Текст книги "Гилгул"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Мужик, – туманно обратился к Саше Некто. – Книгами не интересуешься?

– Нет, спасибо, – качнул головой Саша. В этом и заключалась ошибка. Надо было просто пройти мимо. Теперь же Некто не собирался сдаваться.

– Мужик, – заканючил он. – Слышь, мужик, да ты погоди. Я дешево отдам.

– Не надо, спасибо, – Саша отмахнулся, скатываясь по ступеням в метро. Но Некто висел на рукаве с цепкостью бультерьера и тянул свое жалостливо-протяжное: «Мужик, ну, мужик, ну, погоди, да ты посмотри хоть». На ходу он рванул что-то из-под плаща и сунул Саше под нос. Это была древняя книга. Толстая, в жестком, с «мраморными» разводами, переплете. Страницы книги пожелтели от времени. От них тянуло вечностью и тайной. А еще горячим песком пустыни, струящимся между пальцами, сухим восточным ветром и бесцветным солнцем, иссушающим века в пергамент.

– Ты посмотри, – выдохнул Некто заговорщицки и открыл обложку. Книга была не просто в хорошем, а в идеальном состоянии. Словно только вчера из типографии. Если бы не характерная желтизна и хрупкость страниц, то Саша именно так и подумал бы. На первой же странице мелькнуло название, написанное еще с «ятями»: «Благов‹F44860M›‹198›‹F255D›ствованiе».‹F44860M›

– Себе не оставишь – подаришь кому-нибудь, – продолжал бормотать Некто. И с каждой секундой его голос становился все более трезвым. Сглаживалась пьяная слитность «жужжащих» и «шипящих». – Подарок замечательный, – уже совсем четко сказал Некто. – А я дешево отдам, мужик. За два фуфыря, а? Саша посмотрел на собеседника и увидел совершенно трезвые черные глаза. Почему-то эти глаза напугали его. Он замотал головой:

– Нет, спасибо.

– Постой, мужик, погоди, – пьяность в голосе небритого прорезалась с новой силой, но теперь звучала она неубедительно, словно Некто притворялся, зная, что о его притворстве известно всем и каждому. – Ну, за фуфырь, а?

– Не надо, – ответил Саша, устремляясь к стеклянной двери метро.

– Постой, ну на пиво хоть дай. Помираю, мужик. «Помираю» – это было понятно. Принял вчера человек на душу лишнего, с кем не бывает. Саша опустил руку в карман пальто, погремел монетами, попытался на ощупь определить количество денег в кармане. Не определил. Достал все. При виде купюр глаза Некта загорелись плотоядным огнем. Вполне, кстати, натуральным.

– А… Эта… – тянул он, облизывая пересохшие губы. – На парочку, а? А то там… эта… друзья ждут. Саша выдернул из стопки десятирублевую купюру и протянул Некту. Тот озорно и совсем уж непристойно трезво подмигнул ему и сунул книгу.

– Не надо, – Саша попытался вернуть фолиант.

