Текст книги "Стрелок-4 (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 8

На Руси говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся, но Стеша никогда не думала, что проверит эту беспросветную мудрость на себе. Камера, куда ее поместили, была не слишком велика. Свет сюда проникал только сквозь маленькое окошко под потолком, забранное толстыми железными прутьями решетки, а потому девушка поначалу ничего не смогла разглядеть. И лишь через пару минут, когда глаза привыкли к здешнему полумраку, она увидела окружающую ее убогую обстановку и несколько пар настороженных глаз.

– Это кто к нам пожаловал? – раздался скрипучий голос, после чего на каменный пол спрыгнула какое-то неопрятное существо, в котором трудно было признать женщину.

Взлохмаченные как у ведьмы из детских сказок волосы, дряблая морщинистая кожа и грязная одежда делали ее больше похожей на пугало, нежели на представительницу прекрасного пола, но более всего отталкивал щербатый рот и багровый синяк вполовину лица.

– Я спрашиваю, ты кто такая есть? – осведомилась старуха у замершей от отвращения девушки.

– Степ-панида Фи-липпова, – заикаясь, ответила та.

– А сюда как попала? – продолжила допрос старая карга.

– П-полиция арестовала.

– Ишь ты, беда-то какая! А за что?

– Да ты что, Матрена, не видишь, что за мамзеля перед тобой? Небось, соблазнила пьяного офицерика, а потом зарезала! – раздался с нар чей-то глумливый голос.

– Видать заплатил мало! – подхватил еще кто-то.

– Я не проститутка! – вспыхнула Стеша.

– Гы-гы-гы, – забулькала противным смехом старая карга, – а кто же ты тогда есть? Одежа на тебе господская, но сама ты на благородную не больно-то смахиваешь. Стрижена опять же коротко, не иначе от тифа или еще какой заразы стригли. Как есть подстилка господская, которую попользовали, а как надоела выкинули прочь. Таким как ты одна дорога в гулящие!

Обитательницы камеры все как один захихикали, явно поддерживая старуху, игравшую у них роль предводительницы, и только одна из них тишком соскочила с нар и встала между девушкой и бандершей.

– Оставьте ее!

– Что-о-о?! – протянула опешившая от подобной наглости Матрена.

– Я говорю, не замай! – с угрозой в голосе повторила сокамерница.

– Дунька, не лезь не в свое дело! – взвизгнула старуха.

– А то что?

– Порежу!

– Гляди, как бы тебя за то саму фартовые на перо не посадили!

– Ах ты! – взревела карга и бросилась на соперницу явно желая вцепиться ей в волосы, но та не стала ждать расправы, а, ловко увернувшись, сама дернула бандершу за распущенные патлы и швырнула на грязный пол, после чего тут же от души добавила ногой.

– Ой! – взвизгнула пострадавшая и тут же жалобно запричитала, – убила, как есть убила!

Несколько товарок бандерши слезли с нар, однако не стали соваться в драку, а, подхватив побитую предводительницу под руки, помогли ей добраться до нар. И только одна из них, видимо та что первая обвинила Стешу в проституции, посулила Дуне своим противным голосом:

– Попомнишь еще, шалава ярославская, как в чужую свару влезать!

Но та обратила на нее внимания не больше чем на проползавшего по стене клопа, а подойдя к до смерти испуганной девушке и почти участливо сказала:

– Не бойся, девонька. Никто тебя не тронет.

– Спасибо, – только и смогла вымолвить в ответ Степанида.

– Не благодари, – криво усмехнулась та. – Я давно на эту лахудру зубы точила. Лучше пойдем в мой уголок, да расскажешь, что с тобой приключилось. Я страсть, как истории жалостные обожаю, сама ведь в свое время от любви пострадала.

– Как это? – удивилась Стеша.

– Обыкновенно, – пожала плечами та. – Я ведь в хорошем доме служила, у добрых господ. В тепле, в холе, в сытости. А потом, как на грех, влюбилась в барчука. С тех пор жизнь моя наперекосяк и пошла!

