,
А по небу, сыпля искры.
Змей летит крылатый.
 

 
И какие-то все в белом
Тени в поле ходят…
Детям боязно – и дети
Огонек разводят.
 

На реке

 
Ложится тихо ночи тень…
Луга росой уже покрыты,
И тонут в сумраке поля
И прибережные ракиты.
 

 
На берегу реки костер,
В кустах разложенный, пылает.
И воды дремлющие он
Багровым светом озаряет.
 

 
Перед костром старик рыбак
Справляет лодку с старшим внуком.
Не нарушая тишины
Ни громким говором, ни стуком.
 

 
А младший внук, живой шалун,
Бросая сучьями сухими
В костер, любуется тайком,
Как искры тонут в черном дыме.
 

 
Вдруг громко вымолвил старик:
«Ванюшка, полно баловаться!
Скорей неси сюда смолье.
Пора на ловлю отправляться».
 

 
И мальчик весело вскочил
И  торопливо заметался.
Собрал лучину и смолье
И к лодке спущенной помчался.
 

 
Ночная ловля для нею
Была заветною мечтою,
И дед сегодня в первый раз
На лодку брал ею с собою.
 

 
«Садись, пострел. – сказал рыбак
С усмешкой тихо мальчугану,—
 Да, чур, молчи! а то сейчас
Из лодки вон, шутить не стану!»
 

 
Так пригрозил ему старик.
Глядя в лицо малютки кротко,
И расторопный мальчуган
С веселым смехом прыгнул в лодку;
 

 
И рыбаки, перекрестясь,
На лов отправились в ночную;
Лучильник к лодке привинтив.
Зажгли лучину смоляную.
 

 
Непроницаемая тьма
Пловцов отвсюду окружала;
Везде царила тишина,
Ничто их ловле не мешало.
 

 
Весло до дремлющей воды
Как будто вовсе не касалось.
И на лучильнике смолье
Все ярче, ярче разгоралось.
 

 
Рекою тихо лодка шла.
Верхушки ив зеленых рделись,
Валежник, рыба, камни, пни.
Как на полу, на дне виднелись.
 

 
Дед ловко действовал веслом,
А внук зубчатой острогою.
Но мальчик занят был другим —
Огня волшебною игрою.
 

 
Как будто сказочный мирок
Открылся вдруг перед глазами:
Виденья чудные пред ним
Вставали пестрыми толпами.
 

 
Вот змей-горыныч скалит пасть.
Прижавши грудью великана,—
То дуб, поваленный грозой.
Собой путает мальчугана.
 

 
Но шаловливый ветерок
Вдруг пламя в сторону наклонит —
И все виденье это вмиг
Бесследно в тьме ночной потонет.
 

 
Тогда малютка взглянет вверх —
И там ряды видений странных.
Ряды пугающих картин.
Неуловимых и туманных.
 

 
Вот будто лапы сверху вниз
Ползут – и жмурится малютка,
Стараясь страх преодолеть,—
И хорошо ему и жутко.
 

 
Вот старику проворный внук
Кивнул кудрявой головою,
И лодка стала. Острога
Взвилась и скрылась под водою.
 

 
Еще мгновенье – и у ног
Малютки рыба очутилась.
Как извивалася она.
Как на зубцах рвалась и билась!
 

 
Глядит на рыбу  мальчуган.
Чуть-чуть от жалости не хныча;
Но рыбакам не до того.
Чтобы жалеть свою добычу.
 

 
Прибрал ее седой рыбак:
А ловкий внук уж целит снова —
И на зубчатой остроге
Добыча новая готова.
 

 
Так впечатление одно
Другим для мальчика сменялось;
А ночь короткая меж тем
К рассвету быстро приближалась.
 

 
Неясный, бледный луч зари
Уж загорелся на востоке;
Вдали, почуявши рассвет.
Лягушки квакали в осоке.
 

 
Прохладней стало на реке,
И звезды на небе бледнели…
И мальчик в лодке задремал,
Качаясь в ней, как в колыбели…
 

***

 
В Тихом сумраке лампада
Светом трепетным горит;
Пред иконой белокурый
Внучек с дедушкой стоит.
 

 
Говорит ребенку тихо.
Наклоняся, дед седой:
«Помолилися за всех мы,
Мой малютка дорогой.
 

 
Помолились за родных мы.
Помолились за чужих.
За людей, почивших в мире.
За трудящихся живых.
 

 
Помолились… но забыли
Помолиться мы за тех.
Кто томится в злой неволе
Без отрады и утех.
 

 
Чье в тоске сгорает сердце.
Гаснут очи под слезой…
Чья проходит жизнь сурово
За тюремною стеной.
 