– Не, мужик, забирай, – губы Некта скривились в усмешке. – Твоя теперь, – и тут же нырнул в толпу. Книга оттягивала руку. Саша покрутил ее, пожал плечами. Ладно, сгодится. Может, и не такая ценная, как кажется, но лишь бы не краденая. С другой стороны, каких только ценностей не подворачивалось случайным людям благодаря тяге некоторых граждан к Бахусу. «И черт с ней, – подумал Саша обреченно. – Нужно будет поговорить с Андреем на работе. Он увлекается старыми книгами. Собирает раритеты. Может, его заинтересует». Держа книгу в руке, Саша прошел через турникет и ступил на эскалатор. Внизу же он легко угодил в медвежий капкан толпы. Безразличные спины сомкнулись вокруг, отгораживая от внешнего мира, выдавливая по капле жизнь, сплющивая, точно гидравлический пресс. Сашу же внезапно потянуло к лицам, к глазам. Он, почти задыхаясь от чужой безликости, шарахнулся влево, наступая на ноги, собирая злобные тычки и сыплющийся вдогон мат, прорвался к встречному потоку, вдохнул полной грудью и… остановился, потому что увидел ее. Она шла навстречу. Высокая, невероятно красивая. Настолько красивая, что Саше показалось: стоило Создателю постараться еще чуть-чуть, и ее красота сама собой перетекла бы в уродство, кукольность, в нечто неживое, сродни манекену в витрине шикарного магазина. Но Он сумел тонко соблюсти правильность черт, сохранив в них жизнь и в то же время наделив свое создание возвышенностью неба. Мужчины заглядывались на нее, оборачивались, сбиваясь с ровной иноходи породистых жеребцов-производителей, спотыкались, но тут же вновь пускались привычным галопом, разочарованно вздыхая, – не про их честь. Саша же встал столбом, открыв от изумления рот. Его толкнули плечом, – «ну че, уснул, что ли, отец», – закрутили, – «проходите, гражданин, не задерживайте», – потащили едва ли не волоком, унося от нее все дальше. И вырваться бы, пойти, побежать, догнать, но держат плотно, цепко, как и положено капкану. А он, вытягивая по-петушиному шею, напрягался в струну, оглядывался, стараясь еще хотя бы раз увидеть ее лицо. У выхода на платформы Саша обернулся в последний раз, уже ни на что особенно не надеясь, и тут же стремглав кинулся к вагону, пока не закрылись двери, успел втиснуться внутрь под снисходительное магнитофонное «Осторожно…», выдохнул, уплотняясь, срастаясь со спиной необъятной толстухи, увешанной многочисленными сумками. Слился с массой и расслабился до консистенции желе. Покачнулся вместе с толпой, когда вагон тронулся и поплыл в черноту тоннеля. И до Кольца, а там механический бег стайного животного в потоке себе подобных к эскалатору и вверх, старательно держась правой стороны, не ставя сумки, не увеличивая шаг и, – упаси Бог, – не поднимая головы. Волоокая снайперша, засевшая в стеклянном бункере, стреляет без предупреждения. Состав, идущий от центра, оказался заполнен лишь на две трети. Саша ухватился за поручень и повис, словно вешалка, поддерживающая пальто и помятый за день костюм. В ядовитом свете люминесцентных ламп гомункулы читали чужие мысли, назойливо втиснутые под пестрые обложки, или безжизненно разглядывали собственные, болтающиеся в пространстве. На лицах – отрешенность и скука. Саша вздохнул, повернулся боком к сиденьям. Он не любил общественный транспорт. Взглянул на соседа – высокого аристократичного красавца в черном с книгой в руках. Тот абсолютно не вписывался в убогую стереотипность «пассажиропотока». Саша невольно скосил глаза на обложку. «Мифы древнего мира» Карла Беккера. Не самое удобоваримое чтение для метро. Под его любопытным взглядом сосед вежливо улыбнулся, словно говоря: «Ничего, ничего, вы мне не мешаете», и снова уткнулся в «Мифы». Интересно, подумал Саша. Знакомое лицо… Где-то я его видел. На работе?.. Нет, не помню… Но тогда где? Саша, достав из-под мышки книгу, раскрыл ее на первой попавшейся странице. Текст, как и заглавие, оказался с «ятями». Не то чтобы мешало читать, но слегка раздражало. В принципе Сашу не интересовала Библия. Но, в свете предстоящих бесед с Потрошителем, прочтение явно не будет лишним. И, наверное, неплохо, что попался ему этот странный небритый пропойца в кепке. Через полминуты он забыл об аристократичном красавце, потому что вдруг уловил смысл только что прочитанных строк…

13 АПРЕЛЯ, ЧЕТВЕРГ.

ВЕЧЕР. ПРЕДВЕСТНИК ЗЛА

«И не пошел Лот в Сигор и стал жить в горе, и с ним две дочери его: ибо он боялся жить в Сигоре. И жил в пещере и с ним две дочери его. И сказал Лот дочерям своим: Я стар; и нет человека на земле, который вошел бы к вам по обычаю всей земли. Итак, вы должны переспать со мной и восставить от отца вашего племя. И вошла старшая в одну ночь и спала с отцом своим. На другой же день вошла младшая и спала с отцом своим. И сделались обе дочери Лотовы беременными от отца своего. И родила старшая сына, и нарекла ему имя Моав, он отец Моавитян. И младшая тоже родила сына и нарекла имя ему: Бен-Амми. Он отец Аммонитян. И было дней жизни Лота девяносто пять лет».

