Текст книги "Государево дело (СИ)"

Автор книги: Иван Оченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 7

Грицко с трудом открыл глаза и попытался осмотреться. Всё вокруг расплывалось, да к тому же было темно, но он упорно вглядывался и пришел к выводу, что лежит в какой-то темной горнице. В воздухе ощутимо пахло ладаном, но на райские кущи, окружающая его обстановка, честно говоря, походила мало. К тому же, казак не обманывался на свой счет и понимал, что попасть в рай у него шансов не так много. Разве что погибнет в бою с татарами, отбивая полон. Тогда, может быть, Господь и сжалится над его заблудшей душой и помилует.

«Блаженны положившие душу за други своя» – это было тем немногим, что осталось в его голове после учения.

– Очнулся? – тихо спросил непонятно откуда возникший старец с длинной седой бородой.

– Где я? – еле слышно отозвался запорожец.

– В обители.

«Ну, конечно, монастырь!» – сообразил Грицко, но вслух попросил пить.

Инок тут же подал ему корец необычайно вкусной воды, и живительная влага буквально оросила иссохшее горло.

– Господь избавил тебя от греха смертоубийства, – наставительным голосом продолжил монах. – И жизни не лишил за намеренье. Видать, нужен ты ему зачем-то. А посему, чадо, задумайся о душе своей. Покайся в грехах, да молись искренно, тогда, глядишь, и спасешь душу свою…

– Он жив?

– Кто?

– Ну, тот князь, с которым я бился.

– Я же говорю, помиловал тя Господь!

– Хорошо.

– Вот и я говорю, – обрадовался старец. – Хорошо, что Спаситель не дал тебе согрешить.

– А где он?

– Кто, князь Щербатов? Так в Москве. Слышно к свадьбе готовится.

– Хорошо, – повторил казак, подумав про себя – «Значит, я смогу ещё до него добраться!»

Свадьбы Никиты Вельяминова с княжной Марьей Долгоруковой и князя Дмитрия Щербатова с Аленой Вельяминовой играли в один день. Венчались они тоже вместе с церкви Пресвятой Богородицы, которую, к слову, построил мой ближник, исполняя обет, данный в плену. Потом было катание на санях по всей Москве, песни и пляски, пушечная пальба и, наконец, свадебный пир. Во всем этом самое деятельное участие принимали мы с Катариной. Ей, вообще, было всё интересно, поскольку русских свадеб она никогда не видела, а мне, Никита, как ни как, был другом, почти что братом.

За столом нам, как водится, отвели самые лучшие места, то есть в центре стола, а молодых устроили по обе стороны от нас, и как-то так получилось, что Алёну усадили рядом со мной. И, может быть в первый раз, дрогнуло мое сердце… Она была так близко от меня, что я слышал её дыхание из под тончайшего покрывала. Моя рука почти что чувствовала тепло её руки. До этой минуты я был уверен, что все мои чувства давно в прошлом и ничто не сможет поколебать мой покой.

Ёлки палки, что же я наделал! Мамочка родная, роди меня обратно…

– Ваше Величество, с вами что-то не так? – откуда-то извне, донесся до меня голос жены.

– Что, простите? – усилием воли вернул я себя к реальности.

– Вы, как-то побледнели. Вам нехорошо?

– Вовсе нет. Напротив, я прекрасно себя чувствую. Хотя тут немного душно. Но это ерунда. Давайте лучше выпьем за здоровье молодых!

Исполнявший на свадьбе роль кравчего Корнилий Михальский поднес мне полный кубок романеи и я, не дожидаясь остальных, в два глотка вылакал его, не почувствовав вкуса. Пора было дарить подарки и я, поднявшись, хлопнул в ладоши. Повинуясь этому знаку, к нам подошел одетый в белую ферязь Петька Пожарский, держа на серебряном подносе что-то накрытое покрывалом. Все присутствующие притихли замерев в ожидании и надо сказать, что подарок их не разочаровал.

– Никита-ста, – провозгласил Михальский, – царь жалует тебя боярской шапкой!

С этими словами стольник сдернул покрывало, и на подносе оказалась высокая соболья горлатка[43]43
  Горлатка. – Высокая боярская шапка, сделанная из горлышек пушных зверей.


[Закрыть]. Все ахнули, а я обнял и расцеловал своего друга.