– Почему?

– А он на войну ушел с турками, – ехидно прошипела одна из соседок, – а Дуньку-то, дуру, с животом и оставил. За то ее из барского дома и выперли, чтобы, значит, в подоле не принесла!

– Да как же так-то?! – едва не задохнулась от жалости девушка.

– Обыкновенно, – пожала плечами бывшая прислуга.

– Так ведь это она нам говорит, что от барчука понесла, а сама, поди, со всем кварталом любилась! – снова влезла соседка.

– Как вам не стыдно такое говорить! – вспыхнула Стеша.

– Гы, – осклабилась баба, – таких историй у каждой проститутки десять штук и все как одно, про несчастную любовь, да про изменщиков-кавалеров!

– Ох, и поганая же ты баба, Авдотья, – покачала головой Глафира, – и язык у тебя поганый. Но ничто, я его еще укорочу!

Услышав угрозу, соседка сначала начала озираться как будто в поисках поддержки, но наткнувшись на равнодушные или даже злорадные взгляды, стушевалась и демонстративно отвернулась.

– А вы разве проститутка? – осторожно спросила Степанида.

– Так куда было деваться? – горько пожала та плечами. – С дитем в прислуги не берут, а ничего другого я не умею. Пробовала в прачки, так чуть не надорвалась, да еще и молоко пропало. Вот и пришлось… Осуждаешь?

– Нет! – отчаянно замотала головой девушка.

– Вот и ладно. Про себя-то будешь рассказывать, или погодишь?

– Да нечего рассказывать. Меня Прохор, приказчик из лавки, ссильничать хотел, Семку, брата моего названного, чуть до смерти не убил… вот я за револьвер и взялась!

– Ишь ты, револьвер… откуда он у тебя взялся?

– Это Дмитрия. Он на флоте служит у него много всякого оружия.

– Стало быть, был офицерик-то?

– Нет! Все не так как вы думаете. То есть, он и впрямь офицер и с турками воевал, как ваш… жених, только у нас все не так как они сказали. Он мне как старший брат…

– Что-то больно много у тебя братьев не родных! Ладно, не тушуйся. И этих не бойся. Покуда я в камере они тебя не тронут, да и потом побоятся. На волю все одно выйти придется, а у меня память хорошая!

Последние слова Глафира произнесла громко на всю камеру, чтобы все услышали. И хотя никто ей не ответил, было ясно, что послание дошло.

– А почему они вас боятся? – тихо спросила Стеша, когда все успокоилось.

– Не меня, милая, – прошептала ей в ответ новая знакомая, – а Тишку, полюбовника моего. Бандит он, и меня страсть как любит, а потому, будь покойна, скоро вызволит. Не то что этих… а за тебя-то есть кому заступиться перед законом?

– Есть.

– Ну дай-то бог.

Был конец февраля, когда известие о том, что русского изобретателя Будищева избрали почетным членом Лондонского королевского общества, облетело весь Петербург. То есть, сначала оно появилось в английских газетах, потом посредством телеграфа это необычайная новость достигла пределов Российской империи, затем представители мыслящей элиты общества его некоторое время переваривали, а потом полыхнуло!

У дома, где снимал квартиру новоявленный сэр, собралась целая манифестация из восторженных студентов, экзальтированных барышень и прочих непонятных личностей с нездоровым блеском в глазах. Стоило Дмитрию выйти на улицу, как его тут же признали и принялись рукоплескать, затем решили, что оваций ради такого случая совершенно недостаточно и попытались качать. Правда, для этого нашего героя следовало поймать, а подпоручик, как оказалось, умел довольно шустро бегать.

В общем, чествование скоро прекратилось в погоню, в которой регулярные тренировки и отменное здоровье одержали безоговорочную победу над прокуренным энтузиазмом и неуемным ликованием.

