Текст книги "Рассказы разных лет (сборник)"

Автор книги: Иван Тропов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– А чего это вы все высматриваете, пан нетопырь? – спросила Ирма. – На призрака боитесь напороться, что ли?

– Видите ли, Ирма, – сказал Ян. – Я люблю, чтобы все было красиво…

– Пижон, – кивнул я.

– … и гармонично. А согласитесь, старая ржавая клетка никак не подходит для прелестной голубки…

– Хм… – Ирма хмуро глянула на Яна, стрельнула глазами по мне. Ее пальцы на моей руке снова напряглись. Мне даже показалось, что она хотела вырвать руку, но я крепко зажал ее руку под локтем. – Ну ладно… Но куда мы едем-то, можно узнать?..

– Пожалуй, теперь можно, – сказал Ян. – Мы уже…

– Никуда вы не едете, суки, – раздалось из темноты. – Здесь раздеваться будешь. Гол-лубка…

Из-за могилок по краям дорожки показались ребята. Их было человек восемь, и взяли в кольцо они нас грамотно. И по бокам, и спереди, и сзади. Вспыхнули два фонарика и ударили нам в глаза. Я с трудом мог их различить.

– Ну что, эти? – спросил бритоголовый парень.

Он единственный из всех был чахлым, даже сутулился немного. Остальные были куда шире его в плечах, да и бритых голов ни у кого больше не было. И я его уже где-то видел…

Ну да. Один из тех скинов, которых Ян гонял здесь два дня назад.

– Эти, они самые, – отозвался невысокий, но широкий в кости парень. Все в порядке. Считай, за мной должок. А теперь вали отсюда, а мы ими займемся.

Его я тоже узнал. Только вчера видел. Тот парень, который чуть не задохся под штангой. Красный от напряжения, тогда он был похож на колобка. Теперь и кто остальные, понятно…

– Стойте, пацаны! – быстро сказал сутулый. – Дайте мне уйти сначала. Чтобы меня ни один мусор не расколол, что тут было. Меньше знаешь, крепче спишь.

– Давай, только бегом, – бросил колобок, не оглядываясь.

– Парни, а чего? – пробасил кто-то из темноты. – Вампиризм как трипак не передается? Девка-то хорошая, жалко ее непользованной резать…

– Передается, – очень спокойно сказал Ян. – Но вам это не грозит. Уж вы мне поверьте.

– Он еще огрызается, сука…

– Как думаете, пацаны, биты из чего делают? – отозвался еще один басок из темноты. – Из осины?

– Я думаю, этому доходяге и обычной стальной арматурины за глаза будет, – сказал кто-то. Для нас они были все на одно лицо. Хоть зрение в темноте у меня не хуже кошачьего, но они светили фонарями нам в глаза. Вот только не знаю, куда сначала ее втыкать. Сразу в грудину, или сначала еще из парочки мест дерьмо вытрясти?

– Не веришь ни в бога, ни в четра? – Ян улыбнулся и чуть повернул голову в сторону парня.

– Я тоже в бога не верю, – вдруг сказала Ирма.

Очень спокойно. Так, словно она сейчас была не здесь – а в какой-нибудь уютной кафешке, попивала кофе с коньяком с лучшими друзьями и рассеянно трепалась ни о чем.

– Но ты зато веришь в вампиров, – сказал Ян. Он повернулся к Ирме, словно не замечал вокруг никаких огров.

– Да, – согласилась Ирма.

– А они? Совсем же дикие, ни во что не верят. Разве это есть хорошо?

– Ах вы, суки… – прошипел колобок. Он оскалился. – Думаете, шуточками отделаетесь? А ну-ка на колени, падла…

Щелкнуло, в его руке блеснуло лезвие. Он шагнул к нам.

Фонари перестали бить нам в глаза. Погас один, второй. Вокруг нас зашуршали кожаными куртками остальные огры, сжимая круг. Заблестели короткие арматурины, щелкнула еще пара ножей.

– Не хватает слов. Печальное зрелище, – задумчиво сказал Ян. – А как вам вот это?..

Он вытащил руку из кармана плаща. На руке уже была его боевая перчатка. Ян сжал руку в кулак. Четыре коротких ножа-бритвы отчетливо поблескивали даже в темноте.

– Да он законченный псих… – пробормотал кто-то справа.

Колобок отступил. Пригнулся, перебросил нож в другую руку, чуть сдвинулся в сторону.

– Куда же вы? – улыбнулся Ян. Он обращался только к колобку, словно не замечал остальных огров, с ножами и арматуринами. Тоже пригнулся и отвел руку в перчатке чуть в сторону. – Не тушуйтесь. Выбирайте танец на ваш вкус. Вальс? Танго? Джига?

Колобок отступил еще на один шаг. А потом сунул правую руку в карман и вытащил револьвер.

– А как тебе это, говорун? На колени. И медленно, – медленно, я сказал! – снял эту херню с руки и положил на землю. Понял?

– Что мне больше всего не нравится в людях, так это когда стиль путают с понтами, – мрачно сообщил Ян.

Колобок нахмурился.

Я Яна прекрасно понял – привык уже. Колобок понтовал – и взвести курок не сподобился. А зря. Конечно, ручки у него не женские, и стрелять он мог и так, насилу, не взводя. Но…

Ян уже двигался. Рука в перчатке рванулся вверх, в лицо колобку.

Ножами до него Ян, конечно же, не достал – слишком далеко было. Но за рукой, как длинное крыло, летела пола черного плаща. Колобок дернулся назад, отклонил голову… Наверно, он хотел выстрелить – но не успел. Давить надо было сильно. Или взводить заранее.

Вслед за левой рукой Ян ударил и левой ногой, целясь в руку с пистолетом. Этот удар колобок прозевал, – ногу он не видел, плащ Яна закрыл ему обзор.

Револьвер, так и не выстрелив, отлетел в темноту. Врезался в высокое надгробие, потом упал на каменную плиту. Барабан раскрылся, патроны вылетели и весело зазвенели о камень.

Ян, окруженный взлетевшими полами плаща, как маленький торнадо, несся куда-то вперед, за отступившим коротышкой, но я за ним уже не смотрел. У меня была своя цель. Я слышал и чувствовал, что сзади на меня кто-то несется.

Не прикидываясь каратистом, я просто лягнул ногой назад. Эффект превзошел все ожидания.

Ирма тоже не теряла времени даром. Сначала я услышал резкое шипение газа, вырвавшегося под давлением, и только потом заметил, что в ее руке появился маленький баллончик. В ноздри ударил запах чесночной эссенции, а парень, бросившийся на Ирму, взвыл.

Арматурина упала на землю, парень обеими руками вцепился в свое лицо и тер его, словно собрался выцарапать себе глаза.

Слева на меня несся еще один – но не с арматуриной, а с ножом. И никакого баллончика у меня не было. Ориентируясь по мычанию, я сунул руку назад и схватил за воротник парня, скрючившегося в три погибели от удара в пах. Шагнул к Ирме и одновременно швырнул парня за собой и на землю, под ноги нападавшему.

Схватил Ирму за руку и потянул за ствол березы возле дорожки.

Когда мы добрались до дыры в ограде, Ян уже ждал нас.

– Да стойте вы, уроды! – надрывался позади колобок. – Включите фонарь, вашу мать! Где пистолет?! Да не туда! По тропинке, они к шоссе бегут! Да знаю я, что за дерево побежали! А потом сделали крюк и к шоссе ломанули! Да дай сюда пистолет! К черту пули, у меня еще одна есть…

Ян подхватил Ирму под вторую руку и потащил нас вдоль ограды, прочь от пролома.

– Осторожней ступайте, не пинайте листву…

Позади на тропинке послышался топот и шелест взбитых листьев. Глухой стук – и кто-то приглушенно выматерился, впопыхах налетев на плиту.

Мы были совсем близко от пролома, но Ян все-таки рискнул и потащил нас от ограды, за высокое надгробие с большим византийским крестом на вершине. Повалил Ирму на кучу листвы за надгробием, рухнул рядом. Меня тоже уговаривать не пришлось. Я сел рядом с ними, прижавшись спиной к надгробию.

Метрах в пятнадцати от нас, возле пролома в ограде, тихо забасили.

– Ну и где эти суки? Не видно ни…

– Да к дороге побежали, к остановке, куда же еще…

Ирма мелко затряслась, зажав рот ладонью, – ее разбирал нервный смех. От гримас Яна, с беззвучным «Хватит колоться!», Ирма тряслась только сильнее. В конце концов Ян склонился к ней и поцеловал, чтобы хоть как-то побороть душивший ее смехом.

– Да, ребята, с вами не соскучишься…

Не переставая смеяться, Ирма пыталась вытряхнуть из волос застрявшие листочки.

– Нам тоже было очень приятно с вами, сударыня, – сказал Ян и взял ее за запястье. – Даже жаль расставаться.

– А я разве куда-то тороплюсь? – Ирма удивленно посмотрела на его руку на своем запястье, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкая.

– Боюсь, ваше желание не имеет значения. Всему приходит конец.

Ирма дернулась, но Ян крепко держал ее. А на правой руке у него опять была боевая перчатка.

– Что…

– Если угодно, можете считать это расплатой. За Филина.

Ян сжал кулак и ударил. Ирма с неожиданной силой рванулась назад, но вырвать руку из хватки Яна не смогла. Четыре ножа вошли ей под правую грудь между ребер.

Ирма закричала. Закричала низким, совершенно изменившимся голосом. Похожим не то на вой волчицы, не то на рев медведицы. Ее рот широко открылся, из-под верхней губы влажно сверкали два клыка.

А кровь… Крови не было.

Ее не было, даже когда Ян вырвал ножи из тела.

Он отвел руку назад, чтобы ударить вновь – и в этот момент раздался выстрел. От кармана Ирмы, куда она успела сунуть свободную руку, брызнула струя раскаленного пороха. Яна дернуло назад, словно кто-то толкнул его в грудь.

На его лице застыло удивление, занесенная для удара рука опала, он пошатнулся. Его голова наклонилась вперед, словно он хотел посмотреть – что там, в его груди.

Потом он упал.

Ирма вырвала пистолет из кармана. Оскалившись – я все время видел ее клыки, тускло блестевшие даже в темноте, – она водила пистолетом, целясь то в меня, то в Яна. Будто боялась, что он вскачет, как ни в чем не бывало, и опять набросится на нее.

Под левой грудью в ее черном джемпере виднелись четыре ровных разреза. И – никакой крови. Если кровь и была, это было несколько капель, они даже не смочили шерсть вокруг разрезов.

Ирма смотрела на меня, смотрела на неподвижного Яна, – напрягшись, словно кошка перед прыжком. На груди у Яна росло черное мокрое пятно, на лице Ирмы проступало удивление. Словно ее удивляло, что схлопотав в грудь пулю Ян упал и теперь истекает кровью.

Ее оскал медленно, как-то неуверенно, начал превращаться в улыбку. Потом она засмеялась.

Я шагнул назад, но уперся спиной в надгробие.

– Не дергайся, красавчик, – сказала она.

Низким, своим настоящим голосом, больше не притворяясь сладкоголосой блондиночкой-нимфеточкой. Этот голос был низкий и грудной, почти с хрипотцой. Отрывистый и какой-то обреченный, как лай охрипшей волчицы, зажатой между охотниками и псами.

– Боже мой… Я же поверила, что вы настоящие… Я… А вы психи… Просто психи… И решили – что я тоже шизофреничка? Из компании придурков, верящих в вампиров и охотящихся на них? Так?

Ирма опять засмеялась. Грудным, резким смехом – словно лаяла.

Не спуская с меня пистолета, она достала левой рукой телефон, вызвала из памяти номер. Зеленоватый свет от экрана освещал ее ухо и часть шеи – в этом свете они казались мертвым, начавшим разлагаться куском трупа.

На третьем гудке телефон ожил.

– Это я, – сказала Ирма.

– В чем дело? – пропищала трубка.

Это был мужской голос. Наверно, он тоже был низким и грубым. Но из телефонной трубки, прижатой к уху Ирмы, он доносился до меня комариным писком.

– Все кончено, – сказала Имра. – Можешь не торопиться. Я с ними разделалась.

Трубка что-то запищала. Пищала долго, но я ничего не мог различить.

– Расслабься, – сказала Ирма. – Нет у них никакого клана. Это не вампиры, это придурки. Просто психи. Они даже не верят в вампиров. И решили, что я тоже такая же ненормальная. Придурочная на всю голову, охотница на вампиров… – Ирма хмыкнула. Замолчала, прислушиваясь к трубке. – Нет, мы не поехали по дороге. Мы где-то в середине кладбища… Я же говорю! Эти придурки и не собирались везти меня на знакомство с кем-то из их клана! Нет у них никакого клана! Они решили порешить меня тут же, между могил… Да. Подъезжай к выходу из кладбища и посигналь, если я заплутаю. Кругом одни могилы, куда идти, непонятно… Что? Да, да, уверена. Мертв. Точно мертв. Да точно, точно! У него кровь идет… Что – второй? Ах, второй… Ну, он живой. Пока. Должна же я поиметь что-нибудь приятное со всего этого? Да, я собираюсь мило поужинать. Если хочешь, могу подождать тебя, вместе поедим. Он сладенький, вдруг и тебе понравится?..

Трубка взорвалась неразборчивой тирадой. В этой комариной арии я различил только нотки возмущения. Ирма засмеялась – зло и резко, как будто залаяла.

– Да знаю я, знаю. Не заводись. Я уже десять раз слышала, как ты всех этих извращенцев, а также цыган, евреев и прочую шваль рода человеческого на мыло и кожу переводил… Помню. Все помню. Лучше скажи, через сколько ты будешь там?.. Хорошо, тогда через двадцать минут… И тебе чмок, мой арийский крысеночек.

Ирма сунула телефон в карман. Пнула Яна.

– Твой приятель-фантазер совершенно прав, красавчик. Был прав… Кланы враждуют. Но иногда случаются и ошибочки. Обозналочки-перепуточки… Сейчас, с этой блэкушной волной, столько психов на этой теме поехало… В общем, ничего личного. Считай, что тебе просто не повезло. Если честно, ты мне даже начал нравиться.

Ирма перешагнула через тело Яна.

Я дернулся назад, но там была плита.

– Не бойся, красавчик, – улыбнулась Ирма. – Это не больно. Это как вскрыть вены, лежа в горячей ванне. Ты просто провалишься в сон. Только за тебя все сделаю я, тебе даже не придется вскрывать вены, и холодно не будет. Лишь два комариных укуса в шею – и все… И обещаю, трупы ваши вывезут почти на катафалке. На машине стоит такая симпатичная мышка, почти как ты…

Улыбка Ирмы завяла. Она замерла в каком-то полуметре от меня, почти дыша мне в лице. Ее улыбка свернулась, как сворачивается бутон цветка, когда заходит солнце.

– Не коси глазом, красавчик… Я все равно не поверю, что за моей спиной кто-то есть. Не глупи, все равно тебе от меня не убежать… Перестань, к чему сопротивляться? К чему лишняя боль? Давай сделаем это нежно…

Я уже и не косил глазом.

Ян за спиной Ирмы перестал прикидываться дохлой мышью. Медленно и бесшумно, умудрившись не скрипнуть кожаным плащом, он поднялся с земли.

Я поднял лицо к небу, чуть склонил голову. Не то, чтобы мне очень хотелось разглядывать темные тучи. Но я по себе знаю, как это заводит вампира – пульсирующая жилка под кожей, по которой струится кровь. Сама кровь на вкус так себе, на любителя. Но вместе с ней в тебя переходит ни с чем не передаваемый прилив сил… Прилив чужой жизнь.

Ирма улыбнулась, потянулась губами к моей шее – и Ян ударил.

Рубанул рукой, облаченной в боевую перчатку.

Костяшки его пальцев взбили волосы Ирмы и прошли впритык к ее затылку. Отточенные ножи почти не встретили сопротивления, хотя на их пути был позвоночник.

На какой-то миг Ирма замерла. На ее лице проступило удивление. Ее лицо, ее глаза еще жили. Но остальное тело, все, что было ниже перерубленного позвоночника, – все это расслабилось. Опало, как марионетка, у которой разом обрезали все нити. Она бы упала на землю, но Ян подхватил ее за волосы. Тело Ирмы повисло на волосах. Наполовину отрезанная сзади голова наклонилась вперед. Если бы это был обычный человек, Ян с ног до головы был бы забрызган ее кровью. Но из тела Ирмы не вылетело ни капли крови.

– Это точно, ошибочки случаются, сударыня… – тихо сказал он.

Ян примерился ножами к шее Ирмы, целясь в зазор между головой и спиной, – словно дровосек, целящийся в уже сделанный проруб в стволе. Ударил еще раз. Голова Ирмы осталась висеть на волосах. Ирма хлопала глазами, ее губы двигались, она что-то пыталась сказать – но ее легкие уже не слушались ее. Обезглавленное тело упало на землю.

Ровно срезанная шея посинела, но не сочилась кровью. Края всех обрезанных сосудов мгновенно закрылись, словно бутоны цветка на ночь. От мельчайших капилляров до главной артерии.

Сердце еще билось, и с каждым его ударом закрывшийся конец артерии немного выпрыгивал наружу, а конец вены вжимался внутрь. Но края сосудов крепко сжались, не впуская внутрь воздух и не выпуская наружу ни капли крови. Если бы Ян приложил голову обратно, сосуды могли и срастись обратно, восстановив кровообращение.

Но Ян не приложил голову к телу. Он повернул голову лицом к себе, коснулся ее губ в символическом поцелуе. Потом положил голову, еще хлопающую ресницами, на могильную плиту. Присел рядом и расстегнул рубашку. Содрал с груди пакет с кровью. Пуля пробила пакет насквозь и вошла в тело, но за пару минут пулю уже выдавило наружу. Ян легко подцепил ее ногтем и сунул в карман. Достал платок и, морщась, стал отирать чужую кровь.

– Я не неженка, но почему мы должны делать всю грязную работу?

Я покачал головой.

– Ян, не начинай…

Но Ян, конечно же, не унялся.

– И откуда в вас, русских, такая покорность? Что бы с вами ни делали, все терпеть готовы…

– Не начинай все по новой, Ян. Я же тебе уже все объяснял, и не один раз. Дело не в национальном мазохизме русских, как бы тебе ни нравилась эта идея. Дело в том, что сейчас не время для разборок внутри клана.

Ян поморщился.

– Опять ты про этих луноликих и третью мировую…

– Тут уж ничего не поделаешь. Не от нашего с тобой желания зависит. Это чужая игра. И наш мир форматнули бы сразу после той войны, если бы не готовили к еще одной. Посмотри новости, хоть раз в году. Правителей крупнейших держав уже ведут. Видно же, что это не обычные боты. За них всех уже играют админы, выводя наш мир на такие диспозиции перед большой заварушкой, чтобы война получилась долгой и интересной… Все точно так же, как и семьдесят лет назад, перед той бойней.

– Тогда не было ядерных бомб, – возразил Ян. – А тотальная ядерная война не может быть долгой и интересной… Даже для внешних игроков.

– Если она тотальная, и если нет противоракетных систем. Но у Китая ракет не так уж много, а админы изо всех сил готовят янкам ПРО. Скоро она будет готова, и начнется. Янки против Поднебесной. Просим игроков взять управление над выбранными персонажами…

– Ну, ваша-то Россия, слава админам, в любом случае будет в стороне. Вы теперь не империя. Вы будете сидеть тихо и поджав ушки, как отсиживалась Швейцария в прошлую войну.

– Все так, – кивнул я. – Только про иммигрантов не забывай. Готовиться к нашествию узкоглазых…

– Луноликих, – поправил меня Ян.

Я вздохнул. Вот ведь пижон…

– Хорошо, луноликих. Узкоглазых луноликих с лишней парой клыков. Начинать готовиться к этому надо уже сейчас. Никто из наших луноликих коллег не захочет гнить заживо в радиоактивных руинах, в которые превратится Поднебесная во время войны. А выбираться оттуда они начнут заранее. Прежде всего сюда. А знаешь, сколько их?.. Они заполонят здесь все. Похлеще татаро-монгольского нашествия. И не думаю, что во всем этом хаосе они станут блюсти договор. Будет тотальная война кланов. Так что не время начинать разборки еще и внутри клана.

– Это все еще бабушка надвое сказала… – пробормотал Ян.

Я пожал плечами. Достал телефон и набрал номер. Отозвались на первом же гудке.

– Что у вас? – спросил ледяной, как балтийское море, женский голос. Прибалтийский акцент делал его еще холоднее.

– Мы с Яном заработали одну вакансию, – сказал я.

– Не умничай, мальчик. – Мне показалось, что из трубки в ухо дохнуло холодом. – Это моя вакансия. И распоряжаться ей буду я. Из чьего она клана?

– Кто-то из черных арийцев. Через десять минут он подъедет ко входу на кладбище. Большая рубленая американка. Он не должен ждать западни. Вы, мадам, можете встретить его и сами выяснить, кто он. Если не упустите.

– Не хами мне, мальчик. И не вздумайте уходить оттуда, пока я не разрешу. Мы ждем его, но мы должны быть уверены, что он не уйдет через кладбище.

В трубке раздались гудки.

– Стерва, – не то спросил, не то констатировал Ян, прислушивавшийся к разговору.

– Нехорошо так говорить о существе, даровавшем тебе вторую жизнь, сказал я. – Как тебе не стыдно, Ян. Это же почти твоя вторая мама…

Но Ян даже не улыбнулся.

Он смотрел на меня. И я знал, о чем он думает.

– В гробу я такую маму видел, – наконец сказал Ян.

Без тени иронии. По-прежнему не спуская с меня глаз.

Я посмотрел на ограду, на кладбище за ней… Момент и в самом деле лучше не придумаешь. И готов поспорить, Ян подготовил еще кое-что, пока мотался днем и обзванивал всех наших.

– Это деловое предложение?

Псы любви

Он пришел в город тихо.

Он ходил по улицам, слушал сплетни. Он стоял на площади, кутаясь в серый плащ, и смотрел на замок графа, щурясь от осеннего ветра. Дышал на мерзнущие пальцы. Длинные пальцы с синеватыми от холода ногтями – и тремя стальным перстнями, усыпанными черными камнями…

Когда Князь Любви миновал крепостные ворота Дойченхейма, закат уже догорел. Прибитые к каждому дому белые щиты с изречениями великого и мудрейшего Иоанна Стальной Руки превратились в молочные пятна – чьи-то огромные глаза, разбросанные по всему городу…

Не сбавляя скорости, с гиканьем и щелканьем бичами – и по лошадям, и по спинам зазевавшихся горожан, – три кареты с имперскими гербами промчались по мощеным улицам и остановились только у ратуши.

Из крайних карет посыпались люди в черных камзолах, расшитых серебристыми имперскими гербами. Стража у дверей ратуши попятилась – забыв о своем оружии, в страхе оседая по стенам. Желая слиться с каменной кладкой, раствориться в тенях и исчезнуть – куда угодно, лишь бы прочь отсюда, от этих людей, как можно дальше…

Средняя карета замерла перед входом, как закованный в броню кулак великана. Вся обита гофрированными стальными листами, способными остановить самый тяжелый арбалетный болт. В крошечном окошке вместо занавеси стальной тюль.

С облучка кареты слетел слуга и распахнул дверцу.

– Мы прибыли, милорд!

Слуга склонился так низко, что почти уткнулся в свои ботфорты. Может быть, в раболепстве. А может быть, в страхе. Не желая даже краем глаза увидеть, что же там – внутри кареты милорда.

Первыми из кареты выпрыгнули собаки. Две огромные собаки с отливающими сталью зубами и черной, как сажа от спаленной шкуры дракона, шерстью. С красными глазами грифона, вернувшегося с добычей в гнездо – но заставшего там лишь замызганный кровью пух своих птенцов…

Гвардейцы в черных камзолах ворвались внутрь ратуши. Их лейтенант, в посеребренном шлеме, задержался.

– Поднять городской гарнизон! Окружить ратушу! – взревел он, пинками отлепляя стражников от стен. – Двери, окна, потайные лазы! Всех арбалетчиков в круг, запалить факелы! Чтобы ни один человек не ушел, ни один почтовый голубь не упорхнул! Быстрее, скоты! Шевелись, коли не хотите звенеть на дыбе!

Когда из обшитой стальными листами кареты показался человек, у крыльца ратуши остались лишь две собаки, рычащие на все вокруг.

Темный плащ, шляпа с широкими полями, черные перчатки, полумаска. Лишь отблеск в глубине разрезов маски да губы – вот и все, что Князь Любви позволил видеть миру.

Он миновал залу на первом этаже, стал подниматься по лестнице. Дом будто вымер. Прислуга, обитатели и приживалы забились в щели, как крысы. А приживал здесь, видно, было много. Пол покрывали ковры, гобелены на стенах искрились золотом. И аромат с кухни расползался такой, что сводило челюсти.

Дюжина гвардейцев и обе собаки унеслись вперед. Князь шел совсем один. И вдруг почувствовал, что впереди кто-то есть…

Он остановился. Неужели его верные псы ошиблись – и пропустили опасность? Левая рука медленно потянулась к правой, накрывая. Тыльную сторону руки – или что-то, что было на пальцах правой руки под перчаткой.

Из теней впереди выступил человек. Человечек. Коротышка в пестром трико с кожаными оборками и с треххвостым шутовским колпаком на голове.

– Позвольте приветствовать вас, Князь Любви, – глумливо сказал шут и с еще большей издевкой расшаркнулся. – Не правда ли, любовь убивает?

Князь склонил голову к плечу, разглядывая шута. Его губы дрогнули – и холодная улыбка медленно расплылась на них, будто распустился ядовитый цветок.

Лицо шута, бледное даже в теплом свете факелов, побледнело еще больше.

– Это просьба? – наконец сказал Князь.

Шут поспешно отступил в сторону.

Граф и вся его семья уже были в главной зале второго этажа, окруженные гвардейцами в черных камзолах. Сам граф – толстый, лысый, обильно потеющий и заполнивший всю комнату запахом страха. Жена в чепце и ночной рубашке. Мальчишка лет восьми…

Князь поморщился. А может быть, это неверное пламя факелов бросило тень на его подбородок.

– Ты предал идеалы любви, доброты, блага империи и могущества Иоанна Стальной Руки, – отчеканил Князь стандартную формулу. – Зло поселилось в твоем сердце. Ты будешь предан смерти.

– Что вы… – забормотал граф. – Я… Я верен императору! – выкрикнул он и рухнул на четвереньки. – Пощади! Пощади, Князь! Я все отдам! Пощади, Князь!

Граф проворно поскакал на четвереньках к Князю – но одна из собак рванулась наперерез. Бесшумно, быстро, слившись с колыханием теней на полу. Граф лишь успел скосить на нее глаза – а потом челюсти сомкнулись на его шее.

– Ты, твоя жена и все дети твои, – мерно договорил Князь.

Вторая собака будто ждала этого. Она прыгнула и подмяла под собой мальчишку.

– За что? – успела крикнуть жена. – За что?!

Князь развернулся и пошел обратно.

В коридоре он остановился. Подождал, пока стихнет шум в зале, пока сзади простучали шаги и тихий голос вкрадчиво осведомился:

– Какие будут указания, милорд?

– Назначьте временного управляющего, пошлите гонца и разберитесь с запасами еды, Шмальке. И отправляемся дальше.

– Но люди устали, милорд…

– Вы что-то сказали, Шмальке?

– Слушаюсь, милорд, – склонил голову человек в черном камзоле.

Из залы, облизываясь и утирая лапами носы, вышли собаки. Беззвучно сели за спиной Князя справа и слева, словно и не собаки, а его собственные тени от двух факелов.

Через час все было кончено.

Вытирая губы салфеткой, Князь вышел из ратуши. И сразу же почувствовал, что что-то не так.

Оглянулся – и вздрогнул. Собак не было. Ни вечно следовавшей справа Нежности, ни всегда бесшумно скользившей слева Ласки. Зато в воздухе было что-то такое…

Князь закрыл глаза, пытаясь понять, что же это.

– Мальчишку-то за что? – раздалось от кареты.

Князь резко крутанулся на каблуках. Давненько никто не осмеливался так заговаривать с ним!

На подножке кареты сидел давешний шут.

– Надеюсь, трапеза доставила вам удовольствие? – спросил шут. – Граф очень старался, готовя стол. Он ждал вас к утру.

Из-за кареты вылетели обе собаки и сели возле Князя. Как обычно – и все же чуть иначе. Словно были чем-то недовольны. Не нашли чего-то?

Князь шагнул вперед – и понял, что было не так. Шут не был безудержно смел. Он был безмерно пьян. Потому и сидел на подножке – ноги его уже не держали.

– Брысь!

– Вы весьма любезны, Князь, – хихикнул шут. – А я хотел просить вас о милости.

– О милости? Меня?

– О да, вас! Это же вы Князь Любви, это же вы хозяин Ласки и Нежности, – хихикнул шут, покосившись на собак.

– Прекрати мусолить слова своим гнусным языком, смерд, если не хочешь обменять его на намыленную веревку. Брысь!

– И все же я просил бы вас о милости! – сказал шут, с трудом поднимаясь с подножки.

– Что тебе нужно?

– Не будет ли Князь столь любезен, чтобы разрешить мне развлекать его во время пути?

– Тебе не на что уехать из города? Шмальке, дайте этому смерду…

– Нет, я хотел бы просить вас о милости разрешить развлекать вас во время пути, – упрямо повторил шут. – В меру моих скромных сил помогая вам исполнять ваш скорбный долг ради добра, любви, блага империи и могущества светлейшего Иоанна Стальной Руки.

– Ты либо очень смел, либо очень глуп, – сказал Князь.

– Это разрешение? Милорд.

Князь улыбнулся. Медленно, тем же ядовитым цветком.

Но на этот раз шут не отступил.

– Ну что же… Открой дверь! Помощничек…

Сунувшись в карету вслед за Князем, шут замер на подножке.

Собак, запрыгнувших в карету перед Князем, не было. Ни Ласки, не Нежности. Двух огромных как медведи собак. И спрятаться внутри кареты им было негде.

– Ну что же ты? – усмехнулся Князь. – Патриотический порыв выдохся вместе с хмельными парами?

– Вы зря пытаетесь обидеть честного труженика клеветы и безвкусицы, Князь, – буркнул шут и плюхнулся на сиденье напротив.

Щелкнул кнут, в ночной тишине разнеслось длинное «Йи-и-ху-у-у-у!» – и под колесами застучали камни мостовой. Хорошей мостовой, надо признать. Вот только слишком много денег на нее было потрачено… Денег, которые нужны были на северной границе. Там, где из последних сил дралась имперская армия.

Город за окном кареты словно вымер. Ни одного светлого окна – лишь редкие факелы на перекрестках. В этой странной испуганной полутьме Дойченхейм как-то очень быстро остался позади.

– Запали фонарь, – приказал Князь.

Шут повозился с узорчатой крышкой, чиркнул кремнями, раздул фитиль.

– Ну что же ты молчишь? – спросил Князь. – Кто-то собирался развлекать меня.

– Развлечь? Это запросто, – сказал шут. – Давным-давно, на одном далеком крае земли…

– У земли нет края, шут.

– Это фигура речи, Князь, – буркнул шут. – Но если вам будет угодно, я могу рассказать свою историю два раза. И даже пояснить потом мораль сей истории.

– Ну-ну, – усмехнулся Князь. – Только имей в виду, шут. Если твоя история окажется плоха, мне может стать угодно отдать тебя на прокорм моим собакам.

Шут вздрогнул. Сглотнул. И все же упрямо продолжил:

– Итак, на одном далеком крае земли, которого, как известно, нет, было королевство, в котором правил Ричард Латунная Длань. Он не был мудрым королем, но был чертовски, – шут хихикнул, стрельнув глазами по Князю, просто-таки дьявольски хитрым. Он говорил о любви, но любил только свою власть. Он говорил о свете, но любил только цвет золота. Он много чего говорил, но куда важнее то, что он делал. А делал он лишь то, что повелевал ему его страх – страх потерять власть и лишиться своей никчемной жизни. Боясь даже своих собственных вассалов, король везде видел заговоры. И чтобы вассалы не объединились против него, собрал вокруг себя отряд убийц, не ведающих жалости. И каждый раз, когда страх сжимал трусливое сердечко Ричарда Латунной Длани, его убийцы мчались по королевству. Правителя каждого города проверяли, не пустило ли в его сердце корни зло, затаившееся где-то далеко за границами королевства. Очень далеко за границами королевства, но все равно дьявольски, – шут снова стрельнул глазами по Князю, – опасное. И, что странно, каждый правитель оказывался поражен этим злом, и каждого приходилось убивать… Но еще таинственнее то, что зло ни разу не покусилось на сердце Ричарда Латунной Длани. А может быть, этого злу было и не нужно? Ведь никто не станет перекрашивать черную кошку в черный цвет…

Князь вздохнул.

– Вам не понравилась моя история? Милорд.

– Тебя извиняет только то, что ты пьян, – сказал Князь, прищурившись. – Испуган и пьян. Но если ты и завтра попытаешься рассказать мне такую же глупую и плохую историю, мне придется избавить этот мир от бездарного проходимца, выдающего себя за шута. А теперь затуши фонарь, я хочу спать.

* * *

– И что же это ты делаешь?

Шут вздрогнул, папка с бумагами выскользнула из его рук и шлепнулась на пол. Он вскинул испуганный взгляд на Князя. Склонив голову к плечу, Князь рассматривал его. В рассветном свете подбородок Князя был бледным, как у закоченевшего трупа.