– Носи, брат. Если кто и заслужил такую честь, так это ты!

– Спасибо, государь, – взволновано отвечал он. – Видит Бог, я отслужу!

– Куда же ты денешься, – усмехнулся я в ответ, и еще раз кивнул.

Пожарский отдал шапку Вельяминову, и достал ещё один сверток и показал всем его содержимое. По рядам гостей прошелестел ещё один «ах», ибо это были золотое ожерелье и серьги, обильно изукрашенные самоцветами. Подарки были действительно «царскими».

Княжна Марья приняла дар и нерешительно взглянула на меня. Я, тут же подошел к ней, и, приподняв покрывало, осторожно коснулся губами к обеим щекам невесты. Гости поддержали меня здравицами и приветственными криками.

Но это был ещё не конец. Надо было одарить и вторую пару и я хлопнул в ладоши ещё раз. Следующий стольник подошел, держа на руках роскошную соболью шубу.

– Дмитрий-ста, царь жалует тебя шубой со своего плеча!

Щербатов, стоя на негнущихся ногах, принялся благодарить, и всем было видно, что он с трудом находит слова. Честь, действительно, была велика. Многие знатнейшие бояре, не одни штаны протершие на лавках в Думе, и мечтать не смели о подобном даре. Для этого надо было совершить нечто героическое. Победить в сражении, или построить в чистом поле город, или совершить ещё что-нибудь не менее великое. Я преподнёс ему это за поединок. Все-таки князь вступился за честь страны и проявил себя с самой лучшей стороны, но, похоже, что гости не совсем поняли мои резоны и с разных сторон стали раздаваться шепотки, а то и самые настоящие смешки.

Затем принесли подарок невесте, и я почувствовал себя идиотом. Это тоже были ожерелье и серьги, но…

Тончайшее покрывало убрано и я смотрю в заплаканные глаза Алёны. Надо её поцеловать, лучше всего, так же как и княжну Марью в щеки, и скорее опустить это проклятую кисею, чтобы не видеть её больше, ибо силы человеческие не беспредельны…

– Откупился, – выдохнул кто-то из гостей.

– Что?! – мгновенно взбесившись, обвел я горящими глазами собравшихся.

Но те снова принялись кричать здравицы молодым, поднимать кубки и вообще всячески шуметь, будто и не было этого мерзкого ехидного возгласа. А ведь был, не показалось же мне это, в конце концов!

Побледневший как смерть князь Дмитрий, не дожидаясь кравчего, набулькал себе полный кубок вина и, залпом осушив его, опустился на скамью.

– Что случилось? – спросила меня Катарина.

– Всё хорошо, сударыня, – ледяным голосом отвечал я ей. – Просто гости немного впечатлены нашими дарами.

– Но у меня тоже есть подарки.

– Так подарите их побыстрее и дайте остальным проявить свою щедрость!

Анисим Пушкарев с семьёй тоже присутствовали на свадебном пиру, но как людям незнатным, им отвели место в дальнем углу, далеко от царских глаз. Возможно поэтому, веселья вокруг них было куда больше, чем за боярскими столами. Вокруг них сидели такие служивые люди, выдвинувшиеся в царствование Ивана Федоровича, хорошо знавшие брата и сестру Вельяминовых и, искренне желавших им счастья.

Принаряженная ради такого случая Авдотья поначалу всё боялась ударить в грязь лицом перед важными господами и сидела так, будто ненароком проглотила аршин. Ела помалу, вино из кубка только пригубливала, однако надолго её не хватило, и скоро раскрасневшаяся жена стрелецкого головы стала гораздо веселее и разговорчивее.

– Глянь-ка, Анисим Савич, как невестушки-то хороши, – мечтательно шепнула она мужу. – Будто лебёдушки!

– Угу, – односложно хмыкнул в ответ Анисим.

– А Никита Иванович каков? Ну, чистый боярин!

– Ага.

– А вот князинька-то, неказист, – уже громче продолжала изрядно захмелевшая стрельчиха. – Уж за что ему такая красота досталась, ума не приложу! Боярышня Алёна Ивановна ведь красоты неописуемой девица. Будто королевна заморская…

– Цыц, дура! – не разжимая губ, велел ей муж, но на беду кто-то уже услышал эти слова.