Саша поджал губы. Бывают же совпадения? С закладкой и то так не откроешь, а тут сразу, не глядя. И главное, точно в тему. Как будто в продолжение рассказа Потрошителя. Значит, Лот все-таки принял предложение Ангела. Стал Гончим. Или этим… как его… Гилгулом. Словцо-то какое мудреное. Гилгул. Саша поднял голову как раз вовремя, чтобы заметить любопытный взгляд соседа. Оно и понятно. С высоты своего почти двухметрового роста аристократ в черном мог заглянуть в Сашину книгу. Человек же, читающий в метро Библию, – явление не менее редкое, чем читатель серьезных исторических трудов. Впрочем, поймав встречный взгляд, аристократ сразу же отвернулся. Пробирающаяся к выходу низенькая тщедушная старушка пресильно «подвинула» Сашу локтем. Он попытался посторониться, но запнулся о собственный «дипломат» и начал заваливаться на сидящих, заодно наступив в толчее кому-то на ногу. Ойкнул, извинился, вцепился в поручень второй рукой, инстинктивно выпустив фолиант. Книга с глухим шлепком упала куда-то ему под ноги. Старушка проложила дорогу к выходу и встала напротив двери с крайне независимым видом. Саша же подтянулся и обрел твердую опору. Правда, он тут же принялся вертеться, глядя в пол.

– Пожалуйста, – мужчина в черном протянул ему подобранную книгу.

– Спасибо, – улыбнулся Саша. – Понимаете, споткнулся и вот…

– Я понимаю, – кивнул тот. – Простите мою навязчивость, но не так уж часто встречаешь в метро человека, читающего Библию. Пусть даже и столь странную. – «Интересно, – подумал Саша, – он что, успел уже рассмотреть, что я читаю?» – Видите ли, я сам увлекаюсь историей и в свое время изучал Ветхий и Новый Заветы. Мне хорошо знакомы тексты канонических Священных писаний, но, уверен, ничего подобного я ранее не встречал. «Началось, – с нехорошим мутным предчувствием подумал Саша. – Вот оно. Редкая книга, никогда раньше не встречал… И это только начало. А уж чем все закончится – одному только Богу известно».

– Я тоже, – небрежно ответил он. – Никогда раньше не встречал ничего подобного.

– Должно быть, любопытно, – улыбнулся красавец.

– Интересно, – ответил Саша не без вызова. – А что такое?

– Нет-нет, ничего. Просто мне казалось, что люди вашего возраста не особенно почитают историю…

– Я почитаю.

– Замечательно, – улыбнулся «красавец». – История – очень любопытная штука. Никогда не знаешь, что именно в ней может касаться тебя лично.

– Я не понимаю… Вы это к чему? У Саши вдруг появилось неприятное ощущение, что что-то тут не так. Как-то уж очень вовремя подвернулся этот аристократичный «любитель истории». И бабушка, толкнувшая его в спину, проделала это с виртуозностью заправского костолома. Нет, конечно, эти, в сущности, пустяковые события были самым обычным совпадением, но… уже завелся в Сашиной груди крохотный червячок беспокойства.

– Не понимаете? – искренне удивился красавец. – А вы прочтите эту книгу. Внимательно прочтите. Как знать, может быть, описываемые в ней события имеют самое непосредственное отношение к кому-нибудь из ваших предков. А то и к вам лично.

– Ко мне лично? – Саша криво усмехнулся. Он все понял. Этот человек был сумасшедшим. Самым настоящим. Саша-то в этом понимал. – Скажите, товарищ, вы давно были у врача?

– Я-то? Нет, недавно. У вас же, кстати, и был, Александр Евгеньевич… И тут же Саша понял, почему лицо «красавца» показалось ему знакомым… Действительно, тот приходил к нему на прием. Несколько месяцев назад. Всего раз или два, не больше, иначе Саша запомнил бы его накрепко. Вот оно что. Теперь понятно, почему «красавец» заговорил с ним. Увидел своего врача…

– И какой же диагноз я вам поставил? – спросил Саша.