Впрочем, этим не ограничилось. В Петербурге тоже имелась собственная академия, члены которой внезапно возжелали видеть в своих рядах всем известного изобретателя радио и пулеметов. А поскольку в столичной профессуре преобладали люди более опытные и интеллектуально развитые, нежели их студенты, то бегать за Будищевым они не стали, а пригласили его к себе.

Сначала было торжественное заседание, где Дмитрию с помпой вручили почетный диплом. Затем последовала череда банкетов, на которых светила отечественной науки под коньячок с бужениной пели дифирамбы молодому коллеге, не забывая, конечно, и себя любимых. Отчего примерно после третьего бокала, из речей ораторов стало следовать, что именно они выпестовали новое светило, именно их отеческая забота дала возможность огранить столь самобытный талант и именно под их руководством и при непосредственном участии и были сделаны все эти выдающиеся открытия.

– Помилуйте, – попробовал возразить кто-то из не столь увлекшихся божественным нектаром из Ангулемах[1], – изобретения, пусть даже и столь хитроумные, это все же не открытия!

– Да какая разница, – вяло отмахнулся ученый муж, – главное, что это все прославит именно российскую науку и… ик… наливай! Может, в последний раз. [2]

Еще одним сюрпризом для новоявленного «академика», стало то, что банкет для ученых мужей был за его счет, и он, даже не подозревая об этом, проявил настоящую щедрость. Впрочем, нет худа без добра, среди людей пришедших поздравить молодое дарование было несколько видных юристов, имевших неосторожность пообещать своему новому знакомому любое возможное содействие в случае надобности. Надо ли говорить, что надобность возникла, и очень скоро?

Хотя российскую прессу еще никто не называл четвертой властью, сказала свое веское слово и она в лице давних знакомых Будищева Постникова и Нарышкина. Первый из них и сам бывавший в заключении воспринял ситуацию с воспитанницей Будищева близко к сердцу и разразился пространной статьей, апеллирующей к чувствам читателей, второй в короткой заметке едко высмеял полицию, занимающейся вместо поимки действительно опасных преступников, арестом благовоспитанных девиц.

Но как ни странно, вся эта газетная шумиха и ходатайства светил юриспруденции не возымели ни малейшего действия. Даже Мещерский, вызвавшийся похлопотать за задержанную девицу, не смог добиться ничего положительного, о чем с немалым смущением сообщил Будищеву.

– Увы, Дмитрий Николаевич, – нашел мужество признать он, – я имел несчастье сильно переоценить свое значение в министерстве. Все что мне удалось, это перевести бедную девочку в отдельную камеру, и теперь среди ее соседок нет проституток и воровок.

– Что же, спасибо и на этом, – вздохнул подпоручик.

– Все не так плохо, – поспешил успокоить его князь. – Никогда не думал, что скажу это, но у нас теперь, слава богу, есть гласный суд присяжных и когда дойдет до него, вашу протеже, несомненно, оправдают. Просто…

– Что, просто? – насторожился Будищев.

– Вы позволите говорить с вами откровенно? – немного помявшись, спросил чиновник.

– Я требую этого!

– Ну, хорошо. У меня сложилось впечатление, что вы, мой друг, очень сильно оттоптали кому-то ногу среди сильных мира сего.

– Но, кому?

– Ах, если бы мне знать, – с неподдельным сожалением пожал плечами Мещерский. – В таком случае, я, скорее всего, смог бы решить этот вопрос. Нет, ваш недоброжелатель действует исподтишка, очень осторожно.

– Это может быть Ковальков?

– Кто, простите?

– Жандармский ротмистр Ковальков.

– Господь с вами! Тоже мне нашли серого кардинала. Он же пустое место в блестящем мундире. Ничтожество. А почему вы спросили?

– Он единственный, про кого можно сказать, что я оттоптал ему ногу. Хотя нет, был еще Бриллинг.

– Это из каких Бриллингов?

– В гусарах служил…

– Ах, да, припоминаю, была какая-то скандальная история, за которую его перевели из гвардии в Закаспийский край. Вы в походе с ним повздорили?

– Не совсем. Я в некотором роде, и был той скандальной историей.