– Не вышло из Вельяминовой ни королевны, ни царицы, – пьяно усмехнулся подвыпивший дворянин в лазоревой ферязи. – Видать худо старалась!

– Ничто, – подхватила за ним соседка. – Зато приданного князю немало принесет. Вон сидит болезный, ни жив, ни мёртв от радости!

– Чего ему радоваться?

– А о чём печалиться?

– Так ведь, не по нраву, поди, чужой кусок-то доедать!

– Грех вам такое говорить! – попытался кто-то пристыдить захмелевших гостей, но его не слушали.

– Вот народ, – покрутил головой Пушкарев. – Наболтают по пьяни с три короба, а потом на съезжей удивляются, за что их так.

Сам он хоть и пил наравне со всеми, признаков опьянения не показывал, говорил помалу, всё больше слушая других и запоминая, кто чем отличился.

– Про что это ты, милый друг? – переспросила не расслышавшая его Авдотья.

– Да так, – без тени улыбки отвечал ей муж, – размышляю, где наша дочь богоданная?

– Так она же подружка невесты, – развела руками мать. – Должно там где-то.

– Ну-ну.

– Гляньте, государь молодым подарки жалует! – прошелестело по рядам и все на время, замолчав, как зачарованные, принялись с утроенным вниманием следить за действом происходящим далеко впереди.

Надо сказать, что беспокойство приемного отца Марьи Пушкаревой были не совсем напрасны. Потому как девушка, улучшив минутку, ухитрилась ловко улизнуть ото всех, благо вельяминовский терем был ей хорошо знаком. Быстро пройдя неприметными сенцами, она оказалась рядом с горницей, отведенной для царевых стольников. Там они перед началом пира наскоро перекусили, чтобы не зыркать голодными глазами на царские блюда и отправились править службу. То есть, прислуживать царской чете за столом, подавать подарки и вообще, мало ли что их царским величествам может понадобиться.

Теперь горница была пустая, но Марье, по всей видимости, это и было нужно. Быстро прошмыгнув в неё, она спряталась в небольшой нише, сплошь завешанной шубами царских слуг. Через несколько минут показался озабоченный чем-то Петька Пожарский и принялся озираться, как будто ожидая чьего-то прихода. Никого не дождавшись, он плюхнулся на скамейку и вытерев со лба пот, тяжко вздохнул.

– Где же ты, краса моя ненаглядная, – вырвалось у него.

– Али потерял кого, Пётр Дмитриевич? – проворковала подкравшаяся сзади к стольнику Машка и со смехом закрыла ему глаза руками.

– Кто здесь?! – дернулся было тот.

– А ты кого искал, княжич? – в голосе девушки звякнул металл, как будто лязгнули стальные зубы капкана.

– Машенька! – расплылся тот в глупой улыбке, и, рывком обернувшись к ней, попытался обнять. – Тебя искал, любимая!

– Ишь, какой шустрый! – тут же вывернулась из его рук Пушкарева. – Только что признать не мог, а теперь уж и любимая! Да ещё и обниматься лезет!!!

– Ну, прости, – взмолился парень, по опыту знавший, что та легка на расправу. – Только мочи нет более, с тобой в разлуке жить! Как увижу тебя хоть на минуточку, будто зорька ясная взошла, даже если непогода на улице. А когда нет, тоска съедает черная…

– Сладко поешь, Пётр Дмитриевич! Видать многим девам красным таковые слова говорил прежде, что теперь без запинки сыпешь?

– Грех тебе такое говорить, Марья Анисимовна! Богом клянусь, что кроме тебя никого и никогда не любил и слов таких никому не сказывал…

– Врешь, поди.

– Лопни мои глаза!

– Вот дурной, – засмеялась девушка. – Кому ты такой нужен будешь, без глаз?

– Что глаза, – простонал в ответ раненный стрелой Амура. – Коли тебе не нужен, так и жить не за чем!

– А с чего ты взял, что не нужен?

Услышав последние слова Петька, не веря своим ушам, встрепенулся и снова кинулся в атаку.

– А раз нужен, то не гони прочь!

– Кто ж тебя гонит, малахольный?

– А раз не гонишь, то позволь в уста сахарные поцеловать! – подался к ней парень.

– Ишь, какой лакомый! – лукаво усмехнулась Машка, но отодвигаться не стала и чрез мгновение их губы соединились.