– Никакого, – легко ответил тот. – Абсолютно никакого… Ну что ж… – Состав как раз подошел к станции. – Не смею больше отвлекать вас. Тем более что это, кажется… совершенно верно, «Аэропорт». Мне выходить. – Красавец улыбнулся. – А книгу вы все-таки прочтите, Александр Евгеньевич, – добавил он, выходя из вагона. – Она о вас. Красавец пошел по платформе, не оглядываясь, даже беззаботно помахивая рукой. И тут Саша обратил внимание на странный факт. Ни сумки, ни «кейса», ни даже обычного пакета у мужчины не оказалось. Однако и книги у него в руках не было тоже. Саша посмотрел в окно, но странного попутчика на платформе уже не было. Очевидно, успел подняться по лестнице. «Ну и ладно, – подумал он. – В конце концов, этот… его пациент – и прошлый и, несомненно, будущий – мог сунуть книгу под плащ». Он оглянулся в поисках свободного места, увидел, торопливо прошел к нему, присел и вздохнул с облегчением. После толчеи приятно присесть. Поерзал, устраиваясь поудобнее. Пролистал «Благов‹F44860M›‹198›‹F255D›ствованiе». К его удивлению, книга оказалась состоящей не только из стихов, но и из внушительных кусков прозы. Саша отыскал место, на котором остановился, проглядел следующие страницы по диагонали. Что-то о Моисее, о жутких карах Га-Шема, о жертвах. В данный момент Сашу гораздо больше интересовала история потомков Лота. По идее, именно по этой линии шла история Гилгула. Или Гончего. Кому как нравится. «Эта книга о вас…» – припомнились ему слова «красавца». Саша поморщился. Надо же, пять минут беседы с сумасшедшим вне стен кабинета могут испортить настроение на весь вечер. Наконец он наткнулся на нужный кусок: «Спустя несколько времени умер царь Аммонитянский, и воцарился вместо него сын его Аннон. И сказал Дэефет: окажу я милость Аннону, сыну Наасову, за благодеяние, которое оказал мне отец его. И послал Дэефет слуг своих утешить Аннона об отце его. И пришли слуги Дэефетовы в землю Аммонитскую».[1]1
  Библия. 2-я книга Царств. Глава 10. Стихи 1‹197›2.


[Закрыть]

* * *

«Вечером на улицах зажгли траурные факелы. Их неверный свет заполнил город дрожащими тенями. Тени скользили по стенам домов, молчаливые, бесплотные. Бесформенными темными пятнами чернели театры, во дворцах не было слышно смеха и веселья, дома тонули во тьме. Город погрузился в глубину молчания, нарушаемую лишь лаем собак. Курился в храмах Астарты фимиам, и его густой сладковатый аромат растекался в жарком вечернем воздухе. Стоящий на балконе царского дворца молодой мужчина несколько минут разглядывал город. Он выглядел усталым. На осунувшемся лице была написана сосредоточенность. Черные, бездонные глаза, казалось, ощупывают дома, заглядывают внутрь, отыскивая людей. Мужчина всматривался в тусклые огни окон, внимательно наблюдал за скользящими по улицам тенями-призраками. Затем он перевел взгляд выше, на поднимающиеся над домами известковые стены Храма Ваала. Последние лучи закатного солнца окрасили белый известняк в кроваво-красные тона, и мужчина, увидев это, помрачнел еще больше. Губы его сжались упрямо, превратившись в тонкую жесткую полосу.

– Мой Царь, – прозвучал за его спиной голос Исава, Первого царедворца. Мужчина не шелохнулся. Он все еще был погружен в собственные мысли. После того как умер его отец и ему, Аннону, сыну Наасову, этим днем помазали голову священным елеем, он мог именоваться Царем Аммонитянским, но это его не радовало. Аннон чувствовал: настало время. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что знание не пришло к нему раньше. Если бы им было известно новое имя Архангела, они уже давно могли бы выполнить то, что ему теперь придется выполнять в одиночку. Наас упустил возможность сделать то, ради чего его сын, Аннон, пришел в мир. Хотя и по неведению, но спас жизнь врагу.

– Мой Царь, – повторил Исав негромко. – Прибыли послы Царя Дэефета. Аннон резко обернулся. Его лицо внезапно налилось бледностью и исказилось, словно от невероятной боли. В глазах вспыхнул странный и страшный огонь.

– Чьи послы, ты сказал? – шепотом повторил он.

– Царя Иегудейского Дэефета, – ответил Исав встревоженно. – Но что с тобой, мой Царь? Ты побледнел, словно увидел тень смерти.

– Скажи мне, Исав, – быстро спросил Аннон, – появился ли человек, о котором я тебя предупреждал?

– Странник? – уточнил царедворец.

– Да. Он пришел?

– Пока еще нет, мой Царь. Аннон вошел в притвор и направился к трону – высокому, в пять ступеней, сооружению из слоновой кости и золота.

– Не пускай послов Дэефетовых в город, – резко приказал он. – Скажи им, что в Раббате проказа. Скажи, что болезнь может поразить их.