 
Их не греет божье солнце.
Чуть в оконце им светя…
Так помолимся же Богу
Мы за них, мое дитя!
 

 
Тяжела, горька их доля.
Скорбь да горе в их груди,—
Нет у них ни светлой веры,
Ни надежды впереди.
 

 
Даруй Бог им облегченье
В темноте тюрьмы глухой.
Ниспошли им мир душевный
И сердечный дай покой.
 

 
Воскреси их упованья,
С горькой долей примири.
Светлой верой и надеждой
Путь их скорбный озари…»
 

 
И кладет дитя поклоны
При мерцающем огне
И  за дедушкой молитву
Повторяет в тишине.
 

* * *

 
Я отворил окно. Осенняя прохлада
Струею полилась в мою больную грудь.
Как тихо в глубине увянувшего сада!
Туда, как в темный склеп, боюсь я заглянуть.
 

 
Поблек и облетел убор его красивый;
От бури и дождя ничем не защищен.
Качаясь и дрожа, стоит он сиротливо,
И в шелесте ветвей печальный слышен стон…
 

 
Раздастся здесь порой ворон полет тяжелый.
Да галки на гумне, за садом, прокричат —
И стихнет все опять… И с думой невеселой
Гляжу я из окна в пустой, заглохший сад.
 

 
Здесь радостно жилось весной и жарким летом;
Но больно вспоминать об этих чудных днях,
О зелени полей, облитых ярким светом,
О сладком пенье птиц в долинах и лесах.
 

 
Природа замерла, нахмурилась сурово;
Поблекнувшей листвой покрылася земля.
И холодом зимы повеял север снова
В раздетые леса, на темные поля.
 

 
Вот желтый лист, Кружась, упал передо мною…
С глубокой на него я грустью посмотрел!
Не так же ль я измят безжалостной судьбою.
Как этот слабый лист, – засох и пожелтел?
 

 
Прошла моя весна, и лето миновало,
И на лугу  моем засохли все цветы;
Их  прежняя краса под холодом  увяла:
Рассеялись мои надежды и мечты.
 

 
Как желтые листы, давно они опали;
Осенний ветер их размыкал без следа,
И то, чем жизнь моя красна была вначале.
Все горьким опытом убито навсегда.
 

 
Век доживаю я, как дерево сухое.
Минувшему  сказав печальное «прости!».
И мучит душу мне сознанье роковое.
Что близок мой конец и мне уж не цвести.
 

* * *

 
Когда, с тобою встретясь снова
После разлуки долгих лет,
Я ждал, что ласковое слово
Ты скажешь мне, мой друг, в привет,
 

 
Я ждал, что ты расспросишь жадно
Меня о том, как мне жилось
И сколько в грусти безотрадной
Мне сердцем выстрадать пришлось,—
 

 
Ты ничего мне не сказала.
Ты холодна ко мне была.
Меня как будто не узнала
И, встретясь, мимо ты прошла.
 

 
И стало мне так грустно, больно,
Что я, придя домой, припал
Лицом к подушке, и невольно
Я зарыдал вдруг, зарыдал —
 

 
О том, что все прошло, минуло.
Чего желалось, не сбылось,
Как сон лукавый обмануло
И безвозвратно унеслось.
 

По дороге

 
Я въезжаю в деревню весенней порой —
И леса и луга зеленеют;
Всюду труд на полях, режут землю сохой.
Всюду взрытые пашни чернеют;
 

 
И, над ними кружась, громко птицы звенят,
В блеске вешнего дня утопая…
И задумался я, тишиною объят:
Мне припомнилась юность былая…
 

 
И с глубокой тоской вспоминаю мои
Позабытые прошлые годы…
Много искренних чувств, много теплой любви
Я для жизни имел от природы.
 

 
Но я все растерял, очерствел я душой…
Где мое дорогое былое?
Редко светлое чувство, как луч золотой.
Озарит мое сердце больное.
 

 
Все убито во мне суетой и нуждой.
Все закидано грязью столицы,
В книге жизни моей нет теперь ни одной
Освежающей душу страницы…
 

 
И хотелось бы мне от тревог отдохнуть
В тишине деревенской природы;
На людей и на мир посветлее взглянуть,
Как гляделось мне в прошлые годы.
 

 
Но напрасно желанье мне душу гнетет.
Точно кроясь от быстрой погони.
По дороге прямой все вперед и вперед
Мчат меня неустанные кони.
 

* * *

 
Пройдет и ночь, пройдет и день,
Пройдут недели и года.
Как полем облачная тень.
Пройдут – и нет от  них следа.
Пройдет и жизнь, исчезнешь ты,
Исчезнут все твои мечты…
И для чего. Бог весть, ты жил —
И ненавидел и любил?..
И тайна вечная творца
Все будет тайной без конца.