Княжич Пётр Пожарский, несмотря на молодость, успел отличиться на войне, хорошо зарекомендовать себя на царской службе в Кремле, но вот целоваться ему пока что не приходилось, однако недостаток опыта он с лихвой компенсировал энтузиазмом.

– Руки-то придержи! – попыталась пресечь его пылкость тяжело дышавшая девушка.

– Ладно, – выдохнул тот и счастливо улыбнулся.

– То-то что ладно! – сердито отозвалась Пушкарева. – Чего лыбишься, как пришибленный?

– Ну чего ты, Маша…

– Ничего! Я тебе руки распускать не разрешала!

– Прости, любимая. Не буду больше!

– Зарекался кот сметану воровать!

– Сказано, не буду!

– Ладно. Пора мне, а то, поди, хватились уже…

– Погоди хоть минуточку.

– Некогда, Петя. Пойду я.

– Маш…

– Чего ещё?

– Давай убежим!

– Как это?

– А так. Ты и я и никого больше!

– Что, – сообразила девушка. – Батюшка сказал, что благословления не даст?

– Да, – обреченно вздохнул княжич.

– Почто так?

– Ну, это, – замялся молодой человек.

– Родом не вышла?

– Ага.

– И ты решил уводом взять?

– А что делать?

– Вот что, Петенька! – решительно заявила парню Пушкарева. – Ты, конечно, роду старого и честного, однако и я не за печкой найденная. И уводом, без родительского благословления ни за тебя, ни за кого иного не пойду, так и знай!

– И что делать? – растеряно повторил Пожарский.

– Господи, я думала один в Москве дурачок – Митька Щербатов, а оказывается и похлеще его есть! Уж на что тот бестолковый, а и то своего добился.

– К царю в ноги упасть? – сообразил княжич.

– Сам думай.

– Погоди-ка, – задохнулся тот от неожиданной догадки. – Стало быть, правда, что ты его дочка?

– Петя, ты совсем дурак? – фыркнула от смеха девушка. – Государь всего-то на десять годов меня старше! Нешто непонятно?

– Ну…

– Баранки гну! К тому же, будь я царевной, разве не сыскали бы для меня хоть какого-нибудь завалящего заморского королевича или принца?

– Наверное, сыскали…

– Вот то-то же! – назидательно заявила молодому человеку Марья и убежала прочь.

Успела она как раз вовремя, потому что государь с государыней уже собирались возвращаться в Кремль.

– Где вы были, дитя моё? – поинтересовалась Катарина. – Я вас совсем не видела, после того как начался пир.

– Я была здесь, моя госпожа, – начала было девушка, – просто…

– Ладно, – перебила её царица. – Нам пора и я хочу, чтобы вы сопровождали нас.

– Как прикажете.

– Прекрасно. Давайте собираться.

– Простите мне мою дерзость, Ваше Величество, государь тоже уезжает?

– Спросите у него, милочка, если вам так интересно!

Услышав столь резкий ответ, Пушкарева тут же прикусила язык и принялась помогать царице с одеждой. Вместе с другими фрейлинами она помогла своей госпоже облачиться в шубу, одеть на голову меховую шапочку, потом быстро оделась сама, после чего все вместе тронулись к выходу.

Судя по всему, царь тоже покидал празднество, потому что во дворе суетились холопы с лошадьми. Рассаживались в седла придворные и охрана. Особенно выделялись гарцующие на отборных аргамаках стольники в белых кафтанах, среди которых она заметила Петьку.

– Где же наша карета? – сухо поинтересовалась государыня, наблюдая за творившимся вокруг бедламом.

– Если вам будет угодно, я сейчас же узнаю, – вызвалась Маша.

– Нет, – помотала головой Катарина. – Лучше пошлите кого-нибудь из слуг или придворных, а сами останьтесь со мной.

– Как прикажете, – поклонилась ей девушка и, бросившись вперед, замахала рукой, привлекая внимание Пожарского.

Заметив её сигналы, тот немедля соскочил с седла и бросился к ним навстречу.

– Ты что, Машенька? – встревоженно спросил он, одновременно кланяясь царице.

– Государыня велит узнать, где её возок?

– Известно где, – ухмыльнулся княжич. – В соседнем дворе стоит.

– У нас что ли?

– Ну да.

– Почто?