– Но они уже вошли, мой Царь, – смиренно опустил голову Исав. – Твоя стража впустила их, увидев ефоды иегудейских левитов и наперстники царских судей‹Ефоды – одежды священников, похожие на передники. Изготавливались из льна, шерсти и золота. К ефодам золотыми цепями и кольцами крепились наперстники (хешеды) с двенадцатью драгоценными камнями и два отдельных камня (ониксы) в оправах, на которых были написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых. Левиты – сыны колена Левия. Семейство Аарона помогало священникам при служении в Скиньях. Остальные – гирсоняне, мераритяне и каафяне – исполняли самые разные обязанности, включая обязанности писцов, судей и храмовой стражи. К концу царствования царя Давида численность левитов израильских составляла около 38 тысяч человек.›. Они уже здесь, ждут тебя в открытом дворе. Аннон невольно сжал кулак, до хруста в суставах, так, что побелели костяшки и ногти стали цвета мела.

– Они не должны входить сюда, – приказал он жестко, оставаясь возле трона, но не садясь. – До появления странника никто не должен беспокоить меня.

– Слушаю, мой Царь, – склонил голову Исав. – Но, если мне позволено будет сказать…

– Нет, – прервал его Аннон. – Ты должен сделать так, чтобы посланники Дэефета не увидели странника.

– Но, мой Царь, – Исав явно растерялся. – Я не могу выгнать их из дворца. Царь Дэефет воспримет это как знак неуважения к нему и его народу. И страшен будет гнев иегудейский против народа аммонитянского.

– Делай так, как я тебе говорю, – резко ответил Аннон.

– Да простится мне моя дерзость, – негромко сказал Исав, – но царедворцы обеспокоены тем, что происходит в последнее время, мой Царь. Они верно служили вашему отцу многие годы…

– Поэтому и стали царедворцами, – перебил стройную речь Аннон.

– Да, это так, – согласился Исав. – Но теперь… Мы отказались платить дань Царю Дэефету, как это делают прочие – фелистимляне, арамеи, ваш брат, Царь Моавитянский, и другие цари, – но мы также не собираем армию для войны с иегудеями. Теперь вы пренебрегаете Дэефетовыми посланниками ради какого-то странника… Вам лучше, чем кому бы то ни было, известна жестокость Царя Иегудейского и…

– Мне надоели пустые речения! Делай так, как я тебе говорю! – крикнул Аннон и быстро пошел через зал к двери. – И знай, Исав, мой Первый царедворец, мудрость которого славится на все Аммонитянское царство и за пределами его, – он остановился в шаге от советника и понизил голос до угрожающего шепота, – если посланники Дэефетовы увидят странника, которого я ожидаю, утром следующего дня твоя многомудрая голова украсит жертвенный алтарь в храме Господнем! Это говорю тебе я, Аннон, Царь Аммонитянский, сын Нааса. Теперь иди! Исав помрачнел. Он не понимал происходящего. Ему еще никогда не доводилось видеть Аннона в столь дурном расположении духа. „Неужто, – размышлял советник, покидая притвор, – какой-то странник, бродяга, даже не пророк, дороже мира с Царем Иегудейским? Царь Дэефет, несомненно, будет взбешен. Но известно даже последнему глупцу, какого можно сыскать от Кархемиса до Рефидима‹Кархемис и Рефидим – города Сирии и Египта.›, насколько велик и страшен бывает гнев Царя Дэефета. Стоит ли искушать судьбу?“ Исав украдкой оглянулся на дверь тронной залы, рядом с которой застыла стража.

– Даром ли ты назвал меня мудрым, мой Царь, – пробормотал он сквозь зубы. – Я докажу тебе, что моя мудрость сильнее твоей злобы. Послы Дэефетовы – двое дородных мужей, облаченных в дорогие одежды ашбейского виссона, алые плащи, с драгоценными наперстниками царских левитов на груди и золотыми запястьями, украшавшими правые предплечья, – дожидались в открытом дворе. Один восседал на циновке, потягивая вино, второй стоял, рассматривая богатую отделку фонтана и поглаживая густую, умащенную маслами бороду. Завидев Исава, сидящий посланец нахмурился и отставил чашу. Встречать посланцев Царя Иегудейского должен был выйти сам Царь Аммонитянский. Появление на пиаццо советника означало, что что-то пошло вопреки общепринятым правилам. Исав нарочито неторопливо спустился по лестнице и остановился в нескольких шагах от посланников. Он специально встал так, чтобы вход в Темничный двор‹Темничный двор – специальное помещение при дворце, в котором располагалась стража и помещения для пленников.› оказался в двух шагах за его спиной, а между ним и посланниками располагался фонтан. Сидевшие левиты поднялись. Они не получили ни привычных почестей, ни должного уважения.

