Текст книги "Государево дело (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ну, что же, судя по всему, он хоть и был хмелен, а в грязь лицом не ударил. А что ещё лучше, все грязные сплетни, что довелось ему услышать о невесте оказались полными враками и не зря он паре прежних приятелей за такое злословие морды набил. Хотел даже на заморский манер на дуэль вызвать, но после поединка с казаком драться с ним на саблях дураков не было.

И всё вроде бы хорошо, да только отчего так стыдно-то в глаза любимой глядеть, вроде как сделал что-то непотребное?

– На вот, испей, – подала ему ковш с квасом жена.

Припав иссохшими губами к краю посуды, он в несколько глотков осушил её. Сразу стало легче, причем не столько от питья, сколько от заботы проявленной молодой супругой. Сразу захотелось сказать ей что-нибудь ласковое.

– Алёнушка, любая моя – начал, было, он, но поговорить им не дали.

В спальню с сальными шутками и прибаутками ворвались свахи и, покружившись вокруг молодоженов, выскочили вон, прихватив с собой простыню с признаками мужества жениха и невинности невесты.

– Гордишься небось? – с легкой печалью в голосе спросила жена. – Отвернись, мне одеться надо. Ну, пожалуйста, стыдно мне покуда.

– Хо-хорошо, – заикаясь от волнения, отозвался он и повернувшись спиной к Алёне принялся искать порты.

Как оказалось, вся его одежда была аккуратно сложена на стоящей у стены лавке, а рядом с ней стояли высокие сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Торопливо одевшись, он обернулся и тут же застыл в невольном восхищении. Супруга уже переоделась, причем не в тот летник и душегрею, в которых венчалась, а в совершенно новое платье, в фасоне которого гармонично сочетались русские и немецкие черты. С легкой руки царицы Екатерины Михайловны такая одежда все более завоевывала популярность среди московских красавиц.

Новое одеяние выгодно подчеркивало стройность стана и пышность груди молодой княгини, поэтому нет ничего удивительного, что Щербатов так ей любовался, пока она ловко заплетала косы.

– Кликни холопок, а то сама не управлюсь, – попросила она, заметив, что муж оделся.

Служанки, как будто ждали этого, тут же явились на зов и помогли хозяйке закончить с нарядом. Две тугие косы были заколоты драгоценным гребнем, и убраны под тончайшее покрывало, чтобы скрыть их от нескромных взоров, а сверху водружена расшитая речным жемчугом кика.

Потом был выход к гостям. Песни, обряды, тосты, выпивка. Молодые чинно кланялись, благодарили за оказанную честь и смотрели в раскрасневшиеся от выпитого лица. Дмитрий, памятуя о вчерашнем конфузе, почти не пил, лишь изредка пригубливая кубок. Алёна и вовсе почти ничего не касалась, прося Господа лишь о том, чтобы тот дал ей сил пережить ещё один день. Наконец и она не выдержала и, улучшив минутку, шепотом попросила Щербатова:

– Христом-Богом тебя молю, увези меня отсюда! Мочи нет видеть их более… Молодой супруг поразмысли чуток и, кивнув, ответил:

– Есть у меня вотчинка малая под Москвой. От батюшки осталось наследство. Там хорошо, тихо, лес кругом. Монастырь есть неподалеку. Хочешь, прямо сейчас туда отправимся?

– Куда угодно, только подальше от них!

Глава 8

Уж и не знаю, какому борзописцу из никому неведомого здесь будущего первому вздумалось описать Москву семнадцатого века как «сонное царство», но ответственно заявляю, что это полные враки! Жизнь бьет ключом, причем часто и густо по голове тем, кто не успевает за её ритмом. Не успели мы погулять на сдвоенной свадьбе, как в столицу заявился очередной караван из Сибири. Причем, не обычный с пушниной, такими никого не удивишь. Их каждый год присылают сибирские воеводы после сбора ясака.[44]44
  Ясак – дань пушниной с коренных жителей Сибири и Дальнего Востока.


[Закрыть] Нет, на сей раз повод был совершенно другой, хотя «мягкой рухляди»[45]45
  Мягкая рухлядь – пушнина.


[Закрыть] тоже привезли, куда же без неё. Но обо всем по порядку.