– Так свадьба же! Гостей столько понаехало, что все подъезды загородили своими санями. Вот ей богу, яблоку упасть негде. Сейчас стрельцы их распихают, тогда и подадут.

– Что он говорит? – поинтересовалась Катарина.

– Он говорит, что делается всё возможное и скоро карета будет.

– Поскорее бы.

Пока они говорили, из дверей вышел царь, сопровождаемый обоими женихами и Михальским.

– Уезжаешь уже? – с легкой обидой в голосе пробасил Вельяминов.

– Не хочу вам стеснять, – примирительно отозвался я.

– Грех тебе такое говорить, Иван Федорович! Да разве ж ты нам в чём мешаешь? Митька, проси дорогого гостя остаться!

– И вправду, государь, – нерешительно поддержал его просьбу Щербатов. – Не обижай нас.

– Ну чего вы, в самом деле? Бросили гостей, невест, то есть уже жён. Ступайте к ним, а то украдут ещё, чего доброго.

– Пусть только попробуют, – криво усмехнулся Корнилий.

– А ты куда намылился? – обернулся я к нему. – Ещё гулять и гулять. Слышишь, как шумят?

– Кошка с дома – мыши в пляс!

– Вот-вот. Правда, идите, выпейте еще, как следует. Тебе, кстати, разливать…

– Найдется, кому налить, – возразил литвин. – К тому же молодым пора в спальню, а гости и сами мимо рта не пронесут.

Упоминание о спальне не добавило мне настроения и я, махнув им на прощанье рукой, стал спускаться по лестнице и почти столкнулся внизу с Катариной и её придворными.

– Вы уже здесь?

– Как видите.

– А где ваш экипаж?

– Мне сказали, что скоро будет, а, впрочем, кажется вот и он.

– Прекрасно.

– Вы поедете верхом?

– Это вы так намекаете, что все места заняты? – съязвил я в ответ.

– Вовсе нет, и если вам будет угодно…

– Только если это доставит вам удовольствие!

– Тогда садитесь.

– После вас, моя госпожа!

Перед нами и впрямь остановилась поставленная на полозья карета, привезенная из Мекленбурга и, спрыгнувший с запяток слуга отворил нам дверцу. Какая нелёгкая заставила меня согласиться ехать вместе с женой я и сам не знал. Скорее всего, дело было в количестве выпитого и не нашедшей выход злости.

Первой в экипаж села Катарина, затем на противоположном сиденье устроился я, а девушки фрейлины застыли в нерешительности.

– Мария, Анхелика, ну что же вы? – вопросительно посмотрела на них царица.

Пушкарева не заставила себя больше ждать и, впорхнув вслед за нами, села рядом со мной. Вторая тут же последовала её примеру, но устроилась рядом со своей госпожой. Едва за ними захлопнулась дверца, кучер взмахнул кнутом, и карета в сопровождении охраны двинулась вперед.

– Маха, а ты что же на свадьбе не осталась? – тихонько шепнул я сидевшей рядом девушке.

– Это я приказала фройлян Пушкаревой сопровождать нас, – пояснила жена.

– Ух ты, – удивился я. – Вы стали понимать по-русски?

– Не надо хорошо знать язык, чтобы понять ваш вопрос, – дернула под шубой плечами Катарина. – Но я, действительно, предпочитаю, чтобы рядом со мной был кто-то понимающий речь наших подданных и способный перевести её мне.

– Вот как?

– Именно. Прежде это было обязанностью госпожи Вельяминовой, но в связи с её замужеством, у меня осталась только Мария.

– Вы, как будто опечалены этим?

– Нисколько. Полагаю, что статс-дама из новоиспеченной княгини Щербатовой получится не хуже, чем фрейлина.

– Если только я не пошлю её мужа воеводой куда-нибудь в Тмутаракань.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно. Так что, пусть ваши придворные дамы тоже изучают русский.

– Боюсь, что пока большинство из них преуспели в этой науке ещё менее меня.

– Значит, опять Машке отдуваться, – ухмыльнулся я.

– Ваше Величество, – неожиданно подала голос молчавшая до сих пор Пушкарева. – Многие русские девушки, служащие в покоях государыни, научились понимать немецкую и шведскую речь.

– Да ладно?