– Царь Иегудейский Дэефет будет очень рассержен, что его посланцам не выказали почтения, – сообщил один из левитов негромко, глядя Исаву в глаза. Тот усмехнулся и, наклонив голову, рассматривая гостей исподлобья, ответил:

– Твой Царь будет смеяться, узнав о том, что случилось с тобой. И не только он. Когда вы пойдете в Иевус-Селим, все, кто попадутся на вашем пути, тоже будут смеяться, и по всей земле, от Арамеи до Гесема, станет известно, что Царь Аммонитянский Аннон обошелся с посланцами Царя Иегудейского подобающим образом. Ко мне! Ему не пришлось кричать. Дворец Нааса был спланирован таким образом, чтобы из любой комнаты Царь мог позвать стражу, лишь немного повысив голос. Через секунду из Темничного двора и олеи‹Олея – наружная пристройка к зданию, предназначенная для дворцового караула и слуг.› выбежали солдаты. Под бряцанье мечей они оцепили открытый двор, а четверо копьеносцев встали за спинами чужеземцев. Сотник дворцовой стражи застыл за спиной Исава, ловя каждое его движение. Советнику стоило лишь шевельнуть пальцем, и солдаты растерзали бы левитов. Те побледнели.

– Взять их, – скомандовал Исав. – Срезать обоим бороды до половины, а одежды до чресел. После же выбросьте их из города, как псов. И не забудьте снять наперстники и запястья. – И, глядя в глаза белому, словно соль, посланнику, добавил: – Когда ваши бороды отрастут и вы сможете вернуться в Иевус-Селим, вам уже некуда будет возвращаться. Царь Аннон решил вернуть себе земли, отнятые у его отцов сынами Израиля‹Сыны Израиля – подразумевается двенадцать колен Иакова, получившего имя Израиль (Боровшийся с Богом) после ночного поединка с Ангелом.›. Сотник подал знак охране, и вокруг левитов моментально сомкнулось кольцо мечников. Солдаты обнажили оружие. Все происходило в полной тишине, лишь слышалось потрескивание факелов да тяжелое дыхание посланников. Под ровный топот сандалий по кедровому настилу и негромкий звон ноженных колец группа прошла в Темничную башню. Исав кивнул удовлетворенно. Он не сомневался в правильности предсказаний посланников. Теперь предстояло позаботиться о том, чтобы дело приняло нужный оборот. Исав зашагал к дворцовым воротам и уже через несколько минут растворился в темном лабиринте городских улиц. Он не боялся, что об отлучке станет известно Царю. Всегда можно сослаться на то, что ходил в Храм. Аннон, как и его покойный отец, Царь Наас, полагался на Господа и считался с верой своих подданных. Поплутав по улочкам Раббата, старательно избегая встреч с редкими прохожими, Исав остановился у нищей лачуги, стены которой давно покрылись трещинами толщиной в половину человеческой руки. Дверь была снята с крючьев, – а скорее, ее и вовсе не было, – а проем загораживала лишь легкая занавеска. Исав не стал входить. Он лишь чуть отодвинул полог и позвал:

– Доик. Через несколько секунд из дома выскочил человечек – низенький мужчина, хрупким сложением больше напоминавший подростка. Глаза его были припухшими ото сна, давно не мытые волосы всклочены. От грязных одежд пахло потом и тленом.

– Мой господин, – раболепно прошелестел мужчина, улыбаясь натянуто и оглядываясь через плечо.

– Слушай меня, Доик, – строго и быстро сказал Исав. – Сейчас ты пойдешь ко мне в дом и скажешь слугам, чтобы дали тебе самого быстрого верблюда. Потом ты поедешь в Иевус-Селим, к Царю Иегудейскому.

– К Царю Дэефету? От волнения мужчина сглотнул. Сухой кадык его испуганно дернулся.