– Сёмка Буйносов вернулся, – угодливо кланяясь, доложил мне за завтраком кравчий Матвей Шемякин.

– Это который? – поинтересовался я, подставляя чашку, для того чтобы он налил кофе.

Кофе мне в дар от турецкого султана привез Фома Кантакузен, и теперь мы с семьей по утрам балуем себя настоящей арабикой. Мы – это я и Катарина, быстро оценившая вкус заморского напитка, бывшего ещё довольно редким в Европе. Детям, понятно, никто его не дает. Они и так у меня шустрые, особенно Дмитрий, да и девчонки не слишком отстают, а если их ещё и энергетиком взбодрить, точно весь дворец разнесут раньше времени.

– Да тот, что прежде в рындах служил, когда Смоленск у ляхов отбирали, – подбоченившись пояснил придворный. А потом с Вашей Царской милостью Ригу брал и в Стекольне[46]46
  Стекольна. – Русское название Стокгольма.


[Закрыть] тож был.

Гордость его понятна, он в том походе тоже отличился, да к тому же был ранен в поединке с одним не в меру языкатым шляхтичем. Я, грешным делом, думал старик этой раны не переживет, но по счастью или же великой Божьей милости, тот выкарабкался и продолжал по мере сил служить мне, за что и был пожалован в нынешний чин.

– Как же, как же, помню, – усмехнулся я. – Ты наливай-наливай, а то остынет!

– Сейчас, государь, – кивнул тот со страдальческим видом и поспешил наполнить чашку ароматной жидкостью.

Страдания старого придворного были понятны. В придачу к нескольким мешкам заморских зерен шел специалист по их приготовлению – самый настоящий негр, или как их называют на Руси – арап с чудным именем Хайле. Отрок, лет примерно четырнадцати, дело свое знал весьма недурно и варил кофе не хуже любого баристы, но вот беда. Подавать его следует не просто горячим, а только что приготовленным. И вот тут нашла коса на камень. Матвей Иванович, в общем, нормально относился к любым нововведениям, но вот то, что кто-то что-то подаст царю пить помимо него, принять не смог в принципе! Старик бил челом, просил ослобонить от бесчестия, валялся в ногах и выгавкал-таки право лично подносить царю эту «страсть господню». Так что молодой арапчонок скромно стоит в уголку на глаза не лезет, и только улыбается во весь рот необычайно белыми зубами.

Парень, кстати, довольно хорошо сложенный и по-своему красивый. Во всяком случае, некоторые представительницы прекрасного пола из числа придворных поглядывают на него не без интереса. Я даже сдуру, вздумал пошутить при жене, мол, как считает Её Величество, какая из служанок первой родит негритёнка? В смысле, русская или немка?

Сумничал, блин! Женушка, в тот момент напиток ещё не распробовала и была готова погнать молодого человека со двора без выходного пособия, так сказать, во избежание. А мне что теперь без кофе оставаться? Короче, одна глупость повлекла за собой следующую. Что бы успокоить расходившуюся шведку, я под большим секретом шепнул ей, что в Османской Империи, дабы избежать подобных казусов, всех домашних слуг превентивно холостят. В смысле, делают евнухами. А когда она сделала большие глаза, на полном серьезе, сослался на турецкого посла, дескать, не верите – сами поинтересуйтесь, майн либер. Та, разумеется, Кантакузена расспрашивать не стала, но успокоилась и даже стала оказывать «несчастному» известное покровительство. Жалеет видимо.

– Господин кравчий, кажется, упомянул Швецию? – насторожила уши Катарина, хоть и не слишком хорошо, но постепенно начинающая понимать своих подданных. Во всяком случае, русское название Стокгольма ей уже знакомо.

– Да, – односложно отозвался я, не желая вдаваться в подробности, но от заинтересовавшейся царицы так просто было не отделаться.

– И о чем речь? – отставила она чашку.

– Просто в Москву прибыл человек, с которым мы прежде были во многих местах, в том числе и на вашей родине.

– Вы как будто удивлены его возвращением? – тут же вычленила главное Катарина.

– По правде говоря, да. Я ожидал этого события года через три не раньше.

– Этот молодой человек так провинился перед Вашим Величеством?

