Текст книги "Холостяк"
Автор книги: Иван Тургенев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Вилицкий. Я с вами совершенно согласен, Родион Карлыч; но я не честолюбив; я сам боюсь большого света и готов весь век прожить в домашнем кружку... К тому ж я не признаю в себе никаких блестящих способностей, а усердие в
чиновнике, как вы сами говорите, не остается без награды... Меня другие мысли смущают. Мне все кажется, что на мне лежит нравственная обязанность... Скажу более, я не могу подумать об окончательной размолвке с своей невестой без некоторого ужаса, а между тем и брак меня пугает... так что я совершенно не знаю, на что решиться.
Фонк (с важностью). Я понимаю состояние вашего духа. Оно не так странно, как вы думаете. Это, видите ли, Петр Ильич, это переход; это переходное, так сказать, состояние, кризис. Поймите меня – кризис. Если б вы могли теперь удалиться отсюда, хоть на месяц, я уверен, вы бы вернулись совершенно другим человеком. И потому призовите на помощь всю силу вашего характера – и решитесь!
Вилицкий (взглядывая на Фонка). Вы думаете? Но Маша, Родион Карлыч, Маша? Совесть меня замучит.
Фонк. Это, конечно, очень неприятно. Я вполне вам сочувствую. Но что делать?
Вилицкий. Я гнусный, гнусный человек!
Фонк (строго). К чему такие слова? Это, позвольте вам заметить, это ребячество... Вы извините меня... Но искреннее участие, которое я в вас принимаю...
Вилицкий жмет ему руку.
Конечно, Марье Васильевне будет сначала очень тяжело; может быть, даже ее горесть не скоро рассеется; но будемте рассуждать хладнокровно. Вы совсем не так виноваты, как вы думаете. А ваша невеста, с своей стороны, вам должна быть даже благодарна... Вы протянули ей, так сказать, руку, вы первый вывели ее из мрака тьмы, вы разбудили ее дремлющие способности, вы, наконец, начали ее образование... Но вы пошли далее. Вы возбудили в ней надежды несбыточные; вы ее обманули, положим, но вы сами обманулись... Ведь вы, повторяю, не притворялись влюбленным, не обманывали ее с намерением?
Вилицкий (с жаром). Никогда, никогда!
Фонк. Так из чего же вы так волнуетесь? Зачем упрекаете себя? Поверьте, мой любезный Петр Ильич, вы до сих пор, кроме добра, ничего не сделали Марье Васильевне...
Вилицкий. Боже мой, боже мой! На что решиться?
Фонк молча глядит на него.
Вы должны презирать меня...
Фонк. Напротив, я об вас сожалею.
Вилицкий. Но уверяю вас, Родион Карлыч, я еще найду в себе довольно силы, чтоб выйти из этого положения... Я вам душевно благодарен за все ваши советы... Я не думаю, чтоб я совершенно был с вами согласен, всех ва
ших заключений я принять не могу... Я пока еще не вижу никакой необходимости переменить свое решение; но...
Фонк. Я нисколько этого не требовал, Петр Ильич... Обдумайте ваше положение сами...
Вилицкий. Конечно, конечно... Я несказанно благодарен...
Фонк. Мое дело, вы понимаете, здесь постороннее. Вилицкий. Ради бога, Фонк, не говорите этого...
Митька входит из передней.
Кто это? А! ты? Чего тебе надобно?
Митька посмеивается. Что такое?
Митька. Госпожа какая-то вас спрашивают-с.
Вилицкий. Кто?
Митька (опять ухмыляясь). Госпожа-с. Дама-с. Вас одних желают видеть-с.
Вилицкий (с волнением взглядывает на Фонка и опять обращается к Митьке). Зачем же ты не сказал ей, что меня дома нет?
Митька ухмыляется. Где эта дама?
Митька. В передней-с.
Фонк (понизив голос). Да неужели ж вы станете с нами церемониться? Мы с ним (указывая на Созомэноса) уйти можем. (Будит его.) Алкивиад Мартыныч, проснитесь.
Созомэнос мычит. Проснитесь.
Созомэнос открывает глаза.
Как можно эдак спать?
Созомэнос. А я точно, кажется, вздремнул. Фонк. Да, вздремнули. А теперь пойдемте. Пора.
Созомэнос медленно поднимается.
Вилицкий (который все время стоял неподвижно, вдруг, торопливым голосом). Да зачем же, господа, зачем же вы уходите?
Фонк. Как же...
Вилицкий. Может быть, это так, ничего. Это так, кто-нибудь меня спрашивает.
Созомэнос (громко). Мы, пожалуй, можем остаться.
Фонк (Созомэносу). Тссс... Алкивиад Мартыныч, поймите... К ним вот дама пришла...
Созомэнос (хрипло и выпуча глаза). Дама?
В и л и ц к и й. Да это ничего не значит... Я вас уверяю, это так. Это что-нибудь такое... Я не знаю... это ничего.
Созомэнос (так. же хрипло). Молодая?
Вилицкий. Я, право, не знаю... Да не хотите ли вы, господа, пройти ко мне в спальню, на минуточку, а то через переднюю, может быть, знаете, неловко... На одну минуту.
Фонк. Как угодно... но, пожалуйста, не церемоньтесь.
Вилицкий. Нет, право, если вам не к спеху, если вы не собирались куда-нибудь, останьтесь, пожалуйста. Мы еще поболтаем.
Фонк. Извольте, с удовольствием. Пойдемте, Алкивиад Мартыныч.
Оба направляются к двери направо.
Созомэнос (на ходу, Фонку). Молодая? а? Фонк (с улыбкой). Я не знаю...
Оба входят в спальню.
Митька (который все стоял, заложи руки за спину и посмеиваясь). Так как-с прикажете-с? Вилицкий. Проси, разумеется.
Митька выходит. Вилицкий запирает дверь направо и возвращается на
авансцену. Входит Маша, в шляпке под вуалем, и останавливается,
не дойдя до середины комнаты. Вилицкий приближается к ней.
Позвольте узнать, с кем я имею... (Вдруг вскрикивает.) Марья Васильевна!
Маша подходит нетвердыми шагами к дивану, садится и поднимает вуаль. Она очень бледна.
Вы!., здесь, у меня!.. (В течение всей следующей сцены Вилицкий часто взглядывает на дверь спальни и говорит вполголоса.)
Маша (слабо). Вы меня не ожидали, не правда ли?..
Вилицкий. Мог ли я подумать...
Маша. Вы меня не ожидали... Не бойтесь, я скоро уйду... Вы одни?
Вилицкий. Один... но...
Маша. Мне, кажется, я слышала голоса...
Вилицкий. У меня были приятели... они ушли...
Маша. Я тоже сейчас уйду... Давно вы вернулись из-за города?
Вилицкий (с смущением). Марья Васильевна... я...
Маша (взглянув на него). Стало быть, это правда, правда... вы прятались... боже мой! Не беспокойтесь... я не пришла сюда с намерением сделать вам неприятность... (Останавливается.)
Вилицкий. Марья Васильевна, простите меня... Клянусь вам богом, я сегодня собирался к вам.
Маша. Много чести... но я вас не упрекаю... Я пришла только объясниться с вами... Я сегодня написала к вам письмо...
Вилицкий. Успокойтесь, прошу вас... вы так бледны... Здоровы ли вы?
Маша. Я здорова... это ничего... я здорова, более чем нужно. Я пришла...
Вилицкий (садится с ней рядом и перебивает ее). Послушайте, Марья Васильевна, я виноват, кругом виноват пе-ред вами... простите меня. Ну да, точно: я не выезжал из Петербурга... Я избегал встречи с вами. Отчего? спросите вы. Не знаю, ей-богу. Я иногда... со мною иногда происходят непонятные вещи... глупые мысли мне лезут в голову... я сам на себя тогда не похож... но у вас тотчас рождаются такие подозрения... Вы очень мнительны, Марья Васильевна.
Маша. Я... мнительна, Вилицкий? Пять дней, целых пять дней...
Вилицкий. Ну да, да; виноват я, виноват; простите меня, будьте снисходительны...
Маша. Не сказавши ни одного слова... (Она готова заплакать.)
Вилицкий. Ради бога, успокойтесь. Это все пройдет. Все устроится к лучшему... вы увидите.
Маша. Нет, Вилицкий, это не пройдет. Одна любовь ваша прошла. Могла ли я думать, что за две недели до свадьбы... Да какая свадьба! Как будто я могу верить...
Вилицкий. Послушайте, Марья Васильевна, вам точно нужно с вами переговорить; нам нужно серьезно объясниться... разумеется, не здесь и не теперь. Надобно прекратить все эти недоразумения...
Маша. Прекратить? Они прекращены. Как будто я не чувствую, что вы меня больше не любите, что я вам наскучила, что я вам в тягость? Я это очень хорошо чувствую, Петр Ильич. Конечно, я вас не стою: я не получила такого воспитания... Но вы же сами, вы первый... вспомните, разве я напрашивалась на вашу дружбу? Я и теперь вас об одном прошу: не мучьте меня; скажите, что вы меня разлюбили, что между нами все кончено... и я по крайней мере не буду больше в неизвестности.
Вилицкий (с тоской). Да почему вы думаете...
Маша. Почему? Еще бы я не заметила вашей холодности! Для этого не нужно учености. Бывало, вы не отходили от меня, приносили мне книжки, читали со мной... вы меня иногда... звали Машей... (Понизив голос.) Вы... даже... переставали говорить мне "вы", а теперь... Могла ли я не заметить этой перемены, скажите сами?.. Что
мне в том, что вы мой жених, подарки мне привозите?.. Ах, Вилицкий, вы меня не любите больше, вы меня не любите...
Вилицкий. Маша, как вы можете это говорить? Конечно, я перед вами виноват; но, повторяю вам, это все объяснится. Нам надобно только переговорить с вами, немножко переговорить. Я честный человек, Маша, вы это знаете; я никогда вас не обманывал... вы мне только напрасно раздираете сердце... Ну да; я виноват... простите ж меня...
Маша (потупив голову). Вы меня не любите, вы меня не любите...
Вилицкий. Опять! Это с вашей стороны, право, жестоко. Вы очень хорошо знаете, что я вас люблю. Взгляните на меня; неужели же вы не чувствуете?.. Успокойтесь, пожалуйста, и вернитесь домой... а сегодня вечером...
Маша. Как, вам хочется, чтоб я ушла поскорей!
Вилицкий. К чему это, Маша? Что за охота и себя мучить и меня? Впрочем, я не имею права упрекать вас: я виноват перед вами и молчу. Но, право, послушайтесь меня...
Маша (не поднимая головы). Чем могла я заслужить вашу холодность, Вилицкий, скажите?.. (Понемногу начинает плакать.) Конечно, я не получила такого воспитания... Ваш приятель, должно быть, надо мной много смеялся... бог знает что он обо мне вам наговорил... Я ведь знаю, вы его приводили для того, чтобы мне икзамен сделать...
При слове "икзамен" Вилицкого слегка коробит.
Но по крайней мере я... (Плачет.)
Вилицкий (умоляющим голосом). Перестаньте, пожалуйста, перестаньте... Ведь это ничему не поможет... Вы только напрасно себя убиваете... как это можно!.. Перестаньте.
Маша (сквозь слезы). Вы меня не любите!
Вилицкий. А вы еще говорили, что хотите со мной объясниться... Вы теперь не в состоянии ничего выслушать... Как же мы будем жить с вами потом, если теперь, до свадьбы, вы уже так?..
Маша всхлипывает.
Маша, ради бога... твои слезы мне всю душу мутят... ради бога, успокойся,– ты увидишь, все объяснится, все, поверь мне... Мы должны помогать друг другу; нам обоим еще не такие затруднения предстоят в будущем.
Маша (рыдая). Вы меня не любите!..
Вилицкий (с легкой досадой). Полноте же, полноте, ради бога... Неужели же вы потеряли всякую доверенность ко мне? Ну, я виноват; прости меня; смотри – я на колени стал перед тобой... (Он становится на колени.)
Маша (сквозь слезы). Не надо, не надо...
Вилицкий (несколько резко). Если вы меня любите – ради бога, перестаньте... Вы и не подозреваете, в какое вы меня ставите нелепое положение... (Почти шепотом.) Ради бога, Маша, уйди... Сегодня вечером я непременно, непременно приду...
Маша все плачет.
Перестаньте же, ради бога!..
Маша (сквозь слезы). Прощайте навсегда, Петр Ильич... (Она начинает громко рыдать.)
Вилицкий (вскакивая). О, это слишком! Маша... Маша...
Она все рыдает. Маша!
Она рыдает.
(С досадой.) Да перестаньте же наконец.. Нас могут услышать...
Маша (отнимая вдруг платок от лица). Как?
Вилицкий (с смущением и досадой указывая на дверь спальни). Там... у меня приятель.
Маша (выпрямляясь). И вы мне это не сейчас сказали?.. О! вы меня презираете! (Бежит вон.)
Вилицкий (устремляясь вслед за ней). Маша... погодите же, Маша... (Он стоит некоторое время неподвижно, схватывает себя молча за голову; потом, опомнившись, идет к двери спальни, отворяет ее – и говорит с смущением и принужденно улыбаясь.) Господа, пожалуйте! теперь можно.
Фонк и Созомэнос входят. Фонк спокоен и равнодушен, как будто ничего не слыхал... Созомэнос красен и пучится от сдержанного смеха.
Пожалуйте...
Фонк. Ваша посетительница ушла?
Вилицкий. Да... (Он украдкой поглядывает на обоих, как бы желая узнать, слышали ли они что-нибудь.) Она ушла. Вы меня извините... Я вас, может быть, задержал...
Фонк. Нисколько, послушайте... (Делает знаки Созомэ-носу, который готов лопнуть со смеха.) Нисколько. А что, вы сами сегодня не выйдете со двора? Прекрасная погода.
Вилицкий. Да; я в департамент пойду...
Фонк продолжает делать знаки Созомэносу.
А где вы сегодня вечером?
Фонк. Я сегодня собирался...
Созомэнос вдруг прыскает со смеха.
Вилицкий (помолчав немного и потупившись). Я вижу, господа, вы все слышали...
Созомэнос (сквозь хохот). Еще бы, еще бы... Фонк (строго Созомэносу). Алкивиад Мартыныч, позвольте вам заметить, ваш смех весьма неуместен...
Созомэнос давится, но продолжает смеяться. Фонк берет Вилицкого под руку и отводит в сторону.
Петр Ильич, пожалуйста, не сердитесь на него... Все эти сочинителисумасшедшие, и, по-настоящему, их в порядочные дома впускать нельзя: они понятия не имеют о приличии. Не будьте в претензии на меня, Петр Ильич... Сделайте одолжение...
В и л и ц к и и (горько). Помилуйте, я нисколько не сержусь и не в претензии. Господин Созомэнос совершенно прав. Такая нелепая сцена... Я и не думаю сердиться... Помилуйте!
Созомэнос садится, охает, отдыхает и утирает слезы
Фонк (обращаясь к Созомэносу). Перестаньте же наконец, Алкивиад Мартыныч... (Вилицкому, пожимая ему руку.) Вы можете быть уверены, ,что никто не узнает...
Вилицкий. Помилуйте, напротив; отчего же? Это лре-забавный анекдот.
Фонк (с упреком). Петр Ильич...
Вилицкий. Нет, право...
Фонк. Ну, хорошо, хорошо. Впрочем, во всем этом происшествии ничего нет удивительного. Вы сами виноваты, позвольте вам сказать... Ваше отсутствие... Я нахожу все это весьма естественным... Оно даже с некоторой стороны похвально...
Вилицкий (язвительно). Вы находите?
Фонк. Конечно. Во всем этом видна большая привязанность...
Вилицкий. О, без сомнения!
Фонк (помолчав). Вот вам и живой, так сказать, комментарий на мои слова... А, впрочем, будемте говорить о другом...
Вилицкий (все так же горько). Да... будемте говорить о другом... О чем бишь будем мы говорить?
Фонк (обращаясь к Созомэносу). Ну, успокоились вы наконец?
Созомэнос кивает головой.
Смотрите не засните теперь опять.
Созомэнос. Будто я все сплю?
Фонк. Вы бы лучше нам несколько стихов прочитали .. Я уверен, что вы пишете стихи...
Созомэнос. До сих пор не писал, а, пожалуй, попробую.
Фонк. Попробуйте, я вам советую. (Обращаясь к Вилицкому.) Ах да, кстати, слышали вы наконец Рубини?
Вилицкий. Нет, я все собирался съездить в театр с моей невестой. (Горько усмехается.) Не знаю, когда удастся.
Фонк. Я третьего дня опять слышал его в "Лучии"... Он до слез меня тронул.
Вилицкий (сквозь зубы). До слез, до слез...
Фонк. Знаете ли что, Вилицкий? Вы очень строгий и взыскательный человек.
Вилицкий. Я?
Фонк. Да, вы.
Вилицкий (горько). Например?
Голос Митьки (в передней). Да нету их дома-с... нету-с. Выехать изволили.
Вилицкий умолкает и слушает. Фонк тоже.
Голос Мошкина. В таком случае я хочу записку ему оставить.
Голос Митьки. Оне приказали вам сказать, что сегодня к вам заедут-с... а записку вы можете и здесь написать-с.
Фонк (обращаясь к Вилицкому). Что такое?
Вилицкий не отвечает.
Голос Мошкина. Да отчего ты не хочешь, меня впустить?
Голос Митьки. Нельзя-с. Дверь заперта-с. Они ключ изволили унести.
Голос Мошкина. А ты хотел в комнату за чернильницей сходить?
Голос Митьки. Да нельзя. Ей-богу, нельзя-с.
Голос Мошкина. Митя, ведь барин твой дома... Я ведь знаю. Пусти.
Голос Митьки. Никак нет-с.
Голос Мошкина. Полно, Митя, пусти. Твой барин не выезжал. Я в овощной лавке спрашивал и у дворника. (Возвышая голос.) Петруша, Петруша, прикажи меня впустить. Я знаю, ты дома.
Вилицкий (не смея взглянуть на Фонка и на Созомэ-носа, которого опять начинает смех разбирать, идет к двери передней). Войдите, войдите, Михаиле Иванович, сделайте одолжение... Ты с ума сошел, что ли, Митька?
Входят Мошкин и Мигька. Мошкин чрезвычайно взволнован При
виде Фонка и Созомэноса он начинает раскланиваться на все стороны
Вилицкий с смущением пожимает ему руку.
Здравствуйте, Михаиле Иваныч, здравствуйте. Извините, пожалуйста... такое вышло недоразумение... (Митьке, который собирается говорить.) Ступай, ты.
Митка. Да вы же сами-с... Вилицкий. Ступай, говорят.
Митька выходит.
Мошкин. О, помилуй! что за беда! Напротив, ты меня извини... я, может быть, помешал...
Опять кланяется Фонку и Созомэносу, которые ему отвечают. Созомэнос встает со стула. Мошкин подходит к Фонку.
Родиону Карловичу мое нижайшее... Я сначала не узнал было вас... Знаете, эдак, солнце... (Вертит рукой на воздухе.) Как ваше здоровье?
Фонк. Слава богу; как ваше?
Мошкин. Помаленьку-с, покорнейше благодарю-с. (Еще раз кланяется Фонку и улыбается.) Приятнейшая сегодня по-года-с. (Он в видимом смущении.)
Тягостное молчание.
Фонк (Вилицкому). До свидания, Петр Ильич. (Берется за шляпу.) Мы, вероятно, сегодня увидимся.
Мошкин (Фонку). Я, надеюсь, не помешал... Сделайте одолжение, если что-нибудь нужно, я могу и после зайти... Я вот только желал взглянуть на Петра Ильича...
Фонк. О, нет-с... Мы и без того собирались уйти... Алки-виад Мартыныч, пойдемте...
Вилицкий (в смущении). Так вы уходите?..
Фонк. Да... но мы увидимся... Где вы обедаете?
Вилицкий. Я не знаю... а что?
Фонк. Если вас где-нибудь не задержат, приходите ко мне... часу в пятом... А впрочем, прощайте. (Мошкину.) Честь имею вам кланяться.
Мошкин кланяется.
Вилицкий. Прощайте, Родион Карлыч... Алкивиад Мартыныч... Где вы живете?
Созомэнос. В Гороховой, в доме купчихи Жмухиной. Вилицкий. Я буду иметь удовольствие...
Провожает их до передней. Они уходят; Вилицкий возвращается. Мошкин стоит неподвижно и не глядит на него. Вилицкий нерешительно к
нему подходит.
Я очень рад вас видеть, Михаиле Иваныч.
Мошкин. И я... и я... тоже очень рад... Петруша, конечно... Я... того... я... (Умолкает.)
Вилицкий. Я собирался сегодня к вам, Михайло Иваныч... мне и так скоро нужно будет выйти... Да что ж вы не садитесь?
Мошкин (все в том же положении). Спасибо... все равно... Ну, как твое путешествие за город?.. Ты здоров?
Вилицкий (поспешно). Хорошо, хорошо... слава богу... Который-то час?
Мошкин. Должно быть, второй.
Вилицкий. Второй уже?
Мошкин (быстро оборачиваясь к Вилицкому). Петруша... Петруша, что с тобой?
Вилицкий. Со мной... Михайло Иваныч?.. Ничего...
Мошкин (подходя к нему). За что ты на нас сердишься, Петруша?
Вилицкий (не глядя на него). Я?..
Мошкин. Ведь я все знаю, Петруша; ведь ты из города не выезжал. Целых пять дней тебя у нас не было... Ты от меня прятался... Петруша, что с тобой, скажи? Или кто-нибудь из наших тебя обидел?
Вилицкий. Помилуйте... напротив...
Мошкин. Так отчего ж вдруг такая перемена?
Вилицкий. Я вам это... потом все объясню, Михайло Иваныч...
Мошкин. Мы люди простые, Петруша; но мы тебя любим от всей души; извини нас, коли мы в чем перед тобой провинились. Мы все это время не знали, что и придумать, Петруша; духом пали вовсе, измучились. Вообрази сам, каково было наше положение! Знакомые спрашивают: а где же Петр Ильич? Я хочу сказать: отлучился, мол, из города, на короткое время – а язык не слушается... что будешь делать? Перед свадьбой – вообрази. А Маша-то бедная! О себе я уж и не говорю. Ведь Маша... представь: ведь она твоя невеста. Ведь у ней, у бедняжки, кроме тебя да меня, никого на свете нет. И хоть бы какая была причина, а то вдруг – словно ножом в сердце пырнул.
Вилицкий. Право, Михайло Иваныч...
Мошкин. Ведь я знаю, Петруша, она у тебя сейчас была...
Вилицкий слегка вздрагивает.
Сегодня поутру она вдруг надевает шляпку; я спрашиваю – куда? А она мне, словно полоумная: пустите, говорит, за покупками. (Уныло.) Ну, какие уж тут покупки, Петруша, сам посуди! Я ничего; отпустил ее – да за ней... Глядь, а она по улице бежит-бежит, сердечная, да прямо сюда... Я за угол, знаешь, вот где штофная... Смотрю, эдак через четверть часика, выходит она от тебя, моя сиротка, лица на сердечной нет; села, голубушка, на извозчика, опустила эдак голову да как заплачет... (Останавливается и утирает глаза.) Жалости подобно, Петруша, право!
Вилицкий (с волнением). Я виноват, Михайло Иваныч, точно виноват и перед ней и перед вами... Простите меня.
Мошкин (со вздохом). Ах, Петруша, Петруша! не ждал я этого от тебя!
Вилицкий. Простите меня, Михаиле Иваныч... Я вам расскажу... Вы увидите – все это уладится. Это так. Я сегодня же буду у вас и сам все объясню. Простите меня.
Мошкин. Ну, вот и прекрасно, Петруша; ну, и слава богу. Я знал, что ты не в состоянии нас огорчить умышленно... Дай же мне обнять тебя, душа моя! ведь я целых пять дней тебя не видал... (Обнимает его.)
Вилицкий (поспешно). Послушайте... Вы не подумайте, чтоб я сказал что-нибудь Марье Васильевне неприятное... Напротив, я ее всячески старался успокоить... Но она была в таком волнении...
Мошкин. Верю тебе, Петруша... только ты вообрази себя на ее месте... Петруша, ведь ты нас не разлюбил?
Вилицкий. Помилуйте, как вы можете думать...
Мошкин. И ее тоже не разлюбил? Она так тебя любит. Петруша... Она умрет, если ты ее бросишь.
Вилицкий. Зачем вы это говорите, Михаиле Иваныч?..
Мошкин. Ты представь, ведь она твоя невеста... ведь уж и свадьба назначена... с твоего же согласия...
Вилицкий Да разве кто свадьбу отменяет? помилуйте!.. Я ведь люблю Марью Васильевну...
Мошкин. Ну, и слава богу! Ну, и слава богу! Ну, стало быть, это все ничего. Что-нибудь тебе так не показалось... Но вперед, Петруша, пожалуйста, лучше скажи, лучше просто выбрани; а этак пять дней...
Вилицкий. Не напоминайте мне, пожалуйста, об этом... Мне и так совестно... Вперед этого уже больше не будет – поверьте мне.
Мошкин. Ну, кончено, Петруша, кончено... Кто прошлое помянет, тому, ты знаешь...
Вилицкий (не глядя на Мошкина). А я только точно Марье Васильевне говорил и теперь вам повторяю, что мне нужно будет иметь с ней небольшое объяснение... знаете, для того, чтоб подобные недоразумения вперед уже не повторялись...
М о ш к и н. Да какие это недоразумения? И что такое значит "недоразумение"? Я вовсе не понимаю.
Вилицкий. Мне надобно с Марьей Васильевной объясниться.
Мошкин. Да кто ж против этого спорить станет? Это твое право. Ведь она тебе жена – а ты ей есть муж и наставник; от кого ж ей выслушивать наставления, правила, так сказать, на пути жизни – как не от тебя? Ведь век вместе прожить – не поле перейти; надо правду друг другу говорить. Ты уж без того много об ней заботился, об ее воспитании
то есть, потому что она сирота, а я человек неученый. Это твое право, Петруша.
Вилицкий. Вы меня не совсем понимаете, Михайло Иваныч... а, впрочем, это все объяснится, вы увидите, в весьма скором времени – и все пойдет хорошо. (Взглянув на него.) А вы даже в лице изменились, бедный мой Михайло Иваныч... Как я виноват, как непростительно виноват перед вами!
Мошкин. Бона! Три года сряду ты меня радовал и утешал... раз как-то опечалил, велика важность! Стоит говорить! А что касается до объяснения – я на тебя полагаюсь, ты ведь у меня умен... ты все к лучшему устроишь. Только, пожалуйста, будь снисходителен. Машу, ты сам знаешь, запугать ничего не стоит. А что она застенчива и сиротлива– ты на это не смотри; она не ком-эль-фонт, положим; да не в этом счастье жизни заключается, Петруша, поверь мне; а в нравственности, в любви, в доброте сердечной. У тебя, конечно, друзья ученые – ну, и разговор, конечно, эдакой все отвлеченный... а мы... мы только любить тебя умеем от всего сердца... В этом, Петруша, с нами уж никто не поспорит...
Вилицкий (пожимая ему руку). Добрый, добрый Михайло Иваныч... Чем я заслужил такое расположение?
Мошкин улыбается и махает рукой.
Право, не знаю, чем.
Небольшое молчание.
Мошкин. Посмотри-ка мне в лицо... Ну вот, это Петруша мой опять...
Вилицкий. Как вы добры, как вы добры!..
Опять небольшое молчание.
Какая досада! мне пора в департамент.
Мошкин. В департамент? Что ж! Я тебя не удерживаю... А когда ж ты к нам, Петруша?
Вилицкий. Сегодня вечером, Михайло Иваныч, непременно. Мошкин. Ну, хорошо. А что бы... Петруша... теперь...
Вилицкий. Теперь, Михайло Иваныч, мне, право, нельзя. Митька!
Мошкин. Ну, как знаешь! А уж как бы Маша-то была рада!..
Митька (входя). Чего изволите-с?
Вилицкий. Форменный фрак.
Митька. Слушаю-с. (Выходит.)
Мошкин. Вдруг после всех этих слез и тревог... вообрази. А? Петруша?
Вилицкий. Право, Михайло Иваныч... Сегодня вечером я непременно, непременно...
Мошкин (со вздохом). Ну, хорошо.
Вилицкий. Ведь я все это время в департаменте даже не был... Вообразите вы себе... ведь это наконец заметить могут.
Мошкин. Ну на минуточку... перед департаментом.
Вилицкий. Мне и то мочи нет как будет совестно... Вы, пожалуйста, эдак приготовьте Марью Васильевну... Скажите ей, чтоб она меня простила...
Мошкин. Вот еще, что выдумал! Нужны приготовления– как же! Просто приведу тебя, скажу: вот он, наш беглец... а она тебе на шею бросится – вот и приготовленья все...
Митька входит с фраком.
Надень-ка фрак,– да поедем.
Вилицкий. Ну, извольте, только на минуту... (Надевает фрак.)
Мошкин. Да уж увидим там... (Митьке, подающему фрак.) А! бесстыжие глаза! Ведь, вишь, какой!
Митька ухмыляется.
А впрочем, я хвалю, слуга должен барскую волю соблюдать. Ну, Петруша, спасибо тебе, воскресил ты всех нас... Едем!
Вилицкий. Едем. (Уходя, Митьке.) Если господин Фонк опять зайдет, скажи ему, что я у него сегодня буду...
Мошкин. Ну, это мы все там увидим... Надевай шляпу
пойдем.
Оба уходят.
Митька (остается, глядит им вслед и медленно идет на авансцену). Бесстыжие глаза! Ну, кто их разберет! Ведь приказывали не пускать... А вот я лучше сосну маленько, так оно и того... (Заваливается на диван.) Ведь вот что бы новый диван купить; а то у этого пружины больше не действуют. Да куда! ему не до того! Уж эти мне ферлакуры!.. А впрочем, господь с ними!.. Это все ведь... Э-это... (Глядя на свои высоко поднятые ноги.) Хорошо шьет бестия Капитон! (Засыпает.)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Та же декорация, как в первом действии Мошкин в архалуке, озабоченный и опечаленный, стоит у двери налево и прислушивается. Через несколько мгновений на пороге показывается Пряжкина.
Мошкин (почти шепотом). Ну, что? Пряжкина (так же). Заснула. Мошкин. И жара нет? Пряжкина. Теперь нет. Мошкин. Слава богу!
Молчание.
А знаете ли что, Катерина Савишна, все-таки не отходите от нее... что-нибудь, знаете, понадобится, неравно.
Пряжкина. Как же, батюшка, как же!.. Прикажите только самоварчик мне поставить...
Мошкин. Прикажу, матушка, прикажу.
Пряжкина уходит. Мошкин медленно идет на авансцену, садится, глядит несколько времени неподвижно на пол, проводит рукой по лицу и кличет.
Стратилат!
Стратилат (выходя из передней). Чего-с? Мошкин. Самовар для Катерины Савишны поставь. Стратилат. Слушаю-с. (Хочет идти.) Мошкин (нерешительно). Никто не приходил? Стратилат. Никак нет-с. Мошкин. И ничего... эдак, не приносили? Стратилат. Ничего-с. Мошкин (вздохнув). Ну, ступай.
Стратилат уходит. Мошкин оглядывается, хочет встать и опять опускается в кресло.
Боже мой, боже мой, что ж это такое? Вдруг опять, опять все
рухнуло... Теперь уж дело-то ясно... (Опускает голову.) Какое средство, какое средство, наконец... (Помолчав немного.) Никакого нет средства. Это все... (Махает рукой.) Само собой, разве как-нибудь... авось эдак перемелется. (Вздыхает.) О господи боже!
Из передней входит Шпуньдик. Мошкин оглядывается.
А, это ты, Филипп? Спасибо, что хоть ты не забываешь.
Шпуньдик (жмет ему руку). Бона! я разве ваш брат, столичная штука? (Помолчав.) Ну что, был?
Мошкин (поглядев на него). Нет, не был.
Шпуньдик. Гм, не был. Какая же причина?..
Мошкин. Господь его знает. Все извиняется – дескать, некогда...
Шпуньдик (садясь). Некогда! Ну, а что Марья Васильевна?
Мошкин. Маша не совсем здорова. Всю ночь не спала. Теперь отдыхает.
Шпуньдик (качая головой). Эка, подумаешь... (Вздохнув.) Да, да, да.
Мошкин. Что ты поделываешь?
Шпуньдик. Хлопочу, брат, по делам все. А только, признаюсь тебе, Михаиле Иваныч, как погляжу я на вашу братью, на петербургских– не-ет, с вами беда! Подальше от вас. Нет, вы, господа, ой-ой-ой!
Мошкин (не глядя на него). Да почему же ты... так?., здесь тоже есть хорошие люди.
Шпуньдик. Я не спорю, может быть... а только с вами держи ухо востро... (Помолчав.) Так не был Петр Ильич?
Мошкин (вдруг оборачиваясь к нему). Филипп, что мне перед тобой скрываться? Ты видишь во мне совершенно убитого человека.
Шпуньдик. Помилуй бог!
Мошкин. Совершенно, совершенно убитого человека. И как неожиданно! Ты помнишь, Филипп, когда ты приехал, всего две недели назад... помнишь, как я тебя встретил, какие планы составлял, помнишь? а теперь... теперь все это рухнуло, брат, все это провалилось сквозь землю, в самую преисподнюю– ко дну, брат, все пошло, и я сижу как дурак, думаю и ничего не придумаю.
Шпуньдик. Да ты, может быть, преувеличиваешь, Миша...
Мошкин. Какое преувеличиваю! Ведь ты почти каждый день здесь бываешь, ты можешь сам рассудить. Ну, положим, после того обеда, помнишь, что-нибудь ему не понравилось, он не ходил – ну, повздорил, так что-нибудь; положим. Я к нему отправился, объяснился с ним; ну, привел его сюда; Маша поплакала, простила его... хорошо. Ну, стало быть, все ладно,
не так ли? Правду сказать, он недолго у нас тогда посидел – совестно ему было, что ли... только он опять ее уверял, эдак, знаешь, как следует: все, дескать, по-прежнему остается – ну, словом, как жених. Хорошо. На другой день приезжает, и гостинчик еще привез; повертелся с минутку глядь... уж и уехал. Говорит: дела. На следующий день не был вовсе... потом опять приехал, посидел всего с час и почти все время молчал. Я, знаешь, о свадьбе, дескать, то есть, как и когда... пора, мол; он: да, да – и только; да вот с тех пор опять и пропал. Дома его никогда застать нельзя, на записки не отвечает. Ну, сам скажи, Филипп, что ж это значит? Ведь это наконец слишком ясно! Он, значит, отказывается. А? Он отказывается! Вообрази же ты себе теперь, в каком я положении! Ведь ответственность, можно сказать, вся на мне лежит: я ведь эту кашу заварил... а она, конечно, сирота круглая; за нее некому заступиться. Да и как мог я подумать, что Пет-руша... (Останавливается.)
Шпуньдик (с глубокомысленным видом). А знаешь ли, что я тебе скажу, Михайло Иваныч?
Мошкин. А что?
Шпуньдик. Не зашалил ли уж он как-нибудь? Фосс-паркэ, как говорится. Ведь Петербург на это – город, чай, не последний.
Мошкин (помолчав). Нет, это не то. Не такой он человек, да и не так бы он поступал.
Шпуньдик. А может быть, ему какая-нибудь другая девица пригляделась? Приятель его, этот важный-то, может быть, его познакомил с какой-нибудь этакой особой...
Мошкин. Это скорее. А впрочем, нет, все не то. В нем какая-то перемена вдруг произошла; я просто понять его не могу, словно кто его подменил. И глядит-то он на меня не так, и смеется не так, и говорит иначе, а Машу просто избегает. Ах, Филипп, Филипп! тяжело мне, вот как тяжело! Ведь что ужасно, Филипп: подумаешь, давно ли?., а теперь... И отчего же это? как это, как могло?..