– Это так, – была вынуждена признать Катарина. – Я обратила внимание, что некоторые из них начинают выполнять приказы, не дожидаясь перевода. Не знаю, чем вызван такой прогресс, но не могу его не отметить.

Пока мы так беседовали, наша кавалькада добралась до Боровицких ворот и торжественно въехала в Кремль. Скоро карета остановилась перед Красными сенями Большого дворца, и мы расстались. Катарина с девушками отправилась на свою половину, а я остался с Михальским.

– Государь, вы разгневаны? – спросил мой телохранитель, пока слуги помогали снимать мне облачение.

– С чего бы? – недовольно буркнул я в ответ.

– Мне так показалось, – пожал плечами литвин.

– Договаривай!

– Вы же слышали этот наглый возглас?

– И что? – снова вопросом на вопрос отвечал я.

– Вы хотите знать кто это?

– Не велика загадка. Княгиня Лыкова, конечно.

– И что вы намерены делать?

– Ничего. Не царское это дело на дурные бабские вскрики внимание обращать!

– Да, но её муж явно опять что-то замышляет.

– Он всю дорогу что-то замышляет, – скривился я как от зубной боли. – Но Анастасия Никитична – родная сестра Филарета! Оно мне нужно сейчас с патриархом погавкаться?

– Конечно, – поспешно согласился Корнилий, – но она была не единственной. Эти слова повторили ещё несколько человек.

– Скажи их имена Ивану Никитичу, пусть займется. А заодно может и сестрице своей мозги вправит.

– Полагаю, он слышал этих людей не хуже меня.

– Точно. Он ведь сидел неподалеку… ладно, утро вечера мудренее. Давай посмотрим, примет ли он меры, и если да, то какие.

– Как вам будет угодно.

Тем временем, пока камеристки и служанки разоблачали Катарину для сна, она принялась расспрашивать Машку.

– Дитя мое, вам понравилась свадьба?

– Да, Ваше Величество, – односложно отвечала та.

– Вы, наверное, тоже мечтаете о красивом женихе и пышной церемонии?

– Нет, Ваше Величество.

– Отчего так?

– Мне ещё рано думать о таких вещах.

– Вы, несомненно, правы, но я слышала, что в вашей стране принято выдавать замуж совсем юных девушек.

– Это так, но я всё равно не тороплюсь.

– Похвальное благоразумие. Но ведь про вашу подругу Алену нельзя сказать, что она вышла замуж слишком рано. Впрочем, князь Щербатов весьма видный молодой человек и, кажется, принадлежит к местной аристократии, не так ли?

– Именно так, – скривила губы девушка.

– Но вам он не нравится?

– Не слишком.

– Вероятно потому, что вам больше по сердцу один из молодых стольников, что прислуживали сегодня нам во время пира?

– Ваше Величество несколько преувеличивает, – смутилась Маша.

– Разве? А мне показалось, что вы встречаете его ухаживания более чем благосклонно. Неужели это пустое кокетство?

– Вовсе нет, моя госпожа, – вспыхнула Пушкарева. – Просто дело в том…

– И в чем же?

– Видите ли…

– Смелее, милочка. Обычно из вас не приходится вытягивать слова клещами.

– Дело в моем происхождении, Ваше Величество. Князья Пожарские – Рюриковичи, а я дочь простого стрельца, сумевшего выдвинутся на службе у нашего государя. Дмитрий Михайлович – боярин и один из богатейших людей в царстве и никогда не даст своего согласия на подобный брак.

– Вот оно что, – задумалась царица. – Однако, мне казалось, что до того, как мой супруг стал царем, князь Пожарский вовсе не имел такого значения как сейчас, не говоря уж о богатстве. Это так?

– Простите меня, Ваше Величество, я простая девушка и вовсе не разбираюсь в таких вопросах…

– Полно, милочка. Да, вы невысокого происхождения, это верно, но вместе с тем благоразумны и рассудительны. А уж полковник Пушкарев… кстати, он точно ваш отец?

– Нет. Он женился на моей матери и усыновил нас с Глашей. Это моя старшая сестра.

Тем временем, камеристки закончили свою работу и с поклонами удалились, оставив царицу с её юной придворной наедине. Катарина, несмотря на то, что в спальне было жарко натоплено, зябко повела плечами и присела на кровать. Маша вопросительно взглянула на неё, и хотела было попросить разрешение удалиться, но наткнулась на цепкий и внимательный взгляд госпожи.

– Вам ещё что-нибудь нужно, Ваше Величество?

– Нет, пожалуй. Хотя… скажите, как давно вы знаете государя?

– Очень давно. Я была ещё совсем маленькой, когда впервые увидела его в Устюжне, где мы жили тогда.

– И он перевез вашу семью в Москву?

– Именно так.

– Хорошо, ты можешь идти.

– Доброй ночи, Ваше Величество.

Катарина проводила её глазами и крепко задумалась. Иоганн нисколько не скрывал, что, будучи лишен общения с собственными детьми, очень привязался к этой девочке и потому оказывал ей и её семье покровительство. Но только ли в этом всё дело? Несмотря на маску лихого вояки, бабника и авантюриста, её муж был вовсе не так прост. Совсем не редко за его, на первый взгляд, спонтанными поступками скрывался хитрый замысел и просто дьявольская расчетливость. Что-то во всей этой истории было не так, но что именно?

– Вы еще не спите, моя госпожа? – прервал её размышления чей-то шепот.

– Почему ты так задержалась, Ингрид? – не поворачивая головы, спросила царица.

– Ваш благородный супруг пожелал навестить детей, – пробурчала нянька принцессы Евгении.

– Разве они ещё не спали?

– Разумеется, спали. Но он все равно прошел к ним.

– Но, зачем?

– Откуда мне знать. Он по очереди поцеловал их, поправил одеяла, немного посидел и только потом отправился к себе.

Это была ещё одна странность Иоганна Мекленбургского. Большинство аристократов и владетельных особ в Германии и Швеции весьма мало занимались воспитанием собственных детей, перекладывая эти обязанности на нянек и нанятых учителей. А он, несмотря на занятость, старался находить время, чтобы поиграть с ними, рассказать какую-нибудь занимательную историю или хотя бы поцеловать перед сном. Такое поведение более приличествовало какому-нибудь простолюдину, а не наследнику древнего рода, увенчанному сразу несколькими коронами. И об этом тоже следовало поразмыслить.

Для девиц находящихся в услужении у царицы в Большом дворце было отведено несколько горниц. Одни в них жили постоянно, другие, такие как Пушкарева и Вельяминова останавливались там только когда ночевали в Кремле. Вот в одну из таких комнат и направлялась сейчас уставшая за долгий день Маша. Осторожно ступая, чтобы никого не потревожить, она тихонько проскользнула в дверь и присела на кровать.

Помещения для фрейлин были откровенно тесноваты. В небольших каморках ютились, как правило, три-четыре девушки. Больше кроватей там просто не помещалось, а если по каким-то причинам нужно было разместить больше народу, то спать им приходилось либо по очереди, либо располагаться на сундуках, лавках или даже полу. Собственных холопок для ухода за одеждой и прочих нужд им не полагалось, но можно было за небольшую мзду нанять дворцовых.

Если русские боярышни и дворянки могли время от времени отдыхать от всего этого у себя дома, то немкам и шведкам приходилось тяжко. Отчего между ними нередко вспыхивали недоразумения. Правда, правящая железной рукой своими придворными царица Катарина терпеть не могла свар, так что сор из избы фрейлины старались не выносить.

– Это ты, Мария? – сонно пробормотала соседка Кайса, одна из немногих шведок с которой они могли считаться подружками.

– Да, я.

– Государыня вернулась?

– Только что.

– Жаль, я надеялась, что она задержится на этой свадьбе и утром встанет не так рано, так что можно будет хоть немного поспать.

– Боюсь, что даже если бы Её Величество плясала там всю ночь, утром она всё равно поднимет нас ни свет, ни заря, – устало усмехнулась Пушкарева. – Так что спи, пока можно.

Увы, последовать этому совету Кайса не успела, потому что вслед за Машей в их спальню зашла Анхелика – фрейлина с которой они сегодня были на пиру.

– Что-то ты задержалась, – злобно прошипела она. – Наверное, опять нашептывала государыне разные гадости про нас?

– О чём ты говоришь?

– Не прикидывайся невинной овечкой московитская дрянь! Думаешь, я не сообразила, о чем ты толковала в карете? «Русские девушки научились понимать немецкую и шведскую речь», – кривясь от отвращения, передразнила она Машу. – Пфуй! Необразованные дуры, грязные свиньи, тупые коровы!

– Заткнись, мерзавка! – побледнела Пушкарева.

– Как ты меня назвала? – опешила немка. – Ах ты – русская шлюха, да если я доложу государыне, что ты вместо того, чтобы прислуживать ей занималась блудом с этим стольником, тебя выгонят, как шелудивую шавку!

– Не суди по себе, – огрызнулась Мария. – Если тебе успели задрать подол добрая половина офицеров из полка барона фон Гершова, это не значит, что все такие!

– Да я тебе! – взвилась Анхелика и попыталась дотянуться до волос своей обидчицы, но её руку перехватила Кайса.

– Тихо вы обе! – рассержено заявила она им. – Мне вовсе не хочется завтра получить наказание из-за вашей драки, так что успокойтесь и отправляйтесь спать, а то, видит Бог, я сама на вас донесу!

– Мы после договорим, – многообещающе заявила немка и отправилась восвояси.

– Спасибо, – поблагодарила Машка свою заступницу.

– Не за что, – усмехнулась та. – Однако тебе следует быть осторожнее. Теперь, когда твоей подружки Алёны нет рядом, многим захочется поквитаться за твой острый язычок. Как ты сказала? Задрали подол офицеры? Слушай, неужели их было так много?

– Я им со свечкой не стояла, – отозвалась Пушкарева, уже досадуя, что наговорила лишнего. – Но вполне может быть, что это были не только начальные люди. Уж больно красивая у них форма, а Анхелика не особо умна, чтобы в ней разбираться.

– Ты неисправима, – зажимая рот от смеха, с трудом проговорила Кайса.

– Горбатых могилами исправляют.

– А то, что она говорила, – немного успокоившись, продолжила расспросы шведка. – Ну, про тебя с этим стольником?

– За кого ты меня принимаешь?

– За очень хитрую и смышленую бестию. Кайся грешница!

– Ничего не было!

– Так-таки и ничего?

– Ну ладно, он попытался меня поцеловать.

– А ты?

– А я не стала отодвигаться.

– Ах ты – маленькая чертовка! Ладно, раз уж эта дура все равно разогнала мой сон, лезь сюда и расскажи мне все про свадьбу. В каких платьях были твоя подружка Алёна и княжна Долгорукова. Как проходило венчание и что им подарили государь с государыней. Давай, рассказывай и не забудь ни малейшей подробности. Мне ужасно интересно, все связанное с замужеством.

– Но ведь уже поздно, – сделала вялую попытку отбояриться Машка.

– Ничего не знаю, – безапелляционно заявила в ответ Кайса.

– Ладно, слушай, – начала свой рассказ Пушкарева.

Забранное тонкой слюдой окошко не слишком хорошо пропускает свет, однако было понятно, что на дворе совсем уже рассвело. Пробудившийся ото сна Дмитрий Щербатов очумело дернулся и, оторвавшись от подушки, принялся озираться.

– Сон дурной приснился? – тихим голосом поинтересовалась лежавшая рядом Алёна.

– А, что? – непонятливо переспросил тот, уставившись на молодую жену.

Новоиспеченная княгиня, несмотря на распущенные волосы, выглядела строго, и даже немного печально. Глаза её покраснели, а руки нервно теребили локоны.

– Ничего, – отрезала она. – Вставать надо, сватьи уж сколько раз заглядывали.

– Зачем?

Та только головой крутнула от такой непонятливости и, откинув тяжелое рядно, встала и показала рукой на красное пятно на простыне.

– За этим.

Сообразивший, наконец, в чем дело Дмитрий почувствовал облегчение пополам со стыдом. Вчера, сидя за свадебным столом, он не раз видел косые взгляды и слышал ехидные перешептывания гостей. Да что там чужие люди, если тетка Анастасия Никитична и та не постеснялась, а родной дядюшка хоть и промолчал, но глядел так, что лучше бы ругался.

Ото всего этого он так напился, что едва помнил, как дружки довели его до спальни. После этого они закрыли двери и встали у них с обнаженными саблями, а хмельной Митька во все глаза смотрел на ждущую его Алёну. Девушка с поклоном усадила его на кровать, затем, опустившись на колени, стащила в знак женской покорности сапоги, а потом… потом он обеспамятел.