– С чего вы взяли? Напротив, он проявил расторопность и преданность, а так же ряд иных способностей, что я наградил его.

– И отослали к черту на рога?

– Вовсе нет, просто состояние его семьи пришло в упадок во времена Смуты, и я, с тем чтобы дать возможность поправить его, отправил столь многообещающего юношу на воеводство.

– В Сибирь?

– Именно так. Он, кстати, сам просил меня об этом.

– И каковы его успехи?

– А вот это мы довольно скоро узнаем. Не просто же так он сорвался с места и вернулся раньше срока.

– Ваше Величество позволит мне присутствовать при встрече с ним?

– Если вам это доставит удовольствие, – пожал я плечами, – почему нет?

– Я бы сказала, чрезвычайное! Кстати, когда она состоится?

– Не раньше, чем я допью этот прекрасный напиток.

– Подлить, государь? – поклонился Шемякин.

– Нет, пожалуй, мне довольно. Кстати, Матвей Иванович, а у тебя ведь, кажется, сын подрастает?

– Двенадцатый год пошел, – не без гордости в голосе отвечал мне кравчий.

– Учишь?

– А как же, – насторожился придворный. – Слово Божье твёрдо знает и на клиросе поет…

– Отрадно слышать. И что же ты его такого образованного в академию до сих пор не отдал?

– Помилуй, государь, – взмолился старик. – Он же ещё совсем молодешенек, куда ему на службу!

– Да ладно тебе, я же его не на войну посылаю, а на учебу. Мой, кстати, куда как младше, а уже учится.

– Государь, не отнимай последнюю отраду в жизни!

– Не блажи. Чай академия не на краю света. Считай что при тебе, но уже и при царевиче. Это ты старый, а ему ещё служить и служить. В общем, как хочешь, а чтобы сына в академию отправил. Гляди, проверю!

Договорив, я отставил в сторону пустую чашку, после чего мы с Катариной встали и направились заниматься накопившимися делами, оставив несчастного кравчего наедине с арапчонком.

– Эх, – досадливо вздохнул Шемякин, – пил как все добрые люди квас да вино хлебное[47]47
  Хлебное вино. – Так называлась водка.


[Закрыть] был человек как человек. Если и затевал чего так войну, али разбойников ловил да вешал. На богомолья ходил опять же, ну и по девкам, куда ж без того… Сплошная Благодать! А теперь чего, напьется кавы так всякая неподобь на уме… В академию сына отправь… Тьфу!

Хайле тем временем деловито собирал в специальный сундучок свои принадлежности, не переставая улыбаться своему строгому начальнику.

– Чего скалишься антихрист чумазый? – рассвирепел кравчий. – Всё через тебя, да через турок проклятых!

Внешне Семён Буйносов за время отсутствия в Москве изменился не сильно, разве что ещё больше раздался в плечах, да вместо аккуратно постриженной бородки лицо стольника украшала столь густая поросль, что иной разбойник обзавидовался бы. И взгляд. Тяжелый взгляд человека много повидавшего на своем не таком уж длинном пути, и не раз принимавшего непростые решения.

– Ну, рассказывай, – поощрил я его. – На государыню не косись, у меня от Ея Величества секретов нет. Только не части, она нашу речь еще не слишком разумеет, так я ей перетолмачивать стану.

Вообще-то, подрабатывать переводчиком мне не по чину. Но князь Буйносов с одной стороны уже успел послужить рядом со мной, так что о простоте царских нравов знает не понаслышке, да к тому же побывал в Европе и порядки тамошние ведает. С другой, а кого позвать? Кликнуть грамотного дьяка, конечно, можно, только ведь через полчаса обо всём рассказанном весь Кремль знать будет, а ещё через полдня и вся Москва. А оно мне надо?

– По твоему повелению, великий государь, – неторопливо начал Семён, тщательно подбирая слова, – отправились мы со стольником Дмитрием Погожиным в Мангазею на воеводство. Было с нами сто пятьдесят человек стрельцов и почти двести казаков, набранных из охочих людей в сибирских и уральских городках. Шли долго, а уж каково тяжко, того и описать Вашим Царским Величествам не смею, дабы не утруждать перечислениями горестей. Места те пустынные и на многие сотни верст живого человека не встречалось на пути, однако же проводники не подвели и с Божьей помощью добрались мы до тамошнего острога.