– Любопытно! Но тоже вряд ли. То есть, подлости этим господам на подобное вполне хватило бы, а вот необходимых связей точно нет.

– Тогда что?

– Я не знаю. Могу сказать лишь, что это очень опасно для юной мадемуазель Филипповой.

– Почему?

– Видите ли, мой друг, тюрьма такое место, где угодивший в нее человек целиком и полностью зависит не от закона, а от прихотей его служителей, причем самого низкого ранга. Вот взбредет в голову какая-нибудь отвратительная блажь надзирателю, и он может учинить любую пакость.

– Какую? – похолодел Дмитрий.

– Да любую! Принудить к сожительству, или перевести в камеру к таким персонажам, что братья Гримм от страха вздрогнули бы. Или спровоцировать на неповиновение и подвести под порку розгами. Она ведь из мещан?

– Да.

– Тогда нет никаких препятствий.

– Но ведь телесные наказания для женщин запрещены?

– Конечно, запрещены. Только вот в нашем богоспасаемом отечестве строгость законов издавна компенсируется их всеобщим неисполнением. Увы, упадок нравов в народе таков, что без кнута не обойтись…

– Что?!

– По крайней мере, – спохватился Мещерский, видя, как блеснули глаза Будищева, – так думают многие из начальствующих лиц, и нет никого, кто бы мог помешать им.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Дмитрий Николаевич, – вздохнул князь, – простите мне мою прямоту, но коли уж дело в вас, так и решать его надобно вам. Дайте знать своему недоброжелателю, что готовы к уступкам. К извинениям… или, каким-то нужным тому услугам… Либо будьте готовы принять этот удар судьбы.

– Извинениям? – хмыкнул подпоручик и как-то по-новому взглянул на своего собеседника. – А знаете что, я, наверное, так и сделаю. Дам знать. Через вас.

– Что?! – нервно дернулся князь, – но я не…

– Я не знаю, кто этот человек, – перебил его Будищев, продолжая пристально разглядывать, а потом со значением в голосе добавил, – пока не знаю. Но могу сказать одно, у этого чудака большие проблемы!

– Вы думаете?

– Уверен.

– Но вы же понимаете, что я при исполнении и если что-то случится…

– Что, например?

– Но вы же угрожали…

– Когда?

– Да только что!

– Кому?

– Ну, хорошо, – криво усмехнулся чиновник. – Признаю, я недооценил вас. Впрочем, рано или поздно это должно было случиться. Поговорим откровенно?

Только что выглядевший испуганным Мещерский в мгновение ока переменился, как будто сбросил маску, и теперь на Будищева смотрел не жеманный аристократ, а хищный зверь. Может быть, и не великий размерами, но от этого не менее опасный.

– Ближе к телу, любезный! – прищурился Дмитрий.

– Как вы сказали? – хохотнул, оценивший каламбур князь, – но к делу так к делу. Полагаю, нет необходимости описывать положение, в котором оказалась наша многострадальная родина, за последние два десятка лет?

– Негодую вместе с вами!

– Лжете! Вас-то как раз все устраивает. Вы удачно нашли себе местечко между прихлебателями княгини Юрьевской, прогрессистами великого князя Константина и верными сторонниками цесаревича. И что интересно, везде вас считают своим. Ей богу, иной раз даже не верится, что неграмотный и невоспитанный мужик, вроде вас, мог так недурно устроиться!

– Хорош распинаться, дядя! – прервал его Будищев, – говори, что от меня нужно.

– Нам нужно, чтобы эти гибельные реформы прекратились!

– А я тут при чем?

– Не делайте вид, будто не понимаете! Так уж случилось, что несчастие, подобное тому, что приключилось с великим князем Алексеем, может спасти Россию.

– Только произойти оно должно с его отцом?

– Да.

– И другого исполнителя вы не нашли?

– А кого еще? Поляки – дерьмо! Только и умеют, что стенать о несчастной отчизне и петь про еще не сгиневшую Польшу от можа до можа. Наши доморощенные социалисты тоже никуда не годятся. Много болтовни, готовности к самопожертвованию, а тут надо просто сделать один верный выстрел. Как раз то, что вы хорошо умеете.