– Ты скажешь ему, что Аннон, Царь Аммонитянский, желая унизить и оскорбить Царя Иегудейского, а с ним и весь народ иегудейский, приказал обрезать Дэефетовым левитам бороды до половины и одежды до чресел. Этим днем Царь Аммонитянский Аннон собирается отправить письмоносцев с грамотами к Царям Рехова, Сувы, Мааха и другим дружественным ему арамеям, желая собрать наемников и напасть на сынов Израилевых. Скажешь: посланники Дэефетовы не могут теперь идти в Иевус-Селим и будут ожидать воли Царя своего в Иерихоне. Они подтвердят сказанное мной. Добавь еще, что среди окружения Аннона есть человек, всегда принимающий сторону правого. Он-то и послал тебя в Иевус-Селим. Ты понял меня?

– Да, мой господин, – закивал подобострастно Доик. – Я хорошо понял тебя.

– Но прежде ты заедешь в Иерихон, найдешь первосвященника Елиама и скажешь ему о двух левитах иегудейских, которых надо оставить до времени.

– Да, мой господин, – поспешно согласился Доик.

– И вот еще что, – Исав нахмурился. – Важно, чтобы о твоей поездке не знал ни один человек. Никто, кроме тебя и меня. И сам ты, вернувшись, забудешь о том, куда и зачем ездил.

– Да, мой господин. – Доик многозначительно замялся. Советник понял, снял с пояса небольшой кошель, туго набитый серебряными сиклями‹Сикль – денежная единица у иудеев. Существовал простой (серебряный, реже золотой) сикль и сикль священный. Священный сикль, в свою очередь, делился на бека (половина священного сикля или один простой) и геры (десятая часть священного сикля или двадцатая часть обыкновенного).›, и бросил его собеседнику. Верность, равно как и молчание, дорого стоит. Тот ловко поймал кошель, сжал в грязной ладони, пытаясь на вес определить сумму своего богатства и одновременно с крысиным восторгом глядя на благодетеля. Тот приказал:

– Поезжай немедленно.

– Да, мой господин, – ответил нищий, торопливо пряча кошель в складках лохмотьев. – Я все сделаю. Исав продолжал стоять, и Доик тоже ждал чего-то, может быть, уточнений или разъяснений, однако советник лишь кивнул головой:

– Иди.

– Да, мой господин, – в очередной раз ответил мужчина и стремглав кинулся вдоль по улице, провожаемый долгим взглядом вельможи. Исав же перевел дух. Честно говоря, он немного побаивался этого скользкого маленького человечка. Вернее, не самого нищего, а его ножа, до смешного крохотного, покрытого пятнами ржавчины. Кто знает, что могло прийти на ум Доику. В прошлом наемник, тот умел ловко обращаться с оружием. Вдруг в его гнилой уродливой голове родилась бы нелепая мыслишка: ударить Исава ножом в живот, вспарывая внутренности, превратив важного советника в обычный воющий комок плоти, катающийся в густой уличной пыли. А потом украсть оставшиеся деньги и оттащить залитое кровью тело, старательно ловящее собственные кишки, в царский дворец и сдать с рук на руки дворцовой страже в ожидании благодарностей от молодого Царя. Это было бы умно. На месте нищего сам Исав, наверное, именно так бы и поступил. Но, хвала Господу, он не на его месте. И теперь должен подумать о сохранении не только собственной жизни, но и богатств. Однако этим можно заняться и завтра. Пока же ему надлежит быть во дворце. Возможно, удастся выяснить, кто же тот странный человек, которого так ждет Царь Аннон. Это должно быть крайне важно, и не только для Аннона, но и для Дэефета. Исав зашагал обратно ко дворцу, размышляя о случившемся. То, что он сделал, казалось самым правильным и разумным в подобной ситуации. Аннон заплатил бы нищему не скупясь даже за одно только предупреждение. Он ненавидел предателей, считая предательство и ложь самыми страшными грехами. Непонятно только почему…»

20 часов 17 минут Саша проснулся от накатившего вдруг грохота и неприятного воя тормозов. Поезд остановился слишком неожиданно, и он, сонный, ничего не понимающий, ударился головой о поручень. Еще висел в вагонной духоте густой запах благовоний, еще слышалось потрескивание уличных факелов и далекая перекличка ночной стражи, но уже сквозь вязкую темноту восточной ночи прорезался яркий электрический свет и залил острой тугой болью глаза, выжимая слезы, нахлынула воцарившаяся в вагоне тишина, нарушенная чьей-то недовольной репликой:

– Ну, приехали, блин. Стоящий на сиденье «кейс» упал, пребольно ударив его по ноге. Оказывается, он уснул, причем сидя. Впрочем, последнее неудивительно. Он проспал четверть часа, и Царь Аммонитянский Аннон, и первый советник Исав, и бывший наемник, а ныне нищий проныра Доик, были всего лишь невероятно красочным сном? «Да, – подумал Саша. – Наверное. Сон. На библейские темы. Странно ли, после живописного рассказа о Лоте и его сверхъестественном спасителе. И после чтива. Как говоривает сосед дядя Миша: „В кассу пошло“. А спать хотелось – нет сил. Глаза закрывались сами собой. Вот тебе и ранняя побудка. Саша вновь раскрыл фолиант на титуле, где крупным черным шрифтом было выведено: „Благовѣствованiе“. Без фамилии автора, зато с длинной подписью внизу: „Москва. Типографiя А. И. Снегиревой. Остоженка, Савеловскiй переулокъ, собств. домъ. 1887“. Может быть, в конце?» Он перевернул книгу, перебросил полтысячи листов. Нет, никаких данных в конце тоже не было. Но на последней странице Саша с громадным изумлением прочел: «Я знаю, они ждут меня. Каждый раз это происходит почти одинаково. Они похожи на птенцов, вылупляющихся из яйца. Скорлупа трескается, потом в ней образуется крохотная дырочка, в которую начинают сочиться голоса… Мне ни разу не удалось увидеть их, но, я чувствую, они всегда рядом…» Саша захлопнул книгу и нахмурился. Это не могло быть совпадением. Просто не могло. Таких совпадений не бывает. Текст книги практически дословно совпадал с разговором, запись которого он просматривал сегодня в больнице. Только здесь отсутствовали вопросы. Вопросы того самого доктора, о котором так нелестно отозвался Потрошитель. Саша вновь открыл книгу на титуле. Да, все верно. Дата печати – 1887 год. Вывод напрашивался сам собой: Потрошитель – лжец. Нет, конечно, он грандиозный актер. Возможно даже, настолько грандиозный, что в момент рассказа сам свято верит в то, о чем рассказывает, но не более. Он переиграл. Обманул сам себя, симулируя сумасшествие. Сумасшедший не стал бы заучивать текст наизусть. Если бы у Потрошителя действительно была шизофрения и он действительно вообразил бы себя Гилгулом, то и рассказ его должен был бы звучать в соответствии с внутренним миром Гончего. Иные выводы, иные представления о жизни, иные взгляды на современные нравы. Все-таки книга была издана в конце прошлого века, а написана еще раньше. Объективно, шизофрения – не «я – это он», как полагает большинство обывателей, а своеобразный симбиоз двух личностей, натаскивание психики реального «я» на воображаемый «скелет» фальшивой личности. И какова бы ни была эта личность, в ней всегда обнаруживаются черты объективного, первоначального «я». Саша принялся листать книгу, сравнивая напечатанный текст с сегодняшним рассказом убийцы о гибели Адмы, Содома, Гоморры и Севаима. И чем дальше, тем сильнее крепла в нем уверенность, что Потрошитель просто-напросто пытается водить их за нос. Он рассказывал книжную историю. Страницы переворачивались с пергаментным шелестом, глава шла за главой: Царь Аммонитянский Аннон, сын Нааса, прямой потомок Лота. И его Первый царедворец – Исав. И маленький человечек с блудливыми глазами мартовского кота – Доик. Страницы отматывали годы. Годы чужих жизней и время всеобщей смерти. До конечной еще почти два перегона, в первый тоннель состав вошел только что. А остановки короткие. Успеет он прочитать хотя бы пару страниц? Знакомое предложение: «Он ненавидел предателей, считая предательство и ложь самыми страшными грехами. Непонятно только почему…» Саше стало холодно. Значит, это все-таки был не сон? Он опустил книгу, вдохнул полной грудью, обвел взглядом вагон. На последней остановке вышли еще двое. Теперь народу осталось совсем мало. Никто не обращал на него внимания. И это было неплохо. Значит, или спал, или спокойно сидел. Не сошел, стало быть, с ума. А может быть, он успел дочитать именно до этого куска и только потом уснул, а проснувшись – забыл, в какой момент его сморил сон? Такое случается. Саша вновь раскрыл фолиант. Перевернул очередную страницу. Читаем, не вдумываясь, как романчик Буссенара. Как приключенческую лажу Берроуза, как псевдоисторические «шедевры» Дюма или супругов Голон. Читаем, пока не домчались до конечной…