– Что есть острог? – быстро переспросила внимательно слушавшая доклад Катарина.

– В данном случае, небольшая крепость с гарнизоном из казаков, – пояснил я. – Они контролируют территорию вокруг крепости и собирают дань среди окрестных племен.

– Я понимаю, – кивнула в ответ царица. – А откуда они берут припасы для своего существования?

– Чего? – переспросил насторожено прислушивавшийся к нашему разговору Буйносов.

– Да вот, – ухмыльнулся я. – Государыня в неизбывной своей милости интересуется, как вы там с голоду не передохли?

– Известно как, – пожал плечами стольник. – На первый год с собой брали, сколько можно, но все больше охотой да рыбалкой. Благо места вокруг на дичь страсть какие богатые. Уж на что в наших вотчинах охота знатная, а супротив сибирской дичи все равно, что и нет её вовсе!

Глухари да куропатки сами в силки лезут. Рыбы в реках – руками черпать можно! Ягоды опять же немеряно. Не такой как у нас, но все равно много. Так что, хоть хлебушко в тех краях и не родит, но прожить, ежели с умом, можно!

– А каковы местные жители? – продолжила расспросы царица.

– Дык разный народишко-то встречается. Есть совсем дикие люди, в лесу живут, пням молятся. Промышляют охотой да рыбалкой. Иные пасут оленей в тундре и с того сыты. Ничего так люди, не злые, токмо живут уж больно грязно. Старожилы сказывают, что если по дурости на месте их стойбища лагерем встать, вшей с блохами можно и не вывести. Придется всю рухлядь сжигать и в новую переодеваться. Так сие или нет, не ведаю, но люди говорят.

– Какой они веры?

– Язычники, матушка.

– Отчего же вы не привели их к истинной вере?

– Так не велено же! – изумился Семён.

– Кем? – округлила глаза шведка.

– Мною, Ваше Величество, – одними уголками губ улыбнулся я. – А равно и всеми моими предшественниками на московском троне. Тамошних аборигенов запрещено приводить в христианство силой.

– Но почему?

– Потому что Сибирь большая, и если местных притеснять паче меры, то они разбегутся, и ищи их потом по тайге.

– Но свет Истины…

– Исключительно добром, лаской и убеждением. Как это и завещал нам Спаситель.

– Хм, – задумалась Катарина, – по-видимому, вашим миссионерам не так просто нести слово Божие.

– Ничего, они справляются.

– Чего? – снова переспросил Буйносов.

– Да вот, государыня дивится, что ясачных не велено утеснять.

– Оно так, – вздохнул князь. – Только…

– А вот с этого момента поподробнее, – подобрался я.

– Да чего там, государь, – досадливо махнул рукой Семён. – Казаки наши – воры! Чуть отвернешься, такого наворотить могут, что никакая епитимия не покроет. Грабят, а тех, кто грабить не дает, убивают, девок сильничают. Если где поселение себе устроят, то враз всех инородцев кто под руку попадет похолопят, а чтобы не разбегались берут аманатов[48]48
  Аманат. – Заложник.


[Закрыть], с каждого дыма по голове.

– А вы – мои воеводы, что же?

– Если воевода нравом крут, то и казаков в руках держит. Не дает такие непотребства творить. А вот если слабину даст, то и сам таким стать может.

– Понятно. Но ты ведь не за тем из Сибири сбежал, чтобы мне про обиды аборигенов рассказать? Хотя и это любопытно.

– Нет, государь, – покачал головой стольник и вытащил из-за пазухи сверток. Осторожно развернув холстину, он разложил её содержимое на столе.

– Ох, ты же мать твою через…, – с чувством выразился я, увидев, что привез мне мой бывший рында.

Через пару секунд в мою голову вернулась способность соображать, напомнившая, что рядом находится урожденная шведская принцесса и мать моих детей, так что слова надо всё-таки подбирать более тщательно. Но Катарина если и догадалась о смысле этого выражения, то нисколько не подала вида, во все глаза рассматривая разложенные перед нами самоцветы.

Да, на грубой холстине лежали самые настоящие драгоценные камни всевозможных форм и расцветок. Ещё не обработанные, но уже способные вызвать восхищение своим видом.