– Но зачем мне это?

– Затем, чтобы государь не узнал, кто именно так виртуозно выстрелил в несчастного Алексея. Причем, я сейчас не только о нынешнем императоре, но и о его преемнике. Затем, что единственная живая душа, к которой вы питаете добрые чувства, теперь находится в заключении, и никаким иным способом вы ее оттуда не вытащите!

– Уверены?

– Более чем!

– А не боитесь?

– Боюсь! – честно признался Мещерский, прямо глядя в глаза взбешенного Будищева. – Но хочу сразу сказать, что моя смерть, равно как и этого болвана Ковалькова, вам ничего не даст. Мы далеко не самые крупные фигуры на доске.

– А кто главный, цесаревич?

– Нет, – покачал головой князь. – И вообще, это не один человек, так что не стоит гадать. Тем более что вы половину этих людей не знаете, а о второй никогда и не услышите.

– Какие сроки?

– Я вас ничем не ограничиваю, – развел руками чиновник, – однако время поджимает. Ходят слухи, что его величество прислушался к доводами графа Лорис-Меликова и склоняется дать ход одному из ужаснейших его начинаний. Это было бы крайне печально для России… и для вас!

– Конституцию подписать? – приподнял бровь Будищев.

– О! Даже вы слышали об этом.

– Не того боитесь, – хмыкнул Дмитрий.

– Извините, но мне, равно как и моим высокопоставленным друзьям, совершенно не интересны ваши мысли на этот счет. Просто сделайте, что вам говорят и все вернется на круги своя. Стеша возвратится домой. Вадим Дмитриевич признает вас сыном. Барон Штиглиц благословит ваш союз с его дочерью достойным приданным…

– Вашими бы устами, да мед пить.

– Я бы на вашем месте, поспешил, – презрительно усмехнулся князь, и, изобразив нечто легкого поклона, направился к своему экипажу.

Оставшись один, Будищев махнул рукой, подзывая извозчика.

– Куда изволите, ваше благородие? – осведомился тот, распахивая меховую полсть на возке.

Дмитрий на секунду задумался. Домой не хотелось. Там почти уже выздоровевший Семка сначала будет смотреть щенячьими глазами, а потом так и не дождавшись ответа, начнет предлагать разные способы спасения Стеши, причем самым реалистичным будет подорвать стену тюремного замка, затем ворваться внутрь и выкрасть девушку. Нет, ему надо обдумать сложившуюся ситуацию, а потому…

– Давай-ка, брат, в ресторан, – неожиданно сам для себя решил подпоручик.

– Гуляем! – по-своему понял его тот, и махнул кнутом.

Когда-то давно, во времена основания Петербурга на Большой морской улице селились моряки, давшие ей это название. Однако это было давно, а теперь здесь стояли Главный штаб, министерство финансов, банки, особняки и шикарные рестораны. В один из них, имевший гордое название «Парижского» и привез Будищева извозчик.

В другое время Дмитрий возможно не стал бы посещать такое пафосное и дорогое заведение, но сегодня его мысли были заняты другим.

– Есть отдельный кабинет? – спросил он у метрдотеля.

– Конечно, – скользнул он наметанным взглядом по дорогому мундиру, и повел клиента на второй этаж.

Тут было спокойнее. Оркестр еще не играл, публики еще не было и, казалось, есть возможность немного поразмыслить. К тому же, хотелось есть.

– Чего изволите-с? – согнулся в поклоне вышколенный официант.

– Водки!

– Понятно, а кушать?

– Вот ее-то родимую и будем кушать. Впрочем, сообрази чего-нибудь эдакого…

– Как прикажете-с. Есть уха стерляжья, мясо а-ля бордо под соусом…

– Ты еще здесь?!

– Бегу!

Первым на столе возник графинчик с запотевшими стенками, а рядом с ним блюдо с тонко нарезанной семга и небольшая вазочка с паюсной икрой. Набулькав в рюмку прозрачной как слеза младенца жидкости, Дмитрий собрался уже выпить, как портьера приоткрылась, и внутрь заглянул какой-то тип.

– Вы позволите? – вежливо осведомился он, с едва заметным акцентом.

– Какого черта? – не слишком любезно отозвался Будищев.

– Прошу прощения за беспокойство, – ничуть не смутился суровым приемом незнакомец, – но это очень удачно, что мы встретились. Нам с вами срочно нужно переговорить!

– Вам надо, вы и говорите, – пожал плечами моряк, с сожалением отставив в сторону водку.

– Я секретарь британского посольства, – представился тот, не называя, впрочем, своего имени. – Вы можете выслушать меня?

– Валяйте.

– Посол Великобритании сэр Гамильтон-Темпл-Блеквуд граф Деферин, желал бы видеть вас на торжественном приеме в вашу честь! – торжественно провозгласил англичанин, – после чего добавил уже обычным тоном, – ваши соотечественники не часто удостаиваются чести стать членами Королевского общества.

– Поблагодарите его превосходительство от моего имени, и передайте ему, что к величайшему сожалению, у меня совершенно нет времени, но я, бла-бла-бла, охренеть как польщен! В последнее время в моей жизни как-то слишком много приемов.

– Вы отказываетесь? – не поверил своим ушам секретарь.

– Увы, – согласно кивнул Дмитрий, после чего, наконец, опрокинул в рот содержимое рюмки, и закусил кусочком рыбы.

– Кажется, я вас понимаю, – кивнул после короткого молчания незнакомец. – Так уж случилось, что я наслышан о ваших неприятностях. Однако хочу заметить, что если дело только в них, то вы совершенно напрасно отказываетесь от протянутой вам руки. Уверяю вас, что посол Великобритании весьма важный человек и его слово имеет вес для властей этой страны. Если он выступит вашим ходатаем, то им будет очень трудно отказать.

– И господа в лазоревых мундирах сломя голову бросятся выполнять его просьбу?

– Послушайте, – с неожиданной горячностью начал англичанин, – зачем вам вообще оставаться в этой стране? Вы талантливый изобретатель, вас везде примут с распростертыми объятиями. Одно слово и вы с вашими близкими сможете перебраться в Лондон или любой другой город Британии! У вас будет все, свой дом, счет в банке, мастерские с квалифицированными рабочими, которые смогут воплотить в жизнь самые невероятные идеи!

– Сладко поете, – поморщился Дмитрий, борясь с желанием воткнуть назойливому собеседнику вилку в глаз.

– О, поверьте мне, я сейчас не описал и десятой доли тех возможностей, которые появятся в случае вашего согласия!

– Водки будете? – прервал поток красноречия подпоручик.

– Что? О, ноу, я не пью так рано!

– Тогда пошел вон!

– Мы еще увидимся, господин Будищев.

– Вали, я сказал!

Домой Дмитрий вернулся не то чтобы изрядно навеселе, но настроение явно улучшилось, хотелось, правда, набить кому-нибудь морду, но как-то никто не заслужил. Извозчик довез быстро, швейцар вытянувшись ждал у двери, и даже никто из соседей не встретился на лестнице.

– Какая досада! – вздохнул подпоручик, открывая дверь.

– Вот и вы, барин, – обрадовалась ему Домна, – давайте вашу шинельку.

– А вот и я, – согласно кивнул моряк, скидывая форменное пальто. – Семка-то спит?

– Нет, что вы, он с гостем.

– С каким еще на хрен гостем?

– Ой, как от вас разит, Дмитрий Николаевич!

– Но-но-но! Ты мне не жена…

– И, слава богу!

– А вот это, Домна Ивановна, было обидно.

– Идите уж, барин. Господин Лиховцев вас давно дожидается.

– Леха, вот хорошо, что ты приехал! – с радостным воплем ворвался в гостиную Дмитрий.

– Здравствуй, Дмитрий, – сдержано улыбнулся тот, с трудом поднимаясь навстречу.

Приятели крепко обнялись, похлопав друг друга по спине, после чего гость вернулся на диван, а только что пришедший хозяин устроился на подлокотнике кресла.

– Какими судьбами? – спросил он приятеля.

– Сестру приехал навестить, ну и тебя заодно. А тут такое…

– Выпить хочешь?

– Нет, – покачал головой Алексей, – лучше расскажи мне что случилось? А то, судя по рассказам Семена, все просто ужасно.

– Тебе спать не пора? – повернулся к воспитаннику Будищев.

– Уже иду, – насупившись, ответил тот, зная по опыту, что с подвыпившим наставником спорить бесполезно. – Покойной ночи.

Добрых снов, – кивнул ему Лиховцев, а Дмитрий махнул рукой, мол, вали.

Мальчишка, не говоря более ни слова вышел вон, но и вместо того чтобы направиться к отведенной ему комнате, остался у двери, жадно прислушиваясь к разговору взрослых.

– На самом деле все еще хуже, – мрачно заявил начавший трезветь подпоручик. – Я думал у нас менты беспредел творят, но это просто какой-то полярный лис!

– Неужели все так плохо? Судя по рассказу Семена обвинение какое-то смехотворное…

– А вот мне совсем не до смеха! – яростно оборвал его бывший сослуживец. – И что самое главное, обложили, так что не знаю, куда и сунуться. Адвокаты ничего добиться не могут. В полиции молчат как рыбы об лед!

– Не знал, что у тебя такие знакомства! – округлил глаза Алексей.

– Какие там, на хрен, знакомства! Хотя неделю назад, был вхож… Слушай, братан, давай все-таки выпьем?

– Нет, друг мой. Да и тебе не советую. Но неужели ничего нельзя сделать?

– Можно, блин! Только что один хрен с балалайкой предложил, чтоб его…

– Что именно? – изумился приятель.

– Ничего, – помрачнел Дмитрий. – Знаешь, ты прав, мне уже хватит, да и ты с дороги. Короче, я спать!

– Но…

– Завтра поговорим!

– Хорошо, как скажешь. Только мне думается, я знаю, что можно сделать в такой ситуации.

– Да неужели? – криво усмехнулся Будищев.

– Да. Тебе следует обратиться напрямую к государю.

– Чего?!

– А что тебя смущает? Ты георгиевский кавалер, герой войны и последнего похода. Изобретатель, член королевского общества… он тебя знает, в конце концов!

– А что не к Папе Римскому?

– Конечно, пить и злиться на весь мир проще…

– Полегче, Леха! – бешено сверкнул глазами Дмитрий, но в последний момент сдержался и, отвернувшись, буркнул, – я спать.

– Покойной ночи, – растеряно отозвался Лиховцев.

– И тебя тем же концом, по тому же месту!

Добравшись до кабинета, Будищев мрачно осмотрел обстановку, заваленный бумагами стол, бальную форму, выглядывавшую из приоткрытого шкафа. Хотел было пойти отругать Домну за бардак, но потом вспомнил, что сам запретил ей убираться в его отсутствие и присел, на стоящую у стены оттоманку.

– Твою ж мать! – вздохнул он, ни к кому конкретно не обращаясь.

События дня одно за другим пролетали перед его мысленным взором в причудливом калейдоскопе, то ярко вспыхивая, то постепенно затухая. Придворные заговорщики, англичане, только что приехавший Лиховцев кружились вокруг него. «Кстати, я ведь обещал присматривать за Лешкиной сестрой», – с запоздалым раскаянием подумал Дмитрий, но так и не смог вспомнить ее имени. С этой мыслью он и заснул.

[1] Ангулем – провинция во Франции, где находится город Коньяк, давший название напитку.

[2]В 70х годах XIX столетия множество виноградников в Европе и в особенности во Франции были уничтожены завезенным из Америки вредителем филлоксерой, отчего вина и коньяки производимые в этих регионах сильно подорожали.