Текст книги "Круги Магистра"

Автор книги: Иван Тяглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Аль застонал, пошевелился, и Вадим бросился к нему, взял за острые тощенькие плечи, приподнял.

– Что, маленький...

– Вадик... он... он врет, плесень приходит после. Черное Оружие, оно не убивает таких...

Вспышка ударила в полутьму палаты, горячим ветром ожгло щеку Вадиму. Он упал, закрывая телом мальчика. И – короткое, как выстрел, воспоминание...

...Гранька повеселел немного, болтал ногами под столом, требовал лимонаду. Аль вдруг перестал жевать бутерброды.

– Ты чего?

– Магистр, до каких пор мы будем бегать от всякой мрази?

– На Великих равнинах большинство отвернулось от нас. Даже восставшие не очень понимали, за что дерутся, шли в бой от отчаяния. И... я не мог больше видеть, как вас убивают...

Аль мрачно молчал. Потом соскочил с табурета, отпил лимонад прямо из бутылки, подошел к окну.

– Ты куда? – Мальчик стоял, и яркое синее небо без бомбардировщиков и боевых дирижаблей смотрело в окно. На тонкое лицо Аля лег темный блик.

– Я не про то. Кольца Миров погибают не только от войн. Магистр, когда-нибудь придется стоять до конца...

До конца... Он вскочил. Меч с шелестом вытянулся из ножен. Второй выстрел Виталя пробил портьеру и высек искру из каменного подоконника, а третьего не было. Стражник вылетел в коридор, потеряв револьвер, придерживая рассеченную ладонь. Магистр прыгнул следом.

...И согнулся, задыхаясь, от удара окованного приклада под ребра.

ПРИОЗЕРСК. БАРРИКАДА

Осень сменила лето точно по календарю. Вчера Тимка, собирая учебники, уныло рассуждал об ужасной школьной форме, способной при таком солнце довести кого угодно до белого каления. А сегодня закрутило, с утра по озеру дунуло на Приозерск ясной холодной свежестью и враз осыпало дворовые тополя первой желтизной. Учителя, обрадовавшись непонятно чему, влепили пятому-гэ неподъемные домашние задания и поздравили с новым учебным годом. Уроки Тимка отложил до вечера: все равно проверять будут, мама вот вообще думает, не нанять ли прямо теперь репетитора. Ах, институт, ах, институт... Попробуй доживи до него при таких заданиях.

Замурлыкал звонок у двери, Тимка вприпрыжку кинулся открывать. По дороге, естественно, зацепил и с грохотом обрушил табурет. В дверь позвонили еще раз, настойчивее. Свет в прихожей Тимка, конечно, не включил, а потому с трудом нашарил под гладким дерматином хитро поставленный замок.

– У тебя дома есть кто? – на пороге стоял хмурый встрепанный Гранька, через плечо – большой вещмешок. Такой был у Вадима, когда тот уходил. Тревожный сквознячок побежал через прихожую.

– Да проходи ты, сейчас пообедаем вместе.

– Ага. – Гранька свалил брезент в угол, смущенно улыбнулся. – Мне хозяйка третий день ничего, кроме картошки, не дает, говорит: когда, мол, еще квартирант вернется да заплатит.

– Вот дура! Давай к Жене сходим, он с нею разберется. Значит, пока с Вадимом жили, все нормально, а как человек один остался...

Гранька снова улыбнулся, взъерошил длинные, соломенного цвета волосы, глаза его, серые, необычно яркие, потеплели, стали будто глубже. Сквознячок недовольно убрался на улицу.

– Погоди, – он споро растянул завязки мешка. – Там клинки, латы, мои и Аля, но главное – вот... – Поднатужившись, он вынул из лязгнувшей кучи что-то тяжелое, тускло блестевшее мрачной бронзой. Громоздкая подставка, изогнутая, как рога африканских буйволов, виденных Тимкой в зоопарке, держала непонятный инструмент или прибор. Звонкая дуга соединяла стороны металлического угла, в вершине которого крепилась ходившая по дуге стрела, нижний конец ее, широкий, закругленный, смахивал на маятник. Тимка присмотрелся. По дуге ровной строчкой протянулись полустертые знаки или какие-то буквы. Странные отзвуки поплыли в комнате. Где-то очень далеко океанский прибой хлестал пеной по линзам маячных башен, гремели вулканы, легко, как мальчишки мячом, играя стотонными глыбами, шумели под тропическими ливнями леса, а за ними вставали грозные, покрытые льдом хребты.

– Что это? – прошептал Тимка. И подивился, как его тихий шепот отозвался долгим звенящим эхом.

– Еще не все... – На свет появилось что-то вроде подсвечника с хрустальным шаром – он покачивался на острие тоненькой иглы, торчавшей из верхней чашечки. Тимка недоуменно поглядел на груду жестяных скорлуп фехтовальных лат, которые почему-то не сломали в мешке крохотный кончик иглы.

Когда "подсвечник" встал рядом со стрелой-маятником, Тимка вздрогнул. Призрачный, невидимый почти закружился по комнате легкий вихрь, шорохи стали словно отчетливее, и мальчику почудилось, будто опять впереди ночная дорога за горизонт, а под ногами, вместо паркета, шуршит ее серебристая пыль.

– Вот, – сказал Гранька, убирая шар подальше. – Никогда не ставь их рядом, а то уйдешь – и следов не останется.

–

–

И тут с улицы донесся отчаянный крик.

– О-ой, убили!.. – голосила соседка тетя Валя, человек вреднейший, а кроме того, склонный все перевирать, поэтому вначале Тимка даже усмехнулся. Но послышалось завывание "скорой". Подбежав к окну, они увидели, как появился милиционер и начал что-то объяснять выскочившим на шум пенсионеркам.

– Бежим, посмотрим, – предложил Гранька.

– Вот еще, на этих дур...

– Пожалуйста... – тихо произнес Гранька.

А на улице вдруг замолчали, в наступившей суровой какой-то, пронзительной тишине, как боль неожиданной раны, прорезались невнятные всхлипы, безутешный тихий плач. Тимка отшатнулся от окна, словно это была раскаленная печь. Там, внизу, плакала мама Алешки.

...Горн ему вручили на рассвете. С озера притащился туман, солнце красным неровным кругом вылезло над водой, не грело, и Алешка ежился от сырого холодка утра.

– Вот, – ехидно заметил кто-то из рыцарей, – а если настоящий холод или беда?

– Ничего, – решительно сказал Аль и улыбнулся Алешке. – Ты не бойся, ты теперь утренний горнист, и солнце на восходе будет встречаться с твоей песней... И сразу согреет...

– Разве сигнал горна – песня? – замирая, спросил Алешка.

– Конечно, только это не у всякого выходит.

Лучи одолели наконец туман, прошли сквозь него теплой золотисто-розовой волной, и Алешка, белобрысый, в желтой рубашке, сам казался солнечным лучиком, замершим вдруг на гребне стены.

Это он пробрался в раздавленный бульдозером Город и упрямо, до головокружения, играл утреннюю песню, только стала она тогда иной: строгой и печальной...

По лестнице – через несколько ступенек. Тимка чуть не загремел под конец. Вцепился в перила, удержался, выскочил на улицу. Отчаянно, будто это могло еще что-то изменить, протолкался вслед за Гранькой к милиционеру.

– Это у озера случилось. Ну, где эти ребятишки все строили... Сарай там есть, склад... Охранник решил только попугать. У него в ружье и пуль-то не было, соль одна. А в мальчика попала револьверная пуля, которая вообще не могла вылететь из этого оружия.

Милиционер мог теперь говорить что угодно, а пуля ударила Алешку со спины. Он выронил жестяной флажок-флюгер, за которым ходил в развалины, и упал.

Тимка растерянно обернулся: так не могло быть. И теперь не было ощущения беды, а только одна тупая невнятная боль, делавшая весь мир плоским и тусклым. Взрослые продолжали что-то говорить, расходясь понемногу, бормотали врачи с подкатившей "скорой": "Увезли... Да... часа четыре назад... мать домой... с ней медсестра... уколы... сама чуть в больнице не осталась. Так понятно, горе-то..." – Слова крутились мутным водоворотом бестолково, безнадежно... Врач в пластиковом переднике поверх белого, с желтыми подпалинами халата отошел к милиционеру и взял сигарету, закурил, ломая непослушные спички трясущимися пальцами.

– Что?

– Там сразу не было никакой надежды...

– Пулю извлекли?

– Да... Ваши ею уже занимаются... Да елки же, – промычал он, с остервенением вытирая угол большого, припухлого рта тыльной стороной ладони.

Тимка видел – не видел, не понимал...

– Там, на пуле... даже клеймо поставлено... два таких скотских квадрата один в другом...

– Ну хватит, Сергей... Да ну же... – досадливо сморщился милиционер. А Гранька вскинулся вдруг, как подброшенный пружиной.

– Там правда было клеймо?

– А вы что здесь делаете? – оглянулся милиционер. – Пошли отсюда!..

– Рука его протянулась пихнуть Тимку. – Оставьте мальчишку! – хрипло крикнул врач, он даже махнул рукой с сигаретой, губы у него тоже тряслись.

– А ты, между прочим, занимаешься разглашением!

– Вы все равно ничего не узнаете... – медленно и устало, по-взрослому сказал Гранька.

– Дурак ты, – угрюмо ответил милиционер. Отошел к пенсионеркам, начал спрашивать о чем-то, те сидели, как пришибленные.

Врач подвинулся к Граньке.

– Этот мальчик... ну, которого сегодня... – нервно потер лоб кончиками пальцев. – Он вашим другом был?..

"Был?! Ну почему вы его не спасли? Спасите его!!"

Руки врача потерянно дернулись.

– Тут ничего не сделаешь, такая пуля: все разворотило...

– Да, такая пуля... – жестко подтвердил Гранька.

– А ты знаешь? – удивился врач.

Тогда Гранька быстро присел, подобрал гвоздь и в два движения очертил на закаменелой дворовой земле знак: квадрат, косо вправленный в другой, большой.

– Так?

– А я ведь обязан сообщить в милицию... – пробормотал врач.

– А я им ничего не скажу, – Гранька говорил негромко, но врач поверил сразу. Промолчал, только брови его поползли вверх.

– У вас сейчас глаза на лоб вылезут, – сердито сказал Тимка.

– Наверно, – согласился врач, он снова затянулся, жадно вдыхая горький дым, будто спасался им от четкой и ясной мысли-видения: здесь и сейчас убивают детей.

– Слушайте, ребята, милиция милицией, но мутное это дело, непонятное; конечно, я чужой... Пожалуйста, если что, я недалеко здесь живу: Радищева, пять, квартира семнадцать.

– Это пятиэтажка через дорогу от Города, – прежним тоном то ли спросил, а скорее, подтвердил Гранька.

– Ну да...

– Сейчас вам страшно... А когда давили Город, где вы все были?! Добрые и хорошие?! – Гранька стоял бледный, глаза нехорошо взблескивали клинковой сталью. Врач попробовал пожать плечами:

– У меня дежурство, суточное, между прочим... А что я оправдываюсь?.. Бред какой... Ладно, в общем если что, давайте ко мне.

Он швырнул окурок под тополь, побрел к машине, сел там на порожек раскрытой задней двери, сжав виски бледными пальцами.

– Они-то тут при чем, – пробормотал Тимка.

– Они всегда ни при чем, – непримиримо отрезал Гранг. Не Гранька, а тот мальчишка с баррикад Великих равнин, заменивший убитого пулеметчика и попавший в плен, когда кончились патроны. И видевший, как рубят связанных людей пополам очереди крупнокалиберных пуль. Это рассказал Тимке сторож, тогда еще, на дороге. "Алешка... Зачем?.. Ведь здесь не было баррикад..." – Слова и мысли получились сами собой глупые и ненужные. Горячий ком запоздало подкатывал к горлу.

– Это была моя пуля, – сказал вдруг Гранька.

– При чем тут ты! – крикнул Тимка с отчаянием и резким вспыхнувшим страхом.

– Вот, – листок бумаги, незнакомой, голубоватой, хрустящей, надпись рукой Вадима:"Город. Мальчишкам Ордена". – Почитай, – сказал Гранька.

– "Ребята! Времени мало у меня и у вас. Попробуйте восстановить Город. Хотя бы одну башню. Лучше – ту, что ближе к фабричному сараю, восстановите в ней роспись Радуги. Художник живет на Канатной, дом восемь... Гранька! Отдай Шар и Стрелу надежному человеку. Получится с башней – поставишь там по "опрокинутому небу". Помнишь еще уроки? Грозовая звезда поднимается к зениту, а мы почти ничего еще не знаем. Запомни: в Кольцах Миров есть Черное Оружие. В ночь, когда Грозовая звезда встает в зенит, его можно пустить в ход. Как неизвестно, как остановить – тоже непонятно. Делали Древние Мастера. Но закрыть Границу ты сможешь, хоть на время. Еще: будь осторожен. Мы пошлем письмо, для этого придется открывать пути. Вместе с письмом к вам может попасть все что угодно и кто угодно. Держитесь!"

– Ты где его взял? – спросил Тимка.

– В развалинах Города, недалеко от сарая. Письмо и выстрел охранника открыли дорогу пуле.

– Ты думаешь, охранник – оттуда?

– Он даже не знает. Просто выстрелил солью, а попала пуля. Так случается на Звездных Путях.

– Как ты узнал, что там, у Вадима, что-то случилось, что было письмо?

– Ты еще услышишь, – ударила жесткой печалью мягкая Гранькина улыбка. – Ты же Рыцарь Радуги. Это – как колокол, только звучит дольше и немного иначе. "И Рыцарь слышит Весть издалека, и берет меч свой, и идет путями Земными или Звездными сразиться со Злом и положить предел могуществу его, как бы велико могущество не было", – Гранька говорил как-то странно, нараспев немножко, будто заклинание читал. – Это из старого устава. На Великих равнинах уже говорили проще и жестче, меня Аль научил по-старому.

– Значит, все-таки баррикада, – Тимка сам поразился твердости своего голоса, потому что, если честно, слезы уже крепко подмочили глаза и повисли на ресницах.

Гранька не удивился, спросил только:

– Когда собираемся?

– В двенадцать, там, где будет башня.

Где-то под аркой взревел мотоцикл, пронесся по двору, принимая облачные блики на серебристый обтекатель. Тимка вздрогнул.

– Опять охламон Васька на драндулете прикатил! У людей горе, а он!.. вновь пронзительно заорала тетя Валя. Кажется, у нее выходило громче мотоцикла.

– А вот такие и убить могут, да... Носятся, носятся, шею все никак свернуть не могут... – пошли поддакивать пенсионерки. Они и сейчас были непробиваемо уверены в своей правоте. Милиционер грустно присел на скамеечку, на него изредка просительно поглядывали. Бабушкам тоже было страшно, поэтому вопили старательно и громко.

"Охламон", поставив машину, топтался со шлемом в руках, соображая. Потом со стуком надел шлем на руль мотоцикла.

– Да тебе, теть Валь, разреши, ты бы всех мальчишек во дворе перестреляла! – сказал он негромко, но четко.

Крик сломался. Во дворе стало пусто и жутко. Милиционер поднялся и пошел прочь.

– Тима! – позвала мама, высунувшись из окна, там горел свет, кажется, работал телевизор. Как всегда. Мирно, привычно. Издалека плыли над двором печальные тихие переливы, похожие на плач и на колыбельную, а еще – как будто прощаешься с другом навсегда, и он, не оглядываясь, уходит к прозрачному горизонту. Мелодия оживила серые Драные дома, отдала им свою грусть...

– Тим, ты как хочешь, конечно. Тут дядя Женя пришел, вы с ним давно не виделись.

Музыка отзвучала, ушла в холодеющее небо. Двор сжался и потемнел под надвигающимися сумерками.

– Иди, – дотронулся Гранька до локтя. – А то весь уже пупырышками покрылся.

– Давай к нам, переночуешь, поешь, а завтра вместе в школу?

– Не, я завтра в школу вообще не пойду: отпрашиваться – только ругаться, а мне еще надо место одно проверить. – Гранька задумался. – Ты с Женей договорись: бревна, доски теперь нужны, и эта еще... путается, Марьниколавна. И наших всех предупредить надо.

– Ага... Только... ты не уходи, пожалуйста, насовсем... Вадик ушел, Аль...

– Ну что ты, – сказал Гранька как-то растерянно.

Тимка поднимался тихо, чуть не на цыпочках, со ступеньки на ступеньку по облупленной лестнице, а надписи со стен как всегда сообщали, что "Спартак" чемпион, что Васька – дурак и что тетя Валя – старая стерва.

И никому в этом пустом, холодном, подлом мире не было дела до маленького мальчишки, убитого сегодня на развалинах его сказки. И до самой сказки тоже... Никому? А как же все рыцари, оруженосцы, мастера? А ты сам? Или ушел Вадик, погиб Алешка, и все? Баррикада... вспомнил он, последняя линия обороны. Последняя...

Тимка вдруг сообразил, что уже с минуту стоит перед дверью в собственную квартиру. Он приподнялся на цыпочки, надавил звонок, его поставил повыше отец. "Чтоб меньше хулиганы жали", – объяснил он. Перед "глазком" мелькнул кто-то, заслонив свет.

– Заходи, гуляка, – Кашинцев, кисло улыбаясь, стоял на пороге. – Чего уроки не делал?

Тимка поглядел на него: "Ты что, не знаешь?"

– Слышал уже, – ответил на непроизнесенный вопрос Кашинцев. Почему-то обиженно и зло спросил: – Так что теперь? Всем помирать? Да заходи, чего на пороге встал...

– Жень, – сказал Тимка, сбрасывая сандалии. – Мы будем заново делать Город, там доски нужны, бревна, инструменты...

– Постой, – досадливо поджал губы Кашинцев. – Какой город? Вадим, что ли, вернулся?

– Нет, он письмо прислал. И еще, Жень, надо к Гранькиной хозяйке сходить, она ему без Вадима даже есть не дает, картошку только... – Тимка вдруг замолчал, наткнувшись на рассеянно-неприязненный взгляд. – Ты что, Женя?

– Ну, какой опять Город? Зачем? Разрешения нам не дадут. Снова скандалы, шум. Пошло оно к черту!.. Давай лучше в поход смотаемся. Подальше от всего. Граньку своего бери, других...

– Но это не просто Город! Это защита на Границе! – Холодное отчаяние стягивало губы.

– Да какая защита, какая граница? Один уже поверил! Задурил вам Вадим головы и смылся. Ну, проходи скорее, ужинать будем...

– Ничего, дядя Женя, вы не беспокойтесь, я сыт. – Тимка хотел сказать это холодно и гордо, но не получилось. Мир становился черным провалом, и он летел туда, падал, принимая в лицо жестокий налетающий ветер.

Меньше всего хотелось Тимке на следующее утро вылезать из постели. Мама заставила-таки выучить уроки, да и не сопротивлялся Тимка особо, просто сил на это не хватило. Сумрачно было на душе, но все же легче, чем вчера; пришла незнакомая жесткая решимость. Молча он съел завтрак, оделся под встревоженные взгляды родителей и, уклонившись от маминой попытки потрогать лоб, отправился в школу. Видимо, учителей смутил его вид, даже Серафима Юрьевна, обещавшая уже на второй день вытащить его к доске за пререкания, посверкала очками, вздохнула и объявила, что по ее мнению, ответ Тимофея Омельченко ни ему, ни классу пользы не принесет, а потому пусть Омельченко посидит и подумает о своем ужасном характере, наверняка явившемся причиной его нынешнего душевного расстройства. Она, похоже, могла еще многое сказать, но Тимка поднял голову и глянул в упор в бледные, защищенные очками глаза. Серафима вздрогнула и отвела взгляд. Как во сне просидел он математику и пение, не слушал ни обиженную Серафиму, ни долговязого Александбрисыча, даже обрадовался, когда тот развел на баяне какие-то бодрые завывания. Сигнал общего сбора был дан: темная черта у двери в столовую. Дюшку и Марчика предупредил сам.

Тимка пришел на место сбора последним. Трое устроились на автопокрышках, наполовину вкопанных в желтую песчаную полосу, Марчик болтался на турнике.

– Где Дюшка?

– Не придет он, – ответил Марчик. – Говорит, играйтесь, если хотите.

Тимка грустно оглядел ребят, уселся на покрышку. Так даже одну башню не осилить. Без инструмента, без дерева. Да из шестерых – трое малыши, оруженосцы. Значит, работать всего троим. Тимка отдал письмо Вадима Марчику, и тот прочитал его для малышей, внятно и разборчиво.

– Ты Шар и Стрелу видел? – задумчиво спросил Марчик, покачивая кудрявой черноволосой головой.

– Да.

– Правда – Магия?

– Правда... – Тимка поднял глаза. Чистое небо празднично сияло над головой, как бывает только осенью, прежде чем начнется пора ненастья. Они еще ничего не знали, и последнее, самое нужное доказательство Тимка никак не решался открыть, потому что стоило начать думать об этом, как страшный провал вновь раскрывался перед глазами и вчерашнее горькое отчаяние не давало дышать, спирало горло плотным колючим комком.

– Игра, – тихонько сказал Марчик.

Тогда Тимка, переглотнув, сипло сказал:

– Убили Алешку, вчера, пуля оттуда...

Марчик качнулся, темные глаза распахнулись широко и требовательно: "Ты пошутил, скажи, ведь это была просто глупая шутка?"

– Вчера вечером убили Алешку. Пуля была оттуда. Гранька ее узнал, повторил Тимка прямо и жестко.

– Как он мог узнать пулю?

– Гранька? Он же с Великих равнин, помнишь, что я рассказывал о Границе?

– С Кашинцевым говорил?

– Он от Города отказался.

– Тогда нам не построить даже башни... И неизвестно, сколько у нас времени. – Марчик поверил, сидел весь бледный, но говорил вроде спокойно, у его это как-то получалось.

Оруженосцы втихомолку ревели. Алешка такой уж был человек, больше всех возился с ними, его хватало на всю эту вечно хулиганящую, воюющую, поцарапанную команду. А как теперь?

– Тим, а Магия – она от размеров зависит? – спросил вдруг Марчик.

– От чего?

– Ну, длина, ширина...

– Нет вроде...

– У меня есть макет стены с росписью, я давно сделал, – смущенно сказал Марчик.

Тимка подскочил:

– Орден, слушай: в двенадцать часов всем, кто здесь, быть в Городе! Марчик, несешь макет, Шар и Стрела – у меня. Бегом!

–

–

Гранька стоял посреди бурого, ободранного и разровненного пустыря в громадном отпечатке бульдозерного трака. Совсем свежем. И задумчиво рассматривал высокий кирпичный сарай. Кирпич потемнел и слезился невесть откуда взявшейся влагой. Ржавые листы кровли кое-где топорщились и постанывали под ветром.

– Тим, вот почему Вадик сказал – строить здесь. Видишь? – На выщербленной красно-коричневой стене под балками кровли выступающие из кладки кирпичи образовали знак: квадрат в квадрате.

– Как на пуле, – прошептал Тимка.

– Потому и Город здесь построили... А развалины сегодня утром закатали, опять эти дуры приезжали, и тип какой-то на черной "Борзой", даже из машины не вылез.

– Попробуем? – Тимка поежился: ветерок свободно прохватывал через школьную форму.

– Нельзя без радуги, неизвестно, что вылезет, когда откроем пути. Если б здесь Вадик или Аль... Тимку знобило, то ли в самом деле от ветреной свежести, то ли прихватывала тревога.

– Думаешь, все соберутся?

– Надо, чтобы все. Нас и так мало, – отозвался Гранька. – Ушли же они из школы... К остановке сбегай, взгляни, как там.

– Ладно, только ты тут один...

– Да ничего со мной не сделается, – хмуро ответил Гранька.

Тимка бежал к шоссе, иногда оглядывался и видел, как одиноко сидит на сумке посреди пустыря мальчишка, как синеет озеро, отражая перечеркнутое реактивным следом небо. "А если его, как Алешку?.." Тимка загонял подлую мысль подальше, торопился. Страх за Граньку окатывал его непонятной тоскливой болью. "Не уходи от нас", – повторял он, как заклинание, которое должно спасти от всех несчастий любых миров, какие только есть во Вселенной.

О ребятах Тимка беспокоился попусту. Он прибежал с остановки, тревожась, что не было автобуса, что слишком внимательно приглядывался к нему милиционер, торчавший под табличками с маршрутами. А все четверо были уже на месте.

– Автобус сломался, – пояснил Марчик. Он стоял над макетом, большим, в рост оруженосца Стаськи. А сам Стаська, утоляя горе, насмерть рубился с разросшимся репейником. Фима с Игорьком сидели в стороне на расстеленной куртке Марчика, молчаливые и насупленные.

– Грань, ты где? – позвал Тимка.

Гранька высунулся из-за макета, что-то там выходило не так.

– Помоги, – позвал он.

Стена и впрямь походила на настоящую, даже на стену настоящего замка. Она дугой встала между двух башен и внутри по изгибу была проклеена, выглажена и раскрашена. Гранька ставил Стрелу между росписью и Шаром, подсовывал под тяжелую опору обрезок толстой доски, серый уже, подгнивший. Легкий гул защекотал уши.

– Подержи, – сердито сказал Гранька.

Стрела оказалась куда тяжелее, чем представлялось по виду. Тимка чуть было не выронил ее, пока доска не встала наконец надежно и прочно. Опора впилась в нее, вдавилась в дерево, но доска все же выдержала.

Гул двинулся тяжелым валом, воздух у стены задрожал и заметался, сворачиваясь в смерчи, по росписям мелькнули, запрыгали многоцветные искры. Краски наливались силой, свежели, и вдруг как занавес разошелся – дохнуло горячим ветром песчаных приморских дюн, которые уже не были нарисованы скверной краской на куске проклеенной и загрунтованной стеклоткани...

...От резкого толчка Тимка отлетел к пенопластовой башне макета. Гранька встал над ним и глядел испуганно расширившимися глазами: "Ты ведь сейчас ушел бы". Пустырь странно перекосился, вечер надвинулся вплотную за секунды, пока Тимку закрутило на Звездном Пути. Закат пускал алые и золотистые перья по легким летучим облакам, набегавшим от восточного горизонта.

Гранька повернулся к ребятам. Багровые закатные тени прошли над ним.

– Орден, слушай. Без Города и башни мы не сможем держать постоянную защиту. Остается стать на Границе заставой и драться... Драться по-настоящему, на смерть. И никто не сможет помочь. Взрослые не верят в сказки, а другие заставы далеко по Кольцам Миров... Оруженосцам лучше уйти.

– Вот еще...

– По уставу рыцарь не может прогнать своего оруженосца...

– Но может попросить помнить о доме! – И добавил Гранька горько: – Ребята, останьтесь живыми.

Тимка глянул на него отчаянно и зло: "Ты что, умирать собрался?!" Оруженосцы, только собравшиеся поскандалить, притихли.

– Бегите к шоссе...

Они пошли неуверенно, оглядывались.

– Скорее!... – крикнул Гранька.

– Ты что?

– Смотри! – Гранька вытянул руку к зениту. Там, полыхая зеленым огнем, сквозь последние языки закатного пламени пробилась невиданная звезда. – Тим, Марчик, возьмите клинки у меня в сумке. Они настоящие. В Приозерске живет один человек... он оружейный мастер, хотя работает библиотекарем. Я ходил к нему утром.

– А ты? Тебе тоже надо клинок?

– У меня другое... – Гранька кинулся к Шару. – Идите сюда, станьте по обе его стороны, повернитесь к сараю...

Где-то прорвался вопль милицейской сирены, и тут же его задушило тяжелое молчание Границы, разлившееся в воздухе. Нервно протрещал сторож, но не показался. Рукоять меча, удобная, чуть изогнутая, прижалась к ладони.

– Ребята, – сказал Гранька. – Я открываю пути...

Краем глаза Тимка успел заметить, как Шар повернулся на игле и вперед, в сторону сарая, прошла волна бледного света. Земля дрогнула, зашаталась, на Тимку покатилась глухая стена беспросветного мрака, изредка вспыхивающего злыми белыми прожилками, он даже обиделся поначалу: какая-то черная пакость вместо дракона или иного страшилища. "Пакость" замерла метрах в пяти от Шара и вдруг выбросила из себя, как таран, острое черное щупальце. Тимка успел только взмахнуть мечом перед собой. По земле ударил сноп искр, и отсеченное щупальце расплылось в воздухе легонькой серой мутью. Черная завеса затрепетала, подобралась, а потом медленно и страшно, как огромная волна прибоя, как цунами, вздыбилась, белые молнии ударили сверху, разбиваясь о клинки. Земля темнела, и пробегали по ней синеватые язычки пламени. Страха почти не осталось, враг казался не очень-то сильным, но вставший впереди Гранька обернулся, и стало видно плещущееся в глазах отчаяние. "Это – Черное Оружие!" – крикнул он через грохот белого огня. "Ну и что?.." Сверху, от гребня черной волны упал зимний ледяной ветер, он сек по глазам мелким льдом, забивал воздухом рот, не давая вздохнуть. Клинок ему нисколечко не мешал. И прямо через плотную стену холода ударила, ветвясь, такая молния, что сразу весь пустырь залило белым резким светом, а ребята оказались внутри огненного шатра. Тимка присел, Марчик уронил меч, Граньку отшвырнуло к стене с росписями. Ужас ударил под колени, свел тягучей болью живот, высек слезы. А шатер потускнел, но не погас, вроде даже стал плотнее, от стен его повеяло вдруг погребом, холодной сыростью, а с купола, подрагивая, свесились нити то ли паутины, то ли необычной плесени, уж, во всяком случае, вонь была подходящая. Стало темно, куда темнее, чем прежде. Гранька вскочил, взмахнул мечом, но тот завяз в нитях, и он еле выдрал клинок.

Снаружи послышалось шуршание, будто бродила здоровенная крыса. Кто-то бормотал там, перешептывался, просыпался мелкий стариковский смешок, не злобный даже: этакий хитренький, но, в общем, добродушный дедушка. Вот тогда стало по-настоящему страшно, и Тимка понял, что сейчас кинется к стенкам шатра, будет колотить в них кулаками и орать что-нибудь позорное.

"А как же Алешка? Ты ведь хотел..." – Он оглянулся. Гранька с Марчиком поднимали сбитую с подставки стрелу. На глазах Граньки блестели злые слезы, и, наверное, именно они сняли дурацкое оцепенение.

– Ворочайте, – выдохнул Гранька, а сам отскочил к Шару, присел там на корточки, смотрел, устанавливал что-то, едва касаясь иглы кончиками пальцев, командуя, куда сдвинуть опору Стрелы.

– Не дергайтесь, мальчики, – послышался снаружи ясный, странно знакомый голос. – Оставьте магические затеи и Звездные Пути взрослым разумным людям, тогда Черное Оружие вас не тронет. Это ведь не ваша атомная бомба.

– Обойдетесь, – четко сказал Гранька.

– Грань, давай, я с ним поговорю, – прошептал Марчик.

Гранькины глаза блеснули:

– Давай, пусть у них уши завянут.

Тимка мало что слышал, непросто ворочать по доске такую тяжесть. Наконец Гранька кивнул: "Хорош..."

– ...Конечно, конечно, мы очень разумные люди, мы подумаем над вашими словами и, конечно, примем их во внимание...

– Только быстрее, – откровенно ухмылялись снаружи. – Ледяная плесень – не слишком приятное общество.

Гранька выпрямился, стал напряженно, как струна, поднял вверх меч, взявшись одной рукой за кончик клинка, а другой крепко схватив рукоять.

– Я никогда еще так не пробовал... – прошептал он. Тимка подвинулся ближе.

– Ребята, давайте вместе...

Тимка и Марчик стали по сторонам, опустив мечи.

– Обманщики!!! – протяжно завизжали за стенкой, шатер разошелся, странные смутные тени или твари ворвались внутрь, но Гранькин клинок падал уже, описывая сверкающую дугу, и коснулся оси Стрелы. Маятник качнулся, долгий звенящий удар колыхнул воздух; пока не замерла последняя нота, никто не смел пошевелиться.

Что-то изменилось вокруг... Шатер Ледяной плесени сгинул, как не бывало. Пустырь раскрылся в огромную равнину, Гранька стоял по-прежнему, но теперь на нем вместо школьной формы была пятнистая пластиковая куртка, похожая на солдатскую, и такие же штаны с набедренниками и поножами, на голове – лихо сдвинутая пилотка с знаком тройной искры. А рядом – в шеренгу стали мальчишки. Они были разные, кто-то смотрел вперед открыто и весело, а иные – тревожно. Были там береты с пышными перьями и интегральные шлемы. Стали Заставы. Тимке почудилось, что совсем рядом с ним улыбнулся чему-то Алешка. Кто-то даже засмеялся – коротко и дерзко. Но тут разнесся пронзительный вой: на мальчишечью шеренгу катилась серая волна. Она казалась то танковой лавиной, то выбрасывала вперед толпы вопящих всадников, то надвигалась сверху звеньями атакующих вертолетов.

Не хватило Тимке последней минуты ни на страх, ни на прощание, ударил он налетающий темный ком снизу вверх, наискось, как учил Вадим, а потом плеснуло огнем таким яростным, что в глазах стало черно, а тело сделалось легким, невесомым.

–

–

Красно-белая "Нюська" накручивала на крыше синий маячок. Сирену шофер выключил: помогал врачам. "Гранька... Марчик..." Носилки медленно покачивались под ними.