– Что это? – ошеломленно спросила царица.

– Точно не скажу, моя госпожа, но вот этот зеленый – определенно изумруд. А вот это, кажется, топаз или как-то так. Я, к сожалению, не слишком хорошо разбираюсь в драгоценностях.

– Но неужели всё это добыто в наших землях?

– А вот это мы сейчас и выясним. Рассказывай дальше Семён, мы тебя слушаем.

Князь Буйносов вздохнул и принялся живописать о своих приключениях. Мы внимательно слушали, лишь иногда задавая уточняющие вопросы, и чем дальше продолжался рассказ, тем больше хмурились наши с Катариной лица.

Спрятанная от посторонних глаз за полярным кругом Мангазея не даром звалась «золотокипящей». Именно здесь сосредотачивалась торговля пушниной, драгоценным рыбьим зубом[49]49
  Рыбий зуб. – Моржовый клык.


[Закрыть] и многими другими богатствами Сибири. И что самое главное, отсюда был выход в море через Обскую губу. Так что торговать туда заглядывали не только русские купцы, но так же и английские и голландские негоцианты. И в этом была проблема, поскольку без флота контролировать этот путь было нельзя, а вот флота у нас и не было. Тем не менее, до начала Смуты московское правительство худо-бедно обеспечивало порядок в здешних краях.

Стоявшие по сибирским острогам стрелецкие и казачьи гарнизоны служили, какой-никакой гарантией хотя бы видимости законности и правопорядка на этих отдаленных территориях царства. Однако в 1608 году Мангазейский воевода Давыд Жеребцов увел почти всех ратных людей, совершив беспрецедентный переход из Туруханского края в Европейскую Россию и присоединившись к прославленному воеводе князю Михаилу Скопину-Шуйскому, значительно усилил его войска. Во всяком случае, одно из первых поражений хорошо знакомому мне Лисовскому нанес как раз Жеребцов.

Оборотной стороной этих событий стало наступление полной анархии в Сибири. Оставшись без присмотра, каждый «пан атаман» решил, что он теперь самый большой бугор на ровном месте и в связи с этим может теперь делать всё, что захочет его левая пятка. Так что, когда законное правительство, сиречь – я, стал наводить порядок, привыкшим к своей безнаказанности полевым командирам это совершенно не понравилось.

В принципе, ничего нового я не узнал, во всех прочих городках и острогах Сибири происходило то же самое, но по мере прибытия моих воевод с воинскими контингентами порядок постепенно устанавливался. Другое дело, что людей и средств у меня было крайне недостаточно, а потому процесс этот был совсем не быстрым. Но в данном случае, дело осложнялось тем, что в Мангазее были сосредоточены слишком большие деньги.

Поначалу дела у Погожева и Буйносова шли достаточно успешно. По крайней мере, видимость порядка была обеспечена, все необходимые сборы стали собираться, наиболее одиозных атаманов и их шайки разбили, а прочих привели к покорности. Но чем больше молодой стольник вникал в суть происходящего, тем больше подозрений у него возникало.

– Посудите сами, Ваши Величества, – горячился он, – аглицкие немцы творят чего похотят, а местные супротив них и пикнуть не смеют! Раз одного взяли в оборот, так на другой день отпустить пришлось, поскольку супротив нас все купчишки и казачки местные выступили. Малым делом, до бунта не дошло. Насилу утихомирил по-доброму, уж не знаю, как извернуться пришлось. Одних улещивал, другим грозил, а с третьими и до сабель дошло.

– А товарищ[50]50
  Товарищ. – В данном случае, заместитель. Второй воевода.


[Закрыть] твой, что же? – нахмурился я.

– Был, товарищ, да весь вышел, – скрипнул зубами Семен. – Поначалу мы во всем заодно были. Покуда вместях держались всё ладно шло, а потом или подкупили Митьку или запугали, а как подменили человека! Во всем супротив идет, слушать не хочет, а потом ещё и…

– Ну, договаривай, что застыл?

– Местничать стал!

– Это как? – изумился я.

Тут надо пояснить. Как не боролся я с местничеством, как не налагал опалы и не грозил карами, само явление никуда не делось. Поэтому все назначения на важные посты проводились с оглядкой на эти древние обычаи. Однако в данном случае дело было совсем уж вопиющим. Ну, какой, скажите на милость, худородный Погожин соперник в местническом споре князю Буйносову, в роду которого многие достигали боярского чина, а двоюродная сестра Марья (Екатерина)[51]51
  Как это ни странно, имя Екатерина считалось «не царским» и потому при венчании с царем Василием княжну Буйносову нарекли Марией.


[Закрыть] была женой царя Василия Шуйского? Тем не менее, свершился эдакий маленький «дворцовый переворот», в котором второй воевода объявил себя первым.

Князь Семён вовремя сообразил, что дело пахнет ещё никому не ведомым керосином и вместе с несколькими верными людьми вырвался из острога, проложив себе путь оружием. Поступок с одной стороны не самый героический, а с другой очень правильный. Сопротивление не привело бы ни к чему, кроме гибели, закон же в тех местах – тайга, а прокурор – медведь. Доложат, что молодой воевода от цинги помер и кто там в Москве дознается до истины?

– Это ты хорошо сделал, что вернулся, – похвалил я стольника. – Пропал бы ни за грош, а мне верные люди нужны!

– Но я так и не поняла, – задумчиво спросила, внимательно слушавшая рассказ Буйносова Катарина. – Где вы взяли эти великолепные камни?

– Дык, у англичанина, матушка! – охотно пояснил князь. – При обыске нашли.

– А за что арестовали болезного?

– Тут такое дело, государь, – ещё раз вздохнул несостоявшийся воевода. – Поклеп[52]52
  Поклеп. – Донос. В то время это слово еще не имело негативного оттенка. Клепать – доносить, а ещё звонить в колокол.


[Закрыть] на него был, будто самоедам огненный бой[53]53
  Огненный бой. – То есть, огнестрельное оружие.


[Закрыть] продает.

Обвинение было серьезное. Продавать оружие, в особенности ружья, коренным жителям Сибири было строго-настрого запрещено. Оно и понятно, русские отряды численно крайне невелики и единственным их преимуществом перед туземцами является огнестрел. Так что за соблюдением этого правила следили строго и купец, рискнувший ради своих барышей продать пищали или мушкеты самоедским нойонам, мог запросто лишиться головы. Это если до суда дойдет, а то ведь могли по доброте душевной и голым у муравейника привязать. Нравы там самые простые, что, впрочем, понятно. Кому охота чтобы у врага вместо луков и стрел появилось современное оружие? Куяки[54]54
  Куяк – доспех, собранный из железных пластин. Тягиляй – доспех в виде многослойного кафтана простёганного конским волосом.


[Закрыть], стеганные тягиляи и кольчуги они только от наконечников из кости или уж из совсем худого железа надежно защищают.

– И что, подтвердилось? – нахмурился я.

– Да как тебе сказать, государь, – помрачнел Семён. – Найти-то нашли, но он – собака, заявил, что сии ружья у него, за ради обороны, а вовсе не на продажу.

– Может быть, так оно и есть? – пытливо взглянула на него Катарина.

– Завернутые в рогожу и под товаром спрятанные? – покачал головой князь. – Нет, матушка, купчишки то ведь лишнюю гривенку с собой зря не потащат на торг. Ладьи речные не велики, туда много не нагрузишь, а товар дорогой.

– Дорогой?

– Конечно! Сама посуди, государыня. За топор из дрянного железа берут столько соболиных шкурок, сколько в его обух пролезет. За медный котелок, столько сколько в него вместится. И тут запросто так десять тяжеленых мушкетов? Да ни в жизнь не поверю!

– Хорошая цена, – одобрительно покивала шведская принцесса, видимо уже прикинувшая сколько можно заработать при правильном ведении дел. – Но я все же не поняла, как случилось, что камни были при этом англичанине? Ведь он только собирался на торг, не так ли? Зачем ему брать их с собой?

– Их не в ладьях нашли, – не стал отпираться Буйносов. – А в конторе, когда «Слово и дело»[55]55
  Слово и Дело Государево. – Форма обвинения в средневековой Руси.


[Закрыть] кликнули. Тогда главного вора Барлоу повязали, ну и рухлядишку его перетряхнули. Вот тогда и нашли. Через эти самые камни, думаю, весь сыр-бор и начался. Кабы просто за ружья, попробовали бы сперва откупиться, чай не впервой на воровстве попадаться. Англичанишку на корабль забрали, нельзя их по нашим законам судить, а на правеж выставили какого-нибудь бедолагу из приказчиков. Мол, недоглядел. Известное дело!

– Как ты сказал, англичанина зовут? – насторожился я, услышав знакомое имя.

– Барлоу, – повторил стольник. – Бенжамен, кажись…

– А не Джеймс? – переспросил я. – Долговязый такой, рыжий, лет, наверное, сорока от роду.

– Нет, – мотнул головой Буйносов, – тот по моложе был, хотя в остальном схож. Может, родня?

– Ладно, – вздохнул я. – Потом разберемся. Ты мне вот что скажи, ты всю эту занимательную историю письменно изложить сможешь, или писаря звать надо?

– Так написал уже, – пожал плечами князь и вытащил из-за пазухи свиток. – Вот челобитная, в ней все как было расписано. И кроме меня все мои людишки руку приложили. Кровью расписывались.

– А кровью зачем?

– Так ить не все же грамотные, – развел руками Семён. – Кто букв не знает, крест своей кровью намалевали.

– Ну-ну, – хмыкнул я в ответ. – Ладно, документ есть, это уже хорошо. Ты вот что, в деревеньках своих давно был?

– Пошто, государь?! – широко распахнул глаза парень. – Я тебе верой и правдой, а ты меня в опалу?

– Да погоди ты! Я тебя за службу пожалую, тут уж будь покоен. Только ты мне ещё живой нужен. А англичане, они люди простые. Узнают, что на них клепаешь, и найдут тебя – добра молодца в канаве с горлом перерезанным. Это тебе не Швеция, на поединок звать не станут.

– Что же мне в своем дому прятаться? – возмутился князь. – От каких-то татей! Да я их пятерых на саблю намотаю, а холопы мои ещё десяток…

– Пока я иного не велю, будешь прятаться! – пришлось строго пресечь разговоры. – А пока, держи.

С этими словами, я распоясался и, скинув с себя кафтан, протянул его просиявшему молодому человеку.

– А кто такой, этот Барлоу? – поинтересовалась Катарина, когда обрадованный царской наградой стольник вышел.

– Когда я только занял трон, этот человек представлял при мне интересы Московской компании, а в последствии занял пост главы одного из её филиалов.

– Вы вели с ним дела?

– Скорее, через него. Я тогда крайне нуждался в средствах, так что англичане получили очень большие привилегии.

– Насколько большие?

– Самое подходящее определение – неприлично большие.

– И как же вы согласились на это?

– Выбор был откровенно невелик. Густаву Адольфу, если помните, поначалу не слишком понравилось мое избрание, так что на его помощь я рассчитывать не мог. Получить средства из наших земель, также не представлялось возможным. Пришлось соглашаться. Тем более что финансирование это началось ещё когда Ополчение только собиралось. Так что, я, Ваше Величество, всего лишь признал уже существовавшую реальность.

– Такое случается, – кивнула Катарина, очевидно, забывшая, что в те времена также отказала мне в выплатах, на которые я имел право по брачному контракту. – Но что мы предпримем?

– Пока ничего. Летом можно будет послать в Мангазею сильный отряд, во главе с опытным воеводой и устроить ревизию. Но, самое главное, нужен флот. А его у нас нет!

– Мы могли бы попросить помощь у Швеции.

– Прости, Катя, но корабли твоего брата в Обской губе, для нашего царства ничем не лучше английских или голландских.

– Как ты меня назвал?

– Катя. Так звучит твое имя по-русски.

– Я знаю, но раньше ты меня так не называл.

– Привыкай. Мы ведь теперь с тобой оба – русские.

– Ты уж точно, – усмехнулась Катарина. – Иногда мне кажется, что даже больший, чем многие из твоих придворных. Но это – пустяки. Скажи мне, а ты уверен, что эти драгоценные камни из наших земель?

– Уверен. Нет никакой необходимости везти их в Мангазею из Индии или ещё откуда, особенно необработанными. Очевидно, кто-то наткнулся на россыпи этих камней и начал их собирать. Потом они попали к местному князьку, а тот решил приобрести на них вооружение. Ты обратила внимание, что каждый вид камня довольно велик, но при этом в единственном экземпляре?

– Ты думаешь, это образцы?

– Почти уверен.

– Но, насколько я знаю, раньше не было известий о таких находках в Сибири? – пытливо глядя на меня спросила царица.

– Всё случается когда-то в первый раз, – философски заметил я в ответ, заслужив ещё один подозрительный взгляд. – Однако этот визит и последующий разговор занял куда больше времени, чем я рассчитывал. Меня ждут кое-какие дела.

– Не смею задерживать Ваше Величество, – царственно наклонила голову Катарина, подумав про себя: – «Что-то вы от меня определенно скрываете, Иоганн Альбрехт. Не знаю, что именно, но будьте уверены, я дознаюсь!»

Дальнейший день прошел в хлопотах. Я побывал в думе, затем в приказах, отстоял обедню в соборе, делал вид, что спал после обеда, а сам напряженно думал о том, откуда взялись эти проклятые камни? Об уральских самоцветах я знал только что они есть, и что найдут их ещё очень не скоро. В нашей истории лет эдак через сто пятьдесят, а то и двести. А тут их оказывается уже нашли, а может быть даже и тишком добывают. Эта мысль не давала мне покоя, потому что такая находка могла натолкнуть англичан или голландцев на некие необдуманные поступки. Там и без того пушнины столько, что вся Европа слюни пускает на такое богатство, а если еще и про остальное узнают? Не налетят ли в поисках Эльдорадо[56]56
  Эльдорадо. – Легендарная страна в Америке полная золота, к которой стремились конкистадоры.


[Закрыть] всяко разные искатели приключений на мою голову? Вопросы-вопросы!

И даже, когда я зашел к детям, чтобы поцеловать их на ночь, у меня не выходили из головы эти минералы.

– Батюшка, расскажите сказку? – попросила Марфа.

– Только, если можно, не на русском, – пробурчал навостривший уши Петер.

– Бездельник, ты его так и не выучил? – обернулся я к приятелю сына, но тот немедля скрылся под одеялом и сделал вид, что спит.

– Мне все равно, – тут же выпалил Дмитрий, и впрямь делавший большие успехи в последнее время в изучении языка.

– Я тоже хочу немецкую сказку, – захныкала Женька, по малолетству меньше других преуспевшая в этой науке.

– Отчего так? – наклонился я над ней.

– Потому что ты их интересно рассказываешь, – охотно пояснила малышка. – Не то, что наши няньки!

– За что я их только кормлю? – усмехнувшись, покачал я головой.

– Не в гнев будь сказано Вашему Величеству, – высунулся из-под одеяла Петер, – госпожа Мария тоже рассказывает интересно. А если что-то и бывает непонятно, то может объяснить и перевести.

– Так ты поэтому весь день за ней по пятам ходишь? – съязвил Дмитрий. – Чтобы она тебе сказки объясняла…

– Когда это я за ней ходил? – возмутился мальчишка. – Да я целый день, неотлучно нахожусь при Вашем Высочестве! Ей Богу, обидно слушать такое.

– Будет вам, – добродушно усмехнулся я. – Пожалуй, я расскажу вам сегодня сказку. На русском. Однако если кто-то что-нибудь не поймет, спрашивайте. Так вы быстрее выучите язык. Все согласны?

– Да! – раздалось с четырех сторон и я начал свой рассказ.

– Было у отца три сына. Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший во все был дурак!

Разумеется, я не помнил всего Ершова наизусть, но некоторые строфы просто намертво въелись в мою память и я декламировал их притихшим детям, а когда забывал, рассказывал своими словами. Впрочем, закончить эту сказку на сей раз не получилось, поскольку уже к середине все четверо сладко сопели носами на своих подушках. Осторожно ступая, я вышел вон из спальни и два не налетел на одну из придворных моей жены.

– Ой, Вы меня так напугали, Ваше Величество, – томным голосом воскликнула она, закатив глазки.

– Неужели я такой страшный?

– Ну что вы, государь, – улыбнулась чертовка. – Просто вы такой стремительный!

– Что, правда?

– Ох, я так взволнована!

– Тебя государыня послала? – прервал я поток